Текст книги "Странная барышня (СИ)"
Автор книги: Алла Эрра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)
58
Допрос продолжался долго. Вернее, даже не допрос, а беседа, во время которой мне пришлось обстоятельно рассказать о многих моментах проживания в Озерском. И как уличила, а потом спровадила Глашку, и про попытки Мэри продать меня замуж. Про непрекращающуюся войну с ней тоже поведала. Как наладила лесопилку. Дотошный полковник даже поинтересовался, сколько досок делалось в день и как их забирали. Про некоторые вещи сегодня говорила впервые, до этого стараясь не вытаскивать на всеобщее обозрение.
Все присутствовавшие слушали молча. Лишь только в момент, когда я рассказала об угрозах барона Трузина, Елецкий не выдержал.
– Я убью этого подонка! Дуэль! Однозначно дуэль!
– Дуэли распоряжением Его Императорского Величества, – строго сказал жандарм, – запрещены. Будем считать, князь, что ничего сейчас про неё не слышал. Но как мужчина и дворянин понимаю ваш порыв.
– Бог с ним! – махнула рукой я. – Отстал, забыл – и то хорошо. А рисковать ради меня жизнью не стоит. Не хочу, чтобы вы, Илья Андреевич, подвергали себя риску. Да и дело подсудное. Я вам, конечно, на каторгу буду пирожки носить, но лучше в соседнюю комнату – намного ближе. Пожалейте мои нервы и Екатерины Михайловны. Давайте оставим всё как есть. Пусть жандармерия разбирается. Я обязательно напишу жалобу на Трузина.
Он ничего не ответил, но, судя по выражению его лица, от своей идеи вряд ли отступится. Это меня начинает сильно тревожить. Нужно будет обязательно с ним ещё поговорить на тему дуэли. Думаю, и княгиня меня поддержит.
– А что моя мачеха? – перевела я разговор со скользкой темы. – Где она сейчас сидит? Очень хочется в её глаза посмотреть после всего, что сегодня услышала.
– К сожалению, нигде, – виновато развёл руки полковник. – При этапировании в Москву Мария Артамоновна смогла сбежать во время отдыха на постоялом дворе. Всему виной пьянство одного из моих людей, ночью охранявшего тюремную карету с заключённой. Дурака со службы выгнали, но Марию Артамоновну пока найти не можем.
Да не волнуйтесь, Елизавета Васильевна! Уж я за годы службы навидался таких. Обязательно объявится там, где лёгкими деньгами да пороками разжиться можно. Не могут ей подобные без них. Тут её тёпленькой и возьмём. Вопрос времени. Уж помяните моё слово, что до зимы в каталажке сидеть будет, а то и на каторге после суда.
– Очень хочу увидеть её, как поймаете. Сказать пару “ласковых” слов напоследок.
– Воля ваша. Ну а сейчас позвольте откланяться. Моя служба на этом закончена, и, думаю, вам всем есть что обсудить без посторонних.
– Это ещё не всё… – вздохнул Станислав Альбертович через несколько минут гнетущего молчания, после ухода жандарма. – Ваша непутёвая мачеха от кузьмянского банка была отлучена, но не успокоилась и набрала очередных долгов у всякого сброда, любящего в мутной водице рыбку половить. За счёт поместья, разумеется. Если подпольные ростовщики предъявят её расписки, то вы окажетесь на улице. А ведь ещё и банковские долги не погашены. Столичный дом, который после ареста Марии Артамоновны и смерти её сына вроде как должен перейти вам, тоже заложен и перезаложен.
– Теперь понимаю, почему она так транжирила деньги, – не менее тяжело вздохнула я, выстраивая в голове последовательность событий. – Надеялась мои прикарманить и жить припеваючи. Много долгов набрала?
– Судя по бумагам, найденным в Озерске, долг составляет около восьмидесяти тысяч рублей. Это если и столичный дом учитывать с долгами покойного Вольдемара Потаповича.
– Скоты! Но мне наплевать на долги Вольдемарчика. Да и Мэрины теперь получаются недействительны, так как на поместье Озерское она не имела никакого права, и залогом оно выступать не может. Но я их закрою, чтобы прошлое не омрачало жизнь. Судя по банковскому счёту отца, могу это сделать безболезненно.
– Не торопитесь, Елизавета Васильевна, – подала голос молчавшая до этого княгиня. – Всё намного сложнее, чем вы себе представляете. Вас к нам определила Святая Церковь, признав не только душевнобольной, но и обладательницей странного Дара. Значит, вы не имеете прав на любое имущество до официальной отмены недуга. Так как Мария Артамоновна – ваша единственная родственница, то опекуном является она. Опекун имеет право как угодно распоряжаться имуществом: продавать, закладывать. Достаточно лишь указать в документе, что сие для пользы и содержания подопечного. И сделала она это, ещё не находясь под следствием. Поэтому все требования кредиторов законны.
Уверена, по этой самой выгоде от опекунства мачеха и состряпала донос на вас. Попади вы в монастырь или узилище, то через год пребывания там лишились бы окончательно всех прав распоряжаться имуществом. Условие вашего отца в таком случае были бы выполнены: вы живы и деньги на сторону не уйдут. А опекуны совершеннолетней барышни в завещании не оговариваются. Им не запрещено распоряжаться вкладом в случае вашей неизлечимой болезни. Но участие графа Бровина подпортило коварные планы.
И отказ от всех прав в случае замужества – вполне частый документ. Обычно делается при спорных браках, чтобы менее богатые новоявленные родственнички не претендовали на доходы семьи. Но и так тоже может работать бумажка. Подпиши вы её и возьми фамилию мужа, то сразу перестали бы иметь к Озерским какое-либо отношение и не смогли претендовать на их земли даже по настоящему завещанию. Лазеек много: уж слишком законы путаные.
А вот с московскими деньгами опростоволосилась никудышная мачеха. Любой суд признал бы их вашими. Глупо и опасно сватать вас было. Уж опытный стряпчий должен это понимать… Не пойму, в чём подвох.
И у меня есть подозрение, что изначально не сама Мария Артамоновна махинацию с подложным завещанием затеяла, а этот самый продажный человечишка в нотариальной конторе. Хоть он и утверждает обратное, себя обеляя, но тут профессионально разбираться необходимо, как любую проверку обойти. Мачеха ваша не из той породы людей.
Видимо, зная лично беспринципную Марию Озерскую и почувствовав солидный куш, сам подкатил к ней с грязным предложением. А та радостно и согласилась. Вот поэтому и жив, чтобы потом правильно тяжбы с банком вести. Другого-то стряпчего в эту тайну посвящать было бы опасно.
– Но ведь вскрылось бы всё, – возразила я.
– А как? В ваш Кузьмянск из столичного банка никто бы проверять не поехал – незачем в такую даль переться. Это же не земельное имущество. В Москве бы денежки тихо получили, да и всё. Настоящее же завещание запечатанное в банковском сейфе хранилось, который открыть могут лишь законному наследнику состояния после предъявления необходимых бумаг. Ну, или по требованию высокопоставленных жандармов, как в нашем случае.
– А Озерское? Его же переоформлять надо на имя… Точно! Оно уже и так оформлено на Кабылину! Однозначно, это не Мэри махинация. Ей на подобные многоходовки мозгов не хватит.
– Вот видите, сами всё понимать начинаете. Думаю, что с имением из-за долгов мачехи вам придётся распрощаться. У вас просто не хватит времени вступить в права, пока находитесь по распоряжению Церкви у нас. Тут же налетят стервятники с долговыми расписками и поделят земли. Если уже не налетели.
– Не поделят, Екатерина Михайловна! – довольно усмехнулся Елецкий. – Я предполагал подобный поворот и уже скупил их все, воспользовавшись любезно предоставленной Станиславом Альбертовичем информацией. Так что, Елизавета, я для вас теперь вдвойне выгодный жених.
– Спасибо, но мне достаточно того, что вы просто мой кредитор. Надеюсь, что скоро буду признана вменяемой и сразу же, как получу доступ к счетам, выкуплю у вас своё поместье, – как можно суровей произнесла я, играя перед княгиней недотрогу. – Но благодарю за заботу.
– Да, внук, – поддержала меня Екатерина Михайловна. – Перестань паясничать. У Елизаветы сейчас сложное время, и ей абсолютно не до твоих шуток про свадьбу. Думаю, в ближайшие дни стоит съездить в Московский Императорский Банк и выяснить все нюансы вступления в права наследства. Эти крючкотворы такого наворотить могут, что и знающий человек в их параграфах потеряется.
– Если не возражаете, то я тоже хочу поприсутствовать при этом, – предложил граф Бровин. – Вдвоём мы этих бумажных супостатов одолеем, точно!
– Почту за честь, Станислав Альбертович! – улыбнулся Елецкий. – Сам хотел вам предложить свою компанию. Но что-то мы засиделись… Не пора ли устроить небольшой дружеский ужин?
Ночью я никак не могла заснуть. Новости этого дня полностью выбили меня из колеи. Раз за разом прокручивала их и сопоставляла с жизнью в Озерском. Первое, что пришло мне в голову, это момент моего появления в теле Лизы.
Если Кабылина так пеклась, чтобы с ней ничего не случилось, то почему довела до самоубийства? Скорее всего, вышло случайно. Перегнула мачеха палку, пытаясь полностью психологически подчинить себе падчерицу. Видимо, хотела довести до такого зависимого состояния, что Елизавета сама получила бы деньги и безропотно их отдала. А та возьми – и в прорубь головой. Ох, и подёргалась от этого Кабылина, чуя, как денежки уплывают!
Дальше появилась уже я. Видя, что попытки сделать из меня покорную рабыню не увенчались успехом, в очередной раз устроила “сватовство”. Но подстраховалась, чтобы оно опять не сорвалось, и опоила. Заодно и бумажечку на подпись подсунула.
Скорее всего, ход с замужеством Мэри уже сама придумала. Будь кто поумнее её, то сразу бы понял, насколько это провальный план. Деньги-то – не родовая недвижимость, и привязка их идёт к личности Лизы, какую бы фамилию она ни носила. Финансы сразу бы оказались в моей новой семье с последующим раскрытием махинации с завещанием. Дура чуть сама себе могилу не вырыла.
Интересно, знал ли Вольдемар про аферы? Вряд ли. Даже по сравнению с мамашей у него мозгов мало, чтобы в подобное посвящать. А вот Глашка знала и молчала, сучка такая! Странно, что она, имея в козырях эту тайну, сбежала из поместья, а не пошла разбираться с Мэри.
Хотя… Нет. Нечем шантажировать. Она же соучастница убийства, и мачеха понимает, что служанка не сдаст при любом раскладе. Так что сбежала Глафира от греха подальше, чтобы разозлённая Мэри её саму не прикопала. Лучше воровкой прослыть, но живой остаться. Не жандармов тогда испугалась, вешая мне лапшу на уши, а мести жадной хозяйки.
И не зря в Москве обосновалась. Всё ждала, когда Кабылина мои деньги получит, и стребовать шантажом с неё свои обещанные пятьдесят тысяч хотела. Дождалась бы, но жадность сгубила, ввязалась в тёмные дела. При аресте же, понимая, что никаких денег ей теперь не светит, сдала хозяйку в отместку, заодно жизнёнку свою подлую спасая.
Как всё запутанно! Не ввяжись я погашать долги мачехи, не найди махинаций Глашки и не прижми её с ними, то так бы и осталась нищей, бесправной приживалкой при Кабылиных. Цепочка случайностей вывела на огромное состояние в банке и на правду об отце. Спи спокойно, Василий Юрьевич! И извини, что частенько поминала тебя недобрым словом за такое отношение к дочери. Теперь вижу, что ты умнее всех был. Жаль только, жизнь свою не сберёг. Не ожидал подобной чёрной неблагодарности от той, которую из грязи вытащил. Даже жёнушке своей много всего интересного завещал. Не обидел… А тебя, беспомощного, камнем по голове! Как же мне хочется придушить этих гнид!
Постепенно мысли свернули на Елецкого. Вначале хотела возмутиться, что он мне ни слова не сказал о расследовании и отвратительных делах в поместье, но потом поняла, что он по-своему, по-мужски прав.
“Не волнуйся! Я всё решу!” – именно таким девизом руководствовался Илья, оберегая меня от лишней нервотрёпки и прилагая все усилия, чтобы я не осталась ни с чем. Сколько раз он признавался мне в любви? Очень много! Но теперь я верю, что действительно любит. Поступки часто говорят лучше слов.
А я? Так ли уверена, что люблю его? Или это всё надуманное, всплеск гормонов молодого тела?
Задала себе эти вопросы и тут же ответила на них. Да! Это мой человек! Это мой мужчина! И дело не только в молодых гормонах. Мои взрослые мозги и опыт просто вопят, что если потеряю его, то буду жалеть всю свою жизнь. Я готова мириться с его недостатками, волноваться, пока они с Гансом проводят опасные эксперименты. И даже ревную сильно, когда Илья просто делает обход пациенток, часто оставаясь наедине с ними. Понимаю, что глупо, но ревную. Раньше не догадывалась о таком нюансике в своём характере.
И да! Я стану его женой! Всеми правдами и неправдами добьюсь этого! Пусть деревенская помещица ничего не может дать князю, кроме любви и верности, но отдам всю себя без остатка. Сделаю так, чтобы он ни на секунду не пожалел, что связался с одной рыжей и очень странной барышней.
С этими мыслями и заснула, прижимая к себе подушку, словно любимого человека.
59
Из Москвы Илья Андреевич вернулся один, оставив графа Бровина в кругу семьи. По приезде он сразу же позвал меня и матушку Клавдию в покои княгини.
– Всё хорошо, – успокоил Елецкий нас, видя, что мы с тревогой смотрим на него. – Просто решил по нескольку раз новости не пересказывать. В Московском Императорском Банке с пониманием и даже с сочувствием отнеслись к положению Елизаветы Васильевны, поэтому согласились не замораживать её счёт и оставить действующим до конца судебных разбирательств, которые могут идти долго. Но выдать деньги по закону не могут, пока она находится в нашем приюте в качестве пациентки. Думаю, ни для кого из присутствующих не секрет, что Елизавета Васильевна абсолютно здорова, поэтому хочу обсудить с вами, как снять с неё клеймо умалишённой. Со своей врачебной стороны готов немедленно подтвердить любыми официальными бумагами здоровье Елизаветы. Но есть ещё и Святая Церковь, которую представляете вы, матушка Клавдия. Могу я надеяться, что вы снимите все обвинения дознавателей с моей пациентки?
– Можете, – подтвердила монахиня и тут же разочаровала. – Но это не в моей власти. Будь Елизавета простой женщиной, то хоть сейчас составила бы её помилование. Проблема в том, что она состоит на особом учёте из-за своего Дара. Такие дела рассматривают те, кто сюда и отправлял: дознаватели Святой Церкви. Они обязаны провести своё расследование в Доме Призрения.
– Здесь на месте и разберёмся? – поинтересовалась Екатерина Михайловна. – Я сама готова дать показания, что Елизавета абсолютно вменяема.
– Извините, но это делается не так. Процедура оправдания имеющей Дар редкая, так как нагрешившие с ним почти никогда не покидают стен монастыря, ибо проступки их тяжелы. Но я её знаю хорошо. Елизавете придётся снова ехать в узилище. Там провести заключённой десять дней в аскезе и молитвах, общаясь исключительно с настоятельницей. Именно она будет представлять Елизавету перед судом дознавателей. Может выступить как защитница, а может быть и обвинительницей. Так что, как видите, от меня практически ничего не зависит. Могу всего лишь дать шанс, написав прошение о досрочном рассмотрении дела.
– Я поеду с вами! – тоном, не терпящим возражений, воскликнул Илья Андреевич.
– А вот это лишнее, доктор, – охладила его пыл Клавдия. – Никто вас туда не пропустит и слушать не станет, так как не тело, а душу судить будут. Не лезьте со своим мирским туда, куда не стоит. Другое дело, что мне не возбраняется отправиться с Елизаветой. Заодно и с матушкой Софьей пообщаюсь, да о жизни в приюте расскажу так, как сама вижу. Без бумажек.
– Когда едем? – спросила я, внутренне сжавшись от предстоящих событий.
– Не торопись. Я не договорила. Ты не обыкновенная дурочка, а с Даром. Таким возможность на помилование предоставляется всего раз. Откажут – из узилища не выйдешь. Останешься там либо послушницей, либо невольницей. Это как суд церковный решит. Я в тебя верю, но чужие люди могут решить по-другому. Не лучше ли тебе здесь спокойно жить и не рисковать?
– Да, Елизавета, подумайте, – согласилась с монахиней княгиня. – О плате за проживание не беспокойтесь. Я уже сообщила милейшему графу Бровину, чтобы он не тратился, так как семья Елецких полностью взяла вас на обеспечение. Вы сами видите, сколько дел при приюте. Так что ваша помощь мне и Илье Андреевичу не помешает. Выход в люди, конечно, для вас будет ограничен, но это не тёмная келья узилища.
– Спасибо, Екатерина Михайловна. Всем вам от всего сердца спасибо, но я поеду. Быть без вины виноватой, трусливо прячась за вашими спинами, не собираюсь. Ну а не повезёт? Что ж! Значит, Господь так решил.
Слух о моём скором отъезде взбудоражил весь приют. Я практически ни на секунду не оставалась одна, постоянно принимая в своих комнатах гостей. Приходили не только простые пациентки, но и “бриллиантовые”.
Хотя сейчас уже не очень уместно их так называть. Теперь все женщины ходят в одинаковых платьях и пользуются равными правами. У княгини Елецкой и Вороны не забалуешь! Постепенно, не видя внешних различий, “бриллиантовые” и “форменные” перемешались. Не во всём, конечно, но во многом. Такое равноправие пошло на пользу обеим группам и внесло позитивный настрой в жизнь нашего дома.
Признаться, я не ожидала, что столько людей так тепло ко мне отнесутся. Даже монахини останавливались и благословляли меня. Все радовались за “нашу Лизоньку”, отчего я сама чувствовала себя не очень уютно. Не привыкла к подобному всеобщему радушию.
Лишь один Илья Андреевич был хмур и задумчив. Временно отослав деятельного Ганса Краузе на отдых в Москву, он забросил все свои опыты и каждую свободную минуту старался проводить рядом со мной.
– Перестаньте переживать, Илья Андреевич, – во время очередной конной прогулки сказала я. – Всё будет хорошо.
– Для вас. Не для меня, – признался он. – Нет, я, естественно, ни на секунду не сомневаюсь, что вас признают абсолютно вменяемой. А что дальше? Вы получите огромное состояние и покинете наш приют. Новая свободная жизнь, новые люди… Вскоре обо мне и вспоминать перестанете. Считайте законченным эгоистом, но меня так и подмывает связать вас и никуда не отпускать.
– Не переживайте. Я обязательно вернусь.
– Это сейчас так говорите.
– Помните, как вы настойчиво спрашивали о моих чувствах к вам?
– Я помню ваш ответ. К сожалению, ни дракона, ни чуда не случилось, а это…
– Я люблю вас и хочу стать вашей женой.
– … “посмотрим” звучит вообще как издевательство. Даёте надежду, а потом… – погрузившись в себя, по инерции продолжал он свой монолог, не сразу поняв смысл моей фразы.
Кажется, дошло. Замолчал, потряс головой. Недоумённо посмотрел на меня, потом на Принцессу, словно пытался понять, кто из нас только что говорил. Наконец пришёл к выводу, что лошади разговаривать не могут, и застыл истуканом.
– Что с вами? – откровенно веселясь от этой картины, поинтересовалась я. – Паралич?
– Галлюцинации. Слуховые. Послышалось, что вы…
– Призналась вам в любви? Так и есть. Илья, я не хочу связывать свою судьбу ни с каким другим мужчиной, кроме вас. И детей от вас хочу. Но учтите, что они могут быть рыжими.
– Я поражён! Лиза! И вы это вот так просто говорите?! Походя?! На конной прогулке?!
– Извините, князь. Заказала оркестр, но он где-то в лесу заблудился. Но если вам недостаточно моих слов, а нужен целый спектакль…
Договорить не успела. Илья рывком выдернул меня из седла. Так быстро, что я даже пикнуть не успела, ощутив лишь, что уже сижу на Тумане в крепких объятиях Елецкого. Не просто сижу, а целуюсь, отдаваясь этому действу с огромным удовольствием.
– Лиза, – оторвавшись от моих губ, проговорил он. – Сегодняшний день я запомню как самый счастливый в своей жизни. Господи! Свершилось! Я до сих пор не могу поверить, что вы это сказали!
– Повторить?
– Конечно!
– Я люблю вас. Вы когда-то признались, что начали испытывать ко мне чувства чуть ли не с первой встречи. Со мною тоже было нечто похожее, и день ото дня они лишь усиливались. Но между князем и мелкой помещицей слишком большая пропасть. Последние сомнения ушли, и вам от меня теперь не отвертеться.
– Не отверчусь! – твёрдо произнёс Елецкий. – Если нужно отказаться от титула, чтобы быть рядом с вами, то сделаю это. Если не получу разрешения императора, то свергну его и сам стану им ради ваших прекрасных глаз. И запомните! Не дай бог, церковники вас заточат в монастырь, то выкраду оттуда! Если вы готовы быть рядом, то я не остановлюсь ни перед чем!
– Ого, какой вы боевой! Да ещё и романтик, оказывается! – рассмеялась я, внутренне млея от этих слов.
– Ошибаетесь. Я прагматик, поэтому составлю подробный план преодоления любого препятствия, возникающего на пути к вам, Лизонька. Ну и романтик немного тоже присутствует… Но только когда с вами. Никому не открывайте эту страшную тайну. Теперь необходимо уведомить бабушку, что мы практически помолвлены. Что-то мне подсказывает, что Екатерина Михайловна хоть и поворчит для приличия, но долго выказывать своё недовольство не будет.
– Давайте пока не афишировать, – попросила я. – Ещё предстоит много важных дел, и не стоит усугублять непростую ситуацию. Оставим всё как есть.
– Уговорили. Но чертовски жаль, что не могу заявить во всеуслышание, насколько я счастлив.
– Небольшой поцелуй вас утешит?
– Минимум три.
– Два, но не совсем коротенькие?
– А вы умеете вести деловые переговоры! – рассмеялся князь. – Согласен и повинуюсь, моя госпожа!
“Утешался” Илья в моих объятиях очень долго. Впрочем, я и сама была отнюдь не против этого. Голова кружилась от удовольствия, и душа словно покинула тело, паря в небесах от счастья. Хорошо, что всё это происходило верхом на Тумане. Бурные эмоции напрочь отключили способность здраво мыслить. На земле бы мы могли полностью потерять контроль, и наша первая “брачная ночь” случилась не в спальне после свадьбы, а этим тёплым осенним деньком под покрытыми золотом раскидистыми ветвями могучих деревьев посреди старого парка.
День отъезда из приюта, ставшего за время пребывания в нём настоящим домом, дался мне очень тяжело. Ранним утром грустная Антонина принесла мне завтрак.
– Поешьте, Елизавета Васильевна, – участливо сказала она. – Путь неблизкий. Я там пирогов вам напекла в дорогу. Не совсем сама, правда. Мне Марфушенька помогала, да и Устинья со Стешей в стороне не остались. Сёстры ещё молочка козьего надоили, гуся запекли.
– Спасибо, дорогие! – искренне поблагодарила я. – И Антонина, хочу тебя отдельно поблагодарить. Без твоей заботы, участия мне было бы намного сложнее привыкнуть к приюту.
– То служба моя. Но всё равно спасибо, что так оценили. Признаться, буду скучать по вам и обязательно свечку поставлю, чтобы всё сладилось. Если Бог даст возможность, то приезжайте к нам хотя бы в гости. Никому не говорите, но Екатерина Михайловна тоже будет очень рада вас видеть вновь. Она себе места со вчерашнего дня не находит. Раздражена сильно, всё ей не так. Только не со зла это, а за вас переживает. Внуку Илье Андреевичу выволочку устроила. Мол, растяпа и тому подобное, раз ничего в своих руках удержать не может. Он всего лишь вилку на ужине уронил, но все догадались, что не про вилочку разговор получился.
– Да нужна я ей!
– Не скажите. Сёстры знают намного больше, чем вы думаете. К нам привыкли и почти не замечают, а мы примечаем всё. И про вас с Ильёй Андреевичем догадываемся. Не моё это дело – в мирское лезть. Но помню, как сама любила. Хотите моего мнения? Говорю не как монахиня, а как, смею надеяться, подруга ваша. Обязательно возвращайтесь! Вы и князь просто созданы друг для друга! Ну а то, что положение в обществе разделяет вас с ним, так не обращайте внимания. Для Бога все люди равны.
– Спасибо, Тонечка! – тепло обняла я девушку. – Обязательно ещё встретимся!
Выйдя на крыльцо, увидела, что проводить меня вышли все: от пациенток до прислуги. Кто-то крестит, кто-то грустно машет рукой. Некоторые слёзы украдкой смахивают. Очень неожиданно и безумно приятно! Мне и самой хочется плакать, покидая этих, ставших очень близкими людей.
– Ну, скатертью дорожка, – сварливо произнесла Екатерина Михайловна. – Хоть ненадолго отдохну от вас, Елизавета Васильевна. Но именно что ненадолго! Дел в Доме Призрения ещё много, так что сильно там не расслабляйтесь. Жду!
– Спасибо, – присела в реверансе я. – Но вы тоже не расслабляйтесь. Знаю, что уже думаете, как пропустить утреннюю гимнастику.
– Ох, и достанется же вредная жена кому-то! – в очередной раз повторила княгиня свою любимую присказку. – Не смею больше задерживать.
Когда наша карета выехала под охраной четырёх солдат церковного полка за ворота усадьбы, не удержалась. Слёзы полились ручьём. Я так боялась когда-то этого места, а теперь словно от сердца отрываю его. Впереди снова неизвестность…
