Текст книги "Третий лишний (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

  ─ Нет-нет, ─ поспешил утешить ее. ─ Ты у меня дюжа хорошая! ─ Мать улыбнулась, обняла его и поцеловала. Да он на пальцах может сосчитать, сколько раз она его за всю жизнь целовала. Такое разве забудешь?

  Ванька сам знал и много раз от людей слышал, что мать у него красивая и статная, что в нее деревенские мужики сходу влюбляются. Но бывает она психованной и несдержанной (уж он-то знает). Бывало, что в руке держит, тем и запустит в него. Все это, наверное, оттого, размышлял Ванька, что ей в жизни не слишком повезло. И что сама во многом виновата. Слушалась бы бабушку, отца, его, и все было бы нормально.

  А теперь бабушки нет, у отца своя теперь семья, остался у матери один он, Ванька. И он готов помогать ей во всем, ну а если когда она и обидит, то стерпит, ничего страшного. Вдвоем им лучше. И никого им больше не надо. Он этого не допустит, а мать его послушается.

  Ваньке передали, что его вызывает директор школы. «С чего бы это?» ─ подумал он, уже собираясь уходить к деду Тихону после окончания уроков. Директор его еще ни разу не вызывал. Дед Тихон одобрительно отзывался о директоре, говорил, что мужик умный и к людям заботливый. В коридоре Ванька встретил математичку. Та спросила: «Ты не к директору?» "К нему, ─ ответил он и побежал дальше. В учительской же кроме директора была еще и преподавательница русского языка.

  ─ А-а, заходи, Ваня, заходи, ─ кивнул директор и пошел к нему навстречу. Ребят он называл по имени, а не по фамилии. ─ Вот, садись на стульчик. ─ Ванька сел.

  Глаза у директора добрые, ласковые, и сам он всегда спокойный, мягкий.

  ─ Я хотел бы узнать, Ваня, как здоровье у твоей мамы? ─ спросил он, присаживаясь рядом.

  ─ Хорошее здоровье, ─ ответил Ванька без всякой задней мысли.

  ─ Вот и отлично, что хорошее, ─ улыбнулся директор. ─ Я так и думал. А теперь надо, чтобы и у тебя с учебой в третьей четверти было все хорошо. Но для этого надо позаниматься дополнительно. По математике, например. Ты не против?

  ─ Не-ет, не против, ─ согласился Ванька.

  ─ Отлично. Значит, домой до конца четверти ездить не будешь...

  Вообще-то Ванька через пару дней собирался поехать в Анучинку. Но уж если сам директор попросил, почему бы и не отложить поездки. Хорошие оценки ему не помешают, да и мать будет рада. То, что ей стало лучше, факт. В общем, стал Ванька дополнительно заниматься по математике и еще по некоторым предметам и третью четверть закончил без троек.

  ...Домой просто не воздусях летел. Так бабушка иногда говорила, если к кому-то шли с радостью. Все и правда складывалось как нельзя лучше, да еще и радовала мартовская, солнечная погода. Ванька топал пешком налегке. Поглядев на послеобеденное солнце, прикинул, когда будет в Анучинке. Соскучился по матери, тетке Дарье, Кольке, деду Алексею и по корове тоже. Как она там? Чем кормят? Спешил. Где шагом, а где и пробежками сокращал дорогу.

  Колькиного дома Ваньке было никак не миновать. И всегда, когда бы ни шел, кого-то встречал: то тетку Дарью, или самого деда Алексея, но чаще ─ Кольку. Колька и в этот раз спустился навстречу с крылечка, будто специально Ваньку поджидал. И сразу загвоздил вопрос:

  ─ Ты чево так долго не приходил?

  ─ Будто не знаешь, да? ─ вопросом на вопрос ответил Ванька, еще пребывал в своем радостном настрое. ─ Это тебя батяка в школу не пускает, а я вот учусь, ─ уколол он Кольку, хотя и знал, что не учится тот из-за болезни.

  ─ Да я ничё, просто спросить хотел. Ты ведь чаще приходил? А тут нет и нет.

  ─ Ну приходил, а в этот раз нельзя было. Четверть кончалась, ─ развел Ванька руками и не стал больше объясняться. Да и чего это Колька пристает с такими расспросами?

  ─ Ладно, не дуйся. Я тебя тут какой день поджидаю. Сказать кое-что надо. Только не перебивай и не психуй. Понял?

  Отойдя с Колькой от крыльца, Ванька уставился на него широко открытыми глазами, ожидая, что же такое в этот раз сочинит. Было не понять ─ шутит или нет. И вообще, при чем тут ─ не психуй?

  Но Колька не шутил. Он сказал то, чего Ванька как раз больше всего опасался. Однако обо всем по порядку. После ухода отчима Ванька страшно боялся, чтобы мать с собой ничего не сделала, а еще ─ не загуляла. А Колька-то и поведал, что к ней повадился захаживать один мужик из Николаевки. Тот самый, который купил у них овец. Видно, мать с того раза ему и приглянулась. Приходил обычно ближе к вечеру с бутылочкой водки и гостинцами. Колька один раз забежал, вроде бы как узнать насчет Ваньки. Они сидели за столом этакие веселенькие, а перед ними водка и закуска.

  Отец Колькин обычно встает рано-рано. Так вот, он видел, как от дома Ванькиной матери еще до утренних петухов уходил в сторону Николаевки какой-то «ночлежник».

  После Колькиного рассказа настроение у Ваньки совсем упало. Он-то так старался успешнее закончить четверть и порадовать мать! Лучше бы домой приходил, уж при нем она себе не позволила бы устраивать подобные свиданки. Что же делать? Как в глаза-то друг другу станут сейчас глядеть?.. Ванька почти не слушал Кольку. И без того было ясно, что мать предала его. Насторожился, когда до слуха долетели слова Кольки, что этот самый «гость» из Николаевки сейчас у матери и он его может сам увидеть. Ванька Кольку не перебивал, стоял молча и думал. И мысли в голове были пакостные.

   "Может, вообще домой не идти, а вернуться в Рубашевку, а лучше всего ─ в Бирюч. Уж там для него у кого-нибудь всегда местечко найдется. Матери же донесут, что был, но домой не пошел. Пускай подумает, почему не пошел. Потом она начнет его искать и найдет в Рубашевке или в Бирюче. Вот тогда он напрямую и выскажет, что если к ней будут шастать «ночлежники», то жить с ней он не станет, только так... Хотя почему бы об этом не сказать прямо сейчас? И на «жениха» этого заодно глянуть. А может, он и не такой уж плохой, просто мать ему понравилась и он ей приглянулся? Ведь с Сергеем ей теперь уже ничего не склеить. Мать не раз хныкала, что она еще молодая и ей так хочется пожить как все нормальные люди. О, Боже!.. И Ванька решил все-таки зайти домой. Надо разобраться, а уйти всегда успеет. Он, в конце-то концов, ее сын!

  Колька уже тоже молчал. Понимал, как Ваньке сейчас плохо. Да что там плохо ─ хуже быть некуда!

  ─ Вань, ─ вздохнул он, ─ ты сходи домой, а? Пока туда-сюда, узнаешь, чево там, а я твоей тетке Дарье скажу, и она как проведать заскочит. Так, наверно, лучше.

  Ванька согласился. Развернувшись, решительно зашагал к дому. По дорогу подумал: а вдруг дверь окажется закрытой? Тогда придется стучать. Какие только не лезли мысли в голову... Но вот и дом, двор, больше чем наполовину раскрытый сарай. Значит, сено давно кончилось и корову кормят соломой с крыши. В открытую дверь сарая увидел лежащую на деревянном настиле корову, но заворачивать к ней не стал, попозже успеет. Сперва надо зайти в дом. Что там? Сенная дверь была не на защелке, привязана на вертушку. Ванька затаил дыхание. Из избы слышались голоса матери и какого-то мужчины. Голос матери веселый: мужчина что-то рассказывал, а она смеялась. Ванька нащупал рукой металлическую ручку двери, рывком открыл ее и решительно шагнул в избу.

  ─ Ой, бес!.. ─ вскрикнула мать, полулежавшая на руке незнакомца. Вскочила, стала с недовольным видом поправлять на голове волосы.

  ─ Напугал-то, шельмец, прямо сердце зашлось!.. ─ Подойдя к Ваньке, чмокнула в щеку, продолжая возмущаться, как он ее напугал. ─ Чево так долго не появлялся? ─ спросила, разглядывая сына. ─ Я прямо истосковалась вся, а тебя нет и нет. ─ Ванька объяснил. Заодно вставил, что в школе, как и он учатся ребята и с других поселков, но их родители навещают. Мать эти слова пропустила мимо ушей. И тут встал и, раскинув руки, вальяжно пошел Ваньке навстречу гость из Николаевки. Ванька уже окрестил его «хахалем». Ему нравилось это слово, а тут еще и вроде как насмешка ─ «Хахаль»! Этот «хахаль», между прочим, напомнил отчима, такой же улыбчатый, слащавый. И чего мать в нем хорошего нашла? ─ подумал Ванька.

  ─ Здорово, муж-жик! ─ произнес «хахаль» с каким-то пчелиным жужжанием и эдак хитро, ну, точно, как отчим, скорчил физиономию.

  ─ Я не мужик, ─ недовольно буркнул Ванька.

  ─ А кто ж, баба, што ль? ─ рассмеялся довольный своей шуткой гость.

  ─ И никакая не баба. А мужиком стану, когда подрасту, ─ отрубил Ванька. И ─ выпалил то, что хотел сказать сразу и не откладывая: ─ Я домой пришел, а вот вам пора уходить, а то темнеть начнет. ─ Насчет «темнеть» Ванька вставил специально: пусть не засиживается, авось не у себя дома. Руку гостю так и не подал. Стоял набычившись, злясь на мать и ее «хахаля».

  Но тут встряла опешившая было Александра. Сказала резко, в своей манере, и с явной обидой:

  ─ Ты чё это, Вань, так раздухарился? Прям как с цепи сорвался!

  ─ Ни с какой цепи я не сорвался, ─ огрызнулся Ванька. Еще чего ─ терпеть тут чужого мужика! ─ Я ─ домой пришел... ─ угрожающе процедил он.

  ─ Ну пришел и пришел, кто помешал-то? ─ рассердилась мать.

  ─ Вот он и помешал, ─ махнул Ванька рукой на «хахаля». ─ Пускай уходит или я уйду. И не вернусь! ─ прикрикнул, решив, что если мать и после этого станет на него нападать, то и в самом деле развернется и уйдет в Бирюч или Рубашевку. И пускай сама потом его ищет.

  А «хахаль» стоял, не зная, что делать. Появление Ваньки ему все испортило. Посчитав, что дело может дойти до скандала, а то и драки, так как пацан не собирается уступать, он накинув пиджак и, схватив фуражку, прошмыгнул в сени. Уже оттуда прокричал матери, что как-нибудь опосля договорят.

  А дальше началось то, что и должно было начаться. Мать озлобилась. Такой дерзости от Ваньки она не ожидала. Орала, хватала и бросала в него все, что под руку попадалось, проклинала и себя, и сына и всех подряд. Пинала сына ногами, отвешивала оплеухи и затрещины. Ванька как мог защищался, понимая, что мать подпила и все это пройдет. Зато впредь «ночлежнику» дорога в дом будет закрыта, чего он как раз и добивался. Но если б не подоспела тетка Дарья, да еще с криком, что корова подыхает, Ванька получил бы от матери по полной программе.

  Опомнившись, Ванька и мать выскочили во двор. В сарае, где только что спокойно лежала корова (Ванька это своими глазами видел), творилось непонятное. Корова вроде как начала телиться, но у нее это не получалось. Она дулась, тужилась, пыталась приподняться и занять удобное положение, но без толку: из-за отощалости силы совсем ее покинули. Все бегали вокруг, кричали, суетились, охали и ахали, да пользы от этого никакой не было. Ванька глядел, как мучилась бедная корова, и плакал. Глаза коровы, всегда такие понятливые, добрые, все сильнее покрывала белая поволока, а голова неумолимо клонилась все ниже и ниже.

  Мать наконец крикнула тетке Дарье:

  ─ Зови своего Алексея! Резать будем!

  Та бросилась домой, а Ванька, обняв мать, стал упрашивать ее не резать, корова и сама растелится. Надо же, только что у них из-за «хахаля» с Николаевки дошло до потасовки, а теперь, обнявшись, лили слезы из-за общего горя. Корова была еще жива, но совсем никакая. Голову не поднимала, ноги вытянула, хотя в округленном ее животе что-то трепыхалось, дергалось. Прибежали тетка Дарья, дед Алексей с сынами Андреем и Колькой. Кивнув Ваньке, дед бросил под ноги веревку, топор и большой нож. Нагнувшись над коровой, взял голову за короткие рога, приподнял и опустил обратно на землю. «Д-а... ─ прогудел. ─ Можно сказать ─ амба. Надо резать или сама подохня...»

  Колька не отходил от Ваньки. Дед с сыном Андреем стали связывать веревкой корове ноги, а потом... Но лучше об этом не рассказывать. Ванька отвернулся и не глядел до тех пор, пока не услышал:

  ─ Вы бы тут сопли не распускали. Уйдите за дом, а кады надо, так позовем. ─ Ванька с Колькой ушли на улицу.

  ─ Страсть не люблю, когда скотину режут, ─ вздохнул Колька.

  ─ Ей же больно и так мучается, ─ вытирая на щеках слезы, дрожащим голосом произнес Ванька, вспомнив безжизненные глаза коровы.

  Разговор у ребят не клеился. О чем бы ни начинали, думали только о корове с ее измученными, прощальными глазами. «Всех кормила, радуя своим молоком, ─ вытирал слезы Ванька. ─ А ей доставалась старая солома... Вот и докормила. Мать тоже виновата. Сколько раз о кормежке зимой для Зорьки напоминал и ей и отчиму! Да толку что? Обидно...»

  Колька начал зевать. Ему хотелось чем-нибудь обрадовать Ваньку, отвлечь от грустных мыслей. А чем обрадуешь-то? Дружба с Ванькой у него вначале не складывалась, но потом потянулись душевно друг к другу. Колька доверял Ваньке все свои секреты, тот тоже делился с ним наболевшим. В их жизни было много общего. Колька жил без матери, но с отцом. У Ваньки мать была, но жить пришлось без отца, которого он любил больше, чем мать. Отношения с отчимом так и не сложились да и с матерью не все было как хотелось. Ванька своим детским умом понимал, что мешает ей. В порыве гнева она сама об этом ему не раз говорила. Как вынести такое?..

  Наконец Колька вспомнил, чем уж точно порадует Ваньку. Сейчас скажет.

  ─ Знаешь, Вань, я вот думаю упросить Серегу отдать мне гармонь. Скажу, что буду на ней учиться и мое больное сердце это успокоит. Отца подговорю, чтоб надавил на него. ─ Помолчал. ─ Ну как? Здорово придумал? ─ спросил, улыбаясь. ─ Уж тогда и ты вволю поиграешь.

  ─ Да-а, мысль-то дюжа хорошая, ─ протянул, повеселев, Ванька. ─ Но твой брат скупердяй, не отдаст.

  ─ Так я же сказал, что батяню с Андрюхой уговорю. Скажу, что болеть меньше стану. Получится, вот увидишь, получится!

  ─ Отец думает меня в музыкальную школу определить, ─ размечтался Ванька. ─ Есть такая в Воронеже. Говорит, что у меня к музыке талант. На лету все схватываю...

  ─ Я тебе тоже об этом сто раз долдонил. У меня на этой гармошке ─ «тили-тили, рып-рып», а у тебя сходу и как надо! ─ Ребята разговорились, глаза их заискрились, даже о корове на время забыли. Но тут послышался зычный голос деда Алексея, звавшего ребят.

  ─ Пошли задания получать, ─ недовольно пробурчал Колька. Выйдя из-за угла дома, друзья ужаснулись, увидев картину коровьей живодерни. У плетня сарая уже валялась ее голова и ноги, тут же скатана в рулон черно-белая шкура. Разделка туши подходила к концу. Дед Алексей орудовал топором, а Андрей был на подхвате. Мать и тетка Дарья возились в корытах с внутренностями коровы. Руки у всех в крови.

  Дед же громко и зло доказывает какому-то невидимому собеседнику, что больно много развелось умных, дураков нет, а вот работать как надо не все хотят. Кто умные, а кто дураки и почему они работать не хотят, Ванька так и не понял. Увидев ребят, дед попросил их помочь женщинам. Мать тут же дала ведро и послала в колодец за водой.

  Ребята в охотку сбегали к колодцу и раз, и другой. Колодец далеко, через пять дворов, к тому же посреди огорода, но им так не хотелось глядеть на все то, что делалось во дворе. Воды же для промывки внутренностей коровы требовалось много. Тетка Дарья их похвалила за расторопность. Потом молча стояли и ждали каких-то других указаний, но их не было. Слушали, о чем разговаривают старшие. Дед Алексей громко советовал матери, как правильно поступить с мясом, чтобы оно не только не пропало, но и для семьи была бы польза. Говорил, что мясо надо поменять соседям на хлеб, картошку, на все, что потом самим пригодится в еде. Мать, кивая, соглашалась. А куда денешься, если теперь лишилась единственной кормилицы? Она была задумчива, часто вздыхала и больше помалкивала. Глянув на Ваньку, попросила подать ей кусок старого покрывала, которым у плетня было что-то прикрыто. Ванька сдернул покрывало и... Господи!.. Там лежал паукообразный скелет теленка.

  ─ Ой-ё-ёй! ─ заныли ребята. ─ Те-ле-но-чек!.. ─ Стали разглядывать слепое, тонконогое, неживое существо.

  ─ Вот и «ой-ой!» ─ буркнул дед. ─ А ведь когда тащил из утробы, вроде бы еще пошевелился. Да что толку...

  ─ Куда девать-то его? ─ спросила мать.

  ─ Чё-нить придумаем. ─ Дед устало разогнулся. Руки у него в крови, на штанах и старых сапогах пятна крови и кусочки мяса.

  С разделкой туши, а потом и обменом мяса на другие продукты провозились до позднего вечера. Ваньке было больно смотреть, как мать торговалась с соседями за каждый кусок против муки, зерна, картошки. У него страшно разболелась голова. Хотелось уснуть, позабыть обо всем. Была корова, и никогда теперь у них ее уже не будет. Душа просто разрывалась от горя...

  После ссоры с матерью из-за ее николаевского гостя и смерти коровы Ванька не находил себе места. Пора бы уже обратно в Рубашевку продолжать учебу, ведь последняя четверть такая короткая, но его будто кто крепко-накрепко к Анучинке веревками привязал. Был мрачен, неразговорчив, ну точь-в-точь как мать. Той тоже не до радости: во дворе никакой живности, а к такой нищете она с детства не привыкла. Задуматься, причем крепко, заставляла и ссора с сыном. Николаевский ухажер ей нравился, она на него рассчитывала: как и Сергей, работал в торговле и мог в случае чего помочь. К тому же клялся, что влюбился с первого взгляда, пообещал с женой развестись. Да и внешностью был нисколько не хуже Сергея. А ей нравились красивые, молодые, да и тому же и с положением мужики, потому и сцепилась с Ванькой. Ведь все складывалось как нельзя лучше, но заявился сынок и все испортил. Такого еще не было, чтобы он вот так бесцеремонно влезал в ее личную жизнь. Ухажер-то теперь Анучинку за версту станет обходить, не то что в дом прийти. А если все-таки ненароком заглянет, нет, вряд ли. Ведь Ванька напрямую, паршивец, заявил, что видеть его тут не желает. Весь в батяку, а может, и в нее ─ такой же упертый. С ним надо как-то по-другому, угрозами да подзатыльниками не возьмешь. А вот на ласку он может откликнуться. Александра была вся в раздумьях. За выходку сына можно было выдрать и похлеще, но какой с того толк? Ведь убежит в Бирюч к отцу или к другим родственникам, и потом попробуй вытащи его оттуда. Да и сраму не оберешься, когда узнают из-за чего сын от нее сбежал. Нет, тут надо как-то по-иному. Как бы ни была зла, а подход нужен другой, ласковый...

  Целый день Ванька будто лунатил бродил по двору, где еще больше расстраивался. Уходил к Кольке и сидел с ним на крыльце. Колька его понимал, но со своими советами не лез.

  Ванька молчал до самого вечера и на второй день. Он считал, что мать его сильно обидела и вообще он ей, видно, стал совсем не нужен. Хотя ведь еще недавно было по-другому, он же это чувствовал. А тут из-за какого-то торгаша стала его мутузить. Ну, он ей еще выскажет, а коль не поймет, то вовсе уйдет. Только вот к кому? В семье отца скоро третий ребенок появится. Он опять скажет, что мать бросать нельзя, и посоветует вернуться. Вот если бы послушал отца до переезда в Анучинку, то все было бы по-другому. Ничего хорошего не могли посоветовать Ваньке и тетка Дарья с Колькой. Говорят: сам решай, чай, не маленький.

  На второй день, к вечеру, мать вдруг сама затеяла разговор.

  ─ Ну и долго будем в молчанку играть? ─ спросила уставясь на него холодными глазами. ─ Тебе учиться надо, а ты об том, поди, и не думаешь. Как понимать?

  Но Ванька не стал говорить про учебу, а сразу загвоздил главный вопрос, который его постоянно мучил.

  ─ Скажи, мам, за что ты меня так ненавидишь? Что я тебе плохого сделал? ─ И, быстро-быстро заморгав глазами, словно готовясь заплакать, стал дожидаться ответа. Ведь от того, что она скажет, зависело все. Вопрос этот и раньше хотел задать матери, но не решался.

  Александра мрачно поглядела на Ваньку, потом опустила голову.

  ─ Я ведь хоть и маленький, но все понимаю... ─ почти прошептал Ванька.

  ─ И чево ж это ты понимаешь?! ─ удивилась мать, посмотрев на Ваньку как-то по-новому, как на взрослого.

  ─ Да ты сама сто раз говорила, что жить тебе мешаю... Эти слова Ванька выдавил из себя с большим трудом. Боялся, что не сдержится, разревется и никакого разговора тогда не получиться. Но ведь он все это не выдумал, он постоянно ощущал, что матери куда больше доставляло удовольствие проводить время с отчимом, а не с ним.

  Сколько раз зимой и летом она уматывала к нему в Курлак, оставляя Ваньку одного! Неужели не чувствовала, как ему без нее нелегко? А за николаевского ухажера не просто вступилась, а прямо, стала лупить! Выходит, он ей дороже сына? Разве не обидно? И не известно, чем бы все закончилось, да вот корова помешала, что не вовремя стала телиться, но так и не растелилась.

  ─ Вон даже как?! ─ всплеснула руками мать, но не злобливо, а скорее удивленно. ─ Ну а еще что, сынок, матери своей скажешь? Ты, гляжу, только плохое запоминаешь, будто хорошего ничего и не было.

  ─ И хорошее помню, все помню! Приезжал из Рубашевки, а ты так радовалась, что даже в лоб и в макушку целовала. Знаешь как мне было хорошо...

  Александра охнула:

  ─ Говоришь так, будто раньше не жалела, а одни подзатыльники отвешивала! Хочешь, я и сейчас тебя, сынок, поцелую? ─ Мать поднялась с сундука, подошла к Ваньке и поцеловала в щеку, в макушку, прижала голову к своей груди.

  В наступившей вдруг тишине было слышно, как во дворе взбалмошно прокудахтала курица и как учащенно билось сердце матери. И Ваньке вдруг расхотелось обострять разговор. Ведь не такая уж она и плохая. Сама постоянно ноет, что жизнь не клеится, а он понять этого не хочет. Недавно призналась, что как мать она плохая, а он успокаивал, что хорошая, даже решил ее чем-нибудь порадовать. Стал чаще приезжать домой и лучше учиться. Но почему она не хочет, чтобы они жили вдвоем и им никто-никто не мешал?..

   Славно читая Ванькины мысли, мать стала негромко говорить о том, что его волновало. Но ее слова Ваньку никак не устраивали. Он и раньше слышал, что она еще молодая и ей хочется иметь нормальную семью, да вот, как на горе, пока не получается, а с собой она ничего поделать не может. Повторила, что как мать ─ никакая и ей перед Ванькой стыдно. Хотя и он должен ее понимать. Зачем же только о себе думать? Ей тоже в жизни несладко приходится. Потом стала умолять, чтобы Ванька не встревал в ее личную жизнь, уж как-нибудь сама в ней разберется. И тогда и ему и ей будет хорошо. Упрашивая Ваньку, мать целовала его, если поначалу Ванька был очень зол, то после ее ласковых слов и поцелуев смягчился: ведь и впрямь ее понять можно. Да и много ли ему от нее надо? Вот лучше б всегда его так жалела и ласкала, чем какого-то чужого дядю, тогда совсем станет хорошо. И он постарался бы ее не обижать.

  ─ Мешать тебе не буду, я на лето в Бирюч подамся, ─ заявил Ванька и, подумал, что насчет Бирюча мать может и не согласиться. Но на удивление она ничего не сказала. Только уточнила, у кого жить там станет. А что значит ─ у кого? У отца или у кого-нибудь из дядек.

  ─ Больно нужон-то ты им, ─ пожала плечами мать как-то равнодушно. Потом, уже более заинтересованно, спросила, а что ему обычно советует отец.

  ─ У него всегда одно и то же, ─ вздохнул Ванька. ─ Что нельзя тебя бросать...

  Ответ матери явно понравился. Она задумчиво поглядела на Ваньку и больше ничего не сказала...

  Кое-как перезимовали. Ванька заметил, что уже вторую зиму подряд для него происходит что-нибудь плохое. В прошлую умерла любимая бабушка, а этой зимой лишились коровы. Мешали спокойно жить и споры с матерью и его нежелание учиться в Рубашевке. Дома-то было бы куда лучше, о чем и отец ему талдычил. А за корову Ванька переживал так, как когда-то страдал по ушедшему из семьи отцу. Сколько раз представлял, что вот выйдет во двор, а буренка встретит его своим ласковым мычанием... Вспоминалось и как она осенью, натужно сопя, спешила подобрать ртом оставшуюся на луговине зеленую травку, словно понимая, что скоро такой уже не будет и придется жевать старую, заплесневелую и безвкусную солому. Всю свою ласку к Ваньке корова выражала добрыми глазами и тихим мычанием. Так она с ним по-коровьему разговаривала, и Ванька знал, когда ей было хорошо, а когда плохо.

  Пятый класс он мог бы закончить и получше, но эта последняя ссора с матерью... Ему вдруг расхотелось учиться. Математичка предупредила, что в шестом по ее предметам будет сложней и придется поднажать. Она сочувствовала ему из-за ухода отчима и переживаний матери. Как могла старалась помочь в учебе и отвлечь от семейных неурядиц. Но не скажет же он ей, что отчим для него пустое место, так как настоящий отец живет в Бирюче, куда он с огромной радостью скоро укатит на все лето. Раз мать хотела, чтоб он ей не мешал, то и не будет мешать. Хотелось напрочь выбросить из головы тревожные думы о том, как дальше сложатся отношения с матерью и какой вообще будет жизнь. Грядущие летние каникулы и предстоящие встречи с родными в Бирюче подбадривали Ваньку. «Господь Бог что-нибудь, уже обдумал», ─ вспоминал он слова мудрой бабушки, решив не ломать заранее голову над будущими житейскими проблемами.

  Когда была жива бабушка, то, приезжая в Бирюч, Ванька шел вначале к ней, а уж потом к отцу. Теперь все изменилось: сперва к отцу, а затем в семьи дядьки Григория и дядьки Левона.

  Ваньку Тимофей в этот день не ждал ─ был на работе. Но как раз обеденное время, и отец с сыном могли поговорить. Покормив Ваньку, Тимофей стал расспрашивать его об учебе, о матери, о жизни в Анучинке. Расстроился, что они остались без коровы и разволновался, узнав о разладе Ваньки с матерью. Долго выпытывал, из-за чего произошла ссора, но Ванька не хотел говорить всей правды. Потом сам же отца успокаивал, что мать вспыльчивая, могла наговорить вгорячах, а за лето одумается и отношение к нему изменит. Так что раскисать не стоит. После отец поделился своими новостями. Ему тоже приходится несладко: корову держат на двоих с соседом, к новому году семья увеличится еще на одного ребенка. Но это как раз их с женой Дуняшей радует. Обеденный перерыв закончился, и теперь спокойно поговорить мешали приходившие за покупками бирючане. Отец то и дело отвлекался, потом снова садился рядом с Ванькой: «Так, на чем мы остановились?» Спросил, у кого Ванька намерен остановиться. Договорились так, что Ванька поживет у всех, но большую часть каникул проведет все-таки у отца. Потом люди в магазин повалили валом, и отец занялся своей работой.

  А Ванька вышел на улицу. Прохожие здоровались, и было приятно, что в Бирюче его не забыли. Задумался, куда пойти: можно к тетке, а можно к Пашке или Витьке. Но... Но не лучше ли сбегать на погост к могилке бабушки? Ведь отец непременно об этом спросит или предложит сходить вместе. И Ванька решил, пока судь да дело, сам сбегать на кладбище, туда и идти-то всего ничего. Каждый раз, когда шел туда, Ваньку брала какая-то оторопь, а среди могил, он поначалу ощущал необыкновенную кладбищенскую тишину, отдававшуюся звоном в ушах. Но это было сперва, а потом звон постепенно стихал и волны тишины от головы как бы отступали.

  Могилы вокруг разные, большинство с крестами и незамысловатыми оградами, хорошо ухоженные, так как недавно прошла Светлая Христова Пасха, а бирючане всегда в эти дни навещают умерших родственников. Вот и бабушкина могилка: похожий на большой пирог-собник холмик, деревянный крест с прибитой к нему дощечкой, на которой написаны фамилия, имя и отчество бабушки, даты ее рождения и смерти. Земля у холмика посыпана песочком. Ограда сделана еще после похорон мужа бабушки ─ Федора Карташова. Перекрестившись, как учила бабушка, Ванька некоторое время стоял и вспоминал ее живую... Потом, вздохнув, Ванька медленно вышел с погоста, и уже вскоре припустил бегом к своей крестной тетке Марии. Ему захотелось сходить с Пашкой к Черному озеру и там вволю поплавать. Он уже и не помнит, сколько не плавал. Лишь бы Пашка был дома.

  Ванька влетел в избу тетки Марии, сияя от радости. Еще больше разулыбался, увидев тетку и Пашку.

  ─ Привет! Привет! ─ махнул рукой. ─ Это я, у меня каникулы! ─ Думал, что если ему сейчас весело, то и все должны веселиться, и очень удивился, что его появление и тетка, и Пашка восприняли не так, как всегда. Да, такой пасмурной встречи он и не припомнит...

  ─ Проходи, Ваня, садись, ─ сказала тетка. ─ Лицо у нее желтое, усталое. А Пашка, как молча сидел на лавке, так и не сдвинулся. Обычно подскакивал с улыбкой, хлопал по плечу и ради хохмы предлагал померяться с ним силой, хотя и без того было ясно, что он старше на целых пять лет, рослее и сильнее своего двоюродного брата. Ванька растерянно умолк и присел на лавку, непонимающе глядя то на тетку, то на Пашку.

  ─ Чево хотел-то? ─ буркнул наконец Пашка.

  Вопрос прозвучал оскорбительно, вроде того, что не вовремя ты, брат, приперся.

  Ванька робко проговорил:

  ─ Да вот на озеро, может, искупаться смотаем? Забыл, уже когда плавал. На улице такая жарища...

  ─ Не получится, Вань, ─ ответила за Пашку тетка. ─ Не до купанья сейчас Павлику.

  ─ В техникум чтоль, собрался? ─ брякнул Ванька, пытаясь разгадать причину мрачного настроя родственников. ─ Так мы ненадолго, туда-сюда...

  ─ Сказали же тебе ─ не пойду!.. ─ Пашка встал и подошел к уличному окошку. «Да что же это такое?» ─ подумал Ванька. Пашка молчит, никогда не унывавшая тетка чернее тучи. Только один раз Ванька видел ее плачущей. Это когда мужа, дядьку Дмитрия, забрали и куда-то увезли вместе с местными кулаками Гусаковым и Козыревым. Те считались богачами, так как имели мельницы, а ее муж при царе был то ли стражником, то ли урядником. И вот по написанному кем-то доносу дядьку Дмитрия, так хорошо делавшего валенки, обвинили в сговоре с бирюченскими кулаками. Ванька тогда приехал к отцу из Анучинки, лежал у него на печи и слышал весь разговор между отцом и теткой. Она плакала и умоляла помочь, чтобы мужа не забирали. А отец говорил, что вряд ли что получится, потому как такая сейчас «линия». Ванька так и не разобрался в этой «линии», но он понимал, что отец сестру любит и если бы мог, то помог бы обязательно.

  ─ Отца-то видал? ─ спросила тетка Мария.

  ─ Видал, но говорили недолго. Вечером потолкуем. А я на кладбище к бабушке сходил и оттуда вот к вам.

  ─ Значит, отец тебе ничего не сказал?

  ─ А чё он должен сказать? ─ пожал Ванька плечами.

  ─ Да тут вот какая беда... ─ побледнела тетка Мария. ─ Пашку забирают туда, где твои дядьки работают... Послезавтра провожать. Вот и сидим горюем, кумекаем, что ему с собой взять...

  ─ Канал будешь строить? ─ спросил Ванька.

  ─ Канал-канал... ─ процедил Пашка, вернувшись от окна к столу. ─ Плавать потом по нему будем на кораблях...

  Ванька вздохнул:

  ─ Теперь ясно, чё вы такие хмурные... А тут и я еще не вовремя приперся... Ей-богу, не знал! ─ стал оправдываться Ванька. Он вспомнил рассказ отца, как провожали на этот канал его дядек и сколько было тогда крика. Их взяли как пособников кулаков. Отца возмущало, что дядька Григорий в Гражданскую воевал, а его все равно забрали. Отец тогда сказал, что опосля могут и Пашку забрать, как подрастет. Да-а, какое уж тут купанье, когда на близких ему людей свалилось такое несчастье...