Текст книги "Странная барышня (СИ)"

Автор книги: Алла Эрра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

20

Как в воду глядела, что все деньги показывать Мэри нельзя! Приложившись к винишку, она в тот же день явилась ко мне с требованием.

– Елизавета! Отдай то, что украла у меня эта паскудница Глашка!

– Извините, но у меня целее будет.

– Они мне нужны! Это мои деньги!

– Кажется, мы договаривались, что сокращаем расходы. Свои пятьдесят рублей вы получите в конце месяца.

– Этого слишком мало!

– Совсем недавно говорили, что много.

– Чушь! Не было такого!

– Было. Когда узнали, что я Глафире на побег столько дала.

– Не сравнивай её и меня! Повторю ещё раз! – всё больше и больше распалялась мачеха. – Верни моё! Мы с тобой договаривались о тех деньгах, что ты заработаешь, а это старые доходы!

– Именно что я их заработала, изобличив воровку и вынудив отдать свои неправедные сбережения. Вы тут ни с какого боку. Пятьдесят рублей в конце месяца и ни копейки сверху. Хватит уже кутить. Разговор окончен.

– Ещё посмотрим! – фыркнула она и, уходя, так хлопнула дверью, что аж оконные стёкла задрожали.

Кажется, я совершила ошибку, что столько денег оставила. Нужно было намного меньше сумму заявить. Теперь Мэри, обуреваемая жадностью, не отстанет, пока я хотя бы часть ей не отдам. Но делать этого не собираюсь: нечего приучать к тому, что хоть что-то можно с меня вытребовать.

На следующий день за мной приехал Прохор, и мы с ним направились к бабке Кривуше проведать нашу больную. Девочка была на удивление в хорошей форме. Уже сама ходит и даже умудряется помогать ведунье, которая сильно сдала за последние дни.

Осмотрела шов. Вроде всё нормально. Выглядит, конечно, не очень привлекательно, но если вспомнить, какими инструментами я пользовалась, то можно на это закрыть глаза. Главное, что жизнь спасли!

– Баб Света, – повернулась я к старухе. – Забираю Марфу, если ты не против.

– Забирай, – махнула рукой она. – Ужо ента егоза совсем замучила. Токмо и оттаскиваю её от снадобий своих, в которые свой любопытный нос суёт. Хоть отдохну по-людски в тишине.

Услышав о скором отъезде, Марфуша завизжала и захлопала в ладоши.

Сборы были недолги. Укутанную в доху Прохора девочку посадили в сани. Кривуша подошла к ней и тепло обняла.

– Ты, девка, слухай сестру, а ещё пуще Лизавету, – сварливо, но с какой-то едва уловимой теплотой в голосе стала она наставлять Марфу. – Жить теперича будешь долго, да и на жениха хорошего я тебе заговоры начитала. Так что не обессудь, ежели где-то на тебя лишний раз прикрикнула. Не со зла то.

– Я знаю, бабушка! И никакая ты не страшная, как о тебе люди говорят. Ты очень добрая! Я, можно, тебя навещать буду? Тут всё такое интересное!

– Приходи. Чайком напою с пирогами.

– У тебя они самые вкусные!

– Вот и ладно, – совсем растаяла старуха, а потом обратилась ко мне. – Подь в избу, барышня. Говорить хочу.

Оказавшись внутри, старуха вытерла влажные от слёз глаза и пожаловалась.

– Вот заноза мелкая! Прямо в сердце впилась, всю душу растревожила. Мне ж бог детишек не дал. Крепилася, крепилася, мысли о них гоня, а потом и привыкла. Тута эта Марфа как объявилась, так опять всё всколыхнулося. Всё б отдала, чтобы доченьку али внученьку на руках понянчить. Помни, Лизавета, что люди людями, но без счастья бабьего тяжко жить на земле. А оно в детках.

– Понимаю, баб Свет.

– Не… Не понимашь ещё. Не пришло то время. И про договор наш помнишь? Плата с тебя за труды мои.

– Конечно! Сколько надо?

– А я деньгами с тебя не возьму. Как новая луна наступит, так приходь ко мне с вечору. А чтоб ты не запамятовала, я Прохору скажу. Он хоть и пень старый, но голова ещё крепкая.

– Хорошо.

– Смотри, не обмани. Всё! Ехайте отсендова! Провожать не буду, а то боюсь с собой не совладать, и девку отыму. Охохонюшки… Пусто сразу в доме стало. Опять одна…

Я крепко обняла Кривушу и расцеловала её некрасивое заплаканное лицо.

– Хватит ужо! Ишь, раслюнявились! – в какой-то момент резко оттолкнула она меня. – Ехайте! И чтобы до той поры ко мне носа не казывала!

По приезде домой я передала счастливой Стеше её сестру и прошла в кабинет отца. Нужно изучать книги и бумаги. Особенно меня интересовали чертежи паровой пилы. Но до них так и не добралась, обнаружив, что деньги, которые я положила в секретер, пропали. Все полторы тысячи рублей.

Кипя от гнева, кинулась в покои Мэри, понимая, что она их стащила. Той у себя не оказалось.

– Стешка! – громко позвала служанку.

Та быстро прибежала и вопросительно уставилась на меня.

– Где Мария Артамоновна?

– В город уехала. Сказала, чтобы сегодня ужин не готовила.

– Понятно… Можешь идти. А ужин приготовь. Праздничный! Не только на меня, но и на всех дворовых. Чай не каждый день твоя сестра с того света возвращается.

– Спасибо, барыня! Ужо я расстараюсь!

Сижу одна и грустно улыбаюсь своему отражению в мутном зеркале. Что-то я в последнее время стала очень часто мысленно ругаться матом. Плохой признак. Да и как тут не ругаться, когда под боком такая идиотка Мэри живёт? Про деньги, которые намеревалась потратить на закрытие части долга, уже можно забыть. Мачеха ушла в очередной загул и пока все не потратит, не вернётся. Интересно, сколько ей на это времени надо? Судя по накопившимся счетам, немного.

Самое неприятное, что ничего поделать с этим не могу. Только вынести очередной урок: ни рубля перед мачехой не светить. Прятать нужно заработанное и накопленное, как это делала Глашка. И необходимо наказать Кабылину, чтобы боялась наплевательски относиться к моим словам.

С чего начну месть? Нужно подумать. Зашла в спальню мачехи, и сразу же в глаза бросился её парадный портрет, который я когда-то грозилась сжечь. Нет! Жечь не буду! Нужно нечто такое, что не просто расстроит Мэри, а заставит беситься.

Идея пришла моментально. Её придумала не я, а нерадивые ученики, которые часто в учебниках портили портреты известных людей, разрисовывая их до неузнаваемости. Быстро подтащив тяжёлый стул, с трудом, но сняла картину. Взяла перо, чернила и первым делом подрисовала под правым глазом молодой красотки Мэри огромный синяк. Теперь зубы. Проредим через один… Фу! Как ужасно смотрится некогда белоснежная улыбка.

Но все равно чего-то не хватает. Густых волос из носа! Дальше “творческий азарт” сам направлял мою руку с пером. Огромные уши, рога, шрам во всю щёку. И последний мазок! Изменяю розу в руке на фаллос. Большой мерзкий член вызывает отвращение, но, судя по замашкам, мачеха такое чаще держит, чем цветы.

Удовлетворившись, повесила картину обратно на стену и окинула критическим взором “творца”. Похабень ужасная! Изнутри гложет стыд, что, как последняя вандалка испортила работу явно талантливого художника, но у нас с мачехой настоящая война. К сожалению, она не обходится без жертв.

Уже хотела было покинуть спальню, как резко вспомнилась информация, за которую я отвалила Глафире аж сто рублей. У Мэри есть тайник с драгоценностями! Надо проверить, что у неё в закромах.

Подошла к дамскому столику, опустила до упора две защёлки, выглядящих простыми декоративными завитушками, и приподняла столешницу. Увидев, что под ней, чуть не ахнула. Сокровища Али-Бабы! Серьги, кольца, броши и кулоны! Из золота с драгоценными камнями! Продать всё, и вырученные за побрякушки деньги, если не полностью, то наполовину точно перекрою наш долг. Учтём. Запомним и оставим подобный вариант на крайний случай.

Закрыла тайник и вышла из комнаты. Настроение резко подпрыгнуло вверх. Теперь всё не так безнадёжно, как казалось ещё час назад.

Мэри не было два дня. На третий она явилась к обеду. С победным видом подошла к столу и, дыхнув застарелым перегаром, с вызовом произнесла.

– Что пялишься? Узнать хочешь, где МОИ деньги? Легко пришли, легко ушли! И не надо так кривить своё глупое лицо! Я хозяйка! Поэтому всем распоряжаюсь по своему усмотрению, не спрашивая разрешения у всяких приживалок!

– Нет, – спокойно ответила я, отложив ложку в сторону. – С деньгами мне всё ясно. Смотрю я исключительно на ваш яркий засос на шее. И почём стоят молодые мальчики, которые скрасили ночи старушки?

– Да что б ты понимала! Я ещё очень молода! Мужчины у моих ног ползают на коленях, умоляя о… Обо всём! Тебе, замухрышке, подобного никогда не испытать!

– Да и слава богу. Достаточно одного позора на уезд.

– Хамка!

Развернувшись, мачеха пофланировала к себе. Я же с ехидной улыбочкой стала считать про себя, ожидая второго акта этой пошлой пьесы. Шестьдесят две секунды и раздался дикий истерический вой, плавно переходящий в рычание. Однозначно, Мэри портрет увидела. Да и как тут пропустить такую “красоту”?

Она не спустилась, а практически скатилась с воплями по лестнице и сразу кинулась ко мне, растопырив пальцы. Дожидаться предстоящей расправы я не стала и выплеснула едва тёплый суп из тарелки в лицо мачехи.

– Стоять! – командным тоном рявкнула и встала, зажав в руке вилку. – Ещё одно движение и выколю тебе глаз!

– Сука! Шваль! Отрепье! – продолжала разоряться Кабылина, облизывая суп с похмельной морды.

Правда, приближаться ко мне побоялась. Видимо, остатки инстинкта самосохранения ещё не растеряла.

– Ты хоть знаешь, сколько этот портрет стоит?! Его писал сам Иван Лебсов! Известнейший на всю столицу живописец!

– И что? Легко пришло, легко ушло… Так, кажется? Ты же не сама за портретик платила. Теперь это совместное творчество. Считай, что я приобщилась к прекрасному, внеся некоторую достоверность в твой образ.

– Ненавииижуууу!

Ого! Я даже не подозревала, что люди могут так визжать! Записать бы голос Мэри на звук автомобильной сигнализации, и ни один воришка к машине не подойдёт. А какой дурак и решится, то точно с сердечным приступом на первых же секундах сляжет.

Подождав, пока она проорётся, я продолжила интереснейшую беседу.

– Слушай и молчи, пока горлышко совсем не осипло. Твоего здесь ничего не осталось. Это практически всё принадлежит кредиторам. Они скоро явятся. Строй им свои заплывшие глазки, не строй, но всё равно опишут имущество. Я же этого не хочу, поэтому приложу все усилия, чтобы остаться в родовом поместье. Ещё одна такая выходка с твоей стороны, и последствия обязательно не заставят ждать. Для начала утоплю в навозной яме все твои наряды, включая шубы и обувь. Абсолютно все!

– Ты не посмеешь!

– Да ладно? Не веришь мне, спроси у своего портрета. Можешь продолжать вопить сколь угодно долго, но на этом наш разговор считаю оконченным. И да… Приятного аппетита! У вас, “матушка”, капустка в волосах запуталась! Не выбрасывайте её, а в тарелочку себе соберите. Нам теперь экономить ещё больше надо.

Всю ночь я не могла уснуть, слушая громкие стенания Кабылиной, пытающейся духами оттереть чернила с портрета. Ну-ну! Пусть старается! Былой красоты не наведёт, зато размазанные краски на холсте вкусно пахнуть будут.

21

С этого момента горячая война снова перешла в холодную. С мачехой мы старались не пересекаться даже в столовой. Радовало ли это меня? Однозначно да. Склоки, разборки и оскорбления никогда не были мне по душе. Но с Мэри Артамоновной по-другому, к сожалению, не получается. Так что пусть лучше тихо ненавидит и стороной обходит.

Зато появилось время обратить внимание на другие дела. Первое, чем занялась – это обучение грамоте Стешки. Но, вопреки ожиданиям, получила сразу не одну, а две ученицы. Марфутка, ходящая хвостиком за сестрой, тоже потихонечку стала осваивать вначале буквы, а потом и счёт.

Детский ум намного быстрее усваивал информацию, так что скоро младшенькая сестрица переплюнула старшую. Стешке в отстающих ходить не понравилось, и она уже не спустя рукава, а всерьёз стала изучать “науку”.

Неожиданно к ним подтянулся и ещё один персонаж.

– Барышня… – подловив меня во дворе, воровато оглядываясь, проговорил конюх Макар. – Енто вы не серчайте, но просьбишка к вам имеется.

– Что случилось? – напряглась я от такого заговорщицкого вида парня.

– Что ж енто деется? Стешка много буков знает! Я ж к ней свататься хочу, благодаря доброте вашей. А теперь и боязно…

– Объясни. Пока ничего не понимаю.

– Ежели она умнее меня станет, то ей такой жених и не впору. Писаря надоть, али благородный глаз для всякого услужения положит. Ох, чую, получу от ворот поворот. Да и где енто видано, чтобы баба мужика в уме переплюнула? Можь, вы енто… Меня тоже грамоте обучите? Я старательный и от работы не отлыниваю!

– Что? Так сильно Стеша нравится?

– А то! И ладненькая, и пухленькая! А уж озорница какая бывает, хотя и сурьёзная тож! Девок вокруг много, но такой нет. А я? Орясина бестолковая теперича супротив её, да и рябой ещё… Точно засмеёт, ежели кой-чё, окромя сеновала предложу.

– А что? – сдерживая смех, спросила я. – С сеновалом всё сладилось?

– Не! И не собиралси до свадебки тудысь тянуть. Но красиво поухаживать надоть. Ещё и пряничков ей, и платочек. Она хоть от сеновала и отбрыкивается, но прянички любит.

– Уговорил, Ромео. Позанимаюсь и с тобой.

– Не! Я Макар! Вы чой-то спутали, барыня.

– Это я образно.

– Во-во! Хоть на образа крестясь, скажу, что стараться буду! Люба мне Стеша. Ох, как люба!

В результате мой кружок по ликвидации безграмотности разросся до трёх человек.

Новолуние, обещанное бабке Кривуше, я чуть не пропустила. Спасибо, что подстраховалась старушка и прислала Прохора. Ехала за реку, немного нервничая. Что там учудила ведунья, в качестве платы за свои услуги?

– Тпруууу… – остановил лошадь около ворот Прохор. – Дальше сами, Лизавета Васильевна. Утром приеду за вами, ежели живы будете.

– А почему “если”? – поинтересовалась я, всё больше и больше дёргаясь от такой таинственности. – Мне что-то грозит?

– Все под Богом ходим, – туманно ответил он и, щёлкнув кнутом, быстро укатил в сторону деревни.

Почти крадучись, зашла в избу. Кривуша лежала на лавке, вытянув руки вдоль тела.

– Здравствуй, баб Света, – осторожно произнесла я.

– Не обманула. Явилась, – тихо ответила Кривуша. – Садись рядом, дочка. Разговоры разговаривать будем, а потом как сложится.

– Вы плохо себя чувствуете?

– А когда мне хорошо было? Рассказать хочу немного о жизни своей бестолковой. Как волки подрали, я тебе поведала. А вот потом тяжко мне пришлося. В огне вся металася и к богу собиралася. Но постучалась ко мне ведьма степановская. Её Лесовичкой прозывали.

Села рядом и говорит: ”Ежели Дар мой возьмёшь, то и жизнь длинную проживёшь”. А я чё? Молодая была и помирать страшно. Согласилася. Срок пришёл и из бойкой девки Светланки превратилася в бабку Кривушу.

Грех жаловаться – всё сложилося. И Даром своим людям помогала, и жизнь длинную прожила. Но годков эдак пять назад пришло понимание, что век мой кончается. Стала достойную девку искать в наследницы. А кого? Тому меня никто не учил. Ну и нашла одну хорошую в селе. Думала, что отдала ей свои силы, а она и помри. Дар опять во мне оказалси. Потом ещё одна была…

– А потом третья? – вспомнила я предостережение Прохора.

– Не. Та сама заболела. Я ж после последнего разу поняла, что не каждая могёт с силой совладать. За дурость свою себя постоянно корю. Ох, сколько на коленях грех этот тяжкий замаливала, а не помогло.

Когда Прохор к полудохлой тебе позвал, то меня аж как молнией вдарило. Она енто! Та, что не слабее меня! Не поверила. Присматривалася долго. Когда ж ты Марфутку с того света вытащила, то тут яснее ясного всё стало. Сила в тебе нераскрытая! Такая, что и я позавидовать могу. И зла людям не желаешь, хотя по хребтине коромыслом отходить можешь. Но всё во благо…

Прервав свой рассказ, Кривуша тяжело, натужно закашлялась.

– Крыночку дай, что на оконце стоит, – хрипло попросила она.

Я мигом исполнила её просьбу. И старуха, отпив, продолжила:

– Я до утра не доживу. Закончилось моё времечко. Ужо с осени знаю день, когда помру. Вот и позвала тебя узнать, готова ли ты принять Дар мой. Посиди, подумай. Тут торопить нельзя.

– А если откажусь?

– Значит, умная. Тяжкая то ноша.

– А с тобой что будет?

– Ты не обо мне думай, дурёха, а о себе. Я всё равно до солнышка не доживу.

– Неожиданно как-то…

– Ой ли? – прокаркала старуха, слегка приподнявшись на локтях. – Сама не от мира нашего, а в чудо не веришь?

– Вы знаете?!

– Чую. По тяжёлой дороге идёшь, себя поменяв. То только сильным дано да праведным. Будь твоя душа тёмная, сейчас бы разговоры не разговаривали.

– И как работает твой Дар? Мне тоже травки собирать и в твоём доме жить?

– Не. Травница я с детства, а ты своё ищи. И дом мой тебе не нужон.

Решение пришло само собой. Будто бы меня кто-то подтолкнул к нему.

– Я согласна! Что делать надо?

– Слухать. Тама под печью стоит чугунок с деньгами. Забирай все себе. Но как помру, то не поскупись и священника сюда приведи. Пусть он ночь надо мной молитвы читает, пока душа рядом с телом неприкаянной бродит. По-людски похороните. Опосля спали мою избу.

– Жалко жечь, – честно призналась я.

– Не жалей. Не то место, где кто-то жить будет. Да ещё и настоек заговорённых тута хватает. А ежели кто сдуру за ними припрётся и глотнёт не знаючи? Грех после смерти на себя брать не хочу. Так что спали всё дотла… Ну и помяни меня добрым словом.

– Сделаю.

– Тогда возьми ножик и ладонь сначала мне, а потом себе режь. Ты мастерица с ним обращаться, поэтому не спужаешься.

Взяв со стола нож, уже хотела нанести нам раны, как Кривуша остановила меня.

– Погодь! Чуток времени ещё есть. Когда-то Лесовичка меня перед смертью наставляла, да не сложилося. Теперь я тебя буду. Не в том сила, кто Даром али богатством владеет. В детишках.

Не сиди затворницей, а ищи любовь в другой душе. Нарожай семеро по лавкам, мужа приголубь – и во сто крат лучше жизнь проживёшь. Нельзя одной быть. Не по-божески енто. Токмо не кидайся на первого, как голодная собака на кость. И на подарки щедрые не ведись. Сердечко слухай. Оно иногда поумнее головы будет. И ещё: верь в правду свою. С чужой потеряешься.

Замолчав на несколько секунд, она протянула руку со словами.

– Теперь режь! Самое времечко к Богу отправиться. Кровушку смешаем: бояться не надоть, что худо станет. То Дар в тебя пробирается. Всё! Не тяни!

С замиранием сердца я сделала небольшой надрезик себе, а потом, взяв сухую старушечью ладонь, осторожно чиркнула остриём по ней. Кривуша сразу же крепко схватила меня за руку и стала что-то бормотать. Постепенно голос её становился всё тише и тише, пока ведунья совсем не замолчала, оборвав своё заклинание на полуслове. Тут же рука её ослабила хватку, а потом бессильно упала на лавку. Всё…

Одновременно с последним вздохом Кривуши меня охватил сильный жар. Голова закружилась, и серые тени от свечей заиграли яркими радужными оттенками, озаряя жилище ведуньи волшебным светом. Я хотела встать, но внезапно почувствовала, что теряю сознание.

Очнулась, когда уже взошло солнце. Прислушалась к собственному организму: лишь лёгкая головная боль и больше никаких необычных последствий. Во всяком случае, пока никакого Дара в себе не чувствую.

Бабушка Света – та, что когда-то была ведуньей Кривушей, лежала с каким-то одухотворённым, спокойным лицом. И даже несмотря на жуткие шрамы, сейчас она казалась прекрасной. Словно на неё снизошла Благодать в последние секунды жизни.

– Спи спокойно, бабушка, – тихо попрощалась я, скрестив её руки на груди.

После этого оделась и вышла на улицу. Удивительно, но глаза мои были сухими. Ни одна слезинка не выкатилась из них. Такое ощущение, что ведунья не умерла, а, как и я, просто ушла в другой мир своей тропкою. В лучший, более справедливый мир, где опять станет прекрасной девушкой с не обезображенным волками лицом. Почему-то хочется верить, что там она найдёт свою любовь и родит много детей, о которых втайне мечтала всю свою жизнь.

– Отмаялась горемычная? – сняв шапку, грустно спросил Прохор, ожидающий у ворот.

– Отмаялась. А ты знал?

– Она ж сама и сказала. Ещё вчерась с ней попрощалися да по чарочке за упокой её души выпили. Чудная она была… Кто ж на собственных поминках, не померев, сидит? Эх… Там, глядишь, и мой черёд недалёк. Светка-то последняя была, с кем я босоногим мальцом шкодничал. Поехали, Лизавета Васильевна, за священником?

Священник, которого я привезла из города, очень внимательно меня рассматривал. Думаю, что догадывается, кому ведунья передала Дар. Но то ли моё благородное происхождение, то ли его природная скромность не дали спросить об этом прямо. Потом было отпевание, похороны…

На следующий день после них мы с дедом Прохором и его внучкой Устиньей обложили дом Кривуши соломой и подожгли. Занялось моментально, будто бы стены бензином пропитаны.

Пламя взметнулось вверх, и казалось, что сейчас достанет до самого неба. А я стояла и сравнивала жизнь бабы Светы и свою прошлую. От нас обеих остался лишь пепел и воспоминания чужих людей, которые на самом деле и не знали нас толком. Больше ничего… После нас не осталось будущего. Дай Боже сил исправить собственные ошибки! Хотя… Он и так их даёт. Просто мы по дурости не всегда понимаем, на что их тратить нужно.