Текст книги "Дорога Короля"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Терри Дэвид Джон Пратчетт,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Гарри Норман Тертлдав,Питер Сойер Бигл,Элизабет Энн Скарборо,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Чарльз де Линт,Джон Браннер,Джейн Йолен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 43 страниц)

Когда он очнулся – бесконечно страдая от мучительной головной боли, мечтая о глотке воды и чувствуя, что все тело его превратилось в кисель, – то обнаружил, что рядом никого нет. Комната, в которой он находился, была потайной, и сюда никто, кроме самого Дивестулаты и его личных слуг, никогда не входил. Когда-то в родительском доме у Кельвина была точно такая же комната, и он хорошо знал ей цену. Так что вскоре после того, как он прибрал к рукам усадьбу Рудольфа, он устроил эту темницу в подвальном этаже дома, вырубив ее прямо в цельной скале, служившей дому фундаментом. Никто в Предмостье не знал о существовании темницы. Вынутую землю и камень тут же использовали в строительстве других помещений, так что никто ничего и заметить не успевал. Кстати сказать, использовали их в основном для постройки огромных собачьих будок, в которых Дивестулата держал своих мастиффов. Этих страшных псов он очень любил и разводил для охоты – на зверей и на людей. А строителей темницы он затем отправил в далекие края – чтобы теперь служили ему подальше от Предмостья. В общем, придя в себя, Джиллет сразу понял, что здесь кричи не кричи, а никто твоих воплей не услышит, и никто никогда тебя здесь не найдет.

Впрочем, он был слишком слаб, чтобы кричать и звать на помощь. Последний удар Убивца чуть не раскроил ему череп, а к стене он был прикован под таким странным углом, что оковы прямо-таки выворачивали плечи из суставов. Его совсем не удивило, что в темнице горит свет – правда, это была одна-единственная свеча, прилепленная к скамье в нескольких шагах от него. Общее потрясение оказалось настолько сильным, а телесные страдания – настолько мучительными, что такой роскоши, как удивление по поводу присутствия или отсутствия света в темнице, он просто не мог себе позволить.

Тем более что на скамье рядом с горящей свечой сидел, нахохлившись и напоминая в полутьме чернокрылого демона, сам Кельвин Дивестулата.

– Ага, – негромко промолвил Кельвин, – мы открыли глазки! Мы подняли голову! Значит, начинается боль! А ну-ка, расскажи мне о своем родстве с Ривом Справедливым.

Мы уже говорили, что Джиллет особым умом не отличался. Алхимия его подвела, а сила воображения казалась ему сущей ерундой в сравнении с могучими кулаками Дивестулаты. По правде говоря, Джиллет всю свою жизнь только и делал, что плыл по течению, по большей части поступая согласно желаниям, потребностям или даже прихотям других людей. Так что вряд ли он годился для поединка с таким человеком, как Кельвин Убивец.

Тем не менее Джиллета все в Предмостье любили. И главным образом благодаря его природному добродушию или, точнее, благодаря его доброте и открытости. Он не стал отвечать на вопрос Кельвина, а сурово заметил, превозмогая боль:

– Неправильно это! Она такого не заслуживает.

– Она? Кто это «она»? Ты что, имеешь в виду мою жену? – Кельвин как будто даже удивился. – Но сейчас речь совсем не о ней. Мы говорили о твоем родиче, Риве Справедливом.

– Она – всего лишь слабая женщина, а ты вон как силен! – стоял на своем Джиллет. – Неправильно это – так ее мучить только потому, что она тебе сдачи дать не может! Ты же свою душу проклянешь, если и впредь так поступать будешь. Хотя не думаю, чтобы тебя это особенно беспокоило. – Вот тут Джиллет действительно проявил необычайную прозорливость. – Но даже если на душу свою тебе наплевать, все равно тебе должно быть стыдно так подло использовать свою силу против бедной одинокой женщины!

А Кельвин, словно не слыша слов Джиллета, продолжал как ни в чем не бывало:

– Этот Рив – известный любитель совать нос в чужие дела! Все так говорят. По-моему, было бы очень неплохо положить этому конец. И пусть даже это всего лишь сплетни, но и подобные сплетни мне неприятны. Так что я непременно с ними покончу.

– И ничего удивительного, – дудел в свою дуду Джиллет, хотя голос у него уже начинал дрожать от сдерживаемых слез, – что эта женщина не желает выходить за тебя! Скорее уж можно удивляться тому, что она до сих пор себя не убила, предпочтя смерть твоим гнусным ласкам.

– Дурачина! – выплюнул презрительно Кельвин, мгновенно обозлившись. – Она не совершает самоубийства, потому что я этого ей не позволяю. – Он, однако, очень быстро взял себя в руки и продолжал уже спокойно: – А у тебя все-таки была одна не такая уж и глупая мысль: сильный человек, который расходует свои силы только на слабых противников, вскоре и сам становится слабым. Вот я и решил сразиться с более сильным соперником. Да к тому же и пользу принести – избавить мир от этого Рива Справедливого.

А теперь говори, как ты предполагал впутать своего родственничка в это дело, и я, возможно, разрешу тебе его вызвать! – Дивестулата грубо расхохотался. – Уж тогда-то вы оба – и ты, и моя жена – точно будете спасены! Ха-ха-ха!

И тут Джиллет сломался и заплакал, осознав собственное бессилие и глупость. Он ведь так и не понял, что Дивестулата намерен оставить его в живых, тем более вдова Гюшетт сказала, что Кельвин непременно его убьет. Захлебываясь слезами, виня во всем самого себя и взывая к милости Кельвина, он рассказал ему правду.

– Я никакой не родственник Риву Справедливому. Это невозможно. Я заявил о родстве с ним, потому что так мне велел алхимик, у которого я просил всего лишь приворотное зелье, надеясь завоевать сердце вдовы. Но этот алхимик убедил меня, что действовать нужно по-другому…

В эту минуту Джиллет просто не способен был понять, что остался в живых только потому, что Кельвин Дивестулата ему не поверил.

А ведь именно потому, что Кельвин ему не верил, разговор их шел очень трудно. Кельвин требовал от Джиллета признать родство с Ривом, но Джиллет это родство отрицал. Кельвин настаивал; Джиллет возражал. Наконец Кельвин, утратив самообладание, стал жестоко избивать его. Джиллет кричал и плакал, потом потерял сознание, и Кельвин ушел.

Свеча так и осталась гореть.

Затем ее заменили – один раз, второй, третий… Потом еще и еще, так что в темноте Джиллет не сидел, однако он ни разу не видел, как свеча догорает до конца и кто-то ее меняет. По неведомой ему причине это каждый раз происходило, когда он лежал без сознания. Причем старые огарки со скамьи не убирали. И в итоге у него появилась возможность как-то вести счет дням или часам своего пребывания в темнице. Однако же, не зная точно, сколько горит каждая свеча, он мог лишь по растущему ряду огарков на скамье догадаться, что находится здесь уже довольно давно. Кормили его явно тоже в разное время суток, так что нельзя было предугадать, когда именно принесут еду. Иногда ее приносил сам Дивестулата, иногда – вдова. Порой она раздевалась и ложилась с ним рядом, орошая слезами его хладное тело. Порой он совершенно сбивался со счета – ведь только свечные огарки могли служить ему каким-то ориентиром, однако же он так и не знал, сколько же горела та или иная свеча.

«Кем тебе приходится Рив Справедливый?»

«Как ты с ним связываешься?»

«Почему он все время сует нос в чужие дела?»

«В чем источник его силы?»

«И кто он вообще такой?!»

Увы, бедный Джиллет не знал ответа ни на один из этих вопросов.

И это незнание служило постоянным поводом для продолжения истязаний; мало того, оно непосредственным образом угрожало теперь самой его жизни. Однако же именно это незнание в итоге, возможно, и спасло его. Не получая ответа на свои вопросы, Кельвин постоянно держал Джиллета в центре своего внимания, а порой и развлекался, заставляя пленника и вдову в его присутствии «кувыркаться в постели», как он выражался. На самом же деле фантазия Кельвина, не получая конкретных ответов, распалялась все больше, а полнейшая неосведомленность Джиллета относительно намерений Рива Справедливого по-прежнему держала Кельвина на крючке. Ему было невдомек, что жители Предмостья, в данном случае проявившие редкостную осторожность и неболтливость, давно призвали Рива на помощь именем Джиллета.

По правде говоря, большинство из них даже и объяснить бы не смогли, как они это сделали и действительно ли Рив Справедливый был призван. Это ведь не мировой судья, к которому можно обратиться с прошением, и не чиновник графства, которому можно послать письмо, и не правитель государства, от которого можно было бы требовать справедливости. Для жителей Предмостья Рив был скорее не человеком, а героем старинных сказаний, которые с завидным упорством продолжают жить в Северных графствах, носясь над землей по воле прихотливых ветров. Можно ли с помощью простых слов призвать на помощь ветер? Нет. А Рива Справедливого?

На самом деле Рив был призван очень простым и наиболее уместным способом – с помощью истории, которую рассказывали, можно сказать, безымянные рассказчики каждому новому человеку – мужчине или женщине, пастуху или менестрелю, купцу или солдату, нищему или шарлатану, – проходившему или проезжавшему через Предмостье. Кто-нибудь из жителей рано или поздно непременно упоминал, что, дескать, «у Рива Справедливого в нашем селенье был родственник, который недавно взял да и пропал». Путники, разумеется, отправлялись дальше по своим делам, но впоследствии, если подворачивалась такая возможность, тоже рассказывали эту историю, но уже по-своему. Так весть о пропавшем родственнике Рива Справедливого и распространилась по всему свету.

Разве можно оставить без ответа подобный призыв? Конечно же, и сам Рив Справедливый услышал эту историю и отправился в Предмостье.

Подобно случайно залетевшему ветерку или передаваемой из уст в уста легенде, он прибыл туда вроде бы ниоткуда. Просто в один прекрасный день – между прочим, прошло не так уж и много времени с момента исчезновения Джиллета – он взял да и появилсяв Предмостье! И пришел совершенно открыто, не таясь, не посылая вперед своих шпионов и не стараясь соблюсти инкогнито. Чистая правда также, что, хотя о его появлении в Предмостье не объявляли ни герольды, ни глашатаи, почти все жители, едва увидев его, сразу поняли, кто это и зачем он сюда пришел.

Хотя на расстоянии отличить его от обычного человека было почти невозможно: на нем были простая коричневая рубаха, насквозь пропылившаяся в пути, да кожаные штаны, весьма и весьма, надо сказать, поношенные; обут он был в грубые башмаки на толстой подошве, тоже покрытые толстым слоем дорожной пыли; а волосы его, прямо-таки седые от той же пыли, были коротко подрезаны для удобства. Поступь у него была уверенная, ровная и спокойная, но, в общем, такая же, как у всех людей, когда они знают, куда и зачем идут. И, пожалуй, единственное, что отличало его от какого-нибудь простого фермера, арендатора или возчика, – то, что он не прикрывал голову от солнца шапкой. Только когда Рив подошел совсем близко, стала заметна некоторая странность, сквозившая во всем его облике.

Судя по толстому слою пыли, покрывавшей Рива Справедливого с ног до головы, шел он издалека, однако по виду его никак нельзя было сказать, что путник устал, голоден или хочет пить. Одежда пришедшего явно немало пострадала от ветра и дождя, но при себе у него не было ни свертка, ни заплечного мешка со сменной одеждой, запасом продовольствия и прочими нужными в пути вещами. Долгие странствия под палящим солнцем вполне могли выработать у Рива привычку щурить глаза или идти, понурив голову, но у него, напротив, голова была высоко поднята, а глаза широко раскрыты, живые и яркие, похожие на кусочки синего неба. На поясе у него не было ни меча, ни кинжала, в руке – волшебного посоха, а за плечами – колчана со стрелами. Он не имел никакого оружия, чтобы защитить себя, например, от разбойников с большой дороги, или от голодных зверей, или от разъяренных врагов. Пожалуй, его единственным оружием, как показалось жителям Предмостья, можно было бы назвать то, что они видели его гораздо более четко, чем все остальные предметы и людей, словно он невольно прояснял зрение тем, кто на него смотрел. И те, кто на него смотрел, поняли вдруг, что не в силах отвести от него глаз.

Те люди, что первыми увидели его достаточно близко и смогли узнать, совершенно не удивились, когда он начал задавать вопросы о своем «родственнике, Джиллете из Предмостья». Удивление у них вызывал лишь необычайно добрый и тихий голос Рива – особенно если учесть, какой репутацией пользовался этот человек: ведь его склонность к жестким, даже жестоким решениям и весьма странным поступкам давно стала легендарной. Немного удивились они и тому, что Рив признал свое поистине немыслимое родство с Джиллетом, хотя тот и объявил-то об этом родстве всего неделю назад.

Но, к сожалению, никто из людей ничего не мог сказать Риву Справедливому о том, что сталось с Джиллетом.

Жители Предмостья отличались своей нелюбовью к хвастовству и показухе. Но Рив так действовал на них, что они, позабыв о привычной осторожности, сами приходили к нему и рассказывали все, что знали. Ему не пришлось даже искать тех, кому он мог бы задать вопросы о Джиллете. Лишь однажды он задал эти вопросы, остановившись на главной дороге Предмостья, которая служила его жителям и центральной площадью, и торговым рынком. Задав вопросы, Рив умолк и стал спокойно ждать. Толпа вокруг него тем временем все росла и росла, и заданные им вопросы передавали каждому, кто к ней присоединился. Вдруг какой-то толстый парень, высоченный, как дуб, и, похоже, обладавший таким же количеством ума, спросил:

– А на вид-то он каков, этот Джиллет?

Со всех сторон на него тут же посыпались разъяснения, сперва весьма путаные и сбивчивые, но, видимо, под влиянием Рива постепенно становившиеся все более точными.

– Хм? – громыхнул парень. – Похоже, как раз такой человек к моему хозяину на днях заходил.

Люди, хорошо знавшие парня, тут же заставили его все рассказать Риву. Оказалось, что он служит сторожем у одного из тех ростовщиков, которых в Предмостье считают «добрыми». И Риву мгновенно объяснили, как этого ростовщика найти.

Рив Справедливый один раз кивнул в знак благодарности, но по-прежнему сохранял весьма суровый вид.

А люди, улыбаясь, потому что благодарность эту заслужили, стали понемногу расходиться. Некоторые из них проводили Рива до дома ростовщика, и вскоре он уже беседовал с «добрым лихоимцем» в его кабинете.

Этот ростовщик и назвал Риву имя вдовы Гюшетт. В конце концов ведь Джиллет именно ее состояние предлагал ему в качестве дополнительного обеспечения при попытке взять денег в долг. Признав свое родство с Джиллетом, Рив все же не был удовлетворен теми сведениями, которые ростовщик сумел ему дать, однако же, услышав от ростовщика о намерении Джиллета посетить кого-то из алхимиков, он спросил, где эти алхимики живут. И вскоре нашел того, кто был ему нужен.

Алхимика, который придумал план завоевания вдовы, весьма тревожило то, что Рив виден ему яснее прочих предметов. Да и тихий голос Рива его отнюдь не успокаивал, как раз наоборот. А больше всего алхимику хотелось пустить Риву в глаза побольше дыма и сбежать от него через окно. В самых своих диких страхах и фантазиях он никогда и вообразить себе не мог, что сам Рив Справедливый потребует от него сказать, какой именно совет он продал Джиллету. Однако живые голубые глаза Рива ясно давали понять, что на бегство алхимику надеяться нечего. Никаким дымом его не ослепить, а если попробуешь выскочить в окно, так Рив наверняка будет поджидать тебя снаружи.

Бормоча нечто невразумительное, словно пристыженный мальчишка, и внутренне проклиная Рива за то, что он оказывает на него столь непреодолимое воздействие, алхимик честно поведал ему о своей сделке с Джиллетом, а затем – в порыве самоотречения и надеясь как-то уклониться от чересчур внимательного взгляда Рива – вытащил золото, которое получил от Джиллета, и предложил деньги его могущественному «родственнику».

Рив немного подумал, потом взял золото и сказал тихо, но очень отчетливо:

– Джиллет должен сам научиться отвечать за свои безумные поступки. Впрочем, и ты не заслуживаешь того, чтобы получать выгоду в результате совершенных им ошибок.

И, едва выйдя за порог дома, он зашвырнул монеты так далеко за ограду, что алхимику нечего было и надеяться отыскать их.

В душе-то алхимик, разумеется, оплакивал утраченные денежки так, словно потерял самого дорогого человека, но все же не позволил себе даже пискнуть от гнева или огорчения, пока Рив Справедливый не оказался от него достаточно далеко.

Итак, в полном одиночестве, без объявления войны и без оружия, способного его защитить, Рив направился прямиком в усадьбу, некогда принадлежавшую семейству Гюшетт.

Между прочим, сила его отчасти заключалась именно в том, что он никогда и никому не открывал, как в точности совершил те свои странные деяния, благодаря которым и получил всемирную известность. По слухам (да и разные истории о Риве Справедливом свидетельствуют о том же), он просто делал то, что считал нужным. Но ни Джиллет, ни вдова, ни сам Кельвин Убивец так и не смогли объяснить те загадочные события, включая появление самого Рива, которые имели место в господском доме.

Первая загадка заключалась в том, что мастиффы, охранявшие усадьбу и свободно бегавшие во дворе и вдоль ограды, даже не залаяли, когда Рив вошел в ворота. Ничего не заметили и слуги Кельвина; никто вроде бы не стучался ни в ворота усадьбы, ни в двери дома, прося его впустить. Мало того, темница, где содержался Джиллет, постоянно охранялась – и не столько собаками, слугами и крепкими засовами на дверях, сколько полным неведением домашних слуг о потайной комнате; да и никто в Предмостье о ней понятия не имел. Тем не менее, когда продолжительность пребывания Джиллета в темнице стала измеряться более чем дюжиной толстых свечных огарков, а понимание им своего ужасного положения вышло за пределы простой растерянности и физической боли и превратилось в отчетливое осознание глубокой трагичности своей судьбы и близости смерти, теперь уже почти для него желанной, он, совершенно обессилевший, с огромным трудом разлепил сомкнутые веки и увидел перед собой человека, лицо которого скрывалось во мраке, но человек этот явно не был Кельвином Дивестулатой; Джиллет вообще видел его впервые.

Мрачновато улыбаясь, человек дал Джиллету напиться, а потом положил ему в рот пару ложек меда.

И стал ждать, когда Джиллет заговорит.

Вода и мед неожиданно придали Джиллету сил, на что он уже и не надеялся. Изо всех сил сосредоточив свой взгляд на лице странного человека, освещенном суровой улыбкой, он спросил:

– Ты пришел убить меня, да? А я думал, такими делами он занимается сам… Похоже, ему это очень нравится… – «Он» для Джиллета всегда был только Кельвин Убивец.

Но незнакомец покачал головой и сказал тихим, но твердым голосом:

– Нет, я – Рив. И здесь я оказался, чтобы узнать: почему ты утверждаешь, что состоишь со мной в родстве?

При иных обстоятельствах Джиллет, конечно, не решился бы спорить с Ривом Справедливым. Будучи сам человеком добродушным, он верил в доброжелательность других, так что даже и не предполагал, что Рив желает ему зла. С другой стороны, Рив, что называется, сразу взял быка за рога, и Джиллет, чувствуя свою крайнюю уязвимость в этом вопросе, смутился и умолк. По многим причинам он очень не любил обманывать людей: во-первых, ему страшно не хотелось, чтобы его разоблачили – а сделать это всегда было очень легко; во-вторых, уже одно то, что его запросто уличат в бесчестном поступке, не давало ему покоя, будило в душе стыд и раскаяние.

Впрочем, в данную минуту мысли о стыде и раскаянии представлялись ему настолько несущественными, что их запросто можно было сбросить со счетов. Стараниями Кельвина Дивестулаты он давно уже лишился привычки инстинктивно скрывать свои чувства, даже если и обладал ею прежде. Так что на все вопросы Рива он отвечал прямо, словно бросая вызов судьбе:

– Я хотел заполучить вдову.

– Точнее, ее богатство? – спросил Рив.

– Нет. Богатство это, конечно, тоже неплохо, – покачал головой Джиллет, – но я не очень-то понимаю, что с ним делать. – К тому же Джиллет понимал, что богатство не принесло особой радости ни вдове, ни Кельвину. – Я хотел заполучить эту женщину.

– Почему?

Это был уже вопрос потруднее. Джиллет мог бы упомянуть о красоте вдовы и ее молодости; о том, что она иностранка; о том, что она похоронила любимого мужа. Но под ясным внимательным взглядом Рива все подобные объяснения казались ему несущественными. Наконец Джиллет ответил:

– Мне очень хотелось, чтобы она меня полюбила.

– Тебе хотелось, чтобы тебя полюбила женщина, чью любовь ты считаешь поистине драгоценной, – понимающе кивнул Рив и спросил: – Но почему же ты решил, что ее любовь можно завоевать с помощью алхимии? Любовь, которая стоит того, чтобы ее завоевывали, нельзя заполучить с помощью обмана. И эта женщина никогда бы по-настоящему не полюбила тебя, если б ты добился ее взаимности нечестным путем.

Вопрос об алхимии Джиллет счел довольно легким. Много свечных огарков назад – еще в самом начале своего тюремного заключения – нестерпимая боль в скованных руках создала у него ощущение того, что грудь его распахнута настежь и все, находящееся внутри, видно любому. И он честно признался:

– Да, она бы меня не полюбила. Она бы меня даже и не заметила! Жаль, но не знаю я такой хитрости, чтобы заставить женщин дарить мне свою любовь.

– Хитрости? – переспросил Рив и задумался. – Нет, так нельзя, Джиллет. Во всяком случае, со мной ты должен быть честным.

То ли мед, то ли отчаяние придали Джиллету сил, и он сказал:

– Я и был честным, пока он не посадил меня в эту проклятую темницу. Иногда мне кажется, что я уже умер и попал прямо в ад! Да и как иначе объяснить твое появление здесь? Ты ведь никакой мне не родственник, Рив Справедливый. Просто некоторые мужчины… они… ну, как вдова для меня: их любви женщины желают всем сердцем. Я не знаю, в чем там дело, зато могу точно сказать, что таких мужчин женщины никогда не оставляют без внимания. И отдаются таким мужчинам. Я-то, к сожалению, совсем не такой. Я ничего особенного женщине предложить не могу. Вот и приходится мне завоевывать женскую любовь с помощью алхимии. А если мне волшебство не поможет, так я никогда и не узнаю, что такое любовь.

Рив снова дал Джиллету напиться и вложил ему в рот несколько ложек меда.

Потом он повернулся, собираясь уходить, и уже на пороге сказал:

– В одном ты совершенно не прав, Джиллет из Предмостья. Мы с тобой все-таки родственники. Все мы, люди, одной крови, и я кровными узами связан с любым человеком, который сам позовет меня на помощь. – Он помолчал и прибавил: – В эту темницу тебя привело лишь собственное безрассудство. И теперь ты сам должен найти способ выйти отсюда на свободу.

И дверь за Ривом закрылась. А была эта дверь невероятно прочна, и темница находилась в глубоком подземелье, так что никто не слышал, как страшно выл Джиллет, оставшись в одиночестве.

Вдова, разумеется, тоже не слышала его стенаний. Честно говоря, ей и не хотелось ничего подобного слышать. Из-за воплей Джиллета ее ночью преследовали страшные сны, а жизнь бедняжки и так уже превратилась в настоящий кошмар. Рив Справедливый отыскал ее в спальне: она свернулась клубком на кровати и беспомощно рыдала. На ней была в лоскуты разодранная ночная сорочка, а губы и соски потрескались и воспалились от «нежных» ласк Кельвина.

– Приветствую тебя, госпожа моя, – вежливо поклонился ей Рив, видимо воспринимая ее бесстыдную наготу столь же спокойно, как до того – страдания Джиллета. – Не ты ли вдова Гюшетт?

Она уставилась на него, онемев от ужаса. Но, честно говоря, ее испуг не имел отношения к появлению Рива. Скорее, он был естественным последствием «любовных игр» Дивестулаты. По всей видимости, наигравшись с ней вдосталь, Кельвин послал кого-то из своих лакеев, чтобы те тоже «позабавились» немного.

– Не нужно меня бояться, – ласково успокоил вдову нежданный гость. – Мое имя – Рив. Люди называют меня также Рив Справедливый.

Вдова была еще очень молода и к тому же прибыла сюда из другой страны и не знала многих местных обычаев и сказаний, но даже она слышала уже немало всяких историй о Риве Справедливом, главном герое легенд, бытовавших в Северных графствах. Она слышала разговоры о нем с самого первого дня, когда Рудольф Гюшетт приехал с нею в Предмостье. Именно поэтому она сразу поняла, сколь опасным было заявление Джиллета о родстве с Ривом. И, увидев перед собой самого Рива Справедливого, она негромко вскрикнула от изумления, а потом ее вдруг охватила безумная надежда. И прежде чем Рив успел сказать что-то еще, она снова расплакалась, но уже от радости, и быстро-быстро заговорила:

– Ах, господин мой, слава небесам, что ты здесь! Ты должен помочь мне, должен! Моя жизнь превратилась в сплошной кошмар, и я больше не в силах выносить ее! Он без конца насилует меня, он заставляет меня выполнять самые свои отвратительные прихоти; мы с ним не повенчаны, так что не верь, если он скажет, что мы муж и жена. Мой муж умер, и никакой другой муж мне не нужен, ах, господин мой, ты должен, должен помочь мне!

– Я непременно все это приму во внимание, госпожа моя, – отвечал Рив так спокойно, словно ее горячие мольбы ничуть его не тронули. – Ты, однако, и сама должна понимать, что существуют различные виды помощи. Почему, например, ты сама себе не помогла?

Вдова уже открыла было рот, чтобы обрушить на него поток возражений, но вдруг примолкла; лицо ее мертвенно побледнело.

– Не помогла себе сама? – растерянно прошептала она. – Не помогла себе?..

Рив, глядя на нее своими ясными глазами, спокойно ждал.

– Ты сумасшедший? – спросила вдова по-прежнему шепотом.

– Возможно, – пожал он плечами. – Вот только Кельвин Дивестулата насиловал не меня. И не я просил о помощи. Так почему же все-таки ты не попыталась сама помочь себе?

– Потому что я женщина! – возмутилась она, но голос ее звучал не гневно, а скорее жалобно. – Я беспомощная женщина! У меня слишком слабые руки, я не владею никаким оружием, и к тому же я нездешняя, у меня нет здесь друзей… А он завладел всем, что здесь могло бы оказать мне какую-то поддержку и защиту. Да мне проще было бы разрушить эти стены, чем защитить себя от него!

И снова Рив недоуменно пожал плечами и промолвил:

– Значит, он насильник и, возможно, убийца, но я не вижу у тебя на теле никаких особых повреждений, госпожа моя. Почему же ты не оказала ему должного сопротивления? Почему не перерезала ему горло во сне? И почему ты не перерезала горло себе самой, раз его прикосновения тебе столь отвратительны?

Ужас, что плескался в ее глазах, устремленных на Рива, имел теперь вполне определенную причину: его вопросы. Однако же самого Рива испуганные взгляды вдовы ничуть не смутили. Напротив, он подошел к ней еще ближе и продолжил:

– Я понимаю, что наношу тебе обиду, госпожа моя, однако я – Рив Справедливый, и мне безразлично, кому именно нанесена справедливая обида. Кстати, у меня есть к тебе и другие вопросы. – И он посмотрел прямо в ее испуганные глаза так гневно, что она перепугалась еще больше. – Почему ты ничего не сделала, чтобы помочь Джиллету? Он явился к тебе, будучи столь же невинным и несведущим, как и ты сама. И его страдания ничуть не менее ужасны, чем твои. Однако ты лежишь, свернувшись клубком на мягкой постели, и молишь избавить тебя от насильника, которому даже должного сопротивления не оказываешь! И тебе совершенно безразлично, что происходит с несчастным Джиллетом.

Тут вдове показалось, что сейчас Рив подойдет ближе и ударит ее, но он этого не сделал. Напротив, он повернулся и пошел к двери.

Лишь на пороге он остановился и промолвил:

– Как я уже говорил, существует множество видов помощи. Какого из них заслуживаешь ты, госпожа моя?

С этими словами он покинул ее спальню столь же бесшумно, как и вошел туда, и оставил ее одну. Близился вечер, но по-прежнему ни сам Кельвин, ни его сторожевые псы, ни его слуги не знали, что по господскому дому свободно разгуливает Рив Справедливый. Да и откуда им было об этом знать? Ведь он ни к кому из них не подходил, никого ни о чем не просил. Никто из них его даже не видел. А Рив дождался наступления ночи. Когда тьма наконец сгустилась над Предмостьем, когда конюхи и пастухи, повара и судомойки, лакеи и секретари отправились спать – не спали только свирепые голодные мастиффы во дворе усадьбы, потому что псари, которым следовало кормить собак и ухаживать за ними, давно перестали выполнять свои прямые обязанности, – он увидел наконец, что Кельвин Дивестулата остался один в своем кабинете. Кельвин как раз закончил подготовку плана, согласно которому он должен был стереть с лица земли одного из самых верных своих союзников, постоянно помогавшего ему во время недавней торговой войны. Довольный собой, Убивец налил себе бокал отличного бренди, желая потешить язык, прежде чем вступить в очередную «беседу» с Джиллетом, и тут вдруг прямо перед ним возник Рив Справедливый. Он приблизился к письменному столу Дивестулаты и стал внимательно его рассматривать в тусклом свете свечей.

Смутить чем-либо Кельвина было нелегко, однако неожиданное появление Рива потрясло его до глубины души.

– Да чтоб меня сам сатана поимел! – с полным бесстыдством прорычал Убивец. – А это еще кто такой?!

Нежданный гость ответил ему с улыбкой, в которой, впрочем, не было ни капли доброты.

– Мне очень жаль, – сказал он, – что ты так и не поверил, что я могу к тебе явиться. Видимо, меня все-таки не настолько хорошо знают, как, мне казалось, должны были бы знать. Впрочем – и это более вероятно, – такие, как ты, полагают, что моя репутация – по большей части вымысел. Но тем не менее я – Рив Справедливый.

Если Рив думал, что его слова ошеломят, испугают или хотя бы встревожат Дивестулату, то его постигло жестокое разочарование. Кельвин минутку подумал, словно желая убедить себя, что он правильно расслышал Рива, затем откинулся на спинку кресла и оскалился в точности, как один из его мастиффов.

– Так, значит, этот червяк сказал правду? Просто удивительно! Впрочем, ты опоздал, Рив Справедливый. Твой родственничек давно мертв. И вряд ли ты когда-либо сумеешь отыскать его могилу.

– По правде говоря, – отвечал Рив совершенно спокойно, – мы с ним совсем не родственники. Я как раз и пришел в Предмостье, чтобы узнать, почему человек, не имеющий ко мне никакого отношения, заявляет, что он мой родственник. А что, он действительно умер? В таком случае, правды из его уст я уже не услышу. Ну что ж, – и тут глаза Рива блеснули в неярком свете, точно чешуйки слюды на солнце, – это весьма прискорбно, Кельвин Дивестулата… – И не успел Кельвин вставить хоть слово, Рив спросил: – Как же он умер?