Текст книги "Всерьез"

Автор книги: Алексис Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

– Серьезно? Мы с тобой? Вдвоем? Ты и я?

«Нет, Тоби, кто-то другой».

– Да. Мы с тобой. Вдвоем. Ты и я.

Он одарил меня улыбкой, которую я до этого ни разу не видел. Настолько застенчивой, что она едва не разбила мне сердце.

– И ты не против? Вот так сходить со мной?

– Нет, что ты. Будет весело. – Почему-то стало немного неловко от его неприкрытой радости. – И потом, с моей стороны это главным образом эгоизм, потому что я правда не переношу Олд спайс.

Он ликующе рванул из ванной.

– Э, Тоби… Футболка…

Он со смехом вернулся, после чего сбегал наверх за загадочным «кое-чем», но наконец мы были полностью одетые, с сумками в руках и готовые к выходу. До Паддингтона нас довезло такси, потому что мне совершенно не хотелось штурмовать метро, и, невзирая на упорные, хоть и несколько робкие, намерения Тоби заплатить, я приобрел нам два билета первого класса до Оксфорда. Что, наверное, было чересчур для часа езды, и да – глаза у Тоби при этом стали очень большие. Но одно из преимуществ хорошо оплачиваемой работы, которая оставляет крайне мало свободного времени, как раз в том, что определенная роскошь – как поездки в относительном комфорте – становится уже самим собой разумеющимся.

– А знаешь, – сказал Тоби, когда мы устроились на своих местах, – я в принципе еще ни разу в жизни не ездил первым классом.

– Ну, это ж тебе не Восточный экспресс.

– Нет, но все равно тут есть куда протянуть ноги, куда пристроить задницу, да еще и столик. Что, если подумать, – нахмурился он, – относится к самым элементарным удобствам.

– Да, первый класс – это не столько экстравагантно, сколько менее убого.

– И все равно здорово, – заулыбался он мне по другую сторону нашего роскошного столика.

– Скоро, наверное, и бесплатный чай принесут.

– Ого, шикуем. Ну держись, высший свет.

Когда поезд тронулся, Тоби перевесился через подлокотник и оглядел остальной вагон. На другом его конце сидел, уткнувшись в макбук, джентльмен в костюме, плюс женщина, которая, если еще не спала, то, кажется, уже засыпала, но кроме них весь вагон принадлежал нам. Тишину нарушал только стук колес.

Я не был уверен, окажется ли Тоби из тех путешественников, что любят поговорить, но, похоже, ему хватало общества плеера, что для меня стало самым лучшим вариантом. Я любил пустоту дороги – спокойствие и время, в которое можно ничего не делать – и оказалось, что их неожиданно приятно делить с Тоби. Спутником в моей тишине.

В телефоне нашлось бы множество способов скоротать время: нечитанные книги, неотвеченные письма, но вместо этого я позволил себе просто смотреть в окно, частично на зеленовато-серый пейзаж, но в основном на покачивающееся отражение Тоби.

Обычно я нормировал свои взгляды, чтобы не выдать слишком много собственной глупости, собственной привязанности, но сейчас решил побаловать себя. Даже пойти вразнос. При дневном свете Тоби смотрелся по-другому – одновременно бледнее, ярче и четче, словно наконец-то попал в фокус. А в очертаниях челюсти и изгибе щеки уже просматривались намеки на того мужчину, которым он станет. Но пока это был просто Тоби, мой Тоби – небесная синева глаз и блекнущие прыщи, щедрая улыбка, слегка вздернутый нос.

Он ссутулился пониже в кресле, в точности как типичный подросток, но вдруг вверх по моей лодыжке целенаправленно поехала облаченная в носок нога.

Я замер, сглотнул унизительный стон, который мог бы у меня вырваться, и отвернулся от окна.

Лицо Тоби было сама невинность, в то время как его стопа ползла все выше.

– Раздвинь ноги, – сказал он одними губами.

Я лихорадочно замотал головой.

– Раздвинь. Ноги. – Каждое беззвучное слово четко артикулировано. Приказ. Который невозможно нарушить. Перед которым невозможно устоять.

И я раздвинул. Конечно же я раздвинул. И, прикрытый столешницей, Тоби расставил их еще шире, лаская неожиданно проворными пальцами внутреннюю сторону моего бедра и… господи боже… ствол беспомощно твердеющего члена.

Его сверкающие глаза не отрывались от моих.

– Билеты от Паддингтона, пожалуйста.

Я уставился на проводницу, а в голове не было ни единого слова, ни единой мысли. Тоби перестал двигаться, но стопу не убрал. Между ног стало жарко от обещанного – или грозившего мне – прикосновения.

– Сэр, билеты от Паддингтона предъявите, пожалуйста.

– Ах да. Конечно.

У меня так тряслись руки, что Тоби пришлось помочь с бумажником. Он протянул билеты с милой и непринужденной улыбкой. Проводница улыбнулась в ответ, возвращая прокомпостированные талончики.

А я чувствовал себя… голым. Раскрасневшимся и смущенным созданием Тоби, словно тот, кем я был все остальное время – осторожный, сдержанный и компетентный мужчина – это всего лишь надетая мной личина.

– Чай, кофе не желаете?

– Чай, пожалуйста, – ответил ей Тоби, с лица которого все еще не сошла улыбка.

Слова вокруг меня смазались в один далекий звук. Практически бессмысленный.

– А вам, сэр?

– Ничего не нужно, спасибо.

– Апельсиновый сок? Вода?

– Нет, спасибо.

Я не мог толком слышать собственный голос. Как он звучал – нетерпеливо? Нормально? Я весь словно свелся к одной точке контакта, взрывающейся сверхновой в том месте, куда уперлась нога Тоби.

Проводница кивнула и пошла дальше по вагону. «Билеты от Паддингтона, билеты от Паддингтона, пожалуйста…»

Стоило ей выйти, как Тоби заулыбался во весь рот. Пошевелил пальцами ступни. А я сделал долгий выдох, который вполне можно было считать криком.

Тоби получил свой бесплатный чай и печенье, которое он выбирал из корзинки продавщицы, целую вечность колеблясь – о, коварный – между шоколадным со вкусом брауни и овсяным с изюмом. Словно я не был его пленником, прикованным легчайшим из прикосновений.

Он мучил меня практически всю дорогу до Оксфорда, держа на самой сводящей с ума грани желания – не слишком сильно, но и не слишком слабо. Следил за моим лицом и реакциями, которые не всегда получалось подавить, и время от времени двигался более откровенно – недвусмысленный тычок, чтобы не дать мне свести ноги, подъем стопы, подлезающий под мошонку – просто чтоб я покраснел, вздохнул или задрожал.

Эти прикосновения сделали меня бессильным, отчаянно желавшим, развратным. Превратили в терзаемую им игрушку.

И я был от них без ума.

Он убрал ногу, когда машинист объявил, что мы прибываем в Оксфорд, и это дало пару секунд, чтобы собрать в кучку все, что осталось от моих мозгов и чувства собственного достоинства, но даже тогда меня до абсурдного шатало при спуске на платформу.

Тоби спрыгнул следом. Сама беззаботность, черт его дери.

Мы могли бы взять такси, но до ужина оставалось еще много времени, а я пообещал ему поход в магазин. Он на секунду замер на ступенях у входа в вокзал.

– Что такое? – спросил я.

– Что, и вот это оно?

– А ты ожидал другого?

– Я-то думал, что Оксфорд – «город грезящих шпилей», а не, ну, типа кошмарная, забитая машинами развязка и внезапный бронзовый бык.

Я к Оксфорду привык, но Тоби был прав – данный угол города не сильно впечатлял. Приземистое серое здание вокзала, кутерьма на Ботли-роуд, бизнес-школа Саид с ее претенциозными экспериментами из песчаника.

– Вместо этого быка едва не случилась Маргарет Тэтчер, так что не жалуйся.

Он ответил слегка озадаченным взглядом, как будто слышал раньше само имя, но не мог вспомнить откуда или насколько оно важно. Что, откровенно говоря, наводило на меня ужас.

– Пошли? – спросил я, чтобы не думать об этом.

Он кивнул, и мы вышли в город мимо внезапного бронзового быка и кошмарной, забитой машинами развязки, направляясь в центр, где серый уступал место зеленому и золотому.

Тоби с его широко распахнутыми глазами был сам энтузиазм. Просто умилительно. Интересно, а что если бы мы на самом деле куда-то вместе поехали? Подальше, чем сто километров по М40. Все равно куда. Как бы здорово было просто иметь его рядом. И его тишину, и прикосновения, и жестокость, и радость.

Глупости. Сплошные глупости.

Мы с Робертом все собирались куда-нибудь съездить. Все двенадцать лет собирались, но нам все не хватало времени, и жизнь мешала планам. А теперь я стою и мечтаю о том, чтобы сбежать черт знает куда (Прага, Венеция, Париж) с девятнадцатилетним парнем, которого знаю всего лишь несколько месяцев.

– Я здесь жил недолгое время, когда был студентом, – сказал я, как будто собственные мысли можно утопить в разговоре. – Окна моей спальни выходили прямо на пути.

– Комната с видом, ничего не скажешь.

– На самом деле, она мне очень нравилась. Особенно ночью, когда видишь только движущиеся огни и тени людей. Золотые стены и зеленая трава – это, конечно, хорошо, но рядом с железной дорогой чувствуешь себя частью чего-то большего.

– Чего, индустриализации, что ли?

– Жизни, – улыбнулся я.

– Блин, какой же ты… – В голосе Тоби послышалась странная сердитая нотка.

– И что это значит?

– Значит, что я охренеть как люблю тебя.

– Спасибо.

Он хмыкнул.

– Ну, уже лучше, чем «ладно»… прогресс налицо.

– А что, по-твоему, я должен сказать?

– По традиции вроде как положено: «Я тоже тебя люблю, Тоби». Вот его было бы неплохо.

– Ты же не можешь влюбить в себя человека, капая ему на мозги.

Он коротко и печально улыбнулся.

– Ага, я заметил.

Мы шли мимо практически идентичных пиццерий Джордж-стрит в не слишком уютной тишине. Пожалуй, хорошо, что мы в этот момент находились не в Праге, Венеции или Париже.

Наконец Тоби дернул меня за руку.

– Просто ты разрешил себя мацать всю дорогу в поезде, хотя по виду уже готов был концы отдать, а потом еще и сказал вот то про жизнь, как будто прямо с души срезал и только для меня. И у меня на это сердце стало такое большое, тяжелое и типа мягкое, как губка, что думал, оно натурально взорвется, если не скажу, что люблю тебя. Разве ты никогда ничего похожего не чувствуешь, хоть чуть-чуть?

– Я… Не знаю. – Ответ труса. Да еще и лживый.

– Понятно.

Господи, это же его голос сломленного подростка.

– То есть да, что-то в этом роде. Немного. То есть я бы это назвал по-другому. Не любовь. Просто счастье и… и влияние момента.

– А это, чувак, – торжествующе сказал Тоби, – уже семантика.

Я пихнул его и его улыбающуюся мордашку в двери торгового центра, и мы поднялись на эскалаторе до отдела косметики. Духи и одеколоны были расставлены по длинным, ярко освещенным рядам и разделены по маркам.

Тоби повернулся ко мне с растерянным взглядом.

– Я даже не знаю, с чего начинать.

Честно говоря, я тоже не знал, но все равно зашагал вперед, как бывалый, и вскоре мы забыли о всяком стыде и хватали любые попадавшиеся под руку вычурные флаконы, прыскали, нюхали и пререкались. Тоби неизбежно тянуло на тяжелые древесные запахи, которые – на что ему хотя бы хватало сознательности признать – для него совсем не подходили.

– Я себя в голове вижу другим, – объяснил он, нехотя возвращая на полку что-то, источавшее ароматы сандалового дерева и кедра. Поднявшись на цыпочки, он ткнулся носом мне в шею и глубоко вдохнул, пока я не отодвинул его на случай, если увидят, как мы тискаемся, словно подростки, посередине торгового центра. – А у тебя какой парфюм? Он мне нравится.

– Э, никакой. Просто мыло и естественный запах. – Я сунул ему ближайшую бутылочку, надеясь отвлечь. После немилосердных знаков внимания в поезде я… остро на все реагировал. – А что насчет этого? Cool Water.

Он вытянул руку и указал на ненадушенное место на тыльной стороне запястья. Мы повторили уже знакомый ритуал «пшикнуть-потрясти-подождать-понюхать».

– А знаешь… – По мне прокатились удивление и облегчение, вместе с мятой, цветком апельсина и сандаловым деревом. – …он довольно приятный. Ненавязчивый.

– Слушай, ты вот, значит, каким меня видишь? Довольно приятным и ненавязчивым?

– Хорошо, тогда как насчет этого?

Да, ребячество с моей стороны, но я все же подал ему тестер Princess от Веры Вонг в его сиреневом хрустальном флаконе в форме сердца.

Тоби со смехом протиснулся ближе к полке, словно собираясь вернуть туалетную воду на место, но в последний момент развернулся и окутал меня облаком липко-сладкого тумана с запахом сахара и цветов.

– Ах ты гад.

Тоби не потрудился даже изобразить раскаяние, только послал мне воздушный поцелуй и исчез в следующем ряду. Вскоре мы растеряли все обоняние и память о том, что успели перенюхать. Мы опьянели от ароматов, и нас неудержимо тянуло хихикать.

– Мне какой-то из этих нравился… точно нравился… – Тоби водил носом по руке как самый нестандартный дешифратор в мире. – Eternity, что ли?

– А не тот от Живанши?

– Неа, ты сказал, что он пахнет, как будто я валялся на полу в общественном туалете, и сердобольный уборщик полил меня хлоркой.

– Точно. Э-э, а что насчет Cool Water?

– Ну не хочу я пахнуть довольно приятно и ненавязчиво! – взмолился он. И я вдруг снова обнаружил себя заходящимся от смеха.

– Поверь мне, тебе это не грозит.

У нас закончился Тоби, поэтому следующий флакон я пшикнул на свое собственное запястье. Для меня запах был слишком сладким – цветочным, но не женским, верхние ноты казались более глубокими из-за древесных нижних, которые так нравились Тоби, они балансировали аромат и придавали ему неуловимый оттенок маскулинности.

– Тоби, этот.

Я подставил ему руку, и он сделал вдох над пульсирующей венкой, прикрыв глаза, чтобы лучше разнюхать. Что почему-то показалось невероятно чувственным, хотя меня Тоби даже не коснулся. Я, кажется, резко вздохнул. Наконец он поднял голову.

– Да, этот.

Я мазнул ему по шее, чтобы убедиться, что не возникнет аллергии, но все было нормально. Запах подошел Тоби идеально – сладкий, но и темный и пряный. Я воровато огляделся и быстро тюкнул его губами в губы.

– Лори, ты же в курсе, – сказал он, когда мы отстранились друг от друга, – что акт о половых преступлениях приняли еще в шестидесятых[23], да? Нам уже можно.

Я покраснел. По правде говоря, мы с Робертом никогда особенно не демонстрировали наши симпатии на публике. Но с Тоби я был жадным до прикосновений. Жадным и дурашливым, будто нас не разделяли годы. Пытаясь как-то себя отвлечь, я схватил самый большой флакон Burberry London и завертел головой в поисках кассы.

– А… Это… – Тоби нервно замахал руками. – Я не… Не надо… Вот маленький лучше.

– Я заплачу.

– Не, так не пойдет.

– Почему?

– Ну… потому что у меня совсем мало денег, и я не могу…

– Тогда тем более имеет смысл заплатить мне, разве нет?

– Наверное… – Он поковырял пол носком кеды, засунув руки поглубже в карманы и спрятавшись за безнадежно закрывшей глаза челкой. – Это. Спасибо. Мне еще никто… э-э…

– Потом сочтемся. – «О господи, что я несу?» – То есть, не в проституточном смысле.

– Я не против. – Его глаза блестели не хуже окружающих нас флаконов. – Это даже заводит.

– Так, все, я тебя не слушаю и вообще иду на кассу.

Он пододвинулся слишком близко, толкнув меня бедром.

– Так что, я как будто твой альфонс теперь?

– Тоби, прекрати.

Он все еще хихикал, когда мы подошли к кассе. Я поставил на прилавок коробку и полез за бумажником.

– Только это, пожалуйста.

К моему удивлению, кассир – красивая молодая девушка с мягкими карими глазами – встретила нас улыбкой. Тронутый и слегка смущенный, я улыбнулся в ответ.

– Эй, – снова подпихнул меня бедром Тоби, – Спасибо, правда.

– Папа у вас очень щедрый. – Слова кассирши трепыхались в тишине как медуза.

Я почувствовал, как одубели приподнятые уголки рта.

– Да вы что! – А Тоби-то засмеялся. – Он мне не отец! Он мой паре… э-э, любовник.

Я уже начал думать, что не стоило так категорично возражать против парня. «Любовник» звучит особенно подозрительно, когда стоишь с протянутой кредиткой.

И Тоби на этом не остановился.

– Ему тридцать семь, а мне девятнадцать, так что он, конечно, технически мог бы быть моим отцом, но тогда бы получалось, что меня заделали в безответственно молодом возрасте.

Кассовый аппарат зажевал чек, и я яростно прожигал его взглядом, потому что улыбками нас больше не одаривали.

– И потом, – подытожил Тоби, – он гей. Так что. Нет.

Казалось, что в моем словарном запасе осталось только «заканчивай и бегом отсюда», но тут я раскрыл рот и услышал, как собственный голос произносит:

– Не стоит делать оголтелых суждений, Тоби, это грубо. А если б я тебя зачал с лесбиянкой?

Я убрал бумажник, взял пакет с туалетной водой и направился к выходу с крепко прижавшимся ко мне Тоби. Этот абсурдный мальчик еще и за руку бы взялся, наверное, если б обе они не были заняты.

В колледж я повел его живописной дорогой – по Брод-стрит, не через Корнмаркет. По обе стороны от нас возвышались золотистые башенки, а горизонт был полон шпилей и куполов.

– Что, до сих пор в себя не придешь? – спросил Тоби.

Секунду помедлив, я кивнул.

– А ты не можешь просто… посмеяться? Это ведь ерунда.

Ему легко говорить.

– Понимаешь, она же права. Я действительно гожусь тебе в отцы.

– И?

– И это неприлично.

Какое-то время мы шли молча.

– Гляди-гляди, – показал пальцем Тоби, – золотая сиська!

– Здание библиотеки Рэдклиффа было построено Джеймсом Гиббсом в 1737-м. Оно считается одним из памятников архитектуры.

– Ну да, золотая сиська. – Он немного помолчал и потом, почти умоляюще: – Ой, Лори, ну пожалуйста, не надо заморачиваться. Это же мой мини-отпуск.

– Извини, я просто… – Но тут он меня прервал.

– Ладно, вот знаешь, что мне кажется пипец каким неприличным? Люди, которые друг друга не любят. И обижают. И не расстаются только из-за страха, или привычки, или безразличия. А если мы любим друг друга, то что плохого?

– Социальное неравенство между нами. Злоупотребление власть… Ай! – Он больно пнул мою щиколотку. – А это еще за что?

– За то, что меня оскорбляешь, правильный ты наш. И прямо, ёпт, в лицо. Что, думаешь, раз я бедный и ростом не вышел, и мне девятнадцать, то я понятия не имею, чего хочу?

Он уже перешел на крик, отчаянно жестикулируя свободной рукой, прямо на Рэдклифф-сквер. Хотя, если уж на то пошло, эта площадь была, пожалуй, самым подходящим для такого местом. Стоящий у перил и с орелом артистической паники затягивающийся сигареткой студент едва удостоил нас взглядом.

– Думаешь, если б я чувствовал, что мною злоупотребляют, меня используют или угнетают, я бы с тобой остался? Думаешь, я не в силах увидеть разницу? Думаешь, не знаю, что такое настоящая любовь?

Я собрался было ответить, но он вновь пнул щиколотку.

– Пошел ты знаешь куда… – Злость испарилась из его голоса, оставив после себя одну боль. – Ты же в меня поверил. Тогда, в клубе. Первый и единственный человек, который поверил. И не смеялся, и не осуждал. Просто встал на колени, и это была самая романтичная вещь моей…

Я бросил все, кроме туалетной воды, и то только потому, что боялся разбить. Но сумка, чехол с костюмом, перекинутая через локоть куртка – в торговом центре мне стало жарко – все полетело на мостовую. А я дернул Тоби на себя, прямо в эту кучу малу, крепко прижал и поцеловал со всем чувством, на которое был способен.

А когда в конце концов вернул ему его губы, он без всякой паузы продолжил:

– …вторая самая романтичная вещь моей жизни. – И улыбнулся самой слабой из своих улыбок – той секретной, в которой пряталась вся его боль.

– Прости меня. Я правда в тебя верю. Просто… – Я собирался сказать, что не верю в себя, но с Тоби в моих руках – с Тоби, от которого едко пахло слишком многим – сейчас было не время для сомнений. Только для вот этого.

И я вновь поцеловал его. Еще. И еще.

Потом мы стояли обнявшись, окруженные булыжниками, веками и камнем. И кучкой удивленных туристов, некоторые из которых нацелили на нас камеры мобильников и фотоаппараты. Я бросил на них осторожный взгляд.

– Ты же понимаешь, что это, скорее всего, окажется на Ютубе?

– Тогда, – пожал он плечами, – я его найду и поставлю тыщу лайков.

Я поднял с мостовой все вещи, но когда мы снова зашагали вперед, Тоби просунул мне под локоть свою руку. И я не стал ее сбрасывать или отодвигаться.

Университетский колледж, когда мы наконец-то до него добрались, взорвал Тоби остатки мозгов. Если дословно цитировать.

– Блин, это ж как… как, ёпт, целый дворец прямо в переулке. Как будто так и надо.

– Добро пожаловать в Оксфорд, милый.

Он замер в арке, уставившись на первый внутренний двор колледжа – невысокая фигура человека из другой эпохи в тени серебристо-золотых башен.

– Блин, я в, мать его, Хогварце.

– Нет, для Хогварца надо идти в Крайст Черч[24].

Я зашел в домик привратника за ключом от комнаты и практически сразу же столкнулся с неприятностями.

– Бог мой, кого я вижу. Мистер Дэлзил.

О господи, он. За столом сидел Боб, бессмертный, неизменный, наводящий ужас Боб, который оглядел меня сегодня с той же слишком много знающей, слегка надменной симпатией, что и лет двадцать назад.

– Добрый день, Боб, – пробубнил я, вновь став тихим, потерянным и восемнадцатилетним.

Тоби ввалился за мной и теперь поглядывал на нас с нескрываемым любопытством.

– Вы его знаете?

Боб хитро прищурился.

– Лоренс Дженнингс Дэлзил, девяносто пятый год, отделение медицины. Конечно, знаю.

– Я забронировал комнату, – попытался вставить я, пока не случилось чего хуже.

– Полагаю, вы здесь для встречи с доктором Ли.

«Доктор» Ли? Меня он доктором не называл ни разу, даже когда полагалось по званию. Всегда «мистер» и непременно с этим его тоном едва заметного раздражения. Но я обнаружил, что лишь покорно киваю в ответ.

– Редкого обаяния джентльмен наш доктор Ли. – Боб достал огромную амбарную книгу в кожаном переплете. В двух шагах от него стоял компьютер, но естественно, о том, чтобы сверяться не по книге, и речи не шло. Сощурившись, он принялся просматривать исписанные мелким подчерком страницу за страницей.

– Как поживает миссис… – Черт, забыл фамилию. – Как ваша жена?

– Что вы, мистер Дэлзил, она давно умерла.

Повисла ужасная пауза.

– Ради бога, простите, пожалуйста.

– Шучу. Шейла в добром здравии. – Он перелистнул страницу. – Ах, вот, вы в Новом здании, третий этаж.

Тоби зажимал рот обеими руками, но сквозь них все же пробивались писклявые смешки.

Боб повернулся к необъятной решетке у себя за спиной и с огромным церемониалом снял ключ с одного из крюков. Он поднес к глазам ярлык, подвергнув его такому тщательному осмотру, который Земля не видела, надо полагать, со времен Моисея, откопавшего в горах некие скрижали. Наконец Боб шлепнул ключом по столешнице.

Боже упаси передать его прямо мне.

Я вздохнул и убрал ключ в карман.

– Благодарю.

Моя рука уже лежала на ручке двери, а нога переступала через порог, когда Боб окликнул своим противным монотонным голосом:

– Ах да, и мистер Дэлзил?

– Да?

– Вы же не собираетесь оставлять гостя на ночь, полагаю?

Я резко обернулся.

– Господи боже, мне тридцать семь лет. И мне… мне… мне можно. – В мыслях оно звучало более твердо и менее жалобно.

Боб сморгнул и царственно махнул рукой на прощание. На этот раз я уже почти успел закрыть дверь.

– Ах да, и мистер Дэлзил?

Я стиснул зубы.

– Что?

– С возвращением.

Во дворе Тоби зашелся истерическим смехом, и я ждал с, тешу себя мыслью, впечатляющей терпеливостью, пока он успокоится.

– Это просто… – задыхался он, – дурдом на выезде.

– Ну да, здесь своеобразные традиции.

Он снова взял меня под руку.

– Тебе тут правда нравится, да?

– Часть меня всегда будет считать Оксфорд домом. – Мы пересекли двор и, миновав часовню, вошли в медовый сумрак крытой аркады. Парное эхо наших шагов расходилось от каменных плит. – Тут произошли одни из самых важных событий моей жизни. Здесь я вырос, здесь понял, кто я такой. Здесь впервые влюбился. Занялся сексом. Напился. Попробовал травку. Не спал всю ночь, разговаривая с людьми, которые меня понимали.

– Господи. – Тоби опять остановился в изумлении. Последние лучи заходящего солнца пролились на каменную кладку и пересекли ухоженный газон. – Тут так красиво, что аж глазам больно. У меня такого никогда не будет, да?

– Оксфорда?

– Да всего, о чем ты рассказал.

Сердце болезненно сжалось. Если честно, я не знал, как говорить об этом с Тоби. Я прожил на свете дольше – куда дольше – и у меня должны найтись какие-то для него ответы, но их не было. И несмотря на все сказанное на Рэдклифф-сквер, попытки предложить ему… что? наставления?.. слишком сильно отдавали отеческой заботой.

– Дело не в том, где ты, – сказал я так мягко, как мог. – Эти вещи произойдут сами собой, потому что тебе девятнадцать и у тебя вся жизнь впереди.

Он пробежался кончиками пальцев по стене.

– Не знаю, не чувствую я, что она впереди. Скорее, что уже взяла и свалила в туман.

– Почему? Что произошло?

Он только пожал плечами.

И мне не хотелось портить наш… Черт, да никакой это не мини-отпуск и уж точно не просто отпуск. Но все равно не хотелось портить что-бы-это-ни-было, требуя ответов, которые он не желал мне давать. В конце концов, куда спешить? Всегда можно попробовать в другой раз.

Мы вышли на лужайку перед Новым зданием, и Тоби шумно втянул ртом воздух.

– И это «новое» здание?

Через еще один отутюженный газон от нас возвышался образец симметрии георгианской эпохи с его сводами и высокими окнами с декоративными переплетами.

– Ну, по сравнению с пятнадцатым веком, восемнадцатый считается новым.

– Да это просто, – опять покачал головой Тоби, – сдуреть можно.

– Если хочешь, давай покажу тебе Уэйнфлит. Он стоит на том берегу реки за супермаркетом, хотя в мое время вместо супермаркета была "наливайка".

– Ты там жил?

– Да, на первом курсе. Это такой бетонный уродец из семидесятых. Они есть во всех колледжах, просто некоторым лучше удается их спрятать.

Тоби улыбнулся, и тот узел непонятно чего внутри меня развязался вновь.

Когда мы шагали между гладкими, как стекло, газонами ко входу в здание, он пробормотал:

– Вода, вода, одна вода, мы ничего не пьем[25].

– А?

– Да вся трава, по которой нельзя ходить. Неужели тебе не хочется, ну… прямо взять и истоптать?

– Никогда об этом не думал.

– А что будет?

– Если наступить на траву? Не знаю. Что-нибудь плохое, наверное.

Он выскользнул у меня из-под руки и картинно медленно побежал к газону, напевая мелодию из «Огненных колесниц»:

– Ла-ла-ла-лаа-ла. Ла-ла-ла-ла-лааа!

– Тоби не надо. – Сложно добиться серьезного тона, когда сам умираешь от смеха. – Веди себя как следует.

Вытянув подрагивающие от напряжения пальцы рук, он очень осторожно наступил носками кед на самый край газона и замер, словно в ожидании грома и кары небесной. Затем расслабился.

– Похоже, со мной ничего не случилось.

– Да нет, просто яд замедленного действия, балда.

Наконец мы нашли нужную лестницу и вычислили нашу комнату. В этом здании жили, в основном, члены совета колледжа – и Джаспер, которому в балете расселения везло как богу фортуны – и по сравнению с тем, что я помнил из своих студенческих лет, оно было довольно роскошным. Но вот в удобствах особых излишеств не наблюдалось. Я поставил на пол сумки.

– Надо было забронировать номер в гостинице, как нормальный человек. Что-то я не подумал.

– Ни за что. Это же кусок твоего прошлого. А вид какой… обалдеть. Ты посмотри на небо. Я в жизни такого не видел. Просто сумасшедшее небо.

Перед окном стоял большой стол, и Тоби практически перегнулся через него, окрашенный полосами золотого, оранжевого, розового и фиолетового, в самом ярком и сочном свете оксфордского солнца.

– Шикарный вид, – согласился я.

Он поперхнулся, в спешке слезая со стола, и его зад принял свое обычное положение.

– Сколько у нас еще времени до ужина?

– Ну, если хотим зайти к Джасперу до начала, то около часа.

– Около часа, говоришь… – Он задумчиво постучал пальцем по подбородку.

Я кивнул, в животе разливались предвкушение, томление и простая чистой воды похоть.

– Давай встань над столом и нагнись. – Он подвинулся, чтобы освободить мне место, и приглашающе улыбнулся.

Как и всегда, я помедлил. Другой дом бы прикрикнул или заставил силой, но Тоби так никогда не делал. Никогда не упрощал мне задачу, а заставлял выбирать. Самому выбирать подчинение. Тихое унижение от исполнения приказа, просто потому что он так велел.

Я пересек комнату. Шаг за шагом, шаг за шагом, и нагнулся над столом, опираясь на него локтями. Повинуясь инстинкту, я нашел глазами Тоби в надежде на… ох, да самому знать бы, на что. Уверение. Одобрение. Просто его взгляд, прикованный ко мне.

– Да. – Он нежно провел ладонью по моим волосам. – Именно так.

Считай, и не тронул почти, и едва ли что-то приказал, но внезапно все тело охватила дрожь, в паху заныло. Я забыл думать о чем-то, кроме Тоби и того, что он хотел от меня получить добровольно или забрать силой.

Он оттолкнулся от стола и зашел мне за спину, его пальцы прошлись вдоль позвоночника поверх рубашки, а затем едва различимо огладили зад. Я уронил голову между согнутых рук и толкнулся ему в ладонь.

Было слышно, как он резко вдохнул, а потом пальцы скользнули уже под моим животом, затеребили пряжку ремня и пуговицы брюк, стягивая их вместе с боксерами.

Боже. Боже мой.

Я всегда казался себе более голым, когда полуобнажен, а не полностью раздет. Сглотнув стон, я улегся щекой на стол и уставился на мягкое пламя золота под закрытыми веками.

– Эй. – Тело Тоби накрыло мое, тепло дыхания согрело ухо. – Я тут… привез с собой кое-что.

– Что?

– Из волшебного сундучка. Сейчас, погоди секунду.

Не знаю, что именно – собранность или несобранность – заставило Тоби оставить меня вот так на столе, частично раздетого и не связанного ничем, кроме его желаний, но в любом случае, оно вызвало острое чувство стыда. Мне было одновременно слишком жарко и слишком холодно, казалось, что я слишком прикрыт и слишком раздет. И возбужден. Так, что уже сил нет терпеть.

Он вернулся почти сразу. Что-то со стуком упало на стол. Я открыл глаза и…

– Тоби. Нет. Я… Ах.

Его теплые и скользкие от смазки пальцы подобрались ближе и вдавились внутрь моего тела. Я вздрогнул – он редко брал меня настолько уверенно – но облегчение от быстрого и недвусмысленного прикосновения на фоне целого дня поддразнивания оказалось несказанным. Я выгнулся, приподнявшись над столом, и с бесстыдным стоном насадился на его пальцы.

Словно он и не положил только что анальную пробку со встроенным вибратором рядом на стол.

– Да-а. – Тоби. Хрипло и надсадно дыша. – Давай, трахай меня.

И я трахал, стремительно доводя себя до безумия, пока лужайки и аркады колледжа Магдалины переливались розовым и золотым в последних лучах заката.

– Еще? – спросил он, сгибая пальцы глубоко внутри моего тела, заставляя гореть, извиваться и хотеть.

– Да. О господи, да. – Но он отстранился. Оставил меня задыхающимся, пустым и c ощущением утраты.

– Так, хорошо. А теперь слушай.

– Нет, пожалуйста… Мне нужно… – Он меня не удерживал силой, но в этой агонии потери и желания я как-то умудрился забыть и судорожно бился, словно прикованный.