Текст книги "Третий лишний (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

  ...Как-то незаметно прошел Новый год. Ванька давно привык на новом месте. В работе был старателен, к лошадям внимателен и добр. Понимал, что любовь лошадей завоевать быстро невозможно. «Лошади, ─ вразумлял его Сидорыч, ─ они ведь как и люди, разные бывают. К каждой нужен свой подход, к каждой надо приноровляться». Конюх приходил на работу рано, а мальцу, то есть Ваньке, разрешал приходить чуть позже. Жалел. Ванька очень полюбил Сидорыча.

  За квартирование дядька Никита с теткой Дарьей не брали с него ни копейки, да и за питание он платил по-божески. На зимние каникулы приезжал хозяйский сын Олег. Ванька с ним подружился. Олег такой же спокойный и добродушный, как отец. Много рассказывал Ваньке про свою учебу и новых друзей.

  А время и в самом деле летело быстро. Вот уже и остался позади первый весенний месяц ─ март. Еще немного и Ванька поедет домой. Соскучился. Но письма стали получать чаще. Отец, как всегда, писал о семье и бирюченских новостях. Его письма читать всегда интересно. Пришло письмо от Павла. У него на строительстве канала дело шло к закруглению. Предупредил, что больше писать ему не надо, так как скоро встретятся в Бирюче. Из Бирюча Павел собирается уходить в армию. Ваньку эти слова заставили задуматься: «Если ему скоро уходить на службу, то ведь и Андреяхе тоже. А тот об этом пока ни слова. Может, с завода служить не берут? Ведь если Андреяху забреют, то его устройство на завод запросто рухнет. Сам он в Москву ни за что не поедет...»

  Но все Ванькины сомнения развеяло последнее письмо от Андреяхи. Тот написал, что и ему через год уходить на срочную службу. Поэтому осенью им обязательно надо встретиться, а Ваньке быть готовым к отъезду. Волнения вроде бы и рассеялись, но не до конца. До конца будет, пока на завод не устроится. Когда Ванька вечером писал сам или перечитывал приходившие письма, дядька Никита порой ворчал:

  ─ Да отдохни ты от этих писулек! Совсем ведь голову заморочил! ─ Тогда Ванька прекращал читать-писать и начинал учить дядьку игре на гармошке. Такие основные деревенские мелодии, как «Матаня» и «Страдания», стали у него получаться. И то хорошо, он доволен. У брата Алексея дело идет куда лучше. Зато и они Ваньку кое-чему научили. Водит трактор он, по их словам, уже как заправский тракторист. Братья говорили, что в жизни это ему может крепко пригодиться.

  Мать из-за своей безграмотности на письма не отвечала. Ваньку же сильно расстроило письмо, которое он недавно получил от Кольки из Анучинки. Тот вначале сообщил всякие анучинские новости, а в конце сделал туманную приписку: вот, мол, уехал ты и про Анучинку совсем позабыл. Надо бы поскорей навестить мать, а то она заскучала... Вот и думай, что означает это ─ «заскучала»? Душа-то сразу «ой-ой»! И мысли всякие полезли в голову. Может, «заскучав», опять загуляла? Этого только не хватало! Ведь так все хорошо складывается...

  Но хорошо-то ─ хорошо, а Ванька давно понял, что у людей в жизни всегда хорошо не бывает. А как бы хотелось подольше пожить так, как сейчас в Синявке. Обидно, что плохое достается ему в основном от матери. Почему так? Ведь она его мать, а он ее сын. Старается как может, чтобы ей помочь. На какое-то время она успокаивается, а потом ─ срыв. Неужели и сейчас такой срыв? Колька об этом прямо не сказал, небось не хотел расстраивать. Можно конечно написать ему, но пока письмо дойдет, да вернется обратно, уж кончится апрель и он сам домой поедет... И вот теперь голова только этим и забита. Быстрей бы поехать и самому разобраться, в чем дело...

  С Сидорычем Ванька заранее все обговорил. Тот отпустил на целую неделю. Хороший он мужик, и вообще, хорошо жить и работать в Синявке. Тут спокойно, хотя и живет у чужих людей.

  Бывало, Ванька рвался домой. Это когда жил в Кирилловке, Смирновке да и Рубашевке. Но случалось и так, что домой не особенно хотелось, мешали неясные предчувствия, которые попробуй разгадай их. В этот раз домой, в общем-то, хотелось ─ соскучился по матери, отцу и по всем другим родичам. Пускай поглядят на него, увидят, каким он стал самостоятельным. Уж это-то матери и отцу понравится. Расскажет, как устроился, где живет и кем работает... И все-таки не покидало волнение, опять же... о матери.

   «Дай Боже, чтобы с ней все было хорошо», ─ молил он Господа, как учила когда-то бабушка Марфа. Сам себя успокаивал, что все будет нормально. Загадал: если мать встретит как прошлой весной ─ на огороде, то прочь из души все сомнения и переживания! Но вот если... Нет думать и представлять дальше иную встречу с матерью Ваньке страшно не хотелось. Слишком дурные мысли лезли в голову...

  Утром, когда дядька Никита с теткой Дарьей уходили на работу, Ванька попрощался с ними. Они подготовили ему с собой гостинец для матери и наказали, чтобы побыстрей возвращаться в Синявку. Потом Ванька сходил в бухгалтерию и получил зарплату, а после заглянул проститься с Сидорычем. Тот как всегда копошился с лошадьми: кормил и поил их, чистил, приводил в порядок копыта, убирал навоз. То же самое делал и с игривыми жеребятками. Увидев Ваньку, Сидорыч отставил ведро со щеткой, вытер ладони о замызганный фартук и улыбнулся:

  ─ Ты там долго-то гляди не загуляй, а то мы с жеребятками по тебе заскучаем. Ну иди, обниму. ─ Обняв, приподнял своими сильными руками: ─ Эй, а плечи-то у тебя крепенькие!.. ─ Да, с Сидорычем Ваньке хорошо и спокойно, он, если что не получается, всегда рядом, всегда поможет...

  Из Синявки Ванька выбрался только после обеда. До Таловой подвезли на попутной подводе, а дальше ─ пешим ходом. Настроение непонятное. «Ладно хватит! ─ одернул сам себя. ─ Что будет, то и будет!..»

  Вот и Анучинка. Улицу решил проскочить скорее, чтоб не попасться кому-нибудь на глаза. Получилось. Сворачивая к дому, бросил взгляд на огород: не прокопан и глаз не радует. Лишь за сараем вскопана узкая полоска земли, но и она не заскорожена. К плетню сарая приставлена не очищенная от земли скряпка, рядом валяются железные грабли. А все соседние огороды уже обработаны. Люди, словно серые вороны, не торопясь ходят по земле и что-то сажают. Сажать-то уже и матери пора...

  Срезанная ножом с картофелины шкурка полукруглыми завитками падала в чашку. Склонив голову, мать сидела на лавке и чистила картошку. Увидев Ваньку, протянула: «А-а, явился...» Вот и думай, мелькнуло у него в голове, то ли рада, то ли нет? Положив в чашку нож, мать встала и приблизилась к Ваньке.

  ─ Ну, с приходом, сынок, с приходом! А то уж совсем забывать стала, что у меня сын есть...

  Все это Ванька и раньше не раз слышал. Погрустнел. Заметив это, мать обняла его.

  ─ Ладно-ладно, не будем сразу-то ругаться, ─ сказала миролюбиво.

  Ванька заводил носом ─ от матери исходил резкий запах спиртного. Еще проходя в избу, он заметил в углу сеней несколько пустых бутылок.

  ─ Ты чё принюхиваешься? Хватя носом-то шмыгать! ─ озлилась мать. ─ Хочешь, чтоб шкрыкнула?

   «Да-а, ─ совсем понурил голову Ванька. ─ Какая уж тут доброта и ласка. И куда все подевалось? Больше полгода не был дома, а встретила так, словно помешал, словно он здесь лишний. Глаза мрачные, без живого огонька, как на огороде в прошлый весенний май. С чего напилась-то, почему к огороду так и не притронулась?» Эти мысли в одно мгновение проскочили в голове, и он криво усмехнулся:

  ─ Ну шкрыкни, мам, уважь подзатыльником в честь встречи. А то меня давно никто не шкрыкал!

  Мать насупилась:

  ─ Ладно, хватит, а то и в самом деле поцапаемся. Не дуйся. Ну, получилось... вот так вот, ─ развела руками. Но не объяснила, что означает это «вот так вот».

  Наступило тягостное молчание. Первой как-то робко промолвила мать:

  ─ Вань, а может, ради встречи самогончика свекольного с тобой по чуть-чуть, а?..

  Такого Ванька ну никак не ожидал. Поглядел на нее ─ не то шутит? Да, нет, похоже, не шутила. Но ссориться не хотелось. Только пришел ─ и вот на тебе... Нет, надо разобраться, в чем дело, почему мать себя так ведет. Покачал головой:

  ─ Без самогончика, мам обойдемся. Он вонючий, и меня вырвет. Давай лучше с тобой на огороде, как в прошлый раз, вместе покопаем. ─ Глаза матери радостно блеснули, на лице появилась улыбка ─ видно, вспомнила. Однако тут же, закрыв глаза, она вздохнула:

   ─ Не, Вань, сёдня никак не получится. Я не в настроении и не смогу. Да брось ты этот огород, уж как-нибудь сама справлюсь.

   Ванька видел, что мать подпила и работать, ясно, не сможет, но невскопанный огород просто не давал покоя, и он решил забить вопрос по-другому.

  ─ Мам, а может, завтра попросим лошадь у дядьки Кузьмы? Он не откажет, а я сам огород вспашу.

  ─ Ха, даст он тебе лошадку! ─ зло проговорила мать. ─ Да ни за что! Он и молокосборщика уже другого подобрал. А знаешь, почему? Хотя зачем тебе знать, просто все мужики гады и бабники, глаза б на них не глядели! И Кузьма такой же, как и все ─ бабник, только со мной у него сорвалось. Вот в отместку теперь не ты, а другой молокосборщик. И не проси, не лезь в глаза. Сама как-нибудь с огородом справлюсь... ─ Мать говорила долго, с перерывами, Ванька слушал, не перебивая. Потом она села дочистить картошку, так как из еды в доме было как всегда не густо.

  ─ А фонарь-то под глазом откуда? ─ спросил Ванька, сразу заметив под глазом у матери большой синевато-красный синяк. Да и вообще она была какой-то неухоженной и жалкой.

  ─ А-а, ─ отмахнулась она, ─ в сенях потемну ушиблась. ─ И тут же сменила тему: ─ Ну, выкладывай на лавку чё принес! Ведь ты ж к матери с пустыми руками сроду не приезжал. ─ Знала что сказать, так как он и в самом деле домой с пустой сумкой никогда не возвращался.

  В этот раз гостинец из Синявки был отменный: большой кусок свежей говядины и еще кое-что. Мать как увидела, так и, бросив нож с картошкой, всплеснула руками:

  ─ О-о, вот это подарочек, вот это еда! Да у нас с тобой завтра будет такой праздник, какого давным-давно не было!

  Ванька и рад, что подарок матери понравился, и расстроен, видя, какой она опять стала беспомощной. Ведь заработать-то все можно, надо только побольше трудиться, а не сидеть сложа руки и ждать, когда кто-то чего-то принесет. Так у нее уже не раз бывало, и в такие моменты мать выводила его из себя. Но все это Ванька старался таить в душе, никому о матери плохого не рассказывал. Дядька Никита с теткой Дарьей тоже расспрашивали о матери и об отце. Такой сын, говорили, мог быть только у хороших родителей. «Да-а, ─ отвечал он, ─ моя мама была даже председателем колхоза, и вообще она такая...» и дядька с теткой верили, что действительно ─ «такая».

  Мать сварила картошку, и Ванька поужинал вместе с ней, а потом лег спать, решив никуда вечером не уходить. Завтра он навестит Кольку и тетку Дарью, больше-то ему в Анучинке и сходить не к кому. Да и зачем куда-то идти, если мать пообещала, что у них завтра будет праздник. Может, после этого праздника ей станет лучше и они вместе за несколько дней его отдыха вскопают огород и что-нибудь посадят? Вот было бы здорово! С этой мыслью он и уснул.

  ... Ванька проснулся, но вставать не хотелось, да и чего спешить? Вчера лег рано, и сразу за ним улеглась мать. Спал крепко. Как-никак он в отпуске, а главное ─ дома. Вспомнилось, как когда-то бабушка Марфа по утрам ласково говорила: «Понежься чуток, Ванечка, понежься». Она никогда не спешила поднимать его с постели. Эх-х, будто вчера это было...

  Каким-то день наступивший сложится? Вечером с матерью вроде все обошлось. Но в ее поведении много странного. С чего это вдруг подпила и даже его стала угощать самогонкой? Считает его уже взрослым и самостоятельным? И как же быть с огородом, ведь стыдоба-стыдобище! Даже вдвоем вскопать непросто, тут, пожалуй и неделей не обойдешься. И все зависит от матери, а уж он-то поможет. Да, и откуда у нее синяк? Что-то не верится, что в сенях ударилась. Как это ─ ударилась? Или по пьяни?..

  Услышал, скрип избяной двери, а потом знакомый голос тетки Дарьи. Она стала громко расспрашивать мать и Ваньке было хорошо слышно. Только вот ответов матери не расслышал. Вначале, как Ванька понял, разговор шел о нем: надолго ли приехал и как у него дела в Синявке? Потом тетка спросила, не застал ли сынок «его»? Кого это «его», Ванька и не понял. Дальше тетка уже тише стала убеждать мать, чтобы она прекратила свои с «ним» встречи, так как «его» жена взбалмошная и уж коли заведется, то становится бешеной. Пока кофту порвала да фингал навесила, а в другой раз похуже сотворит.

  И Ванька понял, что у матери недавно была с кем-то стычка и синяк под глазом не от ушиба в сенях. Тетка вскоре ушла, а Ванька лежал и думал. Его опасения подтвердились: у матери появился новый местный «ночлежник». Кто же он? После подслушанного разговора настроение совсем упало. Однако голоса не подавал. Пускай мать думает, что он спит и ничего не слышит, ничего не знает... Пока не знает, а как утром сходит к Кольке, тот ему все и выложит. С матерью до поры до времени об этом ни слова. А дальше видно будет.

  Увидев, что Ванька выбрался со своего лежака, что сзади печи, возившаяся у загнетки мать крикнула:

  ─ Умывайся и за стол!

  Ванька сполоснул кружкой воды лицо над тазиком, сел за стол и стал ждать. К матери не обращался. Она варила какой-то суп на мясном бульоне. Запах аппетитный.

  ─ Потерпи малость, ─ попросила мать, ─ картошка еще сыровата.

  «Потерпеть можно, ─ подумал Ванька, ─ куда спешить-то? К Кольке еще управлюсь. Надо вначале по огороду разобраться ─ будем копать или нет?» Спросил мать об этом.

  ─ И чево тебе дался этот огород! ─ проворчала она. ─ Я ведь сказала, сама управлюсь, а если не смогу, то кого-нибудь поднайму.

  Теперь Ваньке ясно, что огород копать не станут и приставать больше нечего. Наконец картошка доварилась, и мать стала черпаком разливать суп в чашки.

  ─ Хорош! ─ похвалила она свою готовку, прерывисто втягивая мясной аромат носом. ─ Чуешь?

   Ванька, кивнув, взял ложку и кусок хлеба.

  ─ Вкусно потому, что на мясе, ─ заметил он. ─ Мои хозяева часто варят на мясе борщ и разные супы, ─ добавил, дуя на горячий суп.

  ─ И какие ж у тебя, сынок, планы? ─ поглядела мать на Ваньку.

  ─ А никаких, ─ пожал плечами он. ─ Думал, копать станем, а раз не будем, то поиграю на гармошке, а потом к Кольке схожу. Или он гармонь-то у нас забрал?

  ─ Забрал-забрал, решил сам под настроение поиграть. Играет так, что слушать тошно...

  После завтрака Ванька пошел к Кольке. С ним он, когда возвращался в Анучинку, всегда встречался, чтобы узнать об анучинских новостях. Сегодня Ваньке надо было узнать, что же произошло с матерью. С кем она спуталась? Ему тоже было что рассказать другу о работе в Синявке. Садились обычно на крыльце или уходили к местечку, где Ванька когда-то пас корову. Там им никто не мешал. В этот раз никуда не пошли, примостились на крыльце, потому как дома никого не было.

  Ванька сразу сказал Кольке, что письмо от него получил, но так и не понял, почему мать «заскучала»

  ─ Ты чё, и посейчас ничего не знаешь?! ─ удивился Колька.

   Ванька решил не говорить, что слышал утром разговор тетки Дарьи с матерью. А про синяк сказал, что мать потемну в сенях обо что-то стукнулась.

  ─ Ха! Ничего себе «стукнулась»! ─ гоготнул Колька и уставился на Ваньку как на дурачка: ─ Да, это ее ─ стукнули!

  ─ А кто? И за что? ─ вскинулся Ванька. Ему надо было узнать всю правду. Вообще-то и верилось и не верилось, будто кто-то побил мать. Ее никто и никогда раньше не бил, да она сама могла кому угодно отвесить.

  Колька, видно, поверил, что друг ничего не знает, и потому, поубавив голос, нагнувшись к Ванькиному уху, шепнул:

  ─ Жена дяди Васьки Сидорова ей врезала. Это она с твоей матерью сцепилась. А за что ─ сам прикидывай. Только на меня не обижайся, говорю как было. В письме об этом писать не стал, зачем тебя расстраивать... ─ Помолчав, продолжил: ─ В общем, дядя Васька зачастил к твоей матери с ночевкой, но от людей-то не скроешь. Стали сам знаешь, обсуждать. А его жена не поверила, а потом за мужем проследила и убедилась, что правду люди говорят. Устроила дяде Ваське бучу, а опосля твоей матери кофту порвала и в лицо заехала. Люди видели, как это было. Подрались позавчера вечером, а вчера ты явился. Хорошо что к позорной драке не подоспел!..

  Ванька слушал и все ниже опускал голову. Значит, мать ему все наврала. Неужели думала, что он ничего не узнает? Стыд-то какой! Как людям после этого в глаза глядеть!.. Вместо того, чтобы огород копать, опять занялась своим срамным делом!.. И что же дальше? Как ему-то быть? Ведь не смолчит, а значит, точно сцепятся и она его после во всем обвинит. Опять ткнет в нос, что лезет не в свои дела. Ой-ой-ой, завздыхал Ванька.

   ─ Ты прости, что выложил начистоту как есть. Мог бы и смолчать. Только ведь потом сам обидешься ─ почему не сказал? ─ Колька переживал за убитого горем друга.

  ─ Ты тут ни при чем, ─ покачав головой Ванька. ─ Чего молчать, раз случилось? И не ты, так кто-то другой сказал, бы мне от этого нисколько не легче. Я вот, ей-богу, теряюсь и не знаю как с ней себя вести.

  ─ А может, ничего не говорить? ─ предложил Колька.

  ─ Так у меня ж на лице все будет написано! Да и не смогу молчать, а коли скажу, то сам не знаю, чем все кончится!..

  Какое-то время друзья еще посидели, поговорили о том о сем. Забыв попросить у Кольки гармошку, Ванька поплелся домой. Но по пути передумал, решив хоть сперва подготовиться к разговору с матерью. Надо было успокоиться и все хорошенько обмозговать. Ноги повели его к школе, потом еще и еще куда-то, а он все думал, думал, но так ни до чего и не додумался. Ведь не хотелось и Кольку с теткой Дарьей подставлять, что от них позор матери узнал. Не-ет, скажет, что кто-то возле школы посекретничал, а кто ─ и сам не знает. Да разве сейчас в этом дело?! ─ чуть не крикнул Ванька. И вообще, к чему городить все эти городушки!..

  ...Мать сразу заметила, что Ванька пришел не такой, каким уходил из дома: мрачный, смотрит исподлобья, глаза отворачивает.

  ─ Небось сестрица и твой худосочный дружок на меня что-то набрехали? ─ впилась в Ваньку сердитым взглядом.

  ─Ты, мам, о чем?

  ─ Да все о том же!

  Ванька пожал плечами:

  ─ Тетку Дарью я вообще не видал, а у Кольки свои дела, договорились вечером встретиться. И зря ты насчет худосочного, как-никак, а он мой друг!

  ─ Так и ходит вынюхивает, так и следят с сестрицей за мной! Я ведь чую...

  ─ Не знаю, чё ты чуешь, а вот у школы какая-то тетка меня все расспрашивала. Говорила, что в Анучинке только о тебе и гутарят.

  ─ Что за тетка? ─ прищурилась мать.

  ─ Ни разу раньше не видел, ─ буркнул Ванька.

  ─ Слышь, не надо со мной хитрить! ─ Мать отвернулась и стала расставлять чашки, чугунки.

  И, наконец решившись, Ванька спросил:

  ─ А почему ты насчет синяка соврала? Ведь все было не так! Жёнка дядьки Васьки Сидорова тебе драку позавчера устроила!.. Ванька уставился на синяк ─ он стал меньше и светлей, но не исчез, красовался.

  ─ А ты кто ─ НКВД?! ─ зло процедила мать, выговаривая каждую буквочку. ─ С какой стати я тебе должна докладывать? Ведь тыщу раз долдонила ─ не лезь мне в душу! Нет же, лезет и лезет! какое право имеешь мать допрашивать? Скажи мне ─ какое?.. ─ Она начала заводиться. Лицо покрылось красными пятнами, она то садилась, то вставала, то металась по избе из угла в угол. Да, крепко обиделась. А может, и не надо было затевать весь сыр-бор? Ведь кроме бесполезного бреха это ничего не даст. Промолчал бы, вроде как ничего не знает, глядишь мать и успокоилась бы. Колька верно советовал не связываться, мать ведь все равно не переделаешь. Но характер у Ваньки тот еще, уступать он не захотел, решив все-таки разобраться, пусть даже самому хуже будет.

  ─ Мам, помнишь, я тебе говорил про дядьку Жаркова? Помнишь, как с пацаном из-за него подрался? Тебе сказал, а ты мне еще влупила. А за что? Дядька Жарков женился на его матери и теперь живет с ней. А ходил к тебе.

  ─ Замолчи! ─ прошипела мать. ─ Прошу ─ не лезь в мою жизнь, не лезь, а то садану ненароком.

  ─ Садани, если хошь, ─ махнул рукой Ванька. ─ Тогда побила и теперь хочешь? Выходит, что я во всем виноватый? Да мне из-за этих твоих проклятых «ночлежников» больше всех достается. Уж выбрала б кого-то одного и возись с ним!..

  ─ Заткнись, сопляк! ─ вскрикнула мать и начала шлепать сына по щекам и спине. Била, приговаривая: ─ Ишь, как с матерью стал болтать! Ишь до чего додумался! Весь в своего батяку!..

  Отскочив, Ванька заплакал. Было горько и обидно. Ну почему мать ничего не понимает?! Ведь сколько раз говорил ей, что ребята над ним смеются, а ее обзывают по всякости, ─ бесполезно. Вот и сейчас: спорили-спорили, а до чего доспорили? Ему, да и ей, только хуже стало. А ведь вчера мать, радуясь, говорила, что завтра у них будет праздник. Вот он, этот праздник, весь как есть!.. Вытирая рукавом рубашки слезы, Ванька всхлипывал. Как теперь-то жить-то с ней? Может, побушует и утихомирится? Ой, вряд ли. Вообще-то хотел как-то ее поддержать... Ради этого, не подумавши, сказанул то, что мать страшно взбесило: что в отместку ее «ночлежникам» он подожжет их хаты. Уж лучше б и не говорил. Мать сорвалась и начала драться. А уж чего в порыве злости наговорила...

  ─ Ах ты гаденыш!!! Да как ты посмел так думать! Ты же, щенок, меня погубишь! Меня, мать свою, опозоришь! Ишь, чё в дурную башку взбрело!.. ─ Ванька ревел и почти не сопротивлялся, а лишь крутил головой. «Ну и пускай лупит! ─ кричала его душа. ─ Все равно бить будет, пока не остынет. Надо же ─ он ее опозорит! Ничего себе!..»

   Не стерпев, сквозь слезы выпалил:

  ─ Сама себя позоришь! Хоть меня пожалей! Ведь и взаправду ребята смеются!.. «Все, все, ─ думал воспаленными мозгами, ─ теперь тут ни за что не останусь». Заметался по избе, разыскивая свою дорожную сумку. Нашел. Схватив ее, крикнул ополоумевшей матери:

  ─ Уйду! Уеду! Навсегда! Я здесь лишний! ─ Рванул к двери, думая, что мать остановит.

  Нет, не остановила.

  ─ Уходи, ─ услышал в ответ усталый, равнодушный голос. ─ Я не держу...

   Весь красный, в слезах, Ванька выскочил из избы и побежал в сторону дороги, ведущей на Бирюч.

  Ванька спешил в Бирюч какими-то рывками: пробежит-пробежит, а потом присядет сбоку дороги, затем опять пробежит и вновь присядет, точно побитая бездомная собачонка. Плакал и выл, что никому со своим горем не нужен. Если кто-то ехал навстречу, Ванька убегал в сторону от дороги, выжидая, пока подвода проедет или путник пройдет, а потом возвращался обратно. Его душа разрывалась, а заплаканные глаза были полны недетской болью, страданием и растерянностью.

  "Ну почему мать не такая как все?! Сколько с ней пришлось помучиться отцу, а теперь вот он мучается. Отец, может быть, и дальше терпел бы, так ведь она ему заявила: ─ «Ты мне не люб и можешь уходить...» Отец нашел другую жену, они обжились, и им всем хорошо. Мать потому в Бирюч и не приезжает, что перед людьми и отцом стыдно. Поначалу-то наведывалась со своим мужем-красавцем. Вот, мол, глядите, какая я счастливая и какой у меня муж! А молодой красавчик взял и бросил ее, а сам ушел к другой. И в расстройстве мать вновь принялась за старое. Сколько теток в Бирюче живут без мужей! Много. Живут себе и живут, ни не так, как она. Взять хотя бы мать Андреяхи, она с мужиками не позволяет себе яшкаться. Какой же Андреяха счастливый, что у него мать такая! А тетка Марья ─ его крестная? Мужа, дядьку Дмитрия, как забрали, так и канул навсегда, но разве она станет вести себя как мать? Да ни за что! Потому мать так ее и ненавидит...

  Из-за этих проклятых «ночлежника» Ваньке даже пришлось подраться. Один пацан, известный в Анучинке брехло и ябедник, такие словечки о матери Ваньке наговорил и так смеялся, что он не стерпел и бросился в драку. Досталось обоим. Придя домой, рассказал матери все как было, а она не только не пожалела, а еще и сама поддала. За что? Ведь «ночлежник» все-таки ушел потом к матери того самого брехла и живет с ней поживает. Дело, не дело ─ корит Ваньку, он ей жить мешает, что такой же упрямый козел, как его отец. А чем плох отец-то? Его все бирючане уважают, а она даже со своими братьями не ладит. Все у нее сволочи, одна она хорошая. Только вот гуленой-то ее называют, потому как с мужиками путается и меняет их. Сейчас-то за что отлупила? Да и не стал бы он никого поджигать! Ляпнул не подумавши, чтобы знала, какой он у нее надежный защитник. Обняла бы, пожалела, вместе поплакали...

  И все выговаривает, выговаривает, что плохо его воспитала. Это она-то воспитала? Ванька хоть и невелик годами, но соображает, что воспитать может тот, кто сам хорошо воспитан. Как она может воспитать, если так позорно себя ведет?..

  Только гармошка и выручает. Ей одной доверяет он самое сокровенное, все свои потайные мысли. Она его спасительница, потому как успокаивает. Если бы не она, то что и делать. В этот раз не пришлось поиграть. Ничего, в Синявке наверстает...

  "А может, все-таки не стоило с матерью цапаться? Зачем надо было ей перечить? ─ в какой раз упрямо спросил себя Ванька. ─ Промолчал бы, вроде как ничего не слышал. Потом уехал бы в Синявку, где ему лучше чем дома... Но ведь она его мать и ее жалко. Глядишь, взялась бы за ум да исправилась... Или... опять принялась за старое. Один фонарь уже повесили и кофту порвали. Как людям-то после этого в глаза глядеть? Нет, не надо было в Анучинку приезжать. А теперь она ему вконец опротивела, и жить в ней он больше не станет...

  Ванька бежал трусцой, слез уже меньше, но мысли в голове все путались, то собираясь в кучу, то разлетаясь в разные стороны. На мать он больше злился, чем жалел ее. О том, что будет дальше, пока не думал, не до того. На взгорке возле мельницы присел. Мельница почему-то опять не работает. Видно молоть нечего. Огляделся вокруг. Вот теперь надо подумать, что делать дальше...

   Встреча с отцом, как всегда, была радостной. Но Тимофей сразу заметил, что сын сильно расстроен.

  ─ А я тебе вчера письмо послал! ─ сказал, обнимая Ваньку.

  ─ Так меня на неделю домой отпустили, ─ пояснил тот.

  ─ И когда приехал?

  ─ Вчера, ─ вздохнул ответил Ванька.

  ─ И уже нагостился?

  ─ Нагостился, батя... ─ Ванька отвернулся.

  ─ Что-нибудь опять стряслось?

  Сын промолчал, но Тимофей и без пояснений понял, что просто так он из дома не ушел бы. Значит, опять поссорился с матерью. Уточнять не стал: причина одна, и Тимофей эту причину знал.

  ─ Ладно, сынок, успокойся, все будет хорошо. Погостишь у меня, потом у крестной. Она ведь Павла осенью ожидает и тебя приветить всегда рада. Дядьев тоже навести, а то обидятся.

   Подойдя к открытой сенной двери, отец крикнул:

  ─ Дуняш, готовь еду! Сынок Ваня в гости пришел!

  Ваньке очень по душе, когда его приветливо встречают. От радушия настроение повышается, и переживания уж не так душу скребут. Вышла жена отца, которую он всегда ласково называет Дуняшей. У нее на руках младший сынок ─ Витя. Из дома шумно выпорхнули как две птички-невелички подросшие Таня и Поля. Обняв их и отвечая на посыпавшиеся вопросы, Ванька не сводил глаз с младшего брата. Тот глядел на него как-то не по-детски сурово. Заметив Ванькино любопытство, Дуняша дала ему подержать малыша. Витя охотно пошел к брату на руки. Склонив белокурую головку набок, внимательно разглядывал Ваньку своими лучистыми глазами. Тот с улыбкой глядел на него, ожидая же чем этот перегляд между ними закончится. Наконец малыш тоже улыбнулся, отчего светло-голубые глазенки весело заблестели.

  ─ Бать, а ведь признал меня братишка! ─ обрадовался Ванька. На душе стало легче и спокойнее. Прижав Витю к груди, Ванька раскачиваясь из стороны в сторону, обошел с ним вокруг отца, потом вокруг Дуняши, а затем вместе с девчонками гурьбой поспешили во двор. Отец что-то пошептал жене на ухо, и она пошла в избу. Передав малыша отцу, Ванька стал играть с Таней и Полей. Игра простая, но для девчонок радостная ─ жмурки.

  Нашелся платок, чтобы тому, кто водит, завязать глаза, а свободного места во дворе хватало. Отец улыбался, глядя, водивший с завязанными глазами пытался поймать кого-то из игроков. Жмурки доставляли удовольствие всем, но особенно Тане и Полине. Уж так они радостно хохотали, так смеялись, что даже младший братишка опять заулыбался.

  В честь Ванькиного прихода устроили праздничный ужин. Но вначале накормили Витю. Потом его уложили в люльку и Ванька тихонько раскачивал малыша. Тот спокойно разглядывал брата, потом вздохнул, улыбнулся и уснул... А люлька-то была той самой, в которой когда-то отец, мать и бабушка Марфа укачивали Ваньку...

  Вечерний разговор Ваньки с отцом был не о матери и даже не о работе в Синявке. Об этом все было давно обговорено или описывалось в письмах. Тимофей переживал, что сыну досталось такое трудное, неспокойное детство. Да и было ли оно у него вообще, детство-то? Нет, понятно, что было, только не такое, каким должно было быть. Постоянные мотания, жизнь у чужих людей, переживания и слезы из-за неурядиц в семейной жизни матери. Какая уж тут радость, какое безмятежное детство! Тимофея сейчас больше интересовали планы сына на будущее ─ не передумал ли ехать в Москву? Нет, Ванька нисколько не передумал, хотя мог бы жить и работать в Синявке. Там все нормально, но устроиться на завод, где делают самолеты, ─ это же мечта!..

  У отца Ванька остался и на другой день, потом день провел в семьях братьев матери. Не забыл и про свою крестную тетку Марью, которая радовалась скорому возвращению в Бирюч сына Павла. Не мог Ванька не навестить и мать Андреяхи. Его приходу она тоже обрадовалась, потащила за стол и стала кормить «чем Бог послал». Ванька наворачивал, а она сидела напротив, умиляясь, как он с аппетитом ест. Говорила, что и Андреяха ест так же, только вот дюжа не любит, когда он на него глядит. Ясно, что мать по сыну сильно скучает и ждет не дождется его приезда.

  Потом она дала почитать письма Андреяхи. Ванька читал, а она слушала и вытирала уголком платка слезы. Пояснила, что не плачет, это слезы радости, ведь сынок скоро вернется. Вот только совсем мало побудет и опять оставит одну. Ванька ее успокаивал, а про себя думал: «Эх, была бы у меня такая мать...»

  Погостив в Бирюче, Ванька вернулся в Синявку. В Бирюче он хорошо отдохнул, как-то успокоился и снял с себя часть душевной боли. Но обида на мать, словно незажившая рана, осталась.

  Дядька Никита с теткой Дарьей и Сидорыч досрочному (и на целых два дня раньше) возвращению Ваньки обрадовались.