Текст книги "Адепт (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Веди, – спокойно проговорил Блэйк и прошел за товарищем, даже не обернувшись в сторону Аскеля.

Парень остался в огромной зале совсем один, изредка слыша то, как на втором этаже что-то гремело, шелестело и скрипело, как щелкали ножницы, и как его наставник просил подать то одно, то другое. Аскель сидел на низенькой, обтянутой бархатом софе уже минут сорок, может, даже час, а сверху все еще доносились звуки, извещающие о том, что работа идет.

Он зевнул, вытянул перед собой ноги, и, заложив руки за голову, скучающе растянулся, томясь в ожидании. Было за полдень, и серое холодное небо, по-зимнему безжизненное, стали затягивать плотные темные тучи, несущие с собой, вероятно, лютую вьюгу. Вечер еще далеко, но улицы стали серыми и безжизненными, похожими на глаза Блэйка – холодные и злые. С каждым днем Аскель все больше понимал, что его господин гораздо выше и нравственнее большей части тех, кого ему удалось встретить.

Черный крепкий пес с длинной мордой важно пересек огромную залу и остановился прямо перед Аскелем, поскуливая и не отрывая от него красивых коньячно-карих умных глаз. Юноша протянул ему руку, и пес ткнулся в нее большим холодным носом.

– Ну, здравствуй, друг, – улыбнулся Аскель и погладил короткую черную шерсть.

Пес радостно завилял хвостом в ответ на ласку и улегся в его ногах, опустив голову на свои лапы. Аскель что-то чувствовал. Что-то такое, что волновало его, настораживало, отзываясь неприятными ощущениями. Он медленно перевел скучающий взгляд на огромное панорамное окно и долго-долго смотрел на посеревшую в сумерках пасмурного неба фигуру Слейпнира, все не выпуская из сознания дорогой ему образ. Его пугали эти мысли.

– Аскель, – прозвучал низкий голос с хрипотцой, – заждался?

Парень вздрогнул и широко раскрыл глаза; перед ним, склонившись, стоял Блэйк, все еще не собранный к банкету. «Я заснул», – наконец понял он и, потирая глаза, поднялся с мягкой софы. Персифаля и Катрин нигде не было видно.

– Пойдем, – тихо проговорил чародей. – Пора меняться, Аскель.

***

Пока чародей колдовал над своей внешностью в другой комнате, Аскель, застегивая серебряные круглые пуговицы невесомой, идеально выглаженной и ослепительно белой батистовой рубашки, стоял перед большим овальным зеркалом. Ему нравилось то, как его преображала эта дорогая, искусно сшитая одежда. Ему нравились многочисленные ремешки и застежки высоких черных сапог, нравился дымчато-серый камзол, расшитый белыми лилиями и стягивающий его торс. Нравился он сам, преображенный и обновленный. Каблуки сапог увеличили его рост, облегающая одежда вытачивала крепкий стан, а ровно остриженные темно-русые волосы красиво лежали, грамотно обыгрывая аккуратное овальное лицо – бледное, но здоровое, привлекающее взгляд маленькой темной родинкой на щеке.

Он приблизился к зеркалу и всмотрелся в свои же болотно-зеленые глаза, которые всегда считал некрасивыми. Они и сейчас были такими: грязными, тусклыми, испещренными темными прожилками и невыразимо скучными в пасмурном освещении. «А в глаза господина можно смотреть вечно, – подумал про себя Аскель, всматриваясь в свое отражение. – И почему раньше я так боялся их? Потому, что не знал его? И сейчас ведь не знаю… Ни капли. Но я люблю эти вьюжные глаза, это расплавленное серебро. И ведь… И ведь их холод заменил мне семью. Стал для меня всем. И находясь рядом с ним, я даже не знаю, чего ждать – убьет он меня или закружит в немом вальсе под пологом морозного черного неба…»

Аскель отошел от зеркала, но последний элемент, тяжелую темную мантию с пышным снежно-белым воротником, все еще оставил висеть на резном стуле. Он тихо прошел к большому окну и остановился напротив. Юноша не смотрел на Персифаля и Катрин, которые, блистающие роскошью одежд, скрылись в богатом экипаже с парой статных белых лошадей, ибо не мог оторвать взгляд с серого холодного неба, напоминающего своей невыразимой тоской, величием и одиночеством его наставника. Он слышал то, как кто-то звонко стучал каблуками по полу, слышал, как кто-то приближался мерным, уверенным шагом, но был будто отрешен. Хотя и понимал, кто идет к нему. Он чуть вздрогнул, когда его вырвал из задумчивости тихий скрип двери.

– Черт возьми, – только и выдавил он из себя, увидев Блэйка.

Высокий, вычерченный, блистающий холодной и опасной красотой он стоял перед ним, возвышаясь на голову. Одетый в черно-серебристые тона, Блэйк был подобен мрачному ворону; черный камзол, расшитый серебром и перетянутый на широкой груди ремешками, плотно обтягивал будто выточенный торс, ткань рубашки была легкой, невесомой, почти прозрачной, такой тонкой, что через нее отчетлвио видны проступавшие на сильных руках вены. Черная бархатная мантия чародея касалась пола и была подбита густым мехом серебристых лисиц. Образ завершало массивное бриллиантовое ожерелье в платине, лежащее на его груди и переливающееся мириадами ослепительных бликов и искр. Аскель почти не узнавал его преобразившегося лица и этих сияющих серебром глаз, так ярко подчеркнутых дымчатыми тенями. Блэйк был слишком хорош. Хорош настолько, что парень печально вздохнул: не ему стоять рядом.

– Повернись к зеркалу, – на свой манер тихо проговорил чародей.

Юноша без лишних вопросов исполнил просьбу. Он быстро подошел к большому овальному зеркалу в дорогой золоченой оправе и замер, выжидая того, чего от него хотел наставник. А наставник юркнул рукой под мантию из черного бархата и достал что-то такое, что едва блеснуло в пасмурном сером освещении. На грудь Аскеля опустилось тяжелое нефритовое ожерелье, в точности повторяющее цвет его темных, зеленых, будто болото, глаз. Большие отшлифованные камни глубокого насыщенного цвета, с почти черными прожилками и вкраплениями, красиво лежали на дымчато-серой ткани камзола. Оторвав взгляд от тяжелого украшения, он взглянул в зеркало и не узнал самого себя: неведомым ему образом на его веки легли черные тени, во мраке которых глаза вспыхнули темным ядом глубокой зелени. Они блестели, словно от тяжелого наркотика.

– Господин… – тихо проговорил адепт, завороженно всматриваясь в собственное отражение, – я не знаю, что сказать… Снова ваши чары?

– Теперь не жди отбоя от воздыхателей и воздыхательниц, – усмехнулся Блэйк и оправил темно-русые блестящие волосы адепта. – Чертовски непослушные и слишком мягкие, – недовольно отметил он. – Одна морока.

Блэйк опустил руки, увенчанные кольцами, на плечи Аскеля и тихо выдохнул, глядя на их общее отражение в красивом зеркале. «И кто бы мог подумать, что серая мышка станет гордым соколом? Этой маленькой птичкой, парящей высоко в небе, в котором я уже не могу парить. Оно не для меня. Уже нет. Я видел свободу и волю, видел власть и силу, необъятные просторы, далекие горизонты и пылающие рассветы где-то там, непостижимо далеко. Мое время ушло, моя молодость ушла вместе с этим временем и никогда уже не вернется. Я ничего не жду. Я умер слишком давно – он сказал это сквозь сон, а сейчас и не вспомнит об этом. Он, маленькая крупица истины и ничтожная надежда на что-то такое, чего я и сам боюсь. Перед чем останавливаюсь и ухожу, поджимая хвост. И буду уходить, и искать себя и то, что когда-то оборвалось глубоко внутри. Потому что так надо. Ибо кто же я тогда, как не знаменитый бездельник, сумасброд, эгоист и бездушная сволочь? Ибо кто же я тогда, если не Блэйк Реввенкрофт?»

Напоследок чародей еще раз уложил пальцами непослушные мягкие волосы адепта и, прикрывая серебристые глаза, глубоко вздохнул. Что-то боролось в нем, что-то такое, чего он еще не понимал, чего не хотел понимать, чего сторонился. Он знал наверняка, что на сборе что-то произойдет, но не привычный мордобой или пляски пьяных в хлам чародеек с разорванными юбками, а нечто из ряда вон выходящее. То, что оставит крупный отпечаток на этом лживом пафосном месте. Он не хотел идти.

– Господин, можете смеяться, но я знаю, что произойдет что-то страшное, – сказал Аскель серьезно, набрасывая на плечи мантию. – Я видел странный сон. Будьте осторожны.

– Я знаю, парень, – произнес Блэйк и почувствовал, как ему сдавило грудь.

«Будьте осторожны…»

***

– Блэйк Реввенкрофт и Аскель Хильдебраннд! – надрываясь, огласил герольд, и едва ли не половина присутствующих непонимающе повернулась в сторону входа, а большая часть тех, кто повернулся, восторженно ахнула или презрительно сощурила глаза.

– Держись ровнее, – равнодушно проговорил Блэйк, не глядя в сторону адепта, – на нас все смотрят. Выше голову.

Они, блистающие роскошью тяжелых, распахнутых на груди мантий, россыпями дорогих камней, мерцающих в ярком освещении, и шикарным мехом исчезающих зверушек, купленным за баснословные суммы, гордо и уверенно пересекали огромный зал, пестрый от выряженных колдунов и чародеек с их учениками или спутниками. Еще издалека Блэйк стал угадывать знакомые лица. Он знал всех действующих чародеев, не был знаком только с адептами, состав которых обновлялся с каждым годом. В толпе женщин, усмехнувшись, различил рыжего Персифаля, одетого в красно-золотистые тона, в этой же толпе – высокую прическу Нерейд, которую не смог бы спутать и с тысячью похожих на нее женщин даже со спины. Вестейн Бреннен, верховный колдун-старик, почти слепой, восседал во главе стола рядом с императором – зрелым крепким мужчиной с проседью в темных волнистых волосах и морщинами вокруг светлых умных глаз. Тут же, по правую руку императора, сидела скромная блондинка Йодис, пришедшая, как и всегда, без пары. Ее ученица где-то пропадала.

Асгерда все еще не было, Блэйк знал, что он, как и всегда, явится позже всех. Место чародея располагалось по левую руку императора, где-то в середине длинного, заваленного блюдами стола. Он был рад тому, кто уже сидел рядом с ним. Аскель, как и большинство других адептов, совсем еще юных, располагался в самом конце. Там же и сидела Катрин, одетая в белое платье, расшитое черными с золотом цветами и с пышным пионом в красиво завитых белокурых волосах. То, что она сейчас так превосходно выглядела, было исключительно заслугой Блэйка.

Чародей отправил Аскеля в конец стола, напомнив о том, чтобы он не забывался, а сам довольно направился в сторону мужчины, который, отвернувшись в другую сторону, не спускал глаз с молодого высокого парня, стоявшего рядом с девушками. Блэйк незаметно подошел вплотную, опустился на стул и, подперши голову рукой, смотрел в затылок другу. Именно другу, с которым всегда поддерживал связь, даже не принимая в счет то, что к нему относились слишком предвзято. Мужчина со светлыми, длинными, заплетенными в низкий хвост прямыми волосами, почувствовав на себе взгляд, дернулся и замер. Стоило ему обернуться, как он, улыбаясь, повис на шее Блэйка.

– Брось, Хантор, – мягко проговорил чародей, – паренек твой совсем заревнует.

– Да и пусть, – светловолосый колдун, облаченный в синеву и мерцающее серебро, полностью развернулся лицом к другу, – кажется, мне терять уже нечего.

– Все так плохо? – поинтересовался Блэйк, поигрывая камушками бриллиантового ожерелья в платине.

– Сам не видишь? – печально вздохнул Хантор, опуская большие серые глаза. – Ну да ладно, не будем о плохом, да? Что за чудо шло с тобой пару минут назад? Пташка, смотрю, высокого полета!

Блэйк улыбнулся и невольно скосил взгляд на Аскеля, который уже вовсю толковал с другими адептами, не забывая держаться прямо. Чародей был доволен им.

– Аскель радует своими успехами, – переплел перед собой пальцы черноволосый. – Еще несколько месяцев назад мальчишка таскался по болотам и подковывал лошадей. Сегодня он торчит с книгами до рассвета, швыряется заклинаниями и бешено эманирует. Я воспитаю изумительного чародея, Хантор. Он подает огромные надежды.

– Никогда не слышал, – улыбнулся мечтательно некромант, – чтобы ты говорил так о ком-то. Кто он для тебя? Только лишь ученик? А может, нечто большее?

– Я не знаю, – вздохнул Блэйк и пригубил вина. – Я, черт возьми, уже не знаю.

По залу раздался громкий звон серебряной ложечки о хрустальный бокал с розовым цветочным вином – монарх Северной империи призывал гостей к столу. Пестреющие нарядами колдуны и чародейки разноцветным потоком хлынули с заваленному всевозможными яствами столу и слаженно расселись по местам без лишней суеты.

– Рад видеть вас, достопочтенные господа, в моем городе и этом месте! – разлился по помещению баритон императора Эридана Второго. – Да не омрачится оно в сегодняшнюю ночь, да прибудет в этих стенах увеселение! – Блэйк хмыкнул. – Прошу начинать, господа, – поднял хрустальный бокал князь, а чародеи последовали за ним. – Да начнется торжество!

Зазвенели бокалы, вилки и ножи, загомонил стол, загремела ритмичная музыка, и торжество, как и было велено, началось.

========== Глава одиннадцатая: «Проклятие Южного солнца». Часть вторая ==========

Блэйк заметил Асгерда в тот же момент, когда тот вошел в залитое светом помещение. Одетый, как и всегда, скромно, но так, что каждая деталь играла только на него, этот седобородый сухопарый мужчина, опираясь на высокий, тяжелый, явно боевой посох с прозрачным янтарным набалдашником, медленно и величаво шел, и колдуны, которые были равного с ним возраста, улыбаясь, подходили и жали ему руку. Все-таки Асгерда Саллиманн знала едва ли не вся чародейская братия. Его изобретения и модификации заклинаний многое дали не только для чародеев, но и для Северной империи в целом. Его телепортации через зачарованные круги с проводящими заряженными камнями использовали все, кому не лень. И все, у кого были средства и силы на эти самые заряженные камни.

Хантор оставил Блэйка и поспешно вышел со своим адептом из помещения, направляясь в гостевые комнаты, и теперь чародей остался один в гордом и величавом одиночестве. Кроме Асгерда, Хантора и Персифаля особо близких друзей у него не было. На его же счастье Нерейд из виду вообще пропала. Ритмичная музыка била в уши.

– Веселье полным ходом, да? – рассмеялся старик, усаживаясь рядом с чародеем. – А ведь все только началось.

– Иногда мне кажется, что чем больше я хочу домой, тем медленнее ползет время, – выдохнул Блэйк и откинулся на спинку стула, поигрывая камнями бриллиантового ожерелья. – Не для меня все это, Асгерд, не для меня. Одичал я у себя в замке, отвык. Нечего мне тут делать.

– Какой ты жертвенный, оказывается, – седобородый потянулся к печеным рябчикам, – страдалец. Что у тебя за мания капать на мозги своим занудством? Где, кстати, твой адепт? Хочу посмотреть.

Блэйк скосил холодный взгляд на Аскеля, кружащего бледную Катрин по широкому залу в толпе других точно таких же пар. Он был доволен тем, что паренек держался ровно, осанисто и, что важнее, сдержанно, не привлекая к себе никакого внимания.

– Ему нужны союзники, – пожал плечами Блэйк, – нужны, как и любому другому молодому чародею. Необходим авторитет. Он быстро учится, толк с него выйдет, но ведь это вопрос времени. Кто знает, когда придется призвать силу, а я не могу быть рядом круглосуточно. Мальчишка сейчас кружит вон ту, в черно-белом платье, блондинку. Он и есть мой ученик.

Асгерд привстал, вытянулся и оценивающим взглядом прошелся по невысокому юноше, который, отпустив Катрин, закружил в ритмичном вальсе уже другую девушку. Пары поменялись.

– Низковат, – заметил старик, – правое плечо чуть выше левого – с иллюзорными чарами будет работать хуже среднего. Предрасположенность явно к стихийной магии, учи его огню и молниям, да и лекарь из него, пожалуй, тоже получится недурственный. К некромантии никаких задатков. Двигается скованно. Хмм… Ты угнетаешь его? Поднимаешь руку?

– Не сказал бы, – отмахнулся чародей, вспомнив, как отчитывал его за любой промах, а однажды даже парализовал.

– Да конечно, знаю я тебя, – отрезал Асгерд, ясно осознавая, что Блэйк, как всегда, перегибал палку и срывался по малейшему поводу. – Проводящий камень явно черный агат, гематит – на крайний случай. Он свернет горы, если дать ему зачарованный изумруд с подходящей огранкой. Зачем навешал нефриты?

– К глазам подходит, – фыркнул чародей, пятерней приглаживая волосы. – Я их не заряжал.

Асгерд не спускал глаз с Аскеля.

– Пусть носит черные агаты. Твои «незаряженные» нефриты его блокируют. Боишься, Блэйк? Не контролируешь? Чудит твой паренек? А?

Блэйк отвел взгляд, залпом осушил хрустальный бокал вина рубинового цвета и снова откинулся на спинку тяжелого, резного стула, ощущая со стороны старика давление. Чувствовал и бесился, потому что слова Асгерда попали не в бровь, а в глаз. Он не хотел вспоминать о прошлом, не хотел видеть призраков ушедших в вечность страшных лет и событий многолетней давности. Еще больше он боялся будущего. Избегал этого, как мог.

– Молчишь, – констатировал Асгерд, – боишься, значит. Часто по ночам болтает, да? Начинает замечать твои реакции на применение магии? Пророчит? В глазах приметил то, что ты прятал? Сколько времени ты блокируешь его, Блэйк, сколько времени расставляешь в замке сенсоры? Он не контролирует свои силы, и магия говорит его устами. Ты будешь слушать его пророчества до тех пор, пока не научишь укрощать чары.

Блэйк молчал и сатанел. Злился от того, что перед стариком был раскрытой книгой ровно так же, как и перед Сиггрид – они ведь брат и сестра. А сенсоры чародей начал размещать уже давно и частенько сканировал магическое поле и излучение своего ученика, следил за каждым его движением, считывал все, что мог, и лишь сильнее блокировал ток магической энергии в его теле. Потому что боялся. Боялся, что не успеет что-то сделать и услышит из уст впавшего в транс Аскеля нечто такое, чего слышать явно не желал.

Он перевел холодный, колкий, злой взгляд на юношу, который сидел за длинным столом рядом с Катрин. Видел, как он искал кого-то глазами, а рука Катрин лежала на его колене. Видел это и готов был сломать девчонке пару пальцев, а адепту как следует прочистить мозги, чтобы потом схватить за шиворот, швырнуть в пустую мрачную комнату и…

Блэйк ни за что не признался бы, что чувство, овладевшее им, называется ревностью.

– Ты вшил в его камзол активные камни, и я не чувствую его эманации. Что за фокусы?

– Активные ониксы, Асгерд. Он глушит эманацией другие потоки, понимаешь? Мне приходится подавлять его. Ты видел, что творится на улицах Вальдэгора?

– Защищают императора, – пожал плечами старик.

– В чародейских кругах появилась крыса, и ты прекрасно об этом знаешь. Тут кишмя кишат южане, и я знаю, что сегодня, определенно, стоит ждать зрелища. Парень пророчил, и я ему верю. Он не может ошибаться. Здесь небезопасно, я сканировал улицы, и мои сенсоры дрогнули, понимаешь? Все порталы заглушены, переходы закрыты. Вестейн закрыл их все до единого, отрезал пути отступления, но и нас загнал в угол. Будет резня.

– У тебя паранойя, – отмахнулся Асгерд и сложил руки на груди.

– А у тебя старческий маразм, Асгерд, – процедил сквозь зубы Блэйк, встал из-за стола и ушел в группку столпившихся колдунов, среди которых стоял рыжий Персифаль.

Асгерд приложился к вину.

***

Дойти до Персифаля Блэйк не успел, потому что его схватил под руку тот маленький вихрь с каштановыми волосами, заплетенными в высокую прическу. Болтливый вихрь с глазами цвета горечавки, крупными гранеными сапфирами на алебастрово-бледной коже и карминовой помадой на полных кукольных губах что-то быстро-быстро лепетал и все поглаживал маленькими ладошками его предплечье. Длинное платье пронзительного цвета ляпис-лазури обтягивало округлые формы, упругую грудь и тонкую, ярко выраженную талию этого болтливого вихря. Блэйк помрачнел, когда заметил у вихря в ушках массивные бриллиантовые серьги – те, что сам подарил этому незамолкающему существу, с которым прожил больше девяти лет.

– Только попробуй отказать даме в танце! – пролепетала Нерейд и опустила миниатюрную ручку с аккуратными обточенными коготками на крепкое плечо. Блэйк скосил взгляд. Кольцо, красовавшееся на указательном пальчике, тоже было его презентом. Он готов был страдальчески простонать.

Музыка появилась, как по волшебству, как бы ни банально это звучало для Блэйка. Он шагнул вместе с Нерейд в центр зала, опустил руку, унизанную перстнями, на ее талию и сделал шаг вперед, а после, когда музыка зазвучала громче, закружил этот маленький синеглазый вихрь в необузданном урагане, которым был он сам. Пары расступились в стороны.

Расширенная книзу пронзительно-синяя юбка кружилась в воздухе, черная тяжелая мантия Блэйка потеряла покой, поднялась в воздух и закружилась вместе с хозяином. Нерейд не опускала голову, не сводила взгляда с бесстрастного лица черноволосого чародея, вглядывалась в него, снова вспоминая его особенности. Эти ярко выраженные скулы, аккуратный, идеально выбритый подбородок, точеный нос и мертвые полуночные глаза, в которых, казалось, не отражалось ничего. Широкие брови, прямые короткие ресницы, густые, лежащие тяжелым полотном черные волосы, две аккуратные родинки, расположенные совсем рядом друг с другом, под левым глазом, и старый крохотный шрам на мочке уха, который остался после серьги. Некрасивые тонкие губы, – Нерейд отдала бы за них душу. Она помнила его досконально, до мельчайшей детали. Не могла забыть.

Блэйк кружил ее, кружил легко и быстро, удерживая сильными руками и не позволяя оступиться. Смотрел куда-то вперед себя, непостижимо далеко и во времени, и в пространстве. Его взгляд не задержался ни на глубоком декольте, ни на красивом лице, ни на полных аккуратных губах. Если он и думал о ком-то, то явно не о чародейке.

Музыка стала стихать, и Блэйк замедлил танец, подпуская Нерейд чуть ближе, настолько, насколько хотел ее подпустить. Только сейчас он заметил, на каком расстоянии от них танцевали пары и как озирались на них со спины. Заметил, что Аскеля среди танцующих нет, что он сидит за столом и, полностью развернувшись, холодно наблюдает за ним, не обращая и малейшего внимания на Катрин, которая так требовала его внимания. Свет мерк, погружая залы в полумрак.

Музыка стала нежнее и мягче. Гораздо тише, с тихими переливами скрипки. Он чувствовал, как сильно колотилось сердце чародейки, но своего биения будто не ощущал. Он был отрешен.

Когда он в медленном, мерном танце повернулся лицом на лестницу, ведущую в гостевые комнаты, заметил беловолосого Хантора, довольного, как кот, и его адепта, раскрасневшегося, потрепанного, всем своим видом кричащего о том, что было между ними еще пару минут назад. Долго думать о причине этого «феномена» не пришлось. Чародей знал ответ, знал причину такого предвзятого отношения к некроманту, который всем своим видом рушил стереотипы о магах своего узкого круга. Наверное, он один из них всех был высоким блондином с чистыми светлыми глазами и, мало того, что добродушным и мягким, так еще и предпочитающим женщинам исключительно мужчин. Впрочем, Блэйк никогда не осуждал его, а ценил исключительно как безотказного друга и верного товарища в любом деле.

Рука Нерейд незаметно перелегла на шею Блэйка, заставляя его наклониться к ней лицом. Губы чародейки были слишком близко, а ее пальцы успели зарыться в его блестящие волосы. «Чем черт не шутит», – подумал Блэйк и, опустив руки на талию синеглазой, склонился над ней, приближаясь к карминовым губам совсем близко, уже чувствуя ее горячее дыхание, резко пахнущее корицей и можжевельником. Он почти прикоснулся к ее приоткрытым губам, как вдруг дрогнул и, не меняя положения, перевел холодный, затуманенный взгляд на того, кто пожирал его мутно-зелеными глазами, будто говорившими «какого черта он творит?» Блэйк полуобернулся к Аскелю. Поймал его неверящий взгляд. Почувствовал, что его, казалось, окатили ледяной водой, и медленно отпустил Нерейд.

– Забудь, – холодно произнес чародей и, развернувшись, ушел к своему месту. – Забудь и не вспоминай.

– Но почему? – крикнула она ему в спину.

– Я не привык изменять.

***

«И что меня остановило? – подумал Блэйк и сделал короткий глоток легкого цветочного вина, которое находил излишне мягким, – что толкнуло меня в тот момент, поцелуем отделяющий серую, одинокую жизнь от былого буйства красок и ощущения юношеской влюбленности? Может, осознание того, что я уже не юнец? Но ведь тот прилив ощущения молодости и силы был не так давно. И что теперь происходит с тобой, Блэйк? Не хочешь расстраивать паренька, поддался старому маразматику или же… нет. Пусть это будет чем-то иным, чем-то таким, что станет отговоркой, в которую я сам поверю. Поверю так, как делал это всегда, убегая от навязчивого и раздражающего факта. Быть может, это не раздражение, а просто непонимание? Или обман? Нет, Блэйк, нет, ведь ты сам знаешь, прекрасно знаешь, что это поиски. Поиски себя. Ты, старый черт, уже понял, что тебя тянет к нему. Черт возьми, куда все катится…»

Время едва перевалило за полночь, но торжество только набирало обороты; вино текло реками, еду сметали со стола нещадно, а пол жалобно стонал от стука каблучков и тяжелых сапог, причиняющих боль набойками. Император Эридан Второй со скучающим видом восседал на инкрустированном троне и долго, терпеливо слушал монотонные тирады древнего Вестейна Бетельгейзе, настойчиво просящего начинать призыв в армию и укреплять границы с юга. Эридан снисходительно кивал, нервно сжимал большими грубыми руками массивные подлокотники и медленно водил рассудительным тяжелым взглядом по просторному залу, переходя от одного чародея к другому.

За столом не было почти никого. Масса колдунов разбилась на небольшие компании по три-семь человек и что-то возбужденно обсуждала, зачастую излишне импульсивно жестикулируя холеными ручками. Адепты были сами по себе – половина успела налакаться и захмелеть и теперь уже искала партнера на ночь, а другая, та, в которой оказался Аскель, разговаривала между собой, втихаря обсуждая наставников, их методы и особенности. Сам Аскель почти все время молчал, был отрешен и все не выпускал из сознания крепко отпечатавшийся образ склонившегося над женщиной в синем платье чародея. Катрин не отходила даже на шаг.

Император задержал взгляд на черноволосом высоком мужчине, который расслабленно стоял в стороне, тянул вино и явно думал о чем-то таком, что не совсем вписывалось в привычный ток чародейских мыслей.

– Кто он? – обратился с вопросом к колдуну император. – Вон тот, черный. Ему бы за собой только армии вести.

– Блэйк Реввенкрофт, – прохрипел Вестейн, щуря слепые глаза, – восьмой из Касторов, саллиманновский выходец. Уроженец Грюнденберга, насколько нам известно. Сто семь лет, холост, практикует забытые чары, великолепен в сражении: орудует огнем и мечом не хуже Ваших рыцарей. Стоит сотни пехотинцев и не одного десятка колдунов, уж поверьте.

– Я никогда его не видел.

– Неудивительно, он пропадал несколько лет, – снова прохрипел старик, – видимо, захотел в отставку. Бездельничает и тратит свое состояние.

– Печален факт, – вздохнул Эридан Второй, – я был бы рад видеть его под своим знаменем. Видный.

– Спешу предупредить, Ваше Величество: у него отвратительный характер. Такому нельзя давать знамя. Такому, – вздохнул колдун, – только в пыточную.

***

Блэйк вышел из помещения и, опершись на литые перила, стоял на парадном крыльце, тихо рассматривая холодное ночное небо и делая вид, что это самое небо ему исключительно интересно. Мороз был милосердным, даже приятным, легонько покалывающим кожу кончиков пальцев. Кроме Блэйка никто не стоял на улице, а из помещения доносились гомон, шум и переливы новой музыкальной композиции.

«Скоро полнолуние», – подумал чародей и, выпустив изо рта облачко пара, сильнее облокотился на холодный металл, поднимая голову к высокому темному небу. Тучи все еще не разошлись, окружали бледный одинокий лик луны, как волки окружают загнанную в угол овцу. Звезд почти не было, а те, что были, казались совсем мутными и бледными, будто спрятанными под какой-то размытой пеленой. Вокруг нарождающейся луны мутнело молочно-белое кольцо.

Было слишком тихо и почти безветренно. Блэйку от чего-то стало холодно, хотя обычно он этого не чувствовал. Ему казалось, что в этот день все играло против него: и нотации старика Асгерда, и косые взгляды Аскеля, и этот синий болтливый вихрь, и Хантор, бросивший его в одиночестве и ушедший скрипеть кроватью. Больше всего Блэйку не хотелось, чтобы Нерейд снова пришла к нему. «Иначе спрыгну со скалы», – пронеслось в мыслях колдуна. Мягкие, нежные потоки морозного воздуха отрезвляли от духоты и жара помещения, выветривали вино и проясняли запутанные мысли, крутившиеся в воспаленном сознании. Его тяжелые волосы едва шевелились от мягкого дуновения. После того случая со Стражем леса зрение восстановилось полностью и теперь Блэйк четко и ясно видел даже то, что было далеко от него, различал в полупрозрачном лунном свете черепицу крыш домов.

Он обернулся, вырванный из раздумий скрипом, а затем и гулким стуком тяжелой двери. Обернулся, но тут же отвел взгляд, одержимо всматриваясь в нарождающуюся луну, разрывающую прозрачным мертвенным светом морок колдовской ночи. Аскель стоял за его спиной, на шесть ступенек выше, опираясь рукой о холодные перила. Блэйк позволил подойти ближе.

Аскель спустился к нему, остановился совсем рядом, по левую руку; теперь он особенно ясно понимал, насколько сильно цвет глаз его господина совпадает с цветом холодной зимней луны. Паренек вышел случайно, не знал, что чародей тоже стоит здесь, в таком… в таком печальном одиночестве. Будто никому не нужный, брошенный, преданный всеми, но сохранивший ту свою гордость и непоколебимую стать. Лунный свет красиво играл в прозрачных граненых бриллиантах и мягко освещал платину.

– Позволите составить вам компанию? – спросил он тихо.

– По-моему, ты ее уже составил, – съязвил колдун, но прибавил мягко: – черт, парень, я рад тебя видеть, знаешь ли.

Аскель чувствовал, что замерзает, ощущал неприятный холод, но сердце ошалело забилось, и к лицу прилила кровь.

Блэйк был настолько убитым, настолько потерянным и застывшим, что парень не узнавал его – некогда сильного, независимого, решительного. Такого, каким он забрал его из Вальдэгора чуть больше двух месяцев назад, таким, каким он был, когда вытащил его из холодных подземелий, в которых бродил боггарт, таким, каким этот чародей распластал по стене даму с рогатым черепом на голове, обманул лесного Стража и добил собаку, у которой из пасти хлопьями летела пена. «И ведь все это из-за меня…», – неожиданно понял Аскель и почувствовал вину перед господином, который терпел его выходки, терпеливо обучал, часами разъяснял какие-то элементарные вещи и, как бы странно это не выглядело вкупе с его жестокими выпадами, оберегал. Именно оберегал, хотя мог бросить еще в самом начале пути.