Текст книги "Случайному гостю"

Автор книги: Алексей Гедеонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Anaverbatum! – вопит мышонок, войдя в раж.

Бабушка тасует карты и раскладывает Предстоящий день, Халлекин с силой всаживает рапиру в трость Старой дамы. Но та лишь смеётся – она подтягивает Всадника к себе длинными руками ближе, ближе и начинает напевать, он вырывается и дёргает руками и ногами, точь в точь непослушный ребёнок.

– Спи, сиротка, спи, сынок. Хайчи, хайчи, хайчи… – бормочет старуха, и детский плач становится слышнее…

Выскользнув из чёрных лохмотьев в её руках и словно источившись, бывший Всадник спешит к окну – в него, раздвинув храбрый розмарин, всовывается лошадиная морда – глаза её горят, нет, – полыхают красным, из ноздрей валят искры, а зубы… может, это и не конь вовсе… Всадник оборачивается, из серой суконной далматики[138]138
  Длинная рубаха с коротким рукавом и прямоугольным вырезом.


[Закрыть], что одна на нём и болтается, достаёт Рог – порядком истрёпанный.

– Я отомщу вам всем, – хрипит он. – А особенно тебе, маленькая тварь, – брызгает он кровью в мою сторону…

Бабушка завершает расклад, и всадник начинает несколько карикатурно таять, его Рог нынче не поет, а лишь посвистывает, испуская дым.

Бабушка поднимается и подходит к пеналу, не сводя глаз со становящегося всё более двухмерным Всадника, она вынимает из пенала нечто круглое и тёмное – похожее на хорошо отполированное блюдо, ставит его стоймя на стол, уперев в кувшин с компотом.

– Зеркало!!!! – разносится по кухне дьявольский голос. – Дай… дай, отдай мне!!!! – взвивается он неистово и Всадник отпускает поводья. Чёрная конская голова, крупно содрогаясь, исчезает… Розмарин, словно побитый морозом, крошится от потока ветра.

Бабушка подходит поближе и кладёт руку мне на плечо, я берусь левой рукой за край зеркала.

– Повторяй за мной, – говорит бабушка и голос её звучит незнакомо и глухо, я поднимаю на неё глаза и вижу, как тяжко ей даются слова….

– Повторяй… Именем Дома…

– Именем Дома, – послушно повторяю я. – Я призываю тебя вернуть взятое.

Я уподобляюсь эху, а Всадник уменьшается – карты втягивают его силу и хищно трепещут на скатерти.

– Именем Хозяйки, – говорим мы хором. – Я отменяю приглашение… И…

Происходит заминка – бабушка хватается за сердце, и я вижу, как белеет её рука и лицо искажается гримасой боли.

– Я вернусь за вами, – почти неслышно говорит Всадник на бланке, отвердевшими, картонными устами. – Зимой… Ждите холодов.

Я внезапно понимаю, что должен сказать. Знание оглушает меня, я вижу мост, а колокол гудит где-то под рёбрами. На мосту ветер, в руках у Ангела сияющее копьё, и Всадник стоит на самой середине кладки. Конь его выдыхает дым.

– И всё, предшествовавшее тому, – кричу я.

Всадник разворачивает коня и даёт шенкелей; яростно заржав, конь взвивается на дыбы.

– Сначала я заберу всех, кто тебе дорог, – произносит он мёртвым ртом. – А потом придёт стужа, после…

И исчезает, втянутый полосой света.

– Поторопись, – кричит Лиса у меня под ногами, на её боку виднеются мелкие ранки – словно в лису угодили дробинки. – Ты вечно тянешь…

Что-то больно бьёт меня по щеке.

Я прихожу в себя на полу – наискось от меня лежит Неля, волосы её перемазаны пудрой и словно поседели. Прямо у моего носа пробегает крошечная белая собака с красными ушами, она заливисто лает на Непослушного, кажущегося огромным рядом с нею.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

в которой целому предстоит стать множеством,
входу – выходом, а духу злому – пленённым
А также о выборе пути
При участии божеств, оборотней и собак

В Старой Книге в разделе «Досады» есть содержание, я видел его один раз, ну когда оно захотело показаться мне. Пунктом первым идёт: заговоры, очищения, приговоры для усыпления злых женщин и змей.

– Приговари-ав-ав, – сказал я непослушными губами.

Очень болела рука, а губы распухли.

Ко мне подошла Анаит, на ней был бабушкин халат и тёткины тапочки, на голове закрученное чалмой полотенце.

– Он пришёл в себя! – сообщила она куда-то вверх. – Оклемался!

Я прислушался…

– Я не понимаю этот журнал… «Англия», – вещала кузина Сусанна. – Ну неужели трудно приложить выкройку?

– Они забыли, что это, – отозвалась бабушка. – Там не шьют.

И, судя по звуку, поставила чашечку на блюдце. За столом возникла пауза.

– А как же, вот… А что же они делают? – несколько испуганно проронила Сусанна.

– Живут… – ответила бабушка. – Покупают готовое…

– Этого не может быть, – вынесла вердикт Сусанна. – Вот в «Бурде»…

Анаит подняла меня с пола. Ноги уверенно подкашивались, меня сильно тошнило.

– Ну-ка скажи что нибудь, – попросила Анаит.

– Самое лучшее мороженое – в вафельном стаканчике, с кремом… – сказал я, разглядывая сидящих за столом. – По двадцать одной. Или «Каштан», там можно просто обгрызть шоколад.

– Может, это не он? – задумчиво спросила Сусанна. – Какой-то он довольный, хоть и побитый, не бурчит, про мороженое говорит, и к тому же – фруктово-ягодное за семь копеек – не хуже чем всё то. Нет, наверняка это иллу…

– Гхм… – грозно кашлянула бабушка. – Лесик, к чему просыпать соль в пятницу?

– К неприятности или болезни, – прохрипел я. – А то канапа пана кота.

– Это абсолутно он, – глубокомысленно заявила бабушка. – Тот кот нечисти не под силу.

– Почему все приметы – к плохому? – спросил я и удивился собственному голосу.

– Знания у тебя неглубокие, – ответила бабушка. – Вот ты и видишь тылко попьол. Такое.

Старая дама – безучастная и древняя, сидела в отдалении, за прялкой, колесо вертелось и жужжало. Сусанна без парика и в пропаленом жакете непринуждённо пила кофе.

– Наверняка утром заболит печень, – сказала кузина. – Ну, а ты как чувствуешь… – и, нацепив на нос крошечные очки, помолчала и добавила, – себя?

– Собой, – ответил я. Стол радостно скрипнул, выпустив новый побег. Непослушный при помощи прутика сбил собак в тоненько гавкающее стадо, мыши оцепили свору по периметру и внимательно рассматривали разноцветных псов. Русалка из угла пыталась окропить их водой. По кухне витал непринуждённый дымок разрушения, выглядела она полностью разгромленной. Абажур, пробитый в трёх местах, висел криво и люстра погасла. Дева в белом бежала с коврика над тахтой, оставив по себе лишь клочки ниток. Печка обернулась гигантским, надтреснутым камином, в котором яростно полыхало одно-единственное полено.

Тётки и кузен с кузинами лежали на полу, бледные, безжизненные и грязные, чья-то заботливая рука укрыла их пледом.

– Хочешь чаю? – проскрипела Анаит и как-то астматически всхрюкнула.

– То она мурчит, – радостно сообщила Сусанна. – Ты бы видел, как она пила молоко!

– Я и так вижу немного, – печально ответил я. Левый глаз у меня заплыл.

– Что-то там он сказал на прощанье? – деланно равнодушно спросила бабушка. – Звыклэ кламство?[139]139
  обычное враньё


[Закрыть]

– Что-то про зиму… холод, срок. Вернётся, мол, заберёт…. Это правда? – спросил я.

Собачье стадо дружно и пискливо чихнуло.

– Да, – хором сказали три ведьмы. – Это бесспорно, ибо нелепо.

– Необходимо, что-то сделать, – сказала Анаит и налила себе компоту. – Он будет приноситься каждую зиму.

– Благодарна, – сказала бабушка и вроде послушала, как звучит её голос. – За такой прогноз. Готовит много Вигилий дивных.

– Надо запечатать дверь, – убедительно сказала Сусанна. – И тогда…

– Её распечатают, будь спокойна, – насмешливо сказала Анаит и странно дёрнула пальцами.

– То она прядёт лапками, – сообщила Сусанна. – Ей приятно!

– Может просто порвать карту? – несмело спросил я. – Ну ту, Всадника? В клочки…

– Короткий путь ему на волю, – веско сказала бабушка и подёрнула сначала скатерть, а после рукава. – Надо похоронить бланки, – сказала она. – Это остановит всё.

В наступившей тишине было слышно, как Непослушный поёт «Ныне в Бетлееме весёлая година».

Анаит, словно умываясь, провела рукой по лицу и смущенно осеклась. Кузина Сусанна сняла жакет, склонилась над ним, придирчиво разглядывая разнокалиберные дыры и пятна.

– Ты же знаешь Гелюня, кто это сделает, тот… тот… тот, – и она умолкла.

– Тот – эгипский давний птак, – назидательно сообщила бабушка. – Я не испугаюсь смерти.

– Правда? – спросила Старая дама, на минутку оторвавшись от прялки.

Бабушка налила себе кофе. Невозмутимо отхлебнула из чашечки. Поставила её на блюдце.

– Всё имеет свой конец, – невозмутимо сказала она. – С этим не поспоришь. И я с тобой не в ссоре.

– Дельно, – отозвалась старая дама и подтолкнула колесо. – Мы не ссорились. Правда.

– Тут необходимо участие, – сказала Анаит и как-то странно передёрнулась, умащиваясь на стуле. – И желательно высокое… Надо бы призвать… Пока не перекрыто всё. Пока он…

И она передёрнулась опять.

– То в ней память о хвосте, – участливо сообщила Сусанна.

Бабушка, Анаит, а за компанию и я, воззрились на неё.

– Ну что, ну что… – забормотала Сусанна. – Но вы завтра спите, а у меня два грыма на приму, то хотела сказать – две примы на грым.

Молчание перемежалось потрескиванием полена и тонкими мышиными голосами.

– Но там так мало, – завопила Сусанна, охлопывая карманы изодранного жакета. – И его длуго варить, то хотела сказать, сушить!

– Богема! Люкс! – резюмировала бабушка. – Ей шчёлкнули шпорой и она побежала… Где тут мысль? Где магия? Шпора, вот сила! Длуго сушить…

Кузина Сусанна обидчиво надула губки и повертела в руках паричок.

– Вот оскорблений я не люблю, – заявила она. – А если по-доброму…

– Сусанка, – сказала Анаит. – Мое дзецко… Нет времени для сцен! Так надо…

Сусанна протяжно вздохнула, извлекла из кармана чёрную коробочку и со щелчком её открыла.

– А ведь тут совсем чуть-чуть, – буркнула она. – Трошку, – и дунула внутрь.

Пудра ненадолго взвилась вверх, над венком, облако сделало круг, заклубилось – ринулось вниз на стул и приняло очертания женской фигуры.

– Здравствуй, Эстер, – сказала бабушка и кивнула. У стола, выложив маленькие пухлые и очень белые руки на скатерть, сидела невысокая светловолосая женщина в синем. Я решил рассмотреть её ещё более внимательно и постараться запомнить – насколько она разрешит. Женщина разглядывала вишнёвые веточки.

– Здравствуй, Гелена, – сказала она и подняла на бабушку глаза, зеленее которых ничего не возможно было представить. – Кто из вас звал меня теперь? Я вижу, здесь был страх? Я чувствую его остатки. Беспокойно…

– Просто ужас, – сказала Анаит и широко улыбнулась, я заметил «семейный» кривой зуб справа. Дама глянула на неё, и зелёные глаза стали ещё шире.

– О-о-о! Анаит! Душа моя! А я искала тебя во всех трёх мирах – все мне так складно врали, чувствовалась рука мастера… – весёлой скороговоркой промолвила женщина.

– Зуза, дитя моё, это ты, твой зов! – послала она воздушный поцелуй кузине. – Не сокрушайся так – это недостойно. У меня для тебя есть спе…

– Гхммм! – раздалось из угла. Женщина дрогнула и обернулась, по спине её пробежала волнительная оторопь.

Освещённые огнями двух каминов, взгляды двух дам скрестились словно рапиры – чёрно-белая свора радостно прыгала у стула светловолосой Эстер и лаяла комариными голосами.

– Гхммм… – откашлялась старуха.

– Здравствуй, Берта, – сдержанно промолвила женщина. – Хорошей тебе пряжи и крепкой нити. Я вижу, колесо не устаёт…

– Как называют тебя теперь? – ехидно спросила названная Бертой.

– Звезда со мною повсюду, – туманно ответила Эстер и глянула на Берту, почти не моргая. – И сила, и жизнь.

– Да пребудут они с тобою вечно… – вздохнула старая дама. – Ты не слушай. В моих словах нет зла – я нездорова.

– Нога? – участливо спросила Эстер.

– Ноет, – ответила Берта. – И печёт.

– Приходи ко мне нынче, – радушно пригласила её Эстер. – И возможно, мы оставим боль за дверью.

– Вопрос в том, сколько у тебя выходов и входов, – добродушно буркнула Берта.

– Мы нижайше просим совета, – встряла бабушка. – Надо бы преломить ему путь. Тому…

Все почему-то посмотрели на меня. Я почувствовал себя неловко.

– Ты знаешь, – сказала мне Эстер. – Буду откровенна – у тебя не лучший вид. И она потрогала пальчиками мой глаз. – Я дам тебе один… одну э-э-э, мазь. Ну ты, верно, знаешь… нанеси на раны. Иди к воде, а после омовения – вотри.

И я отправился в ванную.

– Ну и как вы это допустили? – спросила Эстер, пока я выходил в коридор. – Ведь грохот стоял до небес…. И потом Йоль – ведь перемирие… А колесо повернулось…

– У них, – сказала бабушка и новый её голос донёсся сквозь выбитые в кухонной двери стёкла очень отчётливо. – Наверху, в хмарах, свои понятия о мире.

– Нахрап, – гулко сказала Берта.

– И эти жуткие собаки, псы дикие! – добавила Анаит. – Такой страх.

– Но ты угощайся, угощайся, – протарахтела Сусанна. – Мы славим тебя – ну хотя бы вот – компотом…

Вода в облицованной желтоватым мрамором ванной била из низенького бассейна, игриво выложенного внутри мозаичными дельфинами. Колонка явила собою несколько ненатуральный – анилиновых оттенков, розовый куст, растущий прямо из стены.

Я разделся и влез в бассейн, слегка цокая зубами – вода была прохладной, а я легко простужаюсь. На пробу, я оторвал несколько ярких лепестков и кинул в воду – она зашлась паром, пришлось сократить количество лепестков до одного, вода стала тёплой, без пара.

Крем и впрямь оказался чудодейственным – после нескольких мазков синяки на рёбрах пропали, равно как и гигантская ссадина на локте, глаз начал воспринимать всё окружающее адекватно – а не размытым пятном.

Подслушанный вопрос застал меня врасплох, я шёл по коридору с опалёнными занавесками к кухонной двери с выбитым стеклом. И на голове у меня было полотенце.

– Насчёт того, чтобы похоронить бланки, я – за, – словно пропела Эстер. – Это в его расчёты не входило. Он ведь из рук ничего не выпускает. Жадный.

– И подлый, – буркнула Берта. – Сволочь редкостная!

– А мальчик, – обронила Эстер. – Он ведь знает, почему за ним охотится Халлекин?

– Виновата я, – сказала бабушка, модулируя в голосе привычную хрипотцу.

– Вы, люди, – прогудела Берта, словно вьюга из трубы. – Никогда не отвечаете ничего даже похожего на заданный вопрос. Кто здесь говорил о твоей вине?

– Раздор – часть творившейся здесь магии, – прозвенела Эстер. – Я это чувствую. И отрицаю.

Кузина Сусанна раздражённо кашлянула.

«Оплакивает пудру, – подумал я под дверью. – Как недостойно!»

Бабушка чем-то позвякала, слышно было, как плещет вода в акванте русалки.

– Он не знает всего, – подвела черту она. – И пока, до того… не хотела бы открывать знание, но так стало…. что… он, что я… То слепая доля… Лос[140]140
  судьба


[Закрыть].

– Он выпил девять трав и три стихии, – хмуро и хрипло заложила сестру Сусанна. – Обрел Дар. До конца.

Мне стало жарко, и я снял полотенце.

– Итого двенадцать, – подытожила Анаит. – Неплохо для тритана.

Этого моя душа не вынесла.

– Я не тритон! – крикнул я и открыл дверь. Стёкла из неё вывалились окончательно.

– Это ты, – спросила Берта, дёргая пряжу, – научила его не стучать? И подслушивать?

– Я научила его половине того что знаю, – надменно сказала бабушка. – Про́шу не язвить.

– Да, – помолчав, заявила Берта. – Мне не нравится его….

– Левая половина? – влез я – Похоже, вас всех не учили обсуждать тех, кто отсутствует?

– Что же ещё прикажешь делать? – спросила кузина Сусанна и отхлебнула компот. – Чего ты туда домешала, Геля? Лимон? Я не разберу вкус…

– И действительно, – сказала Анаит. – Здесь нет ничего дурного, мы заботились о тебе – она сняла с головы «чалму» и двуцветные, чёрные с проседью, волосы рассыпались по плечам.

– Запомню все ваши слова и каждое в отдельности, – злобно сказал я. – Особенно насчёт половины.

– Мы рады, очень рады – поверь, – музыкально произнесла Эстер. – Наши слова действительно важны и посвящены заботам. Однако времени на диспут нет совсем – мы должны пройти весь путь шаг за шагом. Так устанавливается истина.

– И сон здоровый, – вставила Сусанна.

Я уселся на тахту – на полу, возле ставшей аквариумом «Весны», сидел Непослушный со всеми собаками и восхищённо рассматривал странных существ в нём.

– Итак, что нам известно? – спросила у аудитории Эстер и вооружилась очками-половинками.

– Пряжа почти неподвижна, – оттопырив губу заявила Берта. – Это очень странно. Я бы сказала – недопустимо.

– Я всю Вигилию пью всякую дрянь, – бодро ответил я. – Такая гадость! А потом у меня шумит в голове и тяжело на сердце.

Бабушка глубоко вздохнула и посмотрела на погасший абажур.

– Это прошедшее, – ласково сказала Эстер. – А в текущем моменте?

– На пороге, – угодливо прибавила Сусанна.

– А кто пил компот? – тревожно спросила Анаит, разглядывая весело переливающийся искрами кувшин из толстого красного стекла.

– В настоящий момент… – строго сказала Эстер.

– Дайте-ка его мне, – пророкотала Берта, – здесь подвох, я чую его. Ах, собачье мясо!

– Ну, я помолчу, – возразила в пространство Эстер. – Вы противоречите себе – то вы призываете меня для участия, чествуете компотом и всё такое, то… – она осеклась. – А впрочем, – и она покраснела. – Впрочем. Что вы туда насовали?

– Я, – оскорблённо заявила бабушка. – В компоты ничего не сую. Мы тут не на болоте.

– Папоротник! – потрясённо сказала Берта. – Мы напились отвара папоротника… И ещё чего-то! А ведь он… Чувствую себя дурой-нимфой! …Меня заговорили!

– Он связал нам силы, – подытожила Анаит. – До рассвета мы не выйдем…

– А он уйдёт на волю, – прозорливо заявила Сусанна. – И кто не пил компот?

Все опять посмотрели на меня. Бабушка закрыла лицо руками, перстень на её пальце светился мутно.

– Давайте разобьём кувшин, – предложил я и скинул его со стола. Кувшин моментально разлетелся на кусочки и компот вытек из него коричневой лужей. Микроскопические собаки сбежались стайкой и нюхали бурую жидкость, размахивая хвостами.

– Вот и всё, – победоносно заявил я, отряхивая руки, – и ничего не…

На том же месте на столе, стоял совершенно целый красный, в пупырышки и кракелюр, кувшин и, казалось, нагло ухмылялся. – А ведь он уже падал… – вспомнил я. – И пожар из него заливали, вот ведь подлость.

– Всё не так просто, – заявила Эстер. – Но и больших препятствий я не вижу.

– Вот я не такая, как ты. Не из таких… – сказала Анаит. – Наверно давно в ином обличье, но препятствия вижу хорошо. Ты можешь выйти?

Эстер провела рукой вокруг себя и закрыла глаза. Из воздуха просыпался серебряный порошок и, миновав укрытый светом Венка стол, опустился вниз, на пол.

– Угу, – сказала Анаит. – А ты, Берта?

Берта пожала плечами и отвернулась. По прошествии нескольких минут она всё же встала с гримаской боли и прошлась по направлению к иной кухне, на суку из той стены я заметил ворону, она расхаживала взад и вперёд по коряге и нервно ерошила перья. Берта протянула руку.

– Вууммм, – раздался низкий неприятный звук, запахло марганцовкой и старуха отдёрнула пальцы от призрачной черты.

– Досадно, – прошипела она сквозь зубы. – Гад!

– В настоящем моменте, – заявила бабушка, криво усмехаясь. – Нас провели как младенчиков. Поглумились. Выход есть одним, то хотела сказать – один. И она показала пальцем на пенал.

– Слишком сложно, – пробормотала Сусанна и хрустнула пальцами.

– Но жизнь не забавка, – высказалась бабушка. – Легшего шляху нет.

– Лесик, – сказала Эстер. – Ты точно это не пил?

– Очень хотелось всё время, – прохрипел я. После заклятий у меня очень болит горло, всегда.

– Несите, девочки, воду, – вздохнув, сказала Анаит. – Кто создаст проекцию?

И все опять посмотрели на меня. В тишине слышно было, как всплывают пузыри в аквариуме.

– Вы от меня что-то скрываете, – обиженно буркнул я. – И насмехаетесь за спиной, я слышал. Пока не расскажете – не сдвинусь с места.

– Вот как? – поинтересовалась Эстер, и я покраснел. – В самом деле?

– Не хочу никого обижать, – оправдываясь пробормотал я, – но мне всё время кажется, что все знают больше меня!

– Как ты прав, как ты прав, – покачиваясь на стуле, произнесла Анаит. – В десятку!

– Ну тогда и творите проекцию сами, – подытожил я. Бабушка поддёрнула рукав.

– Такое! – сказала она. – Злите вы его понапрасну… Хочу сказать: сейте – может, что взойдёт.

– Лесик, – обратилась она ко мне. – Если сделаю проекцию я – умру. Но то хотела сказать, не останусь тут, с тобою. Если змалюет Сусанна – будет так само. А на ней весь театр с оркестрой и примы с грымом, шчёлкают ей шпорой, и поверь – для неё не час.

– Я, между прочим, старше, – заворчала Сусанна. – И я не…

– Старшая ныне я, – глубоко вздохнула Анаит и потрогала моё лицо кончиками пальцев – будто когтями. – Но проекцию сделать не смогу. Я сама – проекция.

– А вы? – спросил я Эстер. – Ведь вам подвластно большее…

– За что и пленена, – ответила та. – Но буду помогать.

Я вздохнул и посмотрел на бабушку. Венок кружился между нами, и крошечная девчонка ловко скакала с одной свечи на другую, искры летели ей вслед, звеня бубенчиками.

Кирпичи, словно кости вылезшие из стен, переговаривались с ядром и цепями, вспоминая иные Вигилии. Непослушный пел одну колядку за другой, лилипутская свора подвывала в такт, а крошечные существа в аквариуме кружились хороводом, серебристо мерцая.

– Такой праздник, – пробормотал я. – Ну как откажешь…

Возникла лёгкая суета. Резали вишнёвые побеги, расчищали середину стола, бабушка принесла чёрную миску и отворила пенал. Сусанна налила в миску воду.

Бабушка поманила меня к себе.

– Ты можешь вернуться по своим же следам, – загадочно сказала она. – И всё время слушай. Я буду звать тебя. И вот ешче… Ты ведь оставил что-то за дверью?

– За дверью? – удивился я.

– Про то ни слова, – сообщила бабушка и приложила мне к губам палец – он пах табаком и духами. – На, только не отверай, то есть не открывай, и она ткнула мне в руки крепко-накрепко перекрученный тоненькой верёвкой кисет. С картами.

Берта сидела на нашем низеньком стульчике очень прямо, сложив узловатые руки на коленях, с интересом наблюдая за суетящимися женщинами. Одна часть её лица, освещённая свечами, выглядела значительно моложе, нежели при первой нашей встрече, и волос явно стало больше – она собрала косу пучок на затылке. Одета она была в глухое чёрное платье.

– Смотри не потеряйся там, – сказала она и половина лица её улыбнулась. – Не заблукай.

– Всё готово, – возвестила Анаит. – Скорее, дамы!!! – И они взялись за руки над миской с водой. Вода затянулась дымкой. Эстер взмахнула пальчиками и дунула вверх.

– Заплетаю… начал я. – И свиваю, – и достал из своего мешочка снимок. Мальчик в кадре почёсывал разбитую коленку. – Путаю и отражаю… Similia similibus…

Я протянул ему руку и из фотографии протянулась тонкая серая длань в ответ. Ненадолго у меня закружилась голова.

На разгромленной кухне вновь появился мой двойник, чёрно-белый.

– Где сейчас прольется свет, там меня в помине нет, – завершил я и двойник мой обрёл зрение и слух.

– На! – ткнул я ему в руки кисет. Серые руки приняли данное.

– Послушай меня, – сказал я ему. – Только внимательно…

За нашими спинами триада читала нечто, состоящее из совсем старых слов, время от времени кто-то из женщин бросал в воду разные гадости; перо, камешек, пучок травы, маленькую кость.

– Отнеси это туда, на фото, под льва. Это срочно! – сказал я строго.

Он смотрел на меня исподлобья.

– Ну чего ты тянешь? – спросил я. – Ведь мало времени, скоро у…

– Я это ты… – глубокомысленно изрёк двойник. – Я веду себя по-твоему!

– Учись хорошему, – рассердился я. – В общем, не спи на ходу. Давай.

И я подтолкнул его в спину.

Отойдя на несколько шагов и вновь окинув меня кислым взором, проекция ступила в фотокарточку, словно в прорубь. Я ощутил сильный толчок в грудь и осел на пол, с трудом хватая воздух ртом. Эстер с тревогой посмотрела на меня и сделала шаг и ещё…

Запахло какой-то травкой, похожей на хмели-сунели.

– Вот и славно, – раздалось из угла. – Вот и славно. Сами не хотели отдать, а я ведь просила. Для комплекта. Ведь просила…

Берта поднялась со стульчика и, стуча клюкою, пошагала ко мне из своего угла. Сделался сильнее детский плач и маленькие красноухие собаки забегали вокруг, уворачиваясь от мышиных лап.

– Я всё-таки его заберу, – сказала Берта и положила мне на плечо руку – тяжёлую и горячую. Дышать мне стало и вовсе трудно. – Х-х-хватит, – просипел я.

Эстер подошла совсем близко и положила свою маленькую руку на второе моё плечо.

– А ведь это всё пренебрежение самочувствием, – сказала она низким голосом. – У тебя нога болит и ты уже на всех бросаешься. Никуда мальчик не пойдёт. Верно я говорю? – обратилась она ко мне.

– Гхх, – ответил я теряя остатки воздуха, колокол грохотал сквозь пелену, застилавшую мне глаза. Дикие гуси печалились в пустоте, в ожидании встречи…

– Маме без мальчика будет плохо, – продолжила Эстер, помолчав. – Да и мальчику… без мамы.

– Ты знаешь, это всё так, суета житейская, – прогудела Берта. – Словеса для слабаков. Поднимайся, Лесик, и пойдём. А ты балабонь дальше – звезда, надо ж такое, сила…

Триада, запинаясь, продолжала свой респонсорий, и я уловил некое движение за столом.

– Ты, я так вижу, не поняла? – нахмурилась Эстер и сжала рукой моё плечо. – Ребёнку дарована жизнь, и довольно длинная, кстати. Так что нечего… тут.

В воздухе запахло фиалками. Я смог вздохнуть. И тяжёлая рука соскользнула с моего плеча. Где-то далеко, несмело прозвенела челеста – вновь.

– Он обещан мне, – заупрямилась Берта и стукнула клюкой, так что заскрипели балки и стены. – Он обещан…

– Верно, Халлекином? – поморщив секунду лоб, спросила Эстер. – И ты явилась делить добычу? Какой стыд!

– Я никуда не являлась, – раздражённо пророкотала Берта. – Мне было обещано…

– Кем и по какому праву? – поинтересовалась Эстер.

Берта посопела весьма громко и распустила узел на затылке.

– Словоблудие, – раздражённо обронила она. – И эта вечная болтовня! Засранство!

– Ты вечно не думаешь о правах, – возразила ей Эстер, становясь между нами и по-прежнему держа меня рукою. – И сразу хватаешь. И ругаешься. Это от нежелания учиться новому.

– Новое, – скрипнула Берта, пытаясь ухватить меня клюкой. – Дурня собачья! Новое означает, что все гадости творятся быстрее нежели раньше. Вот и всё.

– Не всё, – резюмировала Эстер. – Не всё. Позови-ка допплинга, – сказала она мне.

– Кого? – ошарашенно спросил я, едва раздышавшись.

– Чёрно-белого, того, – сказала Эстер, затолкав меня к себе за спину. – И поторопись, ты вечно тянешь.

Я подошёл к фотографии, закрыл глаза и позвал – на выдохе. Скоро из кадра явились руки, голова, туловище и запыхавшийся тонкокостный мальчик, с коленками в зелёнке, стоял передо мной.

– А я не успел, – сказал он. – Запечатать! Только сунул под камень…

– Вечно ты так… – раздосадованно сказал я. – В полноги… Тянучка!

– Тебе был обещан мальчик? – спросила Эстер.

– Да! – рявкнула Берта.

– Получай, – кратко резюмировала Эстер и подтолкнула чёрно-белого Лесика к ней.

«Всё-таки надо чаще стричься, – подумал я. – И спину держать ровнее».

– Э-э-э, так ведь он ненастоящий, – пробормотала Берта и потрогала ногу.

– А было ли в уговоре слово «настоящий»? – осведомилась Эстер.

Вместо ответа Берта вздохнула и погладила мальчика по голове. Лицо фантома зарозовелось, а волосы приобрели определённый цвет – посветлее, чем у меня.

– О-о-о, – заинтересованно сказала Берта. – Так ведь его можно раскрашивать! – Ну тогда ладно, – она взяла мальчика за руку. – Удовольствуюсь копией. Пойдём, малыш. Ты любишь сказки?

– Очень, – ответил фантом. – А вы знаете старинные?

– Только их, считай, и знаю, – издавая похожий на скрип смех прогудела Берта.

– Ладно, девочки, – обратилась она к триаде. – Отправляйте меня, а то я тут у вас засиделась что-то… Аж помолодела. Того и гляди размякну.

И старые сёстры вместе со вдовой отворили пенал, наполненный сиянием зеркала.

Берта, постукивая клюкой и крепко захватив медленно приобретающего оттенки псевдо-Лесика, отправилась в круг света. Перед тем как шагнуть в пелену сияния, она обернулась.

– Я всё же подожду, – басовито заявила она и нашла меня взглядом.

– Да-да, – ответил я, – жди меня по моём прибытии. Не ранее. Она улыбнулась, половиной лица. И сделала шаг. На минутку у меня перехватило дыхание.

Через несколько бесконечных мгновений в постепенно истаивающей старой кухне, с тростником и змеями на полу, явились двое – Старуха и мальчик. Ворона радостно приветствовала их, и слетев прямо на стол, чуть ли не по кошачьи потёрлась об мальчишку. Он всплеснул руками и что-то сказал Старухе, указывая на птицу.

Пенал закрылся и изображение угасло. Стена стала стеною – со старыми кирпичами, подрастерявшем рисунки кафелем и каменной русалкой-фонтаном с полустёртым лицом.

Фотография на полу пожухла.

– Боюсь, что это навсегда, – прокомментировала Эстер.

– Он не растает? – озадачился я.

– Это уже зависит не от нас, – ответила женщина и сказала. – Я сделаю тебе подарок.

– Жду с нетерпением, – откликнулся я.

Ветер осторожно прихлопнул ставню на чердаке. Готов поклясться, я услыхал, как по улице проехала карета.

Красноухие собаки расселись около стены с русалкой и, не обращая внимания на мышиные окрики, горестно взвыли, призывая обратно змей и тростники у горьких озёр.

Триада расселась за столом – раскрасневшиеся ведьмы сверкали очами и радостно хихикали. Кузина Сусанна, расцветая на глазах, щебетала.

– Колдовство, чары – просто ванна ароматычна. Я ни о чём и не думаю. Я творю…

Старые слова из-за стола, уставленного праздничной посудой, выскакивали маленькими крошками.

– Думала, ты в ванной моешься, – проскрипела бабушка, орудуя голосом как-то неумело. – Но теперь знаю – ты творишь. То реальные чары, да… Вода – одна, начало и конец.

– Ты давишь на меня, – буркнула Сусанна. – А это нечестно. Сейчас я старшая в роду…

– Можно внести поправочку? – осведомилась Анаит, она втирала в руки некий специфик, остро пахнущий травой, и морщилась, делая при этом маленькие глаза. – Я нынче в старшинстве… Так что… В общем, она на тебя не давит. А у нас незаконченное дело. И пользуясь старшинством, я задаю вопрос всем присутствующим…

– Как нам выйти? – спросила Эстер. – Наружу, и желательно до полуночи.

– Ну вот, – хрипло сказала Анаит и облизнулась. – Мой вопрос украли, а ведь я его готовила.

– Ха! – выпустила Сусанна, вместе с клубом дыма. – Ответить несложно.

– Кто не пил компот? – хором спросила триада.

– А вдруг я не справлюсь? – возразил я. – Я могу перепутать слова… Легко.

– Ничего путать не придётся, – сказала Эстер с определённой долей уверенности. – Там лучше помалкивать, если у тебя получится, конечно.

– Главное – ничего не просить, – сказала бабушка и дёрнула рукав.

– Не оглядываться, – добавила Сусанна, раскуривавшая чёрную папироску, чужую.

– И ничего там не есть, – припечатала Анаит, подобравшая под себя ноги на тахте и сидевшая при этом, противоестественно прямо. – Ничегошеньки, ни крихты…

– Ладно, – сказал я и почесал переносицу. – Вы меня, конечно, не уговорили, но ещё раз я такую встречку просто не переживу. Придётся пройтись. Между прочим, каждый раз я слабею…