Текст книги "Амнезия "Спес" (СИ)"

Автор книги: Алексей Климин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Сержант, не начинай. Все ж нормально закончилось! – попросил командир, поморщившись. – Затрахались, дальше некуда – полтора суток, считай, не спавши! На одном энергетике держимся.

– Ладно, – снизошел до понимания ситуации тот, – езжайте наверх, сдавайте товар. Разбирать ваши косяки будем завтра.

– Да-а, надо уже черед отвести, а потом желательно на боковую… – протянул Паленый, который под слова сержанта обреченно переглянулся со Стояком и вместе с ним уже раздосадовано зыркнул на затихших пока в стороне мужиков.

Взгляды моих старших были так красноречивы, что я без подсказки догадался, о чем они думали: оставлять добычу здесь, внизу, нельзя – из любопытства распотрошат, потом в целое не соберешь. А то и упрут, если не на сдачу, то на сувениры – как-никак, что щер, что полисай, трофеи редкие.

– Ты, Хвост, – напутствовал меня наставник после того, как мы на складе сгрузили контейнеры с оборудованием, – здесь не рисуйся. Покою тебе не дадут. Иди в командный отсек и сиди до нашего прибытия там. На сержанта Вука и его ребят не надейся, они, конечно, тебя в обиду не дадут, но потом на нас с командиром отыграются. А нам и так еще как-то отмазываться от штрафа придется. Мы будем часа через два-три, груз сдадим, премиальные получим и вернемся. Давай, будь молодцом и нам лишних проблем не создавай.

Под эти слова меня похлопали по плечу и подтолкнули в спину – типа, топай давай быстрей, и старших не задерживай. Но все же оба стояли и ждали, пока я поднимусь на второй этаж и скроюсь в отсеке. За что я им был благодарен, поскольку без их тяжелых взглядов, которыми они «придерживали» толпу, мне бы вряд ли удалось подняться даже по лестнице. Тяжела она, доля знаменитости…

А оказавшись внутри, повернул замок и стал ждать… не вернуться ли зачем-нибудь парни. Убедившись, что они точно отбыли, заметался по отсеку в поисках потайного места для подарков Сайруса.

Впрочем, скоро стало ясно, что если защитный комбез, в том виде, в каком он был, я бы может куда-то и пристроил, но вот карабин, даже в сложенном состоянии, вещь достаточно крупная и спрятать ее просто негде.

Единственное укромное место, в которое возможно не полезут в ближайшие дни, это была четвертая каюта, забитая хламом. Но вот, сколько продлятся эти «ближайшие дни» предсказать тоже было невозможно. Так что у меня оставался единственный вариант – оттащить ценное барахлишко в одно из необитаемых зданий, что стояли дальше, вдоль по улице. Благо, у меня теперь был браслет, с помощью которого я мог открыть любые двери.

Этот вариант я тоже рассматривал, когда в дороге косил под спящего. Но теперь проблема усугублялась тем, что просто так выйти из командного отсека я пока не мог и вот эта ситуация по незнанию просчитана не была.

Выход был, конечно, дождаться ночи, когда народ расползется по своим отсекам, а на улице убавят освещение. Но, как и в любом, тем более непродуманном плане, здесь было свое слабое место – к ночи должны были вернуть Паленый со Стояком.

Не желая пугаться раньше времени, я, для надежности запершись еще и в гальюне, принялся за поиск тайного места, а уж как добираться до него, решил, что действовать стану по обстановке.

Но, как водится, когда чем-то увлечен, не всегда все идет по плану.

Стоило активировать коммуникатор и запросить на схеме место своего нахождения, как сразу же стало нестерпимо любопытно: «А как далеко я сейчас нахожусь от каюты Александра?»

Сайрус сказал, что теперь, когда все права на собственность переданы мне, это место следует называть домом.

Мне это слово в такой интерпретации нравилось. Мы-то привыкли его употреблять в общем смысле: «Наш дом – Корабль», то есть, для всех вместе и ничей в отдельности. И понимание того, что теперь у меня есть свой… и ничей больше… дом, отчего-то грело изнутри.

– Показать «Дом» относительно меня, – тихо озвучил указание и с замирающим сердцем принялся наблюдать, как схема жилых помещений Корабля схлопнулась до одного отсека, а потом тот сектор, где горела обозначающая меня красная точка, поплыл на расширение. – Медленней… – попросил я, желая рассмотреть все получше.

Сначала проявилась вся казарма, следом на экране обозначились склады и гаражи с одной стороны от нее и пустующие здания с другой. Потом пролегла улица, и едва обозначились строения на противоположной ее стороне. Дальше не показало, а расширение пошло от нашей стороны дороги.

Вскоре стало ясно, что наша улица радиальная – идет от центрального «ствола» второго уровня, пересекая кольцевые дороги и расположенные кругами основные жилые кварталы.

Потом обзор сполз на нижний, третий от рубки уровень, но дальше не пошел, продолжая раздвигаться вширь. И, как оказалось, «золотой район», на территории которого теперь располагался и мой дом, находится не так уж далеко от того места, где находился сейчас я.

Ну, как недалеко? В одном, восточном, секторе, как это прописывалось в схеме.

Следуя моим указаниям, новая территория открывалась глазам постепенно, давая себя рассмотреть, и я в какой-то момент осознал, что эта самая третья палуба, вернее, восточная четверть ее среднего кольца, обустроена совсем не так, как остальные жилые кварталы на других уровнях. Оказывается, везде улицы шли в три ряда, а «золотой район» со своими парками занимал линию целиком.

На той, радиальной улице, где находилась казарма искателей, когда-то было три перекрестка, сейчас, естественно, перекрытых и недоступных. Но если я каким-то образом проникну на улицу, которая из трех круговых ближе всех к малому дорожному кольцу и находится над проезжей частью «золотого района», а потом смогу воспользоваться… одним из вон тех лифтов, то в результате окажусь сразу возле гаража, из которого вылезла щера!

А вот, сколько мне предстоит протопать по улице, это предстояло выяснить опытным путем.

Но сделав запрос на «рыболовное хозяйство в этом секторе» и просмотрев все прилегающие к нему пути подъезда, понял, что, добираясь до места в прошлый раз, мы дали немалого кругаля. Практически спустились до четвертого уровня, и только потом по реке, в обход, поднялись к техтоннелю-трубе, проходящему под третьим.

В общем, была надежда, что топать до лифта было не так уж и далеко.

Эта мысль, конечно, радовала, но не отменяла основной проблемы, из-за которой я засел в гальюне. А потому, сняв прежний запрос и выставив покрупнее на экране тот отрезок нашей улицы, что меня интересовал, я принялся, наконец-то, за дело.

Как я быстро понял, пробраться куда-либо можно было без труда – каждое помещение имело прилегающий к нему технический колодец, который, в свою очередь, выводил в коммуникационные шахты или, как мы их называли, техтоннели. Главное, надо было знать, где искать вход-выход.

Впрочем, по итогу исследования плана перекрестка был найден более легкий путь – одним из угловых зданий там значился «Опорный пункт полиции», который имел двери на обе, интересующие меня улицы.

Через час, припрятав рюкзак за железяками в отведенной под кладовку каюте, намывшись в душе и сжевав плитку сублимата, я, не раздеваясь, улегся в постель.

Вскоре пришли и Стояк с Паленым. Мужики видно устали сильно, так что возились не долго – почти не заводя разговоров пошуршали водой в душе, а минут десять спустя я услышал, как наставник прошел к своей кровати и, кряхтя, улегся.

Самым сложным оказалось дождаться пока он уснет и не задрыхнуть самому. Паленый долго возился, шуршал страницами книги и что-то даже бубнил потихоньку себе под нос.

Но я выдержал! И, когда наставник, наконец-то, засопел размеренно, я аккуратно, стараясь издавать как можно меньше разного шорканья, выбрался из комнаты. Потом так же, ступая на цыпочках обутыми лишь в носки ногами, прокрался к складу, со всеми возможными предосторожностями достал из-под железок рюкзак и, подхватив на выходе сапоги, выбрался за дверь.

Створка, легко щелкнув замком, закрылась, а я сполз на пол и настороженно замер. За спиной вроде было все тихо, да и в зале, как ожидалось – уже малолюдно. Только за одним из столов человек пять продолжали играть в карты. Но звук чокающихся стаканов и невнятные, громкие возгласы под них говорили, что парни по ходу пьяны неслабо, и это давало надежду, что они еще и невнимательны.

Не поднимая головы над перилами, я натянул сапоги и, отслеживая компанию через просветы между балясинами, так же, пригибаясь, стал спускаться вниз. Выскользнуть удалось, кажется, незамеченным… еще бы вернуться получилось так же.

На улице стояла тишина. Над дверями столовых залов лампы были потушены. Витрины магазинов и вовсе оказались закрыты щитами. Фонарь горел только над крыльцом медпункта. Да еще, кажется, в окнах в трех над ним теплился едва различимый свет.

А движение я смог заметить лишь возле самой заставы – кто-то из хранов видно прохаживался вдоль ворот.

Общее освещение, как и положено, было выставлено на ночь, а там, где у действовавших лифтов заканчивалась редкая цепочка фонарей, казалось, и вовсе начиналась полная темнота.

Но я знал, это именно, что только казалось, на самом деле стоило миновать границу явного света и дать привыкнуть глазам, как все станет прекрасно видно – ночное освещение, это, считай, то самое, аварийное, которое горит на всей территории Корабля, даже неиспользуемой.

Так что, старательно прижимаясь к стенам зданий, я безбоязненно двинулся вперед. Достиг перекрестка, рывком пересек его и, миновав последний освещенный перед лифтами пятачок, нырнул в темноту, которая, как и ожидалось, почти сразу стала вполне проглядываемой.

Дальше было проще. Уже бегом проскочил второй перекресток, а там и третьего достиг, где без проблем открыл дверь опорного пункта охраны.

Оказавшись внутри и убедившись, что окна укрыты плотными жалюзи, включил фонарь. Не знаю, что я хотел тут увидеть, но местная обстановка меня не то, что не потрясла, но даже не заинтересовала. Так только, удивление немного взяло – вроде и стоит тут все со времен праотцов, но выглядит как-то очень уж обыденно. Довольно большая каюта, на входе стойка, как в госпитале или в вестибюле перед кабинетом нашего заведующего в интернате, а дальше столы, стулья, полки вдоль стен.

Впрочем, никаких книг или папок на тех полках не наблюдалось, столы стояли пустыми и даже мелочевки, называемой личными вещами, нигде видно не было. Понятно, отсюда все нужное и не нужное выгребли давно.

Я обошел стойку, расположенную углом, и отомкнул замок на второй двери. Выглянул. Улица, естественно, была пуста и тиха, а цепочка ламп аварийного освещения, как и положено ей на кольцевых линиях, терялась вдалеке за поворотом. Впрочем, может и не терялась, а просто меркла в темноте, не сумев справиться с нею.

В общем, ничего интересного или необычного на улице не обнаружив, я захлопнул дверь и прошел во внутренние помещения полицейского участка. Все ж мне следовало поскорей припрятать вещи и поспешить обратно в казарму.

Возвращался так же – бегом по темноте и крадучись вдоль стен там, где горели фонари. А вот на входе в казарму, как лбом в стену впечатался!

За крайним к входу столом, там, где в день моего прибытия сидел Валет, сейчас обнаружился Паленый. И расположился он лицом к дверям, так что первое же мое аккуратное заглядывание было им замечено сразу.

Взгляд наставника своей тяжестью ничего хорошего не предвещал. Тем более, что перед ним стоял стакан и початая бутылка, в которой светлой жидкости убыло уже не меньше, чем на треть.

Я бочком-бочком, не спуская с него глаз, вписался в щель между створками и сразу подался к лестницы.

Естественно, мой маневр не удался.

– Ну, и где ты был?! – придавило меня, и на пару шагов не успевшего приблизиться к ступеням.

– Гулял… – а что я мог еще сказать?

– Да, ну? – не стал пока разоряться и наставник.

– Ага, – закивал я, ища оправдание, – захотелось что-то, не спалось.

– Выспался, значит…

– Угу… – замотал я башкой усиленней, делая еще шаг к лестнице. – А ты что тут делаешь?

– Захотелось что-то, неспало-ось, – передразнил он меня.

– Понятно, – не стал я обижаться на издевку и рванул со всей дури вверх по лестнице.

С размаху вставил ключ в замок, заскочив в отсек, скинул обувь и, не теряя времени на поиск тапок, погнал в каюту. Там содрал с себя одежду и бухнулся в постель, замотавшись в одеяло с головой.

Паленый нарисовался вскоре. Я, понятное дело, не то, что уснуть, но и дух-то перевести не успел.

– Вот что, малой, – голос у наставника, как ни странно, был не злым, а усталым, – ты это… в одиночку-то не сильно активничай. Помни, что с твоим предшественником случилось, когда он посамодельничать решил. Без поддержки своих, никогда ничего хорошего не получается. А кто у тебя ближе всех сейчас? И не надо мне про сержанта Робуста заливать…

И хотя я молчал, но у Паленого так гладко выходило разговор вести, будто и мне удавалось в нужных местах реплики подавать.

– Сержант, он ведь где? Правильно, далеко. А здесь у тебя никого ближе меня не имеется. Так что ты подумай, пока не стало поздно, может, что-то рассказать хочешь. И запомни главное, мы своих не выдаем.

Более он ничего говорить не стал и по звукам я понял, что он принялся раздеваться.

«Тебе-то я может все и рассказал бы, ты мужик правильной. Но ведь Стояк еще есть, а он и твой командир тоже. Как ты поступишь, если его решение будет обчистить каюту Александра? Чью сторону возьмешь? Мы же оба тебе свои…»

Под этот, уже собственный диалог без собеседника, я и уснул.

Глава 18

С того странного разговора, состоящего, считай, из одних монологов, прошло десять дней. Паленый тему больше не поднимал, и я был этому очень рад. Но плохо было то, что сам он об этом, хоть и не говорил, но в уме, похоже, держал, и меня от себя почти не отпускал. Особенно в первую половину дня.

А что это значило? Ага – я не мог слинять на третий уровень, не рискуя тем, что не успею вернуться к десяти вечера, к отбою. Что наставник понял про меня и мои проблемы, о чем догадывался и что себе надумал, я не знал. Но к сегодняшнему, десятому дню, уже начинал переживать, что до обговоренного с Сайрусом срока в две недели, могу не выбраться совсем.

Первые дней пять я старался вести себя так, как повел бы, если бы со мной ничего не случилось в «золотом районе». По крайней мере, пытался представить такую ситуации и вести себя соответственно.

Ходил к друзьям, тем более, что это действительно следовало сделать. Ведь мы теперь были раскиданы по всему Кораблю и, если откинуть проблему с невозможностью попасть пока в каюту Александра, мне действительно было интересно, как мои парни устроились на своих новых местах.

Так что в первый день по своему возвращению из рейда, я вполне искренне радовался предстоящему общению с друзьями.

Утро у меня начиналось с пробежки на противоположную сторону улицы до почтового ящика, который висел у входа в общагу агриков. Я писал тому из парней, с кем собирался встретиться. Хотелось, конечно, со всеми вместе, но помня о настырности Паленого и его неусыпном внимании к моим делам, я решил пока для наглядности потусоваться с каждым в отдельности.

Потом, отведя к обеду навешенные на меня наставником обязанности: уборка в командном отсеке, в общем холле… типа наша очередь подошла, хотя у меня создалось стойкое убеждение, что он с кем-то поменялся временем… и, настрелявшись из фаербласта на полигоне, я убегал наверх – на Торговую площадь, где и встречался с друзьями.

Парней я звал в кондитерскую, расположившуюся на площади почти у самого поворота на улицу, где находился наш интернат.

Когда, сбегая из-под надзора воспитателя, мы устремлялись к торговым рядам, сладкая лавка оказывалась на пути у нас – ни миновать, ни обойти. И всегда, глотая слюну, мы зависали возле витрины в мечтах когда-нибудь оказаться здесь с полным кошелем денег и скупить все эти вкусности, от одного вида которых во рту становилось радостно.

Нет, конечно, мы и тогда, бывало, в кондитерскую заскакивали. Но наших заработных медяков едва хватало на горсть разноцветных липких леденцов, а вот все то, что красовалось в витринах и полнило воздух офигительными ароматами, оставалось нам недоступным.

Так что место это, можно сказать, имело для нас символическое значение и другого, настолько подходящего, я для встречи с друзьями придумать не смог. Да, и если честно, мне самому до жути хотелось наконец-таки дорваться до всего этого, воздушного и кремового, и все-таки прекратить впустую обтекать слюной.

Тем более, что нынче я себе мог такое позволить! На следующий день после завершения всей истории с «золотым районом», мне командиром был выдан кошель с премиальными. И денежек там оказалось столько, что сначала я просто прибалдел.

Впрочем, кредов нам в этом раз отсыпали в таком количестве, что впечатлился не только я, новичок, но даже Стояк с Паленым довольно потирали руки. Оказалось, что туша щера, что железки механоида, что никому неизвестные ежи, имели ценность не только для синтезаторного отдела, но и для каких-то еще.

Вот каких, тут даже мои старшие не знали, а то, что им по ушам развесили при сдаче трофеев спецы, воспроизвести толком они не сумели. Только-то и было ясно, что на нашу долю была выделена шкура щера, которую попозже нам вернут те, кто зверюгой непосредственно и заинтересовался. А самой значимой частью от полисая посчитали пушку, сданную, как и была, зажатой намертво в железных пальцах меха.

Хотя, если честно, я-то быстро определил уже пушечку, как «бластер типа пистолет». Но, понятное дело, своей осведомленности не выдал и при упоминании, в попытке выглядеть восторженно непонимающим, старательно выпучивал глаз.

Первыми из друзей, с кем увиделся, были Крепыш Рон и Кривой Даг.

Отец, даже когда стало ясно, что сам я к нему в звено не попадаю, от моих парней отказываться не стал. Так что вся оставшаяся шестерка тех, кто вышел в финал экзамена от нашей интернатской каюты, числилась теперь в его команде.

И мне, ясное дело, было очень интересно, как ребята прижились там. Да и новости об отце, с которым я должен был встретиться только через несколько дней, хотелось поскорей услышать.

С нашего уровня лифт поднял меня в жилой квартал второго кольца, и до Торговой площади мне еще предстояло пройти изрядно.

Время я немного не просчитал… а возможно, просто парни поспешили… но когда я вырулил с улицы к торговым рядам, они видно какое-то время уже толклись перед витриной кондитерской.

Да я их и не узнал сразу!

Иду, значит, высматриваю друзей – вихрастых мальчишек в простых темных куртках, и невдомек мне, что два лысых плечистых храна, при полном обмундировании, что тычут пальцами в сладости за стеклом, это они и есть! Ладно Рон, но в таком виде, кажется, даже Даг стал выше и представительней!

Хотя вытянутые тонкие шеи над раздутой броней, у них, конечно, выглядели еще совсем по-дурацки. Мог бы и заметить…

Но, как бы то ни было, меня в простой куртке и с нетронутой машинкой головой, они признали первыми.

Мы обнялись, потыкали друг друга кулаками в плечи, повосклицали что-то из разряда: «– Здорово друг! Как сам?!» Но когда стало понятно, что мы уже привлекаем внимание окружающих, я позвал парней внутрь:

– Пошли, отметим встречу.

– Да у нас пока с кредами не очень – только подъемных чуток. А щелкать леденцами нас опять за стол не пустят, – стушевался Рон.

Ага, знаю. Мне тоже эти самые подъемные выдавали, и там действительно, кроме как на леденцы, ни на что не хватит.

– Я угощаю, – заверил я друзей, – мне уже премиальные за первый рейд выплатили.

– Так это что, правда?! Это действительно ваша команда щера с полисаем в один день грохнула?! – воскликнул Кривой.

– А вы-то, откуда знаете? – удивился я.

– Ну, так сержант Робуст со старшими хранами обсуждал. Не при нас, конечно, но кое-кто услышал, а потом и по казарме пошло. Да, наверное, все уж знают! Событие-то не рядовое! Рассказывай, давай!

В общем, Паленый опять оказался прав – в народ, по ходу, действительно ушло быстро…

Так что потом, вместо того, чтобы расспрашивать парней об их новом житье-бытье, мне пришлось рассказывать, фильтруя свою болтовню конечно, о своем бравом первом рейде.

Впрочем, целую гору «воздушного и кремового» мы под это дело умяли, и два кувшина клубничного компота… с ягодками… выдули.

А через два часа парни стали собираться на выход, говоря, что пропуск лишь на такое время смогли выправить. Я к тому моменту только-то и узнал, что у них – все норм, командир – мужик серьезный, а в рекрутах им еще не меньше года ходить, и, ни приключений, ни мало-мальски приличных кредов, соответственно, пока не предвидится.

Да, еще мимоходом было упомянуто, что кликухи у хранов не в ходу, не принято почему-то. Сами ребята весьма сожалели об этом, и я их понимал – все ж мы их получали не «за просто так», а за дело, или, вон как у Кривого, даже через боль.

Хотя, что-то такое, я уже и так приметил – в нашей-то казарме, хранов тоже, кроме как по имени, никто не называл.

На следующий день отправился на встречу с Сэмом Цифриком.

Наш умник, как мы еще в каникулы перед выпуском узнали, по распределению попал все-таки в инженерную службу, а не в административную. Так что о его делах узнать мне тоже было весьма интересно. Все ж он теперь, несмотря на предстоящие еще не один год учебы, уже обитатель рубки и автоматически зачислен в члены, как минимум, младшего командного состава.

В этот раз первым пришел я, так что к приходу Сэма на столе передо мной уже стояла тарелка с пирожными и кувшин с компотом. Но, в отличие от Рона с Дагом, Цифрик сладостями не заинтересовался, махнув на них рукой:

– Да я обожрался уже! У нас в столовой на камбузе каждый раз выбор выпечки, знаешь какой? Я первые три дня нагребал по пять штук за раз! Наши парни из отдела ржали надо мной, как над дурачком, а наставник Леопольд сказал, что мы, интернатские, поначалу всегда ведем себя как дикие… – Сэм тяжело вздохнул и лишь налил себе компота в стакан.

– Так ты что, из-за них не ешь теперь вкусное?! – поразился я.

– Да нет, – покачал приятель головой, – просто обожрался. Сначала-то, как увидел в свободном доступе столько всего, так мне поровну было, что говорят – хоть дикий, хоть дурной, да и ржач их был пофигу, – он наконец-то улыбнулся и расслабился. – Ты-то сам, как? Слышал, ты в одиночку сутки на закрытых территориях провел?

– Было дело, – пришлось сознаваться и готовиться к повторному пересказу случившегося.

Но, как ни странно, Цифрик ни о чем спрашивать не стал, а принялся сам рассказывать. Оказывается, ему по этой теме не меньше моего было, что сказать.

Попал мой приятель не просто в инженерное подразделение, которое, к примеру, системами электрообеспечения занимается или там, в цеху багги собирает, а в самый, что ни на есть, таинственный синтезаторный отсек! Что там конкретно происходит, он пока точно не знал и мне сказать не мог, но все равно припиской своей горд был неимоверно.

В общем-то, после того, как мне Александр вкратце «объяснил», что такое синтезаторная установка, я в общих чертах представление имел. И даже успел додумать, зачем мы, искатели, туда всякое-разное тащим. Сообразуясь с размытыми формулировками Александра, я для себя это определил так – берется ненужное, разбирается на мелкие составные… как уж они там называются, не знаю… и собирается из них нужное.

Но, как я понял по тому пыхтению, которое издавал Сэм, пытаясь мне с гордостью объяснить, чем в итоге он после окончания учебы станет заниматься, на данный момент мне было известно больше, чем ему. Но, естественно, я молчал, и уже почти привычно таращил глаза и выказывал удивление.

Дело было в другом. Если Цифрик пока и не догонял, что за спеца из него в конце концов вылепят, то вот уши греть среди спецов состоявшихся он уже мог беспрепятственно.

А говорили они вот о чем: что искатели, дескать, народ обнаглевший и распустившийся до безобразия, тащат вечно какое-то барахло, но глотку дерут за каждый лишний кред. Что ставить надо нас на место и штрафовать почаще и, вообще, квоту на выходы в рейд ввести, чтобы работали лучше и дорожили местом. А «барахло» разное и вовсе не принимать, поскольку накопительные камеры по этим элементам и так скоро треснут от переизбытка.

Я слушал Сэма и соображал. А как сообразил, не сдержался и пораженно спросил:

– Мы, выходит, бесполезным делом занимаемся?! Они что, там у вас считают, что это так легко, по закрытым территориям лазить?!

– Нет, твоя-то команда как раз приволокла в последний раз то, что нужно! – запротестовал приятель, – Там и для нашего научного отдела много интересного было, и для врачей… у них тоже что-то там изучают…

– Сэм, я вообще об искательской работе говорил, а не об одной нашей команде только! – возмутился я. – О том говорил, что твои, наш труд не ценят! А знаешь, как в рейде сложно бывает!

– Ну-у, я не знаю… – смутился Сэм, – хотя – да, мой наставник Леопольд действительно считает, что искатели – бездельники, которые только пьянствовать и таскаться по милостивицам могут, а работают спустя рукава.

– Что, прям так и сказал?! – офигел я.

– Ну да. Не мне конечно… но при мне такое уже не раз говорили… и не только наставник.

В общем, встреча с Сэмом получилась не такой радостной, как с Дагом и Роном, да и задуматься после нее было о чем. И, может, даже кое-что Паленому рассказать придется…

И еще, мне совершенно не понравился один момент. Уже перед тем, как мы собирались прощаться, я по привычке назвал приятеля Цифриком… и он, не свойственным ему тоном, серьезно, и я бы даже сказал, жестко, попросил этого больше никогда не делать, поскольку он теперь, как проживающий в рубке, имеет не кличку, а фамилию.

Да, я знал о таком, отец рассказывал: всем, кто попадает на постоянное место жительство на верхние палубы и получает возможность иметь семью, видоизменяют прозвище на эту самую фамилию.

Когда-то, точно так же туда попал мой дед, дослужившись до лейтенанта хранов. Впоследствии ему досталась своя женщина. Моя бабушка… таким странным словом обозначил отец ее для меня… была из тех Матерей, что не смогли привести в экипаж нового члена в течении пяти лет. Но, слава Спес, прожив с дедом всего два года, она сумела все-таки привести моего отца…

Но факт остается фактом – мой отец вырос уже в рубке, но вот дед когда-то был таким же интернатским мальчишкой с нижней палубы, как и я. А фамилия Робуст… с помощью почему-то медицинского языка… получилась из обычной кликухи Крепыш, которую до сих пор частенько у нас, в интернате, дают самым сильным пацанам меж собой мальчишки. Считай, в каждом потоке свой Крепыш имеется.

Так что, знать-то о таком, я знал, но вот от приятеля подобное заявление услышать было как-то неприятно. Наверное, все дело в его безапелляционном тоне было…

– И как теперь твое имя? – спросил все же я.

– Сэм Нумери! – гордо ответил он.

В общем, расставался с Сэмом, прибывая в каком-то странном настроении – вроде и радость за него, так хорошо устроившегося, испытывал, и от самой встречи – в общем, удовольствие ощущал, но и осадок неприятный по итогу имелся.

Но, как оказалось, бывает и похуже.

Последним, с кем я встречался, был Белый Ян. И его я тоже не узнал…

Притом, не узнал, даже когда он подошел к столу, за которым я его ждать уже устал. Да и как можно было в бледном, лысом, с кислой рожей пацане с ходу разглядеть того вечно улыбающегося красавчика, каковым мы привыкли видеть его?!

– Что с тобой случилось?! – брякнулось вместо «привет», после того, как он меня окликнул.

Ян с размаху шмякнулся на стул напротив меня и, не поднимая глаз, тихо сказал:

– Вот, так и знал, что ты это спросишь… хотел даже не приходить.

– Конечно, спрошу! Ты себя видел?! И что значит, хотел не приходить?!

– Да вот так… потому, что говорить особо не о чем, ничего не произошло… по крайней мере там, где я сейчас живу, так считается…

– Чего?! Я не понял, ты вообще о чем? – попытался я вникнуть в его тихий лепет. – Причем здесь «где-то там считается»? Тебе – фигово, это-то я вижу! Прошла всего неделя, как мы расстались, и ты, топая наверх с Сэмом, был всем доволен! Ты радовался! Твоя мечта попасть в обучение в эту… как ее… творческую мастерскую… самого, как его… маэстро Адольфини, сбылась.

С трудом, но я вспомнил, как все это произносится, поскольку не так давно Белый нам все уши прожужжал и этим Адольфини, и его школой, в которую далеко не всех берут. Притом «жужжал» Янчик об этом, не просто не закрывая рта, но и чуть не повизгивая от восторга. Теперь-то, что?!

– Рассказывай, давай, все по порядку!

– Оно тебе надо? – Ян и вовсе повесил голову, чуть не утыкаясь носом в стол. – Мы ж теперь не в одной каюте живем. Мне вот сказали тут недавно, что главный принцип взрослой жизни: «Каждый за себя». А обременять других своими проблемами – дурной тон.

– Чего?! – опять прибалдел я. – Ты совсем дурак, что ли?! Вот тот, кто так говорит, пусть и живет сам за себя! А ты, – я положил на тарелку самое, наверное, навороченное пирожное с общего блюда и подсунул ему под висящий над краем стола нос, – жуй, давай, сладкое, говорят, мозгам помогает. А то всякую фигню думаешь тут зачем-то! Рассказывай, говорю, что у тебя произошло.

– Угу… – кивнул он и, взяв ложечку, запустил ее в пирожное.

Несмотря на его, вроде согласное «угу», Ян так и не заговорил, а принялся цеплять помаленьку крем и есть.

Я же сидел и терпеливо ждал, пока он соберется с мыслями. А параллельно разглядывал его. И, чем пристальней я это делал, тем больше убеждался, что друг мой изменился куда, как сильней, чем мне показалось на первый взгляд.

Да, лысая башка его сразу кинулась в глаза, но не срезанные светлые кудри сами по себе делали облик приятеля таким незнакомым, и даже не отсутствие привычной улыбки. А весь образ – в целом, теперь как будто принадлежал другом человеку.

Все в нем было уныло – ровно наоборот от того Яна, каким мы привыкли видеть его. Уголки губ всегда смеющегося рта – опущены, темные тени под скулами пролегли там, где мы привыкли видеть румяные щеки, и плечи, не просто ссутулены, а как-то даже вывернуты в обратную сторону. Ну, и отсутствие волос, конечно, добавляло гадостного вида, выставляя напоказ, оказавшимися немного лопоухими уши и тонкую, как у изросшегося цыпленка, шею. Да, я как-то видел таких на отработке, на курячьей ферме – бегали они там, несуразные и несчастные с виду.

А уж когда Белый поднял на меня взгляд, мне и вовсе стало тошно. Глаза его, раньше ясно голубые и искрящиеся, теперь показалось, даже поменяли цвет и стали мутно-серыми. Ну, а выражение их, тоскливое и какое-то болезненное, и вовсе зашибло меня.

– Ладно, я расскажу, – наконец-то выдавил Ян из себя, – только сразу предупреждаю – противно это все. И если ты после всего не захочешь со мной общаться, то я пойму и обижаться на тебя не стану…