Текст книги "Амнезия "Спес" (СИ)"

Автор книги: Алексей Климин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Амнезия «Спес»

Пролог

Пит и Зур уверенно ступали по импровизированному мосту, и мне оставалось только дождаться, пока они минуют его условную середину и двинуть следом за ними.

Хотя, наверное, стоит отправить вперед и Драги, чтоб в случае чего, он мне руки не связывал и под ногами не крутился.

– Иди тоже, – велел я ему, махнув вслед удаляющимся друзьям, – охраняй Фрезию.

Проследив, как тот, недовольно ворча и оглядываясь на меня, все же взобрался на манипулятор и поплелся дальше, я опять развернулся к выходу из Последнего предела. А мне пока оставалось только ждать и гадать, нагонят ли преследователи нас раньше, чем сам я успею пробежать по ботам и расцепить их, или все-таки повезет, и мне удастся все провернуть до появления облавы.

Впрочем, быстро понял, что «везение» сегодня мне не грозит – шум приближающейся толпы гулом накатил в темный провал, а через мгновение в нем замелькали и лучи фонарей.

Ну что ж, придется встречаться с экипажем лицом к лицу. Я опять подхватил бластер двумя руками и направил на светлеющий проем. Пусть подходят.

Первыми из тоннеля на карниз Последнего предела, ожидаемо, ступили три десятка хранов элит-звена. Каждый был снаряжен так, будто в одиночку собирался противостоять паре взрослых щеров и полсотне трутней из растревоженного гнезда ядовитых порхаток. Солдаты были в вечной броне и вооружены не только электроарбалетами, но и фаербластами.

Я быстро прикинул дальнобойность увиденного оружия и понял, что пропасть, которая отделяла пределы Корабля от внешнего мира, своими двенадцатью метрами разрыва вряд ли станет препятствием их болтам и огненным плевкам. Я мог только надеяться, что мои парни ушли сами и увели с противоположного карниза детей и женщин.

Но вот обернуться и посмотреть так ли это, я уже не успевал. За спинами хранов показались и кое-кто из членов Совета Корабля.

Какая делегация! Сколько чести! И ради кого?! Ради какого-то капрала искателей?!

Да, конечно, я иронизировал, бодрясь в старании казаться уверенней, чем я чувствовал себя на самом деле. Пришли они не за мной. Им нужны женщины и возможно дети. По крайней мере, ту малышку, что на руках у матери, они точно желают забрать.

Вперед вышел Капитан Уиллис.

Один из хранов попытался прикрыть его собой, но тот остановил солдата, вздернув перед ним ладонь. Первый человек Корабля был спокоен и серьезен, да и уверен в себе по настоящему, в отличие от меня, только пытающегося это показать.

– Зак Два Восемь, как мне доложили? – уточнил он.

Я кивнул, напряженно ожидая, что он скажет дальше. Теперь ерничать про себя не получалось даже от мысли, что: «Глядишь ты, даже сам Капитан в курсе, как меня зовут!»

– Парень, что ты творишь? – начал свою речь Глава Совета, – Зачем все это? – он обвел рукой пещеру Последнего предела, охватив широким жестом и пространство рядом с собой, где стояли солдаты, и дальний край над пропастью у меня за спиной, где, как я надеялся, уже никого не было.

– Вы держите всех здесь обманом! – не выдержал я и все-таки выдал давно накипевшую злость.

– Дело не в обмане, а в безопасности, – спокойно ответил Капитан, будто и не расслышал в моем голосе боли и возмущения, – почему ты с этим вопросом не пришел ко мне?

«К вам?! Да кто б меня допустил?!»

Столь легко выданное под видом заботы лицемерие поразило, но привело в чувства. Эмоции схлынули, оставив после себя лишь трезвое понимание, что меня пытаются развести на демагогию и засрать мозги. Надеюсь, что и на лице мне в этот раз удалось удержать безразличие.

– Зак, мальчик мой, давай поговорим спокойно, – подбавил «отцовских» ноток в голос Капитан, тем самым совсем испортив весь свой подъезд.

Потому, как подумалось вдруг, что именно его стараниями я мог так и не узнать, что это такое вообще – иметь отца.

– Ты бы исполнил свой долг перед экипажем, придя ко мне сразу, как возникли сомнения. Я же командир, а значит защитник и помощник всем вам, и просто обязан принимать ваши проблемы близко к сердцу. И разрешать их. На мне ответственность за весь Корабль, а значит, и за каждого из вас…

«Ага, только почему-то мы с мальчишками тебя, такого „внимательного к каждому“, впервые увидели лет в десять, и то издалека, в окружении закованных в вечную броню хранов! А постоянные слухи о том, что членов экипажа с нижней палубы, кто отваживался принести свое прошение лично в рубку, запарывали чуть не до смерти, за нарушение субординации?»

– Все артефакты, что ты нашел, были бы записаны на твой счет, как и положено, – меж тем, вещал Капитан, – а за их количество и ценность тебя бы сразу представили к внеочередному званию. Ты вошел бы в список младшего командного состава и получил благодарность, в виде причитающихся поощрений. Неужели ты не знаешь, как это много?!

«Да отчего же не знаю? Повышенный паек, личная комната на нижнем этаже рубки и возможность биться за жену из числа тех женщин, что не смогли родить в последние пять лет. Ах – да, еще доступ в лучший отсек Блаженства, где обитают самые красивые и молодые милостивицы»

А это не те блага, чтобы из-за них рисковать жизнью. По крайней мере, в моем понимании. Так что, я продолжал молчать, не желая опять ляпнуть лишнего.

Впрочем, похоже, что-то я понял неверно, и от нас хотели нечто еще, помимо возврата в экипаж женщин.

Сзади к Капитану подошел Администратор Гайос и через плечо зашептал тому на ухо, кивая при этом на мост из ботов. Взгляд командира Корабля, переместившийся на механоидов, утерял спокойное безразличие и стал цепким.

Я не совсем понял – что, но что-то изменилось. То ли за время этой задержки в нашем разговоре Глава Совета догнал-таки, что я не собираюсь впечатляться его проникновенными речами, то ли действительно услышанное от Администратора сменило приоритеты в намерениях, но Капитан, вдруг отринув отеческий тон, заговорил в своей обычной манере.

Его властный голос, взвинтившись вверх и ударившись о камень, загремел на всю пещеру:

– Зак Два Восемь, ты не выполнил свой долг перед экипажем и нарушил должностные инструкции. Ты обязан был доставить все добытые в изысканиях артефакты праотцов в отсек инженерной службы, а не подчинять их себе! Ты спровоцировал мятеж и организовал вывод части экипажа из под начала старших командиров! Ты предатель! И я, властью, данной мне Советом, объявляю тебя и всех, кто пошел за тобой, вне закона Корабля! Арестовать!

Уже понимая, к чему идет дело, я при первых словах Капитана позволил себе быстро оглянуться… и обмер. Там, на той стороне провала, стояли все мои, а из-за спин мужчин выглядывали женщины. Они что, совсем ошалели, и не понимают, что происходит?!

Резко развернувшись и уже не обращая внимания на толпу позади себя, я ринулся к мосту. Последние слова Капитана настигли меня в шаге от манипуляторов, загнанных крайним механоидом в камень обрыва. Мое внимание приковывали люди на той стороне.

Раздались щелчки снятых на фаербластах предохранителей.

– Уходите!!! – заорал я своим, взлетая на лапу бота.

На что они надеялись?! На то, что с ними женщины?!

– Убить его! – рык Капитана за спиной, – По той стороне тоже – огонь!

– Там женщины! – пораженный вскрик кого-то из солдат.

– Это уже не наши женщины! Огонь!!!

«Вот же гады!!!»

Перебирая ногами, я смотрел, как мужчины подхватывают разноцветные тонкие фигурки и спешно выносят в проем выхода, а Фрэя и мать вырываются и что-то пытаются кричать мне через их плечи. Хорошо, хоть младенца и других детей не видно, наверное, кто-то трезвомыслящий там все же нашелся и уже убрал их с открытого карниза.

– Первый, снять мост! – пыхчу сам, понимая, что его уже проскочил и мчусь по второму боту.

В этот момент отцу и Рону все-таки удается оттащить женщин за стену! Я счастлив!

Подо мной вздрогнуло – это № 1 выдернул манипуляторы из камня. Второй дрожит под ногами, напряженно удерживаясь за Третьего и балансируя под вибрацией складывающегося Первого. Я миную сочленения манипуляторов – до карниза пять метров.

Тройной хлопок… вспоминаю о шлеме… поздно! Меня подбрасывает, шлем закрывается автоматически и сразу врубается фильтр, а я лечу вперед и клубы пламени, в которых барахтаюсь, слепят даже сквозь затемнение! Выдержит ли такое костюм Александра?!

Кто знает…

Глава 1

– Наш мир – Корабль. А Матерь Спес – хранительница его, – бормочет Крепыш Рон.

Учитель Боло благожелательно кивает на это и обращается ко мне:

– Зак Два Восемь, продолжай. Кто главная опора для нас, кто ведет экипаж в светлое будущее?

Я без запинки и гораздо более бойко, чем вальяжный Рон, отвечаю:

– Совет!

– Кто входит в Совет?

– Капитан, Навигатор, Инженер, Администратор, Майор, Аграрий и Архитектор – это высший офицерский состав Корабля.

– Правильно, – кивает учитель, – Ян Шесть Один, ответьте мне, кто в поддержании традиций и во избежание беспорядков бессменно занимает эти должности?

– Должность Капитана традиционно занимает член семьи Уиллис, должность Навигатора – член семьи Ирцевич… – начинает перебирать всем известные имена мой приятель.

Все это помню, как будто только что вышел из класса с последнего зачета.

Но осознаю, что здесь, в палате госпиталя, могу находиться уже не первый день, а все мои яркие воспоминания, возможно, имеют отношение даже не к вчерашнему дню, а, к примеру, к событиям недельной давности. Смотря, насколько сильно мне вдарили на выпускном экзамене.

Но главное, точно знаю, что я победил! Это важно – теперь отец, как сержант, под началом которого пятое звено хранов, сможет забрать меня к себе.

В голове, как камни острые ворочаются, а ребра ноют, но все же решаюсь, наконец, открыть глаза. Оттого, что лежу на спине, взгляд мой упирается в потолок. Там еле тлеет одна лампа и вся палата погружена в полумрак. Плохо – значит, сейчас ночь и отец придет ко мне не скоро.

Захотелось пить, но пошевелиться и оглядеться не могу, к голове и предплечьям прикреплены какие-то штуки.

Но зато от моих бесполезных потуг срабатывает какой-то датчик и принимается тихо пипикать. Да видно не только над головой – в палату сразу же влетает парень.

– Очнулся? Вот и хорошо, – с ходу констатирует он, и сразу же принимается отсоединять все трубочки все трубочки, – Я медбрат, нахожусь на посту у вашей палаты. Можешь звать меня Генри. Ты первый пришел в себя! Молодец! Сейчас я все уберу, и мы попробуем сначала сесть, а потом и встать, – тихо поясняет он мне, пока делает свое дело.

– Пить хочу, – первые слова получаются не очень.

– А, сейчас, – подхватывается Генри и помогает усесться.

Вода, что мне подает медбрат, прохладная и очень вкусная – то, о чем и мечталось. Я выдуваю стакан одним махом, но видно от жадности и спешки захлебываюсь и начинаю кашлять. Парень поддерживает меня и, посмеиваясь, приговаривает:

– Ну что ж ты так торопишься? Никто ж не отнимает. Я могу еще принести. Хочешь?

– Ага.

– Я был на вашем бое, видел, как ты дрался, – меж тем продолжает тихо говорить Генри, поправляя одеяло на мне, – ты, прям как взрослый солдат бился! Классно отработал!

А то! Меня же отец натаскивал, а не учитель Том, толстый лентяй, которой сам задницу лишний раз не поднимет. Приемы объясняет, сидя на скамье, а потом, если мы недопоняли и исполняем что-то не то, норовит нас еще и плетью достать. У такого тренера обычно вперед вырываются те ученики, что от природы посильней или потяжелей других оказываются, а совсем не самые ловкие и способные.

– Спасибо, – благодарю медбрата за похвалу, а заодно и за заботу, – сейчас ночь?

– Да нет, уже утро давно. Это в вашей палате так свет настроен, вы ж все под снотворным, чтоб лишний раз не дергались. Ты вот быстро переборол лекарство, это хорошо, обычно такое состояние при сильных повреждениях и до десяти дней длиться может.

Не хотелось бы. Все ж после окончания спецшколы целых две недели каникул дают и тратить их на бессознательное валяние в кровати не дело. Да и к отцу перебраться хочется побыстрей. Интересно, в какое из трех отделений своего звена он меня рекрутом определит?

– А я здесь, сколько провалялся? – спрашиваю у Генри.

– Да двух дней еще не прошло, как вас сюда доставили! Бои-то начались после обеда, а сейчас только утро второго дня, – весело отвечает он, – Говорю же, молодец! Сейчас вот пойду, доложу доктору Штерну, что ты очнулся, и будем переводить тебя в другую палату. А там и до выписки недолго. Гальюн, если что, по коридору направо, но сам лучше пока не ходи, дождись меня.

С тем он мне отсалютовал, как солдату, и вышел из палаты. А что? Я теперь и есть солдат – спецшколу закончил, с элетроарбалетом обращаться умею, дерусь тоже лучше многих, а значит, мне одна дорога – в храны!

В ожидании возвращения Генри я умащиваюсь поудобнее, все ж с момента, как меня хорошо отметелили в большой драке, не прошло и двух дней.

В покое и тишине мысли сами возвращаются к этому самому, второму дню, а именно, к главному его событию – выпускному бою.

А вспомнить – есть что!

Да хотя бы то, что это был мой первый поход в рубку Корабля! Так-то всех, кто обитает на нижнем уровне, туда обычно не допускают. Только если ты не обслуживающий персонал.

Но вот такой-то радости мне не надо! Даже за каждодневное пребывание в рубке! Греби там уборку всякую, подноси, кланяйся каждому встречному поперечному – не, не по мне это. А вот разок-другой там оказаться – можно. Особенно по достойному поводу.

А какой повод может быть достойней, чем настоящий бой?! И пусть мы пока бились всего лишь за звание рекрута, и лет-то нам всего по четырнадцать, но это же только начало!

Но в рубке мне, если честно, понравилось. Разница между нижней палубой и тем, что я увидел наверху – разительная, везде светлый пластик и металлизированная отделка, а не простой камень стен.

Свет распределен равномерно, даже в тех местах, где, кажется, не так-то часто и ходят. Не то, что у нас – лампы ставят так, чтобы лишнего электричества не жечь.

Да и столько растений в одном месте я еще не видел! Нет, вру. Видеть-то видел, на плантациях там – рядами, когда нас отправляли на отработку, в парке, куда всех детей в обязательном порядке выводят «живым» кислородом дышать и «жариться» под ультрафиолетовыми лампами. Но что б вот так, без великой необходимости, а просто для красоты, такого я, конечно, не наблюдал внизу, ни разу.

А уж арена меня и вовсе впечатлила!

Зал, огроменный настолько, что способен спорить размером с аграрными пещерами, заполнен светом, все вокруг белое и хромированное: закругленными рядами, уходящие вверх сидения, стены, потолок и даже пол. Только и остается удивляться, как такое не пачкается!

А там, где трибуны прерываются – образ Матери Спес! Я его видел только нарисованным на пластилистах, но это совсем не то, что глядеть на него – настоящий, с арены.

Во-первых, Матерь, она, понятно, женщина. А их я в своей жизни видел вообще редко.

Во-вторых, Спес – хранительница всего нашего экипажа, и благодать, что испытываешь при виде ее образа, наполняет сердце радостью, даже если с тобой ничего хорошего не случалось давненько.

Ну и, в-третьих, она очень красивая. Да, вот так. Просто – красивая. И смотреть на нее хочется бесконечно. Длинные волосы… нет, не желтые, а какого-то теплого искрящегося цвета – по-другому и не скажешь. Глаза голубые, но не как у Яна, обычные – блеклые, а яркие, сочные по цвету. А еще руки… пальчики такие тоненькие, что ими только цветы и держать. То есть, нечто легкое и такое же, не уступающее по красоте с виду.

Да, в общем-то, цветок Матерь и держит. Вот какой – не знаю. Я и в тех то, немногих, цветущих в парке, не разбираюсь. Нас, мальчиков, такому не учат.

А сама Благодатная Спес… говорят… когда-то снисходила до своих подопечных. Прямо вот тут, на арену, спускалась со своего изображения и танцевала.

Хотел бы я на это посмотреть… да, скорее всего, враки все это.

Но вскоре про Благодетельницу я как-то подзабыл – трибуны начали заполняться, а среди прибывающего народа, видны и живые женщины.

Да так много их было, что я даже растерялся! Нам-то всегда говорили, что их мало, что увидеть-то кого-то из них, уже большая честь, а уж что б в жены кого-то получить, трудиться надо не покладая рук, потому, как только дослужившись до члена младшего командного состава, можно будет желать о таком.

Нет, мы-то пока не особо понимали, в чем тут суть. Женщина, конечно, это что-то интересное… наверное, ценное – точно, но вот зачем рваться ради того, чтоб заиметь себе свою собственную, мы с парнями пока сообразить не могли.

Но поглазеть-то на них, да в таком количестве разом, мы были не прочь, это да!

Некоторые из них заходили в зал даже парами, но чаще все-таки со своими мужчинами… это-то мы понимали. У них здесь, в рубке, как раз семьями-то и живут. Это когда у кого-то та сама, своя женщина, как раз и имеется. Мужчины, что при них были, правда назывались по-разному – кто мужем, кто отцом, кто братом или сыном.

Парни мои, в чем там разница, совсем не разбирались – так, нахватались всякого из подслушанных разговоров воспитателей и учителей.

А вот я знал… да объяснить никому не мог. Тайными были эти знания, да и не моими личными, а моей семьи… которой для всех не существовало.

Когда расселись те, кто жил в рубке, в зал запустили членов экипажа с нижней палубы – тех, что за какие-то заслуги смогли получить пропуск на мероприятие. А стоило трибунам заполниться, на арену вышли музыканты и знаменосцы, выстраиваясь в ряд. Барабанщики чередовались с трубачами, а те, что держали флаги, встали по бокам.

После пронзительного звука горна, призывающего к вниманию, барабанщики принялись выдавать тихий равномерный ритм и под него, ступая с достоинством, к своим местам прошли члены Совета.

От такой торжественности у нас, мальчишек из интерната, дух захватывало! И чувство это только усиливалось от понимания, что все приготовления – из-за нас, а все эти люди, живущие в рубке, и даже высший командный состав Корабля, пришли глядеть, как мы справимся со своим экзаменом!

Я сам испытывал, как от восторга перехватывает дыхание, а сердце чуть не выскакивает из груди. И видел, что с приятелями творится то де самое – они, как и я, в возбуждении переминаются с ноги на ногу, тянут шеи и озираются ошалевшими глазами, стараясь увидеть все сразу, что происходит в зале.

Но стоило ритму барабанного боя стать более напряженным, все в зале поднялись, и нам тоже было велено выровнять строй и замереть. А под пронзительный звук труб на выгороженную часть трибуны, что до сих пор оставалась пустой, стали выходить Матери.

А вот на них открыто таращиться было запрещено. Матери, они ведь пока исполняют свой долг, считай, служат самой Хранительнице Спес!

Впрочем, даже желай, кто на них поглазеть, все равно бы толком ничего не увидел – эти женщины берегли себя от посторонних взглядов и укрывались в покрывала с ног до головы. Даже лица их были прикрыты до самых глаз.

Знал я это, как и все, а потому тоже глаз особо от пола не поднимал. Хотя посмотреть очень хотелось! Там где-то, среди этих замотанных в ткань женщин, была моя мама! Моя…

Пока я сожалел, что даже если в нарушении всех правил и посмотрю на ту трибуну, то маму, скорее всего, все равно не определю, трубы смолкли. А значит, все женщины подошли к своим местам.

Мужчины, поняв это по заткнувшимся дуделкам, все, даже члены Совета, как один, рухнули на колено, прижали кулак правой руки к груди и склонили голову.

Мы с парнями тоже. Нас этому действу специально накануне обучали.

А вот спустя десяток ударов барабана, можно было и поднять глаза на Матерей – чтобы принять их ответный взмах ладоней, посланный всем мужчинам в благодарность за поклонение. Это был, наверное, единственный момент, когда не возбранялось смотреть на этих женщин прямо.

Я тоже посмотрел, но, конечно же, как и предполагал, понять с такого расстояния, в каком из этих разноцветных, но таких одинаковых коконах «спрятана» моя мама, я не смог.

Но долго сокрушаться не получается – мероприятие движется по давно сложившемуся плану: опять тихая дробь, опять пронзительный гудок горна и к нам выходят служительницы Спес. Старшая – почетная Матерь всея Корабля и ее помощницы.

Этих мы видим иногда – они раз в год приходят в интернат, осенять благостью от Имени Спес каюты под малышей, освободившиеся после выселения из них предыдущего выпуска.

Да и сейчас почетная Матерь здесь для того, чтоб благословить нас. Она что-то бубнит, почти неслышное из-под укрывающей ее лицо ткани, потом машет на нас цветком, который, как и Истинная Мать, держит в руке, и, собственно, на этом все благословение и заканчивается.

Женщины поднимаются на трибуну, распорядитель объявляет начало экзамена и нас уводят с арены готовиться к первому бою.

В первом раунде проводились две битвы – двадцать на двадцать. Примерно.

Как известно, каждый год Матери приводят в экипаж порядка восьмидесяти мальчиков. Опять же, чуть больше, чуть меньше… хотя меньше – это конечно лучше для экипажа, значит, в тот год родилось больше девочек.

Так что в детском отсеке нижней палубы по зиме заселяют четыре каюты на двадцать человек. Вернее, три по двадцать, а четвертая комнату – как повезет. Бывали года, когда и пятнадцать заселяли, а бывали, что и по двадцать пять.

Это я к тому, что обычно именно четвертая каюта всегда заполняется неравномерно, а вот остальные принимали лишних жильцов только в самый неблагополучный год. Почему так? Не знаю. Наверное, это тоже как-то связано с традициями Корабля, свято чтящимися экипажем.

Да, еще на этапе начальной школы, когда к нам присматриваются и выявляют способности каждого, из условной двадцатки отсеиваются по несколько человек, которых станут потом, в спецшколе, обучать по отдельной программе. Ну, там математике, физике поусиленней, или еще какому предмету, к которому предрасположенность у них выявится.

Так вот, наш год тоже был не самым хорошим, и в четвертую каюту тогда заселили двадцать три пацана. А потом еще из наших парней трое… нет, жить-то они остались и дальше с нами, но вот учиться стали отдельно. И естественно, экзамен на арене они тоже не сдавали – кто ж позволит умную голову под кулаки подставлять?

В общем, если в результате жеребьевки в первых двух командах, которым предстояло сразиться, было по восемнадцать и девятнадцать парней, то нам, в количестве семнадцати человек, досталось драться с командой в двадцать один. Вот так!

А уравнивать число участников, как объяснил мне отец, смысла не имеет – мальчишки все равно встают на сторону своих.

Ну, оно и правильно конечно, я б тоже драться по настоящему с моими пацанами не стал… вот только выходить против команды четвертой каюты было откровенно страшновато.

Но и показывать свой страх нельзя. Знаю точно, что человек пять из наших, слабые совсем. А по результату первого боя тех, кто войдет в десятку выбывших в начале, сразу припишут к аграриям.

И это будет для них – все. Так потом и останутся в обслуге гидропонных установок, а то и вовсе придется кукурузные стебли на удобрение всю жизнь в труху перетирать. Знаем, бывали там на отработке. Я такого нашим ребятам не хочу, пусть уж лучше четверочники туда отправляются, чем они!

У середнячков, что в чернорабочие к строителям, техникам или хозяйственникам попадают, есть хоть надежда добиться чего-то позже. Там-то дальнейшая судьба именно от тебя зависеть будет – как проявишь себя.

Есть вариант еще к мастеровым попасть, если кто из них в этом году учеников себе подбирать станет. И это сразу уже устроенная жизнь с первого дня!

А у аграриев – это точно все!

Так что мне, умеющему драться, предстояло не только за себя стараться, но и парней своих, если что, отбивать.