Текст книги "Всерьез"

Автор книги: Алексис Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Да.

Пожалуйста.

Именно так.

Послышалось звяканье цепи, которую Тоби продевал сквозь кольцо на крюке, затем щелчок карабина, когда он соединял ее с наручниками, и в следующий момент я уже оказался скован по рукам и ногам. Дернулся, потому что это всегда было моей первой инстинктивной реакцией, и изгиб крюка сдвинулся на входе в тело, напоминая о его вторжении, усиливая ощущение плена. Я сглотнул вскрик, на горле и запястьях нервно забился пульс. Роберт часто связывал меня более жесткими способами, но несмотря на всю примитивность сегодняшнего – а, возможно, и благодаря этой терпкой смеси от демонстрирования себя и ощущения постороннего предмета в теле – он меня оголил, ободрал и вывернул наизнанку. Член бесстыдно тянулся вверх между расставленных бедер, смазка стекала по нему и капала на стол.

– Господи, Лори.

Тоби взобрался рядом, вклинился между моих ног и зарылся пальцами в волосы. На секунду его дикие сверкающие глаза заменили собой весь мир, а затем он с тихим рыком впился мне в губы яростным поцелуем. Я не решался пошевелиться, чтобы не чувствовать это отвратительное дерганье и давление глубоко внутри, но Тоби бы мне и не дал, держа крепко – ровно до тех пор пока я не начал бы сопротивляться, пока позволял ему засовывать язык поглубже в мой рот и брать меня, брать все.

Какой же он был прекрасный – этот жестокий и голодный поцелуй. Со вкусом чая, что Тоби пил чуть раньше, а потом – меня.

Когда он отстранился, нас обоих вело и дышалось с трудом.

Его руки проехались по моему телу, поглаживая, царапая, помечая как свое, пока я дрожал и тихо постанывал, одновременно стреноженный и свободный. Подушечки его больших пальцев кружили вокруг моих сосков, разжигая удовольствие, словно угли, пока оно не заполыхало по новой, и я откинул голову назад и выгнулся навстречу Тоби, забыв обо всем на свете. Движение потянуло за собой наручники и крюк, и тело прошил шок от этих жестоких украшений, а крик застрял где-то в горле.

Тоби наклонился ближе и коснулся губами тех мест, где только что были его пальцы, накрыв слишком чувствительную плоть волной изумительного жара. Из груди шумно вырвался весь остаток воздуха, и я захлебнулся его именем, словно муха в меду, застрявший и тонущий в сладости. А когда ощущения достигли почти что нестерпимого пика, он прихватил мой сосок краешками зубов, и это более жесткое прикосновение прошило тело словно молния. Я едва не кончил от осознания, насколько полно он меня контролирует. Насколько полно принадлежу ему.

Тоби поднял голову с улыбкой на блестящих от влаги губах, которыми он целовал и мучил, и потянулся под столешницу за чем-то, что из моего положения плохо получалось рассмотреть. Разогнулся он уже с соединенными стальной цепочкой клеверными зажимами в руках. Они посверкивали у него между пальцев и обещали боль.

Все мое тело было влажным от пота, слюны и экстаза. Я не мог найти силы для сопротивления, хотел и одновременно не хотел, ждал, что он откажет мне в праве выбирать. Что даст то, что сочтет нужным дать.

Закрепляя на мне зажимы, пальцы Тоби скользнули по коже – один раз, два. И оба раза он не отрывал своих глаз от моих, ласкал плещущейся в них похотью, пока я шипел от холода и острых щипков. Я сосредоточился на собственном дыхании и знал, что все это не пойдет ни в какое сравнение с пылающей агонией, что ждет меня, когда придет время снимать зажимы.

– Все. – Тоби отступил назад. Проинспектировал меня – его подданного, его королевство. Он тоже раскраснелся и немного вспотел и так же не мог отдышаться, а джинсы четко обрисовывали линии его напряженного члена. – Ёпт. О-фи-геть.

Я довел его до такого. Бросил в жар, заставил член затвердеть, а глаза подернуться поволокой. И в этот момент любая боль, любое унижение того стоили. Нет. Они были частью всего. Неразрывно связанной. Неотделимой, неотличимой от радости.

Похоже, Тоби никак не мог отвести взгляд.

– Ага. Хорошо. – Я так любил резкие ноты в его голосе в такие моменты, когда он люто возбужден и полон жестокости. – Меня ждет лимонный пирог.

– А… – У меня пересохли губы, растянутое тело ныло, боль заполняла уголочки внутри и снаружи. – …мне что делать?

И в ответ услышал полное одной любви:

– Ты будешь для меня страдать.

Что я и делал, пока он отправлял форму с тестом в печь и занимался начинкой, все это время не прекращая описывать свои текущие манипуляции. Боль и неудобное положение смазывали слова, пока не остался только Тоби и все те способы, которыми он меня касался, и любил, мучил и восхищал. Я парил, а края моего мира стали мягкими и обтрепанными, как перья. Так странно – быть настолько униженным в телесном плане и при этом настолько абсолютно счастливым. Принадлежать Тоби.

Господи. Больно. Больно.

Они неумолимы – ровное сердцебиение боли и медленное капанье времени. Никакое ерзанье не приносило облегчения и лишь будило агонию и нежеланное удовольствие, заставляло металл внутри тела сдвигаться, цепи – тихо звенеть и качаться, а клипсы – крепче сжиматься на сосках. Даже дыхание слишком сильно колыхало воздух, и он наждаком проходился по натянувшейся, жаркой и тонкой коже.

Иногда я не мог сдержать звуки.

Иногда ресницы начинало щипать от бессильной влаги.

И иногда ко мне подходил Тоби, касался губами моих губ или глаз и забирал стоны и все слезинки.

Мне нравилось, что можно смотреть на него. В этом отношении путы дарили свободу. И не оставалось ничего, кроме как наблюдать и упиваться увиденным.

Он выглядел счастливым и передвигался по моей кухне с той же уверенностью, с какой научился касаться и брать меня. Пока он готовил, его мышцы спины натягивались и сокращались под футболкой, словно помнили о крыльях, и время от времени я краем глаза ловил бледные вспышки локтей и жилистых предплечий, покрытых редкими темными волосками и единичными веснушками. Он перенес вес на одну ногу, и его задница туго натянула джинсовую ткань.

Возможно, посторонний человек при взгляде на Тоби увидит немногим больше, чем худого недавнего подростка с кошмарной прической. Но он был моим парнем, моим домом, моим хрупким принцем, и для меня – безоговорочно красивым. Я любил чувствительное место на его шее сзади и все нежные волоски, которые колыхало мое дыхание. Любил его узкие ступни и непропорционально большие пальцы ног. Любил маленькое темное пятнышко, скрывающееся под левым ухом. Любил углубление между ключицами и ямки под ними, в которых собирался и блестел пот. Любил изящный великолепный член с выраженным вкусом соли и самого Тоби.

Из всего этого складывались четки моего подчинения. Хотя единственным богом моим была любовь.

– У меня есть где-то пять минут, пока тесто не допечется. – Тоби подошел и встал передо мной, и близость его полностью одетого тела вдруг напомнила о собственной наготе, собственной беззащитности. Вместе с ним пришла волна домашних запахов: мука, сахар и пекущееся тесто. – Чем бы мне их занять?

Он пробежался пальцами по подрагивающим и скользким от пота мышцам моего живота, и я дернулся от этой нежности, что только сдвинуло крюк с цепями и заставило тихо всхлипнуть. Тоби успокоил, утешил, протянул по телу ниточку легких поцелуев, как гирлянду с лампочками. Я был слишком оголен, чтобы даже помыслить о сопротивлении. Просто подался ему навстречу, потерянный, соблазненный, молящий о прикосновении и не упирающийся, когда наслаждение наполнило меня, как боль.

Ее Тоби тоже давал – его зубы и ногти оставляли покрасневшие дорожки и отметины, подарки на моей коже. К тому времени все они превратились в одно сплошное ощущение, которому я лишь отдавался. Он нашел чувствительные места – внутренняя сторона рук, края ребер, складка в паху, колено сбоку – и поджег их, как фитили, пока во мне не осталось ничего, кроме пожара и молний, и меня разрывали и собирали по кусочкам его тяжелое дыхание, дрожащие руки и горячечный шепот со словами восхищения и благодарности, любви и желания.

Потом наступила тишина и покой. Глаза Тоби нашли мои, а пальцы сомкнулись вокруг зажимов. Рывок.

Бесконечно малая доля секунды взревела в ушах. И все превратилось в боль. Всепоглощающую, всеобъемлющую, неминуемую. Вспыхнувшая кожа. Медный привкус во рту. Я не мог пошевелиться. Не решался. Только дрожал и терпел. Уступал. Вглядывался в слишком яркое зеркало агонии, пока не осталось ни грамма страха. Только самый пронзительный свет и чистый глубокий покой.

Я услышал животный надорванный крик. Мой?

– Мама родная. Мама родная, ах ты ж... – Тоби запрокинул голову назад, его горло вибрировало, рот растянулся в бессильном вскрике. Его руки – которые, я только сейчас понял, держали меня всю дорогу, – сжались на моих ногах. Еще одна волна содроганий, и он согнулся пополам у стола, со стонами вцепившись в меня пальцами.

Горло еще не прошло, но остальная боль таяла. Бесследно, как изморозь на солнце. Окружающий мир теперь выглядел иначе – четче, чище, слегка отфотошоплено, словно я вдохнул чистого кислорода. И, как ни странно, хотелось смеяться.

Тоби медленно разогнулся.

– Пипец, – ошалело произнес он. – Нет, просто… пипе-ец.

Я осторожно опустил на него глаза. Даже мои путы теперь доставляли меньше неудобства, хотя я их по-прежнему не приветствовал.

– Ты как?

– Я… Я это… – он и раньше уже раскраснелся, но сейчас умудрился залиться еще большим румянцем. – …кончил, реально. Когда ты закричал… это просто было… так охеренно красиво.

– Спасибо. – Единственное, что я смог ответить. И не в рамках игры в доминирование, а серьезно. Спасибо за боль. Спасибо за то, что веришь, будто я красив. Спасибо, что заставил меня почувствовать себя таким сильным. Спасибо, что любишь. Спасибо.

– Охренеть. – Он расстегнул ремень, стянул джинсы с боксерами, вытер себя последними и кинул их мне под ноги. Меня накрыло знакомыми запахами секса и Тоби, словно он провел по телу руками. – Ты ко мне даже не прикоснулся.

На его пальцах поблескивали следы удовольствия. Мой собственный член от такого вида заныл и начал сочиться смазкой.

– Можно я…

– Блин, еще спрашиваешь, – широко улыбнулся Тоби.

Он влез обратно в джинсы, помогая себе одной рукой, а вторую протянул мне. Я всосал его пальцы и слизал все капельки наслаждения, заработанного болью. Тоби прикрыл глаза, и я упивался, заставив его стонать для меня. Сила способности доставлять удовольствие другому – здесь, где только она и имела значение.

Наконец Тоби убрал руку.

– Спасибо.

– Ну и голос у тебя, Лори. Погоди, сейчас воды принесу.

Он застегнул ремень и метнулся к раковине. Я мог бы напомнить, что в холодильнике стоит кувшин с фильтром, но мне было все равно. По возвращении Тоби забрался на стол и, устроившись у меня между ног, поднес к моим губам чашку. Пить оказалось не слишком удобно, но это все равно была лучшая, чуть тепленькая, чуть известковая вода из-под крана, что я пробовал. И у меня и правда пересохло в горле – чему, вообще-то говоря, не стоило и удивляться, но все же несколько неожиданно, когда тебе дают что-то необходимое еще до того, как сам понимаешь, что оно нужно.

После Тоби осторожно отставил чашку в сторону и свернулся, откинувшись на мою потную грудь, которую до сих пор слегка колотило. Нестандартное, возможно, объятие, но оно мне все равно нравилось. Было в нем что-то успокаивающее – ощущение близости, пусть я и не мог обнять Тоби в ответ.

Он вытянул руку и лениво провел ладонью мне по плечам.

– Тебя уже нужно развязывать?

– Нужно?

– Полчаса где-то прошло.

Я потянулся… и поморщился. Потом это все еще аукнется. Но соврать Тоби не смог.

– Мне… мне не… нужно…

– Хорошо, – мягко улыбнулся он, глядя на меня снизу вверх сонными глазами. – Ты мне нравишься таким, а у нас еще меренга не сделана.

– Боже.

Он откинул голову назад и поцеловал меня под подбородком.

– И потом, я хочу тебя наградить.

– Как, оставив на столе, связанным и с крюком в заднице?

– Ну да, как-то так.

– Что-то мне подсказывает, что это идет вразрез со всеми санитарно-гигиеническими нормами общепита.

– Я вымою руки очень тщательно. – Он отнес чашку в раковину и старательно себя оттер перед тем, как достать из печи форму с готовой основой.

И снова принялся мне описывать, что именно делает, но я ушел в себя слишком далеко, слишком глубоко, слишком высоко, чтобы понимать большую часть сказанного. Остался только ритм его голоса, который накатывал волнами и удерживал рядом. Лимонная начинка, когда Тоби выкладывал ее в золотистую форму, была цвета солнца. И уж не знаю, из чего там делается безе, но процесс его изготовления оказался ну очень энергичным. Тонкие мышцы на руке Тоби, которой он орудовал, тянулись и сокращались.

– Тебе реально надо разориться на электрический миксер. У меня сейчас руку сведет, как у онаниста.

Но силой упорства и какой-то странной алхимии в миске из водянистой полупрозрачной субстанции образовались твердые блестящие Альпийские пики. Несколько минут спустя лимонно-безешный пирог был полностью собран и отправлен обратно в печь.

– Фишка в том, – объяснял мне Тоби, – чтобы не дать курду остыть. – Он поставил рядом со мной на стол две миски. – А то между лимонной начинкой и безе иногда получается такой непонятный влажный слой, но если курд еще теплый, то он будет выпекать безе снизу, и слои лучше соединятся друг с другом.

Раньше я уже видел Тоби страстно увлеченным, видел его уверенным в своих силах и не колеблющимся. Сейчас оно впервые не имело никакого отношения к сексу.

– Тебе ведь все это действительно нравится, да?

Он кивнул.

– Ага. Ведь круто же. – И он обвел пальцем край миски, собирая на него немного блестящей желтой начинки. – Хочешь попробовать?

– Я хочу обсосать твои пальцы. Если на них при этом будет лимонный курд – ничего, переживу как-нибудь.

– Мужик, если ты не уважаешь мой пирог, я сейчас на тебя обратно зажимы повешу.

Я подумал, что это шутка, но ужас оказался достаточно настоящим и головокружительно сладким.

– Прости меня. Не надо, пожалуйста.

– В любом случае, тут весь смысл в сочетании. – Тоби окунул палец во вторую миску и достал облако белой пены. – Готов?

– Да.

Измазанный сладким палец проник мне в рот, наполняя его и без того отдающие Тоби глубины вкусом сахара, лимона и кожи.

– О.

– Скажи супер? – Его голос звучал самодовольно, но тут оно было заслужено.

Я кивнул, обвивая палец языком в погоне за последними каплями курда.

– Еще?

– Да. Да, пожалуйста.

Он заерзал, толкаясь в стол.

– Господи, Лори, ты что, хочешь, чтоб я тут еще раз кончил? Я же обожаю, когда ты умоляешь.

А я обожал, когда он заставлял меня умолять.

Тоби подцепил еще курда с безе и мазнул ими по моим раскрытым губам, перед тем как резко запечатать их поцелуем.

Который превратился в липкую мешанину языков и вкусов – сладких, с кислинкой и согретых Тоби. С любым другим человеком я бы, возможно, обплевался. Но не с ним. Игривость Тоби оставляла меня не менее безоружным, чем его жестокость, и так же безнадежно очаровывала, вызывала настолько же отчаянное желание угодить. Мой пульс участился, внутри все прыгало в тугом восторге от подчинения, пока Тоби слизывал начинку с уголков моего рта, отчего легким не хватало воздуха, а из горла вырывались тихие стоны.

Он пододвинул миску с курдом поближе и снова запустил в нее пальцы.

– Упс. – И даже не потрудился изобразить убедительность, когда крутанул запястьем по дороге к моим губам, брызгая лимоном на и так уже слишком чувствительные соски.

Я заорал.

Вашу мать, как каленым, чтоб его, железом прижгло. А встало так, что заболел и член.

Тоби вытянулся ближе и очень нежно все слизал. Кончик его языка прочерчивал золотистые спирали на моей коже, оставляя за собой блестящие дорожки влажного жара, заглушенной боли и зарождающегося наслаждения.

Боже, какие только звуки я для него не издавал.

Я забыл о контроле. Не имел никакого желания о нем вспоминать.

Тоби с улыбкой поднял голову.

– Всегда знал, что твой вкус будет отлично сочетаться с лимоном.

– Ох, Тоби, пожалуйста.

– Что пожалуйста?

Я извивался, причиняя себе боль, и плевать на это хотел. Он поддержал меня руками.

– Не знаю… но… но… пожалуйста.

Я уже понятия не имел, о чем прошу, но, кажется, ответ был Тоби все равно известен. Он приподнялся на цыпочках и поцеловал меня.

– Да. Обещаю.

И, запустив пальцы в миску с меренгой, провел ими по моему бедру. По ощущениям это напоминало облака, согретые его ртом, когда он гонялся за ними, слизывая липкие дорожки проворным языком. И когда от белой пены уже ничего не осталось, он все ласкал меня, целуя и прихватывая зубами кожу на пути к паху. И подчеркнуто игнорируя при этом член.

Я зажмурился. Распустился под его ласками. Боль сожгла все следы смущения, все намеки на стыд, сделав меня настолько податливым, насколько позволяли путы. После них остались лишь желание и какое-то головокружительное опьянение, которое заставило меня рассмеяться и сказать:

– Кажется, ты же должен был обращать меня в свою лимонную веру.

– А я и обращаю. – Он в ответ куснул так жестко, как я того заслужил за эту фразу. С темным азартом я представил отпечатки его зубов на коже бедра. Он и раньше оставлял на мне отметины, и я носил их с тайной гордостью. Иногда прижимал к ним пальцы, чтобы почувствовать отголоски той боли.

Тут Тоби поднял голову и достал еще немного безе.

Мы оба смотрели, как пена соблазнительно свисала с его пальцев бледными округлыми сталактитами. Он поднес ее к моему члену и дал стечь по нему, несколько капель скатились на столешницу.

Тоби снова придвинулся, бездумно проводя другими пальцами по моему стволу.

– И как тебе теперь мой лимонно-безешный пирог?

Я толкнулся в его ладонь.

– Я в него влюбился.

– Невероятно вкусный, согласись? – Его дыхание овевало член. – Лучший, что ты пробовал.

И он скользнул губами по головке, а мое «да, о да» было столь же искренним, сколько и абсолютно лихорадочным.

До этого Тоби ни разу со мной до такого не доходил. Как-то он признался, чуть смущенно, что не считает себя слишком умелым по этой части, и тогда я ответил, что он не обязан проделывать со мной ничего, что ему не хочется, и больше мы к теме не возвращались. Я же любил делать ему минет – стоя на коленях, пока пальцы Тоби зарываются мне в волосы. Неспешно по утрам, вжимая его извивающиеся бедра в матрас. На спине, когда Тоби нависает сверху, а его рука лежит у меня на горле, чтобы чувствовать член внутри.

Но сейчас он касался меня без всяких сомнений, слизывая белую пену, дразня языком, чуть втягивая в рот. Я переплел пальцы в поиске хоть какой-то опоры перед волной наслаждения, но от нее не было защиты. Только очередная мука, что я переносил для Тоби. Это ужасное блаженство и принесенная им беспомощность, близость.

Я выдохнул его имя. Раздвинул ноги еще шире. Это вогнало глубже крюк, но даже такое удовольствие стало теперь частью всего и служило Тоби, стало еще одним способом, которым он меня берет. Смешалось все: свобода, цепи и наручники, боль, стыд, упоение, страх, любовь. Одной рукой он обнял меня покрепче– так идеально крепко – его шероховатая ладонь нежно скользила по моей коже. И только я подумал, что большего Тоби мне дать просто не может, как он сделал свистящий вдох и вобрал член настолько глубоко, что уперся губами в свою же руку. Запер меня во влажной бархатной теплоте.

Я неосторожно качнулся вперед, и шарик внутри задел простату.

– ГосподиТобипожалуйстанемогу…

Я кончил неуправляемым потоком. Так сильно, что не видел ничего. Только безупречную безбрежную тьму.

Пришел в себя я, только услышав кашель Тоби. Он поднял взгляд от моего члена, сперма и слюна стекали по подбородку.

– Прости ради бога. Я пытался предупредить.

Он осторожно выпустил меня и вытер рот ладонью.

– Ладно тебе – офигенно же.

Меня начинала бить дрожь, которую я тоже не мог контролировать.

– Сп-спасибо… Это… Ты… – Слова получались такими же смазанными, как и мысли.

Дальше я не совсем понимал, что конкретно происходит, но Тоби обо мне позаботился. Снял цепи и наручники. Со всей возможной осторожностью вытащил крюк. Баюкал мои затекшие руки все время глухой агонии от притока крови. А потом мы лежали в обнимку на кухонном столе, и Тоби крепко меня держал, пока не закончились слезы, и на мне не наросло достаточно кожи, чтобы можно было опять показаться миру.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Люблю. Блин, пирог.

Он оставил меня только на время спасения выпечки. И, поставив форму на рабочую поверхность, тут же метнулся обратно в мои объятия.

– Последний секрет хорошего лимонно-безешного пирога: перед тем как резать, дождись пока он остынет.

– Буду знать. – Я повернул голову и оглядел плод его трудов: лимонный пирог с безе как с картинки, идеально золотистое тесто укрытое огромным завитком подрумяненной на концах меренги. Мой мальчик и правда талантлив. В стольких областях. Прекрасный, умелый, безжалостный Тоби.

– Ты же понимаешь, что потом будет контрольный опрос, да? – спросил он.

Я ухитрился изобразить бледный намек на возмущение:

– Так нечестно, Тоби. Я же не сдам.

Он приподнялся на локте и оглядел меня сузившимися глазами.

– Зуб даю, ты в жизни ни одну проверку не заваливал.

– Мне хорошо даются стандартизированные тесты. Что вряд ли назовешь поводом для хвастовства.

– Мужи-ик. – Он снова откинулся на спину, примостив голову у меня на плече. Столешницу не назовешь комфортной для лежания, но сейчас она была не менее идеальна, чем пирог Тоби. – Да я заваливаю даже те вещи, в которых по идее должен разбираться. Мне поставили двойку по литературе в выпускных экзаменах, а я всю школу был у учителя еще тем любимчиком. Пятерки с плюсом круглый год. И в итоге – двойка.

– Что пошло не так?

Он вздохнул.

– Там есть часть, когда тебе дается стихотворение и идиотский вопрос про него. У нас был «Ягуар» Теда Хьюза. Читал его когда-нибудь?

– Нет.

– Извини. – Он пробежался пальцами по одному из покрасневших мест, которые сам и оставил на моей коже, посылая по ней мурашки. – Это такой ранний Хьюз, то есть природа и прочая дребедень. Мне вообще нравятся только его «Письма ко дню рождения». В смысле, да, он там дрочит на то, как ему грустно, что его жена покончила с собой[31], но это хотя бы искренне, понимаешь? Короче, «Ягуар» рассказывает про зоопарк, полный, ну, типа отупленных животных. Кроме ягуара, который сходит с ума в своей клетке. А вопрос прикинь какой был: что Тед Хьюз думает о зоопарках?

Полный абсурд. У нас только что случился секс, и боль, и лимонный пирог с безе, а мой рефлекс на стандартизированные тесты все равно сработал:

– Звучит, как будто он их не слишком любит.

– Умница. Молодец. Пять с плюсом. Иди на хер.

– Разве это не ответ?

– Ну, да, наверное, но стихотворение-то не о долбаных зоопарках. Оно про людей. Все животные очеловечены. Вот попугаи – они, например, дешевые шлюшки, и все такое. Потому что разве мы… во вполне себе определенном смысле… – Его саркастичный тон все более и более напоминал Джаспера. – …не живем в социо-зоопарке? А ягуар – это поэт, потому что хотя его и окружает решетка, он все равно видит свободу сквозь прутья. В чем как бы и заключается одновременно его и безумие, и спасение.

– Но, – запротестовал я, – это все, конечно, правильно, но на вопрос не отвечает. О зоопарках.

Тоби взъерошил себе волосы.

– Лори, ну какой же ты не ягуар.

– Смысл-то не в этом. Стандартизированные тесты сделаны с целью показать твое понимание вопроса. А ответ в некоторой степени значения не имеет.

– Ну, – надулся Тоби. – Лично мне ответ важен. И если это значит, что я – отстой, то… выходит, я отстой.

Я провел большим пальцем по атласному изгибу его губ.

– Никакой ты не отстой, Тоби. Но если перед тобой кто-то ставит обруч, то самый быстрый способ обойти его – это пройти сквозь.

– Блин, ты на их стороне. Ты же должен быть на моей стороне.

В его голосе звучали легкое замешательство и настоящая обида. Прошло уже столько лет с тех пор, как выпускные экзамены хоть как-то занимали мои мысли, что мне и в голову не пришло, что они могут до сих пор быть важны для Тоби. Я уже собрался извиниться, когда Тоби вдруг сел.

– А ты не слышишь… звон?

Я-то почти убедил себя, что мне мерещится – побочный эффект изнуряющего секса в большом объеме – но нет. Оказывается, звонили в дверь.

– Не обращай внимания, и они уйдут, кто бы это ни были.

Кто бы это ни были, уходить они не собирались.

Звон все не прекращался и не прекращался. Очевидно, на том конце просто уперлись плечом в кнопку звонка.

Черт. Я оглядел свое основательно укатанное и до сих пор обнаженное тело, устало простонал и попытался сесть.

– Спокойно. – Тоби уперся ладонью мне в грудь и заставил лечь обратно. – Я практически одет. Сам схожу.

Он чмокнул меня в нос, слез со стола и исчез на лестнице наверх. Конечно, это, скорее всего, были какие-то особо фанатичные Свидетели Иеговы, но мысль об одежде стремительно становилась все более рациональной. Я сел и спустил ноги на пол.

О господи. Может, я уже слишком стар для такого.

Болело все, и внутри, и снаружи, а тело украшала мешанина отметин, спермы и курда. Кажется, я все-таки неосознанно пытался разорвать наручники, раз они хоть и не наградили меня серьезными синяками, но оставили на коже парный набор одинаковых красных от натертого браслетов. Я погладил пальцем запястье и улыбнулся. Усталый, как выжатый лимон, неспособный даже самостоятельно входную дверь открыть, и при этом такой невероятно-невероятно счастливый.

Хотя когда я, кривясь от боли, натягивал брюки, то все же порадовался, что Тоби не стал свидетелем конкретно данного унижения.

– Э, Лори, – донесся сверху его голос.

– Что?

– Это, эм, твои друзья.

Черт. Черт. Кто? Почему? Я потянулся за рубашкой и всунул – с гримасой боли – руки в рукава.

– Я… Я сейчас.

В холле немой сценой стояли Тоби и Грейс с Сэмом. Я решил не думать, как это все выглядело с их стороны.

Какое-то время Грейс молча смотрела. Затем промаршировала ко мне и отвесила шлепок по плечу.

– Я волновалась, ты, скотина. В следующий раз бери, блин, трубку, и мы не будем врываться к тебе в явно самое неподходящее время.

– Ничего страшного, – вставил Тоби, не слишком спасая положение, – мы все равно, считай, закончили.

Сэм зажал ладонью рот, совершенно не сумев при этом подавить ржание.

Грейс бросила взгляд из-под ресниц на Тоби.

– Даже не думай, что твоя милая улыбочка спасет его от моего гнева.

– Слушайте, я извиняюсь, что не позвонил, – вздохнул я. – Вы остаетесь или как?

– Мы к тебе перлись через весь Лондон, – сказал Сэм. – Естессно, остаемся, ёпт.

Грейс повела нас в гостиную, и пока мы рассаживались, я всех представил.

– Я вас помню по «Извракратии», – кивнул Тоби.

– Поверь мне, – улыбнулась Грейс, – тебя мы тоже не забыли.

– А почему волновались за Лори?

– Это не важно, – перебил я. – Чаю кто-нибудь будет?

– Потому что ты пропадал хер знает где, – объяснила Грейс. – И он был никакущий.

– Правда? – Тоби метнулся через весь диван и практически залез ко мне на колени. – Правда-правда?

Я убрал челку с его глаз.

– Правда. Я же тебе говорил. И знаешь, радоваться, когда слышишь, что кому-то было плохо, не слишком прилично.

– Да, но мне без тебя тоже было плохо, так что это успокаивает. И чтоб вы знали, – повернулся он обратно к Сэму и Грейс, – я не пропадал. У меня, ну… случилась одна вещь, а телефона Лори я не знал.

Я чувствовал заинтересованность друзей, словно жар. Она не мешала, но определенно не давала о себе забыть. Их любопытство и беспокойство можно было понять, да мне и самому надоело прятаться. Я стал таким осторожным после Роберта. Жил словно шакал – складывал счастье в копилку и трясся над каждой крупицей, будто его в любой момент могли украсть. Я обнял Тоби одной рукой и притянул покрепче к себе под бок, где он и должен быть.

– У него умер родственник, и я сам виноват, что он не мог со мной связаться.

– Я-то просто рада, что больше не надо переживать за тебя, потому что вот откровенно говоря, – красноречиво ткнула себя в грудь Грейс, – лично мне есть, чем заняться и без этого.

Сэм кивнул:

– Ага, теперь, когда переживания за Лори сняты с повестки дня, у тебя появилось время на целое новое хобби. Может, попробуешь себя в… Как вы бриты его называете – когда все прыгают и лупят друг друга палками?

– Секс?

– Садоводство?

Он щелкнул пальцами.

– Танец моррис. Вот его попробуй.

– Я, – отчеканила Грейс холодным тоном, – такое даже пробовать не буду.

Я кашлянул.

– Прости, что заставил тебя переживать.

– Ну, сам знаешь, – пожала она плечами, – любовь. Дружба. Они накладывают свои обязательства.

– И спасибо, что зашли.

– Я не собиралась, конечно, смотреть «Когда Гарри встретил Салли», пока ты рыдаешь в ведро мороженого, и тому подобное. Думала вытащить тебя сегодня на вечеринку и попробовать свести с кем-нибудь для секса.

– Тогда слава богу, что он вернулся.

Я чуть сжал Тоби в благодарность, но очевидно у него по этому поводу были другие мысли:

– О-о, вечеринка. Вечеринки я люблю.

– Зато я не люблю.

– Так, слушайте. – Внезапная серьезность в голосе Сэма заставила всех нас удивленно вскинуться. – Простите, ребята, но кто-то должен об этом сказать, а не вежливо делать вид, что все нормально. – Он наклонился вперед, свесив руки между колен и переплетя пальцы. – Лори, от тебя разит сексом, а на бровях налип… лимонный соус, кажется. Может, в душ сходишь, братишка?

Меня вынесло из комнаты под их смех.

Когда я вернулся, Тоби разливал чай, а в центре журнального столика стоял лимонный пирог.

– Нас заверили, – сказала Грейс, – что секс у вас происходил вблизи от пирога и с участием только его компонентов, но сам пирог не затронул. Так что мы дали согласие продегустировать. Хотя, оказывается, сперва еще надо дождаться, чтобы он остыл.

День прошел в приятной компании друзей, любимого человека и лимонного пирога с безе. Мне показалось, что Тоби немного нервничал – как и поначалу в Оксфорде – но вскоре расслабился. С Сэмом было настолько легко, что его по праву многие считали человеком, которого нельзя не любить, а Грейс… Грейс – это Грейс.

К тому же, как оказалось, пирог вышел невероятным. «Оргазмически вкусным», если цитировать Грейс. Хотя мне больше понравилось есть его с пальцев Тоби.

Они ушли в районе семи, чтобы успеть подготовиться к вечеринке, и – по настоянию Тоби – оставили ее координаты на случай, если я передумаю.

– Ты опять меня стыдишься? – спросил он, как только за друзьями закрылась дверь, а мы начали убирать посуду со стола. – Не хочешь никуда водить?

– Нет, просто на такие вечеринки я ходил до того, как встретил тебя.

– Такие – это какие?

Я стер пальцем небольшую полоску безе с тарелки, где был пирог.