Текст книги "Тропа Кайманова"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
АТАДЖАН

– Младший сержант Чекалин, ефрейтор Головко, выйти из строя!..

Самохин уловил, как сразу насторожились его солдаты. Наступила такая тишина, что, казалось, упади иголка на площадку для построений, гордо именуемую плацем, и то будет слышно.

Невысокий медлительный сибиряк Чекалин и такой же неторопливый жилистый хлопец с Полтавщины Головко, качнувшись, сделали два шага вперед, повернулись лицом к строю.

– Принесите ваши правительственные награды...

Оба удивленно взглянули на начальника оперпоста. Андрей краем глаза видел, как, хищно вытянув шеи, затаили дыхание братья Охрименко.

Появление в Аргван-Тепе двух снайперов-фронтовиков – участников боев за Сталинград – вызвало такое «брожение умов», какое Андрей даже и не предполагал. У всех, за малым исключением, так взыграло самолюбие, что каждый из кожи лез, всем своим поведением доказывая: мы не хуже... Болезненнее других восприняли наступление на свой «авторитет» братья Охрименко. Но связываться с новичками не рисковали, пока присматривались. Головко и Чекалин принесли из казармы небольшие картонные коробочки с наградами, остановились перед строем.

– Смирно! – скомандовал Андрей и, когда строй замер, негромко сказал: – Мы гордимся, что в наше подразделение прибыли участники великой битвы за Сталинград. Как командир оперпоста прошу вас носить ордена и медали, которыми Родина отметила ваш ратный подвиг.

Андрей взял у снайперов коробки и приколол к гимнастерке Головко медали «За отвагу» и «За боевые заслуги», а выше левого нагрудного кармана Чекалина – орден Славы III степени.

– Вот так и носите постоянно, – повторил Андрей. – А сейчас, товарищи, после небольшого перекура младший сержант Чекалин и ефрейтор Головко проведут занятие на тему «Тактика снайпера в наступательном бою». Разойдись!

Самохин обрадовался, что и Чекалин, и Головко довольно спокойно отнеслись к роли инструкторов-преподавателей. Видно, им повезло на командиров – фронтовых учителей. Да и у самих, наверное, было что рассказать.

Прибыв из госпиталя на Аргван-Тепе, оба они сочли новое место службы чуть ли не курортом после невыносимо тяжелых боев в окопах Сталинграда.

Казалось бы, кого поражать сверхметким стрелкам на участке погранпоста? Но расчет себя оправдал. Андрею нужны были именно фронтовики, именно снайперы, чье мастерство зависит только от их индивидуальных качеств.

Рассчитывал он и на то, что эти двое ребят примером своим научат метко стрелять, заставят всерьез тренироваться.

Самохин с первого дня ничем не выделял новичков: так же, как и остальные, они ходили в наряды, занимались хозяйственными работами, дежурили по казарме. И с первого же дня Андрей заметил, что даже братья Охрименко в чем-то стали подражать снайперам, копируя их неторопливую манеру делать все обстоятельно и быстро.

Получалось это не только потому, что Чекалин и Головко, рассказывая о боях, заставляли слушателей сопоставлять свою жизнь с жизнью фронта, а еще и потому, что эти два парня, одинакового с остальными возраста, душой были намного старше, пережив то, что под силу пережить лишь зрелому человеку.

Но не только предстоявшая инспекторская поверка, повседневная служба, налаживание отношений с такими разными и такими неприученными к добросовестному труду солдатами поглощали все мысли и чувства Андрея.

Если активность и властолюбие братьев Охрименко ему как-то удавалось временами направлять на полезные дела, то с солдатами совсем другого склада было гораздо труднее.

Беспокоил ефрейтор Чердаков, тот самый, которого братья в первый день своего прибытия на Аргван-Тепе отправили на охоту.

Андрея доводило до отчаяния полное безразличие Чердакова ко всему, что не имело отношения к охоте. Несение службы, наряды в казарме, дежурства, хозяйственные работы – все делалось им спустя рукава, как бы в полусне.

Вот и сейчас, когда все уже отправились вслед за Чекалиным и Головко в Красный уголок, где должна была состояться беседа, Самохин увидел Чердакова на ступеньках крыльца оперпоста.

– А вы что сидите? – спросил Андрей.

– Ноги болят, товарищ капитан, – не очень-то поспешно поднимаясь, ответил Чердаков.

– А я думал послать вас на охоту.

– Я пойду...

– Так у вас же ноги болят?

– А я потихоньку...

– Потихоньку что за охота?

– Полная гарантия, товарищ капитан, только отпустите. Без архара домой не вернусь, – заверил Чердаков.

Что говорить, архар нужен был Самохину до зарезу: кроме того, что охота была серьезным подспорьем в рационе солдат, надо было позаботиться и о жителях поселка. После истории с курами, да и вообще для укрепления авторитета пограничников, Самохин с разрешения командования взял за правило снабжать мясом семьи фронтовиков. Добыть же мясо в военное время можно было только охотой.

Самохин, играя в жмурки с собственной совестью, решил отправить Чердакова на охоту еще и потому, что по всем показателям боевой и политической подготовки он, мягко выражаясь, не очень тянул. На стрельбище и то умудрялся мазать по мишеням, в то время как по архарам стрелял великолепно. Отправляя Чердакова одного, Андрей, может быть, оказывал ему излишнее доверие, но, во-первых, у Самохина не было для такого задания ни одного солдата, а во-вторых, Чердаков по складу своего характера не любил делить с кем бы то ни было охотничьи удачи и неудачи.

Чердаков мгновенно собрался, получил у сержанта Белоусова две обоймы патронов, доложил Самохину о готовности.

Указав район охоты, контролируемый нарядами соседней заставы, куда Самохин сообщил, что отпустил Чердакова в горы, Андрей задумался: как поведет себя на поверке не менее трудный солдат Клепиковский?

Сегодня Самохин назначил его дневальным, что, в общем-то, было рискованно для престижа подразделения, но очень полезно для Клепиковского: вот-вот могли нагрянуть старшие офицеры из комендатуры, а может быть, и из штаба отряда.

Если «благородная страсть» Чердакова делала его с первых дней полезным обществу, то с рядовым Клепиковским отношения у Самохина складывались сложнее.

Не было, наверное, заставы, на которой не побывал бы Клепиковский. И всего за каких-нибудь полгода.

Андрей специально навел справки и установил, что на каждом новом месте Клепиковский начинал службу с нескольких взысканий, грубил начальникам, солдатам.

На фронт такого не пошлешь, в штрафную роту отправлять не за что, и от Клепиковского просто старались избавиться.

Первое время Самохин присматривался к нему, призвав на помощь все свое терпение, но требования дисциплины обязывали его наложить на Клепиковского строгое взыскание за грубость.

Андрей был уже готов к этому, если бы не один непредвиденный случай.

Как-то Клепиковский дневалил по конюшне и, занятый уборкой, наверное, не слыхал, что в конюшню вошел начальник оперативного поста. До слуха Самохина донеслись тяжелые вздохи, затем всхлипывания.

Удостоверившись, что всхлипывал и тяжело вздыхал Клепиковский, Самохин незаметно вышел, а вечером, достав карточку взысканий и поощрений, вызвал солдата к себе.

Клепиковский вошел, угрюмый и замкнутый, остановился у порога.

– Вот изучал вашу карточку, – сказал Андрей, – Одни «награды» в кавычках... Два раза на гауптвахте сидели... Не надоело так жить? Здесь, на оперативном погранпосту, дело не лучше идет. Значит, и я должен взыскания накладывать?

– Вам виднее...

– Родители у вас есть?

– Отец на фронте погиб... В сорок первом под Москвой... Мать умерла в Ленинграде...

Самохин помолчал, жестом предложил сесть, указав на табуретку, стоявшую перед ним.

– У меня, – сказал он негромко, – в первые дни войны при эвакуации с границы погибли жена и дочь. – И, переходя на «ты», спросил: – Считаешь, только у нас с тобой такие судьбы?

Клепиковский отвернулся, пожал плечами:

– У каждого своя судьба.

– Есть еще и общая для всех, – сказал Андрей. – Сам-то думал, как дальше жить?

– А ничего теперь у меня не получится, товарищ капитан, – неожиданно искренне сказал Клепиковский. – Не нужен я никому. Гоняют с заставы на заставу: ни дома, ни семьи, ни родных, ни друзей.

– Так от тебя же все это и зависит. Приехал на новое место, начинай жить по-новому.

Решив, что нет особых причин расшаркиваться перед Клекиковским и в то же время не желая его оттолкнуть, Андрей спросил:

– Специальность успел получить?

– До армии окончил курсы электромонтеров. Правда, работать почти не пришлось.

– А мне как раз нужен монтер! Могу я доверить тебе электрочасть поста? Если берешься, вот книжки, инструкции. Почитай, подумай. А вечером скажешь, можешь сделать или нет. Еще раз даю тебе возможность стать полезным, уважаемым человеком.

Клепиковский глянул на Самохина, произнес привычное: «Разрешите идти», забрал книжки и вышел.

Андрей проводил его с немалыми сомнениями, понимая, что одна беседа ничего не значит: электрооборудование поста – одно дело, а осилить одиночную подготовку бойца, да еще перед инспекторской поверкой – совсем другое. Но с чего-то надо начинать! Не видеть бы только вялых движений, безучастных глаз...

Сегодня Андрей отметил про себя и начищенные до блеска сапоги дневального Клепиковского, и свежий подворотничок с карандаш толщиной, подшитый из полоски новой портянки.

Клепиковский заметно нервничал и в то же время втайне гордился, что ему доверили встречать начальство.

Особого внимания Самохина требовали несколько человек, но ведь и остальные не клад. Приходилось думать о каждом.

Размышления Самохина прервал телефонный звонок. Звонил старший лейтенант Кайманов.

– Слушай, Андрей Петрович. К тебе сейчас Лаллыкхан и Махмуд-Кули доставят парнишку с родинкой за правым ухом. Придержи его до моего приезда.

Самохину отлично было известно, что «парнишка с родинкой за правым ухом» и есть тот самый Атаджан, который, сбежав из интерната, продавал с лотка пирожки торговки Эльяр, а встретившись с Каймановым, до сегодняшнего дня «разменивал» его сотенную купюру.

То, что Атаджан нашелся в районе оперативного поста, было очень кстати. Андрей понимал, что Кайманов прибудет на пост не только ради Атаджана: мальчишку можно было отправить в комендатуру и там с ним поговорить. Яков, видимо, решил воспользоваться случаем и навестить Самохина перед инспекторской поверкой, посмотреть, как идет жизнь, может, что-нибудь подсказать.

Солдаты роты сопровождения поездов, задержавшие Атаджана с помощью Махмуда-Кули и Лаллыкхана, еще только добирались до Аргван-Тепе, пропуская встречные, идущие к фронту поезда, а машина, на которой приехал Кайманов, уже остановилась у ворот оперативного погранпоста.

Как раз в это время Головко и Чекалин, закончив беседу, спросили у Андрея разрешения сделать перерыв и объявили перекур.

Встретив Якова, Самохин увидел, насколько изменился он после возвращения из похода в пески. Догадаться о причинах было нетрудно, и Андрей искренне пожалел друга, зная, как нелегко ему помочь.

Правда, начальник погранвойск просил повременить с расследованием обстоятельств, в какие попадал Яков в крепости Змухшир и в ауле Карагач, чтобы не ослаблять работу перегруженного, столь малочисленного офицерского состава.

Искренне тронуло Андрея, что, несмотря на занятость – у Кайманова и своих забот было предостаточно, – тот нашел время, чтобы заехать и посмотреть, как идут дела на Аргван-Тепе.

Яков вошел во двор оперпоста, поздоровался с Самохиным и солдатами, спросил:

– К чему готовитесь? К инспекторской или к тактическим учениям?

– Знакомились с тактикой снайперов, а сейчас два штаба работают, – ответил Андрей. – Разрабатываем две встречные операции. Каждый побывает и в группе «нарушителя», и в группе поиска...

– Ну и как, разработали?

– Уточняем и координируем...

– А мои друзья Лаллыкхан и Махмуд-Кули еще не прибыли? – для того чтобы всем была ясна цель его приезда, спросил Кайманов.

– Ждем...

О том, что должен прибыть еще и Атаджан, Яков промолчал.

– Ну что ж, подождем. Не буду отвлекать вас от дела...

Резко зазвонил телефон. Дежурный, передавая Самохину трубку, сказал, что его вызывает начальник отряда.

Андрей стал докладывать полковнику о подготовке к учениям, которые, собственно, и составляли основную часть предстоящей поверки.

В открытую дверь он видел и слышал, как Яков словно бы между прочим спросил Белоусова:

– Ну а познакомиться с вашим стратегическим планом можно?

– Военная тайна, товарищ старший лейтенант, – ответил вместо Белоусова один из братьев Охрименко.

– Ну, если тайна, вмешиваться не буду... Вижу, вы люди бойкие. Только помогаете ли своему начальнику?

– У каждого своя работа, товарищ старший лейтенант, – не задумываясь, ответил Петр Охрименко. – У начальника поста – своя, у нас – своя...

– А вот в этом давайте разберемся...

Кайманов присел на табуретку, сдвинул фуражку на затылок.

– Взять, к примеру, вас, – сказал он, обращаясь к Петру Охрименко. – Вы несете службу восемь часов, а начальник поста – все двадцать четыре. Видели, сколько у него всякой отчетности? А ведь вы – народ грамотный. Взял бы кто да и предложил: «Давайте, товарищ капитан, может, какие ведомости или книгу дежурных заполнить помогу...» Кто такие сержант и ефрейтор? Это же правая рука начальника заставы или начальника поста! Поможете ему, отдохнет начальник, совсем другая жизнь у него пойдет. Попробуйте-ка каждые два-три часа круглосуточно наряды отправлять да еще инструктировать их. Что ж, он не живой человек, ему спать не надо?..

– Так ведь у начальника заместитель должен быть.

– Должен – это еще не значит, что есть, – ответил Яков. – Война и для нас война. Большинство начальников застав работают без заместителей, так же как и ваш капитан. А у вас есть возможности посильно помочь ему...

– Товарищ старший лейтенант, «Советы бывалого пограничника», – спросил Белоусов, – ваша статья?

– Раз подпись моя, значит, и статья моя, – сказал Яков, втайне довольный, что его советы не проходят мимо внимания солдат.

Несмотря на то что статью не только читали, но и прорабатывали как практическое пособие, Белоусов попросил:

– Расскажите подробнее. Нам ведь перед учениями пригодится...

Подумав, что беседа, пожалуй, будет кстати, Яков отказываться не стал.

– Многие, даже солдаты первого года службы, – начал он, – умеют и вовремя обнаружить следы, и заметить появление нарушителя, но не всегда правильно организуют задержание. Как надо действовать?.. Я, например, почти всегда организую задержание с двух сторон. Вот вам случай...

Яков видел, что слушают его затаив дыхание.

– Были мы в наряде, ночью... По шороху определили: от линии границы приближается большая группа людей. А нас всего трое. Я и двое солдат... Оставляю на месте двух бойцов, приказываю подпустить переднего нарушителя «на штык», громко окликнуть, в случае сопротивления открывать огонь. Сам выдвигаюсь метров на двадцать навстречу приближающейся группе, маскируюсь за камнем. Нарушители с английскими винтовками прошли мимо меня, насчитал я их двенадцать человек. Как только передний из них поравнялся с оставленными мною двумя бойцами, слышу окрик «Стой!». Передние открыли огонь, а те, кто шел сзади, повернули обратно и тут же напоролись на меня. Перекрестным огнем мы, трое, пятерых уничтожили, остальных задержали...

– Просто и хорошо. Таким способом я бы каждый день задерживал, – прокомментировал Охрименко Павел.

– Стоит только захотеть, – поддержал его Кайманов. – Только действовать надо решительно, не давать врагу опомниться, сразу же захватывать инициативу. Сдаются – клади на землю вниз лицом, связывай сзади руки, тут же обыщи. Не отвлекайся, если увидел, что бандиты бросили какую-нибудь вещь или спрятали, – потом найдете... Ну а бывают случаи, когда квалифицированные группы высылают вперед разведку. Тут надо действовать мгновенно и бесшумно. Заметил я как-то, что два нарушителя на расстоянии примерно в сорок метров пробираются в наш тыл. Тот, что впереди шел, остановился метрах в восьми от нашего наряда и три раза легонько свистнул, потом снова пошел. Пропустив бандита, я бросился на него сзади, ладонью зажал рот, заткнул его кляпом, чтобы не крикнул, связал руки. Стал ждать второго. Второй так же попался. Не нарушая тишины, положил обоих рядышком. Сам посвистал три раза. Через десять минут подошла вооруженная группа в шесть человек, которая была полностью уничтожена. Вот и делайте выводы...

– Что уж тут выводить? Вам, товарищ старший лейтенант, наверняка приходилось и медведя заламывать, – бойко сказал Петр Охрименко.

– Насчет медведя не скажу, а нарушителей приходилось, – смеясь, подтвердил Кайманов. – Ну ладно, у вас своя стратегия, у меня – своя. Ни пуха ни пера, успехов в поиске.

– Будем стараться, товарищ старший лейтенант, – не растерявшись, в один голос ответили братья-близнецы.

Кайманов вошел в дежурную комнату, прикрыл за собой дверь.

– А хлопцы у тебя – палец в рот не клади, и языки подвешены что надо: им слово – они двадцать.

– В том-то и дело...

– Слушай, Андрей Петрович, скажи откровенно, нужен я тебе со своими советами или ты и сам тут во всем разобрался?

– Ты мне, Яков Григорьевич, всегда нужен. Если есть какие замечания, скажи.

– Точка зрения у меня простая, – сказал Кайманов. – Как только совещание в отряде или в округе, глядишь, обязательно кто-нибудь найдется, кто берет слово и начинает бить начальника заставы. У начальника заставы нехватка фуража, у начальника заставы нехватка продовольствия, у начальника заставы сон на границе, у начальника заставы наряд неправильно нес службу, у начальника заставы неправильно ведутся записи в журналах. Все клюют начальника заставы и в хвост и в гриву. А что такое начальник заставы? Это – основа основ всей пограничной службы, охраны наших рубежей. А раз так, все должны ему помогать, потому что работать одному, без помощи старших командиров и солдат, у начальника заставы просто не хватит сил... А у нас бывает у некоторых, нацепляют начальнику заставы шероховатостей, а потом и выступают на партийном активе. И приходится брать слово, поправлять таких, прямо их спрашивать: «А почему ты, дорогой, не выступаешь и не говоришь нам: «Сегодня вот я прибыл на заставу. Начальник – один. Нет заместителей: война!.. А у кого и есть – то в отпуске, то на учебе, то болеют... Обстановка на границе серьезная. Службу несем с большой нагрузкой. Вот я, поверяющий, приехал и говорю: «Товарищ начальник заставы, идите отдохните. Вы уже на ногах не стоите, на человека не похожи. Выпускаете наряд за нарядом, каждый надо проинструктировать, каждый проверить. Когда вы отдыхаете? Когда записываете все в журнал? А почему не поручите это командирам отделений? Они же у вас грамотные люди! И вашим доверием дорожить будут! Вызовите и скажите: «Ты сержант? Сержант. Так что ж ты лодыря гоняешь? Ты же половину работы можешь на себя взять!» А старослужащие? Есть такие ребята, вон, как твои братья Охрименко! Это же орлы! Снайперам-фронтовикам не уступят! Да они, если захотят, горы могут своротить!..

Слушая Кайманова, Самохин улыбался, отлично понимая тайный смысл беседы: окно дежурной комнаты было открыто, во дворе стояла подозрительная тишина. Андрею даже показалось, что он слышит сдерживаемое дыхание тех, кто «случайно» оказался поблизости от окна.

– В общем, я тебе не поверяющий, тем более не инспектирующий, а ты не новичок, так что учить тебя не хочу, – продолжал Кайманов. – Народ твой мне понравился. Боевой народ! С такими любую задачу командования выполнить можно!..

Кайманов, разговаривая с Самохиным, увидел, как к погранпосту Аргван-Тепе подъехал грузовик со столь долгожданным Атаджаном, который так ловко удрал от него на базаре.

Сопровождали паренька вместе с солдатом-пограничником председатель аулсовета Душак Лаллыкхан и старый знакомый Якова – бывший старшина проводников-контрабандистов, еще год назад работавший на Фаратхана, старый Махмуд-Кули.

Пограничник жестом приказал Атаджану спрыгнуть на землю, проводил его к Самохину.

Войдя в дежурную комнату и увидев Кайманова, Атаджан настолько испугался, что слова не мог сказать. Яков же не обратил на него никакого внимания, будто видел Атаджана впервые.

Тот сразу заметно приободрился.

– Пока вы тут разговариваете, – сказал Яков, – пойду встречу наших уважаемых гостей. Надеюсь, у твоего повара найдется зеленый чай?..

Кайманов вышел, предоставив Самохину самому зарегистрировать и направить по месту назначения путешествующего без документов беспризорного Атаджана.

– Товарищ старший лейтенант, – окликнул Якова Самохин. – Вы сейчас в город? Может быть, захватите с собой паренька?..

В окно была видна выглядывавшая из-за спины Самохина перепуганная физиономия Атаджана.

– Место в машине есть, могу захватить, – безразличным тоном ответил Яков.

Во дворе оперпоста его уже дожидались Лаллыкхан и песколько скованно державшийся Махмуд-Кули.

В беседке, оплетенной виноградом, солдаты поставили помост над арыком, накрыли его где-то отыскавшейся кошмой, повар застелил кошму скатертью, поставил пиалы, сахар, чайники с геок-чаем.

Когда были выпиты первые пиалы чая и заданы обязательные вопросы о здоровье, семье и состоянии дел, Махмуд-Кули, понизив голос, сказал:

– Ёшка, тебя я знаю давно... Тебе доверяю... Потому и привез тебе Атаджана. Пожалуй, ты один можешь его спасти... Кто-то угрожает ему, охотится за ним, чтобы убить. Атаджан это знает. Пожалуй, он пойдет к тебе жить, если ты его возьмешь, пока не поймаете тех, кого ищете...

«Вдобавок к Ичану еще и Атаджан?» – подумал Яков. Правда, для поиска ничего лучше нельзя было придумать: тот, кто охотится за Атаджаном, неизбежно выйдет на Якова. Но хорошенькое дело: ни секунды не знать покоя, охраняя мальчишку. Нет у Якова и не может быть такой возможности денно и нощно не спускать глаз с Атаджана. Яков должен еще обеспечить самую «малость» – всю боевую работу, безупречную службу пограничных застав на таком сложном и горячем участке, как Лоук-Секирская комендатура.

Тем не менее Яков ответил:

– Спасибо тебе, Махмуд-Кули-ага, что так говоришь. Большое доверие мне оказал. Жизнь Атаджана доверил. Конечно, возьму его к себе, пока это дело не распутаем. Только бы не убежал во второй раз...

– Не убежит, – заверил его Махмуд-Кули. – У тебя ему безопаснее всего.

– А что он сам говорит? Почему бродяжничает? Где скрывается?

– Ничего не говорит, Яков Григорьевич, – вставил свое слово Лаллыкхан. – Говорит, нравится ему ездить, на одном месте, мол, труднее прожить.

– Кого хоть опасаться? Кто может за ним охотиться и почему?

– Этого мы, Яков Григорьевич, не знаем. Может, тебе Атаджан расскажет. Только едва ли. Нам он ничего не сказал.

Поговорив еще о сводках Совинформбюро, о сталинградских боях, Лаллыкхан и Махмуд-Кули заторопились, попрощались с Яковом и вышедшим к ним Самохиным, направились с разрешения Андрея к железнодорожной станции и с одним из проходивших мимо эшелонов укатили в сторону Ашхабада.

Яков подождал, пока повар накормит Атаджана, изрядно отощавшего за время странствий, приказал ему лезть в кузов машины. Сел рядом с ним так, чтобы мальчишка не мог выскочить на дорогу.

Пожелав солдатам оперпоста успеха в учениях и благополучного прохождения поверки, Яков распрощался с Самохиным и, только когда полуторка тронулась с места, повернулся к настороженно державшемуся парню.

– Вот что, Атаджан, – сказал он. – Давай мы с тобой сразу обо всем договоримся. Как тебя зовут, я знаю. Знаю, что нет у тебя ни матери, ни отца. Прощаю тебе ту сотенную, которую ты у меня «взял разменять» и до сих пор размениваешь.

Испуганно вильнувшие глаза Атаджана выдали его, но, услышав, что старший лейтенант его прощает, парнишка заметно приободрился, хотя и напустил на себя неприступный вид, как будто он не понимал, о чем идет речь.

– Ты мне можешь ничего не говорить, и я пока ни о чем тебя не спрашиваю, – продолжал Яков. – Сам хочу кое-что рассказать...

На протяжении всей дороги Яков неторопливо говорил Атаджану, как воевали его отец и дядя, спросил, побывал ли он в Карахаре после гибели матери, исподволь разузнал, где скитался все это время, трудно ли ему пришлось, как дальше думает жить. И только почувствовав расположение парня, словно бы между прочим сказал:

– Ты уже, конечно, почти взрослый, заставить тебя нельзя, но хочу предложить по-хорошему... Мне отец твой и дядя были друзьями. Я ведь и сам когда-то работал в авторемонтных мастерских. Ради памяти твоих родителей и Нурмамеда Апаса предлагаю, если, конечно, захочешь, пока устроишься с учебой и работой, поживи у меня, а дальше видно будет. Правда, жить будем довольно далеко от Карахара, на самой границе. Туда, в общем, и родным твоим, и знакомым не так-то просто будет приехать, зато там есть курсы шоферов-механиков для таких вот ребят, как ты. А поскольку я в этом деле кое-что понимаю, могу подсказать, что к чему.

От внимания Якова не ускользнуло: замечание его о недоступности нового местожительства для родственников Атаджана очень даже устраивает парня. Наверняка потому-то он и ударился в бродяжничество, что его запугали участью матери, сестры и дяди Апаса.

Кайманов понимал, какую огромную ответственность берет на себя, но другого способа оградить Атаджана от опасности, а главное, узнать, кто убил Айгуль и Нурмамеда Апаса и угрожает ему самому, он не видел. Атаджан ответил не сразу:

– А вы не обманете?

– Ради памяти твоих родителей не обману.

– Тогда поеду с вами...