Текст книги "Всерьез"

Автор книги: Алексис Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

И тут наконец доходит. Мне хочется быть пригодным не только для секса. Да, круто, конечно, что мы с ним друзья по перепиху, и все, что в постели делаем, я люблю, но вот если б Лори во мне увидел еще что-то.

А как он увидит? Мне девятнадцать. Талантов нет, будущего нет, перспектив нет, планов тоже нет. А он – сильный, образованный красавец-мужчина. С престижной работой, сказочным домом и, скорее всего, настоящими отношениями, по сравнению с которыми я всегда в невыигрышном свете.

Потому что я ему не ровня.

Просто… ни в чем.

Вот такого леща от реальности мне и не хватало. Как раз когда стою с руками по локоть в раковине, полной мыльной воды и жирных тарелок от обеденного наплыва посетителей. Мысль, конечно, депрессивная что пипец, но… лучше уж смотреть на вещи трезвым взглядом, правильно? И я прямо тут обещаю себе, что больше к нему не вернусь. Партнера для перепиха Лори найти – раз плюнуть, а меня уже тошнит играть в русскую рулетку с собственным сердцем.

Вот только я не сделал поправку на свой долбаный дебилизм.

Без Лори вся моя жизнь сводится к одному «Сальному Джо» до пенсии. А теперь, когда я нашел то, что всегда искал – когда знаю, каково это на самом деле, поставить взрослого мужчину на колени – ёпт, как я после такого вообще вернусь к неуклюжим потрахушкам с мелюзгой моего возраста?

Да с какого хрена я вообще решил пойти на бесполезный принцип?

Выискивать еще какие-то недостатки в самом офигительном сексе всей, скорее всего, моей жизни. Дед бы это назвал: «Отрезать себе нос, чтоб лицу кузькину мать показать» – и был бы прав.

Естественно, я вернусь. И даже если между нами не будет ничего, кроме секса – если я на один секс только и гожусь – то уж по его-то части я стану спецом, вот увидишь, Лори.

На хер универ, на хер будущее. Может, вот где лежит мой талант: знать эту часть Лори как свою собственную. Знать, как вскрыть его и взять то, что он хочет, чтоб я взял. Секс, подчинение, боль.

Не-ет, я вернусь, еще как вернусь.

И, на хрен, отымею его до потери пульса.

Так что в пятницу я прямо с порога смотрю в его дикие холодные глаза и говорю:

– Хочу еще раз тебя связать.

Он чуть отшатывается, но я знаю, что не от меня или от самой мысли. А потому что тоже хочет. И кивает в ответ:

– Хорошо.

– Захвати что-нибудь типа веревки. Встретимся в спальне.

Даже странно – и одновременно совсем неудивительно – как это все легко. По правде, я люблю отдавать ему приказы, а он любит их исполнять, и я обожаю нотку неуверенности, с которой он это делает. Потому что когда говоришь такое с… ожиданием, что он подчинится, это кажется так неправильно, в хорошем смысле. То есть он в любой момент может просто развернуться и отказаться, но не отказывается.

Поднимаясь наверх, я обмозговываю кое-какие идеи. После той минуты дебилизма я, можно сказать, весь остаток недели посвятил планированию того, как его трахну.

Да, знаю, не надо заморачиваться. Лори четко дал понять, что на всем, что касается его тела, заморачиваться не надо. Можно просто делать, что хочешь. И проблема тут не во власти – я люблю, как он мне засаживает, правда. Это полный улет, естественно, но еще и появляется такое ощущение, что он типа у меня под контролем. Словно мое удовольствие – это цепи на его запястьях. Ошейник на шее.

Поэтому я не вот чтобы думаю, будто, засунув небольшую часть моего тела в тело Лори, я что-то хоть как-то поменяю. Но – особенно сейчас, без разделяющего нас латекса – хочется узнать, каково это. Взять его другим способом.

Но тут есть одна проблема. Понимаете… Как бы объяснить. Не слишком у меня хорошо получается. Я пробовал пару раз. И знаю, что кому скажи, покрутят пальцем у виска – с моими-то мечтами о том, чтобы вязать мужиков по рукам и ногам и заставлять их страдать. Но как следует кого-то трахнуть – это такая большая ответственность. А, знаете ли, сложно оставаться ответственным, когда, стоит тебе попасть внутрь, член сразу такой: «оодакрасавчик» и бросается как нищий на застолье. Хотя, если уж совсем быть честным, до Лори у меня хоть сверху, хоть снизу все разы включали кучу извинений и «ничего-ничего», а это хоть и нужно, и, там, вежливо, но не слишком… ну… эротично, верно? Так что, думаю, дело тут в опыте и в том, чтоб знать, что ты хочешь и как это получить.

Но по правде, я просто никогда до этого ни к кому такого не чувствовал. И если отбросить все сантименты, то остается похоть. Всепоглощающая, грязная, жадная, собственническая похоть. Такая, от которой все горит. Как коктейль Молотова у меня в груди.

В общем, я знаю, что скорее всего взорвусь в фонтане дурацкого неконтролируемого блаженства, как только ему присуну. И знаю, что Лори – по какой-то своей непонятной причине – мои фонтаны дурацкого неконтролируемого блаженства вроде как заводят, но все равно это не то, чего я хочу сегодня вечером. А хочу я заставить Лори почувствовать то же, что сам чувствую в его руках. И, похоже, не знаю, как это сделать. По крайней мере, не силой одного ствола.

Но вот другим способом, думаю, получится.

Если довести его до отчаяния, до беспамятства, до такого экстаза, что он будет принадлежать мне без остатка, будет умолять меня его трахнуть, что сломается, как только я в него войду, тогда сломаться мы сможем вместе. И стать потом целыми.

– Раздевайся, – говорю я ему в спальне.

И пока он снимает одежду, разглядываю принесенный им арсенал. Веревки, цепи, наручники. Рулон чего-то вроде изоленты, который меня на секунду пугает, пока не вижу, что она не липкая. И только уже с мотком веревки в руках я вдруг вспоминаю, что вообще-то ни хрена об этом не знаю. Сама веревка такая шелковистая, и ее приятно перебирать пальцами. Но меня выгнали из скаутов за курение травки позади дома культуры, и, в принципе, единственное, что я регулярно завязываю – это шнурки. И то обычно стягиваю и надеваю кеды просто так, без расшнуровывания.

Внезапно меня сзади обнимает уже голый Лори. Я прижимаюсь ближе к его рукам, теплу его тела.

– Это всего лишь веревка, – шепчет он, – ты не обязан брать именно ее.

– Но с ней вроде как традиционно.

Он пожимает плечами.

– Кому-то веревки нравятся, кому-то нет. Кто-то любит притворяться, что это своеобразный статусный символ только потому, что обращение с ними требует некоторого навыка.

– А ты что думаешь?

– Если б тебе нравилось, то и мне бы понравилось. Если б для тебя был важен ритуал.

Я размышляю над его словами. Может, когда-нибудь и попробуем. Но сейчас мне слишком нестерпимо хочется видеть его беспомощным, сделать его беспомощным. И даже не приходится ничего объяснять – он каким-то образом умудряется прочесть ответ по моему телу.

– Тогда мне все равно как, просто хочу, чтобы ты… – О, одно из его секундных колебаний. Блин, они такие милые, что я скоро с ума сойду. – …меня связал. Любым способом, каким хочешь.

Я выбираюсь из его рук и начинаю копаться в остальном лежащем на кровати реквизите. Все-таки надо было получше обдумать кинковую сторону дела. Я бросаю взгляд через плечо, чтобы проверить, не запорол ли все окончательно, но Лори опустился для меня на колени. Я не подумал – и не знал, что можно бы – его об этом попросить, но оно помогает. Его терпение. Понимание. Одобрение. Этот его жест меня так тронул, что я опускаюсь рядом – прямо с кожаным наручником в руках – и целую его. Целую, пока не начинает казаться, что мы никогда не нацелуемся.

И тут я останавливаюсь.

Во рту до сих пор стоит вкус его стонов.

– Залезай на кровать.

Его глаза такие затуманенные, как дождливый день.

– Как мне лечь?

– На спину, руки на перекладине в изголовье кровати.

Лори знает, как я завожусь от такой его позы – когда он вытягивается для меня во весь рост. Его мышцы от этого выстраиваются в ряд, как солдаты. Четко очерчивают контуры тела. Демонстрируют его силу. Согласие побыть беспомощным.

Для меня.

Есть у него такое умение. Из самого себя делать подарок.

И от этого прямо чувствую себя пристыженным.

Если честно, я его реально охрененно уважаю. И чем больше он мне дает – боли, достоинства, стыда, слез, этой слабости, которая, на самом деле, никакая и не слабость – тем больше мое уважение. Мое обожание.

Вот тебе и притворился умудренным опытом. Но мне пофиг. Волноваться буду потом. А это – сейчас, и сейчас я король мира. Ну, король его мира, во всяком случае.

Я стягиваю с себя одежду и забираюсь на кровать, раздвигая его ноги, чтобы сесть между ними.

– Тоби, ты что делаешь?

– Расскажу через минутку.

Естественно, не рассказываю. Он приподнимает голову и смотрит на меня так полувозбужденно-полунастороженно. Охренительно красиво. Я вытягиваю руку и пробегаюсь пальцами по мышцам его пресса, чтобы почувствовать, как они подрагивают. Оказывается, мой красавец-мужчина немного нервничает.

И хорошо. Он мне таким нравится. Это успокаивает собственные нервы и наполняет тело маленькими пожарами. Все для него.

Я беру фиксатор для ног, кажется. Его до странного приятно держать в руке – кожа, замша и металл, одновременно теплый и холодный, и в нем есть вес, который вселяет уверенность. Его настолько же приятно застегнуть на ноге и, судя по звуку, что издает Лори, почувствовать на своем теле.

Интересно, а по ощущениям это как будто я его там рукой держу?

Застегиваю фиксатор на другой ноге, и Лори делает очень длинный медленный выдох, а я на секунду откидываюсь назад, просто чтобы еще раз посмотреть на него. Не знаю почему, но с фиксаторами он кажется еще более голым. А может, они просто привлекают внимание к тому, что, кроме пары кожаных браслетов, на нем ничего. Я нахожу и комплект фиксаторов пошире для бедер. С ними потруднее. Нет, никакого активного сопротивления, не подумайте, но Лори как бы должен недвусмысленно на них согласиться.

И мы оба от этого как бы немного слетаем с катушек.

Тяжелое дыхание, у обоих. Очень твердые члены. Но мои пальцы не дрожат на пряжках, чем втайне даже горжусь. Закончив, я сгибаю его ногу в колене и пристегиваю фиксатор с щиколотки к бедренному с помощью такой штуки с клипсами на концах. Он удивленно ахает от второго щелчка, как будто только что осознал, что я тут делаю. На самом деле, вышло не так уж и туго – хе-хе, пока – но его пятка подведена ближе к бедру, и выпрямить ногу он не сможет. Пока я разбираюсь со второй парой фиксаторов, он стратегически прикрывает тело коленом. Я б, наверное, так же сделал, поэтому спускаю ему это с рук. Пока что.

Понятия не имею, откуда вообще что взялось, но внезапно на меня накатывает волна… даже не знаю, как назвать. Восторга, наверное. Но такого… такого… жгучего и не скажу, что светлого восторга. И тут я понимаю, вот оно: я конченый садист. И это нормально.

Кроме клипс, фиксаторов и веревок, Лори принес еще и целый набор цепей. Я выбираю ту, что покороче, с карабинами на концах. Пристегиваю один из них к кольцу на бедренном фиксаторе, а другой – к хитрому глазку прямо на раме кровати, который я уже давным-давно заприметил.

Не знаю, стоит ли мне загружаться по поводу этих глазков. В смысле, естественно, я не единственный парень, который был у Лори, но вот передо мной явное такое напоминание, что когда-то он здесь лежал для кого-то другого. Обдумываю эту мысль и убеждаюсь, что нет – не ревную. Ну, не по-настоящему. У меня теперь мантра такая: сейчас тут я. Вот что важно. И глазки эти – штука удобная.

Так что, э-э, спасибо, неизвестный товарищ.

Когда я тянусь за вторым коленом, Лори под звон цепи выворачивается из-под моей руки. Похоже, до него дошло, что я тут задумал.

– Тоби… Я не…

– Хватит ерзать. – Он крепче сжимает пальцы, отчего жилы на руках становятся такие бугристые и аппетитные. Ахм. Я дергаю его за ногу, но он все сопротивляется. – Лори.

Он отрицательно мотает головой, зажмурив глаза.

– Я не смогу.

– Сможешь.

– Ты не… Ты не… – Как красиво у него ходит кадык, когда он сглатывает. – …не свяжешь мне руки сначала? Пожалуйста?

Однозначно лучше, чем два из десяти. Только вот есть одна проблемка.

– Я не буду их привязывать.

Он распахивает глаза. И теперь в них определенно некий страх. Блин, так и кончить недолго.

– Ч-что?

– У меня для них будет задание. Так что… ты, ну, подержись за перекладину, как я сказал, ладно? Она твой фиксатор.

Он с протяжным стоном откидывает голову назад. И р-раз – мышцы бедра поддаются, и я пристегиваю последнюю цепь, широко разводя его ноги.

Мать моя женщина, какой же он офигительный. Как распяленная бабочка в рамке коллекционера, полностью выставленный на обозрение. С побелевшими костяшками пальцев, с руками, дрожащими от необходимости поддерживать позу, с вызолоченой потом грудью, которая вздымается от его глубоких отчаянных вдохов. Он уткнулся лицом в плечо, как будто не может вынести даже мысли о том, что я с ним сделал.

Что он позволяет с ним делать.

Потому что мог бы просто взять, отпустить перекладину, сесть и отстегнуться за, ну… пару секунд.

Но он этого не делает. Просто трясется и прячет лицо, потому что больше ничего от меня в такой позе не спрятать. Я нагибаюсь и провожу языком прямо до кончика влажного твердого, как камень, члена, и приглушенный звук, который у него вырывается, такой потрясающе просительный, почти всхлип.

О господи. Я бы мог кончить прямо сейчас, когда его вкус все еще пощипывает язык.

– Лори… Лори… посмотри на меня, мой хороший.

Он мотает головой.

– Ну, давай, не бойся. Посмотри.

И очень-очень медленно он поднимает взгляд. На скулах у него проступили полоски темно-красного румянца, и все лицо такое, будто, ну, и сам не знает, хочет меня или ненавидит. Может, и то, и другое.

– Пожалуйста, – говорит он. – Пожалуйста, не надо. Не надо…

– Что не надо?

Не думаю, что он и сам представляет. Я медленно провожу большими пальцами по расправленным складкам, где бедра переходят в пах, и он сам вроде как невольно подается мне навстречу, отчего цепи натягиваются и звякают в своих швартовах.

Похоже, я верно рассчитал. Дискомфорта он не испытывает – кроме как в психологическом плане – и двигаться может достаточно, чтобы мне почувствовать его реакции. А вот свести ноги или отстраниться от меня у него не получится.

– Что не надо? – повторяю я вопрос. – Да ты же сам хочешь.

– Да, но… – Он говорит так тихо и сипло, что даже не понимаю, как вообще разбираю слова. – Просто… мне… сложно вытерпеть.

– Да, знаю. – Я целую развернутую ко мне внутреннюю часть бедра, и сильная мышца в ней прыгает под губами. – Но постарайся ради меня. Мне ты сейчас нравишься. Такой обалденно красивый.

– А по-моему, смешной, – бормочет он.

– Тогда просто поверь на слово.

Довольно долгое время он молча смотрит на меня, такой раскрасневшийся, и злой, и горячечный, и стыдящийся, а потом его голова падает обратно на подушки, а тело пусть и не расслабляется толком, но чуть подчиняется, открываясь мне навстречу.

Я вжимаюсь между его ног и осыпаю поцелуями живот, бока и выше-выше-выше, докуда дотянусь. Он вздрагивает от каждого, встречая их тихим «ммх» опасливого удовольствия. А когда я зажимаю губами сосок, его горло перехватывает на практически рычании, и он подается навстречу моим прикосновениям, моим зубам. Во рту остается слабый медный привкус. Дзинь.

Когда я наконец отправляюсь обратно, Лори, кажется, уже забыл о том, что надо протестовать или почему для него важно, что он беспомощный, и не беспомощный, и полностью беззащитный передо мной. Остались только мои губы, и пальцы, и ощущения, что я ими пробуждаю. Охерительно, мысленно глажу я себя по голове, приятные ощущения.

Я оставляю ему пару сувениров на память, чтобы не скучал всю следующую неделю. Пошловато, может быть, но а что прикажете делать? Засос около сердца, еще один на боку у талии, третий на бедре. И он так сладко стонет и разглядывает меня из-под подрагивающих ресниц, когда я его кусаю.

Я опять устраиваюсь между его ног и игриво так целую самую верхушку члена, отчего тот дергается и сочится смазкой – вон, уже целая лужица натекла на живот Лори. А яички подтянулись близко к телу все такие нежные, аппетитные и запретные, как фрукты на базаре гоблинов. Мне так и хочется взять их в рот и сосать, пока удовольствие не перерастет в проклятие, и я без них жить не смогу. Или, ну, знаете, что-то типа того.

У меня от Лори слегка едет крыша.

Потому что, ох, блин, о господи, как я его скрутил – что зад весь как незащищенная лощина с тугим узелком темноты прямо в ее сердце, который меня практически умоляет нажать, проникнуть внутрь и поставить свою печать на Лори.

– Правил два. – Я окончательно и бесповоротно ошалел, и мне плевать. – Ты останавливаешься, когда я скажу, и кончить можешь, только когда я буду внутри тебя. – Нет, слишком расплывчато. Как показал опыт последних недель, внутри человека можно оказаться разными способами, и его даже не всегда нужно при этом трогать. – Когда мой член будет у тебя в заднице.

– Хорошо.

– Так, какие у нас правила?

Сперва он просто приоткрывает рот, не издавая ни звука. И после формирует слова медленно, словно я как-то умудрился его одурманить.

– Остановиться, когда ты скажешь. Не кончать, пока ты… меня не трахнешь.

– Членом. – Мои пальцы скользят по его заду, чтобы недвусмысленно дать понять, что я имею в виду, и у него по всему телу прямо бегут мурашки.

– Пока ты меня не трахнешь членом.

– Верно. Так. – Целую край его колена. – А теперь возьми себя в руку.

– Что?

Опять я его ошарашил. Оказывается, мне это нравится.

– Я же сказал, что у меня есть планы на твои руки. Положи ладонь на член.

– И… – Я почти вижу, как до него доходит. – …остановиться, когда ты скажешь?

– Ага. – Я широко улыбаюсь в ответ и утыкаюсь носом в его ногу.

– О боже. – Он отлепляет пальцы от спинки кровати и с большой осторожностью обхватывает ими свой ствол. Не знаю, что он при этом чувствует, но тело его как бы одновременно содрогается и съеживается. – О боже. Тоби. – За чем следует странный нервный смешок. – Твое главное оружие – это пособничество.

Не уверен, на что он намекает. Мне честно просто нравится на него смотреть. Все те мелкие реакции, которые пропускаешь, когда сам вовлечен в процесс. Типа скольжения кожи по коже, какой звук при этом получается – грубый и шелковый шепоток. Сила его ладоней, на которых отчетливо проступают все косточки. И как напрягаются мышцы, когда на него накатывает волна наслаждения.

А лицо? Мама родная. Я бы на него вечно смотрел. Как подрагивают ресницы. И как он иногда сжимает веки так крепко, будто ему больно. Но вот рот – рот при этом сам такой мягкий и звуки издает тоже мягкие-мягкие.

Пока Лори ласкает себя, я перебираюсь к нему под бок и просовываю палец между губ. И он просто со стоном принимает его, словно это и не палец вовсе, а мой член. Мой, блин, дар.

И я как бы обливаю его спермой.

Чего в мои планы абсолютно не входило.

Оно вообще возникло из ниоткуда, как такой реально смачный чих. Белый свет в мозгу. Бам. Долбаный оргазм, каким-то образом высосанный из моего долбаного пальца.

Так что на хер план.

– О господи. – Лори. Хотя мог бы сказать любой из нас. Он содрогается, как будто огретый хлыстом или чем-то вроде, пока мой член исходит спермой на его грудь и бок.

Елки, как развратно он выглядит. Охрененно развратно. С ногами врозь, раскрасневшийся, в поту и брызгах семени, с одной рукой на напряженном члене, пока другая все еще сжата вокруг перекладины спинки кровати. Доведенный до исступления мужчина, наполовину в цепях, наполовину свободный, в ожидании секса и покрытый его следами.

Я вынимаю у него изо рта свои влажные пальцы, сажусь между ног и легонько обвожу там, пока его зад не становится блестящим от влаги, словно губы.

– О господи, – повторяет он. Медленно, как будто они налились тяжестью, открывает глаза и через всю кровать смотрит прямо в мои. – Тоби.

Ух ты. Он все умудрился вложить в одно только имя. Надежду, и страх, и желание, и эмоции, которые, наверное, я сам надумал, и от которых мне так тепло внутри. И будто бы хочется дать это же самое и ему.

– Я здесь. С тобой. – Трусь щекой о внутреннюю сторону его бедра. Вот бы иметь пахучие железы, как у кошек – тогда он бы принадлежал мне при каждом прикосновении, и все другие кошки знали бы, что это мое. Может, мне стоит завести свой фирменный одеколон или что-то вроде? Как в той песне Бритни Спирс[15].

– Ты сейчас просто потрясающе смотришься.

Он мотает головой. Но в дыхании появился надрыв, нетерпение, а ладонь ходит все быстрее и жестче по члену, и звук трения кожи о кожу уже напоминает не шепот, а крик.

– Потрясающе-потрясающе. Стой.

Кажется, он уже настолько затерялся в удовольствии, что еще бы немного, и забыл. Не знаю, что мне делать, если он не подчинится, или если я все переоценил, и Лори кончит до моего разрешения. Но его я не переоценил. С громким стоном откуда-то из глубины горла он отрывает руку от члена и швыряет ее обратно на перекладину кровати. И я вдруг так охренительно им горжусь и так сгораю от желания. Хочу причинить ему боль и порадовать, заставить страдать и сделать счастливым, и все мысли только о том, какое охеренное чудо, что вот сейчас, с ним, мои желания совершенно друг другу не противоречат.

Это еще и тот самый момент, когда я понимаю, что окончательно, бесповоротно и безнадежно влюбился. В мужчину, которого знаю и совершенно не знаю.

И теперь я уже не смогу притворяться, что для меня наши с ним встречи – это только секс.

Никогда они такими не были и никогда не будут.

Я его люблю. И люблю вот это все. И одно неразрывно связано с другим.

И пока он лежит, тяжело дыша, нахмурив брови в агонии от запрета, я перелезаю через него. Вообще-то это я за смазкой пошел, о которой до того совершенно забыл, но по пути дарю ему поцелуй, и он так мило, практически неуверенно открывается и впускает меня к себе в рот.

Поцелуй влюбленных, в котором языки переплетаются, как наши тела.

Когда я пытаюсь отстраниться, он со всхлипом выгибается, чтобы не разрывать контакт, так что я падаю обратно, и мы целуемся, целуемся и целуемся. Я так глубоко в нем, в гнезде из его согнутых коленей, и мне хочется признаться ему – сказать три волшебных слова, которые я еще никому, кроме членов семьи, не говорил – но не уверен, что это будет честно, когда другой человек связан, и ему запрещено кончать. Может, после, если мы опять так же поцелуемся.

На этот раз он меня отпускает, и мой член подпихивает его член, когда я тянусь за тюбиком. Мне нравится эта неуклюжая близость.

– Теперь можешь снова себя трогать, – говорю я, возвращаясь на позицию.

Он со свистом выдыхает и обхватывает ствол ладонью, медленно проводя ей вверх-вниз, как будто боится получить удовольствие.

Я обмазываю пальцы лубрикантом и тру их друг о друга, чтобы согреть. А когда касаюсь Лори, он реагирует всем телом – член дергается и сочится смазкой, а голова падает в подушки, обнажая незащищенное подрагивающее горло с проклюнувшейся щетиной.

Я нажимаю пальцем и практически не встречаю сопротивления. Он меня хочет. Ужасно хочет.

– О… боже… да.

Внутри Лори все жаркое, тугое и сильное, и я чувствую его вокруг себя – как мой палец сжимают в греховном объятии. И достаточно только представить, как оно будет с членом, чтобы тот встал в срочном порядке.

Я двигаю рукой вперед-назад, просто поддразнивая так, да еще и потому, что мне нравятся ощущения и сам вид – тело, жадно и отчаянно засасывающее мой палец. И Лори уже как бы вжимается в цепи, все больше открывается и тихо вздыхает с каждым моим толчком, качаясь бедрами навстречу и двигая рукой в том же ритме.

Я просто взгляд не могу оторвать, засмотревшись, как он становится все более необузданным. Бесстыдным.

В какой-то момент мой палец едет на смазке и выскальзывает из него, совершенно непреднамеренно, но с офигенным результатом.

Потому что Лори неуклюже дергается за ним, чуть ли не привстав с кровати, с возгласом: «Нет, пожалуйста, только не останавливайся».

И конечно же я останавливаюсь. И вместо этого обвожу его по краю скользкой подушечкой пальца еще, и еще, и еще. И кажется, умудряюсь немного его сломить, потому что он вдруг начинает умолять, и умоляет, и умоляет. Слова обрываются на середине, чтобы потом высыпаться разом из его рта, как жемчужины с порванной нитки бус.

И я клянусь – я в жизни ничего сексуальнее не видел. И во мне опять просыпается этот темный жгучий восторг, словно какой-то коварный когтистый монстр, который практически мурлычет.

– Да-а, ты меня и правда хочешь, а? – говорю я, а дыхание при этом сбивается не хуже, чем у него. Вот тебе и изобразил невозмутимость. Хотя по сравнению с Лори я, блин, Снежная Королева.

– Да… Хочу. Пожалуйста.

Он такой красивый, и мой монстрик так доволен, что я должен это как-то вознаградить. Засаживаю Лори два пальца и выдираю из него глубокий, восхитительный, чуть надорванный стон. Честно говоря, не знаю, что я делаю. По правилам вроде бы надо целиться куда-то вперед и вверх, чтобы выбить джекпот, но, может, у меня и так неплохо получается, потому что Лори как будто свихнулся и трахает мою руку, а каждый его вдох превращается в горячечный всхлип.

– Ничего себе. – Я смотрю на него в блаженном ошеломлении. – Да ты прям реально такое обожаешь.

Он изгибается и хватает ртом воздух.

– Д-да. Я… Я… обожаю.

– Чтобы в цепях и в моем распоряжении.

– Да, да, я твой.

Мой. Сердце просто тает, оставляя за собой лужицу крови, кусочки эластичных трубок и мокрую сладкую вату.

– Кстати говоря, тебе, пожалуй, пора остановиться.

Из его горла вырывается еще один невероятный звук. Чистое отчаяние.

– Тоби?..

– Стой.

И каким-то образом он подчиняется. Обе ладони сжимают перекладину, грудь ходит ходуном, член подрагивает, а задница до сих пор заглатывает мои пальцы.

– Пожалуйста… Мне нужно… – И как произносит-то, тихо, несчастно. – Пожалуйста.

Я улыбаюсь в ответ, и любовь прямо хлещет через край.

– Что пожалуйста? – У него появился какой-то влажный блеск в глазах. Мама родная, он что, плачет?

Это плохо?

– Что ты хочешь?

– Тебя. – На этих словах он поднял голову и уставился на меня своими серебристо-золотыми глазами. Такая секунда полной трезвости мысли, которую он как-то умудрился мне дать.

– Можешь снова себя погладить.

– Не могу. Тогда я…

– Гладь.

По-моему, мозги у него окончательно отключаются еще до того, как ладонь доходит до члена. Все тело при этом вытянулось в струну и подрагивает, раскрывшись. А звуки, что он издает, больше похоже на стоны боли, чем удовольствия, и все это такое охеренно потрясающее, прямо как он сам. Если честно, я до чертиков люблю, как он страдает. Мне от этого просто неприлично хорошо, как будто изнутри все превращается в карамель.

– Покажи, как ты меня хочешь.

– Боже, Тоби, – стонет он, – ты что, сам не видишь? Какого хрена?

Технически получается «скажи», а не «покажи», но оказывается, мой садизм до буквоедства не простирается. Рад знать.

– Да, но мне нравится, когда тебя прямо трясет и ты весь такой шлюховатый. – На этом слове его выдох превращается в тихий стон стыда. Черт. Это уже лишку, наверное. – В хорошем смысле шлюховатый. Когда, ну, знаешь… для меня.

Секунду спустя он кивает:

– Для тебя.

По правде говоря, есть в нем сейчас что-то от шлюшки. А как не быть, когда я его так разложил, а он все извивается и извивается на моих пальцах? И это такая роскошная шлюшность, когда все тело в поту, и напряжено от жил на шее до руки на члене, и неподатливо. Кроме глаз, и рта, и задницы – тех мест, куда он меня впускает.

– Трахнуть тебя, Лори?

– Да. Боже. Да. – Теперь голос у него почти злой, как будто он вышел на новый уровень отчаяния.

Честно говоря, я его немного забалтываю, потому что волнуюсь. Да, не бог весть какая премудрость, конечно – найти дырку, вставить член. Но что если я Лори так распалил, что реальность потом только разочарует?

Что если я создал слишком много шумихи вокруг своего болта?

Такое счастье, что хоть с презервативом не надо возиться. Одной потенциальной проблемой меньше. Однажды я пытался надеть его наизнанку. Налезло где-то до середины, и я подумал, что все нормально, но потом началась какая-то фигня, и он стал сжиматься на члене как капкан из латекса. И я не знал, что делать, потому что когда ты даже презик надел неправильно, сложно убедить другого человека, что секс будет отпадным.

– Пожалуйста, – повторяет Лори, и каким-то образом делает мою неуверенность частью всего процесса, словно я это специально, чтобы его помучить. – Возьми меня. Я буду твоей шлюшкой. Сделай меня своим, прикажи что угодно.

Я буквально обливаю себя смазкой – так, что она попадает на бедра и простыни.

Мне очень-очень не хочется причинять ему боль в плохом смысле слова. Первые мои несколько раз я был готов куда меньше, чем казалось, а когда начнешь, уже сложно останавливаться. Со мной все в итоге обошлось, но помнить-то помню.

Может, еще один палец стоило вставить? Так ведь положено, да? Один, два, три, член. Вообще не помню, как Лори со мной делает. К этому моменту я уже настолько ничего не соображаю, что, наверное, даже огурец вместо пальцев не заметил бы.

– Тоби.

Он уже не упрашивает – не совсем. Но в его голосе есть что-то такое – доверие, может быть, и еще это тепло вместе с резкой нотой желания – дающее мне все необходимое, чтобы перестать медлить и вспомнить, что я вообще-то охрененно его хочу.

Так что я беру себя в руку, нацеливаюсь и вставляю. И, похоже, у Лори и с этой стороной дела полный порядок, потому что мой предыдущий опыт просто не идет ни в какое сравнение. Я не промахиваюсь, не соскальзываю, и мне не надо извиняться. Нет этих напряженных переговоров про «расслабься», так что не приходится прохлаждаться в сторонке, как гость, который заявился на вечеринку, но ошибся адресом.

Вместо этого я чувствую слабое сопротивление, но потом оно пропадает. Самое странное, что именно эти первые секунды делают следующие – когда его тело поддается и впускает меня – такими охренительно офигенными.

По сравнению со всеми моими предыдущими попытками быть сверху это просто небо и земля. И дело даже не в том, как мне безумно хорошо внутри него – все такое тугое, жаркое, шелковистое от смазки и никаких презервативов – а в том, что это он. Лори. Мой Лори. И я просто абсолютно… целый. Целиком в его руках.

Мы оба издаем дурацкие звуки. Кажется, я несу какие-то глупости про то, как его люблю – потому что люблю и в такой момент просто не могу не сказать – а он просто выдыхает мое имя, сладко-сладко, как он иногда может.

Я прижимаюсь все сильнее, пока мы не становимся… и опять на ум приходит только «одним целым». Потому что вот такой я сейчас пипец романтичный, когда сижу глубоко внутри Лори, обнимаемый его бедрами, а мои (уже готовенькие) яйца уютно так устроились у его ягодиц, и это, наверное, самая странная и самая нежная близость, какую я знаю. Когда все наши мягкие и секретные уголочки прижимаются друг к другу.