Текст книги "Дорога Короля"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Терри Дэвид Джон Пратчетт,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Гарри Норман Тертлдав,Питер Сойер Бигл,Элизабет Энн Скарборо,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Чарльз де Линт,Джон Браннер,Джейн Йолен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

– Как? – Кельвин даже растерялся, не зная, что ему ответить. – Ну, как умирает большинство людей… Скончался, как говорится. – На скулах Кельвина заиграли желваки. – Впрочем, и тебя вскоре постигнет та же участь. Честно говоря, я просто не понимаю, как это тебя до сих пор никто не прикончил. Твоя драгоценная репутация… – Кельвин поджал губы, – для этого достаточно стара!

Однако Рив не обратил на это замечание никакого внимания.

– Ты лукавишь, Кельвин, – сказал он. – Мой вопрос был отнюдь не таким философским. Так как же на самом деле умер Джиллет? Это ты его убил?

– Я? Да с какой стати! – Протест Кельвина был совершенно искренним. – Думаю, он сам призывал смерть. Ведь этот дурак умер, скорее всего, от разбитого сердца.

– Точнее, от тоски по прекрасной вдове Гюшетт… – предложил свой вариант Рив.

Во взгляде Кельвина мелькнула неуверенность.

– Да, возможно, и так.

– …на которой ты якобы женился, – продолжал как ни в чем не бывало Рив, – и которая на самом деле является твоей жертвой и пленницей, хоть и живет в собственном доме.

– Она действительно моя жена! – рявкнул Кельвин, не успев подумать. – Я просил ее руки. А в общественном одобрении своих намерений я не нуждаюсь. И в дурацком благословении церкви тоже. Я попросил ее стать моей, и она моя!

Рив сурово сжал губы; его прищуренные глаза смотрели жестко. Он явно боролся с желанием возразить Кельвину, однако же вместо этого почти ласково заметил:

– Я вижу, ты не возражаешь против моих слов о том, что дом этот принадлежит вдове?

– Тьфу ты! – сплюнул Кельвин. – Так тебя называют Рив Справедливый потому, что ты чересчур честный, или потому, что ты полный дурак? Между прочим, мне этот дом был передан магистратом прилюдно в качестве компенсации за ущерб, нанесенный мне ворюгой Рудольфом, ныне покойным!

Намерения Кельвина относительно Рива, о которых он не раз сообщал Джиллету, становились с каждой минутой все очевиднее. Вот уже несколько лет как Кельвин темной ночной порой в глубине своей черной души видел себя единственным достойным противником таких людей, как Рив. Он считал их самоуверенными нахалами, во все сующими свой нос и навязывающими всем свои воззрения на добродетель, которые им не стоят ничего, а вот их противникам – слишком дорого. Отчасти такое отношение к Риву Справедливому было связано с природной злобностью Дивестулаты, а отчасти с тем, что он отлично понимал: его многочисленные победы над людьми более слабыми, вроде Джиллета, достались ему слишком легко, тогда как, чтобы действительно почувствовать себя героем, ему нужны более достойные противники.

Тем не менее разговор с его давним и естественным врагом пошел совсем не в ту сторону, в какую хотелось бы ему самому. В его планы совсем не входила самооборона: он намерен был только наступать. Рассчитывая перехватить инициативу, Дивестулата снова заговорил:

– Впрочем, мои права на этот дом, как и мои права на вдову Гюшетт, тебя совершенно не касаются. Если у тебя и есть здесь какой-то законный интерес, так это Джиллет. И кстати, позволь спросить: по какому праву ты среди ночи прокрался в мой дом и в мой кабинет да еще и оскорбляешь меня неуместными вопросами и подозрениями?

Рив позволил себе улыбнуться. Надо сказать, улыбка вышла угрожающей. Совершенно не обратив внимания на слова Дивестулаты, он сказал:

– Мое прозвище, Справедливый, связано с качеством монет, то есть имеет отношение к количеству и качеству содержащегося в монете золота. Когда в монете золота нужной пробы сколько полагается, то говорят, что это «честные» или «справедливые» деньги. Ты, возможно, не знаешь, Кельвин Дивестулата, что честность любого человека проявляется в том, какой монетой он платит свои долги?

–  Долги? – Кельвин, не сдержавшись, даже вскочил. Он просто не мог больше сдерживать охвативший его гнев. – Так ты явился сюда, чтобы вести со мной скучные разговоры о каких-то долгах?

– А разве не ты убил Джиллета? – спросил Рив.

– И не думал! Я много чего в жизни сделал, но этого невыносимого остолопа я не убивал! А вот твоими оскорблениями, – заорал он, чтобы Рив не вздумал его остановить, – я уже сыт по горло, и сейчас ты мне скажешь, зачем сюда явился, или я вышвырну тебя в окно и позволю своим собакам тобой поужинать! И никтоне посмеет обвинять меня за то, что я столь жестоко поступил с преступником, вторгшимся без спросу в мой кабинет среди ночи!

– Тебе нет необходимости угрожать мне. – Самообладанию Рива можно было просто позавидовать! – Честным людям нечего меня бояться. А у тебя угроза прямо-таки на лице написана. Я ведь и так готов сказать тебе, зачем пришел. Я, Рив Справедливый, всегда прихожу по зову крови – крови родственной и крови возмездия. Кровь – вот та монета, которой я расплачиваюсь за свои долги; и той же монеты я требую в порядке возмездия. Да, я пришел за твоей кровью, Кельвин Дивестулата!

Уверенность, с какой говорил Рив, пробудила в душе Кельвина неведомое ему доселе чувство страха. И это страшно его разозлило.

– Так значит, ты за моей кровью пришел? – гневно вопрошал он. – А что я такого сделал? Почему ты требуешь моей крови? Говорю же тебе, не убивал я твоего проклятого Джиллета!

– И ты можешь это доказать? – спокойно спросил Рив.

– Конечно!

– Каким образом?

Дрожа от страха, какого он доселе не испытывал, Кельвин выкрикнул:

– Он все еще жив!

Глаза Рива разом померкли и больше не отражали пламени свечей, подобно блесткам слюды. Теперь они были темны и глубоки, как самые глубокие в мире колодцы. И Рив тихо спросил Кельвина:

– Что же ты с ним сделал?

Кельвин смутился. Одна часть его души твердила, что он одержал победу. Вторая знала, что он побежден.

– Он меня забавляет, – хрипло пробормотал Дивестулата. – Я превратил его в свою игрушку. И пока он будет забавлять меня, я буду продолжать с ним играть.

Услышав эти слова, Рив немного отступил от стола и голосом, неумолимым как голос судьи, объявляющего смертный приговор, промолвил:

– Ты только что признался в том, что незаконно бросил человека в темницу и пытал его. Что ж, теперь мне осталось созвать членов магистрата, перед которыми ты и повторишь свое признание. Возможно, одно честное признание вдохновит тебя, и ты признаешься также в иных преступлениях; например в тех, которые совершил по отношению к известной тебе вдове Гюшетт. Но не пытайся бежать, Кельвин Дивестулата. Ибо я буду преследовать тебя, если потребуется, вплоть до небесных врат или до адской бездны. Ты пролил кровь и расплатишься за это собственной кровью.

Еще несколько мгновений Рив Справедливый не мигая смотрел на Кельвина своими темными бездонными глазами, а потом молча повернулся и пошел к двери.

Невнятный вопль вырвался у Кельвина из горла. Он схватил первый попавшийся под руку предмет – бронзовое пресс-папье, достаточно тяжелое, чтобы раскроить человеку череп, – и швырнул в Рива.

Пресс-папье угодило Риву в основание черепа. Удар был страшен, и Рив, споткнувшись, упал на колени.

Кельвин мгновенно выскочил из-за стола и набросился на нежданного гостя. Одной рукой он схватил Рива за волосы и рывком поставил на ноги, а другой – нанес ему удар такой силы, что вполне мог бы его убить, будь Рив немного послабее.

Кровь хлынула у Рива изо рта. Он отшатнулся; ноги под ним подкосились: казалось, они не в силах выдержать его вес, а руки бессильно повисли. Похоже, он был не в силах оказать Убивцу хоть какое-то сопротивление.

И, окрыленный победой, Дивестулата снова бросился на Рива, ибо его душил гнев и терзал страх.

Он обрушивал на своего противника удар за ударом; он бил его по голове, в грудь, в живот. Прямо-таки пришпиленный этими страшными ударами к одному из книжных шкафов, которыми Рудольф Гюшетт некогда любовно обставил свой кабинет, Рив лишь шатался и дергался, но избежать пытки не мог. И ответных ударов не наносил. И не предпринял ни единой попытки как-то отбить атаку Кельвина. Через несколько минут лицо его превратилось в кровавую маску; сломанные ребра потрескивали; сердце работало с перебоями.

Но он все так же держался на ногах и ни разу не упал на пол.

И по-прежнему не сводил с Кельвина своих страшно потемневших бездонных глаз. Было очевидно, что он все понимает и ни на какие компромиссы идти не собирается.

В конце концов Кельвин не выдержал этого спокойного холодного взгляда, в котором не было ни капли страха, и, взбешенный донельзя, с новой силой накинулся на Рива. А потому и не услышал, как дверь кабинета резко распахнулась.

Надо сказать, что жертвы его, преодолев свой страх, совершенно перестали таиться. К тому же открыть эту дверь потихоньку ни у Джиллета, ни у вдовы просто не хватило бы сил. Вдова собрала все свои силы и всю свою волю, поддерживая Джиллета, который даже стоять не мог; ей пришлось буквально тащить его на себе. А сам Джиллет благодаря последним искрам любви и отваги изо всех сил старался удержать в руках старинную и отчасти декоративную алебарду – единственное оружие, которое он и вдова сумели отыскать в огромном доме.

Шаркая ногами, точно жалкие калеки, и почти умирая от невероятного напряжения, они из последних сил преодолели расстояние от двери кабинета до письменного стола и остановились у Кельвина за спиной.

Они двигались страшно медленно и неуверенно, но с каким-то отчаянным упорством, и Рив, увидев их, терпеливо ждал, позволяя своему противнику наносить один страшный удар за другим. И тут наконец Джиллет, собравшись с силами, замахнулся алебардой и размозжил Дивестулате череп. Убивец мертвым рухнул к ногам Рива Справедливого.

И тогда Рив, несмотря на заливавшую лицо кровь, что струилась из десятков страшных ран, улыбнулся.

А Джиллет и вдова Гюшетт дружно потеряли сознание.

Рив наклонился, вытащил у Кельвина из-за обшлага носовой платок и, прижимая его к лицу, подошел к письменному столу. Там он обнаружил графин с бренди и стакан, из которого пил Дивестулата, и наполнил его. Затем вынул из шкафа второй стакан, тоже его наполнил и поднес оба стакана мужчине и женщине, спасшим его от смерти. Он по очереди приподнял каждому голову и помог сделать несколько глотков; после этого оба оказались уже в состоянии сесть, самостоятельно взять стакан и выпить его содержимое.

Убедившись, что с ними все в порядке, Рив отыскал на столе Дивестулаты колокольчик и позвонил. На звонок явился дворецкий, встревоженный поздним звонком, и страшно испугался, увидев, что произошло в кабинете.

– Я – Рив Справедливый, – сообщил ему Рив. – Перед смертью Кельвин Дивестулата признался мне в совершенных им преступлениях, и в частности в том, что получил право на владение этой усадьбой в результате самых бесчестных махинаций. Он признался также и в том, что беззащитную женщину и законную хозяйку этого дома, вдову Гюшетт, превратил в свою жертву, жестоко мучил ее и удовлетворял с нею самые свои грязные желания. Он признался, что бросил в темницу и подверг ужасным пыткам моего родственника, Джиллета из Предмостья, не имея на то никаких законных оснований. Я готов под присягой передать членам городского магистрата признание Кельвина Дивестулаты и сообщить им, что он был убит с моей помощью и при попытке убить меня самого. С этой минуты вдова Гюшетт вновь становится хозяйкой своего дома и всего своего имущества, а также слуг и арендаторов. Если же ты и те, кто у тебя под началом, откажетесь должным образом служить ей, вам придется отвечать и перед судом, и передо мною, Ривом Справедливым. Ты понял меня?

Дворецкий, разумеется, мгновенно все понял. Слугами у Дивестулаты были люди хотя и очень молчаливые, но весьма неглупые и умелые; возможно, кое-кто из них и принадлежал к категории изгоев, но глупцов среди них не водилось. Так что Рив мог вполне спокойно оставить бесчувственных Джиллета и вдову на полу в кабинете; там они были в полной безопасности.

Вот только они никогда больше его не видели.

Как и обещал Рив, он незамедлительно переговорил с членами городского магистрата. И уже ранним утром те прибыли в усадьбу с отрядом пикейщиков и с целым ворохом судебных постановлений. Они подтвердили, что получили свидетельские показания от Рива Справедливого, и занялись просмотром гроссбухов Дивестулаты, в результате чего тут же получили реальные доказательства того, что сказал им Рив. Ну а Джиллет и вдова подтвердили остальное. Но сам Рив исчез и больше в Предмостье не появлялся. Вместе с его исчезновением закончилась и та история, что заставила его прийти туда. И теперь о нем рассказывали уже совсем другие истории.

В общем, все было так, как и всегда, раз дело касалось Рива Справедливого.

Сразу же после окончания судебных слушаний из жизни Джиллета навсегда ушла и вдова Гюшетт. В тот страшный час именно она освободила Джиллета из оков, вывела из темницы и практически на себе притащила в кабинет Дивестулаты, дабы он мог совершить свой первый и последний в жизни настоящий подвиг. Однако же, как она говорила и прежде, после смерти любимого мужа она не пожелала снова выйти замуж; а после того, что сделал с нею Кельвин Убивец, даже видеть рядом с собой мужчин не могла. Правда, чтобы как-то отблагодарить Джиллета, она полностью выплатила его долг ростовщику. А затем закрыла для него двери своего дома. Как, впрочем, и для всех других представителей противоположного пола с их приворотными зельями и надеждами завоевать сердце хорошенькой вдовушки. В скором времени большой господский дом превратился в своего рода приют, где попавшие в беду, а порой и совсем пропащие женщины всегда могли обрести кров и хлеб и прибегнуть к помощи вдовы; а больше там никого не привечали.

А Джиллет, сперва уверенный – и, возможно, искренне, – что будет любить вдову Гюшетт до конца дней своих, вдруг обнаружил, что совершенно по ней не тоскует. Да если честно, он и Рива Справедливого старался не вспоминать. В конце концов, что у него, бедного крестьянина, с ними общего? Вдова слишком богата, а Рив слишком суров и строг. К тому же Джиллет считал, что и так выиграл немало: историю о своем приключении и понимание того, сколь велика сила воображения.

В тех историях, что рассказывали о нем и Риве Справедливом, упоминалось, разумеется, что это именно он, Джиллет из Предмостья, нанес страшный удар Кельвину Убивцу и сразил его наповал.

И теперь воображение подсказывало Джиллету, что Рив Справедливый все-таки приходится ему родственником.

Терри Пратчетт
МОСТ ТРОЛЛЕЙ
(Перевод А. Жикаренцева)

С гор дул пронизывающий ветер, наполняя воздух острыми ледяными кристалликами. В такую погоду волки из горных лесов спускаются в деревни, а в глубине чащоб взрываются замерзшие деревья.

В такую погоду все нормальные люди сидят дома, перед своими очагами, и рассказывают друг другу древние предания про героев.

Лошадь была очень старой. И наездник был стар. Лошадь выглядела ходячей стойкой для швабр, а человек не падал с ее спины лишь потому, что даже на это у него не было сил. Несмотря на жалящий ветер, всадник был облачен лишь в крошечный кожаный килт. Плюс грязная повязка на коленке.

Всадник вынул изо рта отсыревший окурок и затушил его о ладонь.

– Ага, – сказал он. – Мы почти на месте.

– И что дальше? – отозвалась лошадь. – Почти на месте… А вдруг у тебя снова голова закружится? И твоя спина… Она тебя опять подведет, а меня сожрут. Я на тебя очень обижусь.

– Ничего такого не случится, – пожал плечами всадник.

Он кряхтя спустился с лошади на холодные камни и подул на пальцы. Немного согревшись, всадник вытащил из притороченной к лошади поклажи зазубренный, как тупая пила, меч и сделал пару пробных выпадов.

– Мастерство не пропьешь, – поморщился он и прислонился к дереву. – Проклятье, этот меч с каждым днем становится все тяжелее…

– Знаешь, завязывай-ка ты, – посоветовала лошадь. – Тебе давно пора на пенсию. В твоем-то возрасте шастать по горам… Неправильно это.

Всадник страдальчески закатил глаза.

– Чертов аукцион… Никогда не покупай то, что раньше принадлежало волшебнику, – покачал головой он, обращаясь к ветру. – Я осмотрел твои зубы, проверил копыта, а вот послушатьтебя как-то не сообразил.

– Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь… – философски откликнулась лошадь.

Коэн-Варвар продолжал опираться спиной о дерево. Он не был уверен, хватит ли у него сил снова выпрямиться.

– За свою жизнь ты, должно быть, немало сокровищ накопил, – продолжала лошадь. – Мы могли бы поехать к Краю. Как тебе такая мысль? Там, кстати, тепло. Нашли бы себе уютный пляж, построили дворец… А, что скажешь?

– Нет у меня никаких сокровищ, – ответил Коэн. – Что-то потратил. Что-то пропил. Что-то роздал. Нету, в общем.

– Но на старость ты же должен был откладывать?!

– Честно говоря, я никогда не думал, что доживу до старости.

– Однажды ты умрешь, – сказала лошадь. – Может быть, даже сегодня.

– Знаю. Зачем, по-твоему, я сюда приехал?

Лошадь повернулась и посмотрела вниз, в ущелье. Тракт был изрыт колдобинами, а сквозь булыжники уже начали пробиваться молодые деревца. Со всех сторон тракт окружал лес. Через несколько лет никто и знать не будет, что здесь когда-то была дорога. Похоже, об этом уже никто не знает…

– Так ты ехал сюда, чтобы умереть?

– Нет. Но есть кое-что, что я всегда хотел сделать. С самого детства.

– Да?

Коэн попытался выпрямиться. Ноги его хрустнули и заскрипели, сухожилия запульсировали алыми всполохами.

– Мой отец, – прохрипел он, но тут же взял себя в руки и уже нормальным голосом продолжил: – Мой отец как-то сказал мне…

Тут ему опять пришлось прерваться, чтобы глотнуть воздуха.

– Сынок, – подсказала лошадь.

– Чего?

– Сынок, – повторила лошадь. – Так все отцы обращаются к своим сыновьям, когда намереваются поделиться с ними какой-то мудростью. Известный факт.

– Вообще-то это мое воспоминание, если ты вдруг не заметила.

– Прости.

– Так вот… Сынок… Ладно… Допустим, так и было… «Сынок, – сказал он, – если в схватке один на один ты сумеешь победить тролля, считай, ты можешь все на свете».

Лошадь непонимающе моргнула. Потом повернулась и опять глянула вниз, на поросший деревцами тракт, ведущий через мрачное ущелье. Внизу был каменный мост.

У нее появилось некое кошмарное предчувствие.

Она нервно переступила с ноги на ногу, бряцнув подковами о крошащийся булыжник.

– А может, лучше к Краю? – предложила она. – Там тепло…

– Нет.

– И вообще, что толку убивать тролля? Ну, убьешь ты его и что получишь?

– Мертвого тролля. В этом весь смысл. Кроме того, вовсе не обязательно его убивать. Главное – победить. Мы будем биться, как мужчина с… троллем. Если я этого так и не попробую, мой отец перевернется в своем погребальном холме.

– По-моему, ты говорил, что именно твой отец выгнал тебя из родного племени, когда тебе было всего одиннадцать?

– И правильно сделал! Он научил меня крепко стоять на ногах других людей. И нелюдей тоже. Иди-ка сюда…

Лошадь приблизилась. Коэн ухватился за луку седла и наконец-то выпрямился.

– И ты собираешься биться с троллем?! – хмыкнула лошадь.

Коэн пошарил в котомке и вытащил мешочек с табаком. Ветер яростно вгрызался в его спину, пока он сворачивал новую тощую самокрутку.

– Собираюсь, – наконец ответил Коэн.

– И ты тащился в такую даль только ради этого?

– Пришлось, – откликнулся Коэн. – Когда ты последний раз видела мост, под которым жили бы тролли? Когда я был молод, таких мостов были сотни, тысячи. А теперь троллей больше в городах, чем в горах. Жиреют там, тепло им, хорошо… Неужели мы за это сражались? Все, хватит разговоров, поехали.

По зажатой между высоких гор долине, среди снегов, бурлила мелкая, предательская речушка, через которую был перекинут мост. Вот в таких-то местах и живут…

Из-за парапета вылетела серая фигура и неуклюже приземлилась прямо перед лошадиным носом. Фигура угрожающе взмахнула дубиной.

– Ага! – громко взревела она.

– Ого, – удивилась лошадь.

Тролль растерянно мигнул. Даже зимой, в самые лютые морозы, проводимость кремниевого мозга тролля крайне невысока. Только спустя некоторое время тролль сообразил, что в лошадином седле никого нет.

А потом тролль еще раз мигнул, поскольку неожиданно ощутил, как ему в загривок уперлось острие ножа.

– Привет, – раздался рядом с его ухом чей-то голос.

Тролль сглотнул. Очень осторожно.

– Слушай, – забормотал он, – это же традиция… На таком мосту человек просто обязан столкнуться с троллем. Кстати, – добавил он, когда до его головы наконец доползла очередная мысль, – а как так вышло, что я не услышал, как ты ко мне подкрадываешься?

– Потому что я очень хорошо умею подкрадываться, – пояснил старик.

– Точно, – подтвердила лошадь. – За всю свою жизнь он столько раз подкрадывался – ты столько перепуганных обедов не сожрал.

Тролль наконец отважился повернуть голову чуть вбок.

– Вот проклятье! – выругался он. – Ты кем себя вообразил? Коэном-Варваром?

– А ты меня кем вообразил? – в ответ спросил Коэн-Варвар.

– Он умный, – продолжала лошадь, – он обмотал свои колени тряпками, иначе бы ты услышал, как они постукивают…

Лишь спустя некоторое время тролль все понял.

– Ух ты! – выдохнул он. – На моем-то мосту! Вот это да!

– Что «да»? – спросил Коэн.

Тролль вдруг вывернулся из его захвата и отчаянно замахал руками.

– Все нормально! Все нормально! – тараторил он наступающему Коэну. – Ты меня победил! Я не спорю! Вот только семью позову, ладно? Иначе мне никто не поверит… Коэн-Варвар! На моем-то мосту!

Его гигантская каменная грудь еще сильнее раздулась.

– Черт возьми, мой деверь вечно хвастает своим здоровенным деревянным мостом, жена только об этом и говорит. Ха! Вот бы сейчас увидеть его лицо!.. Да что же это я? Говорю, говорю… Представляю, что ты обо мне думаешь…

– Гм… – откликнулся Коэн.

Тролль бросил дубину и схватил Коэна за руку.

– Меня зовут Слюдой, – сообщил он. – Великая честь! Ты и представить себе не можешь, какая это для меня честь!

Он перегнулся через парапет.

– Берилл! Иди сюда! И детей веди!

Он повернулся обратно к Коэну, лицо его сияло от счастья и гордости.

– Берилл все время зудит: мол, переезжать нам нужно, найти работу получше, а я ей – наши предки уже столько поколений живут под этим мостом, всегда были тролли под Мостом Смерти. Традиция, понимаешь?

Гигантская троллиха, сжимая под мышками по тролленку, взобралась по крутому берегу на мост. Следом за ней хвостиком поднялись еще несколько маленьких троллей. Все они выстроились за спиной у отца и большими глазами уставились на Коэна.

– Это Берилл, – представил тролль. Его жена смерила Коэна злобным взглядом. – А это, – он вытолкнул вперед свою хмурую маленькую копию, держащую в руках миниатюрное подобие тролльей дубины, – мой сынок. Щебнем зовут. Кремень, а не пацан. Вот кто заменит меня под мостом, правда, Щебень? Смотри, сынок, это Коэн-Варвар! Представляешь? На нашем-то мосту! Это тебе не какие-то старые, толстые, мягкотелые купцы, которыми так хвалится твой дядя Колчедан, – продолжал тролль, обращаясь к сыну и в то же время поглядывая с ухмылкой на свою жену, – это настоящий герой, прям как в старину.

Жена тролля внимательно оглядела Коэна.

– Значит, он очень богатый? – спросила она.

– Богатство тут ни при чем, – махнул лапой тролль.

– Ты что, убьешь нашего папу? – подозрительно осведомился Щебень.

– Ну конечно, – строго произнес Слюда. – Это же его работа. А потом меня прославят в песнях и преданиях… Это же Коэн-Варвар, не какой-нибудь деревенский придурок с вилами. Знаменитый герой! Он смотрите куда забрался, чтобы с нами встретиться, так что ведите себя вежливо. Прости его, господин, – добавил он, повернувшись к Коэну. – Нынешние дети… Ну, ты понимаешь…

Лошадь захихикала.

– Послушай… – начал было Коэн.

– Отец рассказывал мне про тебя, когда я был еще маленьким камешком, – перебил его Слюда. – Так и говорил: «Коэн-Варвар – настоящий пеликан нашего мира».

На некоторое время воцарилось молчание. Коэн гадал, при чем тут пеликан, а Берилл не сводила с него каменного взгляда.

– Какой-то жалкий старикашка, – наконец сообщила она. – И что в нем особенного? Если он такой героический, то почему не богатый?

– Да нет, ты не понимаешь… – запротестовал Слюда.

– Так вот чего мы всю жизнь ждали? – язвительно осведомилась троллиха. – Столько лет торчим под этим захудалым мостом, который к тому же и течет! И кого, спрашивается, мы дожидались? Старикашку с перебинтованными коленями? Ну почему я не послушалась мать? А после тебя что, наш сын будет сидеть под этим мостом, ждать, когда его наконец прибьет следующий старикашка? Так ты представляешь троллью жизнь? Все, мое терпение лопнуло!

– Ну, Берилл…

– Ха! Ты слышал, чтобы Колчедан хоть раз поймал какого-нибудь старикашку?! Не слышал. Потому что по его мосту ездят только купцы – большие и толстые! Вот он в своей жизни кое-чего добился. А ведь он звал тебя к себе!

– Я скорее червей жрать буду!

– Червей? Ха! Когда последний раз тут проползал червяк?

– Э-э, – встрял Коэн. – Слушай, по-моему, нам стоит переговорить.

Опираясь на меч, он отошел в дальний конец моста. Тролль, постукивая костяшками, последовал за ним.

Коэн нашарил свой мешочек с табаком. Затем поднял голову и протянул троллю мешочек.

– Покурим? – предложил он.

– Эта штука может тебя убить, – отозвался тролль.

– Да. Но не сегодня.

– И не болтай там долго! Тоже мне, дружка нашел!.. – проревела Берилл со своего края моста. – Тебе еще на лесопилку идти! Сланец и так на тебя ругался! Думаешь, он будет держать место специально для тебя?

Слюда печально улыбнулся Коэну.

– Вообще-то она добрая и отзывчивая, – сказал он.

– И запомни, из реки я тебя вытаскивать больше не буду! – продолжала орать Берилл. – Расскажи-ка своему новоявленному дружку, как ты резвишься с приятелями-козлами, господин Большой Тролль!

– Ты дружишь с козлами? – удивился Коэн.

– Понятия не имею, о каких таких козлах она говорит, – поморщился Слюда. – Просто она слегка разозлилась.

Закончив свою речь, Берилл увела маленьких троллей обратно в темноту под мостом.

– Видишь ли, – проговорил Коэн, когда они наконец остались одни, – я вовсе не собирался тебя убивать…

Лицо тролля удрученно вытянулось.

– Да?

– Я думал просто скинуть тебя с моста и забрать все твои сокровища.

– Да?

Коэн ободряюще похлопал тролля по спине.

– Понимаешь, – добавил он, – мне всегда нравились… парни, которые помнят традиции. Нашей стране сейчас очень не хватает традиций.

Тролль разом вытянулся по стойке «смирно».

– Рад стараться, сэр! – пролаял он. – Вот мой сынок хочет пойти в город работать. А я ему и говорю: под этим мостом тролли жили аж пятьсот лет…

– Так что ты сокровища отдай, – перебил его Коэн, – и я поеду.

Лицо тролля прорезали панические трещины.

– Сокровища? Понимаешь… Дело в том, что… у меня нет никаких сокровищ, – наконец проговорил он.

– Да ладно тебе рассказывать, – хмыкнул Коэн. – С таким-то замечательным мостом ты не нажил себе сокровищ? Ни в жизнь не поверю.

– Мост действительно замечательный, да только этой дорогой никто уже не пользуется, – пояснил Слюда. – Ты первый, кто появился здесь за много-много месяцев. Берилл вот все твердит, что надо было мне идти к ее братцу, он приглашал, когда через его мост новый тракт проложили, но, – тролль повысил голос, – я ей все время отвечаю, что под этим мостом тролли жили аж…

– Да, да, это я уже слышал, – кивнул Коэн.

– Отличный мост, честно скажу, разве что камни последнее время выпадают, – продолжал тролль. – А каменщики сейчас столько за работу дерут, ты не поверишь… Чертовы гномы. Никогда им не доверял. – Он наклонился к Коэну. – Вообще-то чтобы сводить концы с концами, мне пришлось на три дня в неделю устроиться на лесопилку к деверю.

– По-моему, ты говорил, что твой деверь работает под мостом? – удивился Коэн.

– Это другой. У моей жены больше деверей, чем у собаки блох, – ответил тролль и печально воззрился на бурлящую внизу реку. – Один – купец в Кисловодье, древесиной приторговывает, у второго – мост, а у третьего, у самого большого и толстого, – лавка в Горькощучье. Вот скажи, разве ж это работа для тролля?

– Ну, хоть один из них не ушел из мостового дела, – пожал плечами Коэн.

– Не ушел? Да Колчедан целый день в будке сидит и с людей берет серебряную монету за проход… Хотя что я говорю, целый день… Половину времени вообще где-то шляется! Гнома себе нанял и платит ему за то, чтобы тот в будке его подменял. А еще называет себя троллем! Издали глянешь – не тролль, человек какой-то…

Коэн понимающе кивнул.

– Представляешь, – взмахнул руками тролль, – и мне с этими типами каждую неделю ужинать приходится! Со всеми тремя! И выслушивать, что надо, мол, идти в лапу со временем…

Тролль отвернулся от воды и грустно посмотрел на Коэна.

– Вот скажи, что такого плохого в сидении под мостом? – спросил он. – Я же тролль! Меня растили и воспитывали, чтобы я сидел под мостом. Одна надежда: когда помру, Щебень меня заменит. А что, спрашивается, в этом плохого? Под каждым мостом должен жить тролль. А иначе зачем все это? Для чего?

Тролль и человек угрюмо оперлись на парапет и снова уставились на пенную воду.

– Знаешь, – медленно проговорил Коэн, – я помню времена, когда человек мог доехать до самых Клинковых гор и не встретить на своем пути ни единой живой души. – Он провел пальцем по лезвию своего огромного меча. – А если и встретить, то очень ненадолго…

Коэн швырнул в реку окурок и выпрямился.

– А теперь повсюду фермы. Маленькие такие фермочки, и управляют ими мелкие людишки. Заборов понастроили… Куда ни глянь: фермы, заборы да мелкие людишки.

– Она, конечно, права, – продолжал свой внутренний монолог тролль. – Всю жизнь из-под моста выскакивать – карьеры тут никакой…

– Разумеется, – согласился Коэн, – против ферм я ничего не имею. Или против тех же фермеров. Они должны быть. Просто раньше они были далеко, а теперь – совсем рядом.

– Все течет, – говорил тролль. – Все меняется. Вот мой деверь, который Сланец… Лесопилка! Сам подумай, тролль, управляющий лесопилкой! Ты бы видел, во что он превратил Тенелесье!

Коэн удивленно поднял голову.

– Это какое Тенелесье? То самое, где живут огромные пауки?

– Живут? Нет там больше никаких пауков. Одни пни.

– Пни? Пни?Слушай, такой отличный лес был. Ну… темный, зловещий – настоящий, одним словом. Таких зловещих лесов, наверное, и не осталось больше. Помню, тебя там до самых костей пробирало…

– Что, по острым ощущениям соскучился? Так я тебе их обеспечу… Сланец там теперь елочки сажает, – фыркнул Слюда.

– Елочки?!

– Это не его идея была. Он березу от дуба не отличит. Это все Глинина затея. Он его уговорил.

У Коэна закружилась голова.

– Что еще за Глина?

– Я же рассказывал – у меня тридеверя. И Глина тоже в купеческом деле. Так вот, он сказал Сланцу, что, если землю заново озеленить, ее легче будет продать.