Текст книги "Третий лишний (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

  Наигравшись в карты, мужики еще раз искупнулись, оделись, свернули по цигарке махры и, дымя табаком, тронулись в обратный путь, оживленно о чем то между собой рассуждая.

  Сзади, понурив голову, поплелся Ванька! Он «накупался досыта» и теперь боялся лишь одного, чтоб дядька, прознав, не всыпал ремешком за непослушание.

  Как только подошли к дому, Ванька со всех ног бросился в объятия бабушки, которая в случае угрозы его наказания всегда подставляла свои руки под любую дядькину хлобызину. Но зря он боялся и переживал. В этот раз обошлось.

   Такая вот она речка Тишанка, протекавшая мимо Бирюча. По всему ее руслу кроме камыша нет ни единого деревца, а на поворотах чередуются крупные и мелкие озерца, где из-под отвесных берегов пробиваются холоднющие родники. Сколько всяких легенд, правдивых и вымышленных, сложено про эти озера, которые можно услышать в Бирюче от старых людей. Из этого же купания Ванька для себя сделал важный вывод ─ надо как можно быстрей научиться плавать. Завтра же он попросит об этом двоюродного брата Пашку, и тот, конечно же, не откажет.

  В общем, невеселое приключение на Черном озере пошло Ваньке на пользу. Пашка с радостью согласился научить своего двоюродного братишку плавать. Он на полном серьезе, что с ним в общении с Ванькой бывало редко, кивнул: «Понимаю, понимаю...» Учить начал на речке Бирючке, что протекала огородами. Сам выбрал местечко, где глубина как раз по небольшому Ванькиному росту. Первым делом показал, как надо держаться на воде и дышать через нос, а также работать руками и ногами. Дальше все зависело от Ваньки, а Пашка сидел на берегу и молча наблюдал за его стараниями. И уж Ванька так старался, так фыркал носом и подгребал под себя руками, заодно хлопая по воде ногами, что брызги вместе с поднятой со дна речки грязью разлетались до самого берега. Вытирая с лица попавшуюся с водой грязь, Пашка спокойно нравоучил:

  ─ Зачем грязь-то ногами поднимать, ведь можно и без такого бурлея! Погляди, как я... ─ Ванька снял штаны и вошел в воду. Потом, легко работая руками и ногами, несколько раз красиво проплыл мимо Ваньки. Показал, как тот суматошно барахтается, отчего самому Ваньке стало смешно.

  ─ А чё такое бурлей? ─ спросил он Пашку.

  ─ Ну-у, это когда вода бурлит, пузырится и разлетается.

  На другой день учеба продолжилась. Когда Пашка наконец-то похвалил Ваньку, тот решил, что теперь можно поплавать и на Черном озере. Говорить Пашке, что недавно там тонул, он не стал. Набарахтавшись вволю, Ванька шел узкой тропинкой сзади Пашки. Справа Бирючка: чуть не наступая Пашке на пятки, Ванька упрашивал его сбегать с ним к Черному озеру. Тот, как-то загадочно улыбаясь, тихо повторял:

   ─ Посмотри, посмотрим...

  «А чего смотреть-то?» ─ думал Ванька. И вдруг Пашка остановился и сказал:

  ─ Видишь вон тот мосток, что внизу у ветелки?

  ─ Ну-у, вижу, ─ промычал Ванька.

  ─ Вот спустись с него в воду и поплавай. Только без бурлея, а я погляжу.

  ─ Да где же там плавать? ─ занудил Ванька. ─ Там ведь и не развернешься! ─ Ему уже хотелось простора, а какой же тут простор?

  ─ А ты плыви по течению, а потом вернись обратно. Понял? Или показать?

  ─ Ладно, попробую, ─ согласился Ванька и решил сразу удивить Пашку ─ прыгнуть в воду с мостка «солдатиком». Прыгнул и с головой ушел в холодную воду. Вынырнув, стал жадно хватать ртом воздух, а Пашка сверху кричит:

  ─ Чего застрял, плыви, шевели ногами и руками, только не бултыхайся! ─ И Ванька поплыл, вначале неуверенно, потом спокойней и лучше. Когда подустал, решил постоять, но тут было глубоко, а вода холодная, родниковая, пока вынырнул, успел хлебнуть воды. Хорошо что Пашка за ветелкой не увидел. Поплыл дальше, ноги и руки теперь слушались, помогали свободней держаться на воде. Подплыв к мостку, Ванька уцепился руками за мокрую доску и, сморщив лоб, с надеждой поглядел на Пашку.

  ─ Вот еще пару раз проплывешь туда-сюда, ─ показал тот взмахом руки, ─ так и быть, махну с тобой на озеро.

  Настырный и обрадованный Ванька задание старшего брата постарался тут же выполнить, и Пашка его не обманул. На Черное озеро они в тот же день сбегали и вволю там наплавались. «Оказывается, не так уж и трудно научиться плавать», ─ думал Ванька, подплывая к берегу, в том месте, где его вытащил из воды Виньяха. Когда двоюродные братья возвращались с озера домой, Пашка неожиданно разоткровенничался. Как-то хитро поглядев на Ваньку, сказал:

  ─ А вот ни за что не угадаешь, почему заставил тебя поплавать у моста.

  ─ Наверно, чтоб глубину измерил и воды хлебнул.

  ─ Не угадал! ─ отмахнулся Пашка.

  ─ Там кто-нибудь тонул? ─ спросил Ванька наобум, вспомнив опять, как самого спасал Виньяха.

  ─ Глянь, а ведь угадал! ─ удивился Пашка. ─ Может, скажешь и кто тонул?

  ─ Ну уж не ты! ─ засмеялся довольный Ванька. ─ Ты так здорово плаваешь!

  ─ Ха, ─ усмехнулся Пашка. ─ Сейчас-то здорово, а тогда был топор-топором. Так что, братишка, я у мостка и тонул. Так мне хотелось, так хотелось научиться плавать, причем сразу. Местечко тихое, речка узкая, к тому же в случае чего и за мосток подержаться можно. А главное, с дури надеялся, что тут меня никто не увидит. Как и ты, ухнул и что есть мочи заорал: «Спаси-ите!» А недалеко на огороде работал один дядька с Городка. Услышав мой крик, бросился на помощь, а меня уже потянуло вниз, только пузыри сверху «буль-буль». Но штаны-то мои лежали на мостке. Мужик сходу бросился в воду и чуть живого вытащил. А когда привел в сознание, надрал уши за то, что, не умея плавать, решил искупаться, да еще один и на такой глубине.

  Ванька вдруг обиделся:

  ─ А если бы я утонул?

  ─ Привет! Тогда я вообще плавать не умел. Если бы мог, как ты, то уж точно поплавал и дядька мне уши не надрал бы. А тут-то и я с тобой. Ерунду городишь! ─ обиделся уже Пашка. ─ Я тебе, как брату, секрет свой открыл, а ты о чем подумал!

  Ванька смекнул, что брякнул не то, и чтобы Пашка перестал обижаться, рассказал, как недавно сам тонул на Черном озере и его спас купавшийся рядом Виньяха, но попросил об этом никому не говорить.

  Ребята весело посмеялись и довольные и веселые бегом припустили к Бирючу.

  Распрощавшись с Пашкой, Ванька вприпрыжку помчался домой. На душе было так легко, что, казалось, будь у Ваньки крылья, он птицей бы взлетел в небо и начал там порхать. Когда ему было радостно, то думал, что и всем хорошо и радостно и люди вокруг такие добрые, ласковые, приветливые. Ванька в самом деле был рад. Вот захотел ─ и научился плавать! Пашка ему помог, а уж он постарался и теперь может запросто искупаться даже в Черном озере. Радостные мысли не покидали Ваньку. «Как было бы здорово, ─ думал он, ─ чтоб у всех людей было только одно хорошее, а плохого, черного, как выражается бабушка, никогда ни у кого не было. Я ее люблю больше всех, и отца тоже. Мама хорошая, но она всегда где-то пропадает и со мной совсем мало бывает...»

  У бабушки же, как она рассказывала, хватало всякого: и светлого, и черного. Светлое, когда был жив ее муж ─ дедушка Карташов. Они жили душа в душу, но он умер и ей стало без него плохо. Бабушка о плохом не любит вспоминать, но иногда обнимет Ваньку и грустно скажет: «Сама не знаю, почему от меня Господь Бог отвернулся. Чем же я его так обидела?» Ванька знает, что она расстраивается из-за мамы, потому как не сумела передать ей свою доброту и ласку, из-за чего теперь мучается вместе с Ванькой и надеется, что мать изменится и станет добрей и заботливей. Только вот дождется ли? Годы-то вон какие у нее большие!..

  Ванька подбежал к бабушкиному дому. Увидев сидевшего на крыльце дядьку Григория, лузгавшего подсолнечные семечки, приветливо ему улыбнулся. Ваньке сейчас хотелось улыбаться всем. Но у дядьки вид не слишком-то радостный, хотя и не хмурной, а как обычно задумчивый. Сплюнув прилипшую к губам подсолнечную шелуху, он, поморщившись, спросил:

  ─ Где блукаешь? Тут тебя обыскались!

  ─ А чево, крестный? ─ озадачился Ванька. ─ Кто обыскался? Мамка, что ль, приехала?

  ─ Мамка, мамка, и с тем самым, что с Анучинки. Видно, станя он другим твоим батякой.

  ─ У меня один батяка! ─ обиделся Ванька. ─ Такие разговоры он терпеть не мог.

  ─ Ну, это ты так своими мозгами шурупишь, а жизнь, она штука сложная. ─ Дядька вновь сплюнул шелуху и тыльной стороной ладони вытер губы. ─ Похоже, уезжать тебе, Ванька, скоро с Бирюча придется. Вот такая, братец, штука.

  ─ Уезжать отсюда не собираюсь! ─ отрезал Ванька. ─ С бабушкой останусь или к отцу уйду.

  ─ А тебя и спрашивать никто не будет, ─ ощерился дядька. ─ Заберет мать, и весь вопрос. Она мать, а ты ─ сын ее.

   «Ему-то какое дело? ─ насупился Ванька. ─ Ах да, ведь если они с матерью переедут в Анучинку, ему от этого будет только лучше». Спорить с дядькой не хотелось, его все равно не переспоришь. И настроение сразу испортилось.

  ─ Бабушка в избе? ─ спросил Ванька, намереваясь прошмыгнуть мимо рассевшегося на порожке дядьки.

  ─ Нет ее, Ваня, ─ ответила вместо него вышедшая с веником из сеней тетка Ольга. ─ Они с мамкой твоей и дядькой Серегой с Анучинки уехали в ваш дом на Новую Слободу. Бабушка просила, чтобы ты, как придешь, никуда не отлучался. Ну-ка встань, ─ толкнула тетка мужа в спину. ─ Дай-ка шелуху подмету. Ишь сколько насорил! Только и знаю, что с веником да мокрой тряпкой хожу и убираю. То детки насвинячат, то ты, ─ недовольно выговорила тетка Ольга мужу.

  ─ Ты дюжа на меня не рыпи, ─ огрызнулся дядька, но с порожка все же встал и широко, во весь рот зевнул.

   «Ну и ротище», ─ подумал Ванька, вспомнив, как зимой, после игры с мужиками в карты, дядька тушил керосиновую лампу. Подойдет к ней ─ и как в пузырь сверху гаркнет, так света нет.

  ─ Ты вот что, ─ сказал дядька, глянув на притихшего Ваньку. ─ Сбегай-ка за школу и глянь, чем наша ребятня занимается. Скажи, обедать скоро позовем. И сам не вздумай пропадать! Разговор с тобой будет, понял? ─ Ну, давай дуй, да поскорей вертайся.

  ... Отношение Ермильевны к своей племяннице Александре, которую она взяла на воспитание еще десятилетним ребенком, было двояким. Она ее любила как дочь и изо всех сил старалась воспитать доброй, ласковой, уважительной к людям, сердобольно оберегая девочку от домашнего труда. И Александра подрастала красивой, статной, шустрой на язык, что не могло не радовать тетушку. Но, оберегая племянницу от всякого труда, Ермильевна совсем не задумывалась над тем, что воспитывает белоручку, не приспособленную к обычной деревенской жизни. К тому же у Александры стали проявляться такие черты в характере и поведении, как вспыльчивость, обидчивость, вседозволенность, нежелание прислушиваться к советам старших.

  Ермильевна сильно переживала, когда Александра изменила Тимофею, которого сама же посоветовала ей в мужья. Волновало и какое-то не материнское отношение племянницы к своему сыну Ванюшке. Сколько раз терзала сердце мысль: как же сложится жизнь у мальчонки? У матери на него почему-то всегда не хватало времени. Теперь вот пропадает у сожителя в Анучинке, а о сыне и не вспомнит. Да разве такой бессердечной она хотела видеть свою племянницу? От ее же докучливых вопросов Александра чаще всего просто отмахивалась, заявляя, что они с Сергеем любят друг друга и скоро сойдутся. Недавно приезжала с сожителем, и он, в общем-то, на Ермильевну произвел неплохое впечатление. И главное, Сергей к Ванюшке отнесся по-доброму: говорил хорошие слова, подарок мальчику привез, был учтив и вежлив. «Может, все еще обладится? ─ переживала тетушка. ─ Дай-то Бог!..»

  Та встреча была совсем недолгой. Ермильевна во многом не успела разобраться, и главное, когда же все-таки решится Александрин семейный вопрос. Сколько же можно блудить, а не жить как все нормальные люди? Кое с чем вообще не могла согласиться: уж ежели у нового жениха в Анучинке нет своего жилья, так почему бы ему не переехать в Бирюч и не пожить в доме Александры? Тогда и мальчишку не надо никуда дергать! Зачем дом разбирать и перевозить в Анучинку? Не слишком ли дорогое удовольствие? И этих «почему» набиралось все больше и больше. Ермильевна знала, что Ванюшка переезжать в Анучинку не хочет, Тимофей его хоть завтра себе заберет. И у нее мальчишка может сколько угодно жить. Да тут ведь рядом школа, друзья, здесь ему все знакомо, а уж Григорию она даст окорот, так нет же, Александра уперлась и не хочет переезжать в Анучинку без сына. А разве нельзя настоять, чтоб Сергей перебрался жить в Бирюч? Чего боится? Ну была председателем колхоза, поработала, потом сняли, живет теперь как все, и что с того?

  А где в Анучинке станет работать?.. От безответных вопросов голова гудела. Но Ермильевна понимала и другое: как бы там ни было, а ребенку лучше жить с матерью. Тимофей его, конечно, любит и, ясное дело, не обидит, но... мать есть мать.

  И еще вопрос: хорошо, если у Александры жизнь с Сергеем сложится. А если нет?

  «Но какая же она все-таки бессердечная! ─ вздыхала Ермильевна, вспоминая когда племянница приезжала в Бирюч в последний раз. ─ Ведь знает же, что родная тетка переживает, днем не находит себе места, ночью не спит, все за нее волнуется...»

  Только подумала, как в избу вбежал Мишка и сходу выпалил:

  ─ Тетка Шурка со своим дядькой к нам едут! ─ Крикнул ─ и опять выскочил на улицу.

   В избе были Ермильевна Ольга. Они готовили еду ребятишкам. Григорий подкашивал косой на полянке за огородом сено корове.

  Женщины заколготились. Решили, что первым делом надо гостей встретить, а уж потом едой заниматься. Да как бы еще не пришлось и дорогих гостей угощать. О-о, а тут просто так не обойдешься!..

   Вышли на крыльцо. Подозвав Мишку, тетка Ольга ему, как старшему, намекнула, чтобы тот сразу после здоровканья увел ребятню к школе. Но встретить гостей надо всеми, и с ребятишками, так как им тогда перепадут гостинцы.

  Малышня знала, что дядька Серега работает в магазине и в прошлый раз одаривал всех конфетами. Ермильевна волнуется: ведь только что кляла племянницу ─ и вот она, словно услышав ее мольбу, приехала. Волнение старушки заметно по покрасневшему лицу, учащенным вздохам и по рукам, которые то суетливо поправляли на голове платок, то теребили воротник ситцевой кофты.

  Молодые подъехали на резвой серой лошадке, запряженной во вместительный шарабан: человек пять влезут, а то и больше. Они принаряжены, лица светятся радостью. На Александре голубая юбка в складку, светлая кофта с расшитым воротничком, на шее сиреневая косынка. Дядька Сергей, несмотря на жару, в хромовых сапогах и темно-зеленых галифе, под цвет галифе и рубашка-косоворотка навыпуск, подпоясанная узким ремешком.

  ─ Ну прям две картинки! ─ восторженно воскликнула вслух тетка Ольга.

  ─ Хороши! Ничего не скажешь, ─ поддержала ее Ермильевна.

  Лошадь по команде дядьки Сергея остановилась как раз напротив крыльца. Спрыгнув с шарабана, он подал руку Александре и помог ей спуститься на землю. Потом, вежливо раскланявшись с Ермильевной и всеми встречавшими, привязал лошадь к столбу, а Александра поспешила к тетушке. И ─ начались объятья, поцелуи и радостные причитания Александры о том, как она любит свою тетушку, заменившую ей родную матушку. И слова эти были настолько трогательны и убедительны, что разжалобили старушку до слез. Вытирая глаза, она, однако, выговорила племяннице, что так слишком уж долго не появлялась и даже весточки не подавала.

  И ребятня дождалась своего. Дядька Сергей, достав из сумки кулек с конфетами и, пересчитав всех огольцов, оделил каждого, после чего они с радостными криками побежали в сторону школы.

  Наконец объяснения между Александрой и Ермильевной закончились, и племянница, оглядевшись по сторонам, озабоченно спросила:

  ─ А чевой-то своего не вижу? Он где?

  ─ А правда, где? ─ обернулась Ермильевна к Ольге. Утром тут все крутился, а потом куда-то исчез.

  ─ Сказал, что к Пашке, дело у них какое-то, ─ пояснила тетка. ─ Щас крикну Мишке, он мигом обернется.

  ─ Ладно-ладно, никуда не денется, сам придет, ─ махнула рукой Александра. ─ А Гришу, брата, тоже что-то не вижу.

  ─ Он сено корове на тачке возит, ─ ответила Ольга, которую волновал вопрос: накрывать на стол для нежданных гостей или нет? Поинтересовалась: ─ Надолго ль приехали, и как насчет отобедать?

  ─ Нет-нет, никаких обедов, и вообще ─ не ломай голову, ─ успокоила Александра хозяйку. ─ Нам бы где-нибудь присесть, чтоб никто не мешал. С тетушкой кой о чем надо погутарить.

  ─ Так можно ведь и в горнице, а еще лучше на погребце, там прохладно и никто не загляня, ─ предложила Ольга.

  ─ О чем гутарить-то? ─ полюбопытствовала Ермильевна.

  ─ А это, родненькая моя, касается меня и вот его. ─ Александра кивнула на Сергея, прятавшего остатки конфет в сумку.

  ─ Тада ясно, ─ заулыбалась тетушка. Предстоящего разговора о замужестве племянницы она ждала и в мыслях давно к нему готовилась.

  ─ А чё тут думать-то? ─ пожал плечами Сергей. ─ Давайте проедем в дом, что у пруда, уж там точно никто не помешает. Обговорим все, а потом доставим Ермильевну в целости и сохранности. А то, что от обеда отказались, думаю, хозяйка не обидится. ─ И с хитрой улыбкой поглядел на Ольгу.

  ─ Да мне чё, мне ничё, лишь бы вы не серчали, ─ заулыбалась и та, довольная тем, что никакого застолья не будет.

  ... В доме на Новой Слободе жених Александры повел себя прямо-таки как хозяин: обошел со всех сторон строение и с внешней стороны, и изнутри, заглянул в чулан, в закуток за печью и даже в саму печь.

   «Ишь, будто сам тут все построил!» ─ неприязненно насупилась Ермильевна, вспоминая, сколько труда вложил в этот дом Тимофей. Она уже чуяла, что хорошего от этого разговора не жди: уж не случайно племянница так ласкова и угодлива. Ясно, что старается задобрить, разжалобить. Знает, лиса, что добрая и податливая на ласку Ермильевна могла и заупрямиться, и уж тогда ее точно не переубедить.

  Смахнув со скамейки попавшей под руку тряпкой пыль, старушка села в уголке под образами, где остались висеть две небольшие иконки. Большой иконы, с изображением Божьей Матери на руках с младенцем Иисусом, не было, она при дележке имущества досталась Тимофею. В избе и сенях все было как-то необихожено, разбросано, чувствовалось отсутствие женской хозяйской руки.

   «Какая уж тут хозяйская рука, если племянница, когда тут жила, даже еду себе не готовила, а сейчас пропадает у хахаля в Анучинке! Видно там ей лучше, чем дома», ─ вздохнула Ермильевна.

  Александра присела рядом с тетушкой. Вся такая внимательная, обходительная. Но как раз это и настораживало тетку. Кабы она племянницу не знала, но знает же как облупленную: то слезу лаской вышибает, а то целую неделю от нее ни слуху и ни духу. Разве же так любят?!

  Александре надоело глазеть на шныряющего повсюду Сергея, пошедшего уже, похоже на второй круг.

  ─ Долго из угла в угол будешь шастать? ─ не выдержала она. Иди, садись, давай потолкуем.

  ─ Ага-ага... иду... вот сел... ─ закивал он, стряхивая с галифе прилипшую паутину. Уставился на Александру: ─ Ну? Сама скажешь или мне?

  ─ Да говори, чево уж тут, чай, ты меня в жены берешь-то!

  ─ Ага, ага, значит, за обоих скажу, ─ кивнул жених.

  ─ А я и сама спрошу, ─ неожиданно повысила голос Ермильевна. ─ И вот первый мой к вам вопрос: Когда намерены семейный брак узаконить и... свадьбу сыграть?

  «Молодые» переглянулись. Сергей-то об этом тоже хотел сказать, но как-то помягче, поделикатнее, чтоб не расстроить старушку. Заговорили вдвоем, перебивая друг друга, но смысл ответов был один ─ никакого бракосочетания пока не будет, поживут как жили. Ясно, что и свадьбу тоже не планируется, а ─ так, пригласят самых близких родственников...

  Этот ответ явно не удовлетворил Ермильевну, она нахмурилась и покачала головой:

  ─ А зачем же тогда строить всю эту городушку, уж и живите как живете! Только непонятно мне: коли любите друг друга так чего ж не пожениться, как все нормальные люди?

  Гости надулись ─ бабка-то права, чего тут против скажешь. Хитрый Сергей (старушка быстро смекнула ─ хитрец еще тот) стал выкручиваться: мол, брак ведь можно заключить и попозже, что изменится, если распишутся через полгода или год?

  ─ Ясно, ─ кивнула Ермильевна. ─ Теперь еще вопросик прямо тебе, парень. Ты где трудишься и кем?

  ─ В Курлаке, магазином заведую... ─ протянул Сергей, не очень понимая, причины вопроса.

  ─ Так если трудишься в Курлаке, а моя племянница с сыном станет жить в Анучинке, то какая же это получится семья? Ты в Курлаке, они ─ в Анучинке... ─ повторила. Какая же это семейная жизнь? Тогда и дом лучше перевозить в Курлак? Верно гутарю?

   ─ Всё верно, но мне обещают работу в райцентре, ─ пояснил Сергей. ─ В Курлаке могу долго не задержаться.

  ─ А тада зачем дом тащить в Анучинку? Пускай уж они пока поживут в Бирюче, а как тебя куда-нибудь перебросят, тогда и дом перевезешь и семью заберешь. Или не так?

  ─ Да так-то так, но не все сразу делается... ─ аж вспотел Сергей, которого дотошная Ермильевна своими вопросами прижала, что называется, к стенке. А ее и в самом деле крепко зацепило. Ну почему, думала она, у племянницы вечно все не по-людски, а шиворот навыворот? Как же не видит, что улыбчивый молодец свою копну молотит? Или совсем без головы и как жила, так и живет одним днем, а что завтра будет ─ не задумывается?..

  ─ Ты, Ермильевна, тут целый допрос устроила! ─ вспыхнула Александра. ─ А у нас свои головы имеются!

  Назвала тетушку Ермильевной ─ значит, обиделась. Та это сразу поняла и подумала: «Ох, какая ж ты простушка! Совсем ведь не понимаешь, что этот смазливый гусь замыслил? Он же тебя объегоривает...» Вслух же сказала:

  ─ Тада зачем привезли советоваться, раз у вас свои головы на плечах? Ну зачем?

  ─ Да как же не поймешь? ─ начала сердито объяснять Александра. ─ Я ж тебе сто раз говорила, что ты же мне заместо матери. И Ванюшка все время с тобой. Так с кем же мне советоваться, с Гришкой или Левоном? Им-то будет лучше, если совсем умотаю отсюдова!..

  Александру прорвало. Она горячилась из-за того, что тетушка совсем не хочет понять, что сейчас ей будет лучше пожить со своим возлюбленным где-то в другом месте, не в Бирюче. Встала, крутнулась точно показывая, какая она пригожая, обняла Сергея, поцеловала. Было видно, что счастлива, и он-то, который на целых пять лет моложе, тоже млел. «Втюрилась по самые уши, ─ совсем расстроилась Ермильевна. ─ Теперь ей говори, не говори, ─ окромя своего прынца, никого не послушает». И все же напоследок заявила:

  ─ Коли, как говоришь, признаешь меня заместо матери, то почему советов моих не слушаешь? Повторяю еще и вот при нем, чтоб тоже знал и помнил: семью создавать надо по-людски, а не курам на смех. И дом не игрушка, чтоб его туда-сюда таскать. Поначалу твердо определитесь, где жить станете. Не забывай, что у тебя сын, а он уезжать из Бирюча не собирается. Я ему, правда, намекнула, что жить надо с матерью, но он ведь тоже с характером. Тогда уж думайте, как мальчишку уговорить. Хотя, понятно, ты вправе и дом куда угодно перевозить, и Ванюшку силой забрать, и жить непонятно по каким законам, да и ко мне не прислушиваться. Воля твоя. Но я бы посоветовала обо всем этом хорошенько подумать!

  ─ Мы подумаем, Ермильевна, подумаем и с тобой будем советоваться, ─ заверил Сергей, которому явно было наплевать на советы тетки. Он знает, что Александра все сделает так, как он захочет. Просто старался сейчас как-то сгладить острые углы и успокоить пожилую женщину.

  ─ К Ване, ─ кивал он, ─ и в самом деле надо подыскать какой-то добрый подход, и мы его найдем, ей-богу найдем. Малец не будет супротивничать против переезда, сами увидите. А вы успокойтесь, вам нельзя волноваться. Эх, жаль, что воды тут нет, вам бы сейчас водички...

  ─ Не надо мне никакой водички, обойдусь, да и ехать пора! ─ осадила Ермильевна услужливого «зятька». А Александра, обнимая Сергея за шею и положив голову ему на плечо, счастливо улыбалась.

  ─ Еще один вопрос. ─ Ермильевна вышла из-за стола. ─ Когда дом станете перевозить?

  ─ Тянуть не будем, ─ ответил Сергей. ─ Чево тянуть? Денька этак через три начнем разбирать, перевозить и сразу же на месте ставить, недалеко от отца. Мы все это, как мой батя любит сказывать, сзызом возьмем.

  Александра промолчала. «Знать, у них все было заранее решено, ─ подумала Ермильевна. ─ Тогда зачем понадобился весь этот разговор? Но ничего, все, что хотела племяннице сказать, я сказала...»

  Вышли на крыльцо. Сергей закрыл замок и положил ключ в широкий карман галифе. Молча уселись в шарабан, и серая лошадка помахивая хвостом, потрусила в сторону церкви.

  Запряженная в шарабан лошадка, почувствовав, что никто ее не подстегивает и не понукает, перешла на тихий шаг изредка, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону, как бы интересуясь, почему это ездоки не спешат?

  А Ермильевна и молодая пара и в самом деле не спешили: каждый думал о только что состоявшемся нерадостном разговоре, и в душе у каждого осталась какая-то неудовлетворенность и недосказанность.

  Александра, об этом уже не раз говорилось, была по характеру вспыльчивой, могла в запале обидеть кого угодно, даже самого близкого человека и привыкла чтобы только ее слушали и ей подчинялись. Ермильевна совсем не такая, она много думает и переживает, прежде чем накопившуюся в душе боль кому-то высказать. А поделишься-то не с каждым ─ вот зачастую эта боль так и оставалась при ней. Между тем племянница была отходчива и умела после того, как крепко испортить настроение, скажем, той же тетушке, так умильно и трогательно потом к ней подтатариться, что та, повздыхав, старалась забыть прежние обиды. Так было всегда.

  Вот и сейчас первой подала голос Александра. Пододвинувшись поближе к Ермильевне и обняв ее, заговорила так ласково, ну прям голубкой заворковала.

  ─ Тетушка, миленькая, ну перестань дуться, не такие уж мы плохие! Ведь знаешь, что я тебя люблю больше всех на свете. Погляди мне в глаза и скажи, что тоже любишь свою глупую Саньку. Ну, погляди!..

  И Ермильевна начала понемногу оттаивать. Глубоко вздохнула:

  ─ А зачем же тада мне нервы трепать?

  ─ Уж так получилось, но поверь, все обладится и будет как ты хочешь.

  ─ А кого ишо-то любишь? ─ Ермильевне в радость, чтоб она назвала Ванюшку. Александре того и надо: тут же всхлипнула, что сыночка своего любит, Сергея тоже, но больше всех тетушку.

  Ермильевна пристально посмотрела на племянницу и притихшего Сергея.

  ─ Скажу опять, и ты учти: Ванюшка в Анучинку уезжать не хоча. Помолчав, спросила Сергея: ─ В самом деле или выдумал, что он не дюжа станя супротивничать?

  ─ Сережа к любому подход найдет! ─ протараторила Александра.

  ─ Не тебя спрашиваю! ─ осадила ее Ермильевна.

  ─ Его бы надо свозить в Анучинку. Есть у меня одна мыслишка... ─ протянул парень.

  ─ И когда свозишь? ─ спросила Ермильевна.

  ─ А хоть бы прямо и сёдня. Заберем и поедем, а завтра к вечеру привезем. Скажем: забирать супротив твоей воли не станем. Пускай знает и не боится.

  ─ Что за мыслишка, почему я не знаю? ─ недовольно зыркнула Александра.

  ─ Потом, потом! А вам, Ермильевна, только и сказать Ване, что так надо. Прокатись, мол, с мамой всего лишь на одну ночку в Анучинку?

  Так и не разобравшись, в Сергеевых задумках, Ермильевна согласно кивнула.

  ... Мишку и всю дядькину детвору Ванька увидел игравшими с другими ребятами на школьной площадке. Предупредив Мишку, как старшего, что скоро мать позовет всех обедать, Ванька вернулся к дядьке ─ отпроситься сбегать к дому, куда уехали бабушка с мамой и дядькой Серегой. На удивление, тот сразу согласился.

   ─ Ладно, беги, ─ хмыкнул добродушно. ─ Только, чтоб никуда окромя, понял?

  ─ Понял-понял, ─ обрадовался Ванька и побежал вдоль Новой Слободы к Сидорову пруду. Но посреди широкой улицы он увидел Витьку Толкачева. Тот не спеша срезал ножичком грибы-опятки и складывал их в чашку. Маленькие опята обычно появлялись после теплых летних дождей. Они душисты и вкусны, особенно жареные. Ванька их тоже не раз собирал, а бабушка поджаривала. Витька, как обычно, молчаливый и деловитый. Вообще-то Ваньке с ним всегда интересно, даже, когда они ничего не делают, а просто вместе сидят и молчат.

  Для Витьки у него сейчас такая новость, что тот, не умеющий плавать, ахнет. Интересно ─ поверит или нет? Решил не бежать к дому, а побыть с Витькой. Ведь когда бабушка с матерью будут возвращаться, он их все равно увидит и вернется с ними.

  Витька Ваньку встретил спокойно и продолжал как ни в чем ни бывало заниматься своим делом ─ срезать шляпки у малюсеньких опят и класть их в чашку. Ванька стоял, а Витька с ним даже не разговаривал. Потом, будто сам себе, сказал, что это мамка грибы увидала и послала их собрать. Они с грибами или супец сварят, или поджарят. Жареные опята так вкусны, что язык проглотишь. Вечно голодный Витька потянул носом и сглотнул слюну. Он уже с полчашки насобирал этих чуть-чуть липких, горбатеньких, вылезших ночью из земли грибов.

  Ванька собрался сообщить о себе, но Витька опередил.

  ─ Ты чё, ─ спросил, ─ с мамкой насовсем от нас уезжать собрался?

  ─ Откуда взял? ─ удивился Ванька.

  ─ Люди гутарят, что ваш дом тоже в Анучинку скоро увезут.

  ─ Брешут люди, никуда я не еду. Я бы тебе сказал.

  ─ Мне без тебя будет плохо, ─ признался Витька.

  ─ Мне тоже, ─ вздохнул Ванька и решил наконец поделиться с другом новостью.

  ─ Ты знаешь, ─ сказал он, подсев ближе к Витьке, и помолчал, чтобы покрепче удивить его.

  ─ Ну? ─ промычал тот. ─ Чего «знаешь»-то?

  ─ Я плавать нонча научился.

  ─ Ври больше, ─ как-то равнодушно отреагировал на новость Витька и даже не глянул в его радостные глаза.

  ─ Вот же крест, что не брешу! ─ поклялся Ванька и перекрестился.

  ─ Это когда ж успел?

  ─ Вчера и нонча. Я уже, только ты никому не говори, в Черном озере плавал.

  ─ Сам?

  ─ Плавал-то? ─ переспросил Ванька.

  ─ Плавать научился сам или с кем? ─ спросил Витька, по-прежнему глядя на друга с недоверием.

  ─ Нет, не сам. Пашка два дня учил. Он на берегу Бирючки сидел и глядел как я ногами бурлей делал.

  ─ Что за бурлей?

  ─ А это когда ногами воду что есть силы колошматишь и все вокруг брызжет.

  Витка обложил ножик в чашку и помолчал. Потом сказал:

  ─ Теперь верю. Покажешь?

  ─ Да хоть завтра. Нонча не получится, мамка приехала. Где показать-то, у себя в речке или на озере?

  ─ Лучше на озере.

  Послышался громкий женский крик:

  ─ Витька, давай грибы неси!

  ─ Всё, побежал, ─ вскочил Витька. ─ Мать зовет. Вечером договоримся. ─ Он подхватил чашку и раскачиваясь, словно сухой стебелек на ветру, поспешил к дому.