Текст книги "Всерьез"

Автор книги: Алексис Холл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Ладно. Если хочешь, можешь посмотреть.

Он спрыгнул с кровати – совершенно другое существо по сравнению с дрожащим мальчиком, который вцепился в полотенце, отказываясь показать мне свое тело – и экспроприировал мой халат. Я с некоторой неохотой отложил «Таймс», надел брюки и последовал за ним.

Комната выглядела в точности такой же, какой я ее оставил. Первое воспоминание, которое она навеяла, оказалось не о Роберте, а о той ночи, когда мы познакомились с Тоби. Когда я стоял тут и постыдно плакал о себе и, возможно, о Тоби, если б только понял это в тот момент.

Сейчас на его лице, обращенном к потолочному окну, было недоумение.

– Э-э, я, конечно, ожидал… ну, не вот темницу… но… что-то такое…

– Я же говорю, здесь ничего нет. Когда-то это было частью пространства, которое мы использовали. А сейчас просто комната, которая у меня простаивает.

– А вот, – указал он на деревянный сундук возле дальней стены. – Не тело ж вы там запрятали, так ведь, мистер Тодд[20]?

Я был не в игривом настроении.

– Там лежат вещи, Тоби. Вещи, которыми мы пользовались с Робертом, понятно?

– Слушай, мы не обязаны тут торчать. Мне просто стало интересно, но если у тебя от этого сволочное настроение, то давай не будем.

Господи. Я прямо слышал обиду в его голосе.

– Нет. Нет, все нормально. Извини. Вот, смотри. – Я прошел к сундуку и поднял крышку, открывая его глазам… все. Начиная с лежащих сверху наручников, которые принес, когда он захотел меня связать, и я… позволил. Одно воспоминание о той ночи наполнило тело жаром от страха, унижения и блаженства.

Незаметно подкравшийся Тоби заглянул внутрь и ахнул. Я тогда был не слишком аккуратен и просто свалил веревки, цепи, плетки и игрушки в одну кучу, и так они теперь и лежали – все вперемешку, лишенные контекста, забытые и, положа руку на сердце, своеобразные. У меня уже не первый год возникали слабые поползновения все это выкинуть, но я как-то ухитрился сдержаться. Это не было бы похоже на начало новой жизни. Скорее на потерю надежды. Надежды не на Роберта, но на что-то.

– Я половину из этих штук даже не знаю, – произнес Тоби. Не могу сказать, что именно звучало в его голосе: ужас или восхищение.

– Ну, можешь спросить у меня, и я расскажу. – Далеко. Я сейчас был так далеко.

– Веревок у тебя прилично так.

– Да. Роберт… они… они ему нравились.

Он бросил на меня взгляд поверх плеча.

– Это ведь парень твой бывший?

– Он не был моим парнем.

– У тебя прямо пунктик насчет этого слова, как я посмотрю.

– Оно слишком поверхностное. Я хотел сказать, что Роберт был моим другом, и любовником, и партнером – мужчиной, с которым я бы захотел прожить всю жизнь.

Тоби выпрямился, и крышка сундука захлопнулась с глухим стуком. На его лице застыло ровное, ничего не отражающее выражение, глаза как будто лишили их обычного блеска.

– Ты серьезно до сих пор не можешь о нем забыть, а? После… сколько уже прошло?

– Шесть лет, почти. Мы были вместе двенадцать.

– Тебе не кажется, что это уже практически можно назвать… ну, ты понял… жалким зрелищем?

Я слишком устал, чтобы хотя бы разозлиться на него.

– Возможно, Тоби. Очень даже возможно.

Повисла долгая пауза.

– Что, и это все? – Его рука взметнулась в жесте всеобъемлющего, почти комичного, бессильного протеста. – И это все, что ты мне хочешь сказать?

Я мог бы притвориться, что не понимаю, о чем он, но прекрасно понимал, и он был прав. И заслужил большего.

– Я не о нем не могу забыть. То есть я любил его, а любовь не берет и проходит, когда становится обременительной. Но тут дело в потере… всей жизни, думаю.

Я присел на сундук. Слишком поздно, Пандора.

Секунду спустя Тоби примостился рядом, прижав колено к груди.

– Слушай, есть куча людей, у которых в жизни были не одни успешные отношения. Некоторые разведенные даже – представляешь, вот больные – женятся повторно.

– Да нет, я все понимаю. Но… – похлопал я сундук, – есть еще и вот это. Первое время я говорил себе, что оно не главное. И старался знакомиться с людьми, которых мог бы полюбить. Но в конечном итоге все упиралось в БДСМ.

– Потому что, – неуверенно спросил он, – тебе без него никак?

Никогда не любил думать о подчинении как о какой-то необходимости, потому что такие мысли лишали меня права выбора и сводили все, чего я хотел и жаждал, что заставляло млеть от восторга, к беспомощному непреодолимому влечению. Что мне требовалось – так это иметь возможность самому решать, разделять или нет с кем-то подобные желания, а не чтобы они просто исполнялись. Когда я в последний раз об этом думал? А с момента, когда озвучивал кому-то свои мысли, времени прошло еще больше. Но ведь, как правило, я не предлагал, а собеседники не спрашивали.

Вот только сегодня мне ближе, чем когда-либо, удалось подойти к тому, чтобы предложить, а Тоби спросил.

– Потому что, – объяснял я, – это часть меня, и если я начну ее отрицать или игнорировать, то получается, что отказываюсь от чего-то ради другого человека. Даже если это «что-то» кому-то покажется, не знаю, не важным на фоне общей картины любви и желания.

Он взял меня за руку и мягко разогнул мои пальцы.

– Оно не неважно.

– Но иногда находится практически за пределами понимания. Ведь, откровенно говоря, какой-то человек может идеально мне подходить, но если ему при этом не хочется время от времени ставить меня на колени, то я не найду с ним счастья. – Я уставился на наши ладони, на тонкие пальцы и выпирающие костяшки Тоби, его подстриженные и местами покусанные ногти. Их так легко было представить на собственной коже. – Тогда я и вошел в тему, где все крутится только вокруг этого, – снова похлопал я по сундуку. – Понял, что мне придется выбирать, и выбрал, но по сути просто пошел на очередной компромисс.

Тоби развернулся, чтобы видеть мое лицо, и поскольку говорить, когда тебе в висок направлен чей-то взгляд, было несколько странно, я тоже повернулся. Может, именно этого-то он и хотел, потому что его свободная рука скользнула мне по затылку и притянула за шею, а глаза не отрывались от моих.

– Ты и меня так же воспринимаешь? Как очередной компромисс?

Я сглотнул.

Да. И нет.

И может быть. И нет.

Нет. Но, возможно, мне просто хотелось дать ему такой ответ, а врать нечестно.

– Не знаю, – ответил я. Тем не менее, он не дрогнул.

– Потому что ты для меня никакой не компромисс. – Он вытянулся и оставил на моих губах легкий поцелуй. – Ты именно тот, кого я хотел, просто мой идеал.

Я покраснел. По-настоящему покраснел. Только из-за невинного поцелуя и комплимента.

– Никто не идеален, Тоби.

– Вот знаешь что было бы хорошо? Если бы ты хоть иногда пробовал поверить в меня. В нас. И когда-нибудь мог бы даже взять и типа пойти мне навстречу, вместо того, чтоб заставлять сражаться за каждый клочок тебя, как будто ты херова Сомма[21].

Его большой палец наглаживал мое запястье. Даже и не знал, что оно у меня такое чувствительное, но от прикосновений Тоби пульс участился.

– Значит, все-таки неидеальный.

– Ну, тебе можно кое над чем поработать, – улыбнулся он. – Больших усилий не потребуется. А у меня тогда будет сексуальный, умный, добрый и интересный парень, который захочет любить меня в ответ. – И, не дав шанса хоть что-то сказать, а точнее, запротестовать, он продолжил: – Со мной можешь не выбирать между тем и этим. Потому что и все, что там, и все, что тут, – ткнул он себя пальцем в грудь, как обычно промахнувшись мимо сердца, – для меня в них разницы нет, понимаешь? Это просто причины, по которым ты мне нравишься.

В тот момент я не мог себе позволить размышлять над его словами. У Тоби находилось слишком много способов оголить меня. Внезапно тело пробила дрожь, когда я вспомнил, как стоял для него на коленях, как надел для него на руки цепи, мучился для него, умолял. Вспомнил дикий блеск в его глазах. Как я заставлял его вскрикивать, и стонать, и улетать просто от моей беспомощности. Просто от того, что принадлежал ему.

– Хорошо, – сказал я.

Он со смехом разжал руки.

– Однажды наступит день, когда ты перестанешь быть Соммой и станешь… ну, типа… Занзибаром[22].

– Э-э, в смысле, что меня хватит на тридцать восемь минут?

– В смысле, что просто перестанешь сопротивляться. – Он вытянул шею и легонько подпихнул мой нос своим. – Знаешь, ничего страшного не случится, если ты периодически по собственному желанию будешь говорить мне что-нибудь приятное. Я не стану от этого считать дни до свадьбы.

Вместо ответа я его поцеловал. Уступка, извинение, обещание. А после он улыбнулся мне во весь рот.

– Слушай, уж если мы здесь, можно еще раз заглянуть в волшебную шкатулку?

Причин для отказа не нашлось, поэтому мы встали с крышки, и я спустил Тоби на содержимое сундука. И пока он копался, я разглядывал серое утреннее небо за окном, стараясь не обращать слишком много внимания на позвякивания и постукивания.

– Лори?

– Что, милый?

– Ты не подойдешь? Я в этом ни хрена не разбираюсь.

Вот так я и оказался на полу рядом с Тоби в окружении секс-игрушек, словно мы сошли с картинки самого разнузданного Рождественского утра, какое только можно вообразить. Назначение большинства предметов, слава богу, было очевидно, плюс Тоби как-никак вырос в эру интернета, так что до практической демонстрации все-таки не дошло. Но не стану отрицать, насколько приятно – из разряда невероятной и пробирающей до мурашек смеси предвкушения, страха и наслаждения – было смотреть на него и представлять себя во власти Тоби и всего содержимого сундука.

– Так, вот этому, – объявил он, – по виду самое место на кухне.

Господи ты боже мой.

– Нет, Тоби, не на кухне.

– Оно как будто одно из этих, ну знаешь, хитромудрых приспособлений для отделения белков от желтков, пользы от которых маловато, потому что для таких вещей есть руки.

Я многозначительно на него посмотрел.

– И увидел Бог Адама, созданного по образу и подобию Своему, и подумал Он: «Надо бы снабдить его конечностями для отделения белков от желтков», и дал Он человеку две руки, и стали белки отделяться от желтков, и увидел Бог, что это хорошо.

Тоби хихикнул – хихикнул, по-другому даже не назовешь – и я улыбнулся ему, захлебнувшись беспомощной радостью от того, как сумел рассмешить, и как естественно, как легко мне было с ним сейчас, когда уже не надо постоянно следить за собой, чтобы, не дай бог, каким-то образом не проявить свое неравнодушие. Пусть даже часть меня до сих пор упиралась и называла это безрассудством.

– Ну а для чего же оно тогда? – спросил он.

– Это просто такое эрекционное кольцо, Тоби.

– Вернее, эрекционные кольца, правильно? – позвенел он всей конструкцией.

– Они называются «Врата ада».

Вдруг он улыбнулся, как тогда в «Извракратии»: слишком широко, слишком ослепительно, слишком дурашливо, с выглядывающим из-под края губы кончиком клыка.

– Ты бы в них обалденно смотрелся. Можно я на тебя надену?

– Что, прямо сейчас?

– Спокойно. Не, в смысле… потом как-нибудь.

Мой член капитулировал и затвердел, словно в мазохистском предвкушении грядущей неволи.

– Ты же знаешь, что можешь.

– Знаю, просто люблю слушать, как ты соглашаешься. – Он обвел пальцем самое широкое кольцо. – Больно?

– Да, но я не против. Если тебе хочется.

Он заинтересованно склонил голову к плечу.

– А кончить с ними можешь?

– Возможно. Если ты… – Мой выверенно ровный голос слегка дрогнул. – …меня заставишь.

– Мне хочется. Еще как хочется. Ах ты ж. – Возвращал «Врата ада» на место он уже со слегка порозовевшим лицом, отчего меня захлестнуло нестерпимое желание его поцеловать, доставить удовольствие, вытерпеть для него боль.

И рассказать ему об этом всем.

Признать, что я всегда был Занзибаром.

– Так, ну вот это, – подцепил он что-то еще, – точно с кухни. Очень похоже на какую-нибудь из деталей под раковиной.

– Это анальный крюк.

– Мама родная… он и правда… вставляется туда, куда я думаю?

– Нет, Тоби, он вставляется… – я попытался придумать какую-нибудь саркастическую альтернативу, но тут осознал, насколько бесцельно грубой она прозвучит. – Да. Да, именно туда.

Он осторожно провел ладонью по изогнутой стали.

– Да-а, вкусы у тебя реально хардкорные.

– Не назвал бы их вкусами, скорее, просто имеющейся подборкой.

– И как мне теперь оправдать твои ожидания?

Я вытянул у него из рук и отложил в сторону проклятущий крюк.

– Не надо оправдывать.

– Нда. – Он нахмурился, лицо вытянулось в череду резких обиженных линий.

– Я не имел в виду что-то оскорбительное. Просто понимаешь, главное не что ты делаешь, а… – Я помедлил, пытаясь сам понять, что хочу сказать. – …а что оно значит.

«О. О, вот оно что».

Судорожно заглаживая свою небрежность, я наткнулся на основополагающее для меня же зерно истины, скрытое так глубоко в сердце, что и сам забыл про него. И пытаясь донести смысл до Тоби на голом инстинкте, я вместо этого вернул его для себя.

Главное не что ты делаешь, а что оно значит.

Голова на секунду пошла кругом от осознания. А потом осталась одна боль. За ней хлынула череда воспоминаний, накопившихся за три года безнадежных, бессмысленных случайных связей. Нужных в тот момент, но оказавшихся совершенно не тем, чего я хотел, и даже близко не похожих на то, что мне требовалось. И какими пустыми они смотрелись сейчас, когда появился Тоби. Как же делиться таким мерзопакостным прошлым с этим прекрасным мальчиком?

Не думаю, что я что-то сделал или сказал, но, похоже, некий обрывок моих мыслей отразился на лице, или их выдало тело, потому что Тоби внезапно оказался у меня на коленях, прижимаясь и целуя.

– Я так рад, что тебя встретил, – сказал я ему.

Так серьезно, насколько вообще был способен.

Позже мы покидали все обратно в сундук, кроме плетки, которую Тоби до сих пор держал в руке. Он пропускал хвосты сквозь пальцы, и шорох замши на коже его ладони казался одновременно невыносимо громким и невыносимо чувственным в тихой и практически пустой комнате.

– А что если мне захочется тебя высечь? – спросил он.

– Ну, с такой тебе вряд ли удастся. Слишком мягкая.

– Да, знаю. Я просто думал… – он замялся.

– Ты ведь раньше с плетками никогда не практиковался, так?

Он пожал плечами.

– Что я могу сказать? Общеобразовательная школа. Плетки не входят в программу.

– Тогда инстинкты у тебя верные, потому что эта как раз подойдет. – Мои слова частично разогнали его угрюмые настроения, уголки губ Тоби приподнялись в легкой улыбке. – Ты не… слишком высокий, так что, боюсь, с подбором плетки под свою руку будет морока.

– Весь мир против меня. – Он картинно положил ладонь на лоб и пошатнулся.

– Боюсь, что так, милый. Большинство хлыстов сделаны не с расчетом на… э-э…

– Недомерков?

Я кивнул.

– Но с этой проблем не возникнет. Хвосты у нее не слишком длинные, а рукоятка должна быть удобной. – Я положил руку поверх его ладони и показал, как найти центр тяжести, а потом подправил хватку, чтобы он держал плетку правильно. – Здесь главное – работа запястья.

Тоби как-то странно, с придыханием, вздохнул.

– Что, слишком?

– Да нет, просто… безумно возбуждает. Что ты мне показываешь, как… чтобы я… на тебе. Ты даже не представляешь, как я сейчас распалился.

Свободной рукой я залез между складок халата и обнаружил там подрагивающий налитый член.

– Ну, я имею некоторое представление.

Тут он заерзал и залился смехом, и я расхохотался вслед, накладывая этот момент, как свежий слой краски, на старые, потрескавшиеся воспоминания.

– Но смотри… – бесстыдно вжался он в мою ладонь – …я все еще не уверен, что мне хватит духу ударить ей живого человека.

– Показать тебе?

Повисла небольшая пауза.

– Э-э… эм… звучит, наверное, странно, но не думаю, что мне понравится. То есть в принципе. Это как я знаю, что не хочу спать с девчонками, хоть и не пробовал ни разу. Извини.

– Я и не прошу тебя подчиняться.

Он вывернул шею и скептически на меня воззрился.

– То есть связать и отхлестать – это с какого-то перепугу не подчинение?

– Связывать я и не собирался.

– Ах, ну, тогда, конечно, совсем другое дело.

– Тоби, решать в любом случае тебе, всегда. Но, думаю, все упирается в то, в чем по-твоему заключается доминирование и подчинение: в действиях или в людях.

Он помолчал и ответил:

– Ну, наверное… власть у того, кого ты ей наделяешь. – Он опустил глаза на плетку, опасливо ее оглядел. – И как ты это себе представляешь? Я… Я, честно сказать, боюсь боли, как последняя тряпка.

– Больно не будет. Наоборот – я сделаю так, чтобы ты испытал наслаждение.

– От порки?

– Обещаю.

Он вздохнул и пихнул плетку в мою протянутую ладонь.

– Блин, у меня точно крыша поехала.

– Спасибо. Можно снять с тебя халат?

– Давай, – кивнул он, чуть помедлив.

Я развязал узел и стянул с плеч тяжелую ткань, которая кучей свалилась на пол.

В комнате не было холодно, но обнаженный Тоби инстинктивно поежился и посмотрел на меня чуть округлившимися глазами, которые, вдруг понял я, при дневном свете оказались голубыми, как у котенка.

– Что-то я сейчас, – сказал он, – не чувствую себя особо доминантным, чтоб ты знал.

Бросив плетку, я притянул его к себе и поцеловал. Сначала губы, потом шею, плечи, ключицы – мягкое и незыблемое восхваление, которое напомнит, что это я ему служил, души в нем не чаял и все, что хотел – лишь доставить удовольствие.

Когда он возбудился, тяжело задышал и опять начал ежиться, но уже совсем по другим причинам, я развернул его лицом к стене, уперев в нее ладонями. Он простонал, практически жалобно проскулил, и вздыбил плечи, теряя энтузиазм прямо у меня на глазах. Накрыв его собой, я ласкал и любил Тоби руками и ртом, пока скованность не ушла, а его тело не стало теплым и податливым под моими прикосновениями.

Кажется, он даже не заметил, когда я отстранился, чтобы поднять с пола плетку, но стоило хвостам медленно проехаться ему вверх по спине, как он вздрогнул и шумно выдохнул. Какое-то время я продолжал так водить, чтобы дать ему привыкнуть к ощущению замши на коже, к весу и шершавости ремешков.

– Ты знаешь, куда можно бить?

– Ага. – Его голос был глубоким и хриплым от наслаждения. – В инете все написано. Спина, задница, нельзя по позвоночнику и почкам.

Я уже давно не держал в руках плетки, а не хлестал ею кого-то и того больше. Но она удобно лежала в ладони – знакомый вес, ожидаемый ход. Я немного попрактиковался, стегая воздух, пока рука и запястье не вспомнили, как заставить ремешки попадать туда, куда хотелось.

И тут я замялся, уставившись на обнаженную спину Тоби и чувствуя неожиданную неловкость. Подумать только – стою здесь, ни к чему не привязанный, с плеткой в руках и все равно жду ободрения.

– Если… Ты же… Ты ведь не против, да?

– Ага. Вообще не против. Так хорошо-о. – Он отвел назад плечи, подставив мне свое тело. – Я тебе доверяю. Ну, во всем.

– Постарайся не двигаться, а то вдруг… я… – Промахнусь. Захлестну концами бок. Причиню тебе боль.

– Обещаю.

Я придвинулся ближе и поцеловал его в шею у затылка, потому что он обожал, когда его туда целуют. В ответ Тоби тихо простонал, но, как и обещал, не шевельнулся. И я опять сделал шаг назад, собрался и начал. Поддразнивать, соблазнять, снова восхвалять, но на этот раз с помощью тридцати мягких, как масло, замшевых лоскутов, легко падающих на кожу его спины.

Сперва Тоби сжался, мышцы рук напряглись в ожидании боли, которую я ему никогда не причиню намеренно. Но, привыкнув к размеренному ритму моих махов, к поглаживанию и тяжелым, ласкающим ударам замши и к зарождающемуся под кожей теплу, он вновь расслабился и уронил голову между вытянутых рук.

– Хорошо-о, – пробормотал он, – как хорошо.

Его удовольствие улеглось внутри меня, грея, словно виски, и прогнало последние колебания. Я совершенно растерял все навыки, но сейчас ремешки двигались настолько нежно – просто под весом плетки и направляемые запястьем – что я бы, наверное, мог продолжать столько, сколько он захочет. На деле прошло около пятнадцати минут, и мой Тоби раскраснелся, обмяк и тихо постанывал при каждом касании плети.

Какой он был красивый. И мне, как всегда, до зубовного скрежета хотелось его, хотелось подарить ему наслаждение. И в то же время я почувствовал болезненный укол совести, видя, как он реагирует, с какой честностью, понимая, сколько всего он мне дал и сколько я сам от этого захотел дать ему в ответ.

Когда я переключился на восьмерки, хвосты плети опускались на его спину уже с небольшим нажимом. Первые несколько раз вызвали у Тоби такой же долгий блаженный стон, как когда я впервые взял в горло его член. Не знаю, сколько мы так продержались, но воздух в комнате успел наполниться тихими «шших», мягкими шлепками и нашими с ним тяжелыми вдохами-выдохами, а у меня уже выступил пот и начинала ныть рука. Что тоже казалось правильным, таким абсолютно правильным.

– Лори… Лори… Мне нужно… – Голос у Тоби был почти как у пьяного.

Я бросил плетку, и он оттолкнулся от стены прямо в мои объятия. Горящая кожа спины обдавала жаром мне грудь, но сам Тоби оставался абсолютно податливым – плавящийся мальчик, отлитый в форме того наслаждения, что он взял от меня под мягкими ударами плетки.

Неуклюжие дрожащие пальцы поймали мое запястье и подвели ладонь к члену, который горел не меньше спины и тянулся к животу влажной головкой. Я взял его в кулак, и несколько секунд спустя Тоби кончил прямо на стену, уткнувшись лицом мне в шею и рисуя ртом «да», и «Лори», и «люблю тебя, люблю тебя» на моей коже.

После чего мы свалились на пол одной потной липкой кучей и едва могли пошевелиться. Сам я был наполовину возбужден, наполовину удовлетворен и целиком принадлежал Тоби.

– О господи, – наконец сказал он, – нет, мне точно надо уметь делать тебе так же. – Он сел, до сих пор голый и в брызгах спермы, с намокшими от пота волосами, которые торчали в разные стороны а'ля еж. – Научи меня.

– Я старый больной человек и я устал, – простонал я.

Но все же поднялся, пошатываясь, и показал полному энтузиазма и схватывающему на лету Тоби несколько основных движений, включая те, что использовал на нем, и парочку более жестких, которые он мог бы… использовать на мне.

– Бли-ин. – Он нарисовал в воздухе несколько идеальных восьмерок. – Вот что надо было включать в школьную программу. Я бы сейчас тогда уже был в Оксфорде с четырьмя пятерками по основам кинкового секса и углубленному кинковому сексу.

– Тоби, почему ты не в университете?

Повисло молчание, не двигалась даже плетка.

– Фе, – объяснил он.

И больше ничего.

– «Фе»? Что значит «Фе»?

– Значит, что мне не хочется об этом говорить, понятно?

Я бы мог отметить, что для человека, так настаивающего на откровенности, взаимопонимании и тому подобном, Тоби вел себя на удивление скрытно, но не стал, потому что его глаза умоляли не расспрашивать.

Он крутанул плетку, чуть повернув расслабленное запястье – да, техника определенно улучшилась.

– Так, ладно, а что дальше?

– А дальше, боюсь, идет довольно малопривлекательный этап – ты просто тренируешься.

– Но не на тебе же, да?

– На подушке. Или на стене. Пока не наработаешь моторную память и не набьешь руку, чтобы ремешки попадали именно туда, куда хочешь, каждый раз без исключения.

– Да-а, о том, как куча домов хлестает стены, в интернетах не пишут.

– Прости, Тоби. По правде говоря, кинк совершенно не отличается от любого другого навыка. Если хочешь, чтоб получалось хорошо – упражняйся.

– Слушай, да ты не представляешь, сколько у меня ушло времени, чтобы сделать суфле, которое не опадало. – Он одарил меня широкой улыбкой. – Так что можешь не объяснять про тренировку. Э, то есть если тебе плетка прямо сейчас не нужна, конечно.

– Не надо, оставь себе.

– А ничего, нормально, что она, ну, от твоего бывшего?

– Если тебе без разницы, то и мне без разницы.

– Не без разницы мне только то, что можно ей с тобой сделать. – Он придвинулся ближе. – И потом, есть куча вариантов, как тебя помучить, для которых не надо проходить курс спецподготовки.

– Да. – Мой вздох был полон желания и капитуляции.

Он собрал пальцы клешней и провел ногтями мне по груди. Пусть они и не царапали, но для ласки это было слишком брутальное прикосновение, недвусмысленно сигнализирующее, какие цели преследует. Я опустил голову как раз чтобы увидеть, как медленно исчезают оставленные Тоби белесые линии.

И именно в тот момент он повторил движение еще раз. И еще раз. Пока его пальцы не начали оставлять дорожки холодного жжения, с каждым разом становившиеся все глубже и выраженней.

– Пожалуйста. – Даже не знаю, о чем я просил. Точно не прекратить.

Он нагнулся и лизнул, разжигая новое пламя на всех саднящих после него местах.

– Чтоб ты обо мне помнил.

Я ошеломленно вскинулся.

– До следующей недели, в смысле. Извини, как-то слишком напыщенно получилось.

Наверное, именно из-за этого обещания грядущей боли меня и повело:

– Ты и так уже глубоко под кожей.

Он прижался крепче, отчего оставленные им отметины заиграли жаркой жизнью.

– Не хочу уходить, но сам понимаешь – пацанам надо зарабатывать свои гроши.

Я чуть было не попросил его уволиться, взять выходной, да что угодно. Лишь бы остаться со мной. Но из нас двоих взрослым номинально числился тоже я, так что пришлось целовать его в висок и смотреть, как он исчезает за дверью в поисках одежды.

Я подобрал с пола брошенный халат. Ничего не изменилось, сундук остался на прежнем месте, но комната производила уже другое впечатление. В ней пахло нами.

– А, Лори, – донесся голос Тоби с нижнего этажа, – забыл сказать. Тебе тут письмо пришло. От королевы, кажется.

– Что?

Я спустился в спальню. Тоби, извиваясь, влезал в джинсы, что всегда занимало какое-то время и отвлекало на себя все внимание.

– Вон, сбоку лежит. И кто вообще в наши дни еще шлет бумажные письма, а?

– Ты поэтому пришел к выводу, что я состою в переписке с королевой?

– Ха. Неа, оно просто пафосное такое. С позолотой и тому подобной хренотенью.

Письмо лежало на комоде. Я взглянул на него, узнал стиль и рассмеялся.

– Это не королева, а мой старый друг.

– Странные у тебя друзья, чувак.

– Ничего не говори. Он академик.

Я присел на край кровати, подцепил ногтем восковую печать и выудил приглашение из конверта. Оно было далеко не первым, так что я прекрасно знал, что там написано: «Профессор Джаспер Ли имеет честь пригласить Вас разделить трапезу за почетным столом…» – и так далее.

Тоби натянул футболку, вынырнув из горловины еще более взлохмаченным, если такое вообще возможно, и прошлепал босыми ногами к моему концу кровати.

– Что, на свадьбу приглашает?

– Нет, просто на ужин.

– Да уж, наверное, не просто ужин. Покажешь? – Я протянул ему карточку элегантного кремового цвета, золоченую по краям. – Э, это что, серьезно?

– Боюсь, что так.

Он посмотрел на меня со странной смесью волнения и надежды в глазах.

– Тут написано, что можно прийти с сопровождающим лицом.

– Да, но…

– Можно я буду твоим сопровождающим лицом?

– Ты же не хочешь идти на университетский ужин для выпускников, – был мой инстинктивный ответ.

– С тобой? Еще как хочу.

Я поднял на него глаза и практически взмолился:

– Там будет скучно, Тоби.

– «Там будет скучно, Тоби» или, – возмущенно сверлил он меня глазами, – «Я тебя стыжусь, Тоби»?

– Господи, да не стыжусь я тебя. Уж если и стыдиться кого, то это себя самого.

Он упер руки в боки, как маленькая, но очень упорная торговка.

– Немногим лучше. Я не хочу, чтобы ты вообще кого-то стыдился. Просто… – Он вздохнул, ярость в голосе растаяла, оставив после себя одну нежность и какое-то томление. – Просто хочу, чтобы со мной ты был таким же счастливым, как и я с тобой.

У меня перед глазами так и вставала ухмылка Джаспера, появись я в университете под руку с Тоби. У этой зловредной язвы вообще само лицо создано для ухмылок – с его-то тонкими губами и блеском во взгляде. «Душа моя, – сказал бы он, – какое впечатляющее проявление уранизма с твоей стороны». После чего мне придется напомнить себе, что это вообще-то один из моих старейших друзей. Либо так, либо врезать.

В прошлом данные суровые меры не всегда срабатывали.

Но такова уж странная прелесть долгой дружбы – ленты фамильярности и давней любви, вплетенные в твою жизнь.

Я взял руки Тоби в свои и притянул его ближе.

– Обещай, что не будешь винить меня, если окажется, что ты такое на дух не переносишь.

– Не буду, – выдохнул он, – ни винить, ни не переносить.

– И там соблюдается парадный дресс-код, так что нам с тобой стоит сходить…

– Слушай, ну я, по-твоему, что, совсем быдло, что ли? У меня есть парадный костюм.

– Правда?

Он рассмеялся и поцеловал меня.

– И не надо так пугаться. Я не заставлю тебя краснеть.

– И, – продолжил я строго, – возьми с собой разрешение от родителя, учителя или опекуна, потому что мы останемся там на ночь.

– В Оксфорде?

Я кивнул.

– Как мини-отпуск?

– Нет, Тоби, как однодневная ночевка в другом городе.

Он заерзал между моими коленями.

– И чего? Это считается. И ты же мне покажешь все лучшие места, да?

– Да, – услышал я собственный голос, – я тебе покажу все лучшие места.

В следующую пятницу он был у меня уже в обед с полиэтиленовым пакетом в руках, в котором, похоже, лежал ворох одежды. Я наклонился для поцелуя и отшатнулся, чувствуя, как к глазам подступили слезы.

– Боже мой, от тебя пахнет, как от моего отца. – Я осторожно принюхался, и ноздри атаковали древесина и цитрусовые. – Зачем ты надушился Олд спайсом?

Он переступил с ноги на ногу.

– Не знаю… Ну… Подумал, что круто будет иметь свой фирменный запах и все такое…

– И в качестве него выбрал Олд спайс?

– Он мне напоминает о деде. И потом, вроде ж рекламу опять везде понавешали, и Олд спайс снова тема, разве нет?

Я отвел Тоби за руку в ванную на первом этаже. Он не возражал, когда я стянул с него толстовку с футболкой и по-быстрому прошелся по телу губкой, пока от него не стало вновь пахнуть чем-то похожим на моего мальчика.

– Прости, Тоби, но Олд спайс никогда не будет темой, и тебе он совершенно не подходит.

– А.

Один очень маленький звук от очень маленького Тоби. Твоюжмать. Я его совсем раздавил. Если и есть возраст для провальных экспериментов со стилем и гардеробом, то это как раз девятнадцать лет.

– Я, наверное, слишком резко высказался. Ты меня просто… застал врасплох.

– Да нет, – повесил он голову. – Ты прав. Он на мне странно выглядит. А может, я слишком сильно надушился.

– У каждого человека запах на коже раскрывается по-разному. Возможно, тебе просто нужно перепробовать несколько из них, пока не найдешь свой. – Я ободряюще, надеюсь, улыбнулся. – Но сама мысль хорошая.

– Правда?

– Абсолютно. И знаешь, если выехать сейчас, то у нас наверняка останется время до ужина, и… если хочешь… мы могли бы…

– Что?

– Сходить в магазин, – предложил я. – Попробовать подыскать что-то для тебя.