Текст книги "Дорога Короля"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Терри Дэвид Джон Пратчетт,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Гарри Норман Тертлдав,Питер Сойер Бигл,Элизабет Энн Скарборо,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Чарльз де Линт,Джон Браннер,Джейн Йолен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 43 страниц)

Я прибежала к воротам почти сразу. Помнится, в тот день Лиз с самого утра просто места себе не находила, металась как перепуганная кошка. Потом села, спокойно занялась починкой Франчиной рубашонки, но вдруг вскочила, уронила шитье и выбежала из дома. Я догнала ее возле колодца и чуть не сбила с ног, потому что она совершенно неожиданно остановилась как вкопанная да так и застыла, глядя на меня безумными глазами и по-прежнему держа в одной руке иголку, а в другой – рубашку. Я схватила ее за плечи и как следует встряхнула. Несколько придя в себя, она пробормотала:

– Если он меня увидит, если он узнает, что я здесь…

– Ну и что! – рассердилась я. – Значит, ты просто трусиха, да?

– Нет! – гневно сверкнула она очами, снова становясь прежней Лиз, гордой и обидчивой. – Я боюсь только за вас. Он ведь сожжет деревню дотла только за то, что вы меня приютили!

– Не сожжет, – сказала я. – И вообще об этом даже говорить не стоит.

Подоткнув юбку, я вскарабкалась на городскую стену. Пьер был уже там, да и матушка Адель подоспела невесть откуда, хотя вообще-то от монастыря до ворот так быстро не добежишь, а она, как мне показалось, и не запыхалась вовсе. Я заметила, что на ней ее лучший апостольник и украшенный драгоценными камнями крест. Солнце так и играло в гранях самоцветов, и они светились белым, красным и зеленым, как молодая травка, огнем. Матушка Адель что-то буркнула мне в знак приветствия, а Лиз просто кивнула; она не сводила глаз с тех людей.

Вид у всадников был внушительный. Они были очень похожи на тех, что увели из дому моего Клоделя: в серых латах, в ярких плащах, а один даже со знаменем – знамя было красное, как кровь, и с непонятным золотым рисунком.

– Лев, стоящий на задних лапах… – промолвила Лиз, хотя ей вряд ли было видно это знамя – она еще не успела подняться на стену. Но уже и так все поняла. – Это герб дома Монсальва.

Милорд тоже был в латах и верхом. Сзади оруженосец держал под уздцы мула с навьюченным на него вооружением лорда. Сам же милорд Жискар сидел на огромном рыжем жеребце; впрочем, он и сам был весьма высок ростом: даже стоя на стене, я была не настолько уж выше его. И тут он поднял голову и посмотрел прямо на меня. У него было просто поразительное лицо! Несмотря на то, что я уже об этом человеке слышала. Он оказался гораздо моложе, чем я ожидала, и чисто выбрит. Хотя борода у него, видно, не слишком густая, подумала я. Волосы у него были светлые, рыжеватые, точно ячменное зерно.

Он посмотрел на меня и улыбнулся, показав белые ровные зубы. Яркие голубые глаза так и сверкнули.

– Какой там хорошенький стражник, оказывается! – со смехом воскликнул он и поклонился мне, сидя в седле. – О, прекрасная дама, сжалься над бедными путниками! Пусти нас в свое селенье!

Матушка Адель фыркнула:

– Да я скорее быка в загон к коровам пущу! Вы зачем сюда явились, а? Хотите забрать и те жалкие остатки мужчин, что еще у нас есть? Или, может, так поверите, что выжали из нашего селения все, что можно?

– Не стоит так говорить, – промолвила Лиз, все еще стоя на ступеньке лестницы и не поднимаясь на стену. – Это вряд ли разумно.

– А это уж мне судить! – не оборачиваясь, отрезала матушка Адель и, скрестив руки на груди, склонилась над ограждением – в точности как деревенская кумушка в окошке своего дома. – И флаг у них какой-то нездешний… – тихо проговорила она, задумчиво склонив голову набок и разглядывая боевое знамя. А потом крикнула: – Что нужно представителям дома Монсальва в нашем бедном Санси-ла-Форе?

– Да ничего, – отвечал милорд Жискар, по-прежнему улыбаясь. – И в ваших мужчинах мы не нуждаемся, преподобная матушка. Мы ищем одного человека, след которого давно потеряли. Может, ты ее видела? Она, скорее всего, паломницей притворяется.

– Да у нас тут паломников тьма. Мы их, почитай, каждый день видим, – сказала матушка Адель. – Значит, вы пожилую женщину ищете? И при ней мальчишка-слуга и маленькая собачонка? Она еще на таком толстом белом муле верхом ехала.

Я еле удерживалась от смеха. Милорд Жискар – ибо это, без сомнения, был именно он – только своими красивыми голубыми глазами захлопал от удивления; выглядел он при этом полным дураком.

– Почему на муле, госпожа моя?.. Нет, в той, кого мы ищем, ничего особо запоминающегося нет. Это одна наша родственница. Она совсем молодая и странствует, видимо, в полном одиночестве. И она не совсем… – Он даже голос понизил. – Не совсем… Ну, вы меня понимаете? Видите ли, эта женщина была любовницей моего брата. Он умер, а она, обезумев от горя, сбежала из дому.

– Бедняжка, – сказала матушка Адель без капли сострадания.

– О да! – воскликнул он, и в голосе его отчетливо послышались слезы, хотя глаза смотрели холодно и сухо. – Бедняжка Элис! Вечно у нее были на уме всякие чудовищные выдумки! Ее даже приходилось связывать, чтобы она не наложила на себя руки. Но становилось только хуже, и мы снова выпускали ее на свободу. А зря. Если б мы ее не отпустили, она бы не убежала.

– Достойно похвалы то, что ты, господин мой, так заботишься о наложнице своего брата и готов пересечь всю Нормандию от края до края, лишь бы ее отыскать, – сказала матушка Адель. – А может, она что из фамильных драгоценностей с собой прихватила?

Возмущенная Лиз прямо-таки зашипела от злости у меня за спиной, но матушка Адель на нее внимания не обратила.

Милорд Жискар покачал головой:

– Нет, конечно. Ничего она не взяла. Она просто утратила разум, а он принадлежал только ей одной.

– Ну так зачем же, – спросила матушка Адель, – тебе, господин мой, ее искать?

Жискар прищурился. Теперь он уже не казался мне таким уж красавцем. Впрочем, и дураком он больше не выглядел.

– Значит, она здесь? – Он явно в этом не сомневался.

– Да, я здесь. – Лиз наконец поднялась на последнюю ступеньку и высунулась из-за моего плеча.

Она успела за эти дни немного поправиться, и теперь уже не казалось, что тяжелый живот с неродившимся младенцем тянет ее книзу, мешая двигаться. Я заметила, что она гладит и баюкает будущего ребенка, стараясь делать это так, чтобы Жискар не мог снизу заметить движения ее рук. Смотрела она прямо на него. Мне даже показалось, что она вот-вот плюнет ему в лицо.

– А ты где был? Я искала тебя на Михайлов день, а теперь уж и до Дня Всех Святых рукой подать.

Милорд немного растерялся, однако с готовностью ответил:

– На дорогах беспорядки были. Пришлось устранять. Англичане. А с ними и конные нормандцы.

– И тебе все, разумеется, удалось уладить, – сказала она.

И это был отнюдь не вопрос.

– Мы просто отговорили их с нами сражаться. – Он внимательно посмотрел на нее. – А ты хорошо выглядишь.

– Я и чувствую себя хорошо, – сказала она.

– А ребенок?

– Тоже хорошо.

И тут я заметила, как в его глазах вспыхнул жадный огонек. Это был огонь такой темной и низменной страсти, которая совершенно не вязалась с его благородным обликом. Я даже зажмурилась. А когда снова открыла глаза, то жадное выражение у него на лице исчезло. Он улыбался.

– Добрые новости, госпожа моя. Действительно добрые!

– Только они не тебе предназначены, – холодно, спокойно и твердо сказала Лиз.

– Если это мальчик, то он наследник рода Монсальва.

– Это девочка, – сказала Лиз. – И ты прекрасно знаешь, откуда мне это известно.

Жискар даже пальцем не пошевелил, но его спутники тут же принялись креститься.

– Не важно, даже если и так, – промолвил он. – Я ведь тоже любил своего брата. Неужели ты не поделишься со мной тем, что от него осталось?

– У тебя есть его прах, – сказала Лиз. – И его могила в Монсальва.

– По-моему, – вмешалась в их тихий и страшный разговор матушка Адель, – о таких вещах лучше все-таки дома говорить, а не на городской стене!

В глазах Жискара блеснула надежда.

– Монастырь Святой Агнессы готов принять такого благородного гостя, как ты, милорд. Ступай туда, господин мой, а мы последуем за тобою.

Жискар де Монсальва поклонился ей и повиновался. Мы неторопливо спустились со стены, но матушка Адель и не думала спешить в монастырь. К нам уже сбегались люди, желая узнать, что происходит. Но матушка Адель тут же раздала каждому поручения: кому велела укрепить стены, кому – отвести в хлев животных, которые еще оставались за городской стеной, кому – закрыть ворота Санси на случай непредвиденной опасности или даже осады, и так далее.

– Я не то что ожидаю настоящего сражения, – сказала она, – но с этими благородными господами никогда не знаешь, как все может повернуться. – Она посмотрела на меня. – Идем.

На Лиз она даже не взглянула, зная, что та все равно последует за нами: это прямо-таки на лбу у нее было написано.

Впрочем, то же самое было написано на лбу и у Франчи. Девочка не отходила от Лиз ни на шаг. Но Лиз, нежно взяв ее личико в свои прекрасные белые руки, велела:

– Иди, детка, и подожди меня дома. Я скоро вернусь.

Трудно было ожидать, что Франча ей поверит и послушается, однако она послушалась и с мрачным видом кивнула, не выказав ни малейшего неудовольствия. Только смирение и обожание.

Не так вела себя моя Селин. И в итоге мне пришлось подкупить ее разрешением пойти домой вместе с Пьером; а ему я пообещала, что испеку пирог с изюмом, если он отведет Селин домой и немного посидит с нею там.

Матушка Адель, шагая весьма резво, двинулась к монастырю, и я не успела даже сообразить, что одета совершенно неподобающим образом: старый платок протерт до дыр, юбка на подоле вся грязная, а ноги босые. Еще бы, ведь милорд Жискар явился именно в ту минуту, когда я собралась наконец вычистить свинарник!

Лиз окликнула нас у ворот монастыря и, обогнав матушку Адель, остановилась к нам лицом. Всадники были уже в монастыре; нам было слышно, как за стеной цокают копытами и храпят кони, а во дворе звучат грубые мужские голоса. Лиз заговорила – негромко, едва перекрывая доносившийся из-за стены шум, но твердо – столь же твердо, как отвечала на вопросы мессира Жискара.

– Но почему?! – воскликнула она.

Матушка Адель изумленно вскинула брови, и мне показалось, что разгневанная Лиз сейчас бросится на нее.

– Почему вы столько делаете для меня?

– Ты – наша гостья, – ответила матушка Адель.

Лиз как-то странно запрокинула назад голову, и я решила, что она сейчас засмеется или заплачет. Но она не сделала ни того, ни другого, а просто сказала:

– Это нечто гораздо большее, чем обычное гостеприимство. Из-за меня вам может грозить настоящая война.

– Никакой войны не будет, – заявила матушка Адель. – Если, конечно, ты сама не будешь дурой и ее не развяжешь.

Она обняла Лиз за плечи и как бы аккуратно отставила ее в сторону. Затем кивнула сестре-привратнице, которая от возбуждения так и приплясывала в воротах монастыря, и вошла внутрь.

У мессира хватило времени на все – он и умылся, и поел, и отдохнул. Мы терпеливо ждали. И пока мы ждали, я все сильнее жалела, что не забежала хоть на минутку домой и не переоделась. Я, правда, старательно отряхнула свое платье, а одна из монахинь принесла мне чистую косынку. Когда Жискара наконец привели к нам, я выглядела уже более или менее прилично.

Приемная в монастыре выглядела впечатляюще: просторный зал со сводчатым потолком, крашеные стены украшены резьбой и позолотой; у одной из торцовых стен большой камин с каменной облицовкой. Работать здесь аббатиса не любила; ей куда больше по душе была соседняя с ее кельей каморка с самой простой обстановкой, совершенно чуждая каким бы то ни было претензиям. Как, впрочем, и сама матушка-настоятельница. А эта гостиная была предназначена для того, чтобы производить впечатление на гостей; причем не только на чужаков, но и на своих. Я, например, страшно неловко чувствовала себя в том огромном кресле, куда она меня усадила; кресло было украшено резьбой, а подушки в нем были обиты настоящим шелком, нежным, точно ушко котенка.

Усевшись поглубже, я наконец спрятала под креслом свои босые ноги, хотя вскоре пожалела об этом, потому что служанка привела милорда, и мне пришлось снова вытаскивать скрещенные ноги из-под кресла, вставать и вежливо раскланиваться с ним. Лиз и матушка Адель сели сразу же, как только милорд опустился в кресло. Это означало, что и я могу сесть, но я словно окаменела от растерянности и продолжала стоять.

А Жискар, разумеется, ничуть не смущался. Он-то не раз видел и кресла, и позолоченные потолки. И он улыбнулся мне – ошибки быть не могло: я стояла чуть в стороне, так что ему пришлось немного повернуться. И я почувствовала, как жар бросился мне в лицо.

– Эта дама мне хорошо известна, – сказал он, поглядев на Лиз. – А как твое имя, преподобная аббатиса? И кто эта очаровательная девушка?

«Ну погоди», – подумала я.

Его слова тут же согнали с моих щек краску смущения. Очаровательной я точно не была. Какой угодно, только не очаровательной!

– Меня зовут матушка Адель, – сказала настоятельница, – а это Жаннетт Лакло из Санси. А ты, господин мой, прибыл к нам, должно быть, из тех краев, что лежат у дальних западных границ Нормандии? И утверждаешь, что у тебя есть какие-то претензии к нашей гостье?

Вопросы матушки Адели его явно смутили. Видно, не привык к подобной прямоте среди своих придворных. Но соображал он быстро да к тому же обладал весьма льстивым языком.

– Я не требую большего, чем сказал. Она была любовницей моего брата и носит во чреве его дитя. Брат хотел признать ребенка, но не успел, а перед смертью заставил меня пообещать, что я сделаю для этого все необходимое.

– То есть он пожелал узаконить бастарда? – быстро спросила матушка Адель. – А мне показалось, ты был бы рад никогда больше эту женщину не видеть. Но, господин мой, разве то был не твой старший брат? И разве не станет теперь его сын, если это будет сын, его наследником, а она – его законной вдовой?

– Она никогда не станет его законной вдовой, – сказал мессир Жискар. – Она, если верить ее словам, достаточно знатного происхождения, но была сослана и лишена какого бы то ни было приданого.

– Значит, у тебя, господин мой, еще больше оснований отпустить ее восвояси. Почему же ты ее преследуешь и устроил на нее настоящую охоту? Ведь она не воровка, ты и сам так сказал. Что же у нее есть такое, чего ты так добиваешься?

Он изучал свои прекрасные мягкие сапожки и, похоже, ничего не мог придумать в ответ. Глядя на него, я чувствовала, как под ложечкой у меня сворачивается тугой болезненный узел. Такие мужчины – просто очень красивые животные, которые никогда не испытывали ни жажды, ни голода, разве что сами того желали, отправившись, скажем, на войну или на охоту; которые никогда не встречали противодействия и не знали, как себя вести, если таковое будет им оказано.

Такие мужчины были очень опасны. Один из них встретился мне когда-то в Большом лесу еще до того, как я вышла за Клоделя. Так что Селин у меня светловолосая, как и тот северянин, что одарил меня своей «милостью». Он тоже был из Нормандии и даже немного похож на этого, только не так красив. По-своему он был даже мил со мной, своей жертвой. Просто он захотел меня, а все, чего он захочет, он привык брать. Он даже имени моего не спросил. И я тоже не спросила, как его зовут.

А этот вот спросил. И своим вопросом смягчил мое сердце – даже больше, чем мне хотелось бы в том признаться. Ему, конечно, имя мое было совершенно безразлично. Он просто хотел знать, кто его противники, вот и все. Если бы тогда в лесу мне встретился именно он и кровь вскипела бы у него, то мое имя, конечно же, было бы ему совершенно безразлично.

После долгого молчания Лиз вдруг заговорила, и я вздрогнула, отгоняя невольные воспоминания.

– Он добивается меня, – кратко пояснила Лиз. – Отчасти из-за моей красоты. Но гораздо важнее для него та, которую я должна родить.

Мессир Жискар улыбнулся своей легкой ласковой улыбкой.

– Ты что же, меня искушаешь? Вряд ли я такой большой грешник, чтобы желать женщину, принадлежавшую моему брату. Это было бы настоящим кровосмесительством, а кровосмесительство запрещено Святой Церковью. – Он истово перекрестился. – Нет, матушка Адель, она, может, и красавица, но я поклялся брату…

– Ты поклялся, что отпустишь меня! – сказала Лиз.

– Бедняжка, – промолвил он. – Ты же ничего не помнишь. Ведь ты была просто вне себя от горя. Что же еще я мог поделать? Оставалось только во всем с тобой соглашаться. Хорошо, я готов просить прощения за этот спасительный обман, но я, честно говоря, считал, что недопустимо вести себя иначе с больным человеком. У меня и в мыслях не было выгонять тебя из дома.

– У тебя и в мыслях не было отпустить меня на свободу!

– Неужели ты так сильно его ненавидишь? – спросила матушка Адель.

Лиз молча посмотрела на нее, потом на него. Он все еще улыбался. Ох, до чего же он был хорош собой, очень хорош, особенно когда солнце играло в его светлых кудрях, а зубы сверкали в улыбке!

– Эймерик никогда не был так красив, как Жискар, – сказала наконец Лиз. – Вся красота досталась младшему из братьев. Эймерик был маленького роста, рот как у лягушки, а ноги кривые; он был похож на карлика-сарацина с отвратительными зубами и вечно воспаленными глазами. В общем, в его внешности не было ровным счетом ничего привлекательного. Зато душа его была поистине прекрасна! Стоило ему войти в комнату, и людям казалось: «Ну что за безобразный коротышка!». Но тут он, бывало, улыбнется – и все! Его внешность уже никакого значения ни для кого не имеет. Эймерика любили все. Даже жесточайшие его враги относились к нему с искренним уважением; они, по-моему, даже восхищались им. Когда-то я тоже была его врагом. Я вообще была жестокой и гордой и весьма упорствовала в своих убеждениях. Я ведь сама выбрала ссылку и поклялась сама устроить свою жизнь, в одиночку, без чьей-либо помощи. А он… Ему всегда хотелось защищать меня, оберегать. «Ты ведь женщина», – говорил он. Как будто именно это было для него самым главным.

И за эти слова я его сперва ненавидела. Тем более что он всегда казался мне таким самоуверенным, таким невыносимым – какой-то смертный! Разве можно было сравнивать обычного смертного со мной – той, кем я была когда-то? Но он никогда бы не уступил мне, что бы я ни сделала. И в итоге я сама, подобно всем прочим, тоже подпала под воздействие его чар.

– Или же, скорее, твои чары на него подействовали, – вставил Жискар. – С той минуты, как он тебя увидел, он был просто околдован тобою.

– Да, ему показалась привлекательной моя внешность, но не более, – возразила Лиз. – Остальное произросло из моего упорного сопротивления. Эймерик… Да, он действительно любил сразиться в честном поединке! И мы оба никогда не сдавались – ни он, ни я. Но до своего последнего часа, до самой своей смерти он был твердо намерен всячески защищать и оберегать меня, я же продолжала упорно этому сопротивляться.

Мессир Жискар победоносно усмехнулся.

– Вот видите! – сказал он, обращаясь к матушке Адели. – Она и сейчас сопротивляется. А ведь во всем мире у нее сейчас один-единственный защитник: это я. Не правда ли? К тому же мой брат поручил мне заботу о ней. Так разве не должен я исполнить обещание, данное умиравшему брату?

– Но Лиз не хочет, чтобы ты его исполнил, господин мой, – сказала матушка Адель.

– Ох уж эти беременные женщины! – вздохнул Жискар. – Ты же знаешь, госпожа моя, как они порой капризны! Я понимаю: Лиз расстроена, она горюет, и, по правде, это вполне естественно. Она и должна горевать. Но она должна думать и о ребенке. А также о том, чего желал для нее покойный возлюбленный. Во всяком случае он бы никогда не позволил ей бродить пешком по Нормандии в поисках невесть чего!

– Я искала своих сородичей, Жискар, – холодно заметила Лиз. – У меня есть семья. И один из ее членов – даже король.

– Что? Ну да, разумеется, прекрасный король эльфов! – презрительно воскликнул Жискар, качая головой. – Скажи, матушка Адель, неужели ты поверишь, если она скажет, что является дочерью короля эльфов?

– Не дочерью, а племянницей, – спокойно поправила его Лиз. – Дочерью брата короля. – И честное слово, она выглядела в эту минуту в точности как настоящий эльф! Бледная, взгляд какой-то диковатый… – И ты никого этим не испугаешь, Жискар. И не надейся, что сумеешь доказать, будто я безумна. Они все знают и понимают. Не забывай, они ведь живут совсем рядом с Большим лесом!

Жискар напряженно склонился в своем кресле, словно собираясь вскочить. Все очарование ушло из его облика вместе с наигранной любезностью. Теперь он казался мне еще более жестоким, упрямым и холодным, чем Лиз.

– Ну хорошо, Элис, – сказал он, – давай, расскажи им заодно и все остальное. Расскажи, как ты, например, заставила моего брата влюбиться в тебя без памяти.

– Что? По-твоему, я шлюха?

Я глянула на нее, и по спине у меня пробежал холодок. Нет, Жискар никогда не смог бы стать таким же холодным или таким же жестоким, как она. Ведь он был обычным человеком. А Лиз…

Она рассмеялась:

– Что ж, слепой, возможно, и поверил бы тебе. Но эти женщины не слепые, Жискар. Не слепые и отнюдь не безмозглые. И они – женщины, а не мужчины!

– А они знают, кто ты? – Теперь Жискар уже привстал, нависая над Лиз. – Об этом они знают?

– Вряд ли они могли бы этого не заметить, – сказала она, – и не понять, какого я роду-племени.

– Если действительно поверили тебе. А не просто добродушно потакают фантазиям безумицы.

– Мы ей верим, – решительно заявила матушка Адель. – Ты ведь, наверное, это хочешь узнать, господин мой? Или, может, ты хочешь сжечь ее, как ведьму?

Жискар осенил себя крестным знамением.

– Боже милосердный! Нет конечно!

– Нет, – сказала Лиз. – Он просто хочет меня использовать. Он считает, что для этого я и предназначена, и надеется, что я кое-что для него могу сделать.

– Ты действительно кое-что можешь, – подтвердил он. – Я же видел, как ты танцевала там, на холме, ночью, и звезды запутались в твоих волосах, и луна спустилась с небес и танцевала с тобою рядом. А мой брат смотрел на тебя и хлопал в ладоши, точно дитя… – Лицо Жискара исказилось. – Я бы никогдане позволил тебе обвести себя вокруг пальца! Я бы владел тобой, как владею мечом!

У Лиз явно не нашлось слов, чтобы ему ответить. И в наступившей тишине прозвучал суховатый голос матушки Адели:

– Я догадываюсь, – промолвила она, – почему Лиз не желает согласиться с твоими требованиями. Женщины и без того прокляты самой природой; они слабы и хрупки, и это подтверждают все мудрецы; считается, что они созданы исключительно для того, чтобы их использовали мужчины. И больше почти ни для чего. Ничего удивительного, что порой женщины не желают мириться с подобной участью. Впрочем, я полагаю, что таков, видимо, их основной недостаток.

– Но любой недостаток можно исправить! – воскликнул Жискар. – Твердая рука, укол шпор, а порой, безусловно, немного ласки – вот и все, что нужно такой женщине.

– Это хорошо для кобылы! – отрезала матушка Адель. И встала. Я никогда не видела ее такой: она казалась мне одновременно и меньше, и больше, чем обычно. Меньше – по сравнению с таким крупным мужчиной, как Жискар. Больше – потому что она каким-то неведомым образом возвышалась над ним подобно башне. – Но мы подумаем над тем, что ты сказал, господин мой. А пока что можешь воспользоваться гостеприимством нашего монастыря. Однако прошу тебя, будь так любезен, воздержись пока от посещений города. Там совсем недавно бушевала страшная эпидемия, и болезнь еще порой дает отдельные вспышки.

Он охотно согласился; настолько охотно, что я с трудом удержалась от смеха. Но ему, конечно, совсем не обязательно было знать, что в городе всего лишь обычная осенняя лихорадка, заставляющая детей чихать и кашлять, но никому особого вреда не причиняющая, разве что самым слабым. Но слово «болезнь» в тот год почти всеми еще воспринималось как «смерть».

– На какое-то время это, конечно, задержит его в монастыре, – сказала матушка Адель, когда мы опять были в полной безопасности за стенами нашего Санси, под крышей моего дома, совсем недавно покрытого тростником.

Люди, проходя мимо, могли, конечно, и в окно заглянуть, да только я этого не боялась. К тому же жители Санси в такой час по большей части сидели дома за обеденным столом или в таверне.

Мы тоже пообедали и весьма сытно – отличным куском баранины из монастыря. Мордочка Перрена так и лоснилась от жира. Даже Франча в кои-то веки согласилась поесть, хотя насытиться таким количеством пищи могла разве что канарейка. Поев, она свернулась клубком на коленях у своей Прекрасной дамы, сунула в рот большой палец и задремала. Ну а мы все решали, как быть.

– Он, конечно, не пойдет туда, где больные есть, – сказала матушка Адель, – но я сомневаюсь, что он так просто уйдет отсюда, уж больно ты ему нужна.

Лиз криво усмехнулась.

– Ему нужны только мои чары. Впрочем, если вместе с чарами ему достанется и мое тело, он возражать не будет. Но по-настоящему ему нужна только моя магическая сила; точнее, то волшебство, которое, как он считает, заключено во мне.

– Но зачем оно ему? – спросила я. – Он что, хочет стать правителем всей Нормандии?

– О нет, – отвечала Лиз, – так высоко он никогда не метил! Он всего лишь хочет быть самым лучшим правителем в Монсальва. Всего лишь. И опять же, если можно будет проложить путь к еще более высокой цели, то вряд ли он от этого откажется.

– Да он ведь так на костер попадет! – сказала матушка Адель. – И ты вместе с ним. Сейчас с ведьмами не больно ласково обходятся.

– А когда с ними ласково обходились? – Лиз нежно перебирала своими длинными пальцами спутанные волосы Франчи. – На юге, в Провансе, им еще хуже приходится. Там инквизиция за каждым еретиком охотится. Но и на севере вряд ли таким, как я, будут рады.

– Мы тоже северяне! – возразила я.

Она полоснула меня взглядом – точно острием ножа коснулась.

– Вы – другое дело. Тут лес рядом. А потому и вы совсем другие.

Я пожала плечами:

– Я лично себя «другой» не чувствую. А что, действительно ли твой король был когда-то простым смертным и правил одним из западных королевств?

– Он никогда не был смертным, – сказала Лиз. – Да, он правил королевством смертных в течение ста лет и даже больше, но под конец все же покинул своих подданных, понимая, как это безжалостно по отношению к ним. Ведь этими людьми правил король, который не мог ни состариться, ни умереть.

– Но по отношению к нему это тоже было безжалостно, – заметила матушка Адель. – Ведь он видел, как один за другим дряхлеют и умирают близкие ему люди. – Лиз изумленно посмотрела на нее, и она прибавила: – Не удивляйся: я ничуть не умнее, чем мне следует быть. Просто я прочитала одну книгу. Захотелось узнать, правдивы ли все эти истории о нем. И в этой книге говорилось, что тот король дал обет навсегда уйти под сень Большого леса и никогда – во всяком случае, на нашем веку – не покидать его.

– Да, это правда, – с горечью подтвердила Лиз. – И этот лес не покинет также никто из тех, что ушли туда с Ним вместе, и никто из тех, что родились уже потом. Большой лес – это куда более широкий мир, чем вы можете себе представить. И ваш собственный мир – это всего лишь самый краешек того широкого мира. И все же там самая настоящая тюрьма! А мне всегда так хотелось вдохнуть воздух вашего мира, мира людей, ощутить на лице прикосновение солнечных лучей, а под ногами – обыкновенную землю!.. Но данная им клятва – клятва, которую он принес задолго до того, как я родилась на свет! – запрещала любому из нас даже думать об этом.

– Но ты, конечно же, думала, – вздохнула матушка Адель. – Молодежь повсюду одинакова!

– Примерно такие слова я и от него слышала. – Лиз была настолько разгневана и напряжена, что говорила еле слышно. – Именно так он и говорил!

– Но он ведь отпустил тебя?

– А как он мог меня остановить? Но он прекрасно знал, что произойдет потом, что стены сомкнутся навсегда, стоит мне приоткрыть их, и никакого возврата уже не будет.

– А ты хотела бы вернуться?

– Тогда не хотела, – сказала Лиз. – А теперь… – Ее пальцы запутались в волосах Франчи, и она осторожно высвободила волнистые пряди. – Этот мир не годится для таких, как я. Здесь меня ненавидят, или боятся, или и то, и другое. Здесь во мне видят вещь, которую нужно либо использовать, либо сжечь. Даже вы, пустившие меня в свой дом и осмелившиеся меня полюбить, отлично знаете, что можете поплатиться за это. И видимо, поплатитесь, хотя вы и очень смелые женщины. И, поплатившись, станете меня ненавидеть.

– Возможно, – сказала матушка Адель. – А возможно и нет. И я совсем не уверена, что ты пробудешь в нашем мире достаточно долго, чтобы с нами что-то такое случилось.

– Я ни за что не вернусь в Монсальва! – отчеканила Лиз.

– Возможно, у тебя просто не будет выбора, – пожала плечами матушка Адель. – Если только ты не сумеешь придумать способ отделаться от милорда Жискара. Мы могли бы, конечно, на некоторое время задержать его в монастыре, но у него целый отряд вооруженных всадников. А у нас нет ни лошадей, ни оружия.

Лиз опустила голову.

– Я знаю, – сказала она. – Ох, это-то я знаю!

– Слишком много ты знаешь! – не выдержала я, вдруг страшно разозлившись; меня уже просто тошнило от этих бесконечных разговоров. – Почему бы тебе не перестать всего лишь знатьи не начать что-то делать?За воротами два десятка воинов, которыми командует негодяй, пожелавший в качестве домашнего животного ведьму завести! Вот и решай: либо сразу ему сдавайся, пока он еще никого из местных жителей не прикончил, либо быстро ищи способ отделаться от него. Он сказал, что ты можешь призвать на землю даже луну с небес. Так призови на его голову громы и молнии!

– Я не могу убивать! – воскликнула Лиз так испуганно, что я поняла: это правда. – Не могу!

– Ты и раньше так говорила, – сказала я. – Значит, все твои знания, все твои чары только на то и годятся, чтобы руки вверх поднять и сдаться? А потом благодарить Господа за то, что ты не желаешь воспользоваться тем, что Он дал тебе?

– Если это действительно Он мне дал, – прошептала Лиз. – А не тот, другой.

– Чистейшей воды ересь! – заявила матушка Адель, но таким тоном, словно ей, в общем-то, было безразлично, ересь это или нет. – Лучше б ты и впрямь подумала как следует, девочка. Ты в таком положении оказалась, потому что все добрую христианку изображала. Ну так он и возьмет тебя, не сомневайся. И еще нас заставит дорого заплатить за то, что приютили тебя.

Лиз встала. На руках она держала крепко спящую Франчу. Она молча постояла, потом положила девочку на постель, заботливо укрыла ее одеялом, поцеловала и только тогда повернулась к нам.

– Хорошо, – промолвила она. – Я сдамся ему. И пусть он отвезет меня назад, в Монсальва.

Матушка Адель вскочила так резко, что, лишь услышав звук пощечины, я поняла, как она разгневана.