Текст книги "Время волков (СИ)"

Автор книги: Анатолий Бочаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 35 страниц)

Предать Иберлен… Я все отдал этой стране, Господи, всего себя, все, чем я владею, все, что я есть, до последнего вздоха, до последнего волоса, до последней капли крови. Поколениям предков не в чем будет меня упрекнуть. Всю жизнь я служил Иберлену! Порой мне приходилось делать ужасные вещи во имя моего служения, но эти вещи следовало сделать. Я допустил войну на восточной границе королевства, и позволил ей длиться год за годом много лет подряд, пока она не стала привычной. Это был единственный шанс отвлечь всех этих Малеров и Тресвальдов от сердца страны, не дать им выступить против меня. Пока нам грозит враг, никто не будет грозить мне – Раймонду Айтверну, подлинному правителю королевского домена. Пока мы воюем с Лумэем и Бритером, мы не воюем друг с другом. Ни один дурак не уподобится моему брату. Королевство не разорвет на куски, иберленские владетели не опустошат собственную землю. Я добился этого дурным путем, но все-таки добился – я делал добро из зла, потому что люблю Иберлен. А раз так – убереги, Боже, эту страну от чумы и смуты. Это единственное, о чем я прошу.

Лорд Раймонд Айтверн указал на стоявшие у дальней стены покрытые бархатной обивкой кресла:

– Садитесь, дети мои. Не стоит изображать, – герцог позволил себе снисходительную издевку, – ангелов возмездия.

Лаэнэ дернулась было в сторону кресел, но тут же замерла на месте, как вкопанная. Мелькнувшая на ее лице растерянность тут же сменилась тщательно нагнетаемым равнодушием. О да, мы все обожаем играть в равнодушие, но получается не больно хорошо. У вас вот, дорогое дитя, получилось совсем плохо. Но тут нет ничего страшного, вы же, дитя мое, женщина, а с женщин и спрос поменьше. Чего нельзя сказать о вашем брате, моем нерадивом отпрыске. Чему вы научились, сын мой, кроме того, что ловко обращаться с мечом и держаться в седле? Я зря возился с вами столько лет? Зря отсылал к Тарвелу? Почему когда я смотрю на вас, всякий раз хочется хорошенько высечь вас хворостиной? За что такое наказание? Не спорю, в молодости я частенько грешил, причем грешил изрядно, но Господь измыслил мне слишком суровую кару.

– Значит, все-таки ангелы и все-таки возмездия… Досадно, но что поделать, – вслух резюмировал Раймонд, опускаясь в кресло и закидывая ногу на ногу. – Ладно, Артур, раз уж вы здесь, докладывайте. Где вы шлялись всю ночь, и как именно к вам присоединилась ваша сестра?

Созерцание вспышки молчаливой ярости, мгновенно сотрясшей драгоценного отпрыска, не доставило Раймонду ни малейшего удовольствия.

– Я лучше постою, – бросил Артур, сжав кулаки. Он всегда сжимал кулаки, когда злился, это Раймонд прекрасно знал. А еще его сын при вспышках гнева стучал все теми же кулаками по стенам, или топал ногами, но то совсем давно, в детстве, или напевал невразумительные песенки, но чаще всего – просто лез в драку. Правда, с родным отцом не подерешься.

Мальчик-мальчик-мальчик, ну когда же ты наконец научишься держать себя в руках? Сколько можно разгораться от малейшей искры? В играх, в которые мы играем, несдержанность часто оборачивается смертью. А, правда, в твои годы я сам был ничуть не лучше, достаточно хоть раз вспомнить – и становится не по себе. Хотел бы я, чтоб у тебя в запасе отыскалось достаточно времени, чтобы повзрослеть. Но времени у нас совсем нет.

– Докладывайте, сын. Я жду, – подобным образом Раймонд мог бы говорить с нерадивым лейтенантиком. Впрочем, даже самый негодный лейтенант из всех является каким-никаким, но офицером. Чего нельзя сказать об Артуре, который хоть и получил рыцарское звание, но едва ли соображал, с чем его едят. – Куда вы направились после того, как я отпустил вас?

– Вызволять Лаэнэ, – без всякого выражения сообщил Артур.

– Замечательный порыв, – в тон ему откликнулся Раймонд. – Надо полагать, Мартин Лайдерс шепнул вам на ушко, где именно ее держат?

– Нет, сэр. Но я решил, что следует поискать в его усадьбе.

– Великолепно, – процедил лорд Айтверн, с трудом сдерживая накатившее желание переломать отпрыску пару-тройку ребер. Вспышка ярости была настолько сильной, что на какое-то мгновение у герцога помутилось в глазах. – Великолепно, – повторил он тем не менее достаточно спокойно. – Каким образом вы установили, что искать нужно именно в особняке Мартина, а не в любом другом месте? Не на чердаке или подвале какого-нибудь из принадлежащих его шавкам домов? Не в какой-нибудь крысиной норе, тайном отнорке, о котором мы не знаем и знать не можем, и где никто не смог бы Лаэнэ отыскать? С чего вы взяли, что Лайдерс окажется настолько туп, что станет держать драгоценную добычу в самом очевидном месте из всех?

– Я ничего не брал, сэр. Просто я не знаю никаких других мест. И, кроме того, Лайдерс действительно оказался настолько туп. – Артур немного помолчал и добавил. – На самом деле, милорд, я бы не поручился, что дело тут исключительно в тупости. Герцог Севера выбрал не самое очевидное место, а самое надежное. Пытаться напасть на его столичную резиденцию означает открыто объявить войну. Он очевидно решил, что обезопасил себя как мог.

– Ваше счастье, что он так решил. Ну а что произошло дальше? Вы отправились к Лайдерсу… один?

– Нет, сэр. Я, безусловно, безумец, но не самоубийца, – Артур изящнейшим образом поклонился. – Если садишься за карточный стол, всегда следует запастись козырями в рукаве.

– Козыри в рукаве? – хмыкнул Раймонд. – Не припоминаю, чтоб учил вас плутовать. Впрочем, продолжайте.

– Спасибо, что разрешаете. Итак, я рассудил, что не смогу справиться с охраной, как бы ловко я не владел мечом. Требовались помощники, а потому я разыскал нескольких старых приятелей и уговорил их нанести негласный визит герцогу Лайдерсу. Разумеется, я не стал выкладывать им правду, а сочинил вполне сказочную небылицу, о содержании которой умолчу, как о предмете несущественном. Благородные господа согласились, и мы вместе отправились прямиком в пчелиный улей. В мои планы входило привести товарищей на место, проникнуть вовнутрь, взять пленного из числа охранников, установить, где находится сестра, и дальше потащить спутников прямиком в ее узилище. С определенного момента им было бы некуда отступать. К несчастью, а вернее – к счастью, вещи не всегда то, чем они кажутся. А люди порой носят маски. Мои, с позволения сказать, друзья сами оказались замешаны в заговор. Исходя из этого, делаю вывод, что любой находящийся в столице дворянин может быть нашим тайным врагом. Учтите это, отец. Итак… Господа несостоявшиеся сообщники сделали попытку меня прикончить, однако один из них одумался, перешел на мою сторону и помог разделаться с остальными. Этот человек всей душой предан мятежу, однако посчитал организованное Лайдерсом похищение бесчестным и сделал все, чтобы вызволить Лаэнэ. Собственно, именно своему знакомцу я и обязан как своей жизнью, так и свободой Лаэнэ. Этот… человек проник в узилище, где ее содержали, перебил тюремщиков и привел сестру ко мне, после чего покинул наше общество. Увы, он не пожелал перейти на нашу сторону, предпочтя остаться с Лайдерсом.

Удивительная история, больше похожая на воплощенческую сказку. Неужели не перевелись в наши дни благородные сердца?

– Как зовут вашего… благодетеля, сын?

На лице Артура отразилась короткая борьба чувств:

– Боюсь… боюсь, не могу сообщить вам, сэр. Я крайне признателен этому человеку и нахожусь перед ним в большом долгу, но он также остается одним из предводителей мятежа. Будет лучше, если совершенное им предательство собственных соратников останется тайной. Любое разглашение… Если Лайдерс узнает, этого человека ждут неприятности.

– Вот как? – Раймонд вздернул бровь. – Вы, сын, сделали два весьма странных… вывода. Во-первых, было бы ошибкой с вашей стороны предполагать, что я немедленно понесусь к Лайдерсу сообщать тому об изменниках в его собственном стане. Во-вторых, если вашему другу и грозит опасность, то совершенно иного рода. Скоро мы покончим с заговором, и тогда всех его лидеров ожидает топор палача. Старина Мартин просто не успеет покарать за измену никого из своих псов. Впрочем, можете мне ничего не говорить, это уже не имеет значения. Я ценю, что среди врагов нашелся хотя бы один достойный дворянин, вспомнивший о чести и спасший мою дочь, но даже подобный жест не сможет смягчить его участь, когда эта участь будет зависеть от моего решения. Все предатели престола и отечества остаются предателями престола и отечества, какие бы они не оказали услуги мне и моему дому. Вашего благодетеля ждет казнь.

Раймонд мог ожидать от Артура возражений, но сын предпочел промолчать. Понял наконец, что спорить бесполезно? Было бы лучше, осознай он, что спорить не нужно. В любом случае, Артур промолчал. Зато не выдержала Лаэнэ:

– Отец, да вы… да как вы… как у вас духу хватает такое говорить! Этот… этот человек спас меня, я была там, в темнице, не ждала чего ждать и на что надеяться, думала, что меня убьют скоро, с ума сходила, думала, вот-вот и все, а он пришел и спас меня! Он всем рисковал, понимаете, всем! Жизнью, честью, свободой, он пошел против своих, только чтобы меня вытащить! Убивал своих, и его могли убить! Видели бы вы, как он дрался! – Лаэнэ вся раскраснелась, голос ее дрожал от волнения, а глаза горели огнем. Господи, как она вдруг сделалась похожа на Рейлу, прости, Боже, и сохрани нас всех! Как похожа! И на Артура тоже. На Артура особенно. – Он настоящий рыцарь, – продолжала Лаэнэ, – такой, какими должны быть рыцари… Я скажу вам его имя, помилуйте его! Неужели у вас нет сердца?

Сердце? "А что такое сердце?" мог бы спросить герцог Айтверн. Иметь сердце и даже время от времени прислушиваться к тому, что оно говорит – большая роскошь, право на нее имеет не всякий. Он, например, не имеет. Людям навроде него лучше всего вовсе обходиться без сердца, такова цена, которую приходится платить за то, чтоб Иберлен жил.

– Если угодно, дитя мое, можете считать своего отца бездушной тварью, так будет лучше для всех, и для вас в первую очередь, – равнодушно сказал лорд Раймонд. – Маршал Иберлена не должен миловать изменника только лишь потому, что чем-то этому изменнику обязан. Более того. Маршал Иберлена не имеет желания миловать изменника. Покончим с этим бессмысленным разговором. А вы, Артур, извольте в дальнейшем никуда не теряться, не получив на то моего приказа. Не забывайте о том, кто вы есть и кому наследуете, и что случится, если вы погибнете. Что же до нынешней вашей участи…

Договорить он не успел. Его прервали. Его прервала его дочь. Раймонд впервые увидел, что не только его сын умеет обращать всего себя в пламя. И, наверно, Лаэнэ могла гореть даже страшней, чем ее брат. Глаза девушки сверкнули такой ненавистью, что Раймонд Айтверн едва не отшатнулся. Он помнил немало слов, брошенных ему с окрашенной алым земли теми, кого он оставил умирать. Он знал цену ненависти. Но он не верил, что можно ненавидеть – так.

– Вы не человек, – Лаэнэ дернулась, рванулась вперед, словно хотела залепить пощечину, но Артур схватил ее за талию и прижал к себе. По сути, обнял. Сам он выглядел еще хуже, чем сестра. – Вы не человек! – снова крикнула Лаэнэ. – Вы просто бездушная тварь, без души и без совести, проклятая нелюдь! Я вас ненавижу, вы меня слышите, я вас ненавижу! Я проклинаю вас, будьте вы прокляты, отсюда и навечно! Получайте то, на что бросили меня, пейте собственный яд! Я не желаю, чтобы вы жили на свете! Я хочу, чтобы вы умерли! Я хочу, чтобы вы попали в ту же беду, в которую попала я – и не выбрались из нее! Чтобы никто не пришел за вами и не спас вас, чтобы никто не протянул вам руку! Именем всех сил, что есть в этом мире, я налагаю на вас проклятие, пусть оно вцепится в вас и не отпускает, пусть оно сожрет вашу плоть, и ваши кости, и ваше сердце тоже сожрет, если только оно у вас есть, сердце! Я вас ненавижу! – Лаэнэ снова рванулась к отцу, но Артур удержал ее.

– Не надо, – шевельнулись его губы. – Не надо… Здесь… ничего не изменишь.

– Да? – Лаэнэ повернула голову, ее лицо оказалось вплотную с лицом Артура, как у влюбленных, готовых поцеловаться, и у Раймонда вдруг, впервые за этот разговор, потемнело в глазах. – А если здесь нельзя изменить – где можно?!

Артур не ответил, но Раймонд увидел, как задрожали пальцы его рук, сошедшихся замком на животе у Лаэнэ.

– Юная леди, – вдруг подал голос Орсон Фаулз, все время до этого стоявший в углу и делавший вид, что не замечает милой семейной сцены. – Юная леди, я вас понимаю, но вам бы успокоиться сейчас… Вы и так слишком много…

– Довольно. Замолчите, Фаулз, и вы, дитя мое, тоже молчите, – сказал Раймонд, чувствуя, как спину легонько – или совсем не легонько – укололо стальное жало. "Будьте вы прокляты". Его проклинали уже много раз, и порой справедливо. Но человек одной с ним крови – впервые. Даже брат, умирая, не сказал никакого проклятья. Раймонд не умел бояться. Но чувство, которое он сейчас испытал, хоть и не было страхом, очень ему не понравилось. – У меня нет времени, – через силу продолжил маршал, – у меня нет времени выслушивать это все, так что извольте не беспокоить меня. До тех пор, наконец, пока мы не пошлем Лайдерса на тот свет. А сейчас не тревожьте меня и уж тем более не отвлекайте. Я хотел распорядиться насчет вашей участи, так вот, она будет такой…

А какой она будет? Отправлять мальчишку в бой, под мечи и стрелы, нельзя ни в коем случае, даже если сам он просто горит от желания вершить подвиги. Подвергать тебя, Артур, опасности я больше не намерен, довольно и того, что взял тебя ночью к Лайдерсу. По большому счету рисковать не стоило и тогда, но ты должен был пройти испытание на выдержку и наконец повзрослеть. Жаль, что ты не сумел… Но что же с тобой теперь сделать… Не успел герцог придумать, как распорядиться детьми, как в дверь постучали и в комнату заглянул новый посыльный. Дьявол, сколько же их сегодня еще будет?

– Сэр, – солдат отдал четкий военный салют, – дозорные с башен увидели отряды врага. Они идут городскими улицами к замку. Его величество и генерал Крейнер ожидают вас на стене у ворот.

– Прекрасно, – сказал Раймонд, хотя будь он проклят, если хоть в этом, хоть во всех событиях прошедших суток можно было отыскать что-либо прекрасное. Разве что – возможность забыть и начать делать. – Идите. Я сейчас буду.

Посланец короля кивнул и ушел.

– Орсон, – сказал герцог капитану гвардии. – Останешься в донжоне, данными тебе мной полномочиями будешь руководить обороной. Если они прорвутся, а я не смогу вернуться. Артур, – обратился Раймонд к сыну. Решение явилось неожиданно, само собой. – У тебя наконец появился шанс послужить Иберлену. И послужить хорошо, а не так, как захочется твоей левой ноге. Я не знаю, сколько врагов решило нанести нам визит, и не знаю, каким будет бой. Можно ожидать чего угодно. Скажем прямо, нас застали врасплох, и мы до некоторой степени рискуем. Его Величество отказался покидать крепость, но я не могу рисковать судьбой династии… и страны. Наследник престола должен быть в безопастности. Ответственность за него я возлагаю на тебя. Отправляйся к дофину и выведи его из замка и из города. Дорогой Королей. Когда окажетесь вне Лиртана… Смотри по обстоятельствам. Если мы победили – все отлично, возвращайтесь. Если же нет… Отправляйся в Малерион. Поднимай лордов. Если мы потерпим поражение, то за будущее королевства отвечаешь ты, и никто другой.

Если бы Артур сказал, что не хочет слушать ни о каких приказах, и что он останется здесь и желает драться – Раймонд знал, что ударил бы его снова. Как вчера днем, но – больней. Чтоб не встал прежде, чем выплюнет изо рта остатки зубов.

Но Артур только молча кивнул.

Раймонд снял с пальца украшенный рубином золотой герцогский перстень и бросил сыну. Тот легко поймал.

– Это – знак главы дома, – негромко сказал маршал. – Когда победим, вернешь. А сейчас живей. И Лаэнэ с собой возьми. Ну же.

Того, что случилось секундой позже, Раймонд Айтверн никак не ожидал. Артур шагнул вперед и обнял отца, с силой сжав плечи. Очень крепко, так крепко, как не обнимал никогда, даже в детстве. А затем отступил назад, уронив голову.

– Я сделаю, – сказал он глухо.

– Иди. Храни тебя Бог.

Они выходили на площадь перед королевским замком, блистающей сталью рекой вытекали из переулков и улиц, и солнце торжествовало, с яростью пылало на их доспехах, на их щитах, на закрытых окнах их забрал, на наконечниках копий. Сталь горела и плавилась в свете наступившего дня – ясного, погожего, доброго. Ряды пехотинцев с двуручниками и алебардами – сотни сапог слитно маршировали по мостовой. Рыцари в броне и ярко-вышитых плащах, с развевающимися плюмажами, на гордых конях лучших пород. Мятежники шли вперед, выстраиваясь боевыми порядками в виду стен цитадели, и казалось, что они явились на парад, а не на сражение.

Ветер рвал их знамена. У них у всех, у каждого отряда, были свои знамена, и сюда собралось немало владетелей с севера, и с востока, и даже с юга. Гончий пес Роксбургов. Атакующий коршун Малеров. Золотой единорог Тресвальдов. Расколотый молнией дуб Блейсберри. Олень Микдерми. Белый Конь Гальсов. Дикий бык Дериварнов.

Черный волк Лайдерсов.

– Как все глупо, – вслух подумал Раймонд Айтверн, стоящий на широком парапете крепостной стены, посреди выстроившихся в две шеренги лучников, готовых по команде открыть стрельбу. Вместе с герцогом были генерал Крейнер и король. За спиной, на внутреннем дворе, колебалось заключенное туда море верных престолу солдат. – Не понимаю, на что они надеются, – продолжал Раймонд, обращаясь преимущественно к Ретвальду. – Я взял не одну крепость, говоря по чести, да и обороняться мне тоже случалось. И я сталкивался с разными тактиками. Но так… нелепо замки не берет никто. У них нет ничего, чтоб форсировать ров. Даже вязанок хвороста. Я не вижу приставных лестниц. Как они решили лезть на стены? Взлетят, будто птицы? А где тараны? Или господа мятежники станут биться в ворота собственными лбами? Смешно… Не иначе, они просто решили дать нашим стрелкам шанс уложить их все оземь. Парой залпов. А кто не ляжет сразу, дождется подхода гарнизонных войск. Кстати, Горан, где они?

– Скоро будут, сэр.

– Надеюсь… Так вот, я не понимаю, господа мои, всей сути этого шутовского переворота. Он больше смахивает на фарс. Вам так не кажется?

– Мысль восстать против законной власти – сама по себе безумие. Неудивительно, что эти люди безумны и в остальном, – заметил Роберт Ретвальд. Король одел боевые доспехи, с вычеканенным на грудном панцире хорьком, и монарший голос глухо доносился из-под опущенного забрала. Облаченный в латы, владыка Иберлена смотрелся отнюдь не так нелепо, как обычно.

– Это все риторика, ваше величество, – поморщился Айтверн. – А я не понимаю подоплеки происходящего, и это мне, признаться, не по душе. У них должны быть какая-то еще неразыгранная карта, козырь в рукаве… но я не понимаю, что это за козырь. Горан, вы уверены в своих людях?

Генерал нахмурился. Потряс шлемом, который держал в руках:

– Хотите сказать, не мог ли гарнизон переметнуться к врагу? Вы сами сказали, что эти люди – мои. Я отвечаю за них. Сказанное вами выглядит, как оскорбление.

– Мне плевать, как оно выглядит. Я спрашиваю – вы уверены в своих людях?

– Да, сэр. Как в себе самом.

– Ну-ну, – пробормотал Айтверн, обхватывая руками зубец крепостной стены, – веруйте на здоровье, да только если они примкнут к Лайдерсу – болтаться вам в петле. Лично вздерну, – стоящие рядом стрелки тревожно переглянулись, а по группе окружающих Крейнера офицеров прошел тихий ропот. Подчиненные не любят, когда начальство ссорится. Как правило. – О! – вскинулся герцог. – А вот и… делегация.

Четкая линия вражеской конницы дрогнула, и вперед выехали несколько рыцарей. Отряд возглавлял статный всадник в черных латах, Раймонд узнал в нем Лайдерса издалека, по памятной посадке. Когда-то давно, на одном турнире, Мартин Лайдерс своим копьем выбил герцога Айтверна из седла. Раймонд тогда встал, превозмогая адскую боль в голове, и потащил из ножен меч. Лайдерс остановил гарцующего жеребца и спрыгнул на землю, хотя правила поединка позволяли атаковать спешенного противника верхом. Подошел к Раймонду и вежливо поклонился, после чего обнажил клинок. Раймонд и Мартин кружились на стоптанном песке ристалища, а многотысячные трибуны замерли в восторге, глядя, как ловко бьются двое знатнейших дворян королевства… Да, старина Мартин, славные же времена были, жаль, что всплыли. Я тогда был молодым наглым щенком, совсем как мой непутевый сын сейчас, а ты уже в ту пору слыл олицетворением благородства и рыцарственности. Куда все делось – и моя беспечность, и твое благородство? Дружить мы никогда не дружили, пролитую кровь сложно забыть, даже если ее пролили предки, особенно если ее пролили предки, но я тебя втайне даже немного уважал. Особенно, когда мой меч замер в дюйме от твоего горла, и когда я картинно бросил его в ножны, и вскинул руки к небу, а трибуны ревели, я люблю слушать водопады, они ревут точно также, и солнце било в глаза, совсем как сейчас… А потом я сказал, что драться с тобой было честью, и положил руку на плечо, и вот так, полуобнявшись, мы пошли к выходу с поля, а зрители гремели, восхищенные девицы и дамы бросали цветы нам под ноги… Странно, что мы так и не стали тогда друзьями. А теперь не станем и подавно. В сегодняшнем бою я убью тебя лично.

На пол-корпуса позади Лайдерса ехал другой всадник, поверх доспехов одевший простой коричневый плащ. Лица под низко опущенным капюшоном было не разглядеть. Незнакомец сидел в седле легко и уверенно, можно даже сказать небрежно, чувствовалось, что он отличный наездник. Раймонд почти не сомневался, кто он, этот незнакомец. Он знал. И от этого знания становилось нелегко на душе.

Остальные конники двигались следом, один из них держал при себе перекинутое поперек коня знамя, сейчас свернутое. Айтверн не сомневался также и в том, что изображено на этом знамени. Проклятье, а если они и в самом деле пришли сюда не сражаться? Если ответ на все вопросы – свернутое знамя и человек в темном плаще?

Всадники медленно ехали через площадь в мертвенной тишине, которую нарушал только цокот копыт. Раймонд мог отдать лучникам приказ стрелять. И вместе с тем не мог.

Кавалькада остановилась почти на самом краю рва. Лайдерс привстал в стременах и крикнул во всю мощь легких:

– Лиртан!!! Я приветствую тебя!

Крик разнесся вокруг, пролетая среди стоящих на стенах воинов и дробясь на осколки эха. Такие острые осколки, что прикоснись к ним – порежешься до крови.

Раймонд обратился к герцогу Севера, говоря громко и отчетливо:

– И я приветствую тебя, лорд Шоненгема. Только с каких пор ты стал обращаться к камням и кирпичам, а не к людям? Не с тех ли пор, как отрекся от рыцарской чести? Не с тех ли пор, как составил противный Господу заговор против законного монарха? Не с тех ли пор, как стал нападать на безвинных детей, будто лесной разбойник? – Пусть слышат и слушают все, им это будет полезно. – Или, может, ты обращаешься к камням и кирпичам с тех пор, как принялся выторговывать жизни детей у их отцов? Отвечай, лорд Шоненгема! Зачем ты пришел к стенам Лиртанского замка с войском – когда наш король не звал тебя?

Раймонд надеялся, что сказанные им слова долетят до как можно большего числа ушей. Чем больше тех, стоящих внизу, окажутся под властью его голоса и его слов, тем лучше. Может быть, кто-то даже засомневается и вспомнит о тех обетах, что приносил.

Если только они не заложники иного обета.

– Я скажу тебе, владыка Малериона, зачем я пришел! – зычно отвечал Лайдерс. – Я и все эти достойные лорды и рыцари пришли сюда потому, что время лжи и унижения закончилось! Потому что настало время правды! Потому что нами правит не государь, а жалкое ничтожество, игрушка в руках придворных… и в твоих руках тоже! А мы пришли положить этому конец! Мы пришли, потому что с нами закон и память! Мы здесь, чтобы дать Иберлену истинного короля! Знаменосец, покажи им стяг, пусть видят!

Древко знамени, дотоле лежавшее на коленях у одного из всадников, взлетело вверх, примчавшийся ветер развернул полотнище, и оно затрепетало, как бьющая крыльями птица. На том знамени было выткано яблоневое дерево с мощным стволом и раскидистой кроной, с ветвями, усыпанными золотыми и сочно-красными плодами. Яблоневое дерево на царственно-синем фоне, на фоне густого летнего неба, бескрайнего, бесконечного, олицетворяющего могущество и мудрость. Этот яблоневый стяг реял на башнях Лиртана сотню лет назад, под ним ходили в бой иберленские дружины прошлых лет, ему клялись в верности все вассалы короны, вместе с ним жили и за него умирали. Ибо это было знамя Картворов, знамя древних королей, знамя прежних владык Иберлена, чья кровь иссякла на Дрейданском поле.

Казалось, что навсегда.

– С нами законный государь! – продолжал Мартин Лайдерс. – Пусть он сам назовет себя!

Человек в темном плаще скинул капюшон, запрокидывая голову навстречу людям на стенах, навстречу раскинувшемуся надо всеми небу, такому же глубокому и ясном, как изображенное на знамени, навстречу яростно пылающему солнцу. Даже отсюда Раймонд видел, как черты знакомого лица исказила улыбка. О да, герцог Айтверн видел похожие лица и прежде. В снах и фантастических грезах, что приносила ему эльфийская кровь, позволяя смотреть в минувшее, на старинных монетах, на картинах и парадных портретах. И то же самое лицо Раймонд Айтверн видел сегодня ночью, ибо именно этот человек привел его, Артура и капитана Фаулза на встречу с мятежниками, а потом даровал им жизнь, когда враги хотели убить их.

– Мое имя Гледерик Брейсвер! – закричал этот показавшийся ночью таким легкомысленным странный посыльный, весельчак и шут, навязчивый исполнитель заунывных песен, человек с лицом со старинной монеты. – Родившийся в Карлекийском королевстве! Сын Ларвальда Брейсвера! Внук Джерома Брейсвера! Правнук Торбина Брейсвера – что был единственным сыном Чарльза Картвора герцога Ризерранского, младшего брата Херрика Картвора, короля Иберлена! Я последний потомок династии Картворов, ваш истинный государь! И я пришел принести вам свободу! Ретвальды подлым вымогательством забрали себе престол, но отныне им станет владеть тот, кто имеет на него подлинное право! Я вернулся! – Назвавший себя потомком Картворов торжественно вскинул руки к небесам.

Понятно… Теперь понятно. Раймонд испытал дикое, совершенно неуместное сейчас чувство облегчения. По крайней мере, почти все детали головоломки складывались отныне в ясную картину. Этот парень – бастард… Или же не бастард, а потомок морганатического брака, велика ли разница. Брат последнего Картвора, умерший на два года раньше своего коронованного родича и считавшийся бездетным, все же прижил себе на чужбине ублюдка. А теперь потомок этого ублюдка приехал к воротам Лиртана и требует вернуть себе то, что считает своим. Интересно, кто кого первым отыскал, он Лайдерса или Лайдерс его? Не имеет значения, суть все равно остается неизменной… Как и того, что для большинства поднявших мятеж вельмож отыскавшийся наследник всего лишь повод добиться передела власти и урвать себе больший кусок, чем был. Лайдерс говорит красивые слова, но вряд ли в эти слова верит кто-то, помимо самого Лайдерса. И, может быть, Гальса… демоны пекла, этот молокосос тоже здесь, раз уж мятежники подняли Белого Коня. А Белый Конь держит юго-восток с тамошними урожайными землями и бритерскую границу, через которую проходят многие торговые пути. Ничего хорошего. Совсем ничего хорошего.

– Немыслимо. Да как он смеет? – проговорил Роберт Ретвальд, и Раймонд уловил в монаршем голосе нотки нарастающего гнева. Неужели в нашем владыке наконец начал просыпаться мужчина? Ретвальд шагнул вперед, к краю стены, расталкивая офицеров Крейнера и ошарашенных стрелков, и Айтверн даже не попытался его остановить. В конце концов, это правильно, чтобы король говорил с королем, даже если один король выпал у кошки из-под хвоста, а второй – легитимен до кончиков ногтей, но и ложки ко рту не поднесет без чужого совета. – Эй, ты, как там тебя! – бросил Роберт, удивительно в этот миг напомнив готового подраться с соседом деревенского мужика. Даже несмотря на доспехи и прямую осанку. – Кем бы ты ни был, у тебя нет власти здесь! Любой оборванец может объявить себя потомком королей, этого мало, чтоб занять трон! Сто лет назад Коронный Совет отдал Серебряный Престол моему предку, а не твоему! Я вообще не знаю, откуда ты взялся! Убирайся отсюда, пока тебе не отрубили голову!

Так, похоже, общение королей все же следует пресечь. Добра не выйдет. Айтверн, давя ругательство, схватил короля за локоть:

– Замолчите, ваше величество, – очень тихо и очень зло сказал герцог, – это не перебранка, а вы – не рыночная торговка. Дальше с ними буду говорить я. А лучше не говорить, а сразу драться. Вряд ли они разойдутся сами.

Однако человек в темном плаще уже продолжал:

– Довольно, Ретвальд! Я пришел сюда не затем, чтобы с тобой препираться! Со мной хорошее войско, но я не хочу крови. Сдавайся и открывай ворота, и пусть твои вассалы сложат оружие. Я не мерзавец и не убийца, ни единого волоса не упадет с твоей головы, и никто, находящийся сейчас в замке, не пострадает. Я несу вам мир, а не смуту. Сдавайтесь! Я не буду мстить даже тебе, Ретвальд, и если присягнешь мне, получишь титул и земли. Лучше быть иберленским герцогом, чем нищим изгнанником, правда? Я был изгнанником, и ничего, живой. Но ты им не станешь, коли убавишь норов. Видишь, я милосерден! Отворяй ворота!

Роберт порывался что-то ответить, но Раймонд, не отпуская его руки, оттащил его назад:

– Я же сказал, хватит, – прошипел Айтверн своему сюзерену, – мы не в пансионе благородных девиц, чтоб болтать до вечера. Пора с этим кончать. Один хороший выстрел – и род Картворов окончательно прервется. Остальные разбегутся, стоит их вожаку сдохнуть… А не разбегутся – нам будет о чем вспомнить на вечернем пиршестве. Ну-ка, парень, – бросил Раймонд ближайшему стрелку, – отдай мне свой лук.

– В этом нет необходимости, герцог Айтверн, – раздался громкий и немного укоризненный голос. Раймонд не сразу узнал в говорившем генерала Крейнера. Комендант столичного гарнизона стоял, широко расставив ноги, и держал отведенный в сторону тяжелый меч. – Я не позволю вам совершить преступление против помазанника Господнего. Солдаты! Уберите луки! Сегодня здесь никто не умрет. Я приказываю отворить ворота и опустить мост! Лиртан приветствует своего господина и принимает стяг Картворов.

По шеренгам выстроившихся на замковой стене солдат волной пронесся растерянный и недоумевающий ропот. Зато лейтенанты, как по команде, подняли крик, передавая приказ Крейнера все дальше и дальше, к отдаленным башням и вниз во двор, по цепочке разнося отданное распоряжение. Они действовали так, будто все было спланировано заранее. Айтверн перевел взгляд со впавшего в ступор монарха на Горана Крейнера и его офицеров, выглядевших совершенно готовыми к случившемуся.