Текст книги "Дорога Короля"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Терри Дэвид Джон Пратчетт,Пол Уильям Андерсон,Роберт Сильверберг,Гарри Норман Тертлдав,Питер Сойер Бигл,Элизабет Энн Скарборо,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Чарльз де Линт,Джон Браннер,Джейн Йолен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)

Лиз стояла бледная, прижимая руку к щеке. На белой коже расплывалось яркое красное пятно. Она выглядела совершенно ошеломленной.

– И это все, на что ты способна? – рявкнула матушка Адель. – Способна только трусливо прятаться да скулить? Твердить во всеуслышание, что никогда не сдаешься без боя, а при первой же настоящей угрозе сдаться на милость победителя?

– Разве я могу что-то еще? – сердито выкрикнула Лиз.

– А ты подумай, – спокойно сказала ей матушка Адель и вышла за порог.

Ночь прошла на удивление спокойно. Я крепко уснула, а когда проснулась, удивилась еще больше: Лиз по-прежнему сидела у очага. Причем в той же позе, что и накануне вечером, когда я пошла спать: согнув ноги в коленях, насколько ей позволял большой живот, и едва заметно раскачиваясь.

Она, впрочем, довольно быстро очнулась, когда я встала и прошла мимо. И тут же принялась растапливать очаг, наливать в котелок воду и заниматься прочими хозяйственными делами, которые сама вменила себе в обязанность. Вела она себя, в общем, как обычно, но я успела заметить дорожки слез у нее на щеках.

Когда же она наконец выпрямилась, охая и хватаясь за поясницу, как и все беременные женщины со времен матушки Евы, то лицо у нее было такое, что я сразу приготовилась услышать: «Все. Сейчас я иду в монастырь».

Я пошла с нею вместе. Утро было серое, за ночь сильно похолодало; в воздухе чувствовался легкий морозец. На этот раз я надела свое лучшее платье и самый красивый платок, а сверху накинула шерстяной плащ Клоделя. Мне казалось, что это вроде как мои доспехи. А для Лиз доспехами служили ее красота и моя голубая накидка, которую я соткала себе к свадьбе. Как и всегда, она держалась очень скромно, как самая обычная женщина. Во всяком случае, не такая знатная, какой она на самом деле была. Обаяние – кажется, так называла это матушка Адель – вот чем она всех брала. Только в то утро обаятельной ее назвать было трудно. Да и на обычную женщину она была похожа не больше, чем ангел гнева, изображенный на алтаре.

Мессир Жискар встретил нас неподалеку от монастыря верхом на своем огромном жеребце. Воины тоже были при нем. Он улыбался, глядя на нас с высоты своего седла.

– Доброго утра вам, добрые женщины, – приветствовал он нас.

Но мы не улыбнулись в ответ, а Лиз даже не замедлила шаг, словно Жискара там и не было. Я вела себя осторожнее и, как оказалось, глупее: он сразу заметил, что я смотрю на него, и всю силу своей улыбки устремил на меня.

– Хочешь проехаться со мной верхом, Жаннетт Лакло? Здесь недалеко, я понимаю, но моему Фламбару доставит удовольствие понести тебя на спине.

Я постаралась все свое внимание сосредоточить на Лиз, но рыжий жеребец упорно шагал рядом со мною. Глаз я не поднимала, хоть и чувствовала, что глаза Жискара так и сверлят мне затылок. Еще мгновение, понимала я, и он схватит меня, кинет через седло и…

– Да успокойся ты! – сказал он несколько надменным тоном. – Я вовсе не дьявол во плоти. И если ты мне нравишься – а ты вполне достойна того, чтобы нравиться мужчинам, – что ж тут страшного? Я тебе ничего плохого не сделаю. Скажи, разве тебе не хотелось бы жить в красивом доме и носить платья из шелка?

– И рожать тебе бастардов? – спросила я, по-прежнему на него не глядя. – Спасибо, не хочу! Я отказалась от подобных развлечений шесть лет назад во время Великого поста.

Он засмеялся.

– Такая хорошенькая и такая умница в придачу! Да ты настоящий бриллиант в этой навозной куче!

Я резко остановилась.

– Санси – не навозная куча!

Я настолько разозлилась, что даже осмелилась на него глянуть. Он же, казалось, ничуть не рассердился. Напротив, он продолжал весело усмехаться.

– Ишь, какая горячая! Мне как раз такие и нравятся! – воскликнул он.

И вдруг его жеребец, изогнув шею, попытался меня укусить. Тут уж я сдерживаться не стала и как следует его огрела. Жеребец испуганно шарахнулся, а его хозяин едва не упал и злобно выругался. Наконец-то и я позволила себе рассмеяться! И увидела, что мы уже подошли к воротам монастыря. Я поздоровалась с сестрой-привратницей, и мы направились в приемную аббатисы.

– Я вернусь назад вместе с тобой! – заявила Лиз.

Мы снова сидели в гостиной матушки Адели. Правда, на этот раз Жискар прихватил с собой адъютанта – то ли для охраны, то ли в качестве свидетеля, не знаю. Этот офицер стоял за креслом своего господина и молча смотрел на нас, но все его мысли легко было прочитать по лицу: каким-то слабым женщинам ни за что не выстоять против его повелителя!

Лиз сидела, сложив руки на коленях и как бы обнимая ими свой огромный живот; пальцы она то сплетала, то расплетала.

– Я думала всю ночь, – сказала она, – но ничего больше не придумала. Я отдам тебе то, что ты просишь, Жискар. И вернусь с тобой в Монсальва.

Я открыла было рот, но поняла, что говорить сейчас не время и не место. Мессир Жискар был явно доволен. Лицо матушки Адели осталось совершенно бесстрастным.

– Ты, значит, так решила? – спокойно спросила она у Лиз.

– Да, – сказала Лиз, и мессир Жискар улыбнулся ей самой своей обворожительной улыбкой.

– Я позабочусь, чтоб тебе не пришлось жалеть о своем решении, – заверил он ее.

Лиз посмотрела на него в упор. Посмотрела так, как обычные люди не смотрят. И я услышала, что он затаил дыхание, а его адъютант в ужасе скрестил пальцы, надеясь защитить себя от нечистой силы, и осенил себя крестом.

Лиз улыбнулась и сказала адъютанту:

– Это тебе не поможет, Рэмбо.

Тот густо покраснел, а Лиз снова всю силу своего взгляда устремила на Жискара.

– Да, я вернусь с тобой в Монсальва, – повторила она. – И стану твоей ведьмой. И, если захочешь, твоей любовницей – но после того, как родится моя дочь. Ведь мне, изгою, в конце концов, больше не на что рассчитывать. И в этом мире у меня нет ни средств к существованию, ни родных.

Его радость явно угасала. Но в моей душе радость пока что пробудиться не успела. Однако по лицу Лиз, по ее какой-то свирепой улыбке я видела, что она и не думает сдаваться!

– Но прежде чем я покину Санси, – продолжала Лиз, – и прежде чем ты примешь меня в своем доме, ты должен знать, что именно тебе досталось.

– Я и так знаю, – бросил он, пожалуй чересчур резко. – Ты колдунья. И ты никогда не состаришься, никогда не утратишь своей красоты. Огонь готов служить тебе. Звезды сходят с небес, стоит тебе позвать их…

– Да, и люди тоже мне служат, – промолвила она тихо, – когда я этого хочу.

На мгновение в его глазах мелькнула неприкрытая алчность, и он постарался скрыть ее, но не очень умело, точно жадный мальчишка.

– А еще ты способна заглянуть в будущее. Мне об этом Эймерик сказал.

– Вот как? – Лиз удивленно изогнула бровь. – А он обещал мне, что никому не скажет.

– Я заставил его сказать. Правда, к этому времени я уже и сам догадался – ведь он многое мне рассказывал.

– Он никогда не умел ничего скрывать, – сказала Лиз. – Да, у меня есть и этот дар.

– Величайший дар, – промолвил он. – И поистине ужасный!

– Значит, у тебя хватает ума понимать это? – усмехнулась Лиз. – А может, тебе просто кажется, что ты это понимаешь?

Она встала, и адъютант Жискара испуганно от нее шарахнулся. Сам же милорд сидел неподвижно и лишь немного прищурил глаза. Лиз вышла на середину комнаты и остановилась прямо перед ним. Рука ее лежала на вздувшемся животе, словно защищая его от опасности.

– Хорошо, давай заключим сделку, господин мой. Я согласна уступить твоему желанию, но прежде чем ты увезешь меня отсюда, я бы хотела прочесть твою судьбу. И если тогда ты по-прежнему будешь уверен, что именно я должна играть в ней главную роль, то бери меня и делай со мной все, что хочешь.

Он явно почувствовал ловушку. Да и я ее почувствовала, хоть и не была столь знатного рода, как Лиз.

– Отлично задумано! – сказал он. – Теперь тебе осталось только предсказать мне скорую смерть и таким образом от меня отделаться!

– Нет, – возразила она, – я совсем не твою смерть вижу. И я скажу тебе правду, Жискар. Даю слово.

– Поклянись на кресте! – потребовал он.

Она коснулась креста на груди матушки Адели и поклялась. Матушка Адель сидела как истукан, не произнося ни слова. Она, как и я, ждала, что будет дальше.

Поклявшись, Лиз перекрестилась и что-то неслышно прошептала; должно быть, она молилась: было видно, как шевелятся ее губы. Затем она опустилась перед Жискаром на колени и взяла его руки в свои. Я видела, что он сперва будто окаменел, а потом, похоже, хотел вырваться и убежать, но она не пустила. Когда он немного расслабился и обмяк, Лиз посмотрела ему прямо в глаза. И снова он дернулся, словно желая освободиться, и снова она не выпустила его рук.

Я до боли стиснула пальцы. Сердце в груди бешено колотилось. Никаких громов и молний не последовало. И никаких клубов пахнущего серой дыма тоже. Я видела перед собой лишь хрупкую фигурку женщины на сносях, закутанной в мою голубую накидку. В тишине отчетливо звучал ее тихий нежный голос.

Она читала Жискару его будущее, словно по книге. Как он отправится из Санси верхом, а она последует за ним. Как они вернутся в Руан. Как там разгорится война, которая продлится долгие годы. Как снова вернется «черная смерть», а потом и еще раз. Как он будет храбро сражаться на поле брани, как переживет «черную смерть», а потом испытает мгновения великой славы. И она, Лиз, всегда будет с ним рядом: вечно юная, вечно прекрасная, вечно заботящаяся о его благе.

– Всегда, – сказала она. – Всегда буду я с тобою, во сне и наяву, во время войны и во время мира, в твоем сердце и в мыслях твоих. Я стану сутью твоей души, неотделимой частью твоего существа. Каждый твой вздох, каждый взгляд, каждая мысль – все это будет моим. Ты будешь блюсти чистоту, Жискар, ты будешь принадлежать мне одной и сможешь любить только меня. Ибо ни один из твоих поступков не будет совершен без моего ведома. Так было когда-то у нас с Эймериком – безупречная любовь и безоговорочное доверие друг к другу. Так будет и у нас с тобой.

Она умолкла, но еще долго никто из нас не осмеливался и пальцем пошевелить. Губы мессира Жискара были приоткрыты, и он так хватал ртом воздух, будто задыхался. Я бы сказала, что он вообще был далеко не в лучшем состоянии – такими мужчин лучше не видеть.

Лиз улыбнулась с какой-то пугающей нежностью.

– Ну что, Жискар, хочешь взять меня с собой? Хочешь обрести ту славу, которую я могу тебе дать?

Он резким движением вырвался из ее рук, и от этого рывка она упала на пол.

Я бросилась на него с кулаками. Потом отвернулась и опустилась на пол рядом с Лиз. Она лежала, согнувшись пополам.

И смеялась! Смеялась точно безумная. Смеялась до тех пор, пока из глаз у нее не полились слезы.

Когда Лиз наконец перестала смеяться, Жискара рядом уже не было. Она, совершенно обессилев, прильнула к моей груди, и вскоре все платье у меня промокло от ее слез.

– Неужели ты действительно могла все это сделать? – спросила я ее.

Она молча кивнула и попыталась сесть. Я помогла ей и подала свой платок, чтобы она могла вытереть лицо.

– Я и с тобой тоже могу это сделать, – сказала она, и голос ее звучал холодно. – Я могу слышать, видеть, чувствовать любую мысль в душе любого человека. Я могу узнать о всех его надеждах и мечтах. Могу почувствовать его ненависть и его любовь, его страхи и восторги… Все на свете! – Она судорожно прижала свои тонкие пальцы к вискам. – Все!

Я обняла ее, я баюкала ее как ребенка. Не знаю уж почему, но мне совсем не было страшно. Наверное, я все свои страхи уже пережила. К тому же она ведь жила в моем доме с Михайлова дня, и если что-то и осталось от нее скрытым, так только в таких глубинах моей души, что мне и самой, пожалуй, было до них не докопаться.

Она все плакала и плакала, рыдания разрывали ей грудь.

– Я всегда была самой лучшей – так говорил мой отец. Лучшей у нас в лесу. Я могла лучше всех защитить, лучше всех умела и рушить стены, и восстанавливать их. И я лучше всех была приспособлена к тому, чтобы жить среди людей. Вот я и бросила вызов всему своему народу: нарушила запрет и вышла из леса. И в вашем мире я вполне преуспела. Я отлично научилась жить, как живут люди. Но я не могла одного: умереть, как умирают они! Этого я не могла… – Голос ее зазвенел от слез. – Я так хотела умереть вместе с Эймериком! Но не способна была даже заболеть!

– Ох, тише, тише! Грех какой! – Над нами воздвиглась матушка Адель, уперев руки в бока. Она ненадолго вышла после позорного бегства Жискара и теперь снова вернулась, похоже ничуть не смущенная произошедшим и не испытывающая никакого страха перед этой лесной колдуньей. – Знаешь, если бы ты действительно хотела броситься в могилу любимого, то уж, конечно же, нашла бы способ сделать это. В том, чтобы убить себя, не больше «не могу», чем в том, чтобы убить кого-то другого. Тут главное – «ни за что не стану» и еще «пожалейте меня, пожалуйста!»

Мне показалось, что в эту минуту Лиз могла запросто убить ее. Ох, ей бы это ничего не стоило! Но, к счастью, что-то ее остановило – что бы это ни было: «не могу», «не хочу» или же простое удивление.

Она с трудом поднялась на ноги – впервые она двигалась не так грациозно, как обычно. Даже красота ее, казалось, померкла; бледность заливала лицо, и черты его были какими-то слишком резкими, уши, нос, скулы и подбородок странно заострились…

Впрочем, матушка Адель смотрела на Лиз без малейшего сочувствия.

– Ну что, отделалась от милорда? – спросила она. – Весьма умело, надо отметить. Да он теперь скорее сам в ад спустится, чем снова в Санси вернется! Но ты, я полагаю, прекрасно понимаешь, что он может дать показания под присягой и призвать на помощь Святую Инквизицию. И уж она нас покарает, будь уверена! Да твой Жискар способен сжечь дотла весь Санси за то, что ты с ним сделала!

– Нет, – отвечала Лиз твердо. – Этого он никогда не сделает. Об этом я позаботилась.

– Хм… Позаботилась?

Даже Лиз не сумела выдержать гневный взгляд матушки Адели и прикрыла лицо руками. А потом бессильно уронила руки и промолвила:

– Я заставила его сделать только то, чего ему больше всего хотелось.

– Но ты его заставила!

– А ты бы предпочла, чтобы он вернулся сюда с огнем и мечом?

С минуту они смотрели друг другу в глаза, точно сами превратились в меч и огонь. Наконец матушка Адель покачала головой и вздохнула:

– Ладно, что сделано, то сделано. И, если честно, я бы не хотела как-то переменить сделанное. Хотя за это мне придется дорого заплатить, наложив на себя епитимью. А ты… ты, наверное, за все уже расплатилась сполна. Ведь тебе вообще не следовало покидать свой лес…

– Нет, – прервала ее Лиз, – я так не думаю. Но мне действительно не следовало оставаться здесь так долго. – Матушка Адель подняла было руку в протестующем жесте, но Лиз остановила ее своей тонкой холодной улыбкой. – Не бойся: я не читаю твои мысли, – тут же сказала она. – Все и так написано у тебя на лице. Ты хочешь, чтобы я ушла.

– Не просто ушла, – поправила ее матушка Адель, – а ушла домой.

Лиз даже глаза закрыла.

– Клянусь всеми святыми!.. Вновь оказаться дома… за родимыми стенами… стать той, какая я есть на самом деле… жить вместе с моим народом… – Она судорожно вздохнула, точно ребенок. В голосе ее зазвенели слезы. – Неужели ты думаешь, что я не пыталась? Я ведь поэтому и сюда пришла. Чтобы найти дверь. Чтобы взломать замок. Чтобы вернуться.

– Ты плохо старалась, – сказала матушка Адель. – Все-таки для тебя всегда самые главные слова – хочуили не хочу!

– Это не я не хочу, – возразила Лиз. – Это мой король.

– Да нет, это ты, – покачала головой матушка Адель, похоже ничуть не тронутая слезами Лиз. – Я ведь тоже немного умею читать по лицам. Скажи, а там, откуда ты пришла, все такие же упрямые?

– Нет, – вдруг улыбнулась Лиз и даже глаза открыла, сразу приободрившись. – Некоторые еще упрямее.

– Ну, это вряд ли, – сказала матушка Адель. – Впрочем, мы тебе всегда будем рады. Ты это запомни и даже не сомневайся. Но здесь не твой мир. И мы – не твой народ. Ты сама так сказала. Хотя ты и любишь нас, а мы и вовсе умереть за тебя готовы.

– Но с этим ведь ничего поделать нельзя, – пролепетала Лиз.

И матушка Адель не выдержала и рассмеялась. Лиз изумленно уставилась на нее.

– Ступай домой, детка, – сказала матушка Адель. – Ступай, ступай. Мы для тебя компания неподходящая.

Лиз, казалось, была смертельно оскорблена этими словами. Я думаю, она в действительности была гораздо старше матушки Адели, да и по рождению куда выше. Впрочем, язычок свой она на этот раз придержала. И лишь почтительно склонила голову перед аббатисой. Даже если и не смирилась до конца.

III

Холоден был Большой лес в сером вечернем свете. Ни одна птица не пела. Ни одна ветка даже не шелохнулась.

Лиз, конечно, попыталась ускользнуть прочь так, чтобы никто ее не заметил. Однако же ей следовало бы знать, что от Франчи так просто не уйдешь. Ну, а моей вины тут и вовсе не было; я просто пошла следом за Франчей. Так что вскоре мы втроем стояли на пороге разрушенной часовни, и Франча обеими руками обнимала Лиз за талию, а я не сводила глаз с них обеих.

– Я не уверена, что проход вообще может открыться, – тихо и холодно промолвила Лиз. – Боюсь, из-за вас, смертных, он так и останется закрытым.

Я ее слышала, но не слушала.

– Ты что же, так и бросишь Франчу? – спросила я.

Лиз нахмурилась и посмотрела на прижавшуюся к ней девочку.

– Она все равно не сможет пойти туда вместе со мною!

– Почему?

– Потому что она – человек.

– Она не может жить в мире людей, – сказала я. – Она уже и так почти не жила, когда появилась ты. А когда ты уйдешь, она умрет.

– Нам запрещено…

– Тебе было запрещено уходить из леса. Но ты же ушла!

Лиз крепко обхватила Франчу обеими руками – казалось, она и сама не в силах с нею расстаться. Взяв девочку на руки, она прижала ее к себе и горестно воскликнула:

– Господи! Если б только я действительно была тем твердокаменным холодным существом, каким стараюсь казаться!

– Ты достаточно холодна, – возразила я. – И бессердечна, как кошка. Но даже у кошки есть свои слабости.

Лиз посмотрела на меня.

– Тебе бы следовало быть одной из нас, – промолвила она.

Меня передернуло.

– Слава тебе, Господи, что это не так! – Я посмотрела в небеса и перекрестилась. – Ладно уж, ступай, раз собралась, пока совсем не стемнело.

Лиз, возможно, хотела еще со мной поспорить, но даже и она не могла заставить солнце задержаться на небе.

Она так и не вошла в часовню, а осталась стоять снаружи, лицом к лесу, по-прежнему держа Франчу на руках. Под деревьями уже явственно сгустилась тьма; в воздухе плыл вечерний туман; его завитки уже повисли на ветвях деревьев.

Вдруг Лиз широко открыла глаза и изумленно произнесла:

– Проход открыт… И стены пали. Однако…

– Хватит болтать, – сказала я резко. В горле стоял комок. – Просто уходи – и все.

Но она осталась, где и стояла.

– Это ловушка. Или просто обман. Запрет действует весьма хитроумно; и всем прекрасно известно, для чего он наложен.

И тут Франча вырвалась из ее объятий и соскользнула на землю. Однако она по-прежнему крепко держала Лиз за руку и тянула ее… в чащу!

Лиз заглянула девочке в глаза – глаза у Франчи были настолько же человеческими, насколько нечеловеческими казались мне сейчас глаза самой Лиз.

– Нет, Франча. Это ловушка!

Но Франча, упрямо стиснув зубы, снова потянула ее за собой. Похоже, она все свои силенки в это вкладывала. Ее порыв был столь же понятен, как если бы она громко звала: «Идем же, Лиз!»

– Ступай, – сказала я. – Откуда тебе знать, ловушка это или нет? Сперва попробуй все-таки пройти. Ну, иди же!

Лиз гневно на меня глянула:

– А откуда тебе, смертной, знать…

И в ответ я произнесла одно лишь слово, но оно настолько потрясло ее, что она тут же умолкла. И пока она приходила в себя от растерянности, я все подталкивала ее к лесу, а Франча изо всех сил тянула ее за руку. Мы вместе чуть ли не силой тащили ее туда, куда она больше всего на свете желала попасть.

Боль пришла потом. А в те минуты я хотела одного: пусть она уйдет! Прежде чем сдамся я. Прежде чем позволю ей остаться.

Теперь она уже шла сама, хоть и очень медленно. Ветви огромных деревьев нависали над нами. Я чувствовала запах тумана, сырой земли, прелой листвы и холода – точно дыхание смерти.

– Нет! – вдруг крикнула Лиз и резко взмахнула рукой.

От ее руки во все стороны разлетелись веселые огоньки. Туман рассеялся и исчез без следа. Деревья вокруг были такими высокими, каких и на свете не бывает. То были даже не деревья, а высоченные столбы, поддерживавшие золотую крышу…

Явственно сгущались сумерки. Деревья снова стали просто деревьями, но их листва по-прежнему слабо золотилась в отблесках вечерней зари. Среди деревьев, слабо мерцая и уходя во мрак, вилась тропинка, и я всем своим нутром чуяла, что тропинку эту недолго будет видно. Скрепя сердце, я потащила Лиз по этой тропе. Мне даже думать не хотелось, что будет, если проход снова закроется, когда я буду еще там.

И тут Лиз сама сделала первый шаг по тропе. Потом второй, третий…

Обернулась.

И протянула ко мне руки. Она уходила! Что ж, по крайней мере хоть в этом я взяла над ней верх. И теперь она предлагала мне то, что я с таким трудом заставила ее снова принять. Свою светлую волшебную страну. Жизнь с ее народом, не знающим ни старости, ни болезней, ни смерти. Она предлагала мне бегство. Спасение. Свободу.

«Свободу от чего? – спросила я ее мысленно. – Ведь я все равно стану старухой, где бы я ни оказалась».

– Пусть все это получит Франча, – сказала я вслух. – Может быть, ты сумеешь вылечить ее, и она снова обретет голос. И даже научится петь.

Но Лиз не опускала протянутых ко мне рук. Она отлично понимала – будь она проклята! – как мне хотелось бы просто стать счастливой, просто принять ее дар, просто взять ее за руку…

Пальцы мои сами собой вцепились в юбку, словно пытаясь удержать меня от этого шага.

– Нет, Лиз, – сказала я. – Здесь я родилась. Здесь я и умру.

И Франча, вдруг выпустив руку Лиз, подбежала ко мне и крепко меня обняла. Но не для того, чтобы остаться. Нет, ее выбор давно был сделан. Еще тогда, на поле, во время уборки урожая. Когда на опушке Большого леса мы впервые увидели Лиз.

Лиз как будто хотела что-то мне сказать, но я изо всех сил мысленно умоляла ее этого не делать, и она, похоже, меня услышала. А может, просто догадалась по выражению моего лица. И больше ничего не сказала. Только все смотрела и смотрела на меня.

Мерцающая тропа быстро темнела, и Лиз, подхватив Франчу, бросилась по ней в чащу, где разливался слабый полусвет. Я видела плоховато, но там были люди! Бледные принцы, бледная королева и бледный король, который вовсе не казался таким уж холодным. Я почти… почти… видела его серые глаза, и эти глаза улыбались – не только блудной дочери, наконец вернувшейся домой, но и мне, простой смертной, оставшейся в одиночестве стоять у разрушенной святыни…

У меня вырвался горький смех: ведь Лиз так и ушла в моем свадебном плаще! Интересно, что скажет Клодель, когда вернется?..

Если вернется.

«Нет! Конечно “когда”!» – шепнул мне кто-то.

Подарок то был? Или обещание?

Я повернулась и, чувствуя спиной сумрак леса и присутствие его молчаливых стражей-деревьев, поспешила домой – навстречу теплу и свету, навстречу голосам моих детей, ждущих меня вместе с дремлющей у огня бабушкой Мондиной. И все время, пока я шла, у меня над головой сияла, точно оберегая меня и освещая мне путь, одна-единственная светлая звезда.