Текст книги "Я никогда не была спокойна"

Автор книги: Амедео Маттина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Я рассказывала ей, что, когда она была маленькая, отец брал ее с собой в редакцию Avanti! и Балабанова из кожи вон лезла, чтобы сказать ей что-то приятное: «Какая хорошенькая! Иди сюда, дай на тебя посмотреть!» Но она, испугавшись, убегала с рыданием и пряталась за спиной отца. Потом дома Бенито описывал мне эту сцену. И я, смеясь, упрекала Эдду: «Ну как ты можешь так обращаться со своей мамой!»^[141]

Когда Муссолини стал властителем Италии, эта сплетня приводила его в ярость. Она будет мучить его даже в последние дни его жизни. В 1945 году дуче находился в Гарганьо, у немцев, возглавлял республику Сало. Война опустошила Италию. У него было ужасное настроение. Сидя в гостиной, он читал швейцарскую газету. Вдруг он развел руками и в ярости бросил газету на пол. И сказал Рашели: «Столько лет прошло, столько всего случилось, а они только и пишут о том, что Эдда – не твоя дочь!» «Что ты волнуешься? Я-то знаю, сколько я намучилась, рожая Эдду, мучилась-то я, а не Балабанова!»^[142]

Эта сплетня обошла весь мир во время Двадцатилетия^[143]. Об этом говорилось даже в Берлине, в штаб-квартире Третьего рейха. Пока отношения нацистов с их союзниками были хорошими, они с большим уважением относились к семье Чиано. Но когда 25 июля 1945 года Большой совет проголосовал за смещение Муссолини, Галеаццо^[144] совершил предательство. Гитлер пожелал смерти Муссолини, Геббельс высказался в сторону графа Чиано обвинительно: «Чего можно ожидать от человека, женатого на еврейской полукровке!»

Существует несколько забавных историй, связанных с рождением Эдды. Одну из них рассказывала сама Эдда. Когда в августе 1945 года ее доставили в органы государственной безопасности, между ней и комиссаром полиции Полито произошел неловкий диалог.

– Прошу назвать имя матери.

– Рашель Гуиди.

– Давайте не будем придумывать лишнего. Имя вашей матери, настоящее.

– Других я не знаю. Мне известно только это.

– Бесполезно упорствовать.

– Слушайте, напишите имя, которое хотите, если вы его так хорошо знаете. И вообще, в момент моего рождения я была слишком мала, чтобы помнить, кто моя мать^[145].

Как в любой легенде, в истории о матери Эдды есть что-то необъяснимое, наводящее на размышления. Например, сильная любовь Эдды к России. Эту любовь к стране Анжелики она никогда не могла объяснить даже самой себе. В детстве, пока все читали Коллоди и «Джана Бурраску»^[146], она читала Достоевского и Толстого.

Меня интересовала Россия, и когда я туда поехала, это не было чем-то новым для меня, мне казалось, что я дома, с этими огромными маковыми полями, и подсолнухами, красиво! И не то, чтобы мои родители были русскими! Нет, моя мать говорила: «Ты была здесь в животе!». Вообще я родилась 1 сентября 1910 года, в срок. Мои родители неизвестны, то есть нет, на протяжении долгих лет моими родителями был Муссолини и Х. Мои родители вступили в официальный брак до рождения моего брата Витторио. А венчание состоялось в 1925 году, перед Конкордатом^[147].

Любовь к России, но не к милейшей даме, которую Эдда встречает в редакции Avanti! и которая без конца повторяет: «Какая хорошенькая девочка, какая хорошенькая». Нет, Балабанова ей совсем не симпатична: «Гораздо больше мне нравился револьвер, который лежал на папином столе»^[148].

Анжелика тоже всю жизнь носит этот крест. В послевоенное время, когда появляются мемуары Эдды, они эхом отдаются в газетах всего мира. Анжелика сохраняет одну из этих статей, которую вырезала из The New York Times. Статья датирована 21 февраля 1960 года, в ней говорится о «всем известном факте, что она дочь Муссолини и гламурной русской беженки Анжелики Балабановой, лучшей подруги дуче». The New York Times пишет, что слухи о русской матери Эдды подкрепляются еще и тем, что у нее мало сходства с Рашель Муссолини, «коренастой крестьянкой, которая походила на прачку, хотя двадцать лет была первой леди Италии». Эту статью Анжелика подчеркивает красной ручкой, а на полях страницы оставляет почти не читаемые комментарии на русском языке. Самое главное здесь то, что многие знают правду: предполагаемое русское происхождение Эдды – полная чушь. В любом случае сегодня, как и раньше, она никому ничего не должна объяснять.

Глава девятая

Взаимная ненависть

В этих кабинетах на улице Сан-Дамиано Анжелика – настоящая «жрица революции». Каждый день вместе с Муссолини она произносит мантру переворота, антипарламентской культуры и реформаторской демагогии. Судьба благоволит непримиримым максималистам. Италию сотрясают крестьянские и рабочие мятежи, которые жестоко подавляются. Социалистическая газета выступает против государства и твердит: тех, кто совершает массовые убийства, надо убивать. За это Муссолини предъявляют обвинение в подстрекательстве к преступлению, восхвалении зла и очернении армии. Тем не менее резкая Avanti! не отступает и за год увеличивает тираж с двадцати до ста тысяч экземпляров. Ее поддерживает мелкая и средняя городская буржуазия, профессионалы, учителя, студенты и женщины.

Престиж партии также растет, причем не только среди рабочих в Милане и Турине. Количество ее членов выросло с тридцати до пятидесяти тысяч, а на выборах 1913 года было избрано пятьдесят три депутата, несмотря на хороший результат (четыре процента) небольшой социалистической партии реформистов, созданной тем временем Биссолати. Это были первые выборы со всеобщим мужским избирательным правом. Социалисткам не удалось добиться права голоса для женщин. Сильное сопротивление в Парламенте оказала ИСП.

Первые три месяца сотрудничества в руководстве Avanti! были почти идиллическими. Анжелика продолжала приобщать Бенито к марксистской идеологии, но молодой романьолец настаивал на своем, претендуя на обновление линии социализма. Он внимательно присматривается к революционным профсоюзным активистам Итальянского рабочего союза (USI) Филиппо Корридони и Альцесте Де Амбрису, которые теоретически и практически проводили политику, сильно отличающуюся от политики Всеобщей конфедерации труда (отделение от ИСП и всеобщая забастовка как инструмент борьбы). Именно Всеобщая конфедерация труда развязала вокруг Милана многочисленные волнения, упорные и безрезультатные.

Турати и Кулишеву по-прежнему беспокоит то, что Муссолини приобретает популярность, они считают его позиции опасными. Они не одиноки: и Лаццари, и Серрати критикуют бланкистскую концепцию редактора Avanti! что должно бы стать тревожным звонком для Балабановой. Но она, еще более непримиримая и радикальная, чем Муссолини, по-прежнему шагает рука об руку со своим учеником. Она встает на его сторону, когда в марте 1913 года созывается руководство партии по инициативе реформистов, которые надеются, что разногласия внутри революционного течения смогут нейтрализовать романьольца. Напрасные надежды: тандем Муссолини – Балабанова только крепнет.

Первая трещина в отношениях между Анжеликой и Бенито появляется в конце марта. Балабанова вдруг понимает, что новая миланская жизнь Муссолини и общественная роль, которую он играет в этом городе, предоставляют ему массу возможностей ускользнуть и завязать отношения с другими женщинами. Она принимает это к сведению и, как терпеливая мать, делает вид, что ничего не случилось. Однако все меняется, причем кардинально, когда в редакции появляется Маргарита Сарфатти.

Образованная, богатая, утонченная, блестящий искусствовед, венецианская еврейка Маргарита Грассини – жена ярого сионистского адвоката, проповедовавшего радикальные идеи. Она впервые слышит о Бенито Муссолини от мужа. Чезаре Сарфатти слушал его выступление на съезде в Реджио-Эмилии и был потрясен этим «замечательным худощавым парнем, с отрывистыми, емкими, пылкими и оригинальными речами». «Запомни это имя, потому что за этим человеком – будущее», – пророчески сказал он жене^[149].

Чета Сарфатти с двумя сыновьями, Роберто и Амедео, в 1902 году переезжает в Милан, современный европейский город, центр итальянской культуры и социализма. Маргарита мечтает добиться успеха в только что наступившем веке. Чезаре и Маргарита очень хотят появляться в свете. Они стараются изучить манеры поведения в салонах и культурных кругах. У нее есть друзья-гомосексуалы, она общается с футуристами Маринетти и Сирони, сотрудничает с газетами, слывущими «еретическими» по сравнению с канонической марксистской мыслью.

Она добивается расположения Кулишевой, которая вводит ее в феминистское движение и в круги интеллигенции, пользующейся уважением. Маргарита становится постоянной гостьей Турати и «синьоры Анны». Здесь, в доме 23 у северных аркад на Пьяцца Дуомо гудит «интеллектуальная кузница и руководящий мозг общественной жизни Милана»^[150].

Русская синьора была настолько хорошей хозяйкой, отмечает биограф Мария Казалини, что ее цитировал Джованни Ансальдо в учебнике «Каким должен быть настоящий синьор». «Элегантная, непринужденная, интеллигентная, любезная, сдержанная, “аристократичная” королева итальянского социализма обладает «всеми качествами настоящей хозяйки, настоящей précieuse»^[151].

Она живет в светлой шикарной квартире, где висит огромный портрет Карла Маркса, ей прислуживает личная горничная. Аккуратная, ухоженная, всегда готовая остроумно пошутить, Кулишева царственна и авторитарна: она очень не любит, когда противоречат ее Филиппино, то есть Турати.

Именно здесь Маргарита знакомится с Муссолини, когда он случайно ненадолго заходит в гости. Он сильно изменился. Теперь он чаще бреется, подстригает усы, и на нем уже нет мятой разбойничьей шапки. Однако он, как и раньше, ходит в старом пальто с завернутыми рукавами. В этих напыщенных апартаментах Бенито неловко. Он ощущает на себе надменные взгляды «миланцев» и Анны, которая все еще переживает из-за своего поражения на съезде и потери контроля над Avanti!. Взбалмошной Маргарите сразу приходится по душе этот дикарь, а от строгой Кулишевой она постепенно отходит. Кулишеву часто критикуют за дружбу с футуристами, за сотрудничество с изданием «Voce» националиста Джузеппе Преццолини, за чересчур изысканную манеру одеваться, плохо сочетающуюся с социалистическим менталитетом и неряшливым мужским стилем феминисток. Маргарите, напротив, нравится смешение культур и экспериментальный авангард, она ненавидит идеологический склероз, утонченное эстетическое унижение, намеренное уродование женщин. Поэтому «монашка» Балабанова, которая салонам предпочитает таверны, а изысканной болтовне – лекции по воспитанию масс, вызывает у нее отвращение.

Маргарита и Анжелика обе еврейки, образованные и знающие несколько языков, но между ними лежит пропасть, физическая неприязнь. Их вкус совпадает только в отношении Муссолини. Но если Сарфатти прямо признается в этом своим подругам^[152], Балабанова маскирует свою привязанность работой по освобождению трудящихся. Маргарита – свободомыслящая и без предрассудков, она не скрывает свою распущенность и не делает тайны из своих любовных историй; более того, выставляет напоказ свой образ жизни.

Анжелика – свободомыслящая из идеологических соображений: она не признает семью, потому что в семье искажаются истинные чувства и во главу угла ставятся буржуазные принципы собственности. То есть, по ее мнению, дети совсем не нужны, как не нужны никакие ограничения, способные ущемить свободу личности и помешать полной самоотдаче «делу социализма». Впрочем, она не против мимолетных связей, если представляется случай.

Милан – столица социалистического феминистского движения, во главе которого Кулишева и Балабанова. В 1912 году они начинают издавать газету «Защита трудящихся женщин» по образу и подобию немецкой Gleichheit^[153]. Ориентиры этой группы, в которую входит и Мария Джудичи, – Клара Цеткин (женский лидер Социал-демократической партии Германии, СДПГ), Август Бебель и Виктор Адлер. В Германии и Австрии эти два харизматичных лидера социал-демократии, в отличие от своих итальянских товарищей, являются убежденными сторонниками женской эмансипации и учреждения права голоса для женщин. Парламентская группа ИСП, начиная с Турати, сдержанно относится к идее борьбы за законодательство, признающее равные права за трудящимися женщинами.

«Защита трудящихся женщин» становится основным печатным органом социалисток (тираж доходит до 140 тысяч) и сливается с «Вперед, соратницы!» Балабановой: у той больше нет средств на издание своей газеты. Анжелика входит в редакционный комитет, и вместе с ней Маргарита Сарфатти, Линда Мальнати, Мария Борнаги, Арджентина Альтобелли, Мария Гойя, Джизельда Треббья, Мария Джудичи. А руководит всем Кулишева, которая не скупится на колкости: «Представь себе, – пишет она Турати, – вчера на собрании они сильно возмущались, почему я не считаюсь с их редколлегией, которая решает, какие статьи нужно печатать и какие вопросы должны освящаться в газете. Представляешь Джудичи или Мальнати, которые весь день напролет обсуждают статьи!»^[154] Нередко выражая несогласие с редколлегией, синьора Анна демонстрирует свое презрение. В феврале 1912 года она пишет Турати, что теряет силы: «Если бы ты знал, какие мелочные и склочные наши соратницы!»^[155] С каждым месяцем напряжение все растет^[156], и в декабре Анна решает уйти из газеты Балабановой. А та 8 декабря подписывает первую передовицу. Эта передача эстафеты происходит потому, что Анжелика вышла победительницей на съезде в Болонье, однако есть еще одна причина: Кулишева ослаблена туберкулезом и хочет «освободиться» от удушающего присутствия этих «провинциалок»^[157].

Главной среди примадонн социализма в Милане становится Анжелика, хотя она всегда выражала уважение и почтение к своей прославленной соотечественнице. Такое поведение – плод воспитания матери. Однако она по-прежнему враждебно относится к Кулишевой. Не случайно в своих мемуарах Балабанова ни разу не упоминает надменную соотечественницу, хотя у них были близкие отношения.

Анжелика не может открыть салон для интеллектуалов и художников, у нее нет подходящего для этого дома, и еще меньше у нее желания окружить себя шикарной радикальной публикой и женщинами, называющими себя революционерками. Среди последних – неуемная Маргарита Сарфатти. Ко двору Кулишевой венецианка Маргарита явилась в возрасте восемнадцати лет. Она восхищалась этими интеллектуалами, повышала в их тени свой уровень, но со временем стала независимой и начала испытывать к ним отвращение. На ее глазах развернулась «драматическая и комическая холодная война между тремя или четырьмя примадоннами», война «дам и пешек», которые «ненавидят друг друга не меньше, чем мужчины»^[158]. Она слышит, как Анна клеймит Эрсилию Майно Бронзини, председательницу Женского союза, называя ее «сплетницей, буржуазной филантропкой». А Балабанову – «истеричной болтуньей». С тех пор, как Анжелика вместе с Муссолини возглавила Avanti! Кулишева возненавидела ее. Маргарита – поверенная в этой ненависти.

В обеих меня восхищали и как итальянку удивляли застывшие чувства братства и человеческой солидарности в бесчеловечном умственном фанатизме, лишенном эмоциональных ориентиров. Если только не считать таковыми собственническую страсть к мужчине, свойственную им обеим. Они не отдавали себя мужчине, они брали его^[159].

С этими двумя примадоннами Сарфатти вступает в конфликт. Она уверена, что им не хватает «экстаза современных людей». Кулишева постепенно утрачивает харизму и центральное место на политической и интеллектуальной сцене. К Балабановой Сарфатти испытывает презрение и чувство физического отвращения. В ней она видит скучную, некрасивую, неряшливую феминистку, не способную получать удовольствие от жизни вне политической борьбы. Маргарита всегда ищет чего-то более важного, того, кто хотел бы разрушить мир и достичь самой высокой вершины. Она никак не может упустить «этого замечательного худощавого молодого человека», о котором сейчас все говорят. И вот однажды, в начале января 1913 года, она приходит к нему в редакцию.

Маргарита давно уже пишет статьи об искусстве для социалистической газеты, но ей известны правила игры: до сих пор всем управляло реформистское движение, теперь верховодят другие. Самое время представиться новому редактору, который, кажется, не особый ценитель искусства. Сарфатти делает ход конем: предлагает себя в сотрудники Бенито. Прекрасная стратегия. Она входит в редакцию уверенным шагом, оставляя за собой шлейф духов и демонстрируя свои пышные формы. У Анжелики сводит живот, когда она видит, как горят глаза «ее» Муссолини, устремленные на пухлую блондинку. Сарфатти прекрасно понимает, какие чувства она вызывает у Муссолини. Она тоже не остается равнодушной: ее поражают «горящие глаза, жесткая складка рта, но больше всего – исходящая от него внутренняя энергия»^[160]. Редактор проявляет интерес к искусству, которое может поднять дух пролетариата и бороться с клерикальной культурой. Он предлагает Маргарите сотрудничество.

Разговор меняет направление и переходит к Ницше, в идеях философа она неплохо разбирается, а он знает только основные положения. Между ними вспыхивает искра. Один видит в другом подходящий случай. Для молодого трибуна это шанс войти в мир, в котором он чувствует себя чужим. Для жены венецианского адвоката, которая на три года старше, это возможность сбежать из салона Кулишевой и вскочить на подножку к победителю. Муссолини – перспективный член партии, импульсивный «головорез» с «орлиным взором», он ей очень нравится. Они начинают встречаться. Она часто приходит к нему в редакцию, и пока Анжелика готовит номер в печать, они долго дискутируют о высоких материях. Уголком глаза Маргарита наблюдает за своей противницей и наслаждается, видя, как та страдает. Встречи проходят и вне редакции. В доме Сарфатти успешного революционера принимает и окружает вниманием сам Чезаре, который, как и жена, ищет новых покровителей для осуществления мечты: быть избранным в парламент. И у него это получится.

Но сексуальная булимия Муссолини не знает предела. Теперь перед ним распахнуты обширные миланские угодья, населенные буржуазными, интеллектуальными, эксцентричными женщинами. Среди них, например, экзотическая Леда Рафанелли, журналистка-анархистка, обратившаяся в ислам. Чтобы затащить ее в постель, тридцатилетний пылкий воздыхатель уверяет ее, что у него нет семьи. Он терпит фиаско. Приходится вести долгие разговоры о Коране и восточной философии (он делает вид, что его это интересует) у Леды дома, при тусклом свете, среди благовоний и наркотиков. Муссолини чаще всего навещает ее в послеобеденное время. В непогожие дни она зажигает большую арабскую жаровню, на которой медленно жарятся «зерно опиума и палочка гашиша»^[161].

«Мы забыли о своей жизни!» – внезапно сказал он. И мы встряхнулись, как будто вернулись из наших снов в реальность^[162].

Бенито старается изо всех сил. Он просит ее стать его музой, потому что «каждый мужчина, чувствующий себя в силе ступить на трудный, необыкновенный путь, нуждается во вдохновительнице, утешительнице»^[163]. Ничего не действует: добыча в сети не идет. Леде Рафанелли, которая тем временем начала отношения с одним тунисцем, Бенито не нравится ей как мужчина. Он хвастается, рассказывает ей о двух женщинах, которые «безумно» любят его. «Но я их не люблю. Одна – слишком некрасива, хотя душа у нее благородная и щедрая. Другая красива. Но у нее коварная, скупая, подлая душа. Да к тому же она еврейка…»^[164] Леду возмущает клише о евреях, но редактора Avanti! интересует совсем другое, и он спокойно продолжает свои излияния. «Некрасивая и добрая женщина, которая меня любит, – это Анжелика Балабанова».

У меня сжалось сердце. Я знала сильную, мужественную русскую социалистку, я много раз встречала ее на конференциях, полную революционного пыла, и восхищалась ею. То, что она была безнадежно влюблена, огорчало меня. Но я сразу подумала, что она действительно не похожа ни на одну женщину. Славянская женщина, закаленная в борьбе, она много путешествовала, знала стольких товарищей в разных странах: разумеется, она не была слабой и сентиментальной женщиной, впавшей в отчаяние из-за безответной любви^[165].

Теперь Леда хочет узнать, кто же вторая женщина. Это Маргарита Сарфатти. «Она преследует меня своей любовью, но я никогда не смогу полюбить ее. Ее скупость вызывает у меня отвращение. Она богата и живет в большом дворце на Корсо-Венеция. Так вот, когда в газете публикуется ее статья, она посылает служанку в редакцию, чтобы получить три экземпляра бесплатно… и сэкономить три пенни. А у нее в трех шагах есть газетный киоск»^[166]. Бенито приходит к выводу, что ни Анжелика, ни Маргарита не могут стать вдохновительницами для человека, собирающегося стать «не таким как все».

Рассказ Рафанелли очень важен, чтобы понять, какие чувства Балабанова испытывает к Муссолини, а также разобраться, что происходит между этими двумя людьми в первые шесть месяцев сотрудничества в газете. С каждым днем Анжелике становится все яснее: Бенито ее избегает. Он ищет другого конфидента, другую женщину: ему нужна такая, которая разделяла бы его политические и культурные стремления. Среди знакомых ему женщин Сарфатти – самый подходящий вариант. Неслучайно, открывая свою еретическую лабораторию, то есть журнал «Утопия», он подумывает о ней не как о соратнице, а как о новой любовнице. Русская могла бы ему навредить. А венецианка, напротив, очень осведомлена в отношении новых культурных тенденций и критического социалистического мышления. Балабанова – «безродная изгнанница», Сарфатти принадлежит к итальянской буржуазии, «стимулирующему адресату, к которому Муссолини намеревался обратиться»^[167]. Итак, когда 23 ноября 1913 года в киосках появляется «Утопия», Маргарита радуется, что вытеснила свою противницу.

Мария Джудичи хорошо помнит этот период и соперничество между двумя еврейками.

Когда Анжелика Балабанова, разочарованная и возмущенная, порвала с Муссолини, он почти сразу свернул к политике государственного вмешательства, а потом взял курс на фашизм. Маргарита, которая в то же самое время, хотя и по другим причинам, следовала по той же траектории, сблизилась с ним, предоставив в его распоряжение свое обширное и глубокое культурное наследие и стала второй его нимфой Эгерией^[168], очень полезной и выгодной. До тех пор, пока «сильный человек», претерпев другое, гораздо более властное влияние – Гитлера, не начал также (после того, как осудил его) гонение на евреев. Маргарита Грассини-Сарфатти была, как, впрочем, и Балабанова (вот еще одно указание на холодный цинизм Муссолини и его явную неблагодарность), еврейкой, а Маргарита к тому же соблюдала все заповеди^[169].

Эти две женщины будут ненавидеть друг друга до конца своих дней. Даже в их книгах это чувство выражено явно, даже жестко. Русская в своих воспоминаниях говорит мало о сопернице. Она упоминает о ней как о дочери декана венецианского университета, «известной своей дружбой с Муссолини и как его официальный биограф», жене богатого адвоката.

Она не хвасталась своими отношениями с Муссолини, пока последний был бедно одетым «фанатиком революции». Однако после прихода к власти дуче мадам Сарфатти стала ссылаться на них при каждом удобном случае, а ее богатый муж не обижался на сплетни, их окружающие.

В дофашистской Италии муж мадам Сарфатти был объектом бесчисленных карикатур и анекдотов в радикальной прессе. Как член городского совета Милана, он проголосовал за то, чтобы ввести налог на мясо, привезенное в город из окрестных провинций, где цены были ниже. Однажды, когда он вошел в здание городского совета, его остановили официальные лица, которые осмотрели его портфель и обнаружили среди его юридических бумаг несколько фунтов говядины. После этого наши газеты стали называть его «Достопочтенное мясо»^[170].

В мае 1930 года одна русская газета («Последние новости», печаталась во Франции) представляет книгу Сарфатти «Дуче», в которой рассказывается, будто бы в Швейцарии состоялась встреча Ленина и Муссолини, и приводится лестное суждение, якобы высказанное будущим вождем большевиков о дуче. Анжелика протестует, опровергает этот «позор». Она берет ручку и бумагу и пишет пламенное письмо в газету, уточняя, что Ленин никогда не собирался встречаться с Муссолини. Потому что никогда в него не верил.

Эту сцену передает Альдо Сончелли, один из шпионов политической полиции, внедрившейся в ряды антифашистской эмиграции. Его доклад, посланный в Рим, гласит: «Ей показалось недостаточно выразить протест письмом, она отправила на встречу, которая состоялась в прошлый вторник в зале Savants свою соратницу, Габриэллу Десшезан, чтобы публично выразить протест против рекламы, сделанной Муссолини. Габриэлла Десшезан зачитала длинное сообщение от Балабановой»^[171].

Ненависть Балабановой к Сарфатти взаимна. Единственная «любезность», которую оказывает ей Маргарита в своей книге «Дуче», – это то, что она не ставит ее в один ряд с женщинами Бенито, она пишет, что их отношения «оставались в дружеских рамках». Муссолини не хочет, чтобы его интимную историю с Анжеликой описывали в книге, которая в двадцатых годах должна была служить прославлению его личности и восхвалению его политической карьеры. Дуче самолично внес поправки в тот ядовитый абзац, который Маргарита посвятила русской революционерке: он зачеркнул замечание о том, что у Балабановой были кривые ноги. Эта деталь показалась ему дурным тоном, а все остальное странным образом его устраивало. Стоит процитировать отрывок об Анжелике полностью.

Низкорослая и некрасивая, Анжелика Балабанова была очень умной, со странным изменчивым умом. Приняв Маркса и марксизм как фетишистскую и маниакальную религию, она вещала слова учителя на многих языках с жаром, свойственным иррациональной вере и заразительным, как скарлатина. Я легко могу представить себе, как она со всей одержимостью обрушивается на средневековую процессию, или как она, распалившись и впав в безумие, взывает к чуду в Лурдском гроте и порождает его. Я видела эту женщину на банкете в честь депутата Моргари, после того как он грозился освистать русских царя и царицу, виновных в массовых убийствах в Санкт-Петербурге в 1905 году. Он не дал совершиться их официальному визиту в Рим. Я видела тогда эту женщину – эту опечатку небесной типографии, где печатают славянские характеры, – она преобразилась всей душой, произнося речь. Она говорила на прекрасном, пылком и убедительном итальянском, а ее влажные горящие глаза озаряли ее некрасивое серое лицо. Пронзительный надтреснутый голос, переходящий в странные гортанные интонации, проникал в самое нутро, обладая силой внушения, свойственной мистикам и истерикам. Когда она закончила, упомянув Мать-Россию, «Святую Русь», которая страдает и трепещет, она опустилась в кресло, очень бледная, вся в слезах, а мы все вокруг тоже плакали, бледные и растерянные.

В Италии женщины, даже революционерки, боязливы или, во всяком случае, осторожны. А товарищ Балабанова даже слегка кокетничала своей дерзостью. Она была некрасива, но благодаря магнетическому свойству ее ораторского искусства или относительной известности ее имени, или, возможно, невинной простоты своих призывов, не оставлявших мужчинам пути к спасению, так или иначе, старая дева Анжелика хвасталась, что у нее никогда не было недостатка в партнерах во время ее пропагандистских поездок по городам, селам и деревням Италии. К эстетической чести молодых социалистов, думаю, она преувеличивала. Горе человеку с одной-единственной идеей, особенно если это женщина! Образованная, с внушительной философско-экономической подготовкой, Анжелика совершенно не обладала культурой, если культура – это способность к рассуждению, критике и фильтровке чужих мыслей через собственное мышление. Когда мы гуляли где-нибудь за городом и останавливались перед развилкой, сомневаясь, куда свернуть, она могла с серьезным видом предложить: «Налево. Правильная дорога всегда налево». Когда на вершине холма мы замечали деревушку, она тут же спрашивала, не управляют ли ей священники. У нее не было ни чувства юмора, ни чувства прекрасного, – к счастью для нее, иначе она бы прыгнула в ближайший колодец. Хотя как раз с водой-то она совсем не дружила.

Молодой романьолец получил от нее в наследство неуравновешенность, недостатки, излишества фанатичного темперамента. Годами он держался по отношению к ней в рамках уважительного товарищества, он настоял, чтобы она стала заместителем редактора, работала рядом с ним в 1913 году в газете Avanti, где они яростно спорили. Она никогда не считала его достаточно революционным, после ссор они не разговаривали несколько дней подряд. Отношения поддерживались с помощью служебных записок. «Ваш вчерашний комментарий по поводу выборов слаб. Вы должны были сделать акцент на триумфе экстремистов». – «Вы никогда ничего не понимаете. Занимайтесь своими делами».

В конце концов редактор выгнал ее вон.

В довоенном социализме Анжелика была важным персонажем в руководстве партии, активно витийствуя о «убийцах буржуазии» во имя Абсолюта. В конце концов она была изгнана терпеливым итальянским правительством за революционную и антивоенную пропаганду; вместе с Лениным и Троцким она входила в число революционных изгнанников, которые в разгар войны пересекли Германию, переправились в специальном поезде, предоставленном предусмотрительным кайзером, и стали бельмом на глазу еще более терпеливого Керенского. Они его сбросили, и Анжелика, пристроив свое нескладное тело на подушках императрицы, стала часто появляться в правительстве и в красивых автомобилях.

Однако в один прекрасный день 1924 года она оказалась жирондисткой и была выслана как «опасный противник революции». Тогда она отправилась в новую ссылку, за границу.

Бедная Анжелика: несколькими днями раньше ту же границу, но в противоположном направлении, пересек посол короля Италии, аккредитованный в Республике Советов, назначенный Бенито Муссолини, «предателем пролетариата». От этого удара она если не умерла, то наверняка долго не могла оправиться^[172].

Глава десятая

Разрыв

Стычки между Анжеликой и Бенито случаются все чаще. Их отношения ограничиваются работой. Смешиваются ревность и политика. С каждым днем Анжелика все яснее понимает, что она всего лишь инструмент в руках Муссолини и подруга у него уже другая. Она нигде не пишет об этих личных моментах. В своих мемуарах Анжелика упоминает лишь о тех их спорах, когда она упрекала его в недостатке ответственности, что было вызвано его «врожденной слабостью», как она выражается.