Текст книги "Тропа Кайманова"

Автор книги: Анатолий Чехов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ (вместо эпилога)
ТРОПА КАЙМАНОВА

Тяжелый «студебеккер», непрерывно сигналя, на большой скорости обогнал легковушку и остановился, загородив «эмке» дорогу. Из кабины «студебеккера» выскочил Астоян, а из-под брезента кузова спрыгнули на асфальт шоссе Амангельды и Лаллыкхан.

Из «эмки» вышел удивленный полковник Артамонов.

С другой стороны шоссе показался газик.

– Притормози-ка! – скомандовал Кайманов своему шоферу и, когда газик остановился возле «эмки», тоже вышел на дорогу.

– Яков Григорьевич! Жив-здоров?! Ну что там? Взяли? Что у вас произошло?

– Взяли, товарищ полковник. Думаю, того самого. Скрывался под фамилией Картуз. Атаджан узнал его. Мальчишка признался, что в тот день был дома и только чудом остался жив. Потому-то он из интерната убежал и от всех скрывался... Задержанного отправили в штаб отряда.

– Молодцы! Дай-ка я тебя расцелую! Честно сказать, и не надеялся, что можно этакую птицу на столь многолюдной стройке найти.

– Разрешите спросить, товарищ полковник, – сказал Яков.

– Конечно, спрашивай...

– Хотел бы я знать, старшего лейтенанта Ястребилова предупреждали или нет, что мы ведем поиск на строительстве дороги?

– А зачем его предупреждать, если он уже не нашего ведомства? Увидел тебя, должен понимать что к чему... Не маленький небось... А теперь нашел свое...

Артамонов взглянул на дожидавшихся в стороне Астояна, Лаллыкхана и Амангельды.

– Ну а вы что за делегация, почему дорогу загораживаете?

– Товарищ полковник, разрешите доложить, – браво взяв под козырек, выступил вперед Астоян.

– Докладывай! В чем дело? Почему дорогу перебегаешь?

– Как же, товарищ полковник, когда хорошего человека, – Астоян посмотрел на Якова, – оклеветали?..

– Это капитана, что ли? – спросил Аким Спиридонович. – Откуда вы взяли? Вот он цел и невредим, в полном здравии.

Амангельды и Лаллыкхан, обрадованные, что видят Якова живым и здоровым, хлопали его по плечам, пожимали руки.

– Да что вы, братцы, будто с того света меня встречаете? – тронутый таким вниманием, спросил Яков.

– Товарищ полковник, – вступил в разговор Амангельды, – мы виноваты... Барат позвонил Лаллыкхану, говорит, Ёшку забрали, надо выручать. А тут знакомая авторота. Мы – к лейтенанту. Астояну командир разрешил ехать к вам. Приехали в отряд, а дежурный говорит: полковник только что на своей «эмке» уехал. Мы скорее за вами...

– А как вы узнали, что я на стройку поехал?

– Так по следам, товарищ полковник! Ваш шофер правую заднюю покрышку вулканизировал, отпечатки дает...

– Ишь ты, и покрышку разглядели, от вас не спрячешься, – проговорил полковник, довольный дотошностью следопытов.

– Товарищ полковник, надо скорее ехать, а то Барат со своей армией собрался Ёшку выручать.

Полковник чертыхнулся, с озабоченным видом полез в «эмку».

– Да что он, с ума спятил, ваш Барат?

– Барат за Ёшку на пулеметы пойдет, товарищ полковник, – сказал Лаллыкхан.

– Мы – тоже, товарищ полковник, – выдержав взгляд Артамонова, добавил Амангельды.

– Сдурели вы все, что ли, – уже с нескрываемой тревогой произнес Артамонов. – Давай гони к ближайшему КПП! – сваливаясь на сиденье машины, скомандовал он шоферу.

– Товарищ полковник, еще один важный вопрос, – подскочив к нему, проговорил Астоян. – Передавал ли вам письмо...

– Потом, солдат, потом, – остановил его Аким Спиридонович. – Давай пристраивайся в затылок и не отставай. Приедем – спросишь...

– Товарищ капитан, – Астоян повернулся к Якову, но тот, усадив к себе в машину Амангельды и Лаллыкхана, уже занял место рядом с водителем, коротко приказал «маленькому армянину»:

– Заводи...

«Эмка» резво взяла с места. Вслед за нею в клубах пыли помчался газик Кайманова, вдогонку им устремился «студебеккер» Астояна.

Не проехали они и десятка километров, как, вывернувшись откуда-то с проселка, путь им преградило войско Барата. Беэсовцы ехали верхом на лошадях, на подводах и двуколках – все аксакалы и юноши, с ними – демобилизованные после ранений фронтовики, солдаты, прибывшие в краткосрочный отпуск, вооруженные карабинами и винтовками. Впереди – пограничники, не больше двух-трех отделений во главе с Галиевым.

Спешившись, Амир строевым шагом направился к полковнику, лихо доложил:

– Товарищ полковник, сводный отряд вернулся из похода в пески. Задержано... – Галиев назвал внушительную цифру, – неизвестных лиц. С ними подручный Клычхана калтаман Аббас-Кули. В боевом поиске особенно отличился командир сводной бригады содействия Барат Агахан.

– Благодарю за службу, дорогой Барат, – крепко обняв Барата, сказал полковник. – А зачем по дороге все свое войско ведешь? Поди, твои воины по семьям соскучились?

– Для авторитета, товарищ полковник, – хитро подмигнув Якову, ответил Барат. – Слыхал, Ёшка тоже свой поиск закончил. Ай, думаю, будем как следует Ёшку встречать...

Полковник только головой покачал. Прибывшие с гомоном и шумом обступили Кайманова.

Миновала короткая весна, и сразу же навалилось тяжкое лето, которое и в Лоук-Секире оказалось почти таким же невыносимо-знойным, как на равнине в Ашхабаде.

После задержания Картуза, его очной ставки с Атаджаном и разоблачения, казалось бы, должны были кончиться злоключения Якова. Но не тут-то было.

Расследование всего происшедшего в ауле Карагач и Змухшире продолжалось, потому что главный враг Якова – Флегонт Мордовцев оставался на свободе, а это означало, что он опять собирал в песках всякое отребье. Банду, какой бы малочисленной она ни была, предстояло еще выловить и обезвредить. Эту задачу никто с Якова не снимал.

С утра до вечера занятый службой на горячем Лоук-Секире, Кайманов относился к визитам следователя Вартанова, как к досадной необходимости: все, что он мог сказать, Яков уже сказал, и не один раз. Добавить к своим показаниям было нечего.

Сегодня Якова вызывали на Дауган для встречи с каким-то задержанным, то ли бандитом, то ли свидетелем.

Полковник Артамонов, приказав Якову отбыть по месту своей прежней работы, высказался на этот счет довольно неопределенно:

– Поезжай на Дауган. Там какой-то твой старый знакомый пришел с повинной. Надо разобраться...

Яков ответил привычным «слушаюсь». Полковник немного помолчал и добавил:

– По пути заедешь ко мне, есть разговор насчет твоего рапорта.

Встретил его Артамонов в обычном деятельно-озабоченном состоянии, и Яков порадовался за него: держится, не сдает позиции Аким Спиридонович.

Спрашивать, что там за повинившийся «свидетель» объявился на Даугане, Яков не стал, догадываясь, о чем будет с ним говорить начальник отряда. И хоть Аким Спиридонович начал издали, почувствовал, что в предположениях не ошибся.

– Сводка-то, сводка сегодня какая, а? Считай, победа под Курском еще грандиознее, чем под Сталинградом.

Артамонов остановился у карты фронтов. Курский выступ весь был утыкан флажками, расчерчен красными и синими стрелами.

– Ты уразумел, что означает эта победа? Она означает, что война достигла самой своей вершины! Большей битвы не может быть! С обеих сторон участвовало в ней около шести тысяч танков, четырех тысяч самолетов. Страшнее и грандиознее этого сражения не было...

Яков молчал, догадываясь, к чему такое предисловие.

– Интересно получается, – продолжал Артамонов. – Все норовят на фронт... Вот и ты в который раз рапорты подаешь. Ну а здесь, у нас, разве не фронт? Кто здесь-то будет разбираться во всей нашей путанице? Работать до последней крайней черты, хватать ящериц за хвосты, которые тут же отрываются, вслепую запускать руку в мешок и ловить там гюрзу или кобру за голову и надеяться, что она тебя не ужалит. Всю жизнь ходить под дулом пистолета и знать, что за такую голову, как, к примеру, твоя, назначена врагами немалая награда?.. Нет, обидел ты меня, Яков Григорьевич, вот как обидел!.. Если бы не отряд на плечах, может, я тоже ушел бы на фронт! – неожиданно признался полковник.

Яков понимал Акима Спиридоновича, хотя нетрудно было понять и тех, кто уезжал от него туда, где шла невиданная битва за саму жизнь на земле.

– А мне чего ждать сегодня, товарищ полковник? – спросил Кайманов.

– Ты о чем? Опять о своем рапорте? Я что, не ясно сказал?..

– Да нет, насчет рапорта ясно. Я насчет задержанного. Что там за свидетель объявился?

– А вот поезжай на Дауган, там и увидишь, – ответил Артамонов. – Вартанов и председатель суда ждут тебя. Только не веди себя так, будто тебе абсолютно все равно, что с тобой будет.

Полковник был прав. Со дня гибели Светланы что-то в Якове словно умерло, что-то он спрятал в душе так глубоко, что ощущал в груди постоянную тяжесть. Спасала только работа, работа, работа.

– Разрешите ехать, товарищ полковник? – поняв, что дальнейшие разговоры излишни, спросил Яков.

– Поезжай, – отозвался Артамонов. – На обратном пути загляни. Расскажешь, как там все получилось...

Незнакомый капитан, майор Вартанов и полковник юстиции, которого Яков знал как председателя суда, встретили Кайманова в помещении Дауганской комендатуры, где Яков прожил и проработал столько долгих, насыщенных событиями лет.

– Введите задержанного, – сказал полковник, и Кайманов, не сразу обернувшийся, чтобы посмотреть, кто этот свидетель, в первую минуту оторопел, когда увидел вошедшего.

В комнату вошел в сопровождении конвоиров Флегонт Мордовцев. Окинув всех быстрым взглядом карих внимательных глаз, внешне спокойный, он подошел к столу, ответил на все формальные вопросы, сел на указанное место.

«Что это? Новая игра? – раздумывал Яков. – Если жертвуют даже Мордовцевым, то во имя чего? Что за отвлекающий маневр и каких последствий надо ждать?»

Кайманов – отличный физиономист – пытливо вглядывался в точеное лицо Мордовцева, по-прежнему сухощавое, с тонкой здоровой кожей, с едва заметными морщинками вокруг глаз, с прямым, правильной формы коротким носом, твердым подбородком, крепко сжатыми тонкими губами. Карие глаза Мордовцева, обычно спокойные, больше того, безмятежные, выражали сейчас полную отрешенность и душевное равновесие, будто пора сомнений у него осталась позади, а вместо нее пришло время незыблемых решений.

– Повторите ваши показания, – обратился к нему председатель суда.

– К тому, что я уже говорил и писал, добавить мне нечего, – сказал Мордовцев. – Повторяю вот ради него... Наше дело проиграно. Война может идти еще год, погибнут еще тысячи людей, а победы нам не видать... То, ради чего все затевалось, никогда не сбудется. Моей жизни уже не хватит, чтобы вернуться к началу – тридцать восьмому, сороковому году...

– Что побудило вас явиться с повинной? – так же бесстрастно спросил председатель.

Флегонт, опустив голову, помолчал, ответил не сразу.

– Самая светлая в моей жизни была пора, когда всего несколько лет Глафира Семеновна – мать Якова Кайманова – была со мной... Я верующий... Пусть я проведу остаток жизни в лагерях, пусть полностью не искуплю этим свою вину перед Глафирой, но умирать буду с надеждой встретить ее в лучшем мире...

Слушая Мордовцева, Яков проверял свое отношение к тому, что тот говорил.

«Юродивым прикидывается. Ишь как поет!» – первое, что он подумал.

Но Кайманова невольно удивляла искренность и убежденность, с какой говорил перед судом Флегонт.

– Вся жизнь у меня прошла с двойным дном, – неторопливо продолжал Мордовцев. – Скитался, прятался, вредил как мог, запугивал, держал за горло десятки людей... К чему пришел? Ни к чему... Своими руками застрелил самого дорогого мне человека – Глафиру... А ее сыну всю жизнь был смертельным врагом... До сорок третьего года считал, что все оправдано нашей целью, нашей победой. А теперь и ребенку ясно – победы не будет... Мы – банкроты... Историю вспять не повернешь...

– Готовы ли вы повторить свои показания для печати и радио? – спросил председатель трибунала.

– Мне все равно.

– А что на это скажут ваши недавние начальники и единомышленники, такие, как, например, Фаратхан?

– И это мне все равно. Всю жизнь Фаратхан старался как можно больше выжать из меня и как можно меньше дать.

– Ну это касается лично вас. Что вам известно о планах ваших шефов? Что думают? Что затевают?

– О чем могут думать люди, проигравшие войну? – ответил Мордовцев. – Думают, как побольше награбить, да сохранить агентуру, да куда драпать. Это, по-моему, любому и каждому ясно как дважды два.

– Что вы, Кайманов, можете сказать по поводу этого заявления?

– Могу сказать, что, если бы не было наших побед под Сталинградом и Курском, Мордовцев разговаривал бы иначе. И с повинной бы не пришел.

– Эх, Яков, – с горечью проговорил Флегонт. – С самого твоего малолетства жизнь нас врагами поставила, а вместе бы мы большие дела ворошили...

– Не получилось, Флегонт Лукич, – отвергая лирический тон Мордовцева, сказал Яков. – Не по адресу разговор.

– Это верно, – глядя прямо в лицо Кайманову, сказал Мордовцев. – На моих руках кровь твоих товарищей, кровь Глафиры Семеновны. Этого, конечно, нельзя простить. Одно могу сказать: был тебе лютым врагом, но подлецом не был, как, к примеру, некоторые твои дружки-сослуживцы...

– Кого вы имеете в виду? – спросил председатель трибунала.

– А вы сами разберитесь. Я написал письмо и послал, чтобы отдали начальнику Кайманова – полковнику Артамонову. Ради приметности мой человек передал его известному тут шоферу – «маленькому армянину»...

«Так вот о чем не успел спросить Астоян! Значит, он передал письмо Ястребилову, а тот уничтожил?»

– Разрешите спросить у подследственного, о чем письмо? – обратился Яков к председателю трибунала. – О том, что я в ауле попал в ловушку? Как было решено у Фаратхана с Клычханом, так все и вышло?

– Письмо о том, что Яков и в пустыне, когда был у нас в крепости Змухшир, оставался Каймановым – врагом для нас, – не задумываясь, ответил Мордовцев. – Мы сохранили жизнь Кайманову. Я полагаю, это дает мне надежду сохранить свою, если учтете искреннее признание.

– А не кажется ли вам, – сказал полковник, – что ваше свидетельство в пользу Кайманова выглядит как услуга за услугу? Объективно выходит, что Кайманов не стал вас искать, когда увидел следы в районе аула Карахар и на Дауганском кладбище. А вы содействовали его побегу из пустыни?

– Считайте как хотите, – ответил Мордовцев. – Он меня не прикрывал, а нашел бы – не пощадил... Только найти непросто: Дауган я, пожалуй, лучше Якова знаю... Да и не чужие мы с ним. Что такого, если б я ему, а он мне в чем помог?.. Люди с возрастом поскладнее начинают друг на друга глядеть...

«Вот оно! Подъехал-таки Флегонт Лукич, – подумал Яков. – Лил слезы, себе яму вырыл и меня туда решил затолкать...»

С улицы поселка, на окраине которого размещалась комендатура, доносились голоса, на которые Яков поначалу не обратил внимания.

С ненавистью, молча разглядывал он Флегонта, ожидая, что тот еще скажет. Сейчас он видел и его невысокий рост, который обычно не замечал, морщинки у висков, хитрость и злобу, скрывавшиеся за безмятежным выражением глаз.

И почувствовал, как мгновенно исчезли струнки благодушия, которые он ощутил было, слушая Флегонта, подводившего итоги своей жизни. Перед ним сидел не раскаявшийся, а все тот же хитрый и расчетливый враг. Яков отчетливо представил его в эсэсовском мундире со свастикой на рукаве, в фуражке с высокой тульей. Уж отвел бы душу Флегонт Лукич на массовых расстрелах, став каким-нибудь маленьким фюрером. Наверняка и сам бы стрелял...

– Кажется, вы не разделяете родственных чувств вашего бывшего отчима? – взглянув на Якова, сказал полковник.

Кайманов резко вскинул голову:

– Я должен отвечать?

– Не надо... Думаю, здесь все ясно...

Гомон на улице стал громче. Десятка полтора мужских голосов дружно взревели, скандируя: «Ёш-ка! Ёш-ка!»

– Это что еще за базар? – удивленно спросил полковник.

– А вот он и есть Ёшка, у него спросите, – улыбаясь, ответил Вартанов.

Все трое подошли к открытому окну. Увидев Кайманова, Барат, руководивший хором, завопил во весь голос:

– Ёшка-а-а-а! Давай кончай дела! Зови своих начальников, выходи скорее! Люди ждут! Шашлык! Плов! Шурпа остынет!..

Барат кричал по-курдски, председатель суда, взглянув на Вартанова, спросил:

– Что за митинг? О чем кричит этот солдат? Кто все это организовал?

– Товарищ полковник, вы назначили очную ставку Мордовцева и Кайманова на Даугане, чтобы и местных жителей расспросить. А они, видите, сами к вам пришли. Зовут отметить приезд земляка...

От ворот комендатуры в сопровождении младшего лейтенанта Галиева шел аксакал Али-ага с председателем аулсовета Балакеши и следопытом Амангельды, за ними – Ичан, вернувшийся к работе колхозного чабана.

– К вам делегация, товарищ полковник, – заметил Кайманов. – Старейшина рода с нашей поселковой Советской властью...

– Тоже вас выручать? – покачав головой, спросил председатель трибунала.

– Дома, говорят, и стены помогают...

Только сейчас Яков понял, выходя навстречу Али-ага, Балакеши, Амангельды и Лаллыкхану, насколько дороги ему все эти люди, дорог сам Дауган.

Полковник Артамонов как-то сказал ему: «Твоим именем люди назвали тропу, соединяющую границу с аулами и поселками. Мы должны уметь прокладывать такие тропки к сердцу каждого человека. На это нужен особый талант».

Яков не мог сказать, есть ли у него такой талант. Он не задавался целью кого бы то ни было завоевывать или подчинять себе.

Просто он жил одной жизнью со всеми, одними радостями и бедами и, может быть, только больше других отвечал за все, что здесь происходило. Наверное, именно потому, когда он попал в беду, друзья и товарищи не оставили его. А пришла война – и общая для всех беда стала общей судьбой, объединила самых разных людей в смертельной борьбе с лютым врагом...

Впереди были невиданные в истории сражения за родную землю, новые операции и поиски здесь, на границе, победы и неудачи.

Но главное свершилось. Теперь уже никто не сомневался в окончательной победе, хотя до конца войны было еще далеко...

...У ворот комендатуры раздался сигнал легкового автомобиля. Дверца распахнулась, из «эмки» вышел полковник Артамонов. Едва ответив на доклад оторопевшего от неожиданности младшего лейтенанта Галиева, Аким Спиридонович нетерпеливо спросил:

– Ну как тут Кайманов?.. Где он?.. Ждал я его у себя, но уж раз здесь все старые друзья, решил и я на Дауган приехать...

1973 – 1975 гг.