Текст книги "Эрлинг (СИ)"

Автор книги: Анастасия Курленёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

«Вот почему он так хорошо говорит по-сивфски», – догадалась Корлайла, но перебивать не стала.

– Я знаю: Ламберт фон Штосс, Канцлер Сивф, величайший маг и… – тут он сделал маленькую паузу, будто споткнувшись, – некромант, широко известный в Саламиниуме как Леам-беат-Шаас.

– Неплохо, – отдала должное осведомлённости визиря Тингума Корлайла.

– Лучезарный Кайл Росс, воспитанный в доме достойнейшего из отцов, (да простит меня богоподобный Канмар, но молодой Калгакас получил куда худшее воспитание, без сомнения, испорченный постоянным присутствием в доме матери), не допустил в свой лагерь ни одной из высокородных царевен и принцесс, в изобилии следующих за ним, хоть все они молоды и прекрасны, поскольку воинам своим он запретил во время похода подобные увлечения, справедливо полагая, что думая о любви, мужчина забывает о войне. А сам он образец для подражания для своих людей во всём, что касается и поведения, и благородства мысли. Воистину, достойного правителя дали Боги благословенным Сивфам! Да пребудет он вечно в их благодати!

«Бедняга Кайл, если уже соседи его правителем Сивф признали, не скоро ему снова овец пасти», – подумала Корлайла, но снова промолчала.

– Однако моя благородная госпожа не только беспрепятственно проникла в лагерь лучезарного Кайла Росса, но и изволит жить в его шатре, он же обращается к ней со всем почтением, какое пристало сыну выказывать матери, выслушивая её мнение и испрашивая её мудрого совета в делах.

Кайл и правда частенько подзывал Корлайлу пошептаться во время советов и аудиенций. Военная кампания отнимала у него столько сил и внимания, особенно ввиду высокой утомляемости, обусловленной пусть и лёгкими, но всё же ранениями, что всю шпионскую сеть Ламберта, экстренные пороли к которой тот оставил Кайлу на всякий случай ещё перед своей стычкой с Северной Лигой, молодой полководец передал в руки главы клана асассинов. Ещё год назад за такой подарок судьбы Корлайла вырезала бы целый город собственными руками. Теперь же, в сочетании с её собственными связями, это была мощная машина по выкачиванию информации. Кайл Росс всегда обладал самыми свежими тактическими и стратегическими сведениями. А пользоваться ими он умел.

– Кроме того, ещё пребывая в Сивфах, я обратил внимание на то… о, да простит меня благородная госпожа! Но я не мог не заметить, что хоть вы и покушались неоднократно на жизнь великого Канцлера, он не предпринимал ответных действий, даже напротив, регулярно оказывал вам всяческие знаки внимания и уважения… а когда чума добралась и до вас, использовал своё некромантское искусство… Ну и, конечно, лучезарный Кайл не смог оставить безнаказанным изгнание из дворца своей матери. Всем известно, как скромен и не тщеславен был юноша, и если уж захватил замок Вернеца…

«Таки не всё тебе известно, старый пройдоха, – удовлетворённо подумала про себя Корлайла. – Хотя… если подумать, мы с Канцлером и впрямь со стороны можем напоминать давно разведённых супругов. Причём его совесть мучит за то, что бросил мать своего сына ради красавицы Камиллы, а я его за это ненавижу… А что! Легенда знатная. Сын некроманта и главы клана асассинов! Да с такой родословной и впрямь в императоры можно. Надо будет пару штрихов ещё сделать, Кайлу рассказать»…

Глава 8. Семья

Манор Вайн Росс, 36 г. э. Леам-беат-Шааса

Лермон и Гестия среагировали на грохот взрыва мгновенно, а потому и одновременно: они ворвались в комнатку, которую Вартек приспособил под лабораторию, и застали его слегка обожжённым, со спаленными ресницами, но в остальном невредимого.

– Пробирку уронил, – виновато улыбаясь, пояснил он. – Пальцы… ещё не достаточно хорошо слушаются.

Демон и ведьма одновременно выругались, причём девушка употребила куда более крепкое выражение: Лермон воспитывался в семье лорда Эрлинга, а ей довелось закончить Университет Вернеца.

Ожоги были совсем лёгкими и к утру следующего дня от них не осталось бы и воспоминания (Вартек обработал их совершенно волшебной пеной, бормоча, что давно ждал случая её испытать в деле), однако каждый раз, оглядывая его лицо, Гестия представляла погибшие пушистые ресницы и сокрушённо вздыхала.

– Знаешь что, горе-учёный, я сама тебе ассистировать буду, – безапелляционно заявила она. – Сиди вон на стульчике, говори, что делать.

Молодой человек кротко согласился. Более того, воспользовавшись магическими способностями Гестии, и как следствие, возможностью заранее устанавливать защитный барьер на пути ударной волны или брызжущей во все стороны едкой щёлочи, Вартек провёл все запланированные эксперименты, до которых у них с Ламбертом не дошли руки. (А таковых за период долговременного отсутствия мага накопилось предостаточно).

Проведывать здоровье молодого врача, которому давно уже ничто не угрожало, с завидной регулярностью зачастил и демон. Проницательная, хоть и бестактная, Гестия, сделала верное заключение, что причиной тому был карандашный рисунок её нахальной особы, а если быть точнее, то его автор.

– Антар очень здоровский, – говорила она, высунув язык от напряжения и стараясь капнуть в котёл ровно три капли строго определённого объёма дурно пахнущей зелёной жидкости. – Он умеет, наверное, делать почти всё. И на мечах здорово дерётся. Почти как мэтр, – демон только презрительно усмехнулся, но ничего не ответил. – Они вообще похожи, только Антар не маг. А его отец был маг… а у Ламберта наоборот. Интересно, да?

– В этом нет ничего необычного, – отозвался Вартек. – Старший ребёнок часто наследует склонность к магии от матери – это давно замечено. А леди Эрлинг, насколько я понял, магическим даром не обладала, в отличие от баронессы фон Штосс.

Лермон хмыкнул ещё более презрительно.

– Что, он не прав? – спросила Гестия провокационно-наивным тоном.

– Ну… прав. Отчасти, – словно бы нехотя ответил демон. На самом деле ему страсть как хотелось поговорить о своём сюзерене или его семье.

– Леди Эрлинг и правда не была магом. В вашем понимании. Она не читала заклинаний, не делала пассов, зелья, правда, смешивала изрядно. Она была большим, чем маг. Я видел, как целые народы поклонялись ей, как богине. Она была…

Демон замолчал, задумчиво глядя в окно.

– Ты любил её? – спросила Гестия, даже оторвавшись от своего занятия и с любопытством посмотрев на рассказчика.

– Она убила всю мою семью. И уничтожила ту часть  Демониса, где они жили, – ответил демон. И после паузы добавил: – Да, я её любил, – помолчав ещё немного, будто собираясь с мыслями, он продолжил: – Мессир Северин ни разу не дал мне этого понять, но он ненавидел демонов. Как мессир Милослав – вампиров. Даже сильнее. Чёрный Дракон делал исключения, а лорд Эрлинг – нет. Не скрою, для такого отношения у него были веские основания. А леди Мелисента… вероятно, некоторое раскаяние по поводу разрушений в Демонисе всё же мучало её. Она не поленилась найти последнего сына лорда Демониса в той отдалённой провинции, где я воспитывался. Я выглядел почти ровесником её сына, хотя был, конечно, много старше. Её глаза… её глаза блестели, будто лёд, начинающий подтаивать на весеннем солнце. Она ничего не сказала тогда, только обняла меня крепко-крепко. Никто никогда до этого меня не обнимал.

На этот раз демон замолчал надолго. И Вартек, и Гестия не проронили ни слова, боясь спугнуть минуту откровенности.

– Она заменила мне мать, – сказал Лермон, наконец. – Впрочем, нет, не заменила. Она была куда лучшей матерью, чем та демонесса, что родила меня на свет. Ни одному демону, ни до, ни после, не везло так, как мне…

– И, тем не менее, ты выглядишь таким печальным, – не выдержала Гестия.

Демон грустно усмехнулся.

– После того, как Антар покинул Сваргу…  я не чувствовал себя вправе и дальше злоупотреблять ангельским терпением мессира Северина. Я больше никогда там не появлялся.

– И больше никогда её не видел? – ужаснулась ведьма.

– Альдор был ещё очень мал… они редко путешествовали. Но даже когда это делали, лорд Эрлинг старался не отпускать от себя жену ни на шаг. А я не решался попасться ему на глаза. Как теперь его сыну. К тому же, у меня самого тогда хватало проблем – новый лорд Демониса почему-то вдруг решил, что я собираюсь бороться с ним за власть, так что всеми силами пытался довести до логического завершения дело уничтожения моей семьи, так удачно начатое женщиной, которую я мысленно называл «мама». И, тем не менее, мне удалось увидеться с ней. Дважды. А потом она умерла, – несколько скомкано завершил свой рассказ демон, опустил голову и обхватил себя руками за плечи.

Его остроконечный хвост обвился вокруг ног так туго, что Гестия подумала:  он непременно упадёт, если попытается сделать хотя бы шаг.

– А Антар? – прервала затянувшееся молчание ведьма.

– Антар? – переспросил князь демонов, вынырнув из омута воспоминаний.

– Да, каким он был в детстве?

– О, – губы Лермона тронула лёгкая улыбка. – Он был достойным сыном своих родителей… Что бы ни делал старший сын лорда Эрлинга, он всегда это делал в высшей степени хорошо, – начал новый рассказ демон, несколько расслабившись и приняв более свободную позу. – Что бы это ни было: верховая езда, охота, танцы, фехтование, стрельба, математические вычисления… Лорд Эрлинг – величайший из когда-либо живших чародеев – научил его блокировать магию, делать запасающие энергию артефакты и массу других вещей, которые вашим магам и во сне не приснятся. Мессир Милослав обучил его чёрной магии, но только основам, углублённому её изучению мессир Северин решительно воспротивился, а он был для сына авторитетом непререкаемым. Антар прекрасно рисует, как его мать, играет на флейте, как его отец. Из всех детей, собиравшихся в доме Эрлингов он, вероятно, был самым младшим, исключая разве что Клариссу, но все мы беспрекословно подчинялись ему. Он был нашим маленьким принцем, – улыбка демона стала мягкой и мечтательной. – Все девочки были в него влюблены.

– А он? – спросила рыжая ведьма.

– Он принимал это как должное. Для него это было настолько естественно, что не вызывало в нём ни высокомерия, ни тщеславия. Просто Антар был лучшим во всём, а остальные были только инструментами в его руках. Нет, конечно, он не считал нас инструментами, или низшими существами. Он заботился о каждом из нас, наверное, даже любил. Но мы были ему не ровня. И в глубине души он это чувствовал. Поэтому он так трепетно относился к брату. Тот был тоже весьма одарён. В своём роде.

– Антар, наверное, очень тяжело переживал его смерть? – тихо спросил Вартек.

Демон кивнул.

– Они все… очень остро это переживали.

Валорский Государственный Университет, 2114 г. по местному исчислению

– А он ничего, этот новый профессор математики, – с заинтересованной улыбкой произнесла Амелия Лонгдейл на ухо профессору Лейнсборо.

– Что? – переспросила та, вернувшись из глубин своих не очень-то весёлых мыслей.

– Я говорю, профессор Эрлинг – импозантный мужчина, хоть уже и не первой молодости, – ответила профессор словесности, указывая рукой на их нового коллегу, как раз представляемого ректором.

Лоридейль Лейнсборо бросила на отвесившего сдержанный поклон мужчину в тёмном костюме один быстрый взгляд и отвела глаза.

– Не в моём вкусе, – сухо ответила она своей собеседнице.

– Ой, да ладно тебе, Синий Чулок! – весело воскликнула Амелия. – Гляди, он на тебя смотрит.

Профессор биологии повернула голову и встретила пристальный и огненный взгляд больших тёмных глаз с совершенным равнодушием. Вежливо кивнув головой в знак знакомства, она снова повернулась к словеснице:

– Я, наверное, пойду уже, Амелия. Все основные новости уже изложены, а мне ещё учебный план нужно подготовить.

Приобретение Северина Эрлинга,  лауреата сразу нескольких престижных премий в области математических наук, было гордостью ректора. Для него навсегда осталось загадкой, что заставило столь маститого учёного занять профессорскую вакансию в небольшом, в общем-то, университете. Однако лишних вопросов подаркам судьбы не задают. Какими бы причинами профессор Эрлинг ни руководствовался, на ближайшие пять лет он был заведующим кафедрой математики. Коллеги (а большинство из них были женщины) от нового сотрудника просто млели. Профессор Эрлинг был молчалив до загадочности, даже несколько угрюм, однако при этом безукоризненно галантен. Профессор физвоспитания считал его даже несколько манерным до тех пор, пока однажды во время местного праздника воздушный шар, раскрашенный в цвета университета, и с корзиной, набитой хихикающими первокурсницами в розовых платьях (они должны были посыпать университетскую площадь розовыми лепестками с высоты птичьего полёта), по недосмотру не был отвязан прежде, чем к юным прелестницам успел присоединиться инструктор.  Истошный визг оглушил собравшихся, и никто не заметил, как произошло, что профессор Эрлинг, только что стоявший в тени увитого плющом корпуса математики со сложенными за спиной руками, уже сбросил камзол и взобрался на крышу корпуса астрономии со скоростью и проворством обезьяны, так что успел не только схватить болтающуюся на ветру верёвку, но и хитрым узлом привязать её к шпилю планетария. Хмуро оглядев плотную толпу окруживших его коллег, родителей и студентов, осыпающих его восхищёнными похвалами, он подобрал с земли свой камзол, и, кивнув на всё ещё покачивающуюся в небе корзину, сухо произнёс:

– Снимите их уже кто-нибудь.

Студенты… студенты относились к мрачноватому профессору по-разному. Многим из них, особенно тем, для кого математика являлась обязательным, но не профильным предметом, его лекции казались сухими и безжизненными. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт – подпишись на страничку в VK. Женское кокетство, которым пытались пронять преподавателя наиболее привлекательные представительницы прекрасной половины аудитории, разбивалось о невозмутимого профессора, словно морская пена о скалы. Однако была группа студентов, окруживших нового профессора кольцом обожания. Те, кто был в состоянии понять, о чём вещает с кафедры этот высокий седеющий мужчина, ловили каждое его слово, готовые конспектировать. Когда лекционная неделя закончилась и начались семинары, и первое, и второе впечатления от профессора Эрлинга только усилились. Химики и биологи стонали и ругались, не в состоянии угнаться за его стремительной мыслью, а математики готовы были высечь его бюст в мраморе и водрузить на пьедестал почёта, окружив венками и хвалебными одами. Феерический восторг, который доставляли им изящные и неожиданные преобразования, можно было сравнить разве что с восторгом первого поцелуя, для которого, кстати, было самое время, ибо незаметно подкралась весна…

Лоридейль Лейнсборо преподавала биологию уже второй год. Её появление в своё время тоже произвело некоторый резонанс, хоть и не такой значительный, как фигура знаменитого математика. Она была не так уж молода… по крайней мере, заметно старше большинства своих студенток, но всё ещё ослепительно красива.  И было совсем неудивительно, что новый профессор математики провожал её долгим взглядом каждый раз, как она попадала в его поле зрения. Однако сильной половине обитателей университета хватило нескольких попыток, чтобы понять: плода от этого цветущего дерева дождаться не удастся. К мужским чарам профессор Лейнсборо была равнодушна. Поэтому профессор философии, заметив неприкрытый интерес математика, только с улыбкой тронул его за рукав:

– Боюсь, этот интеграл не взять даже вам, профессор Эрлинг. Уж кто только не пытался и как только не изгалялся. Один даже покончить с собой грозился. Она только приподняла голову от годового отчёта, изрекла: «Чем больше самоубийц – тем меньше самоубийц» и вернулась к своему занятию.

Его собеседник едва заметно усмехнулся и ничего не ответил. На следующий день во время обеда профессор Эрлинг подошёл со своим подносом к её столику и в изысканных выражениях попросил соизволения присоединиться. Она молча указала ему на свободный стул, так и не произнеся ни слова. Опустившись напротив неё, Северин несколько секунд смотрел на сосредоточенно жующую блондинку, а потом, будто невзначай коснувшись её руки, спросил:

– Почему ты меня избегаешь?

Сказано это было очень тихо, хотя с таким же успехом мужчина мог кричать на всю столовую:  никто на всей планете не смог бы понять этого языка.

– Я и не думала, профессор Эрлинг, – спокойно ответила она не трансгалакте. – Просто математика с биологией не так часто пересекаются.

– Мелисента, – с лёгкой укоризной начал он.

– Вы, кажется, принимаете меня за кого-то другого, – невозмутимо прервала его она. – Мои имя – Лоридейль.

– Как же я ненавижу, когда тебя зовут Лоридейль, – тоскливо произнёс он, комкая салфетку.

 – Доброго дня, профессор Эрлинг, – сказала женщина, поднимаясь из-за стола. Её тарелка была пуста едва ли на треть.

В среде своих подопечных она тоже была сравнительно популярна. Помимо собственно биологии преподавала и органическую химию, входившую в курс общеобразовательных предметов университета, выпускавшего инженеров-межпланетников широкого профиля. Увлекаясь, она говорила легко и интересно, поражая воображение и навсегда оставляя в мозгу причинно-следственные связи. Ксенозоологи вообще считали профессора Лейнсбро просто волшебницей. В частности, за случай, когда в местном космопорте приземлился транспорт, в трюме которого обнаружили дохлого на вид сумчатого ваагра – редкую и очень забавную инопланетную форму жизни, напоминавшую круглоголового большеглазого оленёнка или лосёнка с мягкими рожками, величиной вырастающего с крупного кота. За полчаса из подручных материалов Лоридейль собрала в барокамере нечто вроде лазарета для инопланетного существа, ожившего, казалось (а на самом деле так оно и было) от одного прикосновения её руки. Весь факультет ухаживал за ваагром, как за родной матерью. А после полного выздоровления профессор отправила его куда-то с транзитным кораблём. Говорили, что в сторону Лётной Академии.

Некоторая напряжённость, существовавшая между профессорами математики и биологии, была не только очевидна для всего педагогического состава, но и создавала дух конфронтации в студенческой аудитории. Так, например, группа инженеров-гидропоников находилась в стойкой оппозиции не только к самому профессору Эрлингу, но и к курируемой им группе навигаторов. Особую остроту ситуации придавал тот факт, что обе группы соперничали за звание лучших коллективов университета, и как следствие, за грант на научное исследование. Кроме собственно финансовых средств на пять лет победителю предоставлялся приоритет при выборе аудиторий, лабораторий и вспомогательных материалов, вплоть до полигона.

Формальным поводом к конфликту послужила мелкая стычка между парнями из обеих групп на личной почве, которая могла бы закончиться, как и большинство подобных стычек, всего лишь парой разбитых носов, а то и вовсе ничем. Однако биолог вместо того, чтобы тут же, не сходя с места, заехать обидчику кулаком, неожиданно удалился, бормоча себе под нос что-то неразборчивое. А к вечеру на корпус общежития навигаторов было совершено вражеское нападение: полчища мелких кусачих клопов заполонили всё здание. Как оказалось, насекомые размножались стремительно и бесконтрольно, питались человеческой кровью, но за пределы общежития почему-то не выходили.

Когда Чарльз Торвин, староста навигаторов, сообщил о происшествии своему куратору, тот даже слегка побледнел. Потом произнёс что-то явно ругательное на неизвестном юноше языке и проследовал на место начинавшихся военных действий. В течение получаса нашествие насекомых было остановлено при помощи удачно воплощённой математической модели. Однако мстительные навигаторы, покусанные все до одного, решили развить успех (профессор Эрлинг к тому времени, правда, уже удалился – час был поздний), нанеся непоправимый урон террариуму гидропоников. Внеся малозначительные на первый взгляд, но точно рассчитанные повреждения в аппарат климат-контроля, навигаторы уничтожили несколько сот популяций насекомых за одну ночь.

Профессор Лейнсборо, узнав об этом, лишь чуть-чуть приподняла брови.

– Какова главная основа стабильности системы? – невозмутимо вопросила она кипящих возмущением студентов.

– Многообразие! – тут же откликнулась Патрисия. Ей как старосте приходилось быть на лекциях особенно внимательной.

– Правильно, – подтвердила её куратор. – Вот и действуйте.

За следующую неделю под окнами навигаторов выросли целые джунгли: стрекочущие, стрекающие, сочащиеся ядовитой влагой и удушающими парами. Математики не оставались в долгу. Точный расчёт (произведённый под руководством непогрешимого профессора) позволял им безошибочно находить наиболее уязвимые места биосистем. Сосредоточив усилия на нескольких точечных ударах, они достигли впечатляющих результатов, причинив изрядные  разрушения во внутренних оранжерейных садах гидропоников. Весь Университет с замиранием сердца следил за разворачивающимся на глазах сражением двух систем и мировоззрений. Неизвестно, во что бы вылилось это противостояние, если бы однажды Лоридейль Лейнсборо не подозвала к себе старосту своей группы.

– Скажите, Патрисия, что это за молодой человек, с которым вы так эмоционально… кхм… дискутировали намедни в коридоре? Уж не староста ли навигаторов?

Девушка состроила гримасу презрительного отвращения и подтвердила:

– Да, это Чарльз Торвин.

Золотоволосая женщина сидела, облокотившись локтями о широкий преподавательский стол, и внимательно рассматривала взъерошенную от возмущения девушку.

– Он вам нравится, верно?

Патрисия вылупилась на неё так, будто была не девушкой, а совой.

– Э-э-э… что?

– Вы находите его привлекательным молодым человеком, – перефразировала женщина.

– Он редкий хам. Как все эти навигаторы!

– Я спрашивала вас не об этом. Впрочем, можете не отвечать, если не хотите. Я могу пол ёжика визуально определить. Брачные игры гуманоидов для меня даже не повод для дискуссии. Вообще я не стала бы вмешиваться в ваши сердечные дела, однако в сложившейся ситуации… вы понимаете, что вы, ввиду вашего статуса, становитесь уязвимым узлом системы? Если он об этом узнает…

Патрисия выглядела растерянной.

– И… что же мне делать?

– Зависит от того, чего вы планируете достичь, – пожала плечами профессор Лейнсборо, – Можете оставить пост старосты и спокойно строить личную жизнь по своему усмотрению. Мне бы этого, конечно, не хотелось, меня устраивает, как вы справляетесь со своими обязанностями. Или вы можете… переиграть ситуацию.

– В смысле переиграть?

– Добейтесь от него взаимности, и мы вернёмся к нашему статус кво.

– А… – девушка выглядела совершенно смущённой, – как же мне это сделать?

Женщина только вздохнула.

– Подумайте о нём не как о молодом человеке, а как о инопланетной биологической системе, которую вам нужно окультурить. Что надо сделать в первую очередь?

– Произвести видеонаблюдение, запустить зонды, взять образцы почвы… – машинально начала перечислять девушка и вдруг радостно воскликнула. – А! Я поняла! Надо собрать информацию!

– Бинго, – произнесла невозмутимая профессор, опуская голову и возвращаясь к разложенным на столе графикам всхожести. – Идите, выполняйте.

Через несколько дней, листая папку с собранным компроматом, профессор Лейнсборо с некоторой иронией отметила про себя, что староста навигаторов оказался типичным «ботаником». Характер нордический, твёрдый.  В связях с противоположным полом не замечен. Восторженными взглядами удостаивает только своего куратора. Ходит за ним, как верный оруженосец. Аналитические способности – высокие. Профессор Эрлинг даже предложил ему индивидуальную тему для исследования.

– А вот это интересно, – улыбнулась биологичка, вынимая из папки фотографию, снятую  микрокамерой, установленной на мухе-шпионе. Фотография изображала кусок ноги исследуемого объекта и ровный участок песка, густо испещрённый формулами. Было видно, что их многократно затирали – земля была рыхлой. – Это и есть его индивидуальная тема?

– Да – универсальный метод решения дифференциального уравнения третьего порядка.

– Что ж, с этим и будем работать в первую очередь. Как у вас с математикой, Патрисия?

– Эм… ну, не так хорошо, как у него.

Женщина хмыкнула.

– Я тоже не профессор Эрлинг, конечно. Но этого молодого человека на пару нам разделать, думаю, под силу.

В очередной раз вся четвёрка столкнулась в узком коридоре. Двое могли разминуться тут свободно и старосты юркнули каждый за спину своего завкафа. Чарльз при этом украдкой послал Патрисии воздушный поцелуй, а она погрозила ему пальцем и с ужасом скосила глаза на профессора математики. Волновалась она, правда, напрасно. Северин Эрлинг сейчас не заметил бы, даже если бы земля разверзлась у него перед ногами. Он сверлил взглядом золотоволосую женщину, стоявшую, уперев руки в бока и вздёрнув подбородок, и смотревшую на высокого мужчину снизу вверх.

Стояли они так долго. Пока, наконец, профессор биологии ядовито не произнесла:

– Профессор Эрлинг, я, конечно, понимаю, что математикам свойственно впадать в прострацию в самой неудобной для окружающих точке времени и пространства, но не будете ли вы столь любезны, чтобы дать мне всё-таки пройти?

Он молча посторонился. Северин сделал над собой усилие, чтобы не посмотреть вслед невозмутимо удаляющейся женщине. Зубы его при этом крепко сжались.

С сияющими глазами юноша положил перед своим руководителем стопку бумаги. Внимательно изучив предложенный материал, профессор Эрлинг поднял на старосту навигаторов непроницаемое лицо и сухо произнёс.

– Я очень разочарован в вас, Чарльз.

– Почему? – потрясённо произнёс тот, изменившись в лице.

– Я дал вам эту тему, чтобы вы работали над ней самостоятельно, а не обращались за решением к профессору биологии.

На выразительном лице юноши проступило явное недоумение.

– Профессор Лейнсборо? Я даже не помню, когда в последний раз разговаривал с ней.

Математик пронзил студента пристальным взглядом и произнёс:

– Надеюсь, что так. Ладно. Вы получите новую тему. Только на этот раз… постарайтесь справиться с ней самостоятельно. В крайнем случае, обращайтесь ко мне лично.

– Хорошо, – пожал плечами Торвин без особенного разочарования. Взгляд его был мечтательным и направлен уже отнюдь не на профессора, а за окно, где его уже, должно быть, ждала удивительная девушка…

При появлении профессора математики на кафедре биологии её сотрудники разбежались по углам, как стайка белых мышей. Патрисия Гарвас всё утро хранила упорное молчание, но по её сияюще-победоносному виду можно было заключить, что гидропоники подложили навигаторам очередную свинью, и, судя по ширине улыбки старосты, исключительно крупную.

– Ты можешь объяснить, зачем это сделала? – ещё на ходу вопросил высокий темноволосый мужчина, длинные полы сюртука которого развевались, будто крылья летучей мыши.

– Что именно, профессор Эрлинг? – невозмутимо отозвалась золотоволосая женщина, вставая из-за микроскопа и снимая перчатки. – Кстати, почему вы не надели халат на входе?

Это замечание математик, едва сдерживающий раздражение, проигнорировал.

– Кто дал тебе право вываливать на моего студента всю теорию численных методов исчисления, как кирпич на голову? Ты понимаешь, что он теперь никогда, слышишь! Никогда! Не сможет дойти до неё самостоятельно!

Несколько задетая его резким тоном, она не стала упоминать тот факт, что юноша и так дошёл до всего сам. Ну, практически. При помощи прекрасной музы с факультета гидропоники.

– Ещё одна жертва ради любви, профессор, – с явно слышимой враждебностью ответствовала женщина. – Вам, мужчинам, нравятся такие вещи, не так ли?

При этих словах руки его бессильно опустились. Он стоял, будто облитый ведром воды и смотрел на неё, думая, как это странно, что ещё, кажется вчера, он в такой ситуации только прижал бы её к себе и целовал, пока её взгляд снова не стал бы ласковым и весёлым, а на губах не заиграла бы нежная улыбка. Но теперь… её золотистые локоны вдруг с убийственной отчётливостью наполнили ему другие – слипшиеся от крови. Он вспомнил и тонкие черты лица, так похожие на её собственные, покрытые холодными каплями пота. И глаза совершенно такие же – пронзительно голубые, как у фейри, спокойные и до краёв полные осознания собственной правоты.

Северин провёл рукой по лицу, отгоняя наваждение, развернулся и молча, медленно и тяжело покинул комнату.

Только когда звук его шагов окончательно затих, Патрисия Гарвас, сжавшаяся в комочек в углу, вдруг вспомнила, что людям нужно дышать. Её шумное движение заставило профессора Лейнсборо оторвать, наконец, взгляд от двери, в которую вышел мужчина, и посмотреть на неё.

– Что он сказал, профессор Лейнсборо? – робко спросила девушка.

– Кажется, профессор Эрлинг догадался, кто стоял за озарением, настигнувшим его любимца. И не очень этому рад, – невозмутимо ответила женщина.

– А… на каком языке вы говорили? Я ничего не поняла.

– Это… его родной язык.

– О, – тут озарение настигло и старосту гидропоников, – так вы с профессором математики были знакомы прежде! Вот как он догадался, что…

– Да, мы были знакомы, – кивнула биологичка, прерывая готовый осыпаться на неё поток вопросов и предположений. – Идите, Патрисия, на сегодня вы свободны. А мне ещё нужно поработать.

– Профессор Эрлинг! – высокий мужчина не только не замедлил стремительных шагов, но даже не повернул головы на жалобный голос. Ответить, однако же, соизволил:

– Нет, нет и ещё раз нет, Гертруда!  Три пересдачи за семестр – более чем достаточно.

– Ну пожалуйста, профессор, – ныла девушка семеня за математиком. – Я всё-всё выучу!

– Я уже сообщал вам, что мой предмет нельзя «выучить». То, как берётся производная или, на худой конец, производится сложение или вычитание выучить нельзя. Это можно осознать. Понять. Но вам это в ближайшее время не грозит. Так что приходите в следующем семестре.

– В следующем семестре я уже стану матерью, – попыталась огрызнуться девушка, оглаживая уже довольно заметно округлившийся живот.

– Тем лучше, – заметил неумолимый профессор. – В таком случае высшая математика вам три-пять лет ещё не понадобится.

– Гертруда! – вынырнувшая из-за угла Патрисия Гарвас крепко схватила сокурсницу за руку и прошипела. – Я же говорила, что сама со всем разберусь!

На этот раз профессор даже остановился.

– Патрисия, если вы надеетесь произвести на меня впечатление своим авторитетом старосты, я бы попросил вас оставить эту идею и не тратить своё, а главное, моё время.

– Кто вам сказал, что я собираюсь решать этот вопрос с вами? – враждебно отозвалась девушка, утаскивая за собой подругу.