Текст книги "Третий лишний (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

  ─ А чего к ужину?

  ─ Жареная картошка и простокваша.

  ─ Ты как, Вань, насчет ужина? ─ спросил отец.

  ─ Не-е, ─ покачал тот головой. ─ Бабушка все равно есть заставит.

  ─ Тогда малость посиди, а я быстренько...

  Тимофей развесил на протянутом шнуре Танюшкино белье, а пустой таз поставил на порожке. Крикнув жене, что поужинает чуть позже, присел на доски рядом с Ванькой. Помолчав, вздохнул:

  ─ Вот ведь какая штука, задержать тебя тут я не могу, тем более, сам решил переехать. А может, в чем-то и лучше там будет...

  Плохо, что видеться редко будем. Добраться из Анучинки в Бирюч зимой или в распутицу непросто.

  ─ А я на каникулы буду приезжать и жить то у бабушки, то у тебя.

  ─ Да это, конечно, здорово. Люблю же я тебя, сынок!

  ─ И я тебя, бать, как и бабушку, люблю. ─ Обняв отца, Ванька прижался к нему.

  ─ Однако, мы, сынок, заболтались. Пойдем-ка я тебя провожу, а то бабушка заволнуется, ─ встал Тимофей.

  ─ Не заволнуется, я Мишке сказал, что к тебе сбегаю. Он небось ей передал.

  ─ Да все равно пора.

  Тимофей с Ванькой не спеша пошли в сторону плотины. Шли молча, подумать каждому было о чем.

  Трое мужиков с Анучинки приехали дом разбирать. Им в помощь мать упросила своих братьев Григория и Левона. Сам отчим не приехал, а командовала мужиками Александра. Ближе к обеду бабушка Марфа сказала Ваньке:

  ─ Пойдем-ка глянем, чево они там наворочали.

  ─ Почему «наворочали»? ─ не понял Ванька.

  ─ Это мой Федор, царствие ему небесное, бывало, так гутарил. Он любил строить, а уж ежели что ломал, то обычно говорил: «Ну, мать, нонча и наворочал».

  Пришли. Стали глядеть. Стоял домик как домик, новый и красивый, а теперь их взору предстала будто какая уродина без крыши, окон и дверей. «В самом деле наворочали», ─ вспомнил Ванька бабкины слова. На глаза невольно навернулись слезы.

  ─ Ты это чё, Вань? ─ охнула бабушка.

  ─ Жалко, ─ ответил он дрожащим голосом.

  ─ Эх-х, и в самом деле, пускай бы стоял себе и стоял. Твой он. Зачем ломать-то и таскать с места на место? Прав был Тимофей...

  Подошла мать, разгоряченная, деловая, видно, что всем довольная. Сказала, что если не завтра, то уж послезавтра точно дом полностью перевезут. Останется разобрать сарай да печь. Но это не горит, это можно и попозже. Основные работы теперь начнутся в Анучинке. Надо, чтобы в сентябре дом стоял с печью, полом и крышей.

  ...Когда дом перевезли и осталось разобрать по кирпичикам лишь одиноко стоящую печь, мать прислала в Бирюч печника. Он приехал на своей подводе. Одним днем печь была разобрана и кирпичи уложены на подводу. Печнику старательно помогал Ванька.

  Ранним утром печник и Ванька выехали в Анучинку. Мать хотела, чтобы сын поглядел, как идут дела в Анучинке, а заодно и помог печнику. Тот местный, по фамилии ─ Волков, но все почему-то его звали ─ Кирпичников.

  Печник с Ванькой складывали кирпичи внутри дома, так, чтобы потом было удобней печь делать. Ванька помогал, и печник похвалил его за расторопность. Дом был еще не достроен: без крыши, пола и не обмазан глиной. Только успели сложить кирпич, как подошли дед Алексей со своим младшим сыном Колькой. Увидев, что опоздали, дед Алексей сожалеючи сказал:

  ─ А мы хотели помочь и надо же! Ну и ладно, пойду своими делами займусь. ─ Поговорив о чем-то с печником, он ушел, а Колька остался. Колька ростом с Пашку, но тот покрепче. Штаны и рубаха Кольке явно малы, они, пожалуй, были бы в самый раз Ваньке. Почесывая одной ногой другую, Колька стоял и молчал.

  ─ А мамка где? ─ спросил его Ванька, вытирая рукавом рубахи вспотевший лоб.

  ─ За дубовыми обрезками в лес уехала.

  ─ В Курлак?

  ─ Угу, ─ промычал Колька, продолжая чесать пяткой покрасневшую ногу.

  ─ А зачем обрезки-то понадобились?

  ─ Видишь, дом стоит на дубовых столбиках?

  ─ Ну?

  ─ Теперь весь низ надо дубовыми слежками прочесночить.

  ─ Чё-чё? ─ не понял Ванька.

  ─ Ну, прочесночить между дубовыми столбиками.

  ─Ха! ─ хмыкнул Ванька. В строительном деле он уже соображал. Недаром столько дней проторчал, когда отцу дом строили. И он не просто там глазел, а помогал плотникам, слушал, о чем они между собой гутарили. Все запоминал, а память у Ваньки хорошая. У отца дом ставили на сплошной фундамент. Раствор разводили в корыте, а потом заливали в сбитые из досок коробки. Но тут дом стоит на дубовых стульях. Подойдя к одному, Ванька стал Кольке объяснять:

  ─ Вот это не столбик, как говоришь, а дубовый стул. Между такими стульями надо рядком протянуть частокол из дубовых зубцов, потом все обшить рейкой и обмазать глиной. Из раствора было б лучше и прочнее, но и дуб постоит, он долго не гниет.

  ─ Ты-то откуда все знаешь? ─ удивился Колька.

  ─ Знаю. Видел, как отцу дом делали.

  ─ А Ванька-то прав, ─ поддержал его печник, заинтересовавшись их разговором. Дубовые стулья, дубовые зубцы и частокол, а не, «чеснокол». Все верно.

   Колька спорить не стал.

  В Анучинке Ванька был, пока печь не сложили и не опробовали. Дрова и кизяки горели нормально, и весь дым уходил в трубу. Мать работой печника и Ваньки осталась довольна. Других дел ему тут больше не было, и мать проводила его пешком в Бирюч. По пути говорила, что до Бирюча не так уж и далеко, надо только дорогу запомнить, чтоб в другой раз сам ходил. В Бирюч мать не пошла, вернулась обратно. Сказала, что теперь уж скоро его насовсем в Анучинку заберет.

  ... Бабушка Ваньку заждалась. Сказала, что все глаза проглядела на дорогу. Но пока не накормила, с расспросами не приставала. Кормила на погребце, чтобы потом тут и поговорить, душу ублажить. На погребце никто не помешает. Помешать же могли или дядька, или его старший сын Мишка, другой мелкоте разговоры про Анучинку неинтересны. Тетка Ольга обычно колготилась у печки или во дворе, дел по хозяйству ей всегда хватало. Покормив Ваньку, бабушка стала расспрашивать:

  ─ Как съездил? Печь-то закончили? Как тама дела у матери? Помогает ли ей отчим? Не спорят промеж себя?

  На такие вопросы Ванька прикусывал губу, морщил лоб, думая, какой лучше дать ответ, потом, улыбаясь, говорил, что все там нормально. Знал: если бабушка узнает всю правду о спорах, а порой даже и драках, то станет переживать, охать, а то и плакать. Ее это расстроит, и она обязательно повторит, почему толкает его жить с матерью. С ним-то та хоть как-то будет остерегаться, а без него пропадё, потому как характер взрывной. Каждый вопрос и его ответ бабушка Ваньке по-своему поясняла. К примеру, что Тимофей-то хороший, с ним жить бы да жить. Это мать всю воду замутила, потому как сама не знает, чего хочет. Ванька же думал на этот счет по-другому: мать знала, чего хотела, только у нее это не получалось, а нехорошие мужики ее просто обманывали. В этот раз Ванька говорил так успокоительно, что бабушка только улыбаясь и ни разу не охнула: печь сделали, и теперь зимой будет где спать, жизнь у матери с отчимом налаживается...

  ─ Эх, ─ мечтательно вздыхала бабушка, ─ хоть одним глазком поглядеть, как там, в Анучинке, а то ведь вся испереживалась! ─ Завела она речь о том, что стала совсем старая и больная и если б не распроклятая болезнь, то Ваньку от себя ни за что не отпустила б. Ведь если, не дай бог, случись что ─ имела в виду, вдруг да умрет, ─ то этот басурман (так иногда называла дядьку) может Ваньке крепко нервы потрепать. Уж она его изучила. Хорошо, что жена у него просто молодец. При ссорах тетка Ольга обычно говорила мужу: «Да будя тебе, Гриша, не ругайся с сестрой, ну куды же их с Ванькой денешь?»

  Бабушка все расспрашивала и расспрашивала, ей обо всем хотелось знать. Ванька даже словом не упомянул, что угол крыши над сенями пока остался недокрытым. Это был разговор-прощание с бабушкой. Она его гладила по головке и, думая о чем-то своем, тихонько приговаривала? «Как же я без тебя, внучок, буду?» На что Ванька так же тихо отвечал: «Я на каникулы стану приходить. Тут не дюжа далеко».

  После сытного ужина, да с усталости от длинной дороги, он стал понемногу подремывать. Обняв его, бабушка сидела рядом, потом уложила на топчан и накрыла легким одеяльцем. Ванька проспал до самого утра.

  А утром:

  ─ Ванюшка, ─ подошла и сказала негромко, ─ тебя там на улице дружок поджидает.

  ─ Какой дружок? ─ вскочил Ванька.

  ─ Толкачев Витька, он уже раз приходил, когда тебя не было.

  ─ А-а, щас выйду.... ─ Дохлебав из чашки борщ, Ванька утер рукавом рубахи губы (отец за это его всегда ругал) и выскочил на улицу. Витька стоит, прислонившись к штакетнику. Первым разговор он никогда не начинал. Как всегда его надо было разговорить.

  ─ Вчера вечером из Анучинки пёхом вернулся, ─ объяснил Ванька. Витька, считал он, должен был удивиться, потому как шел-то пешком, а это не близко. О том, что один, а не с матерью, говорить не стал.

  ─ Знаю, ─ сказал Витька как-то равнодушно, будто ему самому не раз приходилось далеко хаживать.

  ─ Чево знаешь? ─ удивился равнодушию друга Ванька. «Нет, чтоб похвалить, а ему до фени», ─ подумал с обидой.

  ─ Знаю, что вчера явился. Я видел.

  ─ А-а, так бы и сказал, ─ смягчился Ванька. ─ Чево ж сразу не пришел?

  ─ Думал, что небось устал и отдохнуть с дороги надо. ─ Витька-то вообще добрый, хоть и неразговорчивый. Он с Ванькой ладит, потому как привык к нему. С кем теперь за партой станет сидеть? Ваньку это волновало.

  ─ Чево делал в своей Анучинке? ─ спросил Витька.

  ─ Печь с печником клали. Кирпичи ему подавал. Его фамилия Волков, а все зовут Кирпичникым. Не обижается.

  ─ Значит, уезжаешь? ─ вздохнул Витька.

  ─ Да, теперь уж скоро, но не насовсем. На каникулы стану приходить. Два часа ─ и я тут.

  ─ А говорил, что не будешь уезжать. Врал?

  ─ Мамка сильно прося. Нельзя ей без меня. ─ Ванька чувствовал себя виноватым: ведь правда говорил, что из Бирюча не уедет.

  ─ И так и не показал, как плаваешь. Тоже соврал? ─ вздохнул Витька.

  ─ Не веришь? ─ с обидой воскликнул Ванька. ─ Я тебе никогда не врал! ─ Он даже перекрестился. Его так бабушка научила. Говорила, если перекрестишься, то тебе сразу поверят.

  ─ Сбегаем на озеро? ─ тут же предложил Витька.

  ─ Ага, ─ согласился Ванька, ─ только я бабушке скажу, что заскочу к Пашке. Я его попрошу тебя плавать научить. Пашка научит, он такой...

  Ребята вначале забежали к Пашке, и Ванька упросил его научить Витьку плавать. Потом втроем сходили на Черное озеро, где Ванька с Пашкой плавали, а Витька стоял по колено в воде и возгласами подбадривал Ваньку, чтобы тот не отставал от Пашки. Но Пашку Ваньке не догнать, тот плавал ну прямо как щученок! Друзья вернулись в поселок к обеду. Бабушка уже заволновалась. Время-то уходит, остается совсем мало деньков, а Ванька, ее любимый Ванюшка, уедет в Анучинку. Ей без него станет плохо, ведь привыкла как к своему родненькому внуку.

  ...Ванька хорохорился, а в душе ─ не разбери-поймешь, все перемешалось. Кто бы проник в его душу-то и понял, разобрался, что в ней творилось. А-а, не так все просто. Одно дело было думать, переезжать в Анучинку или не переезжать, и совсем другое, когда подошло время переезда. Вот мать скоро явится и заберет с собой, потому и сплошные переживания. Он только сейчас понял, что Бирюч для него ─ всё. Тут бабушка, без которой в Анучинке жизни не представляет. Тут отец, у которого семья хоть и другая, но они так друг друга любят! В поселке крестная тетка Марья и ее сын Пашка, дядьки Григорий и Левон, а также его двоюродные братья и сестры. В Бирюче, наконец, друг Витька. А еще в Анучинке нет такой, как в Бирюче церкви и нет Черного озера, где тонул, а потом плавал вместе с Пашкой.

  А в Анучинке что? Да ничего особенного! Ванька надеялся, что мать все-таки разлюбит дядьку Серегу и вернется в Бирюч, а тогда и дом незачем было бы перевозить. Но этого не случилось. Дом уже стоит на новом месте, правда, не до конца покрытый ─ соломы не хватило. Всеми перевозами занималась только мать, а отчим и в ус не дул, все на своей торгашеской работе пропадал. Даже ночевать домой не всегда приходит. Ох как это злило мать! Она прямо вся издергалась, а ему хоть бы что. Ванька не раз видел, как они из-за этого друга с другом цапались. Дело доходило до кулаков, и Ванька, жалеючи мать, плакал. Потом они опять обходились и миловались, целовались, как будто раньше ничего и не произошло. Но Ванька-то видел, что мать скуксилась, поняла, что ошиблась в отчиме, да было поздно, и она старалась не подавать вида.

  Прощание с бабушкой и всеми остальными, такими разными и милыми, порой добрыми и недобрыми, ласковыми и злыми, было быстрым и почти без слез. Ванька как всегда не тушевался, говорил, что каникулы будет проводить только в Бирюче. Это хоть как-то его самого успокаивало. «Подумаешь, уезжаю! ─ думал он. ─ Да если захочет, то и в школу тут стану ходить! Бабушка и отец с радостью примут, а мать и без меня в Анучинке поживет». Вся проблема была не в нем, а в доме. Дом перевезли и поставили на новом месте, а без него, Ваньки, матери будет даже лучше.

  Ванька успокаивал сам себя. Мать, когда распрощались со всеми и сели на подводу, видно понимая, что творилось в его душе, передав вожжи, сказала: «Ну, давай, стегай кобылу, поехали!»

  И застучали колеса шарабана по Бирюченской неровной дороге. Ванька размахивал перед собой вожжами и не оглядывался. Ему не хотелось, чтобы кто-то из встречных увидел на глазах слезы. Ведь бабушке и отцу потом эти сердобольные передадут...

  Уже несколько месяцев Ванька с матерью и отчимом живет в Анучинке. Он присматривается, прислушивается, но вообще-то тяжело привыкает к жизни на новом месте. Все оказалось не так просто. Он даже и не представлял, как будет трудно без бабушки и отца. Нет в Анучинке и такого друга, как Витька. Колька тоже не Пашка, с ним ни о чем не договоришься. Деду Алексею он что есть, что нет, а ведь поначалу был таков ласковый.

  Дом обмазали глиной перед самым переездом Ваньки. Глина еще не просохла, и ее запах испарился не сразу. Делами по хозяйству ворочает мать, а отчиму как всегда не до этого. Днем его вообще дома не увидишь, не всегда вовремя и ночевать приезжает. Мать вся из себя выходит. Между ними вспыхивают ссоры. Ванька за их перебранками не мог спокойно наблюдать и выбегал во двор, дожидаясь, пока ссора закончится.

  Первый раз Ванька увидел как отчим и мать с какой-то взаимной яростью вдруг стали мутузить друг друга, еще когда приехал помочь печнику класть печь. Ожидая отчима, мать к вечеру была неспокойна, часто выглядывала в окно, а на его вопросы отвечала резко. Такое волнение в поведении у нее бывало. Потом появился отчим. Его приходу она вроде бы обрадовалась и стала подавать на стол еду. Потом слово за слово: где был, почему так поздно? И сцепились. Он толкнул ее, она половником треснула его по рукам и пошло-поехало. Уступить никто не хотел. Ванька сквозь слезы наблюдал за происходящим. Было гадко и противно видеть, когда отчим, звонко гвозданув мать по спине или пониже, обернувшись, подмаргивал Ваньке и опять, отбиваясь от маминых кулаков, искал, где бы ее посильней лупануть. Ванька убежал в сарай. Забившись в угол, плакал. Подобные сцены были и у дядьки Григория, и они всегда доводили его до слез. Но то у дядьки, а тут отчим на его глазах бьет мать. Какая бы она ни была, но мать и ее жалко! Зачем бить?.. Потом, правда, до самого его отъезда в доме между матерью и отчимом была тишь и благодать.

  Вчера отчим обрадовал, что его собираются повысить по работе. Мать решила, что он наврал, но когда проверила, то подтвердилось ─ его и в самом деле переводят в райцентр на должность заместителя начальника райпотребсоюза. Ссоров на время поубавилось. Мать стала прощать отчиму, если он даже и ночевать домой не приезжал, терпела. Но Ванька знал, что так долго продолжаться не может. Мать сильно изменилась. Она стала готовить еду, старалась наводить в избе порядок, работала на огороде или за трудодни в колхозном поле. Приобщала к работе и Ваньку.

  Вскоре отчима перевели в райцентр. Надо было видеть, как радовалась мать. Она почти каждодневно упрашивала Сергея, чтобы он забрал их с Ванькой к себе, однако с жильем там ничего не получалось, а вот домой он стал приходить совсем редко. Оправданий как всегда находил много: то в командировку в другой район выезжал, то сидел над подготовкой какого-то отчета, то выполнял чьи-то срочные поручения. Попробуй проверь. Ссоры возобновились. Порой опять доходило до драк, и Ванька выбегал во двор, прячась в сарае или на огороде. Ссоры заканчивались, и мать, отыскав его, приводила в избу, кормила и укладывала спать. Но какой уж тут сон?! В голову лезли всякие дурные мысли. Ну почему мать бросила отца, а полюбила этого, как его бабушка называла, прохиндея? Нет же, любит, а он над ней и Ванькой просто издевается. Ваньку не обманешь, он все понимает своим внутренним детским чутьем.

  К тому же отчим был страшный лентяй. Ничего по дому или на огороде не делал. Зато любил поспать. А с матери и с Ваньки требовал сделать и то, и это... Теперь не тютюкает как раньше, а грозит и по-всякому обзывает. Да Ванька его уже просто ненавидит! Ведь все, что раньше наобещал, ничего не выполнил. И зачем мать такого полюбила? Не-ет, он любить отчима, как бы мать ни упрашивала, не станет. За что любить-то? Думая над этим и многим другим, Ванька наконец тревожно засыпал.

  ...Мать забрала Ваньку из Бирюча за несколько дней до начала занятий в школе. Надо было хоть как-то подготовиться, узнать, где и с кем станет сидеть, чем и на чем писать Обо всем должна сказать учительница Татьяна Ивановна. Как же Ваньке хотелось чем-то удивить ребят! Но чем? Ну скажет учительница, что он читает хорошо, так может, я у них есть кто тоже хорошо читает? Уж точно есть. С одежкой будет в сто раз хуже, чем в прошлом году. Тогда крестная пиджачок сшила, а отец кубанку принес. Сейчас ничего нового. А ведь отчим с матерью обещали. Настроение падало.

  Каждый день Ванька просто сверлил отчима глазами. Неужели тому не понятно, что давно пора выполнять обещания? И Сергей наконец, не выдержав его упорного взгляда, соизволил сказать:

  ─ Надо с тобой побеседовать, садись.

   Ванька присел на лавку и приготовился слушать. Как и подсказывало чутье, ничем хорошего ждать не приходилось.

  ─ Ты же знаешь, брат (почему-то назвал братом, хотя у него два своих брата ─ Андрей и Колька. Какой же он ему брат?), что меня перебросили на новое место работы. Все это, понимаешь, не обошлось без затрат. Жилье надо снимать и платить. А куда денешься? Пойми и не слишком ругай, но выполнить обещанное я пока не могу... ─ Все дальнейшие объяснения отчима вертелись вокруг каких-то непонятных затрат. Ванька слушал со слезами на глазах. Если тогда, летом, знать, что так получится, он в Анучинку ни за что не согласился бы переезжать. Обманул не только отчим, обманула и мать, она ведь с ним во всем соглашалась. Ванька глянул на мать, а та, пожав плечами, всего лишь вздохнула.

  И Ванька понял, что ждать больше нечего. Злило не то, что так уж нужна ему новая одежка, ладно, походит и в старой, но ведь обманули! Зачем было обещать? Он же, как дурачок, обо всем растрезвонил бабушке и отцу. Вытирая ладонью слезы, Ванька долго молчал. Хитрый отчим решил хоть чем-то его задобрить.

  ─ Ну прости, брат, прости, ─ говорил елейно. ─ Так и быть, разрешаю учиться играть на гармошке. Но, ─ помахал пальцем около Ванькиного носа, ─ чтоб не попортил инструмент. За этим буду следить строго.

  На этом «благодеяния» отчима закончились. Он достал из кармана пиджака ключ и торжественно вручил его матери с наказом, чтобы та давала гармошку, когда сын выучит уроки, а потом, как поиграет, опять клала ее в сундук и запирала на замок.

  Ванькина жизнь в Анучинке дальше проходила по-разному. За день до начала занятий он решил сбегать в школу. И вовремя: увидев его, Татьяна Ивановна обрадовано сказала, что хотела за ним кого-то из ребят послать, а он сам явился. Спросила ─ разве мать тебе о сборе класса не передала? Ванька помотал головой. Видно забыла, сказала Татьяна Ивановна и представила его ребятам. Сообщила, что он переехал в Анучинку из Бирюча, что хорошо читает, пишет и считает. В общем, похвалила и подняла Ваньке настроение. Посадила его рядом с мальчиком Петей, тихим таким молчуном, чем-то напоминавшим Витьку. Ванька узнал, что у Петра есть брат Макар, он старше его. Успел похвалиться, что умеет плавать. Думал удивить Петра, а тот сказал, что тоже умеет, Макар научил. Их разговор заметила и прервала учительница.

  Девчонок в классе было меньше, чем ребят. Они держались кучкой, шептались и с любопытством поглядывали на новичка.

  В школу Ванька пошел в отремонтированных у сапожника старых ботинках, в которых до этого ходил Колька. Они ему стали малы, а Ваньке после ремонта как раз. Мать привела в порядок и Колькин пиджак, который тому тоже стал маловат, подштопала старые рубашки и штаны. Шапка досталась неизвестно чья и уж точно раза в два больше Ванькиной головы. Когда он бежал, шапка на голове подпрыгивала и как назло сползала на глаза. Не шапка, а мука! Колька после сказал, что это шапка их отца, в ней все братья ходили, а их отец-то ─ головастый! Короче, нарядили Ваньку во все Колькины обноски. Спорить или что-то кому-то доказывать было бесполезно. И Ванька терпел. А что делать, если сам виноват, что подался на уговоры отчима и матери?

  Первая четверть пролетела и быстро и не быстро. Дождавшись наконец каникул, Ванька ушел пешком в Бирюч. Мать, сделав наказы, его отпустила.

  Когда подходил к поселку и издали показались верхушки церкви, сердце чуть из груди не выскочило. Как же в Бирюче хорошо, как тут ему все мило! Жил то у бабушки, то у отца. Отец порадовался, что с учебой у него нормально, а насчет обмана с одежкой сказал горько, что обещанного часто приходится целых три года ждать, так что время еще есть. Вот и пойми его. Хорошо, что не стал моралей читать и насмехаться.

  Бабушка же сказала проще: что заслужил, то и получил. С ее слов выходило, что вместо обещанной сотенной свечи, он получил копеечный огарок. Нет, они, конечно, не злорадствовали, наоборот, бабушка и отец его душевно понимали и сочувствовали.

  Встретился с другом Витькой. Тот пообещался летом обязательно придти в Анучинку и поглядеть, как он там живет. С учебой у Витьки все наладилось, а вот плавать Пашка его пока не научил, но поклялся, что по весне обязательно научит.

  Настроение у Ваньки было не ахти какое. Да тут еще и бабушка сильно прихварывает, вся крючком согнулась. Его приходу обрадовалась и долго обо всем расспрашивала. Ванька рассказывал, как они в Анучинке живут, какая хорошая у него учительница, но кое о чем умолчал. Зачем хворой бабушке портить настроение? Отец по нему скучает. У тетки Доньки зимой должен родиться ребеночек, может, братик, а может, сестренка. Танюшка хочет, чтобы родилась сестренка, с ней ведь лучше будет играть. А Ванька хотел бы братика, у него пока нет ни одного братика.

  Каникулы пролетели так быстро, что Ванька в Бирюче не нагостился. С собой в дорогу родственники собрали гостинцев. Домой пошел, как и пришел, ─ пешком. Когда вышел из Бирюча, навернулись слезы, и он малость поплакал. Взгрустнулось и уходить не хотелось. Утро было холодным, в поле гулял ветер. Теперь уже скоро кругом запуржит и заметелит.

  Возвращению Ваньки мать обрадовалась. Сказала, что уже собиралась идти за ним. Много расспрашивала про бабушку, про братьев и их деток. Об отце ─ ни слова. Ванька тоже не стал говорить, что в семье отца ожидается прибавка. Не сказал и о болезни бабушки.

  Отчима дома не было.

   ─ С райцентра в Анучинку не наездишься, ─ как-то удивительно спокойно сказала вдруг мать. Ее слова для Ваньки были новостью. Выходит, смирилась с редкими приездами отчима домой. А все было и так, и не совсем так. Оказывается, мать решила раза два в месяц сама ездить к отчиму в райцентр, чтобы пожить с ним какое-то время вместе. Так Ваньке и сказала, что его сильно возмутило.

  ─ А как же я? С кем я тут буду? ─ крикнул он и чуть не в слезы. Ванька знал, что когда надо мать умеет упрашивать и успокаивать. Стала умолять и его. Говорила, что на ночь к нему может приходить Колька, а еду приготовит тетка Дарья. Много ли одному надо? Но Ванька уперся. Его никак не устраивали отлучки матери в райцентр.

  ─ Пускай сам домой приезжает, ─ твердил он упрямо.

  ─ Вань, ну прошу! Жизнь между нами пошла наперекосяк... Не получается жизнь-то... ─ лепетала мать.

  ─ Чё не получается?

  ─ Чё-чё! Сказывает, много мотаться по району приходится, а я не верю.

  ─ Может, так и есть.

  ─ Тада работу менять надо. Как жить-то врозь? Да пойми, тебе ведь без нас даже лучше будет. Еду тетка приготовит, ночевать ─ договорюсь с Колькой. Из школы пришел, уроки сделал и рыпи на гармошке сколько влезет. Ключ от замка хоть щас отдам. Только гармошку-то не поломай, ведь сожрет за нее.

  Мать стала гладить Ваньку по голове. Никогда так не упрашивала. Ванька задумался: «А чего добьюсь, если не соглашусь? Да ничего. Влепит со злости пару подзатыльников, а то и хуже. Потом ведь насчет гармошки к ней уже не подступишься...»

  ─ Ладно, ─ буркнул он. ─ Катись к своему милому Сереженьке, чтоб был у вас в семье толк.

  ─ Ты, Вань, прям как взрослый рассуждаешь, ─ обрадовалась мать, целуя его в лоб.

  Ванька, посоображав, согласился пожить один, особенно когда услышал про гармошку. И в самом деле, никто не станет мешать на ней учиться. Это же здорово!

  Он не мог не заметить, что у матери куда-то подевалась пошитая со сбором при талии красивая дубленка. Мать ею всегда гордилась ─ уж до того она в ней была нарядна! И вот дубленки нет. Спросил мать. Оказывается, она ее распорола и отдала пошить отчиму крытую сукном шубу. Как бы извиняясь, пояснила, что если бы ему чего-то сшить из той дубленки, то много осталось лишних кусков, а вот Сереже хватило в самый раз. «Ему ведь на новой работе надо хорошо выглядеть», ─ озабоченно вздохнула мать.

  Тетке Дарье эта ее забота об отчиме не понравилась. Она Ваньке и раньше, по секрету, говорила, что замужество матери на «Сереже» не одобряет. Он моложе ее на целых пять годков, хорош собой ─ теперь следи да следи за ним, как бы на новом месте кем-нибудь еще не увлекся. А Александра сдуру кинулась его принаряжать. Это надо же додуматься!

  К Ваньке тетка Дарья относится заботливо, всегда накормит и гостинец даст. Только об одном просит: чтоб о ее речах никому не говорил, иначе мужики вместе с Александрой поедом съедят.

  С учебой у Ваньки проблем не было. Татьяна Ивановна его хвалила, и он старался как мог.

  Времени на подготовку домашних заданий не только хватало, но еще и свободное оставалось. Вот учеба на гармошке долго не клеилась. Если б хоть кто-то подсказал, но гармониста в Анучинке не было, а просить отчима Ванька не хотел. В школе говорили, что у него хороший слух, ну а где у гармошки басы и голоса он знал: сколько раз видел, как гармонисты играют. «Ничего особенного, научусь выводить на голосах мелодию, ─ думал, ─ а с басами управиться легче». Однако с голосами-то как раз и не получалось, пальцы тыркались не туда, куда надо. Но Ванька настырный, уж если за что взялся, своего добьется. Решил выучить пока лишь самые ходовые в деревне наигрыши под частушки и топанье ─ «матаню» и «страдания». У кого-то на свадьбе или еще где смотрел, как ловко скользят пальцы гармониста по клавишам. У него же пока никак не получалось.

  Несколько раз заходил Колька, подолгу наблюдал за стараниями Ваньки и говорил, что вряд ли у него что путное выйдет.

  ─ Это почему ж? ─ злился Ванька.

  ─ Надо, чтоб кто-то научил, а у нас учить некому, ─ разводил руками Колька. ─ Брат и сам в гармошке не петрит. Меня хотел научить ─ не вышло. Вначале я с охотой брал гармошку, а потом до того надоела. Вот увидишь, и тебе надоест.

  ─ Ничего, получится, ─ твердил Ванька и шустрее бегал пальцами по клавишам. Кольку просил лишь об одном, чтобы тот не проговорился брату, сколько он просиживает с его гармошкой. Тому это не понравится. Вдруг да ключ от замка заберет.

  Гармошка стала для Ваньки единственной отрадой, когда все плохое напрочь забывалось и он жил лишь своей светлой мечтой. Как же хотелось научиться играть так же душевно и бойко, как, к примеру, тишанский гармонист, а может, даже и лучше. Сколько раз он вспоминал о нем, и как сильно его игра запала Ваньке в душу. Эх, вот бы к зимним каникулам разучить хотя бы одну «матаню-разматаню», но хорошо, с разными веселыми переборами. «Вот как сыграю в Бирюче „матаню“, ─ мечтал он, ─ и все ахнут! „Когда ж это он, шельмец, успел так научиться?“ ─ подумают люди. А можно играть и вместе с отцом: тот на балалайке, а я на гармошке ─ и „матаню“, и „страдания“, и разные песни. Без них на свадьбе не обойтись. Просить будут, чтоб мы поиграли...» Ванька, положив голову на гармошку, мечтал, а дни и месяцы незаметно пролетали, приближая зимние каникулы.

  Еще задолго до каникул Ванька стал мороковать над тем, как бы сходить в Бирюч на праздник Николы-угодника. Бабушка говорила, что Никола-угодник ─ второй после Господа Бога заступник для людей. Есть Никола Травный, то есть, летний, а есть Никола Зимний. Бирючане отмечали и тот и другой. Ваньке больше нравилось, как отмечали Николу Зимнего. Еды в этот праздник всегда было навалом, и Ваньке так захотелось наесться «собников» (пирогов с капустой, картошкой и луком). Мать ─ не бабушка, не особенно любит готовить. Тетка Дарья кормит куда сытнее, чем мать.

  Но вся загвоздка для Ваньки заключалась в том, что праздник Николы Зимнего был почти на две недели раньше зимних каникул. А в Бирюч за день не обернешься. Первым делом Ванька узнал у тетки Дарьи, в какой точно день будет этот праздник. Поглядев на Ваньку, она удивленно спросила: «А зачем тебе?» «Да так, ради интереса», ─ ответил Ванька. Свой секрет раскрывать пока не стал. Узнав, когда будет день Николы Зимнего, он спросил Кольку и Петьку о том, как этот праздник отмечается в Анучинке. «Может, и не придется в Бирюч-то мотать?» ─ подумал. Но и Колька, и Петька, пожимая плечами, сказали, что о таком празднике в Анучинке даже не знают, а раз так, то и не отмечают. Тогда Ванька решил во что бы то ни стало сходить к родным в Бирюч, где Николу Зимнего хорошо знают и отмечают. Там он ко всем родственникам по очереди заглянет, и его вволю накормят. Говорить матери о своей задумке пока не стал. На зимние каникулы она хотела пожить несколько дней у отчима. Сама об этом говорила и как бы намекнула, что было бы неплохо, если б сынок пораньше с Бирюча вернулся. Ну, коли так, то уж точно отпустит его в Бирюч. С нею-то договорится, да и Петька не подведет: скажет Татьяне Ивановне, что он заболел. Та поверит. Лишь бы не завьюжило и дорогу не замело. Наигравшись на гармошке, Ванька перед сном стал просить Николу-угодника, чтобы тот угодил ему в тот день хорошей погодой.