Текст книги "Крестоносец"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

      – Что?! – Я помертвел. – Михалыча? Как, когда?

      – Они выследили меня, Эвальд. Надо уходить быстрее.

      – Погоди, погоди! Михалыч...

      – Скорее же! – Домино так толкнула меня, что я буквально вывалился из палатки.

       Господи, лучше бы я не просыпался! Прямо у входа в палатку распластался мужской труп, одетый во что-то темно-серое с кожаными вставками. Край палатки был в брызгах свежей крови. А у берега я увидел Энбри. Он лежал головой к воде, рядом с воткнутой в песок удочкой, раскинув руки, в нелепой бутафорской монашеской сутане, и над ним уже жужжали мухи. Вода у берега была красной, алые щупальца уползали вниз по течению.

      – Их было двое, но это только дозор, – сказала Домино. – Остальные где-то рядом. Бежим, за мной!

       Я был так потрясен, что ничего не расспрашивал – просто побежал за ней, вверх, по берегу, в сторону леса. Бежал, пока не запыхался, и ноги не начали подкашиваться. Домино, заметив, что я встал, побежала обратно.

      – Ты что? – сердито крикнула она.

      – Михалыч... – губы у меня начали трястись, и слезы сами потекли из глаз. – Это что же такое, а?

      – Я тебе все потом объясню, Эвальд. А сейчас надо уходить. Пожалуйста, поторопимся!

       Она была испугана. Я это ясно видел, хоть и сам был совершенно растерян и никак не мог прийти в себя. И ее страх передался мне. Какой там страх – настоящая паника.

       Мы бежали долго. Мчались сквозь лес, ломая ветки, раздирая одежду и распугивая на своем пути все живое. Не помню, как мы спустились в глубокий темный овраг, дно которого густо заросло высокими кустами. И только тут Домино остановилась – похоже было, что она сама выбилась из сил.

       Несколько минут мы очумело таращились друг на друга и пытались отдышаться.

      – Я...что происходит? – только и смог выдохнуть я.

      – Это вербовщики из Суль. Я думала, мне удалось уйти от них, но ошиблась.

      – Какие вербовщики? Какой Суль? – Тут в моей бедной помрачненной голове ясно вспыхнула новая мысль: у Домино просто крыша съехала. Девчонка приняла обычных рыбаков за каких-то таинственных вербовщиков, стырила у Михалыча клеймор и всех...

      – Да-да, конечно, – начал я, косясь на оружие, которое Домино продолжала держать в левой руке. – Все понятно. Давай поговорим. Только меч бы убрала. А еще лучше, дай его мне.

      – Ясно, – Домино засверкала глазами. – Ты думаешь, я чокнутая. Ну, хорошо, вот тебе меч, – она кинула клеймор к моим ногам, выпрямилась и будто стала выше ростом. – А теперь смотри!

       Развернувшись на каблуках, спиной ко мне, Домино вытянула перед собой руки и что-то выкрикнула. И тут же над ее раскрытыми кверху ладонями вспыхнул ком оранжевого прозрачного пламени, который она движением, похожим на волейбольную подачу, послала в окружающий нас кустарник. Пропахав в зарослях широкую дымящуюся просеку, файерболл ударился в ствол упавшей в овраг сосны и взорвался фейерверком искр. Моя челюсть провисла до самой земли, и какое-то время я был не в состоянии даже мычать, не то, что говорить.

      – Вот, – сказала Домино, обиженно поджав губы. – И это еще далеко не все, что я умею.

      – Постой, откуда.... Ты что, маг?

      – Я – дань, которую мой народ платит магистрам Суль. Меня и еще несколько моих соплеменников должны были передать вербовщикам, но я не стала ждать. Использовала оставшийся от отца харрас, чтобы получить эффект Сопряжения, и сбежала в открывшуюся реальность. Думала, они не догадаются. Теперь вижу, что вербовщиков нельзя сбить со следа.

      – Магистры Суля, – сказал я, пытаясь сам себя убедить, что не спятил. – Вербовщики. Харрас. Сопряжение. Нет, после пары литров пива "белочки" не бывает. Но Михалыч – он ведь умер. Он убит. Блин, это ведь на самом деле все происходит?

      – Эвальд, милый, прости меня. Из-за меня ты попал в ужасную историю.

      – Стоп, а где Арс и Алина? Они... их тоже убили?

      – Я не знаю. Я слишком поздно почувствовала приближение вербовщиков. Выбежала из палатки и увидела Энбри: он стоял у воды и возился с удочкой. Он мне еще рукой помахал. А когда я поднялась к деревьям, то увидела, что местность стала совсем другой, и все поняла.

      – То есть, как местность стала другой?

      – Лес. Это была не та роща, через которую мы проезжали.

      – И в самом деле, – Я огляделся, холодея. Все точно, нет в окрестностях Долины Хоббитов таких лесов. Настоящая дремучая чаща, стволы у деревьев в пять обхватов. Да и деревья не наши, не из средней полосы. Не сосны, не березы, не клены, не буки – какие-то гиганты с ребристой серой корой, вроде как дубы, но листья на них перистые, как у папоротника. По всем внешним признакам не земной лес.

      – Они обнаружили мое местонахождение в вашей реальности и при помощи магии Сопряжения поймали меня в пространственную ловушку, – продолжала Домино. – Просто телепортировали часть вашей реальности в Пакс. Я очень надеюсь, что Арсений и Алина остались за пределами телепортированной зоны. Если так, они в полной безопасности. А вот вашему старшему другу ужасно не повезло. Я очень виновата в случившемся, он ведь из-за меня погиб.

      – Так, не будем пока зареветь горькими слезами, – сказал я, полез в карман и вытащил мобильник. – Может, не так страшен геморрой, как его малюют. Сейчас включим GPS и посмотрим, Сопряжение это, или мы просто пива вчера перепили.

       Сотовая связь в Долине Хоббитов действует исправно. В ближайшем поселке есть антенна, потому проблем ни с одним из операторов у нас во время пикников никогда не было. Но на этот раз мой телефон сообщил мне, что мы находимся вне зоны действия сети. Мой лоб сразу покрылся холодным потом.

       Итак, это правда. Это не Долина Хоббитов и, похоже, вообще не наш мир. Я оказался черте где, одетый в театральные тряпки и с настоящим мечом несчастного Андрея Михайловича. И спутница у меня – маг, уроженка этого самого мира по имени...

      – Значит, тебя зовут не Домино? – спросил я, продолжая сжимать в пальцах бесполезный "сотик".

      – Нет. Я когда прошла в вашу реальность, оказалась на большой ночной улице. И увидела светящуюся вывеску, на которой было написано: "Магазин женской одежды "Домино". Там в витрине еще женские фигуры стояли. Вот я и решила взять себе это имя.

      – А на самом деле тебя как зовут?

      – Бреани Реджаллин Лайтор.

      – Класс! – восхитился я совершенно искренне. – Обалденное имя. Звучит абсолютно по-фантазийному. И какова же, мисс Бреани, ваша ролевая раса?

      – Ролевая раса? Что это значит?

      – Ну, из какого ты народа. Человек, эльф, демон?

      – Иногда я жалею, что я не демон, – с печальной улыбкой сказала Домино. – Мне бы не пришлось скрываться, и я знала бы, что граница Света и Тьмы для меня пройдена окончательно.

      – А что, в этом мире и демоны есть?

      – Есть. Ты испуган?

      – С такой магессой как ты я ничего не боюсь. Хотя наличие демонов – это гемор еще тот.

      – Нам надо идти, – будто спохватившись, сказала Домино. – Вербовщики наверняка продолжают поиски, и нам нельзя с ними встречаться. Для меня это порабощение, для тебя верная смерть. Надо искать надежное убежище.

      – Я весь в твоем распоряжении.

      – Спасибо, – Домино так на меня посмотрела, что у меня сердце сжалось от счастья. – Никогда не думала, что обрету настоящего преданного друга среди салардов.

      – Среди кого?

      – Салардов. Так мы называем людей.

      – Оба-на! А ты что, не человек, что ли?

      – Мы называем себя виари, а вы нас зовете эльфами. – Домино, лукаво улыбнувшись, сбросила с головы капюшон, откинула с виска пышный хвостик, и я впервые с момента нашего знакомства увидел ее ушко. – Удивлен?

      – Восхищен. И люблю тебя еще больше.

      – И это чудесно, – ответила Домино, подошла ко мне, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала меня в губы. Продолжить общение на новом уровне мне не удалось: едва я захотел обнять ее и привлечь к себе, Домино-Бреани вывернулась из моих объятий, засмеялась и побежала сквозь кустарник к выходу из оврага. И мне ничего не оставалось, как последовать за ней.

      2. Краткий курс молодого попаданца

      – Во времена Второй и Третьей эпох у нас была земля, Эвальд. Родина, которую мы называли Аэрдвиарн, мир виари. Но потом началось Нашествие, и мы вынуждены были спасаться от истребления. Нашу землю захватила нежить, а наши магические способности настораживали против нас людей, которые боялись нас. Кроме того, люди жаждали овладеть нашими магическими знаниями, но виари понимали, как опасно такое знание, сколько бед может принести, и мы отказывали людям. Поэтому люди, обозлившись на нас, не стали помогать нам бороться с Нашествием. Много лет мы сражались с Черным потопом в одиночестве. А когда надежды больше не осталось, мы покинули наши берега навсегда. Мы построили сотни больших кораблей и на них отплыли в моря искать новую родину. С тех пор мы стали народом без земли. Целые поколения эльфов рождались и умирали на кораблях, разбросанных по просторам океана. Но даже там нас не оставили в покое.

       Отец рассказывал мне, что в начале Четвертой эпохи магия в людских землях повсеместно оказалась под запретом, и церковь в Ростиане начала преследовать магов. И тогда часть чародеев, не желавших отказаться от Силы и преследуемых служителями новой веры, покинула Ростиан и нашла пристанище на берегах Земли Суль – сурового пустынного континента, населенного дикими племенами, призраками и чудовищами. На берегах Суль маги быстро истребили всех аборигенов, построили свои твердыни и, желая отомстить тем, кто изгнал их, заключили союз с существами, которые всегда были злейшими врагами всего живого. С вампирами.

       Шли годы, и черная сила Суль росла. Магистры Суль наращивали свое могущество разными путями. В недрах материка они нашли месторождения золота и серебра, на которое начали покупать у пиратов их пленников – для работы в рудниках и для прокорма своих немертвых слуг и солдат. Золота было так много, что пираты, расплодившиеся как крысы, тысячами везли похищенных в прочих землях людей на берега Суль, чтобы продать их там. На островах у побережьях Суль возникли невольничьи рынки и целые пиратские города, откуда они совершали набеги на имперские и южные земли. Первые века Четвертой эпохи – это время непрерывной войны с пиратами, и начало новой полосы бедствий для моего народа.

       Флот и армия империи после долгих лет войны нанесли пиратской вольнице несколько тяжелых поражений, а построенные на западном побережье крепости сделали мореплавание и торговлю гораздо безопаснее. И тогда пираты взялись за нас. Мы были легкой добычей для них – разрозненные, оторванные друг от друга маленькие флотилии, а иногда и просто одинокие корабли виари не могли оказать морским разбойникам должного сопротивления. Даже те немногие острова, которые эльфы освоили в начале эпохи, были в итоге захвачены корсарами Суль. Мой народ начал выплачивать Суль позорную дань. Не жемчугом, не рыбьим зубом, не серебром – живыми детьми.

      – Маги покупали у вас живых детей? Зачем?

      – Магия во всех ее видах – это душа виари, но одновременно и наше проклятие. Мы во все времена жили на самой границе Света и Тьмы, и выбор пути для виари был трудным, потому что добра и зла в нас было поровну. Выбрать правильный путь нам помогала магия. В древности магией владел почти каждый виари. В наши дни носителей настоящей магической Силы почти не осталось. Способность использовать Силу – врожденная способность, и детей, обладающих ей, рождается совсем немного, за сто лет несколько десятков во всех наших семьях. Но есть вероятность, что среди них может оказаться владеющий Нун-Агефарр – особой магической силой, позволяющей ему повелевать демонами. Магистры Суль знают об этом и хотят заполучить повелителей Нун-Агефарр для своих целей. А потому они наложили на виари дань живыми детьми, у которых имеются способности к магии.

       Домино встала и, отвернувшись, задрала камзол так, что я мог увидеть ее спину. Над левой лопаткой девушки на золотистой коже плеча резко выделялся вытатуированный пурпурной краской знак – существо, напоминающее стилизованного морского конька.

      – Такое клеймо, – сказала Домино, – накладывается на любого эльфийского ребенка, о котором известно, что он родился со способностью управлять Силой. Это магическая печать, и ее нельзя удалить никакими средствами. Вербовщики находят нас по этим знакам, поскольку они испускают сильную магическую эманацию.

      – То есть, эльфы сами метят своих детей, чтобы передать магистрам-чернокнижникам?

      – У нас нет выбора. Магистры и их псы-корсары сильны и безжалостны, и мы не можем им сопротивляться. Проще отдать пять-шесть детей раз в несколько десятилетий вербовщикам, чем рисковать жизнями остальных.

      – Это жестоко, Бреани. Дети ни в чем не виноваты.

      – Это еще ужаснее, чем ты думаешь. Во времена, когда существовал Аэрдвиарн, таких детей передавали высшим магам, и те при помощи специального воспитания и обучения обращали силу этого ребенка на благо всему нашему народу. Его великая сила была регулируемой и не могла нанести вред ни магу, ни окружающим. После потери родины искусство укрощать силу Нун-Агефарр было забыто, и потому такой ребенок неизбежно превращается в конце концов в ланнан-шихена или в глайстиг – свирепую нежить, одержимую черной силой, идущей из самых пучин Ваир-Анона, Неназываемой Бездны. Этого и хотят магистры Суль.

      – Ты одна из этих детей?

      – Нет, у меня нет силы Нун-Агефарр. Но я обладаю магическими способностями, и повивальные бабки сообщили об этом моим родителям. Мой отец не захотел отдавать меня вербовщикам. Папа предпочел рискнуть и не стал метить меня клеймом. Но полгода назад он внезапно умер. Новый старейшина клана рассудил по-своему. Меня пометили магической печатью и вместе еще с двумя детьми должны были передать вербовщикам. Тогда я решила бежать. Использовала оставшийся мне от отца в наследство харрас и сумела устроить Сопряжение, чтобы спрятаться в другой реальности.

      – Что такое харрас?

      – Яйцо дракона. Это могущественный магический артефакт. Если разбить такое яйцо, дух нерожденного дракона преобразуется в магическую энергию огромной мощности. Эта энергия помогла мне добиться Сопряжения, и я смогла убежать, да только не помогло мне это.

      – Постой, я одного не пойму: ты же магесса, огненными шарами швыряешься, и даже можешь открывать порталы между мирами. Так чего же ты боишься каких-то там вербовщиков?

      – Магистры Суль ведь тоже не дураки, Эвальд. Они снабжают корсаров особыми эликсирами, которые придают нашим живым врагам устойчивость к магии. Вербовщики хорошо защищены от магических атак.

      – Живым врагам? А есть еще и неживые?

      – Есть, и их немало. Поэтому нам следует быть очень осторожными. До наступления темноты нужно найти хорошее убежище. Эх, знать бы наверняка, где мы!

      – А это так важно?

      – Если мы оказались на Земле Суль или на одном из пиратских островов, нам конец, – с жестокой откровенностью ответила Домино. – А если Сопряжение привело нас в имперские земли или в одно из южных царств, есть надежда, что нам помогут. Хотя и тут нас не встретят цветами и поцелуями.

      – Это почему еще?

      – Виари и люди не любят друг друга.

      – Это неправильные люди, – сказал я, приобняв Домино. – Правильные люди любят виари. Особенно если эта виари – девушка с чудесным именем...

      – Домино. Называй меня так везде и всюду. Я попытаюсь использовать маскировочную магию, может, нас примут за обычных путешественников.

      – Ой, ну на каждом шагу геморрой в этом вашем Паксе – ты так его назвала?

      – Слушай, Эвальд, а почему ты все время говоришь "геморрой"? Это что вообще такое?

      – Это, – я почувствовал, что краснею, – это такое выражение. "Геморрой" – значит "очень большая и неприятная проблема".

      – Понятно. Ты не устал от моей болтовни?

      – Нет, я тебя готов сутками слушать. И смотреть на тебя.

      – Перестань, во имя предков, а то я рассержусь!

      – Не сердись. И если можно, последний вопрос.

      – Я слушаю.

      – Как тебе удалось почти месяц прожить в нашем мире? Ни денег, ни документов, ни друзей, ни жилья, ни работы.

      – Как? – У Домино в глазах сверкнули озорные огоньки. Наклонившись, она подняла что-то с земли и подала мне. – Смотри.

       Я взглянул – и обомлел. У меня в руках был самый настоящий российский паспорт на имя Азариной Дарьи Эльдаровны, 1992 года рождения, уроженки города Елабуга, Татарстан. С фотографии в паспорте на меня смотрела Домино. Я открыл страницу со штампом регистрации и прочитал: "Город Москва, улица Механическая, дом 6, корпус 1, квартира 112".

      – Да, нехило ты устроилась, – сказал я, догадываясь, что паспорт – это какой-то хитрый магический трюк. – Московская прописка, это тебе не хухры-мухры. Он настоящий?

       Вместо ответа Домино забрала у меня паспорт, взмахнула им у меня перед носом – и паспорт гражданки Азариной превратился в желтый кленовый лист.

      – Я так и подумал, – произнес я. – Такие штуки у нас Вольф Мессинг умел делать. Тоже, наверное, эльф был. С деньгами, как я понял, та же ловкость рук?

      – Естественно. На второй день я познакомилась с одной девушкой на рынке, и она предложила мне вместе снимать квартиру. Честно говоря, мне ваш мир не очень понравился. Он безопасный, гораздо безопаснее, чем наш, но слишком уж в нем много шума и грязи. И еще, мне было трудно общаться с другими людьми. Ты первый, к кому я почувствовала доверие.

      – Ладно, ладно, – проворчал я, очень польщенный словами Домино. – Передохнули, топаем дальше.

       Хоть клеймор и весил от силы килограмма два вместе с ножнами, но таскать его в руке было неудобно – достаточно длинная штука. Если повезет наткнуться по дороге на добрых людей, надо бы раздобыть какой-нибудь ремень и приспособить оружие для транспортировки за спиной.

       Эх, Андрей Михайлович, дорогой, не хотел я становиться твоим наследником, а пришлось. Что за сволочная штука жизнь!

       И даже думать не хочется, что кто-то будет носить этот меч после моей смерти.

       *************

       Стук топора о дерево мы услышали задолго до того, как увидели дом – добротный деревянный сруб, крытый соломой и окруженный срубными же пристройками. Высокий, почти в рост человека плотный плетень мешал разглядеть того, кто орудовал во дворе дома топором.

      – Постой-ка здесь, – предложил я Домино, а сам, положив правую ладонь на рукоять меча, направился к дому.

       Учуяв меня, яростно забрехала собака – судя по тембру лая, очень даже немаленькая и сердитая. Стук топора затих. Я подошел к плетню и заглянул за него. Во дворе, усеянном щепками и овечьим горохом, перед домом, красовалась внушительных размеров поленница, а подле нее стоял невысокий краснолицый старик с козлиной белоснежной бородкой и буйной курчавой шевелюрой, стриженной в скобку. У его ног громоздилась куча свеженарубленных дров, а в колоде торчал большой топор.

       Определенно наш, российский пейзаж. И дед, безусловно, русского, точнее старорусского образца. Эдакий кержак в домотканой рубахе и овчинной безрукавке. Странно, может быть, мы с Домино выбрались из этого самого чертова Пакс?

      – День добрый, отец! – крикнул я, стараясь перекричать здоровенного волкодава, рвущегося с привязи в другом конце двора. – Бог в помощь!

      – Чего? – Старик приложил ладонь козырьком ко лбу, рассматривая меня.

      – Бог в помощь, говорю. Не пустите ли путников передохнуть?

      – Каких еще путников? – Старик немедленно выдернул колун из колоды. – Никого не ждем, никого не привечаем.

      – Шел я тут с родственницей своей в город, да заплутал, с дороги сбился. Не скажешь, что это за место?

      – Дом это мой, вот что за место, – буркнул старик. – Погодь, собаку пойду уйму.

       Я дождался, когда дед, заперев своего четвероногого защитника в овин, вернулся обратно – опять же с топором в руке, видно, не доверял мне.

      – Говоришь, в город шел? – осведомился дед с энкаведешным прищуром.

      – Ага. Сам-то мы не местные, издалека, вот и потеряли дорогу. Ходим весь день кругами, слава богу, рубку твою услышали.

      – Одежка у тебя чудная. Ты ведь не из роздольских будешь?

      – Да можно и так сказать.

      – А по-нашему чисто говоришь, – зловещим тоном заметил старик.

      – Говорю, чего уж.

      – А сродственница твоя где?

      – Тут, в рощице ждет. Собаку твою боится.

      – А может, чего другого боится?

      – Другого? – Я вопросительно посмотрел на старика. – Чего же именно?

      – Стой тут, – велел дед и ушел в дом.

       Не было его довольно долго. Я уже испугался, что из дома сейчас покажется эдак дюжина крепких дедовых домочадцев, сынов, зятьев и сватьев, и начнется подробный допрос с пристрастием и рукоприкладством, но старик вернулся один. С неизменным топором в правой руке и с вязанкой чеснока в левой.

      – На-ка, съешь, – сказал он, оторвал от вязанки одну головку и бросил мне через плетень.

      – Это еще зачем?

      – Ешь, говорю.

      – Ты чего, думаешь, что я упырь? Так упыри днем не ходят, дедуля.

      – Много ты знаешь об упырях, теля молочный! Жри чеснок, кому сказано!

       Я поднял головку, отломил зубок, очистил от шелухи и надкусил. Чеснок был адской ядрености – не иначе, дедок его регулярно поливал концентрированной серной кислотой вместо воды.

      – Чего, хорош чесночок? – осведомился старик.

      – Воды... воды дай!!! – заорал я, ладонью нагнетая воздух в пылающий рот.

       Старик кивнул, молча ушел и вернулся с большой кружкой кваса. Я залпом опорожнил кружку и только после этого смог перевести дыхание. И с тоской подумал, что альтернативная реальность никуда не делась. Но все равно, чужой мир, по крайней мере этот его угол, до ужаса похож на Россию...

      – Ну и злодейский у тебя чеснок! – прохрипел я, вытирая слезы.

      – Злодейский, не злодейский, а теперь вижу, что ты добрый человек, а не навь хитромудрая. Зови свою девку.

      – Ее тоже будешь чесноком почевать?

      – А то! – заявил дед.

       Домино мужественно прошла проверку чесноком, и после этого старик открыл нам калитку.

      – Ну вот, пожалуйте, гости дорогие! – провозгласил он не без торжественности. – Коли убого тут для вас, не обессудьте, мы люди простые.

      – Так мы тоже не короли, – сказал я, осматриваясь. – А ты что, один живешь?

      – С женой. Только хворая она нынче, спину надорвала, лежит. Так что горячей еды не ждите, некому ее сварить. Если только девка твоя нам похлебку не сварит.

      – Я не девка, – набычилась Домино. – Но если есть из чего варить, помогу охотно.

      – Есть, а как же. Сомья голова, лук и репок изрядно. Коли уху сваришь, сами и похлебаете. Только...

      – Чего?

      – За еду расплатиться бы надо.

      – А вот это сложнее, – сказал я. – Понимаешь, отец, денег у нас нет.

      – Да, это наш большой геморрой, – вставила Домино.

      – Чего? Это хуже, – нахмурился старик. – Вы в путь без денег пошли?

      – Были у нас деньги, да кончились.

      – Плохо, – дед стал еще мрачнее. – Нет денег, нет еды.

      – Да ты не беспокойся, – сказал я, обрадованный пришедшей мне идеей. – Мы тебе натурой отработаем. Хочешь, дрова тебе поколю.

      – А давай, – просиял старик. – Вон топор, вон полешки. Хорошее дело сделаешь.

       ****************

       Дров я старику нарубил много. Куба три, не меньше. Руки мои отваливались от усталости, ладони покрылись волдырями, спина ныла с непривычки, но дед остался доволен.

      – Могешь, – похвалил он, похлопав меня по плечу. – А я уж по виду твоему за малахольного тебя принял.

       Вечеряли мы втроем, за большим дощатым столом. Похлебка у Домино получилась жиденькая и невкусная: может, с солью было бы лучше, но соль дедушка зажал. Бабуся есть с нами не стала, осталась лежать на печи, наблюдая за нами умильными слезящимися глазками. Судя по всему, бабушка давно и плотно пребывала в глубоком маразме. У деда оказался завидный аппетит – он умял чуть ли не половину котелка и полкаравая хлеба и только потом с пресыщенным вздохом отложил ложку.

      – Хорошо, – резюмировал он. – Теперь можно поговорить малость, и спать.

      – У меня глаза слипаются, – сказала Домино. Я так понял, беседа с нашим старичком на сон грядущий ее не прельщала.

      – На сеновале спать будете, – заявил дед. – Ночи нынче теплые, не продрогнете.

      – Так главного ты мне не сказал, отец, – начал я, – как в город-то пройти?

      – А тебе в какой надобно?

      – Ну, в самый главный, в стольный, – осторожно пояснил я.

      – В Проск что ли? Никак, к государю на службу собрался?

      – Собрался. А что, не примут?

      – Может, примут, может, нет. Но дело твое. До Проска далековато будет, дня четыре пути, если на закат идти по большой дороге. Зато безопасно – по тракту часто обозы ходят, да ратники государевы за порядком смотрят. Верстах в пяти отсюда деревня есть, называется Холмы. Большая деревня, там постоялый двор есть и лавка хорошая. Но оставаться там ночевать не стоит. Беспокойно у них стало.

      – Упыри, что ли?

      – Третьего дня в деревню я ездил, овчины и шитье бабкино продать, да кое-чего прикупить, так слышал, как люди про мертвяка рассказывали.

      – Мертвяка?

      – Ну да. Говорят, завелся у нас в округе мертвяк. Откуда взялся, неведомо: может, выполз из могилки безвестной, а может, река его принесла с верховьев, к нашему берегу прибила. По ночам к самим домам подходит и воет так тоскливо, что жуть всех берет.

      – А чего это он? – Я поежился, потому как пробрало меня по хребту мелким холодком.

      – А пес его знает. – Старик посмотрел на меня с хитрым прищуром, чем ужасно напомнил мне Ленина, беседующего с ходоками. – Знаешь, чего я подумал, паря? Ты вроде храбрый малый и оружие у тебя справное, а деньжат у тебя нет. В Проске без денег шагу не ступишь. А поговори с Попляем, бурмистром Холмским; он, баили, искал охотников мертвяка упокоить, чтобы не пакостил.

       По хитрым огонькам в глазах деда я понял, что история с мертвяком имеет двойное, а то и тройное дно. Ясное дело, хитрит дедок. Нет ему дела не до Попляя этого, не до сельчан, какую-то свою корысть преследует. Хочет свой гешефт моими руками провернуть. Сориентировался по ходу разговора, решил меня использовать. Попробовать расколоть? Вряд ли выгорит, судя по всему – кремень дед.

      – А что, разве некому больше мертвяком вашим заняться? – спросил я с самым простодушным видом.

      – Отчего же, хламеньеры у нас по части упырей и прочей нави доки большие. Да только далековато они от наших краев обретаются, а мертвяк под носом разгуливает. И чем больше разгуливает, тем больше озорует.

      – Дедушка хотел сказать – фламеньеры, – поправила Домино, уже поднявшаяся из-за стола.

      – А не один ли хрен? – Дед махнул рукой. – Ладно, дело твое. Захочешь заработать, найдешь Попляя, не захочешь – пресвятая Матерь тебе в помощь. Идите спать, только того... не резвитесь у меня там. Страсть не люблю, когда сеновал не по уму пользуют.

       *******************

       Сыч по жизни раздут от важности. У него всегда такое лицо, будто ему сам Путин по пять раз на день звонит и советуется, как поступить. А уж когда дрессирует «зелень»...

      – Тэк-с, хоббитцы, – начинает он, прохаживаясь по фрунту с заложенными за спину руками, – готовы к истязанию?

       Семь человек дружно кивают. На лице Сыча не тени улыбки. Не давая команду "вольно", он направляется к двери, где хранится клубное барахло, отпирает ее и достает два хреновенькой работы меча. Видимо, одни из первых "артефактов".

      – Многих из вас привела в наши ряды не столько горячая любовь к истории родного народа вообще и к наследию Профессора и его учеников в частности, – продолжает Сыч, вернувшись к строю, – сколько вполне понятное желание овладеть полезными умениями и навыками, например, научиться в драке махать руками и ногами так, чтобы противник получил максимум удовольствия.

       В строю смешки. Сыч серьезен.

      – Понятное желание, хоббитцы, – говорит он. – Соу, как говорят англосаксы, начнем с краткой истории боя на заточенных железках, сиречь на мечах. Хоббит Боромир, что есть меч?

      – Меч? – Боря Заславский по прозвищу Боромир делает шаг из строя. – Меч это холодное колюще-рубящее оружие ближнего боя, имеющее одно или два лезвия.

      – Двойка, витязь Боромир, – резюмирует Сыч. – Ибо хрень несете. Одно верно, что меч это оружие. Чтобы не быть голословными, начнем с видеоурока. Сакс, ко мне.

       Сеня Сакс подходит к нашему гуру, получает один из двух мечей и еще указание встать в оборонительную стойку, крепко удерживая меч над головой двумя руками. Сакс выполняет. Сыч кланяется ему, а потом резко и сильно бьет его сверху "ударом сокола". Удар добрый, Сакс едва удерживает равновесие, кровь отливает от его лица. Мы замираем в ожидании продолжения.

      – В строй, Сакс, – Сыч держит перед собой под дужки свой меч и меч, который был у Сакса. – Кто вас до сих пор учил фехтованию? Ки-не-ма-то-граф. Добрый веселый американский шутник Хуливуд. Бои там зрелищные, ничего не хочу сказать. Профессионалы весь этот балет ставят. Но правды в них в них ноль. Так могут драться воины с одноразовым вооружением. Подрался, а потом все свое оружие выкинул на помойку. А мы с вами знаем, что доспехи и оружие, особенно мечи, стоили очень дорого, были семейными реликвиями и передавались от отца сыну. То есть ваш меч – это не презерватив.

       Опять смешки. Сыч серьезен как никогда.

      – Я нанес Саксу всего один удар, и он, как и полагается, отразил его, – вещает он. – Молодец, Сакс. Но смотрим на мечи. Вот, – Сыч проводит узловатым черным от въевшегося машинного масла рабоче-крестьянским пальцем по лезвию. – На клинке осталась щербина и довольно глубокая, поскольку эти мечи закалены так себе. Но, какова бы ни была закалка, принцип один: раз щербина, два щербина, три щербина – и ваш меч превращается в бесполезную железку, а не в оружие. Момент второй: любой меч – это, по сути, полоса металла, имеющая клинок и хвостовик, на который насаживается рукоять. Место соединения хвостовика с рабочей частью клинка самое слабое место оружия, и от сильного удара меч в этом месте может переломиться. Причем удар может быть и вашим, если вы вложили в него всю душу. И в бою вы останетесь безоружны. Делаем вывод: вражеские удары отражаются не мечом, а щитом или оружием для парирования, например, кинжалом. Парирование мечом скорее исключение, а не правило. А потом отмечаем, братцы-хоббитцы, что ловкость для бойца-мечника главное качество. Не сила, а именно ловкость и еще выносливость. От ударов надо уворачиваться, избегать их, а не принимать на клинок, рискуя, что ваш меч сломается в самый ответственный момент.