Текст книги "Третий лишний (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

  ─ Пускай живут как все! ─ вопили они. В общем, были против нашей «коммуны». А землю, почти 200 гектаров, нам все-таки власть выделила. Это были угодья помещика Телкова. От села, правда, далековато, но ничего, земелька-то как-никак теперь стала нашей. Начали кое-что строить. Собрали вместе у кого какая была домашнюю живность: лошадей, коров, овец. Было у нас два велика, три сеялки и несколько сох. Маловато, но работать было чем, а главное ─ кому. Говорю как было, без брехни. Так вот, вкалывали от зари до зари. Знали, что селяне за нами следят и ждут, каков же будет у нас урожай. Строиться, обживаться на новом месте было нелегко. Свои-то лошади заняты на работе в поле, а больше помощи ждать не от кого. Шла война. С огромным трудом построили дом-кухню, где жили, ели и спали. Радовали всходы посевов. Если без лишних слов, то урожай получили отменный ─ почти 34 центнера ржи с гектара. В соседних селах, Начильевке и Нечаевке, урожай был в шесть, а то и семь раз меньше нашего. Мы были так рады, что словами не передать. Теперь-то и другие крестьяне стали проявлять к нам интерес. Убрав урожай, продолжили строить жилье и готовить земельку под яровые посевы. Решили сделать общую кухню побольше ─ прежняя была мала.

  С ненавистью наблюдали за нашими успехами кулаки. Мы-то и не догадывались, что они готовят удар из-за угла. Случилось это в ноябре, поздним вечером, когда все члены артели ужинали во вновь отстроенной столовой. К нам ворвалась шайка бандитов, руководимая сыном помещика Телкова ─ Глебом. Их было человек тридцать. Мы знали, что в местных лесах орудует банда какого-то «Ястреба», но не догадывались, что этот «Ястреб» и есть сынок Телкова. А он на нас давно глаз положил. Жили мы, прямо скажу, беспечно, даже оружия не имели, чтобы при случае отбиться. Вот за это и жестоко поплатились...

  Неожиданно Крупнов прервал свой рассказ и прислушался. Вроде как крик донесся.

  ─ Ты не слышал? ─ спросил Тимофея.

  ─ Нет.

  ─ Значит, послышалось. А давай-ка прервемся и курнем моего самосада. Столько наговорил, небось уж надоело.

  ─ Да нет, как раз наоборот.

  Крупнов достал из кармана пиджака кисет с незатейливой вышивкой и стал из куска газетной бумаги не спеша скручивать «козью ножку». Набив ее табаком, прикурил от кресала и после нескольких затяжек закашлялся.

  ─ Табачок-то, смотрю, ядреный? ─ Тимофей протянул листок бумаги, чтобы Крупнов и ему отсыпал щепотку.

  ─ Это уж точно, попервам даже дух перехватывает. Я в него еще донник для запаха добавляю.

  После первой затяжки Тимофей выпучил глаза. Вытирая ладонью навернувшиеся слезы, еле выдохнул:

  ─ Крепок, чертяка, ничего не скажешь! ─ Отдышавшись, стал курить, не слишком затягиваясь.

  Но интересовало его совсем другое. Разговоров о жизни в создаваемых «коммунах» ходило много. Говорили, что в них все общее, даже жены, что объединяются туда одни пьяницы и бездельники и жизнь в этих «коммунах» хуже некуда. Вот и интересно было послушать Крупнова, который пожил в такой артели. Крупнов выдумывать не станет, ему верить можно. Но тот уже всерьез забеспокоился задержкой Григория. Встал, заходил туда-сюда.

  ─ Пора бы ему и вернуться. Может, сам смотаюсь? ─ поглядел на Тимофея. ─ Кажись, я слышал какие-то крики...

  ─ Никуда не денется, ─ успокоил его Тимофей, будто знал свояка сто лет. ─ Лучше дорасскажи, чем все закончилось у вас в столовой!

  ─ Ох, ─ помрачнел Крупнов, ─ такое словами не передашь... и поверь, никогда не забудешь!..

   Лицо его потемнело, и весь он, здоровенный мужик, словно заново сейчас переживал разыгравшуюся в тот промозглый ноябрьский вечер трагедию, вновь пропуская через душу все, что пришлось тогда испытать.

  ─ Ты только представь себе, ─ заговорил, волнуясь. ─ В столовую ворвались несколько десятков вооруженных бандитов. Встали между столами в две шеренги. Вперед вышел их главарь ─ сынок помещика Телкова. Сказал, что мы воры, отобрали у отца его землю и будем за это наказаны. Хорошо помню, что в одной руке он держал пистолет, а другой схватился за рукоятку шашки, висевшей на ремне. Видно, хотел нагнать побольше страху. Спросил, кто здесь Даньшин, а потом и назвал мою фамилию. Мы встали и вышли из-за стола. Ничего не говоря, нас с Даньшиным стали всем скопом жестоко избивать. Били кулаками, ногами, прикладами, хватали за волосы, плевали в лицо. Хорошо, что детишки уже поели и не видели этого ужаса. Я-то был покрепче Даньшина, а тому стало совсем плохо. Когда бить прекратили, Телков, ощерился:

  ─ Это вам за организацию «коммуны»! ─ Потом приказал: ─ Расстрелять! ─ Два мордоворота, схватив нас за шиворот и подталкивая пинками, повели на расстрел. В столовой заголосили, бабы завыли, и бандиты принялись дубасить всех подряд.

  Иду и думаю: вот и пришел конец моей жизни. Надо что-то делать... Шепчу Даньшину ─ ты туда, я ─ сюда, бегом... Он в ответ ─ ты беги, а у меня мочи нет. Наши конвоиры были навеселе, что-то друг другу рассказывали, смеялись. А уже стемнело. Прикидываю: дойду до угла конюшни, прыгну в овраг ─ и к лесочку. Так и сделал. Стреляли, но не попали, а Даньшина убили, гады.

  Бандиты выгребли весь наш урожай, угнали лошадей, коров, овец и пригрозили, чтобы в «коммуну» больше не собирались. Потом ушли.

  На другой день всем миром, голодные, раздетые, измученные, мы хоронили Даньшина. Бандиты просчитались: их нападение нас еще больше сплотило. Вот тогда-то, ─ вздохнул Крупнов, ─ мы поняли, что враг советской власти ─ враг нашей артели. Ладно... ─ помолчал. ─ В другой раз еще кое-что расскажу...

  Из-за деревьев вынырнул Григорий. По лицу видно, что озабочен. Отдышавшись, стал рассказывать. С его слов выходило, что из Анны через Курлаки и Кушлив движутся конные и пешие белогвардейские части. Почему оставили Анну и куда пойдут дальше, то ли в Таловую, или в Чиглу, Хреновое, Бобров, Григорию узнать не удалось. Спешил предупредить товарищей, чтоб не нарвались на белых.

  Стали советоваться ─ что же делать? Добираться до Перелешино или отсидеться тут, в лесу? Решили остаться до завтрашнего вечера в лесу, а как стемнеет, пробраться в Кушлив и разведать обстановку. Так и сделали. Вечером все трое отправились на разведку в Кушлив. На окраине села взяли в плен беляка, и тот рассказал, что в Перелешино и на другие станции по этой железнодорожной ветке прибыли большие силы красных и им дан приказ отступить до Тишанки и Чиглы.

  Теперь уже уходить никакого смысла не было. Дождались своих. Утром в Кушлив вошли красные полки 13-й дивизии. Готовилось наступление на Тишанку, Чиглу и Хреновое. Получилось так, что Тимофей с Крупновым попали в стрелковую роту, а Григория забрали в другую часть. Полк, в который определили Тимофея с Крупновым, наступал на Чиглу, Хреновое, Бобров, а затем на Россошь и дальше на юг. Война шла к своему завершению.

  (Автор поставит в известность читателей, что описания участия красноармейцев Тихонова, Крупнова и Невзорова в Гражданской войне не будет, так как каких-то особо героических подвигов они в той войне не совершили. У автора совсем другая цель, и посему читателю следует набраться терпения и узнать, как сложится после войны жизнь наших героев, и прежде всего, сына Тимофея и Александры ─ Ванюшки.)

  ... Война закончилась. Тимофею пришлось испытать всю ее боль и тяжесть. Дважды был ранен, а в конце еще и заболел тифом. Выжил. Крупнов в одном из боев с беляками тоже был тяжело ранен, но выздоровел и вернулся в Бирюч. Григорий вернулся в Бирюч после разгрома в Крыму белогвардейских отрядов Врангеля. Если бы Тимофея не подкосил тиф, то и он значительно раньше возвратился бы к семье. Не получилось, болезнь затянулась почти на полгода.

  Домой, брату и сестре весточки от себя он по возможности посылал. Получал письма и из дома. За безграмотную жену писал кто-то из бирючан. Письма были короткими и заканчивались как всегда: чтоб приезжал побыстрей домой, а то Ванюшка дюжа по папке соскучился.

   «Как же он мог соскучиться, ─ думал Тимофей, ─ если меня совсем не помнит?» Но все равно такие слова грели душу.

   "Но почему же Александра никогда не напишет, как сама-то его ждет? ─ возникал вопрос. ─ Вспоминались ее прощальные слова ─ «а то ведь всякое может случиться, я ─ солдатка»... Столько времени с той поры прошло, а все равно, как вспомнит эти слова, колет сердце и ноет...

  Конец ноября. Небо затянуло громоздящимися друг на друга серовато-свинцовыми тучами. В сторону посельского моста пролетела стая ворон. Словно боясь потеряться, они, громко каркая, перекликались между собой. С неба, не переставая, сыпал снег. Хлопья крупные, мокрые. Снег уже завалил дорогу, и Тимофей подустал. Но шел, радуясь всему тому, что окружало, о чем за два прошедших года столько было передумано. Домой, быстрее домой! От Таловой до Александровки его подвез на санях незнакомый мужик, а дальше опять пешим ходом. Теперь уже совсем скоро увидит жену, сына, Ермильевну. Набирая обороты, сердце пело только радостные мелодии. Да и как не радоваться-то?

  В голову стукнула мысль: а что если по пути хотя бы на минутку заскочить к сестре Марии? Она ему чаще всех писала. Вот сестрица обрадуется! Мария старше его, она рассудительна, грамотна, в поселке слывет известной повитухой. Мария принимала роды и у Александры, а Ванюшки ─ крестная мать. Ее муж Дмитрий когда-то служил урядником в уезде, а теперь занят домашним хозяйством. Он вальцовщик зимней обуви ─ валенок. Валенки у него получаются как игрушка. У Марии и Дмитрия есть сын, Павел, ему теперь уже лет десять. Улица, на которой живет Мария, «городок», чуть повыше плотины, перегораживающей речку Бирючку. Совсем рядом, можно зайти и обрадовать сестру.

  Дом у Марии по деревенским меркам средний, из одной комнаты и с большой печью. Полатей не было ─ зачем они для троих-то? Во дворе утепленный сарай, в котором Дмитрий валяет зимой и летом валенки, в которых ходят зимой чуть ли ни все бирюченцы. Носил их до ухода на фронт и Тимофей, носят Дмитриевы валеночки жена Александра и Ермильевна. Пожилым людям Дмитрий делал валенки помягче ─ для ходьбы удобней. Тимофей свернул на знакомую улочку. Шел уверенно, будто и вовсе не покидал Бирюч. Все кругом знакомо и на своем обычном месте.

  Окно комнаты светится ─ значит, не спят. Тимофей до мелочей помнит, где что у сестры стоит и висит на стенах. Коврики, рамки с фотографиями, часы. Мария чистюля, у нее всегда порядок образцовый и все на своем месте, полы вымыты и покрыты недорогими разноцветными дорожками, изготовленными на ткацком стане собственными руками. По поводу чистоты и порядка в доме. Мария как-то ему еще до фронта сказала, что к ней как к повитухе обращаются многие бирюченцы, так вот пусть видят и учатся, как надо держать дом. Да по-другому она не могла ─ родители приучили.

  Мария все эти два года регулярно писала брату письма. Их никак нельзя было сравнить с письмами от жены, которые были какие-то куцые, обрывочные и в них не хватало женской душевности, в чем Тимофей в суровой фронтовой жизни так нуждался. Он никак не мог понять, в чем тут дело. То ли Александра боялась перед кем-то, кому диктовала, раскрывать свою душу, или сама просто не хотела. Тимофей старался писать жене потеплей и подушевней, вспоминал что-то приятное из их семейной жизни, просил, чтобы и она писала подробнее. Нет, не писала. Послания ее больше раздражали, чем успокаивали.

  Подходя к дому, Тимофей спросил сам себя: почему все-таки он решил зайти вначале к сестре, а потом уж идти домой? Конечно же, не потому, что та жила рядом и он хотел ей первой показаться, а заодно попросить, чтобы известила о его возвращении брата Якова. Хитрить перед собой нечего, дело тут совсем в другом. Просто он хотел узнать у нее, как эти годы вела себя Александра. Уж кто-кто, а Мария об этом, несомненно, знает во всех подробностях. К ней, как к повитухе и уважаемому в поселке человеку, стекаются все местные новости. В своих письмах она сообщала, как в поселке постепенно налаживается жизнь, а также о наиболее значимых событиях. Не обходила стороной и его семью. Писала, что сынок, Ванюшка, просто конфетка: умен, красив и ласков. Извещала, что при встречах с Александрой они всегда помногу толкуют о его нелегкой службе и молят Бога, чтобы он побыстрей домой вернулся.

  Но Тимофею казалось, что сестра в письмах что-то от него скрывает, умалчивает, не хочет волновать. Такие мысли у него были. Вот почему и решил вначале зайти к Марии, чтобы получить заранее нужные ему вести и снять с себя давивший на душу груз. Может, ничего плохого и нет, и все это его болезненные выдумки, которые он сам себе устраивает... Однако же ведь беспокоился и очень серьезно.

  Подойдя к окну, Тимофей вначале попытался заглянуть вовнутрь дома, но за занавесками ничего не видно. Легонько постучал по стеклу. Услышал, как кто-то торопливо пошел к двери. И ─ голос Марии:

   ─ Дим, это ты?

  ─ Нет, Машунь, это я, ─ пролепетал Тимофей, волнуясь: узнает по голосу или нет?

  ─ Тимоша-а! ─ радостно воскликнула Мария, бросившись открывать дверь.

  Тимофей рывком поднялся в просторные сени. Обняв, Мария целовала брата, говорила, что вот, наконец-то встретились и теперь ему не надо уже никуда уезжать из Бирюча. Пыталась вглядеться в лицо, но как увидишь в темноте-то?

  ─ Ты с дороги? ─ спросила обеспокоено.

  ─ Да вот решил по пути на минутку тебя обрадовать. А ты ждала Дмитрия?

  ─ Еще поутру уехал в Тишанку по своим валяльным делам и все нет. Думала он вернулся. Чего ж мы тут, во тьме-то, пошли в избу, покормлю. Небось голодный?

  ─ Не надо сына будить. Давай малость погутарим и к своим пойду.

  ─ Ты им сообщил, что возвращаешься?

  ─ Нет, не до того было. Как только выписали из больницы, так сразу и уволили. Зачем писать, если письмо будет дольше идти. Ну, как вы тут?

  ─ Живем как все. Ты постой, я схожу в избу и что-нибудь накину, а то прохладно.

  ─ Да-да, оденься. Я с радости совсем ничего не соображаю.

  Мария ушла в избу и вскоре вернулась в наброшенной на плечи шубенке и с керосиновой лампой в руках. Передав брату лампу, вынесла из избы два табурета. Лампу поставили на пол, а сами сели рядышком на табуреты и стали друг друга восторженно разглядывать. Наконец первые радости от встречи поулеглись и Тимофей спросил сестру, как дела у него дома. Ведь ради этого, собственно, и зашел. Вспомнилось, что Мария была против его женитьбы на Александре. Говорила, что она ему никакая не пара. А он Александру защищал: красивая, нравится и, вообще, поет хорошо.

  ─ Ох, разве что на мордашку смазливая да голосок неплохой, чем и покорила, а в остальном ─ избалованная, невоспитанная девка, ─ вразумляла его Мария.

  ─ Не будем ссориться, ─ говорил Тимофей, успокаивая сестру. ─ Жизнь покажет. ─ Недостатки Александры Тимофей и сам хорошо знал, но думал, что сумеет на нее повлиять. Теперь вот ждет, что скажет сестра ─ обрадует или огорчит. Ведь это как раз и будет ответом на то, как проявила себя его жена в период их почти двухлетней семейной разлуки.

  Заметил, да и как было не заметить, что Мария сразу помрачнела, вздохнула, покачала головой и с ответом явно не спешила. «Будто не знает, с чего начать», ─ подумал Тимофей, начиная волноваться и понемногу осознавать, что его предположения были по-видимому не напрасны. Но пока успокаивал себя: ведь могло произойти что-то и не такое уж страшное. Почему же все-таки сестра так сникла и ушла в себя? Она вообще-то не из тех, кто из-за мелочей падает духом. Значит, что– то серьезное, но что?..

  Еще раз вздохнув, Мария сказала:

  ─ Ну, ей-богу, не знаю, с чего начать. Прости... Хотя, чего тут мороковать? Когда в прошлом году от тебя долго весточки не получали, по поселку пополз слушок, что к Александре кто-то по ночам наведывается. А кто ─ неизвестно. Разговоры на пустом месте не возникают. Как-то мы с ней встретились, и я ей об этом напрямую сказала. Так она даже слушать не захотела. Обидно! Разговоры по Бирюку меж тем не прекращались, меня люди стали останавливать и спрашивать ─ неужели правда это? О смерти мужа даже весточки не получила, а уже загуляла? Вот тогда я и сказала своему Дмитрию и брату Якову, чтоб проследили. Те так и сделали. И выяснили, что где-то ближе к полуночи, со стороны мельницы, приходит к Александре военный человек. Побудет у нее часика три-четыре и обратно уходит. И тот пришелец оставлял в роще, что у пруда, коня. Привяжет его, а сам, чтобы не привлекать внимания, огородами к Александре. Та его уже в назначенное время поджидала. Ну а что дальше между ними было. Тут и дураку понятно ─ не семечки грызли. Я ей после этого все как есть выложила, а она, представь себе, как поперла на меня, как поперла! Вроде того, что тебя уже и в живых нет! Убеждать и совестить было бесполезно. Потом от тебя пришли письма, узнали, что ранен, лечишься. А она, выходит, тебя заранее похоронила...

  ─ Да, был ранен, в Батайске лечили, ─ пробормотал Тимофей, а у самого сердце чуть на куски не разрывалось.

  ─ В общем, не стану, брат, додумывать, что повлияло, но встречи Александры со своим хахалем, с того времени сразу прекратились. Люди поговаривали, что этот «кто-то» приезжал к ней из Хренового ─ воинская часть там стояла. Потом часть перевели в другое место. Видела я ее и после этого. Она вела себя уже совсем по-иному: «Мол, привязался тут один, но я его быстро отшила». Просила, чтоб тебе об этом не писала. Я и не писала. Зачем тебя волновать? Может, и не права была, не знаю. Да и поверила я тогда ей. Думала, бабенка молодая, от тебя никаких вестей, а тут случай подвернулся, вот и не устояла, согрешила. Она же у тебя какая?..

  Прервав рассказ, Мария предложила Тимофею поесть. Но он хотя и был голоден, от еды отказался. Какая уж тут еда при таком-то повороте дел! Вот тебе и солдатка, вспомнил ее слова. Верно сердце-вещунье подсказывало...

  ─ Ты, Тимош, не обижайся, но уж раз зашел, то расскажу все до конца.

  ─ Что-то еще нагрешила? ─ Совсем расстроился.

  ─ Есть немного, и ты должен знать. Хуже, если кто-то потом ляпнет, а ты не в курсе дела.

  ─ Ну давай, давай, говори, добивай брата! И ведь скажи на милость ─ добивают не где-то на фронте, а у себя дома! И кто? Родная жена ─ мать сына Ванюшки! Вот уж сюрприз, так сюрприз, ─ скрипнул зубами Тимофей.

  ─ Не ной, сам себе ее выбирал! Слушай! ─ приказала Мария. Она умела подчинять своей воле других, и Тимофей это хорошо знал, потому и жаловаться больше не стал. Права сестра, выслушать надо до конца.

  ─ Так вот, этим летом Александру не раз видели у нас тут в разных потайных местечках с одним молодым человеком. Встречалась бы на людях ─ ничего. А их видели там, где как бы никто и не увидит. Проверять эти встречи с новым ухажером я не стала, но ей сказала, что ты скоро вернешься и люди обо всем тебе сообщат.

  Она краснела, оправдывалась, что ничего не было, да и не могло быть, так как этот человек намного ее моложе. Узнать, откуда он, было не так уж и сложно. Да и сама Александра этого не скрывала, сказала, что он с Гусевки или с Анучинки и заведует там магазинчиком. А встретились просто случайно. Может, и так, не буду судить и накручивать, но разговоры в поселке шли. Вот и все, ─ вздохнула невесело Мария. Больше о твоих семейных делах сказать нечего.

  Помолчали. Тимофей думал о том, как же ему теперь вести себя с женой. Ведь пора и домой, не ночевать же у сестры. А может, остаться? Мужа нет, наговорятся, за ночь малость успокоится, обдумает все, а пораньше утром уйдет. Не-ет, не здорово получится! Он вроде как боится домой вертаться? А ему-то чего бояться? Все равно молва по Бирючу пойдет! Уж лучше сразу определяться. Эх-х, сын-то в чем виноват и почему должен страдать? Посмотрит и как сама себя при встрече поведет. Тимофей не предполагал, что все так обернется. Если б можно было это заранее предвидеть! ─ сокрушался он.

  ─ Зашел на минутку, а получилось вон как, ─ вздохнул Тимофей с горькой улыбкой.

  ─ Да, встреча могла быть совсем другой, но не наша с тобой в том вина. ─ Мария обняла его. ─ А решать, братишка, как дальше жить, только тебе. Придешь, разберешься и решишь. Ты у нас умный, только порой слишком торопишься и советы не всегда слушаешь.

   ─ Ты права, решать мне. А что к тебе первой зашел, так может, оно даже и к лучшему. Теперь я в курсе, а и Александра не знает, что побывал у тебя. Завтра, ближе к вечеру, встретимся. Приходите с Дмитрием, Якова предупреди. Думаю, что Дмитрий уж точно к тому времени из Тишанки вернется.

  ─ Придет, придет, ─ кивнула Мария.

  ─ Вот и ладненько. Как там, кстати, Анюта (жена погибшего брата)?

  ─ В себя потихоньку пришла. Трудно ей с детьми без Петра, как можем поддерживаем. Вот и сёдня Дмитрий прихватил детишкам новые валеночки. Теперь и ты помогать будешь.

  ─ О чем разговор! Ладно, сестрица, пора честь знать да топать к своему дому. Завтра встретимся. ─ Тимофей обнял сестру и, перекинув через плечо вещмешок, спустился с порожка. Шел не спеша и не оглядываясь. Не заметил, что вместо снега уже моросит мелкий дождь, переходящий в колючую крупу. Крепчал ветерок, но это его нисколько не беспокоило. Волновало другое ─ какой будет встреча с женой? Думалось разное. В голове полный сумбур. Знать, тому, что случилось, суждено было быть. Вспомнил, как, уходя на фронт, она махала ему рукой. Он шел к мельнице и оглядывался, а она махала. Теперь возвращается, и в их взаимоотношениях надо разбираться. Как было бы здорово, кабы всего того, что наговорила Мария, не произошло!.. А на улице не единой душеньки. Редко у кого светятся огоньки в окнах. Спят люди...

  Подходя к дому, Тимофей чувствовал себя вконец усталым, униженным и подавленным. Никак не мог понять, за что только на него свалилась такая Божья кара? Ведь не на гулянках же прохлаждался и не отсиживался в лесной тиши. Господи, посоветуй, как быть и что делать! Успокой душу и остуди разум! ─ взвывало сердце.

  «Света в окнах нет. Значит, спят», ─ подумал Тимофей. Заглянул в окно, но оно завешено занавеской и ничего не увидел. Калитка на ночь, как всегда, закрыта изнутри на защелку. Стучать в окно не хотелось. Думалось, переживалось...

  С чего же начать разговор? Ведь жена сразу поймет, что все знает. Хитрить не привык и сам вранья не переносит. Взорвется, не-ет, не схитрит...

  Что же делать? Во двор можно зайти и с огорода, только придется сделать небольшой крюк, а сенную дверь иногда, по забывчивости, оставляли открытой. Во дворе собака, кто пойдет ─ сразу лай Дичка услышат. Да, а где же верный старый Дичок? Когда-то сам хозяин его щеночком на улице подобрал, и тот был ему верным сторожем. Дичок голос не подал. Может, подох, а может, Александра его специально извела, чтоб не мешал заниматься ночными утехами? Она и раньше его терпеть не могла! О че-ерт!!! Мозги крутятся вокруг да около одного и того же. Ну почему все так непутево получается? Ведь только что душа пела, а он как ребенок радовался предстоящей встрече! Какие-то опасения были, но лишь беспокоили ─ не больше. Теперь же вся душа воет как от страшной боли и готова на части разорваться. При Марии еще как-то старался себя сдерживать, негоже было ее расстраивать, а теперь совсем худо. Душа не воспринимает, не хочет верить тому подлому, что случилось. И как только Александра могла так поступить? Как решилась изменить ему? За что? Ведь он ее любил и защищал перед своими братьями, сестрой, если в чем-то была неправа. Выходит, что все это ему в благодарность за любовь и преданность... А где же ее любовь, о которой столько раз языком трепала?..

  Тяжко вздохнув, Тимофей открыл калитку известным ему способом. Она легонько, словно жалуясь, что так долго хозяина не видела, скрипнула. Опять недобрые мысли полезли в голову... «Вот тут, у этой самой калитки Александра по ночам встречала и провожала своего любовника. Как смела?! Значит, на него ей было просто-напросто наплевать! Тут стояли и миловались, ─ додумывали воспаленные мозги, ─ а потом шли на погребку и там отдавались любовным утехам. Где же еще, там им никто не мешал: ни Ермильевна, ни Ванюшка... А ведь там, на погребе, два года назад Александра и брат Яков сидели и обдумывали, как ему с напарниками удобней податься на фронт к красным. Она его удерживала, не советовала уходить, предлагала пересидеть где-нибудь в лесу, пока беляков прогонят. Отсюда мужа на фронт провожала, сюда же и своего любовника привела... Гадко, подло, по-предательски! Какая уж тут совесть! В какой раз вспомнилось: „Теперь я ─ солдатка...“ Хм! Будто солдатке все дозволено? Все, все, хватит накручивать и довольно доводить себя до кипения!..» Разум подсказывал, что не стоит додумывать, что было, а чего, может быть, и не было. Но ведь случившееся не выбросишь из головы как какую-то ненужную вещь, и хочешь не хочешь, все это будет теперь ходить за ним по пятам...

  Как же быть? Стучать и идти в дом? Скрепя сердце разговаривать с изменившей ему женой? А есть ли другой путь? К кому-то уйти? К сестре или брату? Или перебраться к жене погибшего Петра? Что люди потом подумают? Тут свой сын и какая-никакая, но пока законная жена. Нет, уж пусть она отчитается, как проводила без него свое время. Расскажет, а он послушает и спросит, что же заставило изменить ему. Поглядит в ее бесстыжие глаза. Ванюшка-то подрос, стал большой, головка тоже небось соображает. Как его встретит? Он же отца совсем не помнит. А как поведет себя Ермильевна?.. Нет, уходить никуда не станет, хватит и столбом стоять у калитки!.. Тимофей осторожно ее закрыл и пошел к окну. Постучал раз, другой, третий...

  ... Наконец раздался тихий голос Ермильевны. Долго объясняться с ней не пришлось, обрадованная тетка дверь открывать, правда, не стала, а пошла в горницу будить Александру. Звала негромко, чтобы не разбудить Ванюшку. Было слышно, что жена не сразу врубилась в весть о его приходе.

  Тимофей терпеливо ждал ее появления. Он как-то успокоился, решив действовать по мудрому житейскому принципу: чему быть ─ того не миновать. «Гляну, гляну, как поведет себя изменившая мне женушка, ─ думал он. ─ Может, на нее больше наговоров, чем сама того заслужила. Кто видел-то, как встречались и чем занимались?».. Понимал, что сам себе противоречит, ведь только что в ее адрес сыпал сплошные проклятия. Он даже попросил Господа Бога успокоить его душу и разум, чтобы по горячности чего дурного не натворить. Видно, внял Господь просьбе и сделал так, чтобы в случившемся разобрался без лишних криков и оскорблений. Хуже от этого не станет, решил Тимофей, переминаясь у двери и ожидая появления жены.

  И вот Александра вышла. Как и тогда, при проводах на фронт, она была в нижней рубашке и накинутой сверху теплой шали. Поставив зажженную лампу на перевернутую вверх дном кастрюлю, Александра протянула к нему свои теплые руки, втащила в сени и стала целовать. Прижимаясь всем телом, всхлипывала:

  ─ Слава Богу, пришел!.. Уж думала, век не вернешься!.. Теперь-то никуда, слышишь, никуда тебя не отпущу!..

  Тимофей молчал, а Александра целовала его, небритого и немытого, такого, каким был после долгой дороги, и говорила, говорила, да так, что не поверить в искренность этих слов Тимофей ну никак не мог. Такой встречи он явно не ожидал и был обрадован.

  Из избы вышла Ермильевна, всплакнула от радости. Перекрестив Тимошу, которого ждала, она его расцеловала и опять вернулась в избу, чтобы не мешать супругам.

  Через какое-то время вновь появилась в сенях и сказала Александре, что Тимофея надо с дороги искупать, сменить белье и накормить. Снова обняв его, прошептала, что Ванюшка спит и будить мальца не надо. Вот как увидит отца утром ─ то-то обрадуется!

  Оторвавшись от Тимофея, Александра велела Ермильевне, побольше нагреть в чугунах воды, а также сообразить насчет еды. «Командирша, ─ невольно улыбнулся Тимофей. ─ Не может, чтобы не покомандовать». Ермильевна закивала и в свою очередь попросила Тимофея, пока тот еще не разделся, принести пару ведер воды из колодца, а Александру ─ приготовить мужу чистое белье и достать из погреба сала, картошки и разных там солений. Тимофею же Ермильевна сказала, что его приход надо как положено отметить. Тот тоже согласно кивал, так как с утра ничего не ел, а у Марии от ужина отказался.

  Схватив ведра, Тимофей поспешил к колодцу, а женщины стали думать, где же его лучше искупать. В избе решили ─ еще Ванюшку разбудят, на погребце можно было б, да там такой холодрыга, а вот в сенях, пожалуй, в самый раз.

  Шагая к колодцу, Тимофей с каким-то внутренним душевным удовлетворением думал: «Вот те раз, как по-доброму обернулось! А я-то издергался и испереживался! Не-ет, пока Бога гневить неча, все складывается прям как в доброй сказке. Правда, об измене речь еще не заходила, но зайдет, об этом чуть позже. Может, и в самом деле людские наговоры? От зависти? Вон ведь как встретила и как прильнула! Хотя с ее-то взгальным характером могла запросто удариться и в каприз. Не ударилась. Не должно быть, чтоб все это у нее показное. Так обхватила руками ─ не оторвать! Тоже небось исстрадалась без меня...»

  ... Ох уж эти бирюченские ─ (хотя разве только в бирюченские?) купания-обмывания в корытах! Процедура домашнего купания Тимофея никак не устраивала. Никакого тебе человеческого удовольствия! Давно собирался баньку поставить, да война помешала. Теперь уж точно поставит. Вот и в этот раз все делалось как всегда: принесли и нагрели воды. Большущий чугун с горячей водой поставили около корыта. Рядом с чугуном еще ведро, с холодной, вдруг да придется горячую подразбавить. Обычно мылись у печной загнетки: тут и воду носить не надо, да и занавеской можно отгородиться от досужих глаз.

  Чтобы не разбудить Ванюшку, купание решили провести там, где летом с Александрой частенько в жару на кровати нежились. В сенях никто им не помешает, а воды нагрели столько, что на двоих хватит. Тимофей заметил, что Александра даже постель на кровати на всякий случай разобрала. Все предусмотрела. Когда приготовления закончились, жена игриво поглядела на Тимофея:

   ─ Ты не против, если первая купнусь? Все-таки мужинек приехал...

  ─ Да-да, купайся, а я полью и если надо, то спинку потру. ─ У Тимофея кровь так и хлынула по всему телу.

  ─ Можно и полить, и спинку нелишне потереть, ─ согласилась Александра и тотчас скинула с себя нижнюю рубашку. Тимофей так и ахнул: какая же она все-таки красивая! Нет, не просто красивая, а божественная! Да в такую невозможно не влюбиться! Все при ней, глаз не оторвать!

  Александра знала, что хороша лицом и телом, любила порой этим хвастануть и показать себя. Вот и сейчас не случайно затеяла свое купанье, зная, что истосковавшийся по женскому телу Тимофей весь в ее власти. Да, он был выбит из нормальной колеи и кое-как дотерпел ее купание и одевание. Александра нет-нет да бросала на него свой многообещающий взгляд или целовала куда-нибудь, чем еще больше выводила из себя, будоража молодую кровь. Он-то телом был тоже ничего, но в сравнении с женой явно проигрывал.