Текст книги "Мнимые люди"

Автор книги: Андрей Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 39 страниц)

Видя столь плачевное положение дел, подполковник Замётов, заприметив неподалёку, сохранившиеся руины, а именно три угловые стены, жалкие остатки каких-то зданий, распорядился двигаться к укрытию. Для всего гарнизона, места под одной стеной не нашлось и пришлось его тогда разбить на несколько равных частей, чтобы тот, кто не успел, искал себе укрытие сам.

Подполковник занял центральную угловую стену с третью гарнизона. Остальные расположились по бокам, одна треть слева чуть позади в двадцати метрах; другая на уровне центра, в десяти метрах от подполковника.

Как только Замётов, и его люди устроились на новом месте, небо разорвали яркие всполохи и где-то в вышине глухо пророкотал гром. Знающие люди, скажут вам, что когда молния сверкает редко, но с определённым интервалом, значит дождь зарядил надолго и прекращаться в скором времени не собирается, разве что, чуть поубавит сил…

Во время очередного разряда, Замётов попытался рассмотреть окрестности. Но как ни ломал он глаза, ничего интересного так и не высмотрел. Повсюду одна чернота, хоть глаз выколи. Нет, чернота конечно же не абсолютная, такая что даже свет молнии её не может осветить. Она-то как раз неплохо освещала местность, но вот, смотреть там было, абсолютно не на что. Куда не кинь взгляд, одно и то же. Развалины, руины, горы спёкшегося камня и стекла и всё такое черное, чернее ночи, что глазу не за что зацепиться – ландшафт однообразный, грустный и мертвенно пустынный. Ну что ещё можно увидеть в разрушенной, до основания, части города? Правильно, практически ничего. Вот и подполковник Замётов, ничегошеньки не разглядел.

Намаявшись разглядывать пейзаж, намалёванный диким художником, подполковник подвел итог своего марш броска: пятнадцать переломов конечностей и двадцать восемь вывихов и ушибов. Дело не шуточное, карабкаться по нескончаемым каменным кручам из обломков, а затем спускаться вниз практически в темноте. Один неосторожный шаг и уже летишь вниз, а там кому как повезёт: кто кубарем, а кто просто скользит по чёрной жиже. Дальше… Два сотрясения, один выбитый глаз и пять смертельных исходов, кто на что-то напоролся, кто сверзился с верхотуры неудачно. И того более сотни человек не обошлись без травм.

«Да… Не везёт, так не везёт, – плачевно констатировал подполковник Замётов, ознакомившись с итогами. – И кого в этом винить, себя? Или судьбу злодейку?»

Легче всего конечно же перевалить всю вину на судьбу, чем, непременно и воспользовался Замётов, дабы успокоить собственную совесть. А успокоив совесть, погрузился в думы, никому не ведомые, кроме него самого.

И пока он пребывал в раздумьях, хмурясь время от времени или улыбаясь чему-то, личный состав выживал как мог. Промокнув и продрогнув до самых костей, солдаты сбились в кучи, отбирая друг у друга остатки тепла. Костёр не развести, не чем, да и не из чего, одни камни вокруг, да вода. А ветер, воет, свищет злобно, ударяясь об уцелевшую стену и хлещет небесною водой, злостно следя за тем чтобы спрятавшиеся людишки, не дай Бог, пообсохли, покуда вокруг этакий ливень льёт.

Чтоб хоть как-то обогреться, солдаты разогревали личные пайки, путём термопосуды, и молча, не спеша поглощали, стараясь отводить глаза от гнетущего пейзажа. Вздрагивали, при каждом раскате грома. Пытались улыбаться в темноте, чтобы взбодрить себя и остальных, не вышло. Тогда с горя закурили и охваченные мелкой дрожью, попытались заговорить. Но разговоры у всех как-то не клеились и постепенно уйдя в себя, многие стали просто слушать шум дождя и настороженно поглядывать наружу. Через какое-то время, насытившись и немного обогревшись, солдаты расслабились и стали клевать носом. Но внезапно в какой-то момент, по рядам людей прокатились нервозные, сопряженные со страхом, судороги, как говориться, сердечко ёкнуло – когда человек ещё не ощутил страха, а сердце говорит ему, что пора бы уже…

– Смотри, смотри… – толкая соседа, шёпотом загомонили они. – «Мимы»!

– Где? Где? Не вижу, – отвечали им, с жадностью и тревогой всматриваясь в темноту.

– Да вон же их силуэты мелькают, – указывали непонятливым. – Кружат, как волки… Сволочи.

– Вижу. И вправду, вон они, – указывали руками в темноту солдаты, заметив мутантов. – А теперь не вижу. Пропали!

– И вправду пропали, – ещё не веря, но уже с облегчением, зашептались люди, не открывая глаз от местного ландшафта.

– Интересно, куда это они пошли? К Рыкову или Нестерову? – проявляли любопытство, особо пытливые, ещё не веря собственному счастью, что не заметили их «мимы».

– А тебе не всё ли равно?! – одёргивали их. Не желая даже слышать, что-либо о мутантах и уж тем более видеть их.

И вздохнув с облегчением, гарнизон успокоился и снова погрузился в тягостную дрёму. А дождь всё шёл и шёл, не прекращаясь. Произвольно образовавшиеся ручьи, перенасытившись дождевой водой, выходили из «берегов» и целыми потоками неслись с круч развалин и между ними, то и дело подмывая и подхватывая особо крупные обломки. И те с грохотом обваливались вниз, поднимая кучу брызг, перегораживали русла ручьёв.

Природа неистово сердилась, создавая множество звуков, в округе. Ветер свистел в вышине и выл как животное, соприкасаясь с землёй. Дождь шумел, сливая множество звуков в один монотонный громкий шёпот. А в небе изредка сверкали молнии, и каждый раз радуясь рождению новой зигзагообразной линии, хохотал, могучим гласом, суровый громовержец.

И природе абсолютно было наплевать на проблемы ничтожных людишек, она вела своё собственное сражение стихий. А вот события касающиеся людей, приобрели неожиданный оборот…

С очередной вспышкой, осветившей половину небосклона, по рядам людей прокатился вопль ужаса. Вспышка молнии выхватила из темноты «мимов»….

Они стояли так близко, что можно было без труда разглядеть их лица. Как они могли подобраться так близко? Промокшие до самого основания, так что дождевая вода уже не впитывалась в их поношенную одежду, а стекала ручьями, чёрные как уголь, только белки глаз блестят, стояли они молча и смотрели на людей. И читался в том неподвижном взгляде – безумный голод…

То, что мутантов на великое побоище, сподвигнет не только идея, которой они были преданы всем сердцем, но и голод, этого-то на своё несчастье и не предусмотрели умные головы, при планировании наступления. А голод – это штука такая, с которой шутить нельзя.

Потому как голод, помимо фанатичности идеи, наделил мутантов дополнительным стимулом, сделавших их ещё более целеустремлённей и ещё боле безжалостными. «Мимы» же не дураки, они отлично сознавали, что долго не продержаться в городе, даже несмотря на способность замедлять метаболизм. И поэтому выход у них был заказан – они должны разгромить людей, чего бы им это ни стоило и точка.

Усиленные вдесятеро – чувством голода, пропитанные злобой и ненавистью, ожесточённые и беспощадные как смерть, вот какими увидели их люди, чуть ли не в пятнадцати шагах от себя.

Со второй вспышкой, сверкнувшей почти что сразу после первой, из передних рядов мутантов, сделали резкий шаг вперёд несколько пар «мимов» и запрокинув головы, завыли, как «иерихонские трубы», сея страх и панику среди людей, ввергая в оцепенение.

И сразу же вся местность в округе, зашевелилась… Мутанты были повсюду! Люди даже не могли разглядеть их всех, но они почувствовали, что «мимов», неисчислимая масса и мощь их огромна, поставив солдат в положение маленького камушка, угодившего на середину широкой лужи, грозившая этот камушек без остатка поглотить.

Стоило крикунам захлопнуть свои огромные рты, как в людей сразу же полетели гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Солдаты до этого, в стремлении, спрятаться от дождя, слишком сгруппировались и это-то многих и погубило. Впервые же секунды боя, люди понесли огромные потери и темноту разорвал множественный крик умирающих и раненых.

Среди общего шума и начинающихся звуков стрельбы, прорезалась команда подполковника Замётова:

– Рассредоточиться!!! Всем в укрытие! Занять круговую оборону! – Но куда тут спрячешься? Вокруг голая и выжженная земля с нескончаемыми грудами обломков, и не знаешь, из-за какой рукотворной горы, в следующий момент, выскочит мутант.

Заняв кое-как круговую оборону, найдя себе укрытия, где попадя, на выбор удобных позиций, не было времени, солдаты запустили в воздух осветительные снаряды, больше слепящие глаза, нежели указывающие на месторасположение противника, и засвистели пули.

Оправившись от первого шока и понукаемый командирами, гарнизон вступил в неравный бой с превосходящими силами противника. Непрекращающийся дождь застилал глаза и гасил сигнальные ракеты. Злобный ветер, терзал пелену дождя и своими холодными зубьями вгрызался в промокшие тела людей, выпивая последние остатки тепла. Но во время боя, когда на чаше весов, твоя собственная жизнь, на все козни природы, как-то не обращаешь внимания. Бойцы, лёжа чуть ли не с головой в лужах с грязью, с сапогами полными воды, промокшие дальше некуда и продрогшие до самых костей, так что зуб на зуб не попадает, не акцентировали своё внимание на неудобствах. Весь их мир сузился до прицельной мушки автомата. Хотя… Наверно это и неверное сравнение. Скорее, всё их восприятие наоборот расширилось и обрело небывалую резкость. Но всё их внимание переместилось не на мушку, а на противоположную сторону – на сторону противника. Именно та сторона, сейчас представляла для них истинный интерес. Каждый шорох, каждый звук и малейшее движение, замечали глаза. Ведь именно от этого зависела жизнь. А вот как раз, что происходит на своей стороне, было для них, не так уж важно. В каких условиях находишься, удобно ли тебе или нет? Неважно. Даже если ранение – неважно. Главное, что ещё жив и можешь постоять за свою жизнь и за жизнь товарищей.

Глаза на выкате, рот открыт или наоборот с силой сжат, побелевшие пальцы сжимают автомат, а в голове никаких мыслей. На мысли нет времени, всё решают секунды и поэтому действуешь на автомате, как какой-то робот. Перед собою видишь только цель, уничтожаешь и ищешь глазами следующую, и так до бесконечности. Пока, в какой-то миг, в голове не созревает предательская мысль: «пора уносить ноги». И если эта идея захватила целиком и полностью, то из равнодушной машины, мигом превращаешься в дикое и неуправляемое животное, жаждущее одного – ЖИТЬ.

И вот чтобы такая мысль не созревала в головах солдат, раньше времени, командирам отрядов приходиться прикладать неимоверные усилия. Но слава богу, до всеобщей паники дело пока не доходило, рано ещё, ведь бой только начался.

А пока, срезав первые ряды мутантов, солдаты с удивлением заметили, что те отступили, но зная характер «мимов», не расслабились, а приготовились только к худшему. Больше всего удручало то обстоятельство, что перепаханная бомбами местность, с колоссальными кучами обломков, скрывающая врага, позволяла «мимам» находиться в опасной близости. И в любой момент, обычная перестрелка, могла вылиться в рукопашную схватку, а в ней люди уступали мутантам, по всем позициям. «Мимы» же в свою очередь, отлично сознавая, что взять людей на испуг у них не вышло и что при штурме могут понести нешуточные потери, сменили тактику. Они обрушили на солдат шквальный огонь, заставив их пригибать головы и плотней вжиматься в землю. И это дало «мимам» секунды форы, а больше им и не надо.

Пока солдаты, жались к земле, боясь казать носа из укрытий, покуда не прекратиться стрельба, «мимы» возникли из темноты, как по мановению волшебной палочки, и в полной боевой амуниции, устремились к людям. Вперёд вырвались, развивая не человеческую скорость, камикадзе, начинённые взрывчаткой.

Ещё не видя, но уже от одного только крика:

– Камикадзе! – у людей всё похолодело внутри.

И только одно это обстоятельство, выдернуло их из укрытий, заставляя подставляться под пули. Но было уже поздно…

Бойцы только-только приподняли головы, как мимо них промелькнули тёмные силуэты и местность озарили десятки взрывов, ярчайшей вспышкой огня. Камикадзе, перескочив черту, отделяющую их от людей, расплескались морем пламени, поджигающем всё на своём пути. Люди забыв обо всём, охваченные пламенем, с диким криком на устах, сорвались с насиженных мест, и бросились не разбирая дороги кто куда, закувыркались на земле, в намерении сбить огонь, пытающийся пожрать живьём, но тщетно…

Удачно проведённая контратака, позволила остальным «мимам», приблизиться к людям чуть ли не впритык. И будто сотканные из мрака, появлялись они из темноты, выныривая на свет огня, и сливаясь с игрой света с тенью, они, словно призраки – молчаливые и холодные, несущие смерть в своих руках, вступили в рукопашный бой с людьми, обречёнными на смерть.

Подполковник Замётов, видел собственными глазами как гибнет гарнизон его, как гибнут в муках люди, с ужасом в глазах, но сердце кровью его не обливалось и не цепенела его душа от страшных и жутких криков, предвестников конца судьбы и жизни грешной. Его разум был холоден и циничен, одержимый мыслию одной. В окружение радиста и старшины Белых, подполковник думал только о себе, истерично ища выход из сложившегося положения:

«Всё пропало! – сокрушался он. – Всё пропало! Такой план и коту под хвост. Что же делать? Что же делать? Что?..

Отступать? Некуда. Мутанты обложили по полной, шагу сделать не дадут. Отбиться нереально. Такой план испортили. Боже, ну за что мне всё это?.. Если даже и выберусь я из этого побоища, то мне всё равно не жить. За такой провал меня точно посадят, а в тюрьме я не жилец. Ну что же делать? Неужели всё кончено? Нет! Нет, я не хочу такой бесславный свой конец. Что же предпринять?.. – Вытирая испарину с лица, подполковник затравленно заозерался по сторонам лихорадочно отыскивая выход.

Тем временем бой продолжался, и судя по немногочисленным звукам стрельбы, доносившимся до подполковника, гарнизон продержится совсем не много времени.

«Что же делать? Что же делать? – вопрошал себя Замётов».

И тут его взгляд упал на верещавшую, без умолка, рацию. Передавали по общему каналу:

– Кто ввязался в бой! Повторяю кто вступил в бой с противником. Мы видели взрывы и слышим стрельбу! Кто воюет, назовитесь? – Радист, слушая лихорадочные переговоры, сорвал наушники и воззвал к Замётову, видя того в замешательстве и раздумьях:

– Товарищ командир, мы должны просить о помощи! Срочно! Мы долго не продержимся! Вызывайте подкрепление!!! – сорвался он на крик, с мольбой глядя, то на подполковника, то на старшину Белых. Ему было страшно. Не на шутку страшно, хотя он и сидел в укрытие и не мог видеть всего того ужаса, что творился снаружи. Но он чувствовал, как смерть уже распростёрла свои чёрные крылья, над всеми ними и конкретно над ним самим.

– Отставить рядовой, – зло процедил сквозь зубы Замётов. – Они нам ничем уже не помогут. Слишком поздно… – Но радист, не веря ещё в произнесённые слова, чуть ли не плача, смотрел юными глазами на подполковника и ждал чуда. В этом наивном взгляде читалось: «нет это не правда, вы пошутили. Ведь должен же быть выход».

Не выдержав взгляда салаги, Замётов взорвался:

– Они не успеют сюда, пойми ты, своей дурной головой! Я ничего не могу сделать, наша операция была секретным заданием! У нас не было прикрытья! – И обхватив лицо руками замолчал. Потом, на секунду замер, будто чем-то подавившись, а когда его руки открыли лицо, миру предстали бесстрастные глаза человека, готового на всё. За этот краткий миг, его наконец посетила гениальная мысль, как выкрутиться и покончить со всеми неудачами, раз и навсегда.

«Если он останется жив, то его проклянут, а если… То его хотя бы не назовут предателем – пронеслось радужно в голове».

И вырвав у радиста переговорное устройство, Замётов заорал как можно громче, чтобы перекричать звуки боя:

– Штаб, это «стрела»! Повторяю, это «стрела»! Мы попали в засаду! Мутанты повсюду, мы не можем отбиться! Как поняли?! Я подполковник Замётов. Нахожусь в квадрате «С-113». Вызываю огонь на себя! Как поняли? – услышав слова командира, радист с выпученными от страха глазами, отшатнулся от него, всхлипывая от ужаса. – Как поняли?! – между тем снова прокричал Заметов и снова повторил, как можно чётче, – Я в квадрате «С-113», вызываю…

Прозвучавший пистолетный выстрел, оборвал подполковника на полуслове и с простреленным затылком, он рухнул на землю, где и застыл. Радист с диким криком отшатнулся, переводя взгляд с убитого на старшину Белых, держащего в правой руке пистолет, и его рот раскрылся, чтобы выкрикнуть последние слово, которым мы все очень дорожим – «Мама», но второй раздавшийся выстрел, его опередил.

А стоило отзвучать двум одиноким выстрелам, как в импровизированное командное убежище, через пролом в стене проник человек и резким скачком оказался рядом со старшиной. Тот в свою очередь даже не вздрогнул. Когда же неизвестный поравнялся, Белых, указывая на мёртвого подполковника сухо бросил:

– Он успел выйти на связь. Вызывал огонь на себя.

Неизвестный укоризненно посмотрел на старшину, после чего, сев на корточки, подобрал переговорное устройство. Белых в свою очередь, наклонился к незнакомцу и что-то зашептал тому на ухо, и незнакомец, не теряя ни секунды времени, вышел на связь:

– Штаб, это «стрела». Отбой, повторяю отбой!

На другой стороне, услышав голос, гневно заорали:

– «Стрела», что чёрт возьми у вас там происходит? Где подполковник Замётов? Повторите последнюю команду. Как поняли?

– Штаб, это капитан Лихачёв, личный номер 12316. Докладываю. Подполковник Замётов убит. Как поняли? Повторяю, Замётов – убит…

– Час от часу, не легче, – прошептали на другой стороне. – Капитан, что у вас там происходит? Почему Замётов, вызывал огонь на себя? Доложите обстановку. Как поняли? Приём…

– Вас понял. Докладываю обстановку – гарнизон попал в засаду, вступили в бой, но сейчас противник отступил. Как поняли? Второе – подполковник Замётов увидев врага, сошёл с ума и решил всех здесь нас положить. Поэтому и вызывал огонь на себя. Но повторяю, враг отступил. Мы понесли несущественные потери. Как поняли?

– Вас понял, «стрела». Ну слава Богу, всё обошлось. Даю отбой… Теперь капитан потрудитесь объяснить: Какого чёрта вас туда занесло, вы же должны были находиться в резерве?!

– Штаб, это «стрела». Приказ о проведение разведки боем, отдал подполковник Замётов. Он утверждал что его действия согласованны. Мы лишь выполняли приказ. Как поняли?

– Ну подполковник, ну гнида. Самоличные приказы значит отдаёт. А вы капитан, куда смотрели? У вас, что своей головы на плечах нету?

– Виноват.

– Виноват он… Ладно, слушай приказ капитан. Это хорошо, что у вас не большие потери. Поэтому приказываю, двигаться в расположение полковника Рыкова. По нашим данным в его сторону двигаются большие силы противника. Прибудете на место, поступите под командование полковника. Раненых отправите с его позиции. А вашу дыру мы уж как-нибудь залатаем. Как поняли?

– Вас понял штаб. Снимаемся и двигаемся в расположение полковника Рыкова. Отбой!

Поднявшись с корточек, незнакомец выстрелил в рацию, лишая её функциональности, потом с ухмылкой на устах обернулся к старшине Белых:

– План идёт как надо. Ты всё слышал? – спросил он прислушиваясь к одиночным выстрелам. – Через двадцать минут выступаем. Действуй. Мне нужен новый гарнизон. Переодеть, кого получиться, в военную форму. Ещё приготовьте несколько раненых, это будет нашим подарком. И замаскируй «вестников», мне они ещё понадобятся. Всё, выполняй…

Кивнув, старшина Белых вышел через пролом, и стал раздавать команды, стоявшим там людям. Незнакомец в свою очередь методично обыскал трупы. Разжившись парой пистолетных магазинов, часами, и что особенно порадовало незнакомца, судя по его лицу, полевой картой с отмеченными дислокациями армии людей, развернул и стал тщательно изучать погрузившись в думы…

Когда-то его звали Анатолий Степанович Феоктистов и обращались к нему только по имени отчеству – Анатолий Степанович, – с уважением. Потому что Анатолий Степанович, несмотря на свои молодые годы, относительно конечно, заведовал факультетом прикладной математики и атомной физики, в одном из престижных столичных вузов и уже в свои сорок лет, именовался не меньше как, сам профессор наук. И пользовался почтением и уважением не только среди коллег, а что и не маловажно, радушно принимался и среди студентов.

Задумчивый и немного застенчивый взгляд сквозь линзы очков, светился теплотой. Робкая улыбка, на пухлых губах. Широкий, но изящный нос. Мягкий говор и постоянно вьющиеся волосы на голове. Всегда элегантно одетый, выглаженный и приятно пахнущий. Вот примерно таким, его когда-то знали.

Но несмотря на свой мягкий характер, Анатолий Степанович отличался особой принципиальностью. Он никогда и ни кому не давал поблажек, справедливо считая, что если человек выбрал профессию, связанную с точными науками, то не имеет право на неточность. Ведь тогда приятная глазу и согревающая душу – упорядоченность, в одночасье превратиться в хаос, а этого он никак не мог допустить, по крайней мере по отношению к самому себе, и делу коему себя посвятил без остатка.

Да… Когда-то он был Анатолием Степановичем, уважаемым человеком, пока один краткий миг не перечеркнул всю его жизнь. И жизнь, как оказалось на поверку, довольно обыденную и однообразную, сопряжённую с бесконечным одиночеством, такой силы, что порой хотелось выть от бессилия. Вот он и выл, образно говоря. Затем сжимал волю в кулак, заталкивал чувства поглубже и, работал, работал, работал… Так по крайней мере, он мог забыться и не сокрушаться по поводу своей убогой жизни. Ведь как не хорохорься, а каждому человеку, хочется почувствовать теплоту семейного очага, где тебя ждут и любят, и не могут без тебя прожить и дня. Когда твоя жизнь наполняется неким, но поистине важным смыслом. Хотя многие, с этим утверждением могут и поспорить, но одиноким людям, ни разу не испившим сию чашу, свойственно романтизировать семейные отношения. Вот Анатолий Степанович и романтизировал, выстраивая воздушные замки, своей несбывшейся мечты.

Сейчас же, он и слезинки бы не пролил, по поводу своей ушедшей в небытиё, жизни. Потому что он её и не помнил, а если бы даже и помнил, то и не вспоминал бы.

В той прошлой своей жизни, он был уважаемым профессором, но если сказать на чистоту, тогда он был не нужен никому. Его нужность облекалась в некую абстрактную форму, а Анатолию Степановичу хотелось конкретики, и он наконец-то её получил. Сейчас он был по настоящему нужным. Он был нужен своей новой, поистине огромной семье и ради неё он был готов пойти на любые жертвы, вплоть до собственной жизни.

Его существование наконец-то наполнилось смыслом. И влившись в ряды новых людей, он почувствовал такой экстаз и эйфорию, что сразу же отдал все свои силы, на процветание своей новой семьи. Отличаясь врождённым логическим складом ума, быстро пошёл в гору и вскоре его уже назначили полевым командиром, а с недавних пор его ввели в круг избранных, так называемых «управителей», где он и процарствовал до сего дня.

Почему же именно сегодня, он оказался непосредственно в гуще событий? Ответ прост. Анатолий Степанович сам разработал план, как наилучшим образом обрушить силы семьи, на подлых и кровожадных людей, чтобы одним махом покончить, с подлой осадой, вымотавшей уже до предела, всех членов его горячо любимого сообщества. А чтобы план прошёл как по маслу, Анатолий Степанович, сам вызвался претворить его в жизнь. Похвальная инициатива…

Но новая жизнь и новая семья, потребовала от бывшего профессора заплатить цену, в корне изменившую его до неузнаваемости. И если сейчас, Анатолия Степановича повстречали бы его бывшие коллеги или его ученики, то они бы, ужаснулись. Так каким же он стал, этот Анатолий Степанович, какую же он заплатил цену?

Как вы помните, Анатолий Степанович был этаким застенчивым добряком и рохлей, страдающей приступами рассеянности, свойственной людям, отдавших жизнь науки. Короче, во всех смыслах он был приятным человечишкой и не более того. Новый же Анатолий Степанович, являл собой полную противоположность, старому. От его рассеянности не осталось и следа. Его движения стали выверенными и скупыми, но обладали молниеносной реакцией, а его скупость в движениях никак нельзя было назвать – медлительностью, потому что это скорее была скупость профессионала, не желающего тратить энергию на лишнее кривляния, отвлекающие от цели.

А выражающее добродушие, и располагающее к себе лицо Анатолия Степановича, превратилось в жёсткую, если не сказать жестокую маску. Покрытое клокастой бородой со следами опалин, оно осунулось, приобретя землистый оттенок, щёки впали, натянув кожу по всему лицу, превратив некогда румяное и пухлое личико, в подобие черепа.

Длинные, кудрявые волосы, облепляли его круглый череп, вымоченные под дождём настолько сильно, что стоило Анатолию Степановичу повернуть голову, как капли воды веером срывались вниз.

Но самым главным, в лице нового Анатолия Степановича, были глаза. Не чета, тем прежним, добродушным, ласковым и светящимся неким внутренним светом. Нет. Сейчас эти глаза, смотрели на мир с хладнокровным равнодушием. Словно два клинка, сотканные из мрака, они пронзали человека насквозь, заглядывая в самую душу, чтобы затем подчинить себе эту самую душу. Со змеиной бесстрастностью гипнотизировали они человека подавляя волю. И ничто человеческого в этих глазах уже не было. В них был только холод и гордая надменность человека, отыскавшего свой смысл жизни и не мечущегося более по этому поводу, что свойственно многим живущим на Земле.

Холодный расчёт и логический склад ума не затуманенный чувствами и эмоциями, вот та взрывная смесь, что делает человека безжалостным, беспринципным и стремящимся к цели любой ценой… Не путать с маниакальной безжалостностью и беспринципностью – там одни чувства и ни капли ума.

Свернув карту, Анатолий Степанович подхватил переносной блок рации и подался прочь из импровизированного убежища. Выйдя к своим, командир критично оглядел вновь собранный гарнизон, и вполне удовлетворённый, швырнул рацию одному из подчинённых:

– Захвати, пригодится. – Потом оборачиваясь к старшине Белых, сказал. – Выступаем через пять минут. Больше тянуть нельзя. А вы, – командир обратился к рядом стоящим младшим офицерам, – захватите корм и боеприпасы и соединяйтесь с основной группой. И пошлите вперёд «вестника», пусть передаст: «Троян выполнил свою работу. Всё идёт по плану». – Кивнув, подчинённые растворились во тьме.

Когда же всё было готово к марш броску…

– Вперёд, пошли! – скомандовал бывший Феоктистов и бодро зашагал по руинам, некогда величественного города.

* * *

Сквозь дождь и ветер, продирался гарнизон к пункту назначения, ведомый в полной темноте, своим командиром – Феоктистовым Анатолием Степановичем. И что-то было жуткое и нечеловеческое в той процессии, растянувшейся на несколько метров. Подобно призракам, кавалькада «людей», не шла, а летела во мраке ночи. Ловко уклоняясь и обходя преграды, никто из них за весь проделанный путь, не потерял ориентации, не заблудился, не оступился и вообще не издал не единого шороха, могущего перекричать монотонный шёпот нескончаемого дождя. Люди двигались в абсолютной темноте и никто из них ни разу не перемолвился хоть словечком, не включил фонарь или попытался закурить. Подобно многоногой и многорукой змее, не знающей усталости и страха, летел гарнизон сквозь ночь к расположению полковника Рыкова, чтобы влиться в его ряды и дать отпор врагу.

Почуяв людей, командир приказал включить портативные фонари, дабы не привлекать к себе внимания, и чутьё в очередной раз не подвело Феоктистова. И где-то уже через двести метров гарнизон окликнули, ослепив ярким светом прожекторов:

– Стой, кто идёт?!

– Свои, – хмуро возвестил Анатолий Степанович.

– Ах свои значит, ну что ж. Ща посмотрим, что за свои. На восходе солнца…

– Враг наступает, – всё так же хмуро, продолжил фразу, Феоктистов, жмурясь от яркого света прожекторов. Странная фраза, была паролем, который знали только офицеры, да и то не все. Сделали так, чтобы не допустить проникновения «мима-диверсанта». Хотя многие утверждали, что введения пароля, довольно глупая затея.

– «Стрела» – то ли вопросительно, то ли утвердительно, сказали на другом конце.

– Угадал.

– Бля! Ну наконец-то, – обрадованный крик. – Мы уж вас заждались. – И потеплевший голос неизвестного, перейдя с официального тона, на дружественный, предложил. – Давай братва, заваливай к нам. Продрогли небось, замёрзли? Ну ничего, сейчас мы вас родненьких обогреем, напоим, накормим и спать уложим. – И взрыв хохота пронёсся по рядам часовых.

Вымученно улыбнувшись, Анатолий Степанович, показав гарнизону, следовать за ним, ступил на подконтрольную территорию полковника Рыкова.

– С прибытием товарищ капитан. – Отдавая честь из укрытия, навстречу Феоктистову, вышел молоденький сержант, и судя по голосу, в роли юмориста выступал именно он. – Слышали, что вы с «мимами» сцепились… А какие они, товарищ капитан? Вы видели их? – не скрывая своего интереса, тараща глаза, спросил сержантик.

«Эти глупые и наивные глаза, – с усмешкой про себя подумал Феоктистов, разглядывая молодого, ещё не нюхавшего пороха, вояку. – Глупая наивность, свойственная молодости. Молодость выросшая на боевиках с героями одиночками».

Для этого молокососа, война ещё была овеяна глупой романтикой. Нечтом, что могло скрасить его обыденную и, как ему казалось, скучную жизнь, где он был как все – серой массой. А молодая буйная голова стремилась к действию, подвигам, свершениям могущими изменить мир. И пока он находился в собственном мирке, окрашенном радужными красками, этот сержантик считал себя героем – «рубахой парнем» – человеком, без которого эту войну, ну просто невозможно выиграть. Он был полон сил, весел и в меру гордлив. И несмотря на погодные невзгоды и бытовые неудобства, внутри этот молокосос был счастлив так, что дрожь била нетерпения. Как же? Его первый в жизни бой и он будет убивать. Убивать этих подлых и мерзких тварей, которых ещё и в глаза-то не видел, но уже явственно представлял себе, как он, словно новоявленный «Рембо» косит их, налево и направо, спасая товарищей ценой своей жизни. А в конце, его, чуть живого, еле передвигающего ноги от усталости; всего в грязи и с чужой кровью на лице, восхваляют как героя, качают на руках, а командование представляет его к награде, вызывающую зависть у соплеменников.

Анатолий Степанович, с полвзгляда определил характер и типаж молоденького, бравого сержанта.

«Ничего, жалкий человечишка. Скоро, скоро ты узнаешь, что такое война, на самом деле, – думал Феоктистов, с отвращением глядя на лучезарное лицо мальчишки. – Ты окунёшься в жестокие реалии с головой и познаешь на собственной шкуре, хлебнув сполна собственной кровушки – это я тебе обещаю. А пока…».