Текст книги "Странная барышня (СИ)"

Автор книги: Алла Эрра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 32 страниц)

35

После службы вместе со всеми пациентками я пошла назад в особняк. Ко мне никто из них пока не осмеливается приблизиться, несмотря на то, что Клавдия так и не соизволила лично проводить меня. Всё та же молоденькая улыбчивая монахиня со мной. Щебечет что-то про проповедь, рассказывает о самом особняке. Но так всё сбивчиво, постоянно перескакивая с одного на другое, что я вскоре потеряла нить её рассказа.

Впервые за время своего заточения поднялась на второй этаж по мраморной лестнице. Обстановка здесь сильно отличается. Первое, что бросилось в глаза, это широкие коридоры. Двери есть, но все без замков, и выглядят они не как тюремные, а нормальные, что должны быть в любом доме. Единственное, что также угнетает, это серый неприветливый цвет стен. Интересно, у них краски во время ремонта другой не было или специально так задумано?

– Вот ваши апартаменты, Елизавета Васильевна, – показала мне монашка на одну из дверей.

«А неплохо тут», – поняла я сразу, как только переступила порог. Круглый стол, на котором стоит ваза с фруктами. Окна, пусть и с решётками, но с приличными занавесками любимого Мэри красного цвета. Несколько кресел, диванчик. Не знаю, персидские ли, но шикарные ковры ручной работы устилают пол. Кругом расставлены канделябры со вставленными свечами. Но и это ещё не всё! Есть вторая комната, которая является спальней. Ого! Такого богатства я не видела даже у мачехи, живя в Озерском.

Деревянная кровать не впечатляет шириной. Только бросаются в глаза высокая перина и горка различных подушек и подушечек. Обязательный для приличной женщины дамский столик с огромным зеркалом. Дубовый шкаф таких размеров, что в него можно повесить с десяток платьев. Кажется, я попала в царские хоромы или в нормальную “двушку” с претензией на роскошь.

Жаль, нет душа для полного счастья. Но думаю, что с горячей водой тут тоже не должно быть проблем.

– Располагайтесь, Елизавета Васильевна, – продолжила щебетать монашка. – В конце коридора есть общая гостиная. Там в свободное время собираются наши постоялицы для общения.

– И часто там собираются?

– Постоянно, Елизавета Васильевна. Правда, не все ходят. Кто-то предпочитает тишину и уединение. К тому же здесь всё, как и в любом приличном обществе: не всех принимают.

– И что происходит с теми, кто оказался чужд? – напряглась я.

– Скучают, злятся, но ничего поделать с этим не могут. А некоторые и сами предпочитают одиночество. Доктор строго-настрого запретил всему персоналу насильно заставлять дружить. Лишь волеизъявление наших постоялиц является мерилом.

– Почти свобода, получается?

– Относительная. Комнаты на ночь не запираем, но весь этаж приходится. Ложатся все по расписанию, встают тоже. Опять-таки, нарушать дневной режим нельзя. Кто против этих правил, та оказывается на первом этаже. А там, как вы успели убедиться, условия значительно хуже.

– Извините, – спросила я у монахини, – я до сих пор не поинтересовалась, как вас зовут. Вижу, что вы совсем не из простолюдинок. Очень правильная речь и манеры чувствуются.

– Мирское имя осталось в прошлом. Матушка Антонина… Но многие просто зовут Антониной.

– Очень приятно. Смотрю, большинство из служащих здесь монахинь имеют благородную кровь.

– Кровь для Бога у всех одинакова. Но вы правы. По простому хозяйству работают бывшие простолюдинки, а с больными постоялицами исключительно те, кто имеет определённые манеры и знания этикета. Естественно, такими могут быть лишь бывшие дворянки. Это и нам покаяние за грехи наши. Прислуживаем равным себе, гордыню усмиряя.

– И какой же у вас грех? – не удержалась и спросила я.

– Он только мой, – посуровела девушка. – Прошу о подобном больше не спрашивать.

– Извините. Это всё женское любопытство. Кажется, Бог вначале создал его, а потом уже из него женщину.

Зря я так пошутила. Антонина сразу замкнулась в себе и быстро удалилась, оставив меня в одиночестве. А ведь Илья Андреевич предупреждал, чтобы была осторожнее со своим юморком. Видимо, он сразу раскусил мою натуру и предполагал подобное развитие событий. Ещё один маленький плюсик в его характеристику. И огромный минус мне: не слежу за языком.

Оставшись одна, немного освоилась в новом месте. Решила перекусить свежайшим яблоком из вазы. Красное, наливное! Видимо, только-только сорванное с ветки. С каким упоением я впилась зубами в его сочный бок! Привыкнув у себя в Озерском поглощать их в любое время дня и ночи, жутко страдала в узилище от нехватки подобных природных витаминчиков. А тут, развалясь в кресле и вытянув уставшие ноги, прямо кайфовала, ощущая сладкий сок на губах.

Когда яблоко закончилось, пришло время розеточки с малиной. И опять чуть ли не пищу от удовольствия. Потом снова яблоко. Так почти весь фруктовый набор закончился. Вместе с этим пришла скука. Мне больше нечем заняться. Некоторое разнообразие внесла лишь примерка моего нового платья. Быстро справились! И сидит хорошо.

Кажется, по местному распорядку сейчас свободное время. Наверное, все пациентки собираются в общей гостиной и перемывают друг другу косточки. А чем ещё заняться, находясь в изоляции? Стоит и мне туда сходить.

Решение принято, но ноги идти отказываются. Мне почему-то до чёртиков страшно предстать перед местной публикой. Уверена, что там полно особ с нарушенной психикой. Как они встретят меня? Чувствую, что вливание в местное общество будет не из лёгких.

Уговаривала себя недолго. В конце концов, рано или поздно всё равно я выйду за дверь. Пусть лучше это случится рано, чем сидеть тут, придумывать себе различные страхи и мучиться от неизвестности.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, выдохнула и смело шагнула в коридор. Гостиную легко было найти по доносившимся звукам музыки. Кто-то очень талантливо играл на рояле.

Общий зал оказался огромен. По мне он больше напоминал бальный, чем гостиную. Рояль в нём действительно имелся. Худая женщина средних лет играла на нём какую-то печальную мелодию, до этого никогда не слышанную мною. Но она была прекрасна и одновременно вводила в лёгкий сплин. Хотелось плакать и слушать.

Всё пространство заставлено диванчиками и фруктовыми столами. Наподобие того, что я недавно ополовинила.

Но особенно бросились в глаза наряды женщин. Большая часть была разодета, как на приём к самому императору, сверкая драгоценностями и обмахиваясь дорогущими веерами. А вот вторая часть посетительниц гостиной были в таких же форменных платьях, как и я. Причём обе группы не перемешивались между собой и старались кучковаться в разных концах зала. Вернее, “форменные” кучкуются в дальнем уголке, а “бриллиантовые” оккупировали всё остальное пространство.

Тут даже гадать на кофейной гуще не надо, чтобы понять: никакой общности и равенства в лечебнице нет. Всё как в жизни… И я в данном случае отношусь к низшему сословию.

Волнует ли это меня? Нет. Но будет волновать тех, кто попытается взять надо мной верх. Обязательно кто-то из “бриллиантовых” постарается ткнуть новенькую лицом в грязь. А если учесть, что психика у многих нестабильна, то и чего похуже может случиться. Не удивлюсь, если те, кто в форменных платьях, находятся в роли неофициальных прислужниц.

Я же на такое не подпишусь, поэтому обязательно возникнут конфликты. Вместе с ними о пациентке Озерской сложится превратное мнение у администрации, и проторчу здесь очень долго. Блин! “Поправила” душевное здоровье!

Женщины в гостиной на пару секунд замерли при моём появлении. Потом одна расфуфыренная особа важно подошла ко мне, обмахиваясь веером, и пренебрежительно произнесла.

– Понятно. Ещё одну “прачку” нам подсунули. Кажется, здесь скоро нужно будет строить коровник для таких, как она.

Среди “бриллиантовых” раздался смех.

– Вот вы этим и займётесь. Так уж и быть, разрешаю, – благосклонно кивнула я. – Да! Ешьте поменьше сладкого. У вас от него кожа слишком дряблой стала.

Хотела обойти застывшую в недоумении мадам, но была больно схвачена ею за локоть.

– Ты как, девка, ко мне обращаешься?! – гневно воскликнула она. – Перед тобой графиня…

– Забыли перед графиней добавить “сумасшедшая”. Нормальные-то за пределами этого особняка живут, – не дав до конца представиться, перебила её я и, резко приблизившись, страшным голосом прошептала на ухо, чтобы никто не услышал. – Ещё раз дотронешься – вилку в глаз воткну. Я ведь тоже сумасшедшая. Не забывай об этом ни на минуту. Придёт время – начну с тебя, сладенькая. Оно скоро наступит… Молись…

Кажется, шалость удалась. Графиня, побледнев, резво отскочила от меня с воплем.

– Ненормальная!

– Это понятно, но я так и не услышала вашего имени.

В ответ тишина.

– Не хотите говорить? Жаль. Оно теперь очень важно для меня, – с вежливой улыбкой закончила я разговор и пошла к группе в форменной одежде.

Подойдя к настороженным женщинам, представилась.

– Озерская Елизавета Васильевна. Надеюсь, не помешаю?

Отвечать никто не торопится. Внимательно разглядывают меня, явно выискивая признаки сумасшествия. Впрочем, как и я у них. Почти все молодые, примерно моего возраста. Из десяти “форменных” только две женщины отличаются преклонным возрастом.

– А мы завтракать сегодня будем? – спросила одна из пожилых.

– Завтракать? – не поняла я. – Кажется, скоро ужин намечается.

– У Лидии Петровны память плохая, – пояснила курносая девушка. – То всё помнит, то ничего. Даже как её зовут иногда забывает и где находится. Вот опять: ничего… Но потом вспомнит и плакать начнёт.

Понятно. Болезнь Альцгеймера с прогрессирующей деменцией налицо. Видимо, намучились со старушкой родственники, прежде чем сюда определили.

– Не приведи господь! – произнесла я вслух, покачав головой. – Хотя я бы тоже хотела многое забыть. Чуть в монастырь мачеха не упекла, желая избавиться от нелюбимой падчерицы.

– Да у нас тут почти все такие! – расслабившись от того, что я не сумасшедшая, махнув рукой, сказала девушка. – Не ко двору пришлись в родном доме, вот и спровадили с глаз долой. Я – Ира Деньгина… Ирина Николаевна, купеческая дочь. Но мы тут все друг друга по именам зовём.

– Очень приятно, Ирочка. И этих “бриллиантовых” тоже по именам?

– Кого?

– Ну, этих… – показала я на женщин в нарядных платьях.

– Нет… Не доросли… И зря вы, Лиза, в спор с графиней Зинаидой Борисовной Зобниной вступили. Поверьте, что к добру подобное не приведёт.

– Посмотрим. Я дома с мачехой и её сынком справлялась. А они, поверь, змеи ещё те.

– Верю, – вздохнула она. – У меня дядя и двоюродный братец из той же породы. Благодаря им тут и очутилась, как батюшка преставился. Но графиня Зобнина – змея очень знатная. У неё яд поопаснее будет. Она как бы главная над всеми дамами. Перечить ей никто не смеет.

36

Постепенно в разговор вступили и остальные женщины. Мы перезнакомились с ним, и уже через час были если не в дружеских, то в приятельских отношениях точно. Ненормальных среди них практически не было, если не считать пожилую Лидию Петровну с деменцией и дочь помещика Краснова с нервным тиком. Но упекли её сюда не из-за него. Всему виной лунатизм: не единожды она просыпалась в одной сорочке далеко от своей усадьбы и не помнила, как там оказалась. Причём происходило это не регулярно, а время от времени. Однажды, когда Ангелина, так её звали, чуть не замёрзла в зимнем лесу, очень небедное семейство посовещалось и оплатило лечение здесь.

Но даже Лидия Петровна и Ангелина не тянули на сумасшедших, несмотря на свои отклонения. Остальные же женщины – подавно. Так что мы очень хорошо провели время за интересным разговором. Единственное, что портило атмосферу, это напряжённое внимание со стороны знатных дам. Они не приближались к нам, но пристально наблюдали за тем, как остальные “простушки” принимают меня. Кажется, наше дружеское общение не всем пришлось по вкусу.

Когда последний ледок в отношениях растаял, я спросила про матушку Клавдию.

– А Ворона сильно злобствует?

– Кто? – опять не поняли меня.

– Клавдия. Почему-то у меня ассоциации именно с вороной, когда её вижу.

– А ведь и верно! – рассмеялась хохотушка и самая говорливая из всех Ира Деньгина. – Очень похоже. Но только при ней так не скажи. Матушка Клавдия на самом деле хорошая, но строгая до такой степени, что аж слова не вымолвить от волнения, когда она гневается.

– Пакостит?

– Нет. Заступается. Но коль провинилась, то молиться заставляет по несколько раз в день и в меню с неделю одну постную пищу включает.

– Какое меню?

– Обыкновенное. Ах да! Ты же у нас новенькая и ничего толком не знаешь! Каждый вечер перед ужином одна из молодых монахинь вместе с едой приносит меню… Это список такой из блюд. Мы его рассматриваем и выбираем, что завтра есть будем.

– Хорошо живёте! – приятно удивилась я.

– Не жалуемся. Так вот, Ворона… Ой! Вот теперь и я так её назвала! Лиза… – с укором посмотрела на меня Ирина. – Зачем ты это сказала? А вдруг вырвется, где не надо? Так вот, матушка Клавдия в обычные дни, если сердится, то может принести постное меню. Обязательно проверяет, чтобы провинившаяся до и после еды прочитала длиннющую молитву, а потом сама долго читает нотации. На завтрак, обед и ужин.

Так устаёшь от этого, что и еда не в радость. А уж если кто буйствовать начинает, то переводит на первый этаж. Но это надо совсем прогневить смотрительницу: руки там попытаться на себя наложить, на людей кидаться, другие тяжкие непотребства творить. Потом Илья Андреевич решение принимает, как дальше быть.

– Учту. Мне показалось, что на дневной службе в церкви народу больше было.

– Верно, Лиза, – вступила в разговор ещё одна девушка… Елена, кажется. – Не всем по вкусу людское общество. Некоторые предпочитают одиночество или общение тет-а-тет. Вот баронесса Харитонова, например…

Что было с этой баронессой, я так и не узнала, так как всех нас пригласили на ужин.

Оказавшись в своей комнате, я застала там монашку Антонину, стоящую рядом с накрытым столом.

– Извините, – с порога заявила я, пытаясь наладить испорченные днём отношения. – Была неправа. Поймите меня правильно: столько страшных событий в жизни за короткий срок. Вся на нервах и в жуткой растерянности. Вот и полезла туда, куда не следовало. Чувства ваши оскорбила длинным языком.

– Бог простит, – явно оттаяв, произнесла она. – Я же зла не держу – грех это.

– Тогда… А давайте вместе помолимся перед едой в знак примирения? И если вам подобное не запрещено, то и поужинаем?

– Спасибо, но у нас своя еда, – улыбнулась Антонина. – А вот от молитвы никогда не отказывалась. Благое дело, душу исцеляющее!

– Ну хоть чайку? А?

– Только если без сахара.

– Но с заваркой?

– Бывает без? – удивилась она, не поняв шутки.

– Конечно. Деликатес утончённый. Кипяток называется. Есть ещё и холодная его разновидность – её прямо из колодца в ведре достают.

Антонина неожиданно рассмеялась звонким заливистым смехом.

– Ой, умора! Деликатесный чай из колодца! А вы шутница, Елизавета Васильевна! Сёстрам обязательно шутку расскажу.

– Лиза. Зови меня просто по имени. Мы же с тобой почти ровесницы.

– Не положено.

– Но ведь матушка Клавдия так поступает?

– Так то она… И вы, Елизавета Васильевна, зря её обидели словами скверными. Сёстры рассказали про вашу размолвку.

– Подожди, Антонина. – прервала её я. – Давай об этом поговорим после молитвы, за чайком… С заваркой, естественно.

Во время ужина я узнала много интересных вещей от расслабившейся молодой монахини, которая, несмотря на покорный вид, сама не прочь поболтать в доверительной обстановке. Особенно про личность Клавдии.

Ворона, оказывается, пользуется уважением среди всего персонала. Да, сурова часто и категорична, но управляется со всем на очень высоком уровне, не давая никому спуску. Даже “бриллиантовым” дамам. До неё была другая смотрительница, но не продержалась и полгода на своём месте. Чуть ли не сбежала обратно в монастырь, не справившись с местным контингентом.

Клавдия же по прибытии быстро поставила всех на место. Причём сделала это так жёстко, что строптивые и часто неадекватные графини с баронессами даже пискнуть не посмели, запихнув свои титулы очень глубоко в одно место под юбкой. Воли и стальной хватки Вороне у других не занимать. Это я уже поняла и по нашим стычкам.

Ещё и хозяйственница, каких поискать стоит… Прямо из сплошных благодетелей состоит, если бы не скверный, неуживчивый характер, благодаря которому её сюда из монастыря и сбагрили.

Неожиданные сведения. Нужно потом будет повнимательнее присмотреться к смотрительнице. Быть может, зря я с ней в контрах. Вернее, совсем не зря: некоторых нужно сразу ставить на место, чтобы на шею не сели. Но, кажется, мы можем с ней найти некоторые точки соприкосновения… Как две заведующие отделением. Лучше сотрудничать, чем враждовать. Думаю, что ей может пригодиться мой прошлый опыт, да и я немного подучусь жить в этом мире.

Уже перед уходом Антонина протянула мне долгожданное меню.

– Мне почему-то кажется, что оно постное, – не открывая его, сказала я.

– Постное, – согласилась она. – Матушка Клавдия завтра сама вам стол сервировать будет. Но не волнуйтесь: у нас поварихи хорошие.

– Тогда, – отложила я в сторону меню. – Записывай, Антонина. На завтрак стакан воды. На обед… Тоже вода, кусок ржаного хлеба и… Фрукты всегда здесь стоят?

– Каждый день обновляем.

– Отлично, значит, больше ничего не надо. Ну а на ужин… Тоже простой водой обойдусь.

– Елизавета Васильевна, вы бы блюда посмотрели.

– Успеется. Когда решу, что пришла к нужному внутреннему состоянию, тогда и открою меню. А пока не искушай.

Перекрестив меня, девушка ушла, а я приготовилась ко сну, задув все свечи и юркнув под пушистое пуховое одеяло, пахнущее свежестью. Эх! Мне бы такое роскошество в Озерском – была бы самой счастливой на свете!

Утро началось с вошедшей в комнату Вороны. Я уже успела встать и сделала зарядку, которую стараюсь не пропускать без веских причин.

– Доброе утро, матушка Клавдия, – как ни в чём не бывало, поздоровалась с подозрительно глядящей на меня смотрительницей, ожидающей очередного подвоха.

– Доброе, – буркнула она в ответ, поставив на стол стакан с водой и достав толстый молитвенник. – Вот. Страница десятая. Открывай и читай. Не просто читай, а с выражением! На коленях и перед иконой! Ты не мне слова говорить будешь, а Богу. Он фальшь твою сразу раскусит!

– Поверь, я знаю, как нужно молиться.

– Вот и приступай.

Открыв молитвенник, увидела не что-то длинное, а короткую молитву Пресвятой Богородице. Встав на колени перед иконой, проговорила её по памяти. Это была одна из любимых молитв прошлой Лизы, которой она часто поддерживала себя в минуты полного отчаяния. С первых же слов что-то всколыхнулось в душе, и я действительно начала молиться, а не отбывать повинность перед Вороной.

– Истово. Чувствую, что не совсем в грехе погрязла, – после того, как я замолчала, похвалила монахиня и показала на стакан с водой. – Хотела такой завтрак? Ешь! А потом читай молитву…

– Спасибо, было вкусно, – выпив воду, не дала ей договорить я. – Но ещё одну молитву читать не буду – ещё эта внутри меня бродит.

– А я говорю: читай!

– Нет. Впустую словами божьими разбрасываться не хочу. Всё должно в них от сердца идти, а не по приказу. Сто раз слово “халва” произнеси – слаще не станет. И с молитвами также: хоть не разгибайся перед иконами, а святее не станешь, если думаешь о постороннем. Не проси, Клавдия. Не надо. В нужный час я без понуканий всё сама сделаю.

– Гордыня это в тебе! Тьма, Елизавета, душе твоей раскрыться не даёт от первых же слов Божиих, в каком бы месте и состоянии ни была.

– И это тоже верно. Но ты можешь про себя искренне признаться, что сама такой не была? По щелчку чужого кнута пришла к Нему или дорожка долгой, тенистой оказалась?

– Не обо мне речь, – нахмурилась Клавдия и взяла поднос со стаканом. – Раз “поела”, то жди лекаря.

С этими словами она вышла. Непонятно только, зачем воду приносила: у меня в комнате своей хватает. Видимо, это какой-то ритуал. Даже если бы ничего не заказала, то пустой поднос всё равно под нос поставили.

К моему великому разочарованию, обход сегодня совершал не Елецкий, а один из его помощников, представившийся как лекарь Степан Митрофанович.

– А где князь? – поинтересовалась я у него.

– Илья Андреевич настаивает, чтобы в этих стенах его называли доктор. Он отбыл в Москву на несколько дней. Итак, Елизавета Васильевна, давайте начнём осмотр.

После этого лекарь попросил меня показать язык, потом посмотрел зрачки. Последовали вопросы о том, как спалось, нет ли видений и какое настроение. Закончив, он уселся за стол, достал чернильницу и стал что-то записывать в своей тетради.

Посмотрев через плечо на его муки творчества, я усмехнулась. Да уж! Такой “анамнез” в моём прошлом мире даже санитарка в больнице легко переплюнет.

“Барышня Озерская Елизавета Васильевна. Ткани языка обыкновенные. Глаза бодрые, не красные. Лицо румяное, выспавшееся. Состояние духа бодрое. Общительна.”.

Вот и всё, что нарыл этот эскулап за пятнадцатиминутный осмотр. Надо будет потом с Елецким обсудить подобные опусы. Хотя… Нет. Не стоит пока. Я уже от своих знаний, выставленных напоказ, натерпелась.

В обед повторилось примерно то же самое, что и на завтраке. Мы продолжили с матушкой Клавдией наш спор, осторожно прощупывая друг друга. Не было ни длинных чтений глав Писания, ни нравоучительных наставлений. Лишь короткая молитва и местами интересный, хоть и напряжённый диалог. Единственный минус – кушать очень хочется.