Текст книги "Крестоносец"

Автор книги: Андрей Астахов

       И лишь с сигналом колокола, дающего нам право лечь спать, понимаешь главное – еще один день службы позади.

      *************

       Министр Грэвел придирчиво осмотрел меня с головы до ног. Еще раз велел разгладить складки на сюрко, поправить пояс и, наконец, остался доволен:

      – Запомни, пахол, – напутствовал он меня, – на все вопросы шевалье отвечать правдиво, кратко и точно. Никаких простонародных словечек. Тут тебе не родная Луна, усек?

      – Да, милорд министр.

      – Если шевалье спросит обо мне, знаешь, что сказать?

      – Конечно, милорд министр.

      – Что именно, пахол?

      – Что сама Матерь не пожелала бы себе лучшего наставника, – ответил я, посмотрев парню прямо в глаза.

       Грэвел юноша туповатый, иронию в моих словах не расслышал, поэтому только одобрительно кивнул и похлопал меня по плечу. Тут открылась дверь, и слуга в парадной ливрее предложил мне следовать за ним.

       Шевалье де Лагранс, начальник учебного центра в Данкорке, сидел за столом и что-то писал. Когда я вошел и замер по стойке "смирно" в двух метрах от его стола, он еще полминуты делал вид, что его записи важнее, чем мое появление. Наконец, он поднял на меня глаза.

      – Кандидат в послушники Эвальд Данилов, не так ли? – спросил он.

      – Да, милорд командор.

      – Вы ведь оруженосец сэра Роберта де Квинси, верно?

      – Истинно так, милорд.

      – Славный рыцарь, прекрасный воин и добрый верующий, – сказал шевалье. – Вам выпала большая честь заслужить покровительство этого человека.

      – Да, милорд.

      – Я читал ваши документы и весьма удивлен одним обстоятельством. Вы появились в имперских землях непонятно откуда. У нас вы числитесь как роздолец. При вашем зачислении сэр Роберт описал нам историю вашего.... прибытия в Ростиан. Все же хочу спросить у вас, сквайр – откуда вы родом?

      – Моя родина называется Россия, милорд.

      – Никогда не слышал о такой стране. Где она находится?

      – Боюсь, милорд, на карте Пакс ее не найти. Это совершенно другой мир, из которого я попал в ваш по чистой случайности.

      – Сэр Роберт говорил, что тут замешана магия?

      – Именно так, милорд. Я и сам не могу объяснить, как так получилось.

      – Очень странная история, – де Лагранс посмотрел на меня с интересом. – Никогда не слышал о подобных случаях. Будь вы могущественный маг или демон, ваше появление в имперских землях можно было бы объяснить. Но вы вполне заурядный молодой человек. И какое же положение вы занимали в вашем мире?

      – Я был обычным обывателем, милорд.

      – То есть, вы не знатного рода?

      – Мои предки по материнской линии были военными. Но титулов у них не было.

      – Это может осложнить ваш прием в братство. Однако у вас есть рекомендации от очень уважаемых в братстве рыцарей. Вы в курсе, что сам Луис де Аврано, один из влиятельнейших сановников братства, дал вам свою рекомендацию?

      – Да, милорд.

      – В Паи-Ларране вы были подвергнуты наказанию. Я знаю, что там произошло, но хотел бы услышать вашу версию.

      – Милорд, я думаю, ничего нового я вам не расскажу. Меня оскорбили, я ответил.

      – Вы считаете, что вас незаслуженно наказали?

      – Мне следовало держать себя в руках. Поэтому я считаю наказание справедливым, хотя и несколько жестоким.

       Мне показалось, что командор посмотрел на меня с одобрением.

      – Хорошо, – сказал он. – Давайте поговорим о деле. Мэтр Бинон принес мне вашу диссертацию на тему "Герои истинные и ложные". Вы единственный в роте кандидатов, кто написал ее без ошибок и раскрыл тему.

      – Я горд этим, милорд.

      – Подобный успех ставит меня в тупик. Если вы, как следует из ваших слов, не родились в империи и не являетесь нашим подданным, как вы смогли так хорошо изучить наш язык и писать на нем?

      – Язык, на котором говорят в моей стране, милорд командор, весьма похож на язык Роздоля. А изучить вашу письменность оказалось довольно легко, – ответил я.

       С момента моего появления в мире Пакс я даже не задумывался, почему у меня с местными жителями не возникло языковых барьеров. Вербовщик, напавший на меня в палатке в первый день моего пребывания в мире Пакс, говорил на языке, похожем, как мне показалось, на латинский, и, тем не менее, я его понял. Наверное, чисто интуитивно. Потом, в Роздоле, я услышал совершенно русскую речь, лишь интонации были другие, и значения отдельных слов я не понимал. Сэр Роберт в таверне заговорил со мной по-русски. Потом, общаясь с другими фламеньерами и со своими товарищами по обучению, я слышал, как они разговаривали друг с другом на своем языке, напоминающем по звучанию французский, но со мной-то они все по-русски говорили и прекрасно понимали, что я говорил в ответ! Совершенно необъяснимая вещь. Вероятно, и здесь сработала какая-то магия, о которой я представления не имел. Это меня и радовало, и пугало одновременно: с одной стороны, такое преимущество, как возможность объясниться, сильно облегчило мне жизнь. Что было бы со мной, если бы я не мог поговорить с местными жителями? С другой стороны, глядя на меня, люди могут принять меня за колдуна или, что еще хуже, за демона. Впрочем, не все языки я понимал. Я это понял в Дальней степи и в Баз-Харуме. Язык терванийцев напоминал мне по звучанию арабский – конечно, насколько я могу судить о такой похожести, – письменность терванийцев, которую я видел в Баз-Харуме, один в один походила на древнюю клинопись. В языке кочевников было что-то от китайского языка – то же обилие шипящих звуков и мелодические ударения. Что до письменности, то имперский алфавит был немного видоизмененной, но вполне узнаваемой латиницей, что тоже было удивительно. Видимо, в разных мирах пути прогресса все же идут по одинаковым направлениям. Или это всего лишь иллюзия, создаваемая неизвестной мне магией?

       Мне сразу вспомнился один разговор. Сидели мы как-то у нашего бедного покойного друга Энбри – царство ему небесное! – и Алина как раз коснулась темы языковых проблем в книгах про попаданцев. Энбри тогда был категоричен.

      – Полный вздор и литературщина! – говорил он, яростно жестикулируя. – Вспомните-ка фильм "Сегун", то, как герой Ричарда Чемберлена, учил японский. С самых азов постепенно, шаг за шагом. Вот это реалистично, это правда жизни. А у нас в каждой второй книге современный человек попадает к древним славянам и без проблем калякает с ними, как со своими коллегами по работе! Абсурд! Девяносто процентов слов в современном русском языке человек 12-13 века просто бы не понял, в ту эпоху у них не было аналогов этих слов и не было понятий, которые эти слова обозначают. Попробуйте объяснить жителю Киевской Руси, что такое "трамвай", "шашлык", "зарплата", "железобетон", "будильник", или "туалетная бумага". Замучаетесь объяснять. Добавьте другое произношение, весьма сложную для современного человека письменность – и мы получаем безъязыкого героя в мире, где с самого начала ему приходится очень многое объяснять. Ладно еще говорят, так умудряются с древними славянами песни современные петь, разучивают их с ними на тамошних инструментах! Но это цветочки. Славяне все же славяне, но так и к эльфам, и к гномам забрасывают. И все все понимают, как мама гномом родила! Поэтому авторы так любят снабжать своих героев разными спасательными средствами, вроде волшебных колечек понимания, или же в том мире их быстро обучают языку прекрасные магички и мудрые колдуны. Или выдумывают, как это когда-то сделал Профессор, некий общеупотребительный язык, на котором говорят все расы без исключения. Вообще, если говорить серьезно, никто из нас, милые мои, не прожил бы в средневековье больше недели. Или сожгли бы, как одержимого, или зарезали бы, поскольку за нами нет никакой силы и толку от нас никакого. Но вернее всего, мы с вами бы загнулись от грязной воды, плохой пищи или бесчисленных инфекций, против которых иммунитета у нас нет. От той же оспы, к примеру, или чумы...

       Оказывается, неправ был милейший Андрей Михайлович. Я вот не загнулся – пока. И не сожгли меня на костре, хотя обязаны были. И понимаю я этих людей, и они меня понимают.

       Чудеса, ей-Богу!

      – Ваша диссертация и впрямь хороша, – продолжал де Лагранс. – Я не знаток словесности, но прочитал ее с интересом. Потому я намерен рекомендовать вас после принятия послушания в архивную службу братства. Что скажете?

      – То есть, мне предлагается карьера писца или хрониста?

      – Не совсем так. Архивная служба занимается не только оформлением документов братства и составлением хроник. Одна из ее задач – это поиск и сохранение утраченных рукописей, редких текстов и всего, что связано с прошлым. Подобная работа ведется нами уже много лет, и ее результаты очень важны для братства.

      – Интересная работа, милорд.

      – И нужная. Скажу вам откровенно, юноша: задатков хорошего бойца у вас нет. Вам сколько лет?

      – Девятнадцать, – соврал я. Сэр Роберт предупредил меня, что в моих документах записан именно этот возраст.

      – Вы поздно начали изучать боевое дело, и потому вряд ли преуспеете. Хотя ваш опекун сэр Роберт другого мнения.

      – Спасибо за откровенность, милорд.

      – Я предлагаю вам помочь нашему делопроизводителю. Вы будете освобождены от тяжелой работы и получите дополнительный паек, который полагается нашим офицерам и писцам. Это полфунта меда, фунт чернослива, два фунта сушеных яблок и полгаллона красного вина в месяц. Вы будете работать при канцелярии центра, помогать составлять отчетность и оформлять необходимые документы. Естественно, что служба в канцелярии будет зачтена вам, как искус. Что скажете?

      – Милорд, спасибо, конечно, большое. Но я посмею сказать, что сэр Роберт определил меня в этот центр именно как будущего воина. Может, нам следовало бы сначала узнать его мнение?

      – Сэр Роберт воин. А я администратор. Я руководствуюсь интересами ордена. Те, кто хорошо владеют пером, важны не меньше, чем мастера боя на мечах или талантливые маги. – Шевалье внимательно осмотрел меня с головы до ног. – У вас есть время подумать. Послезавтра я вызову вас, и мы поговорим еще раз.

      **************

       Шанс встретил меня радостным фырканьем и помахиванием хвостом. Я скормил ему яблоки и хлеб, оставшиеся от обеда, а заодно и осмотрел коня. В этом не было необходимости, в конюшне Дюрана хорошо заботятся о лошадях...

      – Эй, Лунатик!

       В дверях конюшни стоял Морис де Фрезон по кличке Гвоздь. Он самый старший в первом копье после министра Грэвела и меня, ему двадцать лет. Понятно, что моего истинного возраста он не знает, посему относится ко мне как младшему. Заносчивый, тупой и злобный тип. И весьма крепкий – почти на полголовы выше меня. С Гвоздем было еще четверо кандидатов, его постоянный эскорт.

      – Почему не на работе, Лунатик? – спросил Гвоздь, раскачиваясь с носка на пятку. – Особый ты у нас, что ли? Или думаешь, если ты грамотный шибко, законы тебе не писаны?

       Так, все ясно. Гвоздь умудрился сделать в диссертации сорок грамматических ошибок, за это работа на конюшне на два дня ему обеспечена. Естественно, на меня он зол. Повторяется история в Паи-Ларране?

      – Я был у шевалье де Лагранса, – ответил я. – Сейчас пойду работать, так что не злись.

      – Да мне по хрену, где ты был! – взорвался Гвоздь. – Ты вообще откуда такой взялся? Умник засратый, мать твою! Ненавижу умников!

      – Это видно, – сказал я спокойно. – Если ты все сказал, я пойду.

      – Нет, я не все сказал! – Гвоздь, похоже, вел дело к драке. – Мы от тебя избавимся, Лунатик. Ты появился в моей стране непонятно откуда. Ты колдун, и тебе тут не место. Чертов выродок, выпердыш собачий! Нам не нравится, что ты у нас в отряде. Ты на нас беду какую-нибудь навлечешь.

      – Да успокойся ты, – ответил я, что тон Гвоздя начинает меня злить, и надолго моего терпения не хватит. – Скоро меня в штаб переведут. Отделаетесь от умного, заживете спокойно. Станешь самым умным в копье.

      – Ага, значит, ты теперь писарем станешь? Доппаек будешь получать, и от работы отлынивать? – Гвоздь нашел повод для новой волны праведного гнева. – Слышите, господа, наш умник наверх пошел! Из дерьма выплыл, нелюдь чертова!

      – Ты чего от меня хочешь? – спросил я самым спокойным тоном. – Если драться собрался, не выйдет. Не стану я с тобой драться.

      – Чего, серишь?

      – Нет, мараться не хочу.

      – Чего?! – Рожа Гвоздя начинает на глазах наливаться кровью. – Да ты у меня сейчас в ногах валяться будешь, сука безродная!

      – О чем-то спорите? – Тьерри-Казначей вошел в конюшню и встал по правую руку от меня. – Обсуждаете вчерашнюю диссертацию мэтра Бинона?

      – Не твое дело, – Гвоздь ткнул Казначея пальцем в грудь. – Вали отсюда, слюнявый, а то пожалеешь.

      – И не подумаю, Гвоздь, – неожиданно сказал Тьерри. – И вообще, не стоит со мной ссориться. Я могу сделать так, что ты вылетишь из пансиона с позором, так что не распускай руки.

      – Че? Папаше своему в Рейвенор настучишь, что тебя тут обижают? – Гвоздь презрительно заржал. – Ну, давай, будущий рыцарь. Пиши папочке, как тебя тут бьют ни за что.

      – И не подумаю никуда писать. – Тьерри помолчал. – Просто отец Амори очень не любит, когда нарушают восьмую заповедь. Это где сказано про правую руку, соблазняющую тебя.

      – Чего?!

      – Того. Будешь возникать, расскажу отцу Амори, что ты по ночам дрочишь в туалете.

       За спиной Гвоздя раздались смешки. Верзила тут же обернулся, и смешки смолкли.

      – Да вы, козлы, заодно? – выдавил, наконец, разъяренный Гвоздь. – Ну, устрою я вам, обещаю.

      – Всегда к вашим услугам, добрый сэр, – Тьерри отвесил верзиле издевательский поклон. – Только перед боем руки помойте, а то.... Брезгую я.

       Гвоздь смерил нас ненавидящим взглядом и выбежал из конюшни.

      – Не стоило тебе ввязываться, – сказал я Казначею. – Я бы сам все разрулил.

      – Мне было нетрудно, – Тьерри слегка поклонился мне. – Мне нравится помогать людям, которых я уважаю.

      – Спасибо, – я протянул парню руку. – Буду рад называть тебя своим другом.

      – Взаимно, сэр Эвальд, – Тьерри ответил на мое рукопожатие. – Думаешь, он на самом деле из-за диссертации на тебя зол? Все уже знают в отряде, как ты с вампирами воевал. И про девушку твою в Рейвенорской академии. Гвоздь тоже знает. Поэтому и завидует.

      – Так мне от этого не легче, сэр Тьерри.

      – Тебя только что Грэвел спрашивал. Какое-то срочное дело. Так что поторопись.

       **********

      « – Милая моя Домино! Что случилось? Почему ты мне не пишешь? Уже больше двух месяцев я жду от тебя письма, а их все нет и нет. Ты здорова? Или может быть, ты разлюбила меня и не хочешь мне писать?»

       Подумав немного, я зачеркнул последнее предложение и задумался. Очень трудно писать письма, когда тебя все больше и больше охватывает отчаяние.

      " – Прости, что я думаю о тебе плохо, но твое молчание меня очень беспокоит, – продолжил я. – Я и сам страдаю оттого, что не могу быть рядом с тобой. Так-то у меня все отлично. Подготовку я прохожу успешно, и если все будет идти так, как идет сейчас, уже после дня Улле я получу звание послушника и право носить меч. Но меня это не радует, а все потому, что я так давно не получал от тебя писем!

       Домино, я только сейчас понял, как мне одиноко. Нет, у меня в Данкорке много друзей, но говорю я с ними большей частью о наших делах. А вот поговорить по душам, пооткровенничать не с кем. Я бы сейчас отдал все на свете, чтобы увидеться с тобой. У меня часто бывает желание все бросить, сесть на коня и скакать в Рейвенор, а там просить твое начальство позволить мне хотя бы увидеть тебя! Я ужасно тоскую по тебе, маленькая моя. Может быть, настоящая любовь и не боится разлук, но я устал от одиночества. Я безумно хочу увидеться с тобой и сказать, как же сильно я тебя люблю.

       Домино, я прошу тебя об одном – если ты больше не любишь меня, то прямо напиши мне об этом. Конечно, для меня это будет жестоким ударом, но не будет этой тяжелой неопределенности, которая так меня угнетает. Я верю и надеюсь, что все мои дурные мысли – всего лишь глупая мнительность, и на самом деле твое отношение ко мне не изменилось. Но если я все-таки прав, скажи мне об этом. Так в наших отношениях появится ясность..."

      – Не пойдет! – пробормотал я и зачеркнул весь последний абзац. Выругался. Потом, подумав немного, скомкал все письмо и сунул в карман. На душе было смутно и погано – совсем как за окном казармы, где с утра лил, не переставая противный октябрьский дождь.

       Меня все забыли. Домино меня забыла. В чужом мире я остался совсем один, и никому нет до меня дела.

       Если так, остается только повеситься от тоски и горя.

       Или все совсем не так плохо, и это осенняя погода так на меня действует? Обычная осенняя депрессия, взявшая меня за горло?

       Уже вечер. Скоро пробьет колокол, и мои товарищи будут спать, а я не буду. Опять полночи не засну. Буду думать о Домино под стук дождевых капель по крыше казармы. Неужели она действительно...

       Нет, не может быть, она не могла так со мной поступить! Она не могла меня предать...

       Завтра обязательно напишу ей письмо. Соберусь с мыслями – и напишу. Не могу больше оставаться в неведении.

       Не могу – и не хочу...

       ****************

       То ли спал я, то ли не спал. Вроде только закрыл глаза – и меня начали трясти.

       Это Грэвел.

      – Подъем, пахол! – скомандовал он. – Одевайся и за мной!

      – Что за хрень? – не выдержал я, пытаясь разлепить глаза.

      – Сейчас узнаешь.

       Я надел рубашку и штаны, но министр заставил меня еще и кольчугу с сюрко надеть. И кинжал взять. То есть, я должен выглядеть по полной форме. Интересно, чего ради?

       Когда я был готов, Грэвел при свете масляного фонаря оглядел меня с головы до ног, велел расправить складки сюрко под поясом и повел в то крыло пансиона, где жило начальство.

      – Куда идем? – не выдержал я.

      – Молчать!

       Министр привел меня к дверям кабинета начальника центра. Постучался и, получив разрешение войти, открыл дверь и втолкнул меня внутрь. Шевалье де Лагранс был не один. И как я был рад, увидев, что собеседник шевалье – это Лукас Суббота. Причем мой старый приятель дампир сменил имидж: теперь, с ног до головы упакованный в черную клепанную стальными гвоздиками кожу и с длинным мечом на поясе, он выглядел очень внушительно. Капли дождя на его костюме еще не просохли, значит, Лукас приехал в пансион совсем недавно.

      – Ага, вот и ваш солдат, – сказал де Лагранс, жестом подозвав меня к столу.

      – Кандидат в послушники Эвальд Данилов прибыл, сэр, – отрапортовал я.

      – Вольно. Вам слово, мессир Суббота.

      – Много говорить не буду, – сказал дампир. – Мы уезжаем. Сэр Роберт велел забрать тебя. Он сам тебе все скажет.

      – Согласно нашим правилам время, в которое вы будете находиться в распоряжении вашего господина, будет зачтено в ваш искус, – пояснил шевалье, предупредив мой вопрос. – Мы редко позволяем такое, но сэр Роберт оформил на вас официальное разрешение Высокого Собора, а в таких случаях мы идем нашим друзьям навстречу. Вот ваш отпускной лист, – де Лагранс подал мне свернутый в трубку пергамент. – В вашем распоряжении ровно тридцать дней. По истечении этого срока вы обязаны быть здесь. Свое снаряжение можете получить у мастера оружия. Вам все понятно, кандидат Эвальд?

      – Да, сэр, – я чуть не задохнулся от радости.

      – Иди, собирай вещи, – велел мне Лукас. – Я жду тебя во дворе.

       С меня слетели последние остатки сна. Поклонившись шевалье, я выскочил из кабинета. Министр Грэвел расхаживал по коридору с самым важным видом.

      – Я уезжаю, – сказал я ему.

      – Да мне плевать, – ответил Грэвел. Он, похоже, уже был в курсе дела. – Пошли на конюшню. Никто твоего мерина седлать за тебя не будет.

    2. Забытый ритуал

       После двух месяцев, проведенных в учебке братства, мир кажется прекрасным и огромным. Даже если постоянно идут дожди, воздух буквально пропитан холодной влагой, а дороги размокли в непролазную грязь.

       Мы едем в Лашев. Я знаю только, что это небольшой городок в предгорьях Банарда, недалеко от границы Роздоля с имперскими землями. До него от Данкорка два дня пути. Места здесь красивые: густые смешанные леса, окрашенные во все оттенки красного, золотого и зеленого цветов, чередуются с возделанными полями, с которых давно убран урожай. В деревнях по дороге люди ведут себя по отношению к нам очень почтительно. При встречах кланяются и желают здравия и счастливого пути. Когда тебе вслед по десять раз в день говорят "Да хранит вас Матерь, пан рыцарь!", поневоле начинаешь чувствовать себя значительным человеком.

       Одно плохо – Лукас уж очень молчалив.

      – Наберись терпения, – сказал он мне, когда я спросил его, куда и зачем мы едем. – Твой лорд тебе все расскажет.

      – Лукас, – не выдержал я, – а как случилось, что ты стал охотником на нежить? Ты не рассказывал.

      – А тебе ни к чему это знать. Так что помолчи, в такую погоду вредно разговаривать, горло застудишь.

       Мне ужасно хочется поболтать, но я понимаю, что Лукас мне такого удовольствия не доставит. Ну, нет, так нет. Пока я счастлив уже от того пьянящего чувства свободы, которое испытываю последние дни.

       Чтобы скрасить дорогу, я начинаю петь песню, которую от нечего делать сочинял в учебке. Думал о Домино и сочинял:

 
       Средь гор и полей, там, где вереск цветет,
       Эльфийская дева, – любовь моя, – ждет.
       А я все скитаюсь вдали от нее,
       И болью наполнено сердце мое.
 
 
       И путь мой лежит через мрак грозовой,
       И вороны хрипло кричат надо мной,
       Пророчат мне битву, пророчат беду,
       Но верю, что путь я к любимой найду.
 
 
       Поверь, моя милая, пусть на пути
       Мне адские бездны придется пройти,
       Пусть меч занесенный мне смертью грозит -
       Любовь твоя в битве меня сохранит.
 
 
       В далеком краю, там, где пущи шумят,
       Где старые крепости тайны хранят,
       Прекрасная дева сидит у окна,
       И, может, меня вспоминает она.
 
 
       Поверь, моя милая, пусть на пути
       Мне адские бездны придется пройти,
       Пусть меч занесенный мне смертью грозит -
       Любовь твоя в битве меня сохранит.
 

      – Она того не стоит, – вдруг сказал Лукас.

      – Что?!

      – Ни одна баба не стоит того, чтобы так к ней относиться. Особенно эльфка. Я так думаю.

      – Да мне плевать, что ты думаешь, – буркнул я.

      – Все бабы – это кровь, кости, жир, мышцы, волосы, немного краски и пара ярких тряпок, – сказал Лукас. – Они стареют, дурнеют, блюют с перепоя, их пот и дерьмо воняют не лучше твоих. В них нет никакой поэзии. Все, что им нужно от тебя, так это денег побольше и член покрепче. Если ты не можешь удовлетворить их вздорные прихоти, они бросают тебя и находят другого дурачка, который будет таскать их на закукорках всю жизнь и при этом радоваться, какое ему счастье подвалило.

      – Придет поручик Ржевский и все опошлит, – усмехнулся я. – А что если ты просто не с теми женщинами общался?

      – Все бабы гадины. Поживешь с мое, сам поймешь.

      – Домино не такая, – ответил я. – Она особенная, а если тебе с бабами не везло, это твои проблемы.

      – Эльфы – да, они особенные, – Лукас хмыкнул. – Была у меня одна эльфка. Бледная, тонкая, с белыми длинными косичками и маленькими титьками. Она постоянно пахла морской солью, мятой и дубовой корой, и ей нравилось, что я не брею волосы под мышками. В постели она была холодная, как бревно, и только таращила в потолок глаза, когда я трахал ее. Но мне казалось, что я ее любил. Наверное, я на самом деле ее любил. Но потом она сбежала от меня с каким-то черномазым наемником из Партея – настоящим ублюдком и садистом, которого от веревки спасла только начавшаяся в это время война в Роздоле. Она сказала мне, что любит его, а меня нет. С того дня эльфки меня перестали интересовать. Они такие же, как и человеческие бабы, только еще скучнее и фальшивее.

      – Ты просто неудачник.

      – Я мужчина, а не сопливый восторженный мальчонка, который впервые в жизни нюхнул, чем пахнут бабьи подштанники. Женщин я за свою жизнь перетрахал столько, что из моих любовниц можно было бы составить целую кавалерийскую хоругвь. Все мои романы начинались по-разному, а заканчивались всегда одинаково. Поэтому у меня своя теория насчет баб, парень. Повзрослеешь, сам во всем разберешься. Если, конечно, станешь умнее.

      – Ну да, ну да, – сказал я насмешливо. – Монолог настоящего Казановы. Исповедь разочарованного бабника. Смешно тебя слушать, Суббота. Ты просто жалок.

      – Эльфы – выморочное племя. Когда-то именно от них пошло проклятие Нежизни. Эти существа жили слишком долго, столетия, и потому смерть их пугала больше нас, людей. Когда ты почти бессмертен, очень трудно смириться с собственным уходом в небытие. Поэтому эльфы использовали магию, чтобы обмануть смерть. Научились продлевать себе жизнь, забирая жизненную силу низших существ. А низшими существами они считали не только животных, но и людей. Отсюда и пошла эта вампирская зараза, которая потом захватила весь мир. Да, эльфы тоже пострадали от нее и лишились родины, но это справедливая расплата за их грехи.

      – Это было давно. Домино не может отвечать за проступки ее далеких предков. И эльфы с тех времен сами все поняли.

      – Понять-то поняли, но радости от этого нет, – Лукас сверкнул глазами. – Думай, что хочешь. Но когда тебе очень не повезет, и какой-нибудь малак будет высасывать из тебя кровь, вспомни, что этим удовольствием ты обязан эльфам.

      – Я только одно понял: ты просто злобный тип, который ненавидит женщин и эльфов.

      – Да, я такой. И еще я не люблю самоуверенных хлюпиков, которые не знают жизни и при этом строят из себя героев. Так что заткнись и не зли меня. Целее будешь.

      – Как вам будет угодно, сэр, – я отвесил дампиру издевательский поклон и отъехал от него подальше. От таких козлов вообще стоит держаться подальше. А я-то еще хотел с ним подружиться, уважал его. Пусть в жопу идет, супермен гребаный. Теперь из принципа ни слова ему не скажу. Нет его в природе. Пусть видит, что у меня есть чувство собственного достоинства.

       Только мне от этого почему-то не легче.

       **************

       Сэр Роберт ждал нас в одной из комнат гостиницы «У заботливой Софии» недалеко от рыночной площади Лашева. Он сидел у пылающего камина, кутаясь в волчью шубу. Признаться, я едва его узнал. Еще два месяца назад сэр Роберт был крепким моложавым мужчиной, теперь выглядел как глубокий старик. Его волосы, борода и даже брови совсем поседели, ввалившиеся помутневшие глаза окружали темные круги, щеки впали, и весь его облик говорил о крайней усталости и нездоровье. Однако меня он встретил ласково и обнял совсем по-отечески.

      – Ты возмужал, парень, – сказал он мне. – Искус в Данкорке пошел тебе на пользу. Рад тебя видеть.

      – И я рад видеть вас, сэр.

      – Нам нужно поговорить. Лукас, оставь нас вдвоем.

      – Вы больны? – спросил я, когда дампир вышел в коридор.

      – Знаешь, от предков нам достаются не только титулы и поместья. Мой отец и дед умерли от желудочного кровотечения. Теперь эта дрянь настигла меня. Но болезнь тела ничто по сравнению с душевным беспокойством, Эвальд. Я должен успеть сделать то, что начал. И мне нужна твоя помощь.

      – Я готов, сэр.

      – Нам предстоит трудное и опасное дело. Теперь у меня не осталось никаких сомнений, что события в Баз-Харуме были подстроены. Сулийские маги пытаются стравить империю и Терванийский алифат. Этого нельзя допустить.

      – Я помогу, чем смогу, сэр.

      – Мои дела плохи, Эвальд, – сказал сэр Роберт с грустной улыбкой. – Как я и ожидал, Высокому Собору не понравилось то, что я сделал в Баз-Харуме. Если бы не заступничество лорда де Аврано, мы бы с тобой больше не встретились. Нарушение обета молчания карается лишением рыцарского титула и вечным изгнанием. А так... Я был вынужден подать прошение об отставке, сынок.

      – Понимаю, сэр.

      – По Уставу братства прошение будет рассматриваться в течение сорока дней. У нас есть еще две недели, чтобы довести задуманное дело до конца. Уж очень мне хочется напоследок громко хлопнуть дверью.

      – Почему же Высокий Собор так к вам отнесся, сэр?

      – Политика, сынок. Половина командоров Высокого Собора считают Терванийский алифат нашим главным врагом. Их беспокоит то, как быстро растет число приверженцев Аин-Тервани. Высокий Собор опасается, что кочевники, приняв новую веру и заручившись поддержкой алифата, снова начнут набеги на Роздоль, и у самых наших границ опять будет полыхать большая война. Уже поговаривают о планах императора организовать большой поход против кочевников Дальних степей. А вот враг, который уже проник в наш дом, мало кого заботит. И главное – Высокому Собору очень не нравится, когда об этой опасности им напоминает простой персекьютор. Если откровенно, меня возмущает такая беспечность.

      – Вы о вампирах говорите, сэр?

      – Ты сам видел, что произошло в Баз-Харуме. С нежитью нельзя заключить никаких соглашений и союзов, между нами не может быть мира. И если в имперских землях до сих пор не случилось большой беды, то лишь потому, что маги Суль пока еще выжидают. Но в любой момент мы можем столкнуться с новым нашествием. Надо сделать все, чтобы в Высоком Соборе поняли, кто наш истинный враг.

      – И что мы можем сделать, сэр?

      – Сначала я хочу кое-что тебе подарить, – сэр Роберт показал мне на кожаный мешок, лежавший на столе. – Открой и посмотри, что внутри.

       Я развязал мешок, запустил в него руку и вытащил великолепный цельнокованый шлем из черненой стали. Такие шлемы в старину назывались норманскими. Яйцевидный тщательно отполированный шлем имел массивный отделанный серебром наносник, науши из стали и длинную бармицу. Нижний край шлема обхватывал массивный обруч из закрученной спиралью полированной стали, а выше обруча на тулье шлема были искусно напаяны серебряные фигурки святых, склонившихся в молитвенных позах. Такой чудесной кузнечной работы мне еще никогда не приходилось видеть.

      – Это мне? – только и смог сказать я.

      – Тебе. Этот шлем отковал наш замковый кузнец Турен – да бережет Матерь его душу! Турен был настоящий мастер. Меч, который сейчас на мне, тоже его работа, хоть и говорю я, что это Фраберг ковал. По чести сказать, мечи Турена лучше, чем оружие семьи Фрабергов. А шлем... Его подарил мне мой отец в тот день, когда я впервые принял участие в рыцарском турнире. Мне тогда только исполнился двадцать один год, я был даже младше тебя. Сейчас мне кажется, что все это было не со мной.