Текст книги "Я никогда не была спокойна"

Автор книги: Амедео Маттина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

Американские доллары на выезд так и не получены, но все равно она больше не хочет оставаться в Париже.

Анжелика надолго отправляется на юг Франции, потом едет навестить друзей в Германии и Австрии. Одного из них зовут Хельмут Хюттер. Он журналист-социалист, живет в Вене, в 1932 году он принимает Анжелику на несколько недель. С ним, человеком мягким и доброжелательным, она делится своими несчастьями, особенно жалуется на сплетни о ее любовных похождениях, которые то и дело появляются в некоторых газетах. Гельмут выслушивает ее, утешает, а затем пишет:

Она с негодованием говорила о появившихся в антифашистской литературе намеках на отношения, которые будто бы были у нее с Муссолини. Она настолько искренна, что признала бы их, будь это правдой. Она считает, что эти люди не способны объяснить политическое отношение женщины к Муссолини и фашизму иначе, чем разочарованием в личных отношениях, которых никогда и не было. На этот раз она полностью открылась мне, признавшись, что ей нужно решить проблему с деньгами, иначе у нее не останется другого выбора, кроме как покончить с собой^[265].

Да, Хюттер – шпион, номер 143, но по-своему он уважает Балабанову и восхищается ею.

В отличие от других шакалов он не позволяет себе вульгарных суждений. Он не похож на Квальино, который называет Анжелику старой ведьмой. Хюттер даже восхищается ее стихами, которые, как он пишет римской полиции, представляют «настоящую лирическую ценность, и, что примечательно, в них нет политической или социалистической направленности».

У нее действительно великолепное, блестящее филологическое образование, это видно по ее стихам. Подчеркну: я никогда не встречал такой поэзии. Она сочиняет свои стихи, отмеченные глубокой печалью, на четырех или пяти языках, и ей удается создать стих с одним и тем же ритмом и с одинаковой выразительностью и на немецком, и на итальянском, и на русском, и на французском. Ее стихи написаны с вдохновением, характерным для каждого из этих языков^[266].

Бывшая большевичка часто ездит в Германию. В Берлине дважды видели, как она входит в советское посольство. Политическая полиция не понимает, почему она общается с лидерами коммунистического движения и в то же время без конца нападает на итальянских коммунистов. Причины могут быть разными. Конечно, дело не в деньгах, ведь она отказалась когда-то принять тысячу долларов от московского эмиссара.

Возможно, так она надеется узнать из первых рук о том, как обстоят дела на родине. Или хочет еще больше досадить Тольятти, который все еще надеется добиться объединения – она против любой формы единства. Джино Андреи сообщает, что в апреле 1934 года Балабанова «отправилась в крестовый поход против Единого фронта, проповедуемого коммунистами, которых она ненавидит по причинам личного характера». Номер 488 пишет, что она «по-прежнему выставляет за дверь большинство своих максималистских приверженцев», которые хотят присоединиться к этому антифашистскому фронту. Но вот самая важная новость, изложенная шпионом Андреи: Балабанова встречается с Троцким, и они «туманно рассуждают о создании Четвертого Интернационала для собственного пользования».

Однако она очень разочарована в Троцком. Она всегда упрекала его в том, что он и пальцем не пошевелил, чтобы предотвратить деградацию революции, помешать превращению большевистской партии в тюрьму, где нет внутренней демократии. А теперь что он хочет от нее? Троцкистский Четвертый интернационал ее не интересует: ведь уже существует революционное бюро. Отношения между ними прекращаются. В мае 1934 года парижские информаторы пишут, что «Балабанова решительно настроена против Троцкого и его нового Интернационала и опасается, что он станет во главе нового движения, а он, хотя и интеллигентный человек, полон амбиций. Поэтому она боится, что сторонники нового Интернационала в нашей партии, прежде всего Мариани и Консани, позволят троцкистам увлечь их за собой»^[267].

Эту записку пишет Консани, причем сразу после того, как вместе с женой Анной встретил на вокзале Анжелику, вернувшуюся из Ниццы. Он грузит чемоданы, как заботливый член семьи, и выслушивает соображения Анжелики, которая выступает за новое международное движение при условии, что оно будет основано на демократических началах, и подлинную автономию присоединившихся к нему партий. Автономию, которую Троцкий не признает: он уже видел это на примере Коммунистического интернационала.

Еще одно «щупальце» политической полиции, протянувшееся из французской шпионской сети, по имени Альдо Сончелли доносит об отчаянии Балабановой из-за «ужасающей» ситуации в Германии и прихода к власти Гитлера. В сентябре 1933 года Сончелли сообщает о личной встрече с революционеркой и об их долгой беседе по поводу ситуации в Европе. Она по-прежнему считает себя «чистой марксисткой», говорит, что «кризис переживает не марксизм, а социал-демократия, которая не имеет ничего общего с марксизмом и никогда не была социалистической». При этом Балабанова убеждена, что социал-демократы могут многое сделать против фашизма благодаря тому, что они состоят в правительствах стран, враждебных Германии. Однако Анжелика не верит, что социал-демократы смогут подготовить почву для революции:

В тот день, когда немецкий пролетариат сможет подняться с колен и создать себе правительство, это будет не демократическое правительство. Мы вступим в настоящий коммунизм. Хорошо зная лидеров коммунизма, Балабанова не верит, что они могут договориться с лидерами II Интернационала и достичь того соглашения, которого хотят социал-демократы. III Интернационал не заинтересован в заключении такого соглашения. Верить в обратное – значит не знать менталитета московских лидеров. Они никуда не торопятся. Они прекрасно понимают, что финал борьбы будет не между демократией и гитлеризмом, а между коммунизмом и фашизмом, пусть и замаскированным под гитлеризм. Демократия и ее сторонники в решающий момент будут сметены рабочим движением, ориентированным на коммунизм. Что касается успеха или закрепления коммунистического эксперимента в Германии, то Балабанова сказала мне, что сомневается в его результатах и считает, что ортодоксальный марксизм, как она его понимает, может вклиниться между демократией и коммунизмом. Германия не сможет выдержать удар европейской реакции, которую она развязала и которую она больше не сможет сдерживать^[268].

Ее самоотстранение все больше вытесняет ее на задний план. Психологическое и физическое состояние Балабановой ухудшается, когда в 1933 году она попадает в Париже в автомобильную аварию. Она переезжает в Гольф-Жюан на Лазурном берегу, где долго восстанавливает здоровье.

29 января 1934 года она посетила Ливио Бини, тосканца, с которым познакомилась двадцать лет назад. Он был революционным социалистом, редактором еженедельника La Difesa. Во время Первой мировой войны Бини подвизался в военном шпионаже и проводил сенсационные операции, например, выкрал конфиденциальные документы из австрийского консульства в Цюрихе. В 1929 году он сообщил о тайном возвращении Сандро Пертини в Италию из Франции. Теперь Бини стал номером 7, очень искусным в вербовке нуждающихся эмигрантов и превращении их в информаторов.

С Балабановой он даже не пытается проделать то же самое, но он понимает, что всегда полезно поддерживать отношения с лидером максималистов. «Сегодня утром, – пишет Бини из Ниццы, – меня посетила Анжелика Балабанова. Она плохо выглядит и подавлена: физически – из-за травмы, морально – из-за краха Германии. Два года назад она долгое время находилась в Германии, несколько раз возвращалась обратно и ей показалось, что там возникнет сопротивление со стороны революционных сил»^[269]. Но революционные силы были сокрушены, и Балабанова обрушилась с критикой на немецких социал-демократов, «недостаточно наученных итальянскими событиями». Все тот же Бини пишет: «Балабанова абсолютно подавлена: она жила на доходы от своих публикаций в немецких газетах и журналах, из которых еще давала деньги на издание нескольких номеров Avanti! когда типография задерживала оплату. У нее также были небольшие сбережения, которые она тратила на помощь немецким беженцам». И наконец, самая печальная запись: «Она больше не верит в антифашистскую итальянскую эмиграцию и в результаты борьбы»^[270].

Эти новости из первых рук из Франции радуют Муссолини, ведь он выигрывает борьбу с теми, кто исключил его из партии и прогнал прочь. Бини, который выдает себя за убежденного сторонника максималистской линии, утверждает, что единый антифашистский фронт «закончился полным провалом». И:

…если Б. покинет наше движение и уедет в Америку, наша максималистская партия полностью развалится, потому что именно благодаря ей она держится на плаву. До появления единого фронта и последовавшей ожесточенной полемики было легко предсказать, что многие из нас перейдут в коммунизм. Сегодня я в это не верю, потому что коммунисты ведут себя ужасно. Возможно, мы будем двигаться в сторону республиканской партии, воссозданной на новой основе, с антибуржуазной и антикапиталистической программой. Пока же мы в открытом море!!!^[271]

Вот такие «товарищи» окружают Анжелику. И в этот горький момент в одного из них Анжелика влюбляется: она нуждается в нежности, в уважительном отношении, в культурной, изысканной, чуткой компании. Избранника зовут Витторио Террачини, он секретарь Дино Рондани, бывшего депутата-социалиста и одного из антифашистских лидеров в Ницце. Ему тридцать пять лет. Ей пятьдесят семь (ей могло быть и шестьдесят четыре, если она родилась в 1870 году). Весной 1934 года многие сообщения посвящены этим отношениям: они приходят из Ниццы, и дуче их внимательно читает. В одном говорится о «глубокой, бесконечной ненависти», которую она питает к Муссолини.

Это чувство выходит за рамки всяких возможных проявлений ненависти, которые неизменно наблюдаются в среде политэмигрантов. В Балабановой оно гораздо более сильное, грубое, осознанное. Это почти физическая потребность причинить ему вред. Она не говорит об этом открыто, но это чувствуется в каждой ее мысли, жесте, в каждом поступке, гневном взгляде. Эта женщина пропитана не только пролетарским идеалом, руководит ею не просто противоположная политическая идея, а что-то большее и страшное. Может быть, мотивы и истоки ее звериной злобы лежат в этой бездне не удовлетворенной когда-то любви? В таком случае ее следует остерегаться: она все еще может представлять некоторую опасность. Она надеется, что сможет остаться в Гольф-Жюане до начала апреля, но не уверена; потом вернется в Париж, где хотела бы иметь при себе Террачини, чтобы… воспитывать его. Это ее навязчивая идея. Вчера она подарила ему свое последнее стихотворение на пяти языках: «Посвящение убитым в Австрии»^[272].

Анжелика хочет, чтобы Витторио был всегда рядом, но она не знает, что он гомосексуал. И с максималистами ИСП в Париже его познакомил другой гомосексуал, Луиджи Кампанер Торцо. Террачини льстит, что он попал в милость «примадонны революции». Он проводит с ней много недель на Лазурном берегу, а где-то недалеко всегда находится какой-нибудь информатор, который строчит доклады в Рим. «Вчера вечером она пригласила Террачини к себе на обед, между ними самые нежные отношения. Жаль, что это не представляет никакого интереса. И все же имейте в виду, что она по-прежнему планирует предпринять какие-то действия в Италии».

Анжелика не может жить вдали от Террачини. Она волнуется, когда он долго ей не пишет. Она умоляет его прислать весточку, но Витторио то и дело пускается во все тяжкие: уезжает в Барселону, пропадая в вихре гомосексуальных отношений. Анжелика не подозревает об этой двойной жизни, она переживает, постоянно спрашивает о нем у товарищей. В конце концов она берет ручку и бумагу: «Дорогой господин Террачини, Ваше молчание… помните ли вы, что обещали написать мне на следующий день после вашего визита? Я начинаю волноваться. Я почти чувствую угрызения совести: не мое ли кулинарное “искусство” причинило вам неприятности, создало неудобства?»^[273] Она выражает ему благодарность за книги, которые он привез ей из Рима, они доставили ей «большое интеллектуальное и эстетическое наслаждение». Эту благодарность ей «трудно выразить должным образом». Несмотря на это страстное письмо, Витторио так и не является. 14 апреля 1934 года Анжелика покидает Гольф-Жюан и отправляется искать его в Ницце. Дома его нет, она оставляет ему записку. Наконец он приходит.

Шпион, следящий за передвижениями Балабановой, пишет 25 апреля, что она посвятила Витторио свое последнее стихотворение и ждет его, чтобы совершить долгую прогулку по лесу. «Это безумие, Террачини, конечно, пойдет с ней, но надев пояс целомудрия, чтобы избежать нападения!»^[274]

Политическая ситуация становится все напряженнее, группа максималистов распадается: Мариани, доверенное лицо Балабановой, секретарь, оставшийся в Париже, умоляет ее вернуться в город. Для нее же возврат в политическую жизнь – пытка. Она мечтает о том дне, когда сможет отплыть в Соединенные Штаты. Ей пока не хватает американских денег, чтобы купить билет, да еще остается проблема с паспортом: ее российский паспорт не продлен, и за это время она потеряла австрийское гражданство. Чтобы решить этот вопрос, Анжелика подумывает о замужестве. Она уверена, что ей нужен «фиктивный брак, возможно, с британским гражданином. В общем, литературные штучки», – замечает тот же шакал, что не спускает с нее глаз^[275].

Второго мая Анжелика должна была сесть на поезд в Париж, но еще на двадцать дней задержалась в Ницце в гостях у своего компаньона Дино Рондани на вилле Игнасин. В конце месяца, чтобы не расстраивать Мариани, она вернулась в столицу Франции, однако мечтала лишь как можно скорее бежать оттуда, чтобы отправиться к Витторио в Барселону. На вокзале ее снова встретили неразлучные Консани с Анной. За несколько недель до этого Анжелика написала Консани сердечное письмо, в котором благодарила своих товарищей по партийному руководству за то, что они позволили ей взять несколько дней отпуска и поправить здоровье. Вы «безмерно облегчили, и, возможно, даже продлили мою жизнь, и не только потому, что последствия моей автокатастрофы оказались более серьезными, чем я думала, но и потому, что здесь я трачу на еду меньше, чем в Париже, у меня немного меньше финансовых затруднений»^[276]. Но больше всего ее волнуют не «лишения», которые ничто по сравнению с «огромным удовлетворением» от того, что она является частью «самой щедрой, самой революционной и самой бескорыстной партии в мире». Она пишет, как это тяжело – не иметь возможности помочь «тем, кто более достоин помощи и нуждается более», чем она. Она чувствует унижение оттого, что не может больше отвечать на письма, которые получает со всей Европы: у нее нет денег на марки.

Она надеется на «воскрешение человечества», но для этого потребуется «не меньшее чудо, чем для воскрешения Христа… если бы Он существовал». Это настоящее cupio dissolve^[277]. Она задыхается в тесной компании эмигрантов, но у нее не хватает смелости открыто сказать об этом своим товарищам.

В ожидании «побега» в Америку Анжелика лелеет мечту, чтобы Витторио принадлежал только ей. В июне 1934 года под предлогом участия в работе конгресса «Свободная мысль» она собирается в Барселону и пишет Террачини, что скоро приедет к нему. Ей нужно побыть в тишине, еще и потому, что необходимо продолжить писать книгу о «фашистском дуче». «Работа очень ответственная и, конечно, нужная», – объясняет она своему молодому другу^[278].

В письме она обращается к Витторио с двумя просьбами. Во-первых, никому не говорить ни слова о ее приезде в Испанию. «Всякая сенсация и любопытство мне глубоко неприятны и утомляют меня, вот почему я живу так уединенно, и внешне и внутренне».^[279] И, во-вторых, найти для нее чистую комнату.

Хоть мне и пришлось долгие годы жить, во всем себя ограничивая, а порой впроголодь, я не могу, даже если бы захотела, отказаться от абсолютной чистоты и хотя бы даже от минимальной близости к природе. Если бы я это сделала, то не смогла бы исполнить свой долг. У меня нет ни привычек, ни пороков, ни пристрастий, но чистота помещения, в котором я живу, стала для меня самой главной потребностью, первым и последним условием работы мозга.

Далее следует самая интимная часть письма – надежда на то, что молодой итальянец сумеет подарить ей минуты безмятежного счастья.

Мой дорогой друг, прежде всего я прошу вас никогда не сдерживать в себе желание, которое вы, возможно, испытываете, чтобы писать мне. Если бы ваши письма надоели мне или я считала бы время, которое может стоить мне наша переписка, потраченным впустую, я бы дала вам это понять. Я злейший враг любой общепринятой лжи и не считаю время и энергию, которыми располагаю, своей собственностью. Поэтому никому не делаю комплименты. Не буду их делать и вам, поскольку намерения, которые вы демонстрируете, особенно в своем последнем письме, не оставили меня равнодушной.

Его «последнее письмо» и «намерения», которые он демонстрирует, говорят о том, что Витторио отвечает взаимностью на чувства и подогревает влюбленность своей зрелой подруги.

В 12 часов дня 21 июня 1934 года Балабанова прибывает в Барселону. На хвосте у нее агент политической полиции, он внимательно следит за ней, сообщает о ее передвижениях, адресах, людях, у которых она останавливается. Это прекрасно замаскированный лазутчик, а она с ним беседует и доверяет ему. Настолько, что даже дает ему письма для отправки в Рим. На вокзале ее ждет Витторио. «Встреча была почти… трогательной!» – саркастически замечает информатор. Анжелика останавливается в приличном и недорогом пансионе Pensión Capitol на Рамбла Каналетес. Она привезла много материала, необходимого для написания книги о Муссолини. Она пишет немного по-немецки, немного по-итальянски. «По ее словам, это будет великий труд, сенсационный и богато документированный»^[280].

Но Анжелика не хочет оставаться в Барселоне. Она считает этот город нечистым, порочным, «это город, в котором люди живут в праздности и не имеют никаких идеалов». Балабанова не понимает, почему Террачини так любит эту жизнь, где «можно потерять себя», более того, она возмущена этим. Ее нисколько не интересует конференция «Свободная мысль». Она бродит по музеям, библиотекам, старым книжным магазинам и не может дождаться, когда уедет. Она мечтает найти какое-нибудь тихое место, думает о Пальма-де-Майорке: там она хочет закончить свою книгу. Анжелика просит Витторио поехать с ней. Террачини отказывается. Она очень огорчена, и он обещает сопроводить ее и остаться с ней на несколько дней. «Таким образом, – пишет агент дуче, – Террачини был вынужден отвезти ее на Балеары и задержаться там на два-три дня. Отличное развлечение! <…> Будем надеяться, что Анжелика ни на что другое не претендует. Она навязчивая крупная женщина: при желании она может заменить по активности трех человек»^[281].

Эти рапорты из Испании – сгусток иронии, юмора и злопыхательства. Анжелика дарит Террачини сборник своих стихов Aux victimes du Fascisme^[282] с рукописным посвящением: «Вчерашние побежденные восторжествуют завтра».

Мы до сих пор не знаем, где похоронены

Ваши изуродованные тела…

Ни флагом, ни цветком

Не отмечено место вашего последнего упокоения.

Но когда однажды дети свободных людей

Спросят,

Где лежат бренные останки

Бессмертных героев.

Которые не хотели жить как рабы

В бездействии,

Из ваших могил, безмолвных и всеми забытых,

Раздастся голос:

«О смертные сыны неблагодарной земли!

Все, что у вас есть, даже жизнь

Может быть отнято у вас,

Но не любовь к Свободе, если она высечена в ваших сердцах.

Свободу мы любили,

Она осветила

Тьму страданий, в которых мы родились,

Ради нее мы взошли

На Голгофу жизни и виселицу смерти.

О братья, будьте сильными,

Не мешкайте в тиши кладбищенской.

Триумф тирана – не истинный триумф.

Сестры, жены, любимые матери.

Идите,

Идите,

Идите,

Боритесь!

И прежде, чем время осушит

Слезы и кровь, что мы пролили

За свободу,

Священная борьба возобновится,

Вчерашние побежденные восторжествуют завтра^[283].

А вот комментарий агента политической полиции: «Это похоже на некролог. Террачини сильно впечатлился, как пишет в своей книге Джаннини^[284], и даже побежал покупать амулеты против сглаза». Он пишет, что своей привязанностью к Террачини Балабанова выставляет себя на посмешище, а в это время злые языки Рондани^[285], Готти и Джорджи распространяют новости по Барселоне, уснащая их выдумками. Балабанова и Террачини уезжают «счастливой парой». Очень забавно воссоздание событий, написанное шпионом.

Самое главное, Балабанову укачивает, она просит двухместную каюту, чтобы во время путешествия Террачини ей… читал стихи Кардуччи, которые, по ее словам, служат ей лекарством. У нее хватило смелости сказать это в присутствии Рондани и Готти. Легко представить, что после этого произошло. Готти в два часа ночи все еще бегал по городу и искал людей, которым можно было бы все рассказать^[286].

Итак, стервятник отправляется с ней на остров. За все платит он: за билет на корабль, за отель, он расплачивается в ресторанах. Он с удовольствием рассказывает, что в путешествии в Пальма-де-Майорку «фарс чередовался с драмой».

Путешествие на корабле прошло болезненно, на море была буря, и отсюда – связанные с этим… осложнения для нашей гостьи! (гостьи секретной службы фашизма. – прим. ред.) Прибыли на остров на рассвете и даже не отдохнули, потому что как только старуха сошла на землю, силы ее восстановились, и мы бегали из одного конца города в другой в поисках достойного жилища. И все это под дождем и пронизывающим ветром! Наконец Террачини вспомнил, и вовремя, что лет сто назад здесь нашли приют Шопен и Жорж Санд. Это было настоящим спасением, ибо Анжелике сразу послышались голоса из царства теней, она почувствовала очарование прошлого и т. д., и т. п. Они тут же вызвали такси и отправились в Вальдемосу, зашли в монастырь, там с глубоким вниманием слушали историко-литературные рассказы. Мы выбрали правильное место. Она нашла пансион, а ночью вернулась в Пальму. Вчера отдыхали, если так можно сказать. Сегодня, слава богу, Анжелика Балабанова перевезла вещи в Вальдемосу, где принялась за написание этой «великой» книги, обличающей Муссолини и фашизм, которая должна стать, по ее выражению, ее самым лучшим произведением^[287].

Анжелика была настолько впечатлена возможностью провести время там, где когда-то жили страдальцы-влюбленные, что написала стихотворение на французском языке, посвященное Шопену и Жорж Санд.

Брожу в тени

Деревьев, где без конца

Вы проливали слезы

О вашей любви, о вашей боли.

Там, где страдание, единственная плодотворная сила

Завещало миру.

Неблагодарный, глубокий голос траура

Вечный.

<…>

И неистовство

Вашей неуемной страсти,

Тщетная погоня за бесконечным,

Мимолетное обладание

Абсолютом, ускользающим от вас;

Вы оставили свой отпечаток,

След,

В воздухе и в духе,

В шуме

Этих монотонных полей, что поют о рождении,

О радости,

Разлуке,

Смерти,

Что повторяются днем и ночью,

Жестокая история

О небытии, которое ждет всех, кто любит друг друга,

И надеются,

Все, что посеяно

И процветает

Сегодня, чтобы умереть завтра

От братоубийственной руки случая,

Беспощадной и зловещей,

Влюбленные, ищущие

Вечное, абсолютное, бесконечное^[288].

Усилия Витторио не были напрасными.

Поездка оказалась полезной. Благодаря личности Балабановой престиж Террачино сильно вырос в Барселоне и не только. В настоящий момент она представляет очень большой интерес как звено информационной цепи и гарантирует интерес у третьих лиц. Это обошлось нам дорого, но деньги потрачены не зря. К счастью, у нее не было никаких «притязаний» интимного характера, так что честь спасена!^[289]

Муссолини сидит в зале «Карта мира». Он с улыбкой читает донесения – этот агент действительно хорош: забавляет его своими рассказами, похожими на недурную прозу. Дуче задумывается над письмом, которое Анжелика послала Витторио, вернувшемуся в Барселону к своим друзьям-гомосексуалам. Она называет его «несравненным и своим дорогим импресарио, неповторимым, уникальным». «Я искренне печалюсь оттого, что не смогла оставить вам в память о тех днях, которые благодаря вашей доброте стали очень приятным временем в моей жизни, часть моего духовного, интеллектуального наследия, из которого я черпаю силы и благодаря которому я могу считать себя одним из самых привилегированных существ, живущих на земле». Здесь нет никаких «словесных выражений чувств», которые она так не любит. Скорее, она хочет видеть в Террачини человека, разделившего с ней «великую и полную радости жизнь, посвященную Чистому и Действенному идеалу, жизни, без остатка отданной служению обездоленным».

Она без конца благодарит его за поездку, объясняет, что отказалась бы от столь ценной помощи, если бы не чувствовала, что он оказал услугу не ей лично, а ее работе, то есть выразил благодарность, отдал дань справедливости по отношению к итальянскому народу, который она очень любит и почитает, особенно после жестокого, но временного поражения.

В Пальма-де-Майорке Анжелика начала писать о трагедии, пережитой итальянцами, и об истории Муссолини. В своем письме к Витторио она признается, что имеет отношение к этой трагедии, ведь она «в решающий момент своей жизни спасла человека, который был совершенно потерян» и которого она «оживила дыханием своей горячей веры в судьбу тех, кто сегодня последние, а будут первыми». Но она никогда не смогла бы пережить этот удар ножом в сердце, если бы «заслуживала хоть малейшего упрека» своей совести^[290].

Террачини очень польщен этими признаниями и даже хвастается длинными письмами от знаменитой Балабановой. 29 июля 1934 года он пишет, что она находится в смятении из-за аннексии Австрии нацистской Германией, что она «всюду видит руины» и предвестия новой войны. «Джаннини прав, с нею нужно иметь множество амулетов. Она снова на мели и ищет, где бы заработать. Завтра надо будет послать ей немного». Но кому же пишет Террачини? Политической полиции^[291]. Это он – тот стервятник, живший на острове, рассказчик, забавляющий дуче, тот, кто на деньги итальянского министерства внутренних дел дает возможность Балабановой писать антифашистскую книгу, призванную показать истинное лицо Муссолини. Ее «уникальный, неповторимый» друг – шпион, которому подчиняется чиновник Ренцо Мабрини. В течение двух лет он следил за республиканской группой в Ницце и за эмигрантами, проездом оказывающимися на Лазурном берегу. Некоторое время назад он вступил в масонский орден на Пьяцца-дель-Джезу. В 1926 году в Ливии открыл несколько борделей для итальянцев, годом позже изготовил и продал фальшивые акции. Теперь он безбедно живет во Франции: у него достаточно денег, и он ни в чем не нуждается, он легко добивается дружбы обедневших и голодающих антифашистов.

Последний отчет Террачини в Рим датирован 29 июля 1934 года. Шеф политической полиции знает, что Террачини вышел из игры: анархисты в Барселоне вычислили его и охотятся за ним. Они хотят его убить. «Террачини конец, уже разрабатываются планы, как устроить на него нападение», – отмечает Ди Стефано, которого держит в курсе дела Санторре Веццари, руководитель шпионской группы в Испании. Именно этот полицейский рассказывает о поспешном бегстве Террачини из Барселоны и о возвращении секретных документов в Pensión RIS, на Пасео-де-Грасия.

Известия о Витторио Анжелика получает в Пальма-де-Майорке: она потрясена. Еще одно предательство. Ей снова нанесено поражение, и снова близким человеком; политическое поражение еще впереди. Эмма Гольдман – единственный человек, который сейчас утешает и поддерживает ее, пусть даже письмами. «Я знаю, что твоя жизнь печальна и трудна, но ты герой, моя дорогая, и ты должна переносить все испытания мужественно»^[292]. В августе Анжелика присылает ей ответное письмо. В конверте – ее последние стихи, написанные на пяти языках: она считает их «данью уважения жертвам фашизма» и способом собрать средства «для тех, кто еще жив». Она хочет опубликовать их, но признается, что это «невозможно, потому что ее бойкотируют крупные организации». Она потрясена «физическими и моральными пытками», которым подвергаются товарищи в Италии, а также во Франции, России и Германии. Ей стыдно за то, что невозможно отомстить и жизнь продолжается как ни в чем не бывало: «Я ненавижу себя всякий раз, когда думаю о себе. Как смею я говорить о себе. Прости меня, если не буду говорить о себе…»^[293]

И она не говорит. Не говорит она и о Террачини. О своей любви к нему, шпиону-гомосексуалу, о чьей двойной жизни она даже не догадывалась. И конечно, она злится от своего бессилия и чувствует себя преданной. Ей хочется все бросить и уехать, но визы в Америку так и нет, и долларов тоже.

Ты единственная, – пишет она Эмме, – среди тех, кто обещал мне помочь с этой поездкой и с публикацией моих статей, кого я могу простить за бездействие: я знаю, как много ты работаешь и как занята. Ланги тоже мне ни строчки не написали, а ведь я им так верила! Альсберг не только не сдержал свое обещание, но и не вернул мне брошюры, имевшие для меня большое значение и которые я дала ему, только когда он пообещал, что сразу их вернет: с тех пор прошло два года, а может быть, и больше. Мне стыдно за него^[294].

Анжелика проводит много месяцев в одиночестве между Французской Ривьерой, Балеарскими островами и маленькой деревушкой в Пиренеях. Тем временем в Париже дела идут очень плохо, и не только у максималистов. Для всех европейских социалистов наступает черная полоса. ИСП Балабановой насчитывает всего 684 члена по всей Европе. Фактическим лидером является Мариани, который пытается убедить своих товарищей присоединиться к коммунистам. Он рассылает циркуляр с вопросом, как действовать дальше, но сам предлагает объединить силы: оставаться в изоляции уже политически неразумно.

18 сентября 1934 года он пишет письмо Балабановой. Он умоляет ее вернуться «как можно скорее, так как обстановка в партии категорически требует вашего присутствия». Он вежливо упрекает ее за нерасторопность («Вы обещали приехать к середине сентября…»).

Он рисует ужасающую картину происходящего в партии: внутренние конфликты в рядах коммунистов, «работа» последних и социал-демократов, направленная на изоляцию партии: «они надеются на этот раз действительно ликвидировать ее». «Мы пытались и пытаемся реагировать, но ясно, что наши действия не дают должного эффекта. У нас мало средств; мы не можем заниматься пропагандой: мы уже не можем выпускать Avanti! регулярно, а товарищей, которые могут действовать, крайне мало». В заключение он пишет: «Дорогой товарищ, мы нуждаемся в вашем присутствии, вы должны быть рядом, чтобы внести свой ценный вклад в дело партии»^[295].