Текст книги "Адепт (СИ)"

Автор книги: Алексей Скуратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

И, конечно же, сейчас он ушел точно так же. Встал еще засветло, мучимый бессонницей, натянул на себя дорожную одежду и ушел, чтобы вернуться поздней ночью. Аскелю это начинало надоедать.

Он не мог уже вспомнить, когда в последний раз пользовался магией всерьез; юноша обладал широким набором элементарных чар, но вот тем, что несло сокрушительный урон, не располагал. Колдун все отнекивался, говорил, что хочет хоть на некоторое время отдохнуть от чародейства, а иногда и не отнекивался – просто молчал.

На этот раз Аскель решился попросить еще раз: чем черт не шутит? И «взял быка за рога» – наскоро собрался и рванул вниз по склону, к берегу, где одиноко бродил его наставник. Келпи в воде не было, днем она не высовывалась.

– Господин! – окликнул он уходящего чародея, – постойте!

Господин остановился, однако и не обернулся, только откинул назад спутавшиеся волосы, что так настойчиво лезли в глаза.

– Уф… – адепт летел на всех парах, – Боги… Вы не слишком заняты?

– Не слишком, – сухо ответил чародей, – что-то хотел?

– Хотел. Насчет заклинаний… Помните, вы обещали как-то научить?

– Как же, – он обернулся, – память, спасибо, не девичья. Я думал об этом. Поэтому шевелись. И будь добр, не пыхти, как ёж. Иначе буду гонять по берегу, пока не научишься сносно контролировать дыхание.

И они пошли, а ноги снова вязли в сыпучем сером песке. День выдался по-настоящему весенним, теплым, солнечным: припекало спину. Ветер не бушевал уже три дня, и морское дно стало совсем прозрачным и чистым, таким, что даже с пирса видно было, как большие рыбы рассекали воду на отмели. На самом деле ее можно было бы запросто поймать, но наставник категорически запретил даже пытаться – и рыбу, и ее запах он люто ненавидел. Седое тихо шептало волнами, лижущими берег, чайки изредка кричали, то и дело кидались к воде и поднимали мелкую рыбешку – в общем, развлекались. Но чародею явно было не до смеха, карточный расклад все еще ясно отражался в сознании… Двенадцатый перевернутый аркан*, казалось бы, можно и не брать в расчет, списать все на случайность или вовсе лживость карт – все-таки расклад делал он, впервые взявшийся за колоду, да только другие арканы свое уже сделали: себя колдун нашел. И сейчас он шел, не выпуская из мыслей мрачную карту, набрасывал варианты, пытался сделать расчеты – все без толку, могло произойти что угодно; хотя один исход расклада все же маячил на горизонте… И пугал. Пугал так, что сам Блэйк Реввенкрофт зажмуривался и сжимался под натиском страшной идеи. Но от того идея не уходила, наоборот, только громче кричала: «правильно думаешь!»

Они взбирались на высокий одинокий холм, на котором чернел уродливый камень, где колыхалась высокая рыжая трава. И камень этот казался совсем не к месту, ибо был единственным на возвышенности, к тому же огромным. Явно его никто не затащил на холм, а с неба свалиться он не мог.

– Признаюсь, Аскель, я думал, что это очередная чародейская байка, рассказанная фантазером Персифалем. Сказал, мол, так и так: на Седом еще третий из Бетельгейзе поднял из камня самого настоящего голема, вложил в него чудовищную долю магии, но эксперимент провалился. А создал его на холме, потому что нужен электрический разряд, причем сильнейший. Был сезон гроз.

Блэйк наконец поднялся к камню, напоминающему то ли плечо, то ли колено, и нашарил в кармане полупрозрачные маленькие камушки, которые тут же разбросал по периметру. Тот сезон гроз еще предстоял…

Каприз северного климата, циклон с юга или же чародейская ошибка, проливающаяся потоками воды и разверзающаяся молниями, но под конец весны резко становилось холодно, небо почти на месяц затягивали свинцовые грозные тучи, и вода лилась реками, размывала дороги, затапливала балки и яры. В тот день, как он еще юношей вернулся с поля боя, небо почернело, озлобленно ударило первым оглушительным раскатом грома и зарыдало – истошно, горько, безумно… И от этого наложить на себя руки хотелось с удвоенной силой.

– А потом мне пришло в голову пойти именно сюда. Точнее, сенсоры указали мне на повышенную наэлектризованность этого места – молнии сюда тянет, как кота на молоко. Умники частенько говорят, что голем – это, без сомнения, стихия земли, камень, глина, песок. Теоретически да, у умников получилось ввести в заблуждение тех, кто с магией не знаком. Но с чародеями эта штука, увы и ах, не прошла.

Полупрозрачные камни задрожали, зазвенели и медленно поднялись в воздух, излучая медово-желтое свечение, и на срезы черного уродливого камня легли тени, делающие его лишь грубее, резче и мрачнее. Чародей почти не прилагал усилий, только лениво держал перед собой вытянутые в плавном жесте руки и со скучающим видом наблюдал за вибрирующими камушками, что покрылись причудливым узором трещинок. Аскель этого еще ни разу не видел, а сейчас завороженно наблюдал за левитирующими проводниками, сквозь разломы которых пробивалось ослепительно-белое свечение.

– Все дело в том, что ни одного голема не создали без мощного разряда, который и поддерживает в конечном итоге их существование до тех пор, пока хозяин-создатель не развеет чары. Хотя в данном случае была ошибка в соотношении массы камня и электрического заряда, сила, которую хранит в себе эта врытая в землю груда камней, просто космическая. Одно дело – управлять шаровыми молниями, у которых есть свои габариты и относительно удобная форма использования, другое – подчинять себе вольные разряды, которые действуют в более обширном радиусе. Плюс ко всему действуют в большинстве случаев крайне неожиданно и в основном застают врага врасплох. Но этому нельзя научиться так просто, – закончил Блэйк, – и поэтому я помогу тебе. Сможешь единожды, значит, быть может, отвоюешь свою жизнь… однажды… однажды ты испачкаешь руки в крови.

И камни взорвались, рассыпаясь на сотни тысяч мельчайших осколков, которые казались мерцающей пылью.

***

Камни взорвались, рассыпаясь на тысячи мельчайших осколков, что мерцали, вливаясь в поток ветра, замкнувшегося в ровное кольцо вокруг остатков голема.

– Я дам тебе руку, – проговорил чародей, – и ты возьмешь ее. И будешь держать, а если разомкнешь – погибнешь. Но в таком случае я уболтаю Хантора поднять тебя из мертвых и лично сброшу в море со скалы. Сейчас ты выхватишь из нахлынувших потоков лишь один, тот, что ярче и сильнее всех, и сдержишь, а после – вернешь в небо. Это больно, Аскель, но… Просто… просто поверь мне, это важно. Не отпускай руку.

Сглотнув, адепт протянул своему господину вспотевшую от волнения ладонь и сосредоточился, как и много раз до этого. А потом – забылся, потому что неконтролируемая сила захлестнула всего его без остатка. Снова бешеный, неестественный темп биения сердца, с которым обычные люди не выживают, снова невыносимое давление на виски и дикая боль во всем теле, рвущая его изнутри на части. Помутнение сознания, разрушенные мысли, разорванные капилляры, вырисовывающиеся темным узором сквозь кожу и пальцы, что так одержимо впивались в холодную руку – только бы стало чуть легче.

Но легче не становилось, потому что сила накрывала, а магия рвалась наружу сотней тысяч заклинаний, полосующих небо и холм, и все, что было вокруг на мертвые ошметки. Это ощущение подобно тому, как пытаться плыть против сумасшедшего течения, как остановить реку, перекричать воющий ветер, только в сотни раз сложнее. Аскелю казалось, что еще секунда – и он взорвется, расколется на части и полетит по ветру, почувствовав наконец свободу от боли и напряжения, но секунда эта все никак не наступала. Хотелось выть от боли, кричать, как под жесточайшими пытками, но с губ срывался лишь тихий, умоляющий шепот:

– Прошу вас, остановите… я… я не выдержу…

– Ищи его, – направлял Блэйк, – лови и не отпускай.

– Пожалуйста…

– Нет, – холодное, злое.

А магия путала, мешала мысли и не давала понять, какой же из ее потоков истинный. Она смеялась в лицо, кружилась в сумасшедшей пляске, подпускала предельно близко и изворачивалась змеей, уходя от цепких чародейских рук. С диким визгом она проносилась мимо, размахивая руками, с истерическим смехом подлетала на месте на многие метры, до неба, падала вниз, ломая ноги, но ползла прочь, из последних сил ползла на перебитых ногах и смеялась, все так же ускользая и ведя за собой адепта. К самой Смерти.

Ползла из последних сил, но не учла, что рядом был тот, кто мог владеть ей и владел. Просто забыла. А Блэйк без тени страха шел к ней, быстро настигал, так же, как и она, смеялся ей в лицо и ломал кости, выворачивал из суставов руки и жег живьем. И потому сила боялась его и шла с распростертыми руками – только бы не обидел, только бы не настиг снова…

– Господин Блэйк, я не могу!..

– Можешь.

– Прошу вас, неужели сложно!

– Работай.

И поток пришел сам собой. Показался наконец среди пестрых лент магии, засиял ярко и жарко холодным пламенем, заискрился разрядами, а Аскель что есть сил бросился за ним, вытягивая руку, отчаянно хватал воздух, но нашел его, этот поток, и терять больше не собирался. Ждать помощи от Блэйка было абсурдом, глупой идеей, ошибкой. Он добивался своего.

А потом руку свело и пальцы решительно отказались разгибаться. Сердце почти не билось, лишь периодически подавало признаки жизни, делая удар раза в четыре реже, чем следовало. Но боли больше не было… Потому что сама Сила склонила голову и тихо шепнула: «достоин». И отдалась в его руки, горячо обняла их и стала повиноваться.

Ослепительная сине-белая искрящаяся стрела взлетела в небо, и раздался оглушительный раскат грома, от которого дрогнул холм, а небо в мгновения почернело. В нос ударил запах озона.

– Очень хорошо, – одобрительно шепнул Блэйк, придерживая за руку Аскеля, который с трудом держался на трясущихся ногах, склонив голову так, что отросшие волосы закрыли мутно-зеленые глаза, – ты справился.

– А вы… – с трудом выговорил Аскель, – снова бросили меня на произвол…

– Снова? – выгнул бровь чародей. – Я не бросал тебя, парень, и был рядом. Был ближе, чем ты думаешь.

Аскель обиженно выхватил руку, выпрямился во весь рост и глубоко выдохнул, разрабатывая занемевшие пальцы, а чародей, ухмыляясь, наблюдал за «гордецом». Адепт почувствовал, как в глазах вдруг резко почернело, как закружилась голова и помутилось сознание, а по губам потекло что-то горячее и неприятно отдающее горечью. Кровь ровной струйкой поползла по губам, подбородку и полилась на пожухлую траву, разбавляя ее однородную бурую гамму алыми блестящими каплями. Наставник, однако, допускать потери крови не стал и «подставил плечо»: протянул на бледной холодной ладони неровный кусочек льда, который тут же начал таять.

– Такое бывает, – проговорил он, – это естественно. Лучше тебе? Пойдем, отлежишься. Поторопись. В бою ты не получишь отдыха.

И Аскель засеменил следом, все так же роняя горячие капли на бедную землю. Ифрит шел по обыкновению легкой, кошачьей походкой, каждый шаг которой все-таки был крайне уверенным и прочным. Остатки голема на безымянном холме становились все меньше и меньше, затем и вовсе стали черной точкой и, наконец, пропали, а где-то далеко послышался еще тихий раскат грома – первого, по-настоящему весеннего, хотя на Севере все еще лежал снег.

На море климат был особенным. Седое тем и славилось, что никогда не замерзало и не закрывало морские пути величавым имперским суднам. Здесь редко выпадал снег, а если и выпадал, то тут же и таял, но и жара в этих местах не стояла. Вечная грозовая весна, дожди без конца и без края, прохлада и запах озона и моря, бесконечная сырость, печаль, безнадега и одинокая Келпи, поселившаяся в Седом лишь только от того, что не нашла себе больше места.

Раскат грома раздался чуть ближе, черные тяжелые тучи медленно и степенно поползли из-за безымянного холма, и перед бурей устоялось присущее этому явлению обманчивое затишье. С востока потянуло пьянящим запахом грозы. Блэйк прибавил шагу, явно чувствовал близость дождя, который, в общем, в данный момент только вредил: заставлял едва ли не последнюю чистую одежду мокнуть, а тело, так любившее тепло и сухость, мерзнуть и покрываться мурашками.

Как известно, разум и тело, занятые работой, времени не замечают: на то, чтобы добраться до холма, поймать поток магии и вернуться назад, потребовалось более четырех часов, и потому время давно уже перевалило за полдень. До лачужки оставалось каких-то полверсты, как в сухое дерево в лесу ударила молния, раздался оглушительный раскат, и хлынул ледяной сплошной дождь, тут же промочивший и чародея, и его ученика насквозь. Однако бежать к домику на отшибе чародей не стал – было бессмысленно, а Аскелю сделать это не позволила совесть: неужели он трусливо сбежит и бросит колдуна одного под ледяным ливнем? Конечно, нет. И потому он поплелся следом, понурив голову, а вода текла по волосам и лицу, текла по всему телу, вымочила одежду насквозь, и та потяжелела и прилипла к коже.

Чародей с крайне убитым видом вылил воду из сапог, прямо на пороге бросил насквозь вымокшие портянки и босым вошел в лачугу, и адепт последовал его примеру. Только вот еще один сюрприз их все-таки ждал: в домике было холодно, ведь дрова прогорели еще ночью, а те, что остались на улице, явно для растопки не годились. Чародей выругался. Магия? К черту. Ломать стулья? Стол? А больше ничего в комнатке и нет. «Черт бы побрал все эти дожди!» – мысленно в сердцах воскликнул колдун, но от жестикуляции воздержался и думал теперь, как бы согреться. Холод он не переносил, а постоянно поддерживать температуру в лачуге – снова слепнуть и терять сон, который так и просился под звуки ливня и раскаты грома.

– Черт подери, – буркнул он и, загремев содержимым дорожной сумки, приложился к фляге.

Он согрелся. Согрелся ненадолго – стоило только опуститься на край кровати, как снова стало холодно, а перспектива весь оставшийся день цедить алкоголь пугала. Аскель молча кутался в тонкую сухую рубашку, однако толку с этого было до смешного мало.

– Знаешь ли, – решительно поднялся Блэйк, сгоняя с постели адепта и стягивая с нее старенькое покрывало, – я трястись не собираюсь. Полезай-ка в кровать.

– О чем это вы, господин? – испуганно выдал Аскель.

– Явно не о том, о чем ты думаешь, – криво усмехнулся колдун, от чего лицо парня тут же вспыхнуло. – Давай, не ломайся уже, как девица на выданье, я тоже не железный магией разбрасываться. Боги… Ты с ума меня сведешь… Это же приказ, понимаешь? Мой тебе приказ, – впрочем, убеждать дальше он его не собирался, а бесцеремонно сгреб в охапку и свалил на истошно скрипящую кровать, прижавшись грудью к его спине.

– Вы чего вытворяете? – возмутился юноша, однако выбраться из цепких объятий даже не попытался.

– Ищу во всем выгоду и целесообразно пользуюсь теплом твоего тела, – беззлобно выдохнул чародей, обжигая шею горячим дыханием, – скажи, что тебе плохо, и полетишь под дождь. Там тебе наверняка понравится, моя юная бестолочь.

Но Аскель не сказал. Расслабленно вздохнул, почувствовал, как тепло ему становится, и начал поддаваться желанию заснуть. Ливень шуршал за стенами лачуги, мыши тихонько копошились где-то под полом, да и мерное глубокое дыхание Блэйка клонило в сон, а усталость от примененной магии уже вышибла из-под ног опору. Отчего-то руки, обнимавшие его торс, уже не смущали и не мешали, а наоборот – грели и создавали чувство защищенности, ведь это был сам господин Реввенкрофт. Близость чужого, но ставшего уже почти родным тела постепенно перестала вызывать бешеный темп биения сердца, а во рту не пересыхало – ко всему можно привыкнуть…

И сейчас, согревшись в руках своего наставника, он без сил вырубился, прочно потеряв связь с внешним миром, а чародей, усмехнувшись, мягко и аккуратно коснулся губами беззащитно открытой шеи. «Эта восхитительная доверчивость, простодушие и открытость однажды сорвут меня с цепи, – подумалось ему, – и тогда не буду выжидать, пока он уснет, чтобы утром ничего не вспомнить и даже не предположить, от чего ночами он больше не мерзнет».

Отдаленный раскат грома разорвал шорох ливня, и чародей заснул, обнимая худощавое тело. Море бушевало за окном, скрипели стены лачуги на отшибе, и ветер бил по крыше. А потом сон стал беспокойным.

И неспроста.

***

Блэйк вскочил в постели, хватаясь за запястье левой руки, шипел сквозь до боли сжатые зубы и видел, как по руке ползли багровые горячие полосы, а потемневшие во мраке комнаты капли падали на пожелтевшие простыни. Его бросило в жар, в одну только секунду стало невыносимо плохо и душно, слишком тяжело, а кровь все текла по бледной коже и бесшумно капала на ткань, только ему казалось, что каждое падение врезается в мозг страшным грохотом, как удар молота о наковальню.

– Что с вами? – выпалил внезапно проснувшийся адепт, прикасаясь к окровавленным пальцам наставника, – ваша рука…

Но Блэйк не ответил. Потерянными глазами смотрел на выступивший кровавым узором рисунок и готов был лишиться зрения навечно – только бы не видеть того, что видел отчетливо и ясно, как божий день. Он побледнел, побледнел, как покойник, а посеревшие губы задрожали. Совершенно бессмысленный непонятный шепот лился бесконечным отчаянным потоком, от чего адепту становилось лишь страшнее.

– Господин Блэйк, да что с вами? – взывал парень. Бесполезно.

Но сказать что-либо еще просто не успел. В ту же секунду схватился за запястье, горящее дикой острой болью. Медленно, по миллиметру вырисовывалась багровая картинка, а он тихо выл в подушку, отчаянно пытаясь остановить раздирающее ощущение. Только чары были бессильны. И колдун знал об этом, прекрасно знал, потому что уже видел этот причудливый узор на своей руке.

Он без слов прижал к себе Аскеля и все так же отрешенно смотрел сквозь пространство и время туда, где на Ведьминских Пустошах бушевало колдовское пламя и гибли люди. Один за другим, один за другим… Беззвучно горели, напарывались на копья, подкашивались под ударами меча и гибли десятками, сотнями, тысячами, один за другим. Звенела сталь, горел огонь, летели полыхающие стрелы и слышались страшные предсмертные крики, чувствовался тяжелый запах крови, внутренностей, сгоревшей плоти и волос. Армии сходятся с диким воем, закладывающим уши, духи сотнями несутся по полю боя, а лекари не успевают резать и бинтовать. Человек без ног ползет в собственной и чужой крови, задыхается от раздирающей боли, слепнет от нее, а его останки волочатся следом. Сгоревший в собственных латах солдат лежит в груде подобных ему, а кузнец из последних сил выворачивает металл и по частям достает воинов. Война без конца и без края…

– Это знак, – прошептал Блэйк, – это символ. Это призыв. Призыв в имперскую армию. И причина тому лишь одна… Тихо, Аскель. Ты должен быть сильным. Терпи. Оно исчезнет, и тогда отправимся в путь, ибо другого выхода нет.

– Какой символ, господин? – юноша явно был шокирован, – что происходит?

– А так, молодой человек, принято призывать на войну. И бежать больше некуда.

Отдаленный раскат грома пронесся по небу, и дождь начал стихать…

Всю оставшуюся ночь Ифрит молча просидел у окна. Все думал, как бы откупить одного человека, как бы пойти на поле боя за него. Набрасывал варианты, вспоминал, сколько тысяч бережно хранится в банке, но понимал, что, скорее всего, того человека не откупить уже ни за какие деньги.

Тем не менее, был готов рискнуть и отдать все.

Потому что больше всего боялся потерять Аскеля.

Комментарий к Глава восемнадцатая: «О чем шептали карты»

* – двенадцатый старший аркан – аркан Повешенного. Он вещает о напрасных жертвах, когда перевернут – предрекает страшную смерть.

Опять-таки, об этом вскользь. Я ж не какая-нибудь гадалка, в руках только игральные карты держал х)

========== Глава девятнадцатая: «Череда поражений» ==========

Давен все никак не мог заснуть, переворачивался в кровати с боку на бок, вертелся уже несколько часов, а пустое место рядом все никак не давало спокойно погрузиться в тягучую негу сна. Из огромного, чуть приоткрытого окна едва только веяло холодным, пропахшим весенним дождем ветерком, что так ловко и юрко витал в комнате и навязчиво касался и без того похолодевшей кожи парня. Свечи давно уже погасли, не отбрасывали мягких рыжих отблесков на изголовье кровати, и стало ощутимо темнее, прохладнее, свежее, все более одиноко и тоскливо с каждой минутой. Хантор пропадал. Получив известие о начале войны, с головой ушел в магию, больше недели почти не показывался из склепа, вскрывал и резал день и ночь, почти не спал, возился с грудами костей и совсем вымотался. Он приходил перед рассветом, бессильно падал на кровать и не успевал толком накрыться одеялом, как тут же терял связь с внешним миром и засыпал мертвым сном, а адепт, тяжело вздыхая, накрывал его и плотно прижимался к такому нужному телу в отчаянных попытках согреться его теплом, запомнить это ощущение, чтобы прожить до следующей ночи.

Потом начинало смеркаться; утреннее, холодное, влажное марево садилось на двор, росой оседало на сухой траве, и некромант, с трудом поднимаясь на ноги с сильнейшими головными болями, наскоро одевался, перехватывал на ходу что-нибудь съедобное и снова пропадал. А Давен начинал тосковать, но не спускался вниз, не решался мешать тому, кто не спал ради него – все в который раз пытался усовершенствовать свою магию, найти в древнейших свитках то, что было забыто, но результат… результата не было. А время шло, и до военного сбора оставалось не более пяти дней.

Близилось утро… Кромешная ночная тьма развеивалась, небо медленно серело, а в комнате все четче и четче вырисовывались детали настенной гравюры, изображающей танцующих скелетов – этакая специфическая декорация казалось было уютной и вполне обыкновенной с первого взгляда комнатки.

Давен закрыл глаза, рукой нашарил пустующее место в надежде обнаружить там своего наставника, что мирно спал и был рядом, но коснулся лишь смятой простыни и тяжело раздосадованно вздохнул. Тишина. Холод. Одиночество в предрассветных сумерках.

С момента резни в Вальдэгоре прошло больше месяца, между ними в кои-то веки образовалась прочная, нерушимая связь, понимание с полуслова, доверие, а теперь их разлучала война, которая – Боги! – еще не началась, а уже причиняла боль. И парень позабыл вдруг все колкие, злые слова, манию ходить налево и беспорядочно сношаться с каждым встречным-поперечным третьесортным колдунишкой, да еще и при том, что Хантор прекрасно знал об этом, но молчал – любил его до безумия, до покалывания в кончиках пальцев. Время шло, резня постепенно теряла ту детальность и отчетливость, которой стояла в сознании первое время, и некромант почти свел шрамы с тела своего адепта. Почти. Потому что рубцы на тощем животе все еще напоминали о руках элитного отряда южан.

«Сегодня дольше прежнего», – раздосадованно отметил про себя парень и обнял скомканное одеяло. В комнате становилось все светлее, но солнце не обещало показываться сегодня – тучи еще с вечера плотно заволокли небо и все никак не рассеивались. Пасмурный свет был безжизненным и пустым.

Нежно-голубые глаза Давена одержимо всматривались в дверь, искренне надеясь увидеть, как она распахнется, но дверь была неподвижна. Напряженный слух различал и шорох мышей, и скрип деревьев за окном, и даже шелест невесомых занавесок, но только не легкую поступь. Он не сомкнул глаз за всю ночь, что и начало под утро давать знать о себе.

Он задремал. Задремал беспокойно, чутко, настороженно, и сквозь сон все нашаривал рукой место рядом, даже сейчас не забывая о том, что его господин работает больше прежнего. «А не случилось ли что?» – пронеслась страшная мысль, но сон властно подмял под себя и решительно не желал отпускать.

И оказался бессилен, когда слух все-таки различил ту до боли знакомую, легкую, кошачью поступь. Давен подскочил в постели, одержимо вслушиваясь в звуки, разносящиеся по коридору, уже было думал, что ему показалось, но вновь услышал стук и отбросил с себя одеяло. Дверь совсем тихо скрипнула. Его господин, непременно просидевший в воде как минимум с полчаса в попытках отмыться от крови и избавиться от запаха мертвечины, медленно брел через комнату, с трудом фокусируя зрение на чем-то определенном.

– Ждал? – устало спросил Хантор, раздеваясь на ходу и аккуратно сворачивая одежду, – не стоило. Я думал, не выйду сегодня оттуда.

– Ты вымотался, – Давен поднялся с кровати и прильнул к широкой груди чародея, что с трудом уже держался на ногах. – Отдохни хоть день, отоспись, какой смысл в работе, когда голова толком не соображает?

– Этот день может обойтись мне слишком дорого, – снисходительно ответил некромант, поглаживая руками спину и поясницу адепта, – на том свете высплюсь.

Парень раздраженно фыркнул, однако руки наставника все-таки перехватил и перевел на свои бедра, так, как любил, а потом настойчиво вытянул из светлых, почти белых влажных волос металлическую шпильку и запутался пальцами в шелковистых, приятно пахнущих чистотой прядях.

– Отдохни, Хантор, ты пашешь как проклятый со своими трупами, – выдохнул Давен в губы чародея, подманивая ближе к себе, – если на то пошло… займись мной.

– К черту сон, – натянуто усмехнулся некромант, но тут же посерьезнел, хотя его усталость никуда не делась – все так же стояла в красивых, светлых глазах.

Ждать и секунды он больше не мог, грубо притянул парня вплотную, вжимая колено в пах, и впился в манящие, горячие, полураскрытые губы, уже влажно блестевшие в предрассветных сумерках. Под полувздох-полувсхлип нетерпеливо запустил руки под легкую рубашку, обжигая прохладную мягкую кожу горячими пальцами, а его адепт лишь сильнее бросился в его объятия, увереннее отвечая на глубокий, долгий, горячий поцелуй, лишающий последнего кислорода в легких.

Скомканная, разбросанная вокруг кровати исполинских размеров одежда Давена была лишь частью хаоса, оживившего доселе тихую и спокойную комнату, ибо влажные звуки глубоких одержимых поцелуев и сдавленного, нетерпеливого стона адепта на тишину далеко не походили.

Парень отдался весь, без остатка, без единой мысли и теперь, чувствуя тяжесть тела Хантора, его горячие губы, терзающие нежную кожу и обжигающее дыхание, безвольно лежал под наставником с прочно зажатыми над головой руками – лишь выгибался навстречу, податливо подставляя на мучительные терзания тело и блаженно прикрывая глаза каждый раз, когда его наставник, этот неисправимый идеалист, перфекционист, образец для подражания, так невыразимо пошло исследовал каждый миллиметр кожи, блуждал горячими губами по его животу и поглаживал просящую внимания напряженную плоть. Серые холодные сумерки не лишали удовольствия видеть рельефное худощавое тело с разметавшимися по плечам и спине влажными белыми волосами, отнюдь не запрещали видеть и тихо усмехаться тому, как сильно натягивалась ткань мягких брюк некроманта. Однако одна мысль настораживала – Хантор был чертовски медлителен, настойчиво пытал, доводя до исступления, до весьма ощутимой боли в паху и неприятного потягивания внизу живота, где давно уже все тысячу раз связалось в прочный узел.

– Возьми уже меня, – проскулил Давен, закидывая стройные ноги на поясницу некроманта, – да что с тобой, Вулф?

– Я чертовски боюсь, – выдохнул Хантор в раскрытые истерзанные губы и не удержался, чтобы в очередной раз не прикусить их, – от одной мысли о том, что ты можешь пострадать… я боюсь… понимаешь? Ты можешь погибнуть… Я буду винить лишь себя, – тяжелый вздох, вызванный тонкими умелыми пальцами, нетерпеливо надавившими на вход в такое раскаленное, пышущее молодостью и силой тело, был одержимо пойман горячими губами, буквально выпит. – Я хочу запомнить тебя, досконально прочувствовать, ощутить каждый миллиметр… Всего…

Парень зажмурился, сильнее надавил скрещенными ногами на поясницу наставника, пытаясь пересилить почти забытое ощущение заполненности, а сознание почти уже оборвалось, окончательно ушло в тяжелую мглу, и только желание не покидало тело – все настойчивее требовало горячих пальцев и умелых губ, всего его – беловолосого некроманта с чарующим ароматом.

И чародей ждать не заставил. Вошел медленно, постепенно, не разрывая поцелуя, а после – сдался. Поддался желанию, безумной похоти и сорвался на тот темп, которого так требовал организм. А дальше – безумие. Совершенное безумие с громкими вскриками, протяжными стонами и болезненными всхлипами, что каждый раз настойчиво глушились очередным глубоким поцелуем, лишающим воздуха. Невыносимый жар тела, сводящая с ума близость и мутный, потемневший взгляд, пронзающий, как пылающая стрела, и отзывающийся крупной дрожью и податливым вскидыванием бедер навстречу.

И – что-то похожее на удар.

Нечто такое, что в очередной раз выбило землю из-под ног, настойчиво заставило что есть сил зажмуриться и прокричать в полный голос, содрогаясь от нахлынувшей волны оргазма. И карты вскрывались. Терпеливый Хантор отдавал протяжный хриплый стон шее Давена, а сам парень одержимо впивался пальцами в широкие плечи наставника, да так, что костяшки пальцев белели, а на коже на утро оставались темные следы.

– До ужаса боюсь потерять тебя, – сбивчивый шепот некроманта в шею – обжигающий, такой нужный, – просто и представить не могу…

– Часто ты говоришь об этом в последнее время, – в свою очередь заметил Давен, поглаживая кончиками пальцев худощавую грудь наставника. Дыхание все никак не желало восстанавливаться. – Я могу попросить тебя кое о чем?

– Пока я не соображаю – да, – усмехнулся мужчина.

– Тогда останься. Поспи хоть до полудня.

– Ты ведь понимаешь, у меня нет и лишней минуты…

– Хантор, – адепт встретился со все еще затуманенным, но таким уставшим взглядом. – Я не прошу о многом. Реввенкрофт, твой мрачный дружок с жуткой физиономией, обещался приехать не позднее послезавтра, разве он откажет в помощи?

Предрассветный холодный ветерок, пропахший дождем, приятно ласкал разгоряченную, влажную от пота кожу, но холодно не было – некромант бережно обнимал своего адепта, хотя и почти уже засыпал. Окончательно обессилел.

– Люблю тебя, – шепнул колдун и прижался горячими губами к влажному виску.

– И я тебя. Только ты не ответил.

За окном зашелестел дождь. Сначала тихо, лишь заморосил, но минутой позже хлынул ледяным потоком, и комната наполнилась свежим, бодрящим ароматом. Хантор крепче прижал к себе Давена.

– Только до полудня.

***

Блэйк прибыл в предместья даже раньше, чем обещал, что и играло ему только на руку – дел было невпроворот. Он и не думал заезжать домой, в поместье во Вранове, а двинулся в путь в тот же день, когда и получил письмо от Хантора, что просил помощи и, в свою очередь, предлагал подставить свое плечо.