Текст книги "Третий лишний (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

  ─ Ты хоть ел? ─ вздохнула тетка.

  ─ Отец покормил, ─ кивнул Ванька. Еще немного посидев и видя, что разговор не клеится, да и мешает он тетке с Пашкой, Ванька встал и вышел на улицу. Глянул на небо, а оно без единого облачка. Палило солнце, но о купании на Черном озере уже и мысли не было. Решил зайти к жене дядьки Левона тетке Анютке, а потом к жене дядьки Григория тетке Ольге. Они его всегда как сына привечают.

  Женщины встретили Ваньку приветливо. Много расспрашивали о матери, потому как до Бирюча из Анучинки всякие слухи доходили. Рассказывали о своей жизни. Без дядек с детьми им было тяжело. Тетка Анютка вся испереживалась о дедушке Якове. Тот, видя, что в семьях сынов скоро детей кормить будет нечем, стал бродить побирком по соседним селам и собирать подаяние с сумой и протянутой рукой. Последний раз ушел дня три назад и до сих пор не вернулся. Тетка волнуется, вдруг что со стариком в дороге случилось. Ведь тогда Григорий и Левон ей не простят, скажут, зачем больного отца отпускала!..

  У тетки Ольги настроение было получше. На то были свои причины ─ муж Григорий пообещался к осени со стройки из-за болезни ног домой вернуться.

  ─ Ноги-то у него и раньше болели, ─ рассказывала Ваньке тетка. ─ А там, пишет, язвами покрылись, отчего ходить невмоготу стало. ─ Ничего, ─ успокаивала сама себя, ─ лишь бы живой возвернулся, а ноги мы подлечим. Обувку теплую справим, там-то небось он ноги простужает. Вылечим. Спросила Ваньку: ─ Слыхал, что Пашку твоей крестной на этот самый канал забирают? Марья-то небось вся испереживалась, да и как не переживать за родного сыночка. То мужа в кулаки записали, а теперь сынка, поди, из-за отца на канал этот шлют. Гришка пишет, что людей туда понагнали ─ не счесть... ─ Высказав наболевшее, Ольга принялась готовить гостю еду, но нет-нет да что-нибудь спрашивала, в основном о матери. А Ванька между тем разговорился со старшим сыном дядьки ─ Мишкой. Он по росту почти с Ванькой сравнялся. То и дело приближался к нему вплотную и глазами примерялся ─ кто из них рослее? Ванька это сразу заметил, но возражать не стал: Мишка был добрым и безотказным, если что его попросить. Ваньку он уважал.

  Когда Ванька вернулся, отец уже тревожился:

  ─ Припозднился, сынок! Мы уж тебя тут заждались. Думали, ночевать не придешь. ─ Сказал хоть и с укором, но по-доброму. Жена и старшая дочка Таня, улыбаясь, подтвердили, что заждались, а ужин теперь придется подогревать. Ваньке по душе спокойная обстановка в семье отца. Нет криков и ненужных нравоучений, все делается тихо, без понуканий. Отцова жена Дуняша, как тот ее всегда ласково называет, обняла Ваньку, поцеловала и пригласила поужинать. Танечка схватила за руку и потащила в дом, но отец попросил ее отпустить Ваню, так как им надо чуть-чуть побалакать, и сказал:

  ─ Чую, что за день успел обежать всех и в моих новостях не нуждаешься. ─ Ванька кивнул. Из всех новостей его больше всего взволновала отправка Пашки на строительство канала. Он в этом мало что соображал, но со слов теток Анюты и Ольги Пашке там будет несладко. Отец с этим согласился, хотя хмыкнул, что Пашке, из-за прежней должности его отца, могло быть и хуже. Стал пояснять почему, но Ваньке из этих пояснений не все было понятно. Потом говорили об отношениях Ваньки с матерью. Зла на нее отец не держит, но слова Александры, что Ванька ей жить мешает взволновали его.

  ─ И часто она так-то? ─ спросил Ваньку.

  ─ Да как распсихуется, уж обязательно брякнет, ─ признался Ванька. ─ А в этот раз еще и нашлепала.

  ─ Ей всегда кто-то мешает... ─ покачал головой Тимофей. ─ Раньше я мешал, теперь ─ ты, такой уж характер... Вседозволенности хочет, свободы! Но ведь в семье надо друг друга любить, уважать, верно?

  Ванька с этим согласен. Отец посоветовал, как вести себя с матерью ─ не лезть на рожон и сдерживаться. Она остынет и сама поймет, что была не права. Учебу, как бы ни было трудно, бросать нельзя. Уж если станет совсем невмоготу, надо просить мать, чтоб отпустила к нему в Бирюч.

  ─ Да она не отпустит, ─ помрачнел Ванька. ─ Уж к кому-кому, а к тебе, батя, точно не отпустит. ─ Больно завидует, да и бабушка об этом ей много раз говорила...

  ─ А чего теперь завидовать? ─ удивился Тимофей. ─ Сама ж сказала, что я ей не люб. Эх, да чего об этом вспоминать. Все же происходило на твоих глазах. А боится потому, что в Бирюче пойдут нехорошие разговоры. Значит, придется, сынок, тебе, потерпеть.

  Ванька снова уныло вздохнул:

  ─ Да терплю... А больше и перебраться не к кому. У теток своих забот куча. И в Рубашевке держать меня за просто так больше небось не согласятся. Их родственник мать бросил.

  ─ Да-а, дела, прямо скажу, неважнецкие, ─ согласился Тимофей. ─ Но не падай духом.

  Обсуждать с отцом поведение матери в мельчайших подробностях Ваньке не хотелось. Еще решит, что лишнее наговаривает. Да и не надо его расстраивать?

  ─ Чем думаешь завтра заняться? ─ спросил Тимофей, зевнув.

  ─ Навоз из сарая вычищу, на огороде помогу.

  ─ Хорошо, ─ улыбнулся Тимофей. ─ Навоз я специально не убирал. У тебя это здорово получается. И на огороде тоже дела найдутся. Но тебе ведь и отдохнуть надо. Как-никак ─ каникулы!

  ─ Вот Павлика проводим, тогда с Витькой на озеро сходим и поплаваем. Видя, что у отца хорошее настроение, Ванька предложил:

  ─ А может, как-нибудь вечерком вдвоем с тобой, я ─ на гармошке, ты ─ на балалайке, как тогда, помнишь, а? Страсть как хочется!

  Тимофей опустил голову.

  ─ Ты прости, сын, но я так ничего и не узнал по музыкальной школе. Поехать бы в Воронеж, да разузнать все на месте, ─ но никак не получается. То одно, то другое. Сестра Мария из-за Павла обижается: мол, мог бы что-нибудь сделать. А как? Был друг, я тебе о нем говорил, но его куда-то перевели. И зацепиться-то не за что, и обратиться больше не к кому. Вовремя с председателя Совета убрали, а то ох и помучился бы я со своими родственниками! Всем надо помочь, а как? Ладно, не будем об этом. А про школу постараюсь узнать, не обижайся... ─ Обняв Ваньку, повел его ужинать...

  Пашку забрали на три дня позже ранее назначенного к отправке времени. Из-за чего произошла задержка, никто не знал. На площадке перед церковью и школой его провожали родственники, друзья и просто знакомые. Пришел Ванькин отец с женой и дочкой Таней, брат Яков с семьей, тетки Ольга и Анютка с детьми. Тетки обступили Павла и наперебой давали ему свои наказы. Как же, ведь едет туда, где их мужья, вдруг да повстречаются? От Павла не отходили Ванька и друг Андреяха. Вообще-то он Андреем, но даже родная мать зовет Андреяхой. Если ищет его, то спрашивает: «Не видали моего Андреяху?» ─ «Куда же подевался Андреяха?»

  Возле Павла стояла бледная как полотно мать. Тетка Мария не плакала ─ молчала. О чем она думала, можно было только догадываться. За последнее время вся ее жизнь перевернулась. Вначале как пособника кулаков забрали мужа, а теперь вот сына провожает на стройку и остается одна-одинешенька. Успокаивать ее бесполезно. Баба с характером, сама кого хошь успокоит.

  И вот, наконец, подъехала крытая машина, из которой вышли двое в военной форме. Они подождали, пока Павел простился с матерью, а потом все сели в машину и уехали в сторону Тишанки. Шустрый Андреяха сказал, что кого-то заберут и в Тишанке, потом в Чигле, а уж потом отвезут всех в Таловую. Попрощался Пашка и с Ванькой. Хотя ему было не до смеха, шутливо намекнул, что вместо паровоза теперь придется осваивать пароход. Ванька вспомнил, как при первой их встрече Павел говорил, что скоро станут на корабле по речному каналу плавать, осталось его построить. После того как машина скрылась за ветряком, люди начали расходиться. Отец, его брат Яков и сестра Мария пошли в сторону плотины.

  Андреяха и Ванька решили искупаться на Черном озере. Прощаясь, Павел посоветовал Андрияхе подружиться с Ванькой.

  Но какое купание без Пашки. Его проводы из головы не выходят. «Почему он сказал дружить с Андреяхой?» ─ думал Ванька. ─ Андреяха старше и вообще его не знает..." В грустных раздумьях дотопали до озера. Там и взрослые и дети. Кто плавает, кто загорает, слышится ребячий смех. Для отдыхавших бирючан вроде как ничего и не произошло.

  Ванька с Андреяхой тоже поплавали и поныряли, да поглубже, в самую родниковую холодину. Потом, выбрав удобное местечко, улеглись загорать. Молчали. Когда плавали, Ванька хотел показать, на что способен (любил иногда хвастануть). Но не тут-то было: рослый и крепкий Андреяха его махом оставил позади. Ванька удивился, как это он так быстро переплыл на другой берег и вернулся обратно. И дышал ровно, будто и вовсе не плавал. Хвастать не стал, но Ваньке посоветовал, чтобы тот научился плавать «щучкой», ровно и без вихляний. Для этого нужны сильные руки и ноги и спокойное дыхание.

  Когда загорали, Ванька рассказал Андреяхе, как тонул в этом озере и как во время вытащил его, порядком хлебнувшего воды, подоспевший Веньяха. Потом вспомнил, как Пашка учил его плавать в речке Бирючке. Посожалели, что нет его с ними, а то рассказал бы что-нибудь веселое и интересное.

  Андреяха лежал на спине, раскинув руки и подложив под голову свернутые штаны с рубашкой. Он уже успел хорошо загореть. Казалось, что дремлет и Ваньку не слушает. Но вот, открыв глаза, Андреяха повернулся в сторону Ваньки.

  ─ Прошлым летом слушал, как вы на пару с отцом играли: ты на гармошке, а, он на балалайке. Всем понравилось, здорово у вас получалось!

  ─ Бабушке тоже нравилось. Все прошу отца: давай поиграем, а ему некогда, ─ посожалел Ванька.

   ─ А мне так хочется на гармошке научиться, ─ вздохнул Андреяха, скосив взгляд на Ваньку. ─ Просто мечта.

  ─ Гармошки нет, а то я бы тебя запросто научил, ─ заверил Ванька так, будто не видел в этом никакой проблемы.

  ─ Да? ─ удивленно воскликнул Андреяха. ─ Шутишь или серьезно?

  ─ «Страдания» и «Матаню» уж точно научу, а дальше у самого пойдет. Я без подсказов научился. Только не надо ныть, коли сразу не получится.

  ─ Значит, если гармошка будет ─ научишь? ─ хлопнул ладонью по траве Андреяха.

  ─ Сказал же, без трепотни, ─ заверил Ванька. Я, мол, хоть и не умею как ты плавать «щучкой», но тоже на кой на что способен.

  Стали думать, где взять гармошку да где потом заниматься. Андреяху просто распирало от радости ─ скорей бы только решить с гармошкой. Ну а дальше оба размечтались. Андреяха поделился с Ванькой сокровенным, о чем даже родная мать пока не знает, что осенью решил податься в Москву. Дальние родственники помогут устроить его на завод, где делают самолеты. В знак дружбы заверил Ваньку, что если все получится, то и его туда перетянет. Но Ванька не об этом мечтал, ведь отец пообещал устроить его в Воронежскую музыкальную школу. Но и отказываться от предложения Андреяхи не стал.

  Разговор прервался, когда подошел Ванькин друг Витька Толкачев. Опять стали плавать и нырять. Вволю накупавшись, Ванька с Андреяхой ушли домой, а Витька остался загорать. По дороге друзья вновь вспомнили о Пашке, которого в такую жарищу везут в машине, на строительство канала «Москва ─ Волга». А ведь он так хотел поступить в железнодорожный техникум и стать машинистом.

  ─ Ты знаешь где я живу? ─ спросил Андреяха Ваньку.

  ─ Ага. Вон там, неподалеку, где наш дом раньше стоял.

  ─ Верно, ─ подтвердил Андреяха. ─ Значит, так, завтра я поеду к родичам в Таловую за гармошкой. Думаю, на время дадут. А как привезу, так сразу и начнешь учить у меня дома. Окромя мамы да старшей сестры никого больше нет, а они не помешают, идет?

  ─ От своих слов не отказываюсь, ─ ответил тот важно. ─ Но только без нытья. ─ Потом попрощался и побежал к отцу. Его наверняка уже заждались.

  С отцом Ванька всегда всем делился. Вот и сейчас рассказал о встрече с Андреяхой. Говорить, что тот собирается уехать в Москву не стал, а вот что решил научить его играть на гармошке, сообщил. Отец затею сына одобрил.

  Тимофей, как и Ванька, переживал за Пашку, рассказал, как с братом Яковом долго успокаивали сестру. Но разве она сразу успокоится? Ваньке у отца нравится. Тут всегда уютно и тихо, правда, уж больно маловат домик на пятерых. Отец говорит, что со временем будут перестраиваться. Сейчас лето, на улице тепло, и Ванька спит в сенях. Каникулы летели быстро.

  Таловские родственники гармошку Андреяхе дали. Он как только вернулся в Бирюч, сразу же известил об этом Ваньку.

  И в тот же вечер Ванька стал учить друга. Гармошка такая, как у отчима, старенькая, голоса поизносились, но играть на ней можно. Днем Ванька помогал на огородах то отцу, то теткам, считая, что хлеб нельзя задарма есть. Иногда с Витькой или Андреяхой ходил купаться на озеро, а по вечерам обучал игре на гармошке Андреяху. Тот не ныл, как Колька с Анучинки, во всем его слушался, и вскоре у него стала получаться мелодия «Матани». Ванька познакомился с матерью и старшей сестрой Андреяхи. Его отец умер рано: Андреяха рассказал, что он сильно пил. Мать воспитывала детей одна, а местных пьяниц просто ненавидела, костерила их на чем свет стоит. Больше всех доставалось от нее соседу, с которым когда-то постоянно «застраивался» ее муж. Иногда Андреяха толкал Ваньку: «Послушай, как мать соседа через плетень вразумляет». Ванька отмахивался, брал в руки гармонь и снова и снова показывал, как подобрать мотив «Страданий». Вообще-то мелодий у «Страданий» много, и все они очень душевные.

  После занятий с Андреяхой Ванька забегал к тетке Анютке. Она вся испереживалась о пропавшем деде Якове. Ванька хорошо помнил, что отец его матери всегда был крепким и сильным. А сколько мешков с зерном и мукой он перенянчил на мельнице! Дед такой представительный, с седыми усами и бородой, разделенной на две ровные половинки. Иногда дед придирчиво оглядывал себя перед висевшим в коридоре большим зеркалом, но страсть как не любил, чтобы за ним подсматривали. Подстригался всегда сам, «под горшок». Ванька никак понять не мог ─ зачем такому важному деду ходить по селам с протянутой рукой? Голод, он ведь для всех голод. И что ж, всем теперь таскаться побирками?! Не-ет, так нельзя. И ведь пропал же дед! Может, заболел и где-то умирает? Ведь когда сыны вернутся со стройки, они с тетки Анютки спросят за отца.

  Ванька успокаивал добрую тетку, говорил, что дед Яков никуда не денется, вернется, хотя сам в это мало верил.

  А вскоре Андреяха стал играть самостоятельно, и Ванька лишь по вечерам заглядывал к нему, слушал, советовал что-то и уходил.

  ...Неожиданно отец завел речь о поездке Ваньки к матери в Анучинку. Мол, скоро месяц как живешь в Бирюче, а домой и глаз не кажешь. Матери небось надо на огороде помочь, возможно, и в чем-то другом нуждается. Ванька и сам об этом не раз думал, но ехать не решался. Ведь мать заявила, чтобы он ей не мешал, вот и не мешает. Сама так захотела. Но вдруг она тогда погорячилась, а теперь одумалась и переживает? ─ были и такие мысли.

  ─ Слушай ─ сказал как-то отец,─ ты совсем пообносился. Я дам тебе свой военный френч, а мать пускай его перешьет. Заодно бельишко дома заменишь, на огороде поможешь. И не злись на мать.

  Ванька подумал-подумал и согласился. В Бирюче уже и правда наотдыхался, чем мог помог. У Андреяхи на гармошке и без него стало получаться. Побудет с матерью, а перед учебным годом, может, еще разок в Бирюч заявится. Но при мысли о скорой учебе стало как-то не по себе. Учиться на стороне, да еще когда матери не нужен... А ведь надо на что-то в Рубашевке жить ─ все это настроения не поднимало. Но хотелось узнать, как там ведет себя мать, не захаживает ли к ней кто из «ночлежников»? Это для него самое страшное, потому как уж точно опять матери мешать, злить ее, и опять пойдут ссоры. Он же не стерпит!

  Отцу говорить ничего не стал и начал собираться. А собирать-то что: жена отца завернула в пакет френч, из которого после перешивания должен получиться пиджак, дала в дорогу еды, с утра пораньше Ванька топал в Анучинку. Дорога известная, шел налегке, а вот настроение какое-то непонятное. Но совсем скоро все должно проясниться...

  Ванька заметил, что когда бы он ни подходил к Бирючу, сердце всегда ёкало от радости, а душа так просто переполнялась необъяснимым волнением. Но ничего подобного он не испытывал, возвращаясь в Анучинку. Сам себе объяснял это просто ─ в Анучинке он не прижился, и ничто его тут, как в Бирюче, не радует. Вздохнув, подумал, что, проходя мимо дома Кольки, возможно, повстречает его или тетку Дарью. Кроме матери они были ему самыми близкими в Анучинке людьми. Ну и еще дед Алексей. Но на крылечке и возле него никого не увидел, а потому прямиком пошел к своему дому.

  Мысли Ваньки крутятся вокруг одного и того же ─ как жила мать во время его долгого отсутствия? Одна сейчас или с кем-то? К встрече уже подготовился. Первым делом скажет: сама просила не мешать, вот я пол-лета и не мешал. А может, и ничего не скажет, зачем заранее дергаться?

  ...Ох-х, кабы Ванька знал, что ждет его дома в этот день, то ей-богу, спешить бы не стал. Дверь в сени была закрыта изнутри. «Значит, мать дома», ─ подумал Ванька. Он постучал в дверь, потом подошел к окну и побарабанил по стеклу. Услышав в избе шорохи, стал ждать, когда мать наконец откроет. Окно зашторено, ничего не видно. Вообще-то мать не раз ложилась после обеда прикорнуть. Только зачем дверь-то закрывать? Прислушался. Шорохи и какие-то звуки продолжались, но дверь все не открывалась. Ванька громко завопил:

  ─ Мам, это я, Ванька, открой! ─ "Наверно опять не во время приперся, ─ подумал расстроено. ─ А попробуй тут угадать! Ведь хотел как лучше... Тот раз приехал, а она сидела на коленях ухажера из Николаевки... И с матерью поскандалил ─ вроде как помешал. Выходит, что опять не вовремя. Да когда же будет вовремя-то?..

  Открывая избяную дверь, мать на кого-то ругалась, что дверь со двора закрыл. Да кто закрыл-то? Наконец она отворила дверь и вроде как Ваньке обрадовалась. Обняв, сказала:

  ─ Ну, чево так долго не появлялся?

  ─ Сама же говорила, чтоб не мешал, ─ пожал плечами Ванька, проходя в избу. А там... увидел дядьку Федора, который живет на соседней улице. Дядька Федор закивал ему головой и даже вежливо привстал с сундука. Значит, мать его ругала за дверь-то. В избе накурено, со стола не все успели прибрать, в углу блестит пустая бутылка, да и кровать заправлена кое-как. Мать перед Ванькой явно оправдывается. Несет какую-то ерунду: мол, на улице жарища, просто выйти невозможно. Увидев в его руках сверток, протянула руку:

  ─ Чево принес?

  ─ А-а, это отец френч свой подарил. ─ Ванька передал ей сверток, а сам уселся на лавку. ─ Батяка сказал, что из него мне можно запросто пиджак сшить. Только надо распороть и скроить по размеру. ─ Мать развернула сверток и стала разглядывать френч.

  ─ Ничего, крепкий... Распорю и сошью, ─ заверила Ваньку и бросила френч на лавку.

  ─ Я, это... наверно, пойду, ─ покосился дядька Федор на мать. ─ Как-никак сынок пришел, кормить надо. Потом договорим...

  ─ Можно потом, а можно и щас, ─ отрезала мать, вытирая тряпкой со стола крошки. ─ Ты, Вань, дюжа проголодался?

  ─ Пока не дюжа, у отца перед дорогой поел.

  ─ Так может, пока с ребятами побегаешь, а я тут как раз картошки сварю.

  ─ Да их, ребят-то, что-то никого не видно.

  ─ Они, Вань, теперь у школы гуртуются и мячик гоняют,─ пояснила мать. ─ А ты, Федор, присядь, присядь, ─ махнула рукой гостю. Тот послушно сел. «А этот вроде не такой, как с Николаевки. Тот был наглый и все ухмылялся, а этот вроде ничё...» ─ подумал Ванька, встал и молча вышел из избы.

  В голове опять много неясностей. Ну какие такие разговоры у матери с дядькой Федором? О чем? И зачем он дверь запирал? Хорошо, что в этот раз не раскричалась и даже оправдывалась. Но с чего бы это?..

  На площадке возле школы трое ребят весело гоняли мячик. Ванька их всех знает. Жаль, что Кольки нет. Хотя он в мяч не играет, так как задыхается. Улыбаясь, к Ваньке подбежал раскрасневшийся Славка Антонов. Школу в Анучинке он закончил на год раньше Ваньки и теперь учится в Артюшкино. Ванька с ним никогда не дружил, потому как он вечно с какой-нибудь подковыркой.

  ─ Привет! ─ крикнул Славка и поднял руку.

  ─ Здорово, ─ нехотя буркнул Ванька, нисколько не радуясь встрече. Ведь опять чем-нибудь подденет, он без этого просто не может. Отца у Славки нет, а мать работает в колхозе. Он у нее один. Славку в Анучинке ребятня дразнит: «Антошка ─ нос картошкой». Злится, доказывает, тыча в нос, что он у него не картошкой. Но ребят это еще сильнее заводит.

  ─ Эй, а говорят, что ты от матери в свой Бирюч насовсем сбежал! ─ воскликнул Славка.

  ─ Как видишь, не сбежал, ─ ощетинился Ванька.

  ─ Ну, все равно уматаешь, ─ уверенно и нагло заявил Славка.

  ─ Это почему? ─ озлился Ванька. Славкино нахальство начало его доставать.

  ─ По кочану с капустой!.. Все говорят, что твоя мать гулена: то с одним, то с другим шуры-муры крутит. Сейчас вот с дядькой Федькой Жарковым. А моя мать сказала: пускай спать к ней ходя, а женится все равно на мне.

  ─ Повтори, повтори, что сказал гад!.. ─ взорвался Ванька и бросился на Славку с кулаками. Ох влепил же ему со злости прямо в нос «картошкой»! Славка такой реакции не ожидал. Завязалась драка. Лупили друг друга по чему попадя и до крови. Уступать никто не собирался. Ванька хоть и меньше Славки, но крепкий. Подбежали ребята, стали их разнимать. Ванька злой-презлой, с фонарем под глазом, побежал домой. Славке он еще успеет врезать, сейчас ему надо увидеть дядьку Федора. Если не ушел, то выгонит из дома. «Ух, зараза, „спать“ к матери ходя!..»

  Бурей ворвался Ванька в избу. Дико озираясь, срывающимся голосом заорал:

  ─ Где он?!

  ─ Кто?.. ─ охнула мать, увидев побитого сына.

  ─ Дядька этот, с каким спишь!

  ─ Чево-чево?.. Да как ты, щенок, смеешь такое про мать!..

  Опешив от Ванькиной наглости, Александра просто обомлела. Но его это нисколько не образумило.

  ─ Славка Антонов сказал, что он спит с тобой, а женится все равно на его матери! При всех сказал, что ты гулена! ─ прокричал Ванька.

   Тяжело сопя, мать набросилась на Ваньку с кулаками. Он изворачивался, отбивался, плакал, но мать было уже не остановить. Какой же она была злой и какие только гадкие слова ему не бросала в лицо.

  ─ Щенок!.. Говнюк!.. Гаденыш! Да, я тебе язык вырву!.. ─ Ванька защищался, но ведь она сильнее.

  Неизвестно чем бы все закончилось, но опять выручила тетка Дарья. Услышав в доме крики, она вбежала и, растопырив руки, загородила собой Ваньку. Да как завопит на мать:

  ─ Ты чё, совсем сдурела?! Кого бьешь! Убери грабли, убери!.. ─ Кое-как отбила Ваньку. Он ревел. Такой мать еще никогда не видел. Она размахивала руками, грозилась, рыдала, рассказывая тетке сквозь слезы, что выговорил ей родной сынок.

  В избу осторожно заглянул Колька. Поманив рукой Ваньку во двор, Колька выпалил, что он забрал наконец у брата гармонь. Ванькины слезы вмиг высохли ─ врешь?! Но нет, Колька не врал. О потасовке с матерью не разговаривали. Теперь-то Ванька понимал, что и ему надо было вести себя как-то посдержанней, а не бухать, сгоряча. Мало ли что дурной Славка мог наболтать. А он совсем голову потерял и мать довел до безумства...

  Да спасибо Кольке, что поднял настроение гармошкой. Вместе пошли к деду, и Ванька, взяв в руки гармонь, заиграл «Страдания». Деда дома не было, и ребятам никто не мешал. Потом пришла уже угомонившаяся мать. Посидев и повздыхав, вежливо позвала Ваньку домой.

  ─ Идем, сынок, ─ сказала тихо, ─ будем ужинать. ─ Он встал и послушно пошел за ней, а следом Колька нес гармошку. «Пускай Ванька вечером на ней поиграет и совсем успокоится», ─ думал он.

  Вечером в избе царила, как любила выражаться бабушка «тишь, гладь, да Божья благодать». Ванька потихоньку наигрывал разные мелодии, иногда умолкал и слушал мать. А та, распарывая френч, вспоминала, как работала когда-то председателем колхоза. В колхоз входило четырнадцать поселков, а правление было в Кирилловке. Ничего, справлялась. А потом начались всякие неурядицы, хозяйство ослабло, и ее с председательства турнули. «Из-за этого, может, и вся моя жизнь пошла наперекосяк, ─ сказала мать в сердцах. Со мной считались, в пример мужикам ставили, а как не заладилось, так сразу стала никому не нужна!» ─ возмущалась мать.

  ─ А может, так и лучше? ─ вздохнул Ванька, вспомнив, как радовалась бабушка, когда мать убрали с председателей.

  ─ Ничего не лучше! Просто я неграмотная, да и жизни еще не знала... Вот кабы мне побольше грамотенки... ─ размечталась Александра.

  Чувствуя, что мать в настроении, Ванька завел прежний разговор. Опять убеждал, что не надо ей никаких мужиков привечать, ведь толку от них семье нету, все равно бросают. Показалось, что мать слушает и все понимает, но ошибался. Ванькины слова ее только злили, просто не хотела снова поднимать бучу. От прежнего взрыва еще не отошла. Насупившись, спросила:

  ─ Как там... Тимофей-то поживает?

  ─ У него все нормально, ─ с гордостью за отца ответил Ванька. ─ Третьего ребенка ждут. ─ Помолчав, негромко, вроде как сам себе, буркнул: ─ Отец не такой как все...

  А мать... Мать вдруг выдала, что теперь-то и сама сожалеет о разрыве с отцом, да видно, такая уж ей досталась судьба. Опять стала просить Ваньку, чтобы не лез в ее жизнь, так будет лучше и ему и ей.

  ─ Мне?! ─ удивился Ванька. ─ Да ведь ребята смеются!

  ─ Кто смеется? Назови! ─ зло зыркнула мать. Потом махнула рукой: ─ А-а, у нас с тобой все не как у людей...

  ─ Вот сошьешь пиджак, и уйду я опять в Бирюч, ─ предупредил Ванька. ─ Не буду тебе мешать...

  Продолжая распарывать френч, мать ничего не сказала, пообещала, только, что к утру пиджак будет готов. Пиликая на гармошке, Ванька представлял, как было бы здорово, если б он побыстрей подрос и стал сильным-пресильным. Уж он проучил бы этих наглых мужиков, которые обманывают мать. Все до единого получили бы за свои издевательства. А пока ему лишь хочется, чтобы она его слушалась. Ведь он ей не хочет плохого. Столько раз об этом талдычил, да что толку? Порой ходит как больная, словно что-то потеряла и никак найти не может. Ее тогда ничто не радует и к ней лучше не приставать. Вот и сейчас, похоже, лучше помолчать...

  Вволю наигравшись на гармошке, Ванька юркнул в постель, но уснул не сразу; молча наблюдал за матерью. Она же была всецело занята френчем. В доме тихо, только монотонно тикают настенные ходики. Слышно, как мать со стуком кладет на стол ножницы, которыми кроила пиджак из распоротых лоскутов отцова френча. Что произошло между ними днем, Ваньке даже вспоминать не хотелось. Сейчас мать успокоилась. Когда он еще не ложился, предложила попить молока, целый горшок кто-то принес. Ванька выпил полную кружку и вспомнил про свою корову и неживого теленка. Так и не спросил Кольку, куда же дед Алексей подевал его. Кругом все переживают, что надвигается голод и что на огородах, поливай не поливай, все жухнет. Подумал, что завтра надо будет сообщить матери о ее отце ─ что ушел собирать подаяния и пропал... Вот ведь незадача, и как жить-то дальше? Была бы корова ─ и горя не знали б, теперь это и мать понимает. Глаза у Ваньки стали слипаться. Напоследок решил, что завтра отнесет Кольке гармошку, наденет новый пиджак и уйдет в Бирюч. Мать не хочет, чтобы он был рядом с ней, он и не будет... Тихо-то как, вот бы всегда так было...

  Спал Ванька крепко. А когда проснулся, мать уже суетилась. И какая-то взволнованная, на глазах слезы. Может, жалеет, что он уходит? Или во сне что лишнего наговорил? Мать сказывала, что иногда он во сне разговаривает...

   Но причина оказалась совсем в другом. Мать бросилась прощения у него, что совсем запорола пиджак. Кроила-кроила и докроила, что ничего из ее кройки не вышло. Умоляла простить и не говорить отцу. Плакала, что такая вот она у него неумеха.

  Ваньке стало жаль мать, да и не любит он, когда кто-то плачет. Мать так старалась, почти всю ночь не спала... Ванька обнял ее и стал успокаивать. Пообещал отцу не говорить, да он потом о френче забудет, а мать опосля что-нибудь придумает.

  После обеда простился с матерью, Колькой, теткой Дарьей и ушел в Бирюч.

  К своим постоянным пешим походам из Анучинки в Бирюч, Рубашевку и обратно Ванька давно привык, хотя километров каждый раз отмерять надо было. Тяжелей всего зимой, в весенне-осеннюю слякоть, да и была бы хоть хорошая обувка. Зато по дороге о чем только не передумаешь ─ никто ж не мешает.

  Вот и сейчас, казалось бы, радоваться надо. Ведь раньше, когда подходил к Бирючу, сердце так томительно ёкало, так ёкало, что от радости чуть из груди не выскакивало. Но то было раньше, когда жива была бабушка и дома, в не полюбившейся ему Анучинке, было спокойно. В голове крутятся одни и те же невеселые мысли: как же дальше жить-то? Как? Мать верно подметила, что у них все не как у людей. Но ведь не Ванька в этом виноват! Она обижается на свою судьбу, что жизнь, как ей хотелось, не получилась. А на кого же тогда Ваньке обижаться? Чем и перед кем он провинился? И куда податься? Жить с ней, видеть, как захаживают «ночлежники», и молчать он не сможет. Не-ет, не сможет и не смолчит, пускай что угодно с ним делает! А раз так, то совместное проживание с матерью вряд ли получится. С отцом можно было бы пожить, он его от себя никогда не гнал и не гонит, но семья-то у самого вон какая! Отец все понимает и сочувствует Ваньке. Хотя и напоминает, что ребята его возраста в Бирюче уже вовсю начинают работать, а в четырнадцать ─ трудятся как заправские мужики. Но ведь Ваньке и учиться надо! А на что учиться и у кого жить? У матери ни денег, ни еды. Выходит, надеяться надо только на себя. Отец советует пасти скот. Пастьбе нисколько не помешает, что не вышел ростом. Мал, да удал, подхваливает отец. Бабушка тоже говорила, что если он будет хорошо работать, то станет заметным человеком. Отец даже обещал помочь, если станет учиться. Но Ванька с этим не согласен: батя сам еле-еле концы с концами сводит, с долгами за постройку дома так и не рассчитался, какая уж тут помощь.

  А со школой уж как получится. Возможно, придется и бросить. На душе от такой мысли тяжело. Надвигается осень, а потом будет зима и уж какая в это время пастьба скота? Может, что-нибудь другое подвернется?.. Вот так, в раздумьях и уже без «ёканья» в сердце, Ванька подходил к Бирючу.

  У ветряка, что деревянной обветренной глыбой торчит на взгорке, Ванька остановился. Он тут всегда останавливался. Ветряк не работал, так как у селян зерна для помола почти не было. Ветер свистел в его дощатых крыльях, отчего они скрипели, словно жалуясь прохожим, что вынуждены стоять без дела. На ветряке долго работал дед Яков со своими сынами. И где теперь дед Яков? Вернулся или пропал побирком? Нет и его сынов в Бирюче. А ветряк, Ванька об этом всегда помнит, смастерил муж бабушки Марфы ─ Федор Карташов... Взгляд Ваньки потянулся к небольшой улочке, которую в Бирюче почему-то называли «Городком». Она протянулась вдоль речки Бирючки и своим концом упирается в местный погост, окопанный со всех сторон небольшим валом и обсаженный акациями. Там, в уголочке погоста, лежат рядышком в своих могилках бабушка Марфа с дедушкой Федором. Иэ-эх!.. Была бы жива самая добрая из всех близких, бабушка Марфа, да он бы и горя не знал! Ну почему мать не такая, как бабушка? Почему он ей мешает, а бабушка без него жить не могла?..