Текст книги "Мнимые люди"

Автор книги: Андрей Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 39 страниц)

Наконец удовлетворившись беглым осмотром и придя к выводу, что перед его взором стоит именно майор, а не кто-либо иной. Хотя кто это мог быть ещё? Платонов Николай Степанович, (по батюшке), скорчил недовольную гримасу. Он не любил бросаться на незнакомых людей, вот так сразу, с бухты-барахты. А вдруг за кителем низшего ранга, скрывается человек обременённый более тяжёлыми погонами, чем есть на самом деле? Но по всей видимости с майором, Платонов быстро разобрался, внутренним чутьём догадавшись что перед ним именно обычный служака.

– Почему покинули место дислокации, майор? Почему бежали с поля боя? Отвечайте! – сведя густые брови в одну линию, громовым голосам потребовал ответа генерал.

Сглатывая и запинаясь на каждом слове, Серов попробовал оправдаться:

– Там их куча… Мы бы… не выстояли. Они были повсюду…

– Мне плевать, сколько их было! – отмахнулся генерал от жалких оправданий. – Почему допустили панику в рядах? Кто вам позволил отступать?! Вы дезертир, майор! И все ваши люди дезертиры! Под трибунал у меня пойдёте!

– Вы не понимаете! Их там было тысячи… Мы бы их ни за что не сдержали бы. У нас не было ни единого шанса! – срываясь на крик, призывал Серов к голосу разума.

– Это не вам решать майор, есть у вас шанс или нету, – одёрнул Платонов. – Вы должны были сдерживать врага любой ценой. И если уж на-то пошло, вы не имели права бежать с поля боя, вы обязаны были просить подкрепление и стоять до конца.

– Я просил о помощи. Мне сказали, что её не будет в течение часа. – Постепенно приходя в себя, майор более чётко формулировал предложения. – Но за час могло произойти всё что угодно! А потом… Потом, когда на нас насели основательно… Я не знаю, кто…, но кто-то бросил клич к отступлению. И… и все сразу же подхватили эту идею. Я… я не мог их остановить! Я пытался! Но во всех будто чёрт вселился!

– И вы бежали как трусы, – закончил Платонов сбивчивые объяснения майора.

– Да! То есть нет… – замотал головой Серов, захлёбываясь собственными словами, – но я не мог их остановить, поймите! Мне ничего не оставалось, только как, бежать вслед за остальными.

– Оставьте майор! Я не желаю больше выслушивать ваших оправданий, – скривился Платонов. – Майор Глотов, вы расформировали людей майора Серова?

– Мои командиры занимаются этим, товарищ генерал.

– Это хорошо, – похвалил Платонов. – Нам не нужны здесь паникёрские мысли, истеричных баб. По отдельности, они вряд ли снова запоют свою песню. Но вы проследите, майор и если что жёстко пресекайте.

– Слушаюсь. Я сейчас же передам, чтобы тщательно следили за новичками.

– Хорошо, – похвалил генерал и вернулся к карте. – А сколько всего человек вам удалось перехватить, майор? – вдруг спросил он, перечёркивая красным, кружок на карте.

– Чуть меньше двух тысяч, товарищ генерал. Мы еле их остановили. Они слишком сильно растянулись, при отступлении. Мы до сих пор отлавливаем отдельные группы, – ответил Серов, делая предположение что остальная часть дезертиров, отправилась в расположение полковника Куйбышева.

– Так, так, так, – стуча карандашом по карте, задумчиво сказал Платонов. – Не плохое пополнение мы с вами получили господа, – возвестил он офицерам штаба. – Можно прям второй фронт открывать, – усмехнулся генерал снова глядя на карту. – Майор Серов, где вы видели противника в последний раз? – спросил он, выжидающе глядя на провинившегося майора.

– Вот здесь, – подходя к столу, показал он на карте место, ткнув пальцем.

– Так, так, – обводя указанное место, пробурчал Платонов. – Ну что ж господа, с подачи майора готовимся к обороне. Майор любезно вывел противника именно на наши позиции. И по всей видимости ждать «мимов», нам осталось недолго. Спасибо майор, – то ли с укором, то ли с благодарностью, поблагодарил Николай Степанович. – И на этом пожалуй майор, мы с вами откланяемся. Налейте майору сто грамм и под арест его. С самого утра я вас отправлю в главный штаб, пускай это они там с вами разбираются, а мне недосуг. Подите прочь… – и царственным взмахом руки Платонов отослал провинившегося майора, с глаз долой.

– Ну что ж, господа, – поднимаясь во весь рост сказал он, после того как увели майора. – Всем всё понятно? Тогда по местам…

Когда штабная палатка наполовину опустела, Николай Степанович, накинул на себя плащ-палатку и вышел подышать свежим воздухом. Снаружи его встретила густая темень, особенно явственная, если сразу ступить в неё после яркого света.

– Скорей бы утро, – вздохнул он, глядя вверх, на непроницаемо-тёмное небо. Но несмотря на желание генерала, таковое наступит ещё не скоро.

Хоть часы и показывали уже предрассветное время, из-за непогоды рассвет откладывался на не определенное количество часов.

И стоя под струями дождя, генерал, обдаваемый порывами ветра, с тоскою смотрел на город, чьи очертания мельком проявлялись во вспышке молний. Стоял и не узнавал собственного города. С Москвою у него были особые отношения. И скорее всего было это – любовь. Настоящая, преданная любовь. Любовь преданного мужчины к женщине способной даже предать, оскорбить, бросить или растоптать. Всё равно эта будет любовь безоглядки и навсегда. Потому что неважно какая она, важно что она существует на свете, а иногда даже может пригреть и обласкать.

Будучи выходцем из аристократии, Платонов питал особые чувства к столице, многими даже не испытываемые за всю их жизнь в этом городе. Его прадед воевал за Москву. Его дед и отец защищали Москву. И вот теперь, он, защищает Её, но уже не от внешнего врага, как его предки, а от внутреннего. Он смотрел на неё и не узнавал своей возлюбленной. Потому что Москвы больше, так таковой, не было. Остался лишь жалкий остов от Её исторического наследия, Её души…

Такой, какой Она была, на протяжении столетий, больше никогда не будет. Всё уничтожено. Всё разрушено. Исторически-культурная Москва – убита. Потеряна навсегда…

Окрик из штабной палатки вернул Платонова к действительности.

– Генерал! Замечен противник. Он движется в нашем направлении, и… – и уже находясь в палатке дослушал донесение. – И их неисчислимое множество. Так во всяком случае докладывают.

– Хорошо, – кивнул Платонов, подходя к офицерам склонившимся над картой. – Вот и наступил момент истины, господа. Передайте сигнал к бою, – приказал он радистам и сам склонился над картой. – Плохо что нам не известна, до сих пор, тактика ведения боя «мимов». Ведь не могут же они нас вот так сразу в лоб и атаковать? Это же глупо, – стал делиться своим мнением генерал Платонов с офицерами. – Нет, у них должен быть какой-то козырь. То, что помогло им разбить дивизионный полк Рыкова. Обязательно должен быть козырь. Какая-то хитрость… Но какая? Думайте господа, думайте. Бой скоро начнётся.

Сам он ничего не мог придумать и найти ответа, на поставленный вопрос. Но точно знал, что сражение, «мимы» не выигрывают вот так просто. Раз и в лоб и тут же победа. Нет, тут что-то другое. Но что…

Офицеры же штабисты, подумав немного, вывели несколько идей, но генерал от них без сожаления отмахнулся.

– Всё не то, – говорил он, выслушивая мнения офицеров. – «Мимы», не обладают ресурсами вооружения. Они не смогут огнём подавить нашу оборону. И сзади атаковать тоже не могут, – рассуждал он, делая свои предположения на основе выслушанных мнений. – Единственное, что конкретнее всего, «мимы» могут постараться, учитывая характер местности, подобраться к нашим позициям вплотную и сосредоточить удар на небольшой территории, дабы прорвать оборону. И уж затем зайти нам в спину. Это вполне возможно, опять же учитывая характер местности, малый обзор и плюс тёмное время суток. Будь оно не ладно! – ругнулся он, почёсывая голову обеими руками. И потом придя к определённым выводам, обвёл офицеров взглядом:

– Итак господа – сказал он, – наша задача, во что бы-то ни стало, сохранить целостность обороны. И это означает одно, недопустимость подпускать противника в непосредственную близость к нашим войскам. И посему, передайте эту информацию по всем соединениям.

Выговорившись же, Платонов кинул карандаш на карту и так и не сняв мокрый плащ-палатку, откинулся на спинку стула и стал ждать…

Начало сражения разворачивалось в том русле, как и предполагал Платонов. «Мимы» с первых же минут попытались наскоком приблизиться к оборонительным сооружениям и пробить брешь в обороне. Но в последнюю минуту нарвались на грамотное сопротивление и вынуждены были отступить, под огонь реактивных миномётов. Для самого генерала, всё складывалось, как нельзя лучше.

Но вот потом пошли донесения до крайности взволновавшие его.

– Товарищ генерал, локальное проникновение врага, внутрь наших позиций. Пока докладывают о трёх проникновениях. Завязался бой, – докладывал радист, держащий связь с передовой.

– Чёрт! Как это могло случиться? – вскакивая со стула забеспокоился Платонов. – Я же всех предупреждал – противника близко не подпускать! Передайте чтобы срочно устранили угрозу. – Отдавая приказ, генерал, самолично соединился с передовой, – Майор! – закричал он в микрофон, – что чёрт возьми вы делаете?! Куда вы смотрите, майор? Почему допустили прорыв?!

– Я и сам ничего не понимаю, товарищ генерал! – перекрикивая стрельбу, оправдывались на другом конце провода. – Мы, как вы и велели, и близко не подпустили «мимов». Я просто не понимаю, как такое могло произойти… – сам недоумевал майор, а в следующий момент его оборвал резкий грохот взрыва, – О чёрт! НЕТ!!! – закричали диким голосом на другом конце провода и следом, перекрикивая звуки стрельбы и разрывы снарядов, на истеричной ноте, пошла неразборчивая скороговорка. – Генерал… – прерывание сигнала, – генерал! Они среди нас… – треск помех, – … прорыва не было… противник… привёл вместе… за собой… Серов… Они среди нас… Генерал вы слышите?.. Предупредите… Генерал!.. – и на последнем отчаянном выкрике, связь с треском оборвалась.

– МАЙОР!!! Отвечайте майор! – кричал в ответ Платонов. – Что с вами! Что происходит?! Кто привёл? Когда? Отвечайте! Майор!.. – брызжа слюной выспрашивал он, но в ответ слышал лишь треск статических помех.

– Генерал! – снова привлёк внимание радист, – ещё проникновение! С передовой постоянно докладывают о наличии врага, внутри оборонительной линии. – И в подтверждении своих слов радист сняв наушники, включил громкую связь.

В тот же момент палатку заполнили множественные голоса, звучавшие на гране отчаяния:

– Повторяю противник среди нас… – докладывал голос и тут же его перебивал отчаянный крик, – Нет!.. – а первый голос спокойно продолжал, ещё не догадываясь о целостной картине происходящего, – Запрашиваю помощь… Нет!.. – перебивали его, – Откуда они взялись!.. Они режут нас, как свиней… Помогите!.. Замечены камикадзе… Они взорвали ребят!.. Их на куски порвало!.. Требуются санитары… Они из девятого пехотного полка!.. Это пополнение!.. Серов их привёл… Санитара!.. Мы не продержимся долго, требуется помощь. Вы слышите, мы не продержимся? Нужно отступать… – приходило рациональное сообщение, и сразу же прерывалось истерикой. – Они совсем рядом! Нет!.. – визгливо неслось из микрофона. – Мы не успеем их остановить… «Мимы» пошли в атаку!.. Всё пропало! Мы погибли…

Мы все здесь подохнем!..

– Выключите, – мучительно скривился Платонов. – Судя по сводкам, как вы думаете, какова процентная доля проникновения противника в нашу оборонительную линию? – спросил он у связистов.

– Боюсь, что процентов семьдесят, – ответил начальник связи, суммирующий все поступающие сведения с передовой.

– Этого не может быть? – зашумели офицеры, ошеломлённые известием. – Как такое могло произойти? Откуда они взялись? – сыпались отовсюду вопросы.

– Вы же всё слышали, – звучало в ответ. – Девятый пехотный полк. Вот откуда. Майор Серов предатель. Он привёл с собой «мимов».

– Но почему? Почему Серов предал нас? Предал человечество…

– Ещё не факт, – оборвал офицеров, генерал, – что Серов предатель. Скорее всего дело обстояло так, – рассудил он. – «Мимы» опрокинули девятый полк и вынудили его отступить, но в то же время не стали добивать солдат в спину, а наоборот попытались в общей суматохе слиться с дезертирами, выдав себя за своих. Оно и понятно. Когда такая масса бежит с поля боя, там не до знакомств и разбирательств, кто свой, а кто чужой. И уж тем более не потом, когда войсковые соединения, роты, взводы, всё перемешивается. А мы их сразу, без выяснений, расформировали по нашим соединениям. И я уверен, что половиной из них были мутанты…

Генерал подошёл к карте, взял в руку карандаш и зачеркнув, жирным, красным крестом, отмеченную позицию собственного дивизионного полка, отдал последнее распоряжение:

– Всё господа офицеры, игра проиграна. Готовьтесь к отходу, – сказал он и обернувшись к связистам приказал ледяным голосом:

– Вызываем огонь на себя. – И сразу как-то обмяк. Силы покинули его. И генерал склонившись над картой, поднял карандаш и с силой, ломая грифель, вогнал его в стол, ставя жирную точку.

– Всё. Всё кончено, – обречённо пробормотал он и не разбирая дороги, просто по наитию, выметнулся из палатки, чудом ничего не задев.

А снаружи, стоя у порога, невидящим взором смотрел он перед собою. Граница фронта проходила в пятистах метрах от него и там сейчас гибли люди.

«Всё кончено, – пребывая в отчаяние думал он. – Всё потеряно. Поражение… И во всём виноват я. Я сам пустил лису в курятник. Я предал всех».

Он стоял и тихо плакал. И было жутко смотреть, как по суровому, не затронутому жалкими эмоциями, гордому лицу, катятся скупые слёзы. Всё потеряно… Проиграв сражение, он потерял всё. И дело было вовсе не в том, что его разжалуют или погонят поганой метлой из армии. Нет. С этим возможно он когда-нибудь и смирился бы. Но вот со своей роковой ошибкой, он никогда не смирится. Совесть и честь не позволят ему.

А свершив ошибку, он потерял всё. У него ничего не осталось, что помогало ему жить. Вначале он потерял любимую Москву, и до сих пор он не мог смириться с Её смертью. А сегодня он потерял честь командира. Он совершил ошибку, которая стоила ему тысячи жизней молодых ребят. Он предал их. Он предал их как командир, что должен заботиться о них. А он не смог сохранить им жизнь. И сейчас они продолжали умирать в пятистах метрах от него, и он не может им ничем помочь.

Ситуация вышла из-под его контроля. И ему оставалось только позорно бежать. Но честь и воинская гордость, наполняющая сердце мужеством и сподвигивающая на геройский подвиг, не могли позволить ему такой роскоши. С поля боя бежит только трус и плебс. А он не такой…

Вот если бы он проиграл гениальному полководцу, проявившего чудеса тактики на поле сражения, то тогда бы он поклонился ему в ноги, тем самым признавая превосходство над собой, а после совершил бы реконгнисцеровку и попробовал бы ещё раз схватиться, учтя при этом все допущенные свои ошибки в прошлый раз.

А так? Противник не проявлял чудеса тактики, его шаг не был гениален в смысле чести, он попросту обманул его как глупого щенка. Обманом и коварством, выиграл сражение противник. А что он? Он не смог распознать обмана. Даже просто заподозрить заготовленного коварства. И кто он, после всего этого? Да грош цена, такому генералу. Генералу, что совершил роковую ошибку и погубил своих людей. Нет, он не побежит, совесть не даст ему житья после. Нет, он не уподобится плебсу, он поступит по-другому…

Осознав чудовищность своего положения генерал Платонов Николай Степанович, стоя под дождём, расчехлил табельное оружие и приставил пистолетное дуло к виску, широко раскрыв глаза: Только трусы закрывают перед смертью глаза.

«Позор можно смыть только кровью, – решил он окончательно, и попрощался, – прощай Москва. Прощай Россия. Прощайте, те кто меня знал… И простите, если можете».

И опережая звук выстрела, из распахнутого полога штабной палатки, навстречу Платонову выметнулся отчаянный крик:

– ГЕНЕРАЛ!..

* * *

В свою очередь, ничуть не догадываясь о судьбе генерала Платонова и ещё ничего не зная о прорыве противника на восточном фронте, с противоположной стороны в западном направлении, к своему решающему сражению готовился генерал Добров Павел Николаевич.

Расположившись с дивизионным полком недалеко от Ходынского поля, генерал, предвидя нелёгкий бой, основательно окопался, благо местность располагала. Занятый им накануне участок, имея приоритетные плюсы, выгодно отличался от большинства, помеченных на карте, позиций. Близкое соседство с Ходынским полем и примыкающим Аэропортом, предоставляло отличный обзор сопредельной территории.

Практически не затронутая бомбёжкой местность, идеально ровная, ну, не считая многочисленных воронок и обугленных останков древесной растительности, открывала широкий кругозор любому желающему, чуть ли не на километр.

Наблюдая за работой личного состава и выслушивая доклады офицеров, генерал Добров довольно потирал руки.

«Противнику и близко не подойти, и покров ночи им не помощник. Срежем, как куропаток в чистом поле, только успевай разбегаться».

И будучи неверующим человеком, Доброву, глядя через бинокль на город, точнее на то, что от него осталось, хотелось лишний раз перекреститься и благодарить Бога, за то, что ему таки, удалось доказать начальству, всю безрассудность продвижения его полка вглубь городских кварталов.

У него сердце ёкало представляя, во чтобы вылилась его оборона, пошли его начальство в тот ад, что сейчас стоял перед его глазами. Нагромождения каких-то карликовых скал, тем не менее непреступных. Шаткая и зыбкая почва под ногами. Постоянная угроза обвала, нависшая над головой. И главное практически никакого обзора. Откуда появится враг? С каких сторон нападёт? Какова его численность, в конце концов? Ничего же не будет ясно, до самого последнего момента, когда скорее всего уже будет поздно.

Именно поэтому, он чуть ли не с пеной у рта доказывал высшему командованию, всю безрассудность такого шага, и в конце, после долгих препирательств, отстоял таки свою точку зрения. И это стоило ему пару новых седых волос, расшатанных нервов, и возможности расстаться со званием, уйдя досрочно на пенсию, без почестей.

Он каждый раз за свою долгую службу, пока поднимался из младших лейтенантов до генерала, удивлялся, какие же порой встречаются тупые люди и носят при этом погоны, отягченные не самыми мелкими звёздами. Его удивляло и бесило, что именно такие люди, а их было немало, непостижимым образом проникали на высокопоставленные посты, и жёстко и беспринципно держались за кресло, сметая с дороги более достойных конкурентов, играя в беспощадную игру.

Ему и самому в последствии, ещё будучи майором, пришлось принять навязанные такими людьми, условия игры, когда стало понятно, что выше головы не прыгнешь ища справедливости и равенства. И многим, очень многим это не понравилось. Они чувствовали, что Добров не их поля ягода и потому всячески пытались нагадить.

Вот и в этот раз, в генеральном штабе, генералу Доброву повстречалась пара, высокого о себе мнения, человечков, не желавших слушать замечания, довольно справедливых надо сказать замечаний, какого-то там генералишки, вообразившим себя чуть ли не Суворовым – защитником солдат. Да они таких ежегодно по паре штук пережёвывали и выплёвывали без сожалений, якобы подчищая кадры, давая дорогу молодым.

«Да кто он такой? Приказы обсуждать, генерал? Да мы вас?» – грозились они, становясь от гнева похожими на помидор. И цвет лишь слегка подтверждал окончательное сходство…

Если бы не командующим фронтом, с коим Добров, нашёл общий язык, то не известно ещё чем бы вся его затея закончилась. А так генерал-лейтенант Овчаренко, обстоятельно выслушал, покивал головой, и дал добро.

«Есть ещё богатыри на земле Русской», – подумал ещё тогда Добров, восхищаясь мужеством, решительностью и живым умом, генерала Овчаренко. Тот сразу, как говорят, въехал в ситуацию, да ещё и поспособствовал, чем мог.

И после того знаменательного разговора, Добров, помимо всего прочего, стал сейчас ещё и обладателем, в отличие от многих, двадцатью сорока-пяти миллиметровых пушек – «сорокапяток». Просил ещё броне машины прикрытия со скорострельной турелью и по возможности просил танк, два-три не больше, но получил отказ, в силу нецелесообразности. В случае наступления, машины пришлось бы бросить, да и транспортировка их на позицию, была весьма проблематична.

Что ж, делать нечего, пришлось соглашаться на то, что дают.

Выделенные орудия, генерал Добров, расположил по флангам, позади оборонительной линии, на естественных или наспех насыпанных возвышениях. В его условиях ведения войны, пушки, представляли наилучший вариант, в отличие от миномётов. Вместо того, чтобы перепахивать местность минами, не зная точного расположения врага, генерал Добров, имел возможность вести прицельный огонь, посылая снаряды по наводке, в самую гущу противника. А в случае необходимости, мог приближать сектор, чуть ли не вплотную к оборонительным позициям. Реактивный же миномёт, несмотря на довольно точную наводку, всё же уступал артиллерии, и не мог похвастаться предсказуемостью поведения снаряда. А потому, хоть и был у генерала в подчинении батальон миномётчиков, основной упор, в предстоящем сражении, он всё же ставил на фугасный снаряд, посланный точно в цель.

Наконец, план операции утверждён. Приготовления закончены. Оборона выстроена по всем правилам ведения войны: противопехотные заграждения, две линии обороны, минирование подступов и оборудование пары десятков блиндажей со скорострельными пулемётами. И генерал успокоился расслабившись, будучи убеждённый, что его отсюда, уж точно, хрен два выцарапаешь.

И напрасно… Зря он расслабился, понадеявшись на свою силу. Казалось бы, что всё верно он просчитал, пред началом сражения. Всё взвесил и разложил по полочкам. Вот только…

Всё, да не всё.

Генерал только в одном просчитался, тем самым свершив роковую ошибку. Он верно рассчитал, что атаку в лоб, он сдержит как не фиг делать и это было так. Его действительно не выцарапаешь с занятой позиции, но он также, слепо считал, что тылы его абсолютно безопасны, и что за его спиной, лежит территория абсолютно безлюдная и пустынная. И вот как раз здесь-то он и просчитался…

Неизвестно каким образом «мимы» сообщались с «Троянами». Но факт остаётся фактом, даже если он ещё не доказан, «Трояны» добросовестно выполняли свою работу. Разведка «мимов», была на высоте, без всяких этих выкрутасов и геройств, а тихо, мирно и незаметно, доставляла информацию по назначению. И зря люди, до сих пор считали «мимов», хоть и организованных, недочеловеками, не способными к банальному стратегическому планированию. Этому же надо очень долго учиться! – восклицали они, считая себя самыми умными. И каждый раз пытались преподнести «мимам» очередной сюрприз.

Но они ошибались, «мимы» прекрасно ориентировались в сложившейся обстановке. Они прекрасно были осведомлены обо всех передвижениях противника, то есть людей, а ещё точнее военных. Они обладали обширнейшей информацией, предупреждён значит вооружён, и доподлинно знали: каково примерное количество сил противника, какие соединения участвуют в операции, какие рода войск, когда и где обосновался противник и в каком количестве, и наконец, каковы его примерные дальнейшие действия. А информация в бою – это одна из основополагающих победы Нет информации, и масштабный бой выиграть практически невозможно, его можно выиграть лишь благодаря большим потерям, целиком и полностью положившись на личное мужество и стойкость личного состава, но никак не стратегически.

И вот основываясь на полученных данных, «управители» вынашивали свои собственные планы, тщательно просеивая шансы на удачный исход предстоящих операций возмездия. И случай распорядился так, что генерал Добров попал под разработку «управителей». Чем он именно, вызвал их интерес, доподлинно неизвестно, но то что «мимы» приготовили свой собственный сюрприз, в этом, позднее генерал убедился лично.

Ещё до начала вторичного наступления людей, «мимы» разработали дерзкий план по глубокому проникновению в тыл противника, но затем поступила информация о дивизионном полке Доброва, ушедшего в глубокую оборону. И «мимы» приняли решение.

Вместо того, чтобы совершать краткосрочные диверсионные вылазки, было вынесено решение, сразу пробовать прорывать фронт большими силами, и после уходить глубоко в тыл. И пока генерал Добров обосновывался на Ходынском поле, у него под ногами, в прямом смысле, готовилась диверсия.

Триста «мимов» – две группы по сто пятьдесят мутантов, в мерцающем свете чадящих факелов, разбирая завалы, двигались по более менее, чудом сохранившимся, веткам столичного метро. И всего за сутки, «мимы» достигли расчетной точки, вынырнув из-под земли в районе станций метро «Полежаевсая» и «Аэропорт». Ещё два дополнительных часа потратили на преодоление расстояния до позиции генерала Доброва.

Наконец, достигнув цели, «мимы» дождались момента, оговоренного ещё при планировании плана операции «Возмездие», и выступили из покрова ночи, вступив в скоротечную схватку с ничего не подозревающим артиллерийским расчётом. Шестьдесят человек – по три на орудие, два взвода охраны и четыре офицера и того около ста двадцати четырех человек, против трёхсот мутантов. Если бы солдаты ожидали чего-либо подобного, то скорее всего вся затея «мимов» провалилась бы, но люди были как всегда беспечны. И без единого выстрела, подобравшись вплотную и окружив противника, «мимы» в скоротечной рукопашной схватке, захватили противопехотные орудия, и шокированные солдаты даже не пикнули, полностью растерявшись. Они так и погибли не успев предупредить командование.

«Мимы» же в своей операции рассчитали всё с точностью до секунды, – это была их самая блестящая операция.

Стоило диверсантам произвести захват орудий, как «командоры» «мимов», сверившись с часами, дали отмашку основным силам, к началу атаки.

И мутанты, приблизившись на максимально близкое расстояние к позициям военных и получив подтверждение о замеченном враге, в виде сигнальных ракет, целой лавиной, не таясь и не скрываясь, бросились в сумасшедшую атаку, оглашая окрестности диким воплем:

– А-а-а-а!.. – орали десятки тысяч глоток, создавая впечатление селевого всесокрушающего потока.

Ни о чём не подозревающий генерал Добров, полностью уверенный в себе и в своих людях, дал сигнал к атаке и приказал артиллерии открыть огонь по противнику. Но на его приказ откликнулись лишь миномёты, огласив ночной воздух протяжным свистом, противопехотные же орудия отмалчивались. И это спутало генералу все карты. Потому что основной уклон у него был именно на пушки, и вот сейчас, когда нужно, они вдруг молчат. А противник всё ближе и ближе, а миномёты не причиняют им особых хлопот.

– Почему они молчат? – недоумевал генерал. – Они что, чёрт возьми, уснули! Поубиваю собак! Капитан Харламов, я приказываю вам открыть огонь! – самолично требовал Добров, крича в рацию, до хрипоты разрывая глотку. – Немедленно!..

И артиллерия ответила…

И это было неожиданно. Это был шок.

Двадцать орудий, практически в упор, какие-то двадцать пять метров, одновременно ударили по линии обороны. Перезарядились и снова врезали, по ничего не понимающим солдатам, размётывая и раскурочивая тщательно выстроенную оборону.

Двадцать выстрелов за десять секунд, двадцать пробоин в линии обороны, сотни жертв и ничего не понимающие начальство. А потом неожиданно замолкают и миномёты.

В ответ взбешённый генерал Добров посылает две роты, для выяснения ситуации, уже в глубине души уверенный, что орудия захвачены противником, непостижимым образом, но захвачены. Другого ответа на агрессию орудийных расчётов, у него просто не было.

Завязалась перестрелка. Две посланные генералом роты, вынужденные принять бой, окончательно и бесповоротно увязая во взаимной перестрелке. Мутанты не дураки и несмотря на катастрофическую нехватку амуниции, вооружили диверсантов чуть ли не до-зубов, снабдив их всем чем смогли, и по боевой мощи они теперь ничем не уступали людям.

Время катастрофически съёживалось. На преломление ситуации в свою пользу у генерала оставались считанные минуты. Видя всю бесплодность попыток вышибить врага с артпозиций, генерал скрепя сердцем послал дополнительную роту, уже понимая, что время безвозвратно упущено.

А пушки долбили и долбили перепахивая землю вместе с людьми. Двести сорок выстрелов в минуту, по двенадцать на каждую «сорокапятку». Двести сорок пробоин в оборонительной линии. Сотни погибших и ещё больше раненых, стонущих и орущих, под земляными завалами. Полная деморализация войск. Окончательное падение морального и боевого духа бойцов. Единственное оставшееся желание – жить! Жить и выживать любой ценой…

И солдаты дрогнули. Дрогнули охваченные животной паникой и побежали, оставляя проклятые позиции, но слишком поздно… Пушки отстрелялись и лавина мутантов настигла людей. Настигла, подмяла под себя и начала молоть в труху.

Дисциплины никакой, никакого организованного отпора или отступления. Каждый выживал как мог. Каждый сражался и умирал в одиночестве. Кто-то остервенело жал на гашетку, усеивая трупами мутантов пространство вокруг себя, до первой перезарядки. Кто падал на колени и просил пощады, даже не понимая всю безрассудность своего поступка, а кто-то просто бежал без оглядки не разбирая дороги пока хватало силы отрываться от противника. Но все они были обречены, все вместе, и каждый по отдельности. Все они встретили смерть, каждый свою по отдельности, но в едином лице для всех…

Оборона пала.

И генерал Добров отсылает последнюю шифрограмму:

– Вызываю огонь на себя… – и его позывной замолкает навсегда.

* * *

«Восемь прорывов. Восемь! – остервенело вышагивая из угла в угол, ужасался генерал Овчаренко. – Восемь прорывов за ночь. Три крупные дыры в полтора километра и пять помельче, в сотню метров. Около тридцати тысяч потерь личного состава. И это за одну только ночь! Колоссально!».

Уже ближе к утру, когда с первыми лучами солнца «мимы» отвели свои силы вновь в глубь столицы, генеральный штаб фронта получив наконец передышку смог подвести ужасающие итоги прошедшей ночи. Командование штаба пребывало в шоке. Такую оплеуху они никак не ожидали получить, от каких-то там мутантов, жалкой озверелой толпы, состоящей из чокнутых людишек. Высокое начальство никак не хотело брать в голову, что имеют дело не с разношёрстной толпой полоумных, заразившихся чуть ли не бубонной чумой, а с высокоорганизованным сообществом, с неким новым видом, предъявляющей свои права на доминион (власть), претендуя на высшую ветвь эволюционного развития, путём свержения прежних хозяев. Они не могли этого понять или не хотели, считая всё это плодом фантазии, из области невероятной фантастики. Нереальной, невозможной!