Текст книги "На землях рассвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Вторая вспышка, третья, четвертая, пятая... Юноша зарылся в снег, спасая лицо от волн света и жара. Каждая новая вспышка была слабее предыдущей, – страшные бесшумные шаги удалялись. Но земля каждый раз содрогалась и больно била его по животу.

Когда снова воцарилась ночь, голова у Найко мучительно кружилась, а волосы прилипли к лицу. Едва он приподнялся, между его ладонью и землей проскочила крошечная голубая искра. Вокруг него в небо восходили страшные багровые солнца. Под ними всё бурлило, как в котле, клокотало и втягивалось в них, оставляя внизу дым, пыль, мглу и пожарища. Антенны и стволы орудий исчезли, – лишь кое-где из-за стены торчали углы нагроможденной, искореженной стали.

Найко замер, полностью оцепенев, – все его чувства работали, зато в голове не осталось ни одной мысли. Над ним медленно, с легким шипением, плыл странный овальный, сине-серый предмет метров пять длиной и два в диаметре. Всё это походило на сон. Не сияй вокруг пять термоядерных взрывов, он соображал бы лучше, а сейчас ощущение реальности окончательно покинуло его. Он попытался приподняться – и в его лицо ударил сноп фиолетового света, больше похожего на поток пронизанной электричеством горячей воды.

Найко сбило с ног и оглушило, но он пришел в себя почти сразу. Застыв на высоте метров в семь, овальная штуковина вдруг буквально разлетелась в клочья, брызнув во все стороны обломками и лилейно-белым огнем. Найко, как доской, ударило спрессованным воздухом, и вторично он очнулся лишь через несколько секунд. Вокруг него падали, высоко подскакивая, куски какого-то пёстро-зеленого металла, но на сей раз совершенно беззвучно.

Опомнившись окончательно, он сел и помотал головой, не понимая, что случилось. Вполне возможно, он заснул стоя и упал, но почему?.. Вдобавок, его била крупная дрожь: теперь он знал, что сражение проиграно.

4.

Оглянувшись, он увидел Охэйо. Тот сидел на снегу, скрестив ноги, так спокойно, словно занимался медитацией. В руке у него было оружие, какого Найко до этого не видел: черный, массивный цилиндр с ручкой и широким соплом, окруженным загнутыми внутрь трапециевидными лепестками. Сбоку, возле ручки, горели два резких, ярко-красных огня.

Заметив, что он очнулся, Охэйо встал, и, помотав головой, подошел к нему, не обращая никакого внимания на бурлящие вокруг огненные тучи. С неожиданной легкостью подняв юношу на ноги, он потащил его к защитному полю Ана-Малау.

– Тебе повезло, – проворчал он, остановившись у самой границы экрана, и с трудом переводя дух. – Дисраптор – это не силовой щит, но благодаря ему ты избежал пластинации. Мало кто смог так близко разминуться со смертью.

– Если бы не ты... кстати, что это за оружие?

– Дезинтегратор. Найларский – у нас таких не делают. Дальнобойность у него, правда, небольшая, и всего пять зарядов, – но это единственное ручное оружие, эффективное против Мроо. А теперь надень, пожалуйста, респиратор. Озон не считается отравляющим газом, но легкие может выжечь не хуже хлора. К чему тебе это?

Застегнув неуклюжие застежки и опустив забрало, Найко бросил прощальный взгляд назад. Сияние термоядерных взрывов погасло, он видел лишь подсвеченные снизу багровым чудовищные тучи. Звезды скрылись, исчезли за ними. Стало совершенно темно. Насколько он видел, лишь силовое поле Ана-Малау работало по-прежнему. Теперь оно осталось их единственной защитой...

5.

Когда броневая дверь здания захлопнулась за ними, Найко сразу стало легче. Здесь, в тишине, в ровном, мягком свете, всё, что случилось снаружи, казалось ему совершенно нереальным. По-прежнему мягко мерцали фиолетовые поля, по-прежнему тут было совершенно пусто. Невероятно, но даже сотрясения от взрывов никого не разбудили. Впрочем, ощутив, как резко усилилась витающая в воздухе сонная одурь, Найко ничуть не удивился этому: экраны Ана-Малау вышли на предельную мощность, и он сам сейчас с трудом держался на ногах.

– Что это было? – наконец тихо спросил он.

– Если по намерениям – Тайли.

Найко вздрогнул. Хотя в школе это не учили, в библиотеке Малау он прочитал об истории планеты Тайли: на неё, как и на Джангр, высадились Мроо и овладели ей. Чтобы пресечь распространение заразы, Конфедерация обрушила на Тайли сотни тысяч термоядерных боеголовок. Мроо, конечно, были уничтожены, а люди... кто докажет, что они там жили?..

– Вот хороший пример диалектики, Найко: Мроо вообще – это плохо, но в данной ситуации – хорошо. Они сожгли ракетоносцы, но те почти нас прикончили. Ещё будут падать обломки уничтоженных кораблей – и наверняка среди них окажутся жизнеспособные Мроо, ещё больше, чем было в первый раз.

– И что нам теперь делать?

– У меня есть одна идея на этот счет. Пошли-ка...

Охэйо провел его в незнакомую Найко часть здания. Стены здесь были облицованы огромными панелями из украшенного барельефами, отполированного базальта. Врезанные в него вставки из толстого, матового стекла рассеивали мягкий, приятный для глаз свет.

Коридор упирался в массивные, черно-зеркальные двери. Когда Охэйо набрал код, они с лязгом разошлись в стороны, и Найко увидел, что они восьми дюймов в толщину. За первыми оказались вторые, потом третьи. Они вели в просторный зал, залитый ровным белым светом. Вдоль его стен тянулись компьютерные терминалы. Все они были включены. На их экранах мерцали непонятные схемы, но людей здесь почему-то не было. Ни одного.

– Я отослал всех поесть, – непонятно чему ухмыляясь, сказал Охэйо. – Думаю, они до сих пор спят. Так что нам никто не помешает. Ну-ка тут...

Один из терминалов был вделан прямо в стену, над небольшой, но массивной панелью из белой эмалевой стали. Охэйо подошел к нему, прямо на экране набрал код. Что-то коротко пискнуло, затем тяжелая дверца, щелкнув замком, распахнулась. Принц извлек из-за неё небольшой серебристый чемоданчик со скругленными углами. На его крышке был странный знак, похожий на рассыпанную мозаику.

– Что это? – спросил Найко. После летания в воздухах в голове у него гудело, она кружилась, и соображал он не очень хорошо.

– Думаю, у тебя нет сомнений относительно исхода войны. Посему, моя августейшая семья решила покинуть сей печальный мир и перебраться в другой – лучший, как я надеюсь. Боюсь, она сменит ещё много миров... Меня они оставили, как Императора, – Охэйо криво улыбнулся. – Вернее, я сам тут остался. Знаешь, нельзя отступать без конца. У нас есть средство остановить Мроо... не очень хорошее, правда, но другого нет.

– Какое?

– Найларцы начали план "Рассвет" – они запустили по базам и планетам Мроо миллион сверхтяжелых ракет, чтобы вышвырнуть их из Вселенной, сокрушить раз и навсегда, окончательно. Думаю, что и Мроо ответят им чем-то подобным. Результат этого, надеюсь, понятен. У нас дело тоже идет к концу: Мроо сейчас практически повсюду. В Империи погибло шестьсот миллионов человек, в Ламайа – миллиард. Из Леванта и Джаны просто нет никаких сообщений. От нашей армии осталось где-то сто тысяч солдат и миллион добровольцев, – а также три тысячи боевых зверей. Говоря проще, шансов на победу у нас нет даже одного на тысячу. Но есть шанс потерпеть поражение настолько глубокое, что оно станет победой. У нас тоже есть один проект... мы назвали его "Возрождение". Его ключевой элемент – Зеркало Хониара, такое же, как здесь, в Ана-Малау, но способное прикрыть весь город. Только вчера нам сообщили, что оно закончено. Его, правда, не испытывали – как и наше – времени не было, но нет причин сомневаться в его надежности. Теперь, когда нет шансов справиться с вторжением, а я остался последним, кто может приказывать, я активирую "Возрождение", – он взвесил чемоданчик в руке. – Тут координаты для ракет с магнетронными боеголовками. Их у нас осталось восемьдесят две штуки – хватит, чтобы прикончить всех Мроо в океанах. Ещё восемь ракет будут запущены, чтобы сбросить на планету одну из наших лун, Аниу.

– Но ведь даже представить невозможно, что тогда будет!

Охэйо взглянул на него. Он вовсе не был спокоен, – но не напуган, совсем нет. В его глазах мерцало странное веселье.

– Нет, почему, представить можно. Основная идея "Возрождения" проста: после лунокрушения отравленный радиацией, замерзший под пылевыми облаками Джангр потеряет всякий интерес для Мроо, если они ещё где-то остались. Наши люди, – а их специально отбирали для этого, – переждут катастрофу под Зеркалом, а после получат в своё распоряжение целый девственный мир. Всё это надежно рассчитано: теоретически, падения Аниу недостаточно, чтобы уничтожить жизнь на Джангре – недостаточно даже, чтобы уничтожить всех людей вне Зеркала. У нас множество надежных убежищ. Тысяч двести, я думаю, выживет.

– Так ты хочешь... уничтожить наш мир?

– Да, хочу. Только он – уже не наш. Я давал клятву сражаться с Мроо до последней возможности – это она самая и есть. Сражаться до конца. Цена этого, правда, велика, – но нам с тобой ничто не угрожает. Просто всё вокруг нас станет совершенно другим. И потом, есть ли у нас выбор?

6.

Охэйо поднял черную восьмиугольную панель на пьедестале в центре зала, открыл чемоданчик, осторожно, один за другим, вставил дата-стержни в отверстия. Они вошли с клацающими щелчками.

– Теперь нужно набрать код: "клааратура". Это самое важное слово из тех, что я знаю.

Его ловкие пальцы пробежали по клавишам. Отжатые кнопки вспыхнули бледно-желтым, и дата-стержни заискрились в свете окружавших их индикаторов. Взгляд Найко невольно опустился в нишу, закрытую плитой броневого стекла: с каждой её стороны помещались два темно-красных рубильника. Один человек не мог нажать их одновременно, и именно поэтому Охэйо позвал его сюда. Наступил тот миг выбора, о котором так часто пишут в книгах. Но в этот, поистине роковой миг, решающий судьбы его мира, Найко вообще не думал. Движения его были точны и молниеносны. Секунда – и он уже встал у блока с дата-стержнями, глядя на Охэйо. Его руки вцепились в массивные рукояти рубильников.

Слов им не требовалось. Две пары ладоней – светлых и смуглых – двинулись одновременно. Рубчатые головки длинных болтов, державших крышку, выстрелили вверх, словно ракеты. Сама крышка с грохотом полетела на пол. Найко отскочил. Он не знал об этом свойстве механизма, и треск пиропатронов напугал его.

Охэйо нагнулся над ещё дымящейся нишей. Опечатанная крышка коробки с большой красной кнопкой внутри отлетела. Он с сомнением посмотрел на свои пальцы, потом, с заметным усилием, нажал её, и в механизме что-то коротко лязгнуло. Кнопки вокруг дата-стержней щелкнули, автоматически изменив положение и узор огоньков. Что-то грохнуло в глубине Ана-Малау. По мраморному полу прошла мелкая дрожь, и Найко вдруг ощутил, как загустел вокруг воздух.

– Всё. Сигнал к пусковым шахтам ушел, – сказал Охэйо. – Теперь операцию не отменить. Мы сейчас уже под Зеркалом: нынешних координат Аниу я не знаю, и предсказать, как близко от нас она свалится, довольно трудно. Остается лишь надеяться, что двигатели и заряды ракет сработают как нужно. Ну, это всё, в общем. Я ужасно устал. Пошли-ка спать, друг.

Найко не имел ничего против. Хотя он, вроде бы, недавно проснулся, у него уже кружилась голова, и двоилось в глазах, словно он не спал несколько суток. Охэйо чувствовал себя не лучше. Он то и дело зевал, томно и старательно потягиваясь.

Они вышли из пультовой и двери с грохотом сомкнулись за ними. Там, где дороги к их комнатам расходились, юноша невольно ускорил шаг, – спать хотелось уже просто ужасно, – но Охэйо поймал его за руку, глядя на него как-то странно – смущенно и вместе с тем с усмешкой.

– Знаешь, я редкая сволочь: если "Возрождение" сработает, я действительно стану императором Джангра. Не то, чтобы мне очень этого хотелось, но в Хониаре остался мой младший брат – и я не хочу, чтобы он умер. И, что бы с нами не сталось, теперь это наш мир – мой и его. В общем, я рад, что ты – мой друг. Никто другой не смог бы сделать для меня это.

Найко заметил, что глаза принца были серьёзными. Отныне их объединяло нечто большее, чем дружба: вина в чудовищном – и спасительном – деянии, ещё не состоявшемся, но уже неотвратимом. Найко было и страшно и радостно одновременно. Раньше он не знал, что настоящий грех может быть так сладок. Ради одного этого мига ему стоило жить – ради дела, нерасторжимо связавшего их.

7.

Найко не помнил, как они простились, – ему слишком хотелось спать. Зевая, он вернулся в свою комнатку – небольшую, обшитую дымчато-серой сталью. Это было очень уютное помещение, с цветами, нарисованными на потолке и похожим на тарелку бассейном, наполненном нежно-розовыми силовыми полями, – в нем Найко и спал.

Зевая, он сбросил одежду и лег, плененный усталостью. Он словно парил, нагой в теплом воздухе, плыл куда-то; ему было на удивление хорошо. Тяжелая сдвижная дверь комнатки была заперта. Все двери в Ана-Малау были сейчас заперты, свет едва тлел, и юноша чувствовал её огромную массу над собой, но это ему тоже нравилось. Он всегда немного волновался, засыпая, но поделать ничего не мог. Через минуту он уже спал, – сном Зеркала, что лежит за пределами жизни и смерти.

Глава 17:

Зеркало страха

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Теперь Лэйми хорошо знал, с какой именно целью создали Зеркало Хониара. В доставшихся им тайных архивах Империи всё это было описано с пугающей откровенностью. Суть "Возрождения" была жестока и проста, – спасти то, что ещё можно спасти, ценой того, что спасти невозможно. Но что случилось Снаружи потом, чем кончилось вторжение – уже никто не знал. Аниу должна была упасть, конечно, далеко от Хониара, но по чьей-то ошибке – или злой воле – промахнулась мимо него всего километров на триста. Силовое поле города не могло отразить плазменной волны взрыва, и его обитателям пришлось включить полное Зеркало – на минуты, как они полагали, но оцепенение подкрадывалось незаметно и быстро. Поначалу, возле Генератора, его жертвы просто не успевали понять, что с ними происходит, – а потом к нему уже нельзя было подойти...

Взрослые исчезли почти незаметно. Оцепенение распространялось медленно, и, когда стало ясно, что отключить Зеркало невозможно, они успели сойти в подземелья, в которых их дети обнаружили их уже много позднее. Во всяком случае, они успели подготовить им большие запасы игрушек, одежды и постельного белья. К их счастью, здесь было очень много еды – ненужной для поддержания жизни, но совершенно необходимой для роста.

Лэйми и его товарищи проснулись без родителей утром, – тогда ещё сохранялся суточный счет времени. Это вызвало у них тогда только бурную радость. Весь день они играли, лишь к вечеру их начал охватывать страх. Ночью почти все они собрались в одной из освещенных комнат и молчали, сбившись в кучу, пока не заснули. Поначалу одиночество стало для них чуть ли не кошмаром, но потом...

Первые его годы были, в общем, нетрудными. Они постепенно изучили здания и всю территорию четырехмиллионного города. Тогда он казался им огромным, как Вселенная, и это затянувшееся на много лет открытие всё новых комнат и закоулков родного мира было едва ли не главным их удовольствием. Лэйми помнил, какую радость испытывал, планируя: завтра я пойду в тот дом, в котором не бывал ещё никто...

Как это обычно бывает, вслед за раем в мире появился и ад. Первые трудности возникли с чистотой, – дети не любят убираться. Поначалу они ещё пытались сохранять любезный их родителям порядок, но всё это быстро забылось, и вскоре все их комнаты оказались чудовищно захламлены. Немного позже все они перестали носить одежду. Конечно, под Зеркалом Мира нельзя было замерзнуть, да и сама необходимость одеваться была для невинных детей непонятной...

Но они дрались, устраивали пожары, ломали машины и мебель, – особенно в первые дни, когда осознали свою полную безнаказанность. Их игры могли бы привести в ужас любого воспитателя. Они редко обходились без ссадин и других мелких травм, – в то время Зеркало ещё приспосабливало их к себе, и такие вещи были возможны...

Один из них так и не смог приспособиться, и окаменел через несколько дней – из живого существа он превратился в статую. Уцелевшие были испуганы случившимся – так сильно, как пугает только непонятное, – и долго обходили стороной его комнату, вполне логично решив, что виновато нехорошее место. Потом началось настоящее паломничество к этому окаменевшему телу с тем бескорыстным любопытством, на которое способны лишь шестилетние дети.

Их первое столкновение со смертью очень сильно изменило их. Первые несколько дней они все были необычайно молчаливы, но потом начали играть с удвоенной энергией. Именно с этого началось самое интересное. С самого первого дня среди них выделились лидеры, но они, и все дети вскоре разделилсь на две группы – тех, кого интересовало только собственное удовольствие, и тех, кто интересовался всем. Теперь Лэйми был поражен тем, как рано проявилось это отличие.

Ещё больше его удивлял их язык. Детям Хониара повезло хотя бы с возрастом, – по крайней мере, некоторые из них успели овладеть основами человеческой речи, потому что без них они все стали бы просто животными. И, в то же время, они были достаточно малы, чтобы тоска о недоступном мире, оставшемся за Зеркалом, не изъела их до костей...

Их некому было учить, но они сами придумывали по сотне слов в день. Все маленькие дети изобретают новые слова, но это было нечто, совершенно особенное – рождение языка, более простого, и, в то же время, гораздо более удобного, чем ойрин, государственный язык Империи. Разумеется, в нем не было слов, отражающих большинство его понятий, но зато были слова, означающие такие явления как полет на скутере, прогулку с друзьями и другие, для описания которых на ойрин порой составлялись целые фразы. А дальше эти отличия только возрастали. Скоро их речь уже совсем не походила ни на один из языков Джангра, – и Лэйми принимал в этом самое активное участие.

Но самым интересным было их необычайно рано развившееся мифотворчество. Уже всего лет в семь они создали законченную и стройную систему мифов, объясняющих все явления окружающего их мира. Их прежняя жизнь среди взрослых в значительной степени забылась, и сама стала мифом о золотом веке, потерянном, как это обычно бывает, за грехи. Идея была привлекательная, поскольку именно тогда в Хониаре начались серьезные аварии, – врезались в стены автоматические автобусы, лопались трубы водопровода. Дети не могли перекрыть воду, так как просто не знали ещё, как это делается. В итоге, она затопила подвалы многих зданий, вызывая короткие замыкания. Многие районы города остались без электричества. Вода разлилась и по улицам, образовав ручьи. Они стекали в реку, перерезанную Зеркалом; её течение поддерживали мощные насосы, качавшие воду к истоку от устья, где возникло громадное озеро. Растения в полумраке Зеркала Мира не завяли, наверное, только потому, что оно превращало любой живой организм в нечто неистребимое. Любой лист, любая травинка обратились в неразрушимый алмаз...

Познав свою неуязвимость, дети вовсю пользовались ей. Они прыгали с крыш, гуляли по дну единственного в их мире озера. Смерть исчезла из круга их понятий. Потом едва не произошла катастрофа, – едва достигнув двенадцати лет, они открыли любовь, и почти сразу же поняли необходимость одежды. Их никто не мог остановить, объяснить, что хорошо, а что – нет. Но Лэйми каждый раз улыбался, вспоминая этот период своей юности. Тогда он занимался любовью чуть ли не сутки напролет, и постоянно пребывал в предвкушении удовольствия – удивительное ощущение... и настоящий провал в бездну животных инстинктов. Он занял, пожалуй, несколько лет. К тому же, у любви обнаружились неприятные спутники – ревность, зависть, насилие...

Насилие едва не вызвало войну – до убийств не дошло лишь потому, что под Зеркалом они были невозможны. Но раскол между теми, кто хотел насиловать, и теми, кто хотел любить, был очень резким. Те, насильники, оказались в меньшинстве, отверженные всеми, – а на огражденном неприступной стеной Зеркала клочке земли просто не было места для двух враждующих сторон. Естественное для детей стремление к справедливости не позволяло им терпеть даже малые проявления насилия, и подонки, в конце концов, лишились возможности творить зло, но цена этого избавления оказалась ужасна. В мире, не знающем смерти, было возможно ещё погребение заживо. Тысячи тех, кто насиловал и унижал, сейчас покоились, связанные, глубоко под толщей мокрой глины, – не способные более дышать и двигаться, но всё осознающие. По сравнению с ЭТИМ любые муки внешнего мира казались Лэйми надуманными.

Про тех же, кому удавалось подняться из могил, в которые их повергла ненависть товарищей к их гнусным страстям, ходило множество страшных историй. Несколько этих существ всё ещё прятались в пустынных районах мира. Серьёзного вреда, хвала Зеркалу, они причинить не могли, но люди постоянно исчезали – по пять, по десять каждый год, – и остальные понимали, что ТЕ их похитили, и скрыли в земле... или подвергли истязаниям. Зеркало не допускало физических мук, но, казалось бы, безобидные вещи – вроде яркого света, громкого звука, обычного лишения сна, могли терзать сильнее любой боли. Некоторых ещё удавалось спасти... но один Бог знал, во что обратились их сознания после многолетней обработки мерзкими звуками – вроде тех, какие издает эмалированный таз, если волочить его по кафельному полу, стробоскопическими вспышками, и иными, более гнусными придумками. Но страшней всего для хониарца было погребение заживо, ибо, если не удавалось разыскать могилу и освободить страдальца, тому оставалось ждать лишь отключения Зеркала, – которое принесет ему кошмарное освобождение смерти.

Конечно, беглых чудовищ ловили. Некоторые даже попадались. Лэйми видел несколько бетонных мешков, в которых сидели эти... существа. Это были не люди, и при одной мысли, что кто-то из них однажды получит свободу, его охватывал невыразимый ужас...

Но, к их счастью, эра разврата и сопутствующих ему беспорядков отошла в прошлое по очень прозаической причине, – разнообразие интимных удовольствий, в общем, невелико, и любой мало-мальски пытливый ум рано или поздно задает себе вопрос, – а что ещё есть в этом мире?

Так началась эра познания – уже не на детском уровне. Обитателям мира пришлось изобрести идею письменности, чтобы понять назначение доставшихся им книг. Расшифровка их стала одной из труднейших задач, и оказалась лишь частично успешной, – слишком далеко успели разойтись их языки...

До сих пор из наследия прошлого понято было не всё. Кое-кто – и Лэйми в их числе – свободно владел ойрин, и другими языками Джангра, но большинство уже успело забыть их. Вторичный мир уже давно перерос то, что досталось им в наследство от внешнего...

Эпоха осознания и усвоения созданного предками заняла едва ли не столетие. Потом, когда прежний мир был исчерпан, настала пора Вторичного Мира, который рос и сейчас, – но не только. Многие – и в их числе лучшие из обитателей мира – посвятили себя созданию совершенно нового не в мире фантазий, а в реальности. Вначале они лишь восстанавливали то, что разрушило время и их собственное неразумие. Но теперь... новые вещи, новое оружие (его делали особенно усердно, зная, что Зеркало однажды рухнет, и им придется, как предкам, сражаться за свои жизни), новые законы природы, которые вряд ли удалось бы открыть тем, чьи жизни не продлило Зеркало...

Вот только движение это постепенно замедлялось. Оно не прекращалось, совсем нет, но становилось как бы сонным. Неторопливость, неспешность стали основными чертами хониарцев. Холодная апатия всё больше овладевала ими, и, в то же время, – странное, тревожное томление. Им хотелось изменять себя и свой мир, – но порой мотивы и результаты изменений становились странны... Порой они делали вещи, которые Лэйми казались совершенно бессмысленными и даже пугали его. Некоторые из его собратьев за века размышлений заглянули в такие глубины, в которые не должен прозревать человек, – и то, что они там увидели, теперь прорывалось на поверхность, превращая его мир в то, чего он не хотел видеть.

2.

Лэйми недовольно помотал головой. Ему не нравилось направление, в котором развивался Хониар, но все его попытки предложить нечто другое, в конечном счете, ни к чему не вели. Зачем придумывать всё новые и новые миры, если нет возможности их воплотить? К тому же, его уже не первый день преследовала мысль, что он может сделать что-то очень важное в реальности, вот только что – он никак не мог вспомнить. Это начало уже его раздражать, – как и бесполезное, в общем-то, бдение над обломками мертвого прошлого.

Лэйми опустил ресницы и постарался изгнать из головы все, до единой, мысли. В тот миг, когда это ему удалось, он распахнул глаза – это, пусть и немного, походило на второе рождение. Такой старый детский трюк уже не раз спасал его, когда он запутывался в своих побуждениях. Он помогал отбросить их все, и действовать бездумно, по воле подсознания, – так, словно его телом управляют извне, а сам он только смотрит на это. Трюк помог и сейчас, – твердо решив отправиться в путь без цели, Лэйми словно сбросил с себя все двести прожитых им лет. Усмехнувшись, он вышел из Библиотеки, сел в скутер, – не в тот, на котором прилетел к ней, потому что никто не обращал на это внимания, – и помчался к дому. На набережной он повернул к Генератору. Проспект, по которому он мчался, вел к нему от давно уже исчезнувших Врат Хониара. Раньше он носил имя Императора Охэйо IV, сейчас его не называли никак. Говорили просто "дорога" – и всё.

Когда-то на месте Генератора, – а его, конечно, пришлось строить в геометрическом центре городской застройки, – стоял правительственный дворец, тех ещё времен, когда Хониар был столицей одноименной Директории, одной из небольших стран, поглощенных Империей Хилайа. Когда в планетную систему вторглись Мроо, дворец и прилегающие кварталы срыли, чтобы освободить место для самого дорогого и сложного сооружения на планете.

Проспект оборвался неожиданно, уступая место неприглядного вида пустырю. Ещё в самом начале стройку обнесли пятью линиями заграждений из проволоки. Она давно проржавела, опорные столбы покосились, и лишь стальные боевые башни – сестры тех, что прикрывали когда-то подступы к Вратам Хониара, – угрюмо возвышались между заграждениями, над морем дико разросшегося бурьяна.

Пройти пешком здесь было бы, пожалуй, трудновато, и даже на скутере пришлось проявить известную ловкость, лавируя между бетонными опорами и верхушками несокрушимых кустов. Возле самой пирамиды Генератора земля была мощена бетонными плитами, осевшими и занесенными пылью, но мертвыми, словно бы выжженными. Темная стальная стена вздымалась над Лэйми, словно склон горы. Вблизи от неё становилось кисло во рту, а мускулы сводила неприятная дрожь, – ощутимые и без приборов признаки сильнейшего магнитного поля. Тем не менее, Лэйми подвел скутер вплотную и коснулся стены. Не верилось, что такая громадина имеет такую ровную поверхность, к тому же, теплую, словно живая кожа.

Генератор имел ещё одну общую с живыми организмами черту, – в это монолитное сооружение, скорее выращенное, чем построенное, нельзя было войти. Вломиться внутрь силой нечего было и думать – здесь, возле центра Зеркала, его защитная мощь так возрастала, что даже мертвый металл почти уравнивался с неразрушимой живой материей. Конечно, это значило, что для механизмов Генератора и подавно не будет сноса... но то, что любая машина рано или поздно ломается, понимали все. Генератор мог протянуть ещё тысячи лет – но, рано или поздно, Зеркало Мира исчезнет. Его природа до сих пор оставалась загадкой, хотя устройство Генератора Лэйми знал хорошо, – его строительные чертежи были давным-давно найдены и выставлены в Библиотеке.

Под исполинскими плитами броневой облицовки пирамиды, достигавшими в толщину шести метров, скрывался колоссальный тороид термоядерного реактора. Оплетенный множеством труб и кабелей, он заполнял её почти целиком, питая энергией второй колоссальный тороид – Ускоритель, создающий над городом силовое поле. В пустой сердцевине тора, под четверкой центральных шпилей, стоял Проектор Зеркала. Именно излучаемые им волны – или нечто другое – придавали Зеркалу и всем, кого оно скрывало, неразрушимую прочность.

Обширные подземелья пирамиды занимали вспомогательные машины. В самом их центре, под Проектором, хранилось термоядерное топливо, – как хвалились проектировщики, его запаса хватит на десять тысяч лет, – но большую часть подвала занимали насосы и теплообменники. Реактор излучал мало тепла, – в сравнении с его мощностью, – но его приходилось охлаждать водой и сбрасывать её в реку по подземным туннелям. В неизменном круговороте тепло переходило в воздух... а потом ускользало за Зеркало. В этом заключалось одно из самых удивительных его свойств – абсолютно непроницаемое снаружи, изнутри оно было прозрачно – хотя бы частично. Впрочем, за то, что тепло, уходящее из их мира, попадает в мир внешний, а не во что-то, что лежит вне обычных измерений, ручаться бы никто не стал...

Лэйми остановил скутер у начала широкой стальной лестницы, ведущей на плоскую крышу Генератора – там, под таинственным солнцем их мира, помещался Круг Снов. Там, в мягких удобнейших ложах, сейчас спали сновидцы, вбирая в себя неисчислимые видения Вторичного Мира. Они, конечно же, являлись во сне в любом месте Хониара, – но в Круге Снов этот процесс неизмеримо ускорялся. Лэйми тоже отдал дань этому увлечению, – и оттолкнуло его, как ни странно, то, что Вторичный Мир виделся ему яснее, чем остальным. Он словно проваливался в бездну – настолько крепким становился сон – а проснувшись долго не мог понять, по какую он сторону Реальности. Его сны в Круге становились удивительно сложными, нездешними, – но сам он чувствовал себя совершенно выжатым, словно комок мокрой ваты, и проснувшись еле мог двигаться. Под Зеркалом вполне можно было сойти с ума, и Лэйми оставил сомнительную затею. Менее восприимчивым сновидцам, впрочем, ничего не делалось.

Он уже очень давно не бывал в Круге, но здесь, у его подножия, стоял множество раз – сначала одержимый сомнениями, потом – по ставшему его личной религией ритуалу поклонения сердцу их мира. Но, с какими бы чувствами он не приходил сюда, уходил он с одним – с облегчением. Нерушимая громада Генератора давала ему уверенность в незыблемости его маленькой Вселенной.

Убедившись, что здесь ничто не изменилось, Лэйми вернулся на проспект. Древние заграждения опоясывала подковой широкая улица, упираясь торцами в берега реки. На ней стояло кое-что гораздо более интересное, чем безответный монолит Генератора – Арсенальная Гора, второй, после Библиотеки, центр жизни мира. Её построили, как центр управления Зеркалом, но от тех пультов давно ничего не осталось, – их частью разбили, частью разобрали из любопытства ещё в первые годы изоляции. Когда их значение поняли, было уже поздно... Теперь здесь трудились те, кто Вторичному и прочим мирам Библиотеки предпочитал работу с мертвой материей. Их было меньше, но их труды были гораздо более важны. Когда ресурс Генератора иссякнет, именно от Арсенальной Горы будет зависеть, – быть ли их миру, и его обитатели хорошо это понимали...