Текст книги "На землях рассвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

По форме Арсенальная Гора была точной копией скрывавшего её в своей вечной тени Генератора, – такая же плоская, срезанная пирамида, только в четыре раза меньше. Стены её были мраморно-бледными, глухими, без малейших признаков окон, вдоль кромки крыши выстроились восемь тонких стальных башен-труб, увенчанных многогранниками лазерных пушек. Лэйми знал, что они до сих пор могли стрелять...

Вход в Арсенальную Гору ничем не был закрыт, но толстенная плита террасы, нависавшая над ним громадным балконом, в любой миг могла повернуться на поперечной оси, наглухо перекрыв и его, и громадное окно над ней. Дальше, во всю длину Горы, тянулся исполинский коридор, или, точнее сказать, каньон с отклоненными внутрь стенами. Вдоль них шли в несколько ярусов террасы, соединенные поперечными мостами. На плоском потолке ослепительно ярко светились белые панели. Здесь было пусто – конечно, Арсенальная Гора и раньше не могла похвастать оживленностью, но такое Лэйми замечал впервые. Впрочем, он уже, наверное, несколько месяцев не бывал здесь, слишком занятый своим Вторичным Миром...

Вход неизменно стерегли боевые звери Империи – безглазые, шестиногие, все словно отлитые из матового гибкого серебра. Убить здесь они никого не могли, а вот проглотить и пленить в своей утробе, – пожалуйста. Лэйми пропуск не требовался, – эти твари его знали. Как знали – хотя бы по описаниям – и ТЕХ, которых не удалось изловить. Иные их собратья стерегли Кладбище, – совсем близко от Арсенальной Горы, – иные бродили по окраинам мира в поисках ТЕХ, – но ТЕ необъяснимым образом ускользали от чудовищных стражей, и время от времени устраивали дерзкие вылазки в обитаемые районы мира...

Опустив скутер на пол, Лэйми свернул в просторный поперечный коридор. Тот вел в главную лабораторию Арсенальной Горы – где, едва ли ни с самого начала их мира, жил и работал Аннит Охэйо, младший брат автора лунокрушения, принца Хенната. Лэйми без зазрения совести вставил друзей в придуманную им историю, – если он сам там есть, то почему бы ни быть и друзьям? – и именно поэтому никому не решался показать свой первый труд.

3.

В мире не было ни власти, ни вождя. Его обитатели делали, что хотели, и гуляли, где хотели. Объединить их могли лишь общие интересы. Но если бы вождь всё же потребовался, Аннит Охэйо, несомненно, стал бы им – по способностям, а не потому, что был четвертым, младшим сыном Императрицы. Право рождения ничего не значило под Зеркалом, где рождений не было вообще. Лэйми считал его лучшим из своих друзей, хотя встречались они редко, – слишком уж разошлись их наклонности. Охэйо не выносил болтовни о Вторичном Мире, считая её глупой тратой времени. Но они знали друг друга с самого начала, и одно это перечеркивало любые возможные разногласия...

Вход в лабораторию – она же и дом наследника Империи – заграждала монолитная стальная плита толщиной дюймов в восемь. Стучать по ней было бы занятием бесполезным, но, к счастью, рядом имелся звонок. Лэйми пришлось давить на него всего какую-то минуту. Потом броневая плита сдвинулась, и Охэйо появился на пороге – босой, в черно-сером полосатом халате. Судя по растрепанным волосам принца и его разинутому в широком зевке рту Лэйми имел глупость его разбудить.

Как и все жители Хониара, Охэйо, несмотря на возраст, казался ловким и гибким юношей с красивым лицом полукровки. Его отец был родом из ледяных пустынь Севера, мать – из Южной Ламайа, и сочетание получилось необычное. Сочетание чувственной внешности с талантом математика также было странным и возбуждало бессознательную зависть. Волосы у Охэйо были черные, густые и блестящие, кожа – молочно-белой, отливающей тусклым серебром, такой гладкой, что его лицо казалось маской – в те, довольно редкие, мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций. Длинные зеленые глаза Охэйо удивили бы всех его предков. Но главное, что отличало Аннита от остальных обитателей мира – его увлеченность. Он постоянно что-то делал, и именно поэтому успевал сделать больше, чем остальные могли представить. Именно он был создателем брахмастры – оружия, которое стало как бы итоговым, потому что создать более совершенное было уже невозможно.

– А, привет, Лэйми, – сказал Охэйо, отбросив назад свои мокрые волосы – с них, словно с крыши, за ворот его халата текла вода. – Ты оторвал меня от работы. Очень важной.

– Да? По-моему, ты спал.

Охэйо улыбнулся.

– Я математик, моя работа – размышления, а думать я могу где угодно. Лучше всего мне думается именно во сне, но иногда это утомляет, – я ведь не могу думать всё время. Сейчас я спал под душем. Это успокаивает. Ничего не снится. Я просто сплю. А, не выспавшись, как следует, я не смогу работать. Так что отдых, знаешь, для меня тоже важен.

Аннит создал целую науку сна. Он первым догадался спать на крыше Генератора – прямо под его кристаллическим солнцем – и обнаружил, что сны от этого становились удивительно подробными. Лэйми тоже это попробовал – из любопытства – и так на свет появился Вторичный Мир.

Охэйо молча, зевая, провел его в свое жилище – очень просторное, но загроможденное машинами и приборами, нужными ему для работы. Он предпочитал всё нужное держать под руками, привычными не только к умственному труду.

– Как ведут себя наши интеллектронные программы? – спросил Лэйми. Он заметил здесь, по меньшей мере, восемь новых компьютеров.

Охэйо ответил с удовольствием и быстро. Судя по всему, гости посещали его теперь совсем нечасто.

– Сейчас? Нам, наконец, удалось привести в порядок те, что остались от Империи, и даже создать кое-что новое. Их пробуют приспособить к сочинению историй Вторичного Мира, – у них получается даже лучше, чем у нас, потому что машины всегда и в точности соблюдают все правила. Единственная трудность – они очень вольно обращаются с языком. Произвольно составляют слова из частей и даже создают совершенно новые. Иногда для изложения их смысла нужна целая статья в энциклопедии, и чем дальше, – тем больше. Меня попросили помочь, и я согласился, как ни странно, но разобраться сложно. Всё чаще они выдают вещи, которых им никто никогда не заказывал. Я полагаю, что они научились думать.

Лэйми промолчал. Именно разумные машины были тем, что меньше всего нравилось ему в Хониаре – не сам факт их разумности, а их творения. Большей частью это была ахинея, но последние их работы действительно содержали описания таких вещей, до которых ни один человек не додумался бы. Невесть почему, они питали непонятное пристрастие к проектам иных реальностей – более удобных, чем эта... или менее. Им было все равно, что творить, – ад или рай. Самым неприятным стало то, что машины прилагали к своим планам производственные рецепты, – и некоторые казались вполне осуществимыми. Поскольку именно интеллектронные машины управляли боевыми зверями и большей частью промышленности Хониара, Лэйми не поручился бы, что все эти планы останутся только планами.

Рассуждая о худших и лучших мирах, он заметил на столе Охэйо блестящий ртутным зеркалом предмет длиной дюймов в семь. Его форму он не мог определить, – в голову лезли лишь мысли о каком-то топологическом парадоксе, о фигуре, не имеющей объема.

С виду брахмастра была совсем не страшной. Она была тяжелой – как любой предмет таких размеров, отлитый из настоящего серебра, – и не имела никаких видимых деталей. Сильнейшее в Хониаре оружие его создатель не хранил нигде, – он всегда держал его на виду, независимо от того, чем занимался, – и, надо сказать, поступал очень разумно.

Как объяснил ему когда-то Охэйо, брахмастра была, отчасти, живым существом. Она понимала намерения владельца – его мысли. Стоило лишь представить в деталях, что именно ты хотел бы уничтожить, – и брахмастра стреляла. Её выстрел был не простым сгустком энергии, но чем-то, наделенным сознанием. Он мог разыскивать врага, преследовать его, и настичь даже в самом защищенном месте – как атомная бомба, взрыв которой поглощает одну избранную цель в четко очерченных границах; но не только. Брахмастра могла отразить удар любого сильного оружия, а вот её удар нельзя было отвести, – во всяком случае, нельзя, оставшись в живых. Но самое ценное – брахмастру нельзя было применять просто так. Сила цели хотя бы приблизительно должна была быть равна её силе. Выстрел в беззащитного убил бы и жертву, и стрелка. Охэйо не добивался этого специально, но так получилось само собой. Он сделал лишь одну эту брахмастру, и решил никогда не делать второй: заряд одной брахмастры мог остановить только заряд другой. Но при этом произошел бы взрыв такой силы, что весь Джангр разнесло бы на атомы: брахмастра черпала силу не в мире света или тьмы, а в их основе – в мире хаоса. Оно не подчинялось законам Реальности, а подчиняло их себе.

Но, пытаясь одолеть само себя, это абсолютное оружие привлекало бы всё больше и больше энергии, пока не взорвало бы саму Реальность. Впрочем, Лэйми знал, как она работает, – но не почему. Охэйо объяснил ему и это, – исписав сотню-другую листов бумаги формулами, – но Лэйми плохо разбирался в математике. Не то, чтобы он вовсе не имел к ней способностей, но, стоило ему только попробовать углубиться в дебри алгебры, что-то в его голове яростно упиралось, уверяя, что в мире есть множество гораздо более интересных занятий. Вначале Лэйми пытался с этим бороться, но, в конце концов, понял, что себя не переделаешь. Он тоже смотрел в глубины мира... но иначе.

Он понимал, что Охэйо не был таким, как все. Родись он в те, мирные времена до Зеркала, его имя заучивали бы в школах, а его портреты висели бы в каждом кабинете физики. Зеркало дало ему внешность мальчишки – и время не только найти свой путь, но и пройти по нему до конца.

Сейчас крупнейший физик Джангра, и, по совместительству, наследник всеми забытого престола, непринужденно сидел на краю стола, бесстыдно зевая и скрестив свисающие вниз босые ноги. Аннит выглядел несколько не от мира сего, – казалось, он всегда находился где-то и когда-то, а здесь и сейчас пребывала лишь малая его часть. Разговаривал он, скорее, с собой, чем с кем-то, раскрывая перед ошалевшим Лэйми множество тем, заранее непредсказуемых, – и при этом часто смотрел сквозь него или мимо, – что, впрочем, вовсе не говорило о невнимании.

В голове у Лэйми что-то щелкнуло – он понял, наконец, что так долго собирался сделать: всего лишь задать Охэйо давно его мучивший, но в общем-то глупый вопрос.

– Аннит... – смущенно начал он, – ты так и не смог выяснить, как действует Зеркало Хониара?

Вопрос получился довольно рискованный: Охэйо был больше ученый, чем художник, скорее прагматик, чем поэт. В его понимании даже красота должна была быть функциональна. Его всегда страшно злили пустые теории – чужие или собственные, – а вопрос о сущности Зеркала был в Хониаре сродни вопросу о сущности бытия. Думали о нем все, но обсуждать его вслух считалось занятием неприличным.

Лэйми не ожидал какого-то ответа, – кроме услышанного в тысячный раз "нет", – но Охэйо ответил спокойно и бездумно: похоже, он думал о чем-то совершенно другом.

– Ты опять всё забыл, да? Будь Зеркало совсем непроницаемым, – сила тяжести тоже исчезла бы, верно? Однако, для гравитации оно прозрачно. Это дало мне ключ. Все дело в волновых свойствах материи. Два электрона не могут быть в одном месте – так устроен наш мир. Один атом не может войти в другой. Одна вещь – в другую. Но ведь на самом деле электрон – это и волна, и частица, устойчивое возбуждение в электронном поле. Именно оно создает потенциальный барьер на пути другого электрона. Представь теперь, что электрона нет, а есть только возбуждение в поле, – барьер будет работать точно так же!

Силовые заграждения действуют именно по этому принципу. Сверхчастотный генератор создает колебания в электронном виртуальном поле, на определенном расстоянии от передатчика они складываются, – и возникает потенциальный барьер для электронов, и значит, для материи вообще. А Зеркало Мира – это набор потенциальных барьеров вообще для всех стабильных частиц, для всех взаимодействий, кроме гравитации, конечно, потому что она – свойство пространства, а не полей в нем.

– А как же объяснить тогда наше бессмертие? – спросил Лэйми. Всё это он уже слышал давно...

– Это труднее. Резонанс Зеркала ограничивает подвижность всех связанных частиц друг относительно друга – причем, чем этих связей больше, тем сильнее. Можно представить каждый "узел сложности" крючком, а резонанс, порождающий Зеркало – эластичными нитями, которые цепляются за эти крючки, причем, не только за ближайшие, а за все сразу. Если сложность чего-то возрастает в два раза – то прочность в четыре. Живые организмы самые сложные – и, соответственно, самые неразрушимые.

– Тогда почему же мы все не окаменели?

– Именно потому, что это резонанс, а не статичное поле. Подвижность молекул сохраняется, но в ограниченных пределах. Эти сдерживающие силы возрастают с расстоянием. Как та же резинка – сначала она тянется легко, потом всё труднее. Это понятно?

– Нет. Я знаю, как устроено мое тело. Если бы Зеркало работало так просто, – в нем возникли бы... противоречия, из-за которых я бы не смог вырасти. Ведь с точки зрения физики завтрак и удар ножом в сердце – одно и то же. Ввод в организм инородной материи.

– Именно, – Охэйо удивленно взглянул на него, как человек, услышавший от другого эхо собственных мыслей. – Этого я и сам никак не мог понять. Единственная возможность – гармоники Зеркала на определенном уровне как бы обретают сознание и начинают подлаживаться под потребности живого организма. Нет, не так. Что-то в самом пространстве накладывается на Зеркало и делает его... сознательным. А это уже не имеет к физике никакого отношения. Это чья-то работа, причем, очень сложная. Если ты спросишь меня, как можно изменить физические законы, я отвечу, – не знаю! Даже представления не имею, как это может быть. Чтобы представить такое, нужно быть умнее скажем... в миллион раз.

– Но кто это может быть? Бог?

– Нет. При сотворении Вселенной этого не было.

– Откуда ты знаешь?

– Потому, что эта... сознательность пространства возрастает. Совсем по чуть-чуть, но с помощью точнейших приборов мне удалось это заметить. Так вот: чтобы дойти от нуля до её нынешнего уровня, нужны миллиарды лет. Два-три, примерно. Зеркало просто усилило то, что уже было заложено в свойства пространства, и это не случайно. Если у тебя есть возможность жить вечно, ты вряд ли захочешь, чтобы ей обладали все без разбору – потому, что тогда среди них окажутся и ТЕ. Поэтому ОНИ сделали так, чтобы плоды их трудов были доступны только тем, кто уже достаточно развит. Очень просто. Ключ и замок. Или как книга. Неграмотный её не прочтет.

– Так значит, ОНИ... создатели этого... умного пространства, тоже живут под Зеркалом?

– Да. Скорее всего. Только ИХ Зеркало, я полагаю, не в пример больше нашего.

– Но... но... – Лэйми был ошеломлен, но это не лишило его ум остроты. – Но это всё же как-то... отказаться от целой Вселенной ради...

– Ради жизни, Лэйми. Просто ради жизни. В этом мире всё просто – ты жив, пока живо твоё тело. Души не существует. Как физик – и не самый плохой, как надеюсь, – я не вижу никакой возможности к тому, чтобы сознание существовало отдельно от тела. Хотел бы, – но не могу. А поскольку выбора между бытием и небытием у нас всё равно нет, приходится продолжать свою жизнь здесь, в этом мире.

– Как-то глупо всё получается, – сказал Лэйми. – То есть, умирать я, разумеется, не хочу, но ведь под Зеркалом нельзя жить вечно. Мир в нем рано или поздно исчерпается, и мы все сдохнем от скуки.

– Тут ты неправ, – Охэйо поджал ноги, обхватив руками колени. – Вторичный Мир можно выращивать бесконечно. Чем больше он становится, – тем больше открывается возможностей.

– Но это же не дело, а одна видимость!

– Естественно. Но ты хотя бы раз думал, что многообразие материи тоже неисчерпаемо? Можно изучать её целую вечность, открывать один закон за другим – и никогда не дойти до конца.

– Но зачем? Если все эти знания нельзя использовать? Ведь для этого надо выйти за Зеркало! То есть, отключить его, и потерять все преимущества...

– Необязательно. Миллиардов через пять лет, вся Вселенная станет такой же, как здесь. Да и само Зеркало вовсе не является непреодолимой преградой. Через него не может пройти ничего, верно? Кроме ДРУГОГО Зеркала. Положим, у нас есть второй Генератор, поменьше. Если мы его включим где-нибудь на границе, в него попадет часть внешнего мира. А большое Зеркало будет обтекать это, маленькое. Если перейти на ту его часть, которая выступает за большое, а потом выключить – ты окажешься вне Зеркала вообще.

– Хорошо. А вернуться?

– Это сложнее. Тут надо условиться с тем, кто управляет малым Генератором, чтобы он включил его в определенное время. Ничего иного не придумаешь.

– А можно построить второй Генератор?

– Конечно. Он проще, чем брахмастра. Гораздо проще.

– И ты смог бы его сделать?

– Зачем? Он уже готов.

– А? – Лэйми был, мягко говоря, ошарашен. Охэйо вообще не выглядел особенно умным, – он был очень образован и начитан, но никогда не демонстрировал этого. Он был совершенно чужд декларативности, предпочитая любой рекламе работу и её результаты.

– С нашими ядерными микротехнологиями это было несложно. Радиус его действия – всего метров десять.

– И ты уже был... ТАМ?

Аннит вдруг смутился, как мальчик.

– Нет. То есть, я включал его, но вот выключить... перейдя на ТУ сторону, не смог. Руки тряслись. Я здорово перетрусил. Вдруг мы так приспособились к Зеркалу, что вне него мгновенно превратимся в прах? Такое, знаешь, очень даже вероятно. Мы двигаемся, но не едим, а откуда поступает энергия? От резонанса Зеркала. Вот и...

– И ты никому не сказал?

– Как? "Я вот нашел выход за Зеркало, но не смог его открыть, потому что боюсь до смерти"? Так?

– Ну, я бы смог...

– В самом деле? – Охэйо внимательно посмотрел на него. – Хочешь попробовать?

Глава 18:

Под бездной

Хониар, 200 лет до Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

Лэйми успел ощутить уже знакомый (откуда?) ожог разрыва – он провалился в брешь в ткани мироздания, куда-то очень глубоко... потом просто падал с замершим от страха сердцем... потом врезался в воду и окунулся с головой.

Вода была теплая, и, судя по вкусу, не особенно чистая. Прежде, чем он успел наглотаться её, что-то горячее и жесткое обвилось вокруг его талии, и с презрительной легкостью вытянуло наверх. Через секунду раздался шумный всплеск, а потом – негодующий вопль Охэйо.

Лэйми облегченно вздохнул... увы, тут не было воздуха. Одна сплошная жаркая вонь, настолько всеобъемлющая и могучая, что юноша отчаянно задышал широко открытым ртом, словно выброшенная на берег рыба.

В общем, в этом не было ничего страшного, – однако его схватило, обвиваясь, что-то горячее, упруго-гладкое, похожее на ворох наполненных теплой водой шлангов.

Лэйми бешено забился. Нет, бесполезно. Его держали старательно и цепко, и, похоже, куда-то несли. Ничего больше понять он не мог, – тут не было ни искры света, ни зги.

Сначала Лэйми слепо таращился в темноту, потом, поняв, что это бессмысленно, закрыл глаза, сосредоточившись на иных чувствах. Судя по всему, он был очень глубоко под землей, – этот густой плотный воздух... и это тепло...

Юноша весь обратился в слух. Звуков здесь было множество – шаги, шорох, лязг металла, какое-то похрюкиванье, чавканье, утробное рычание, даже, вроде бы, голоса. Как-то сама собой в воображении сложилась картина: исполинский туннель с каменным полом, с поперечными ответвлениями, с широкими арками, ведущими в громадные залы, – и везде кишат несчетные твари, что-то несут, делают, разговаривают...

Ему следовало бы сойти с ума от страха, – но тут же Лэйми с удивлением понял, что до этого ещё далеко. Конечно, ему было страшно. Ещё бы! Но чтобы вопить, биться в конвульсиях, портить любимые штаны? И... не могло ли оказаться так, что какой-то тайной его части всё это – животная вонь, жар, темнота – казалось, быть может, даже уютным? Да, вполне. Вот только объятия этой многорукой мерзости... Лэйми подумал, что если повезет из них вырваться, он год не вылезет из ванны.

– Лэйми, ты здесь? – звонкий голос друга раскатился под высоким сводом, до ужаса невозможный в этой кошмарной норе.

– Здесь!

Ничего больше он сказать не успел, – тугая петля обвила горло, сдавила так, что перед глазами юноши поплыли радужные круги, потом разжалась. Понятно... ну, тварь!

Ему удалось выдернуть правую руку из скользкой петли, и Лэйми старательно всадил ногти в резиновую на ощупь шкуру. Тварь дернулась – ага, больно! – потом его шею сдавило так, что потемнело в глазах (это в таком мраке-то!), а из пережатого горла вырвался придушенный писк. Понятно...

Лэйми расслабился. Инстинкт подсказывал ему, что трепыхаться без толку не следует, – чем более покорным и вялым он будет казаться, тем меньше ему же самому и достанется. Есть на месте его явно не собирались. Глядишь, подвернется более удобный случай. И вот тогда...

2.

Его несли долго. Достаточно долго, чтобы юноша начал уже испытывать что-то вроде нетерпения, – сколько же можно его тащить? Уж лучше бы вели...

Впрочем, это время вовсе не пропало даром, – он успел составить представление об этом подземном городе (а это действительно был город, если судить по размерам). Вначале он решил, что оказался в том мире, откуда был нанесен тот чудовищный удар, который Охэйо называл Всеобъемлющим Прорывом, потом передумал. Кое-что здесь, – прежде всего, запахи – было очень даже знакомым. Пару раз он слышал человеческие голоса; возможно, ему показалось, но он, похоже, всё ещё был в своем родном мире, возможно, даже в городе, только на глубине в милю или две. На своей родине (какой бы она ни была) твари не стали бы таиться в подземельях...

Постепенно вокруг становилось всё тише, эхо – короче. Потом донесся постепенно нарастающий шум льющейся воды. Лэйми ощутил запах мокрого камня. Когда тебя держат на весу в полном мраке, нельзя толком ощутить поворотов и даже того, вверх тебя несут или вниз, но юноше казалось, что они постепенно спускаются. Вонь незаметно ослабела... или он просто принюхался?

Неожиданно его перевернули вниз головой. Щупальца захлопотали, очень ловко стаскивая с него одежду. Лэйми рванулся, освободил ногу и старательно лягнул. Пятка врезалась в нечто, напоминавшее на ощупь автомобильную камеру, но кары не последовало. Напротив, его опустили на пол и подтолкнули под струи падавшей откуда-то сверху теплой воды.

3.

Даже скажи кто-то Лэйми, что ему дают помыться лишь затем, чтобы было приятней пожирать его заживо, он бы не отказался. Ни мыла, ни мочалки правда, не было, одни ладони, – но он старательно стирал с себя грязь, особенно там, где его касались, стараясь не пропустить ни одного клочка кожи.

Вдруг его локоть коснулся чего-то живого, он отскочил... а через секунду услышал испуганный вскрик Охэйо.

– Аннит, ты здесь?

– Здесь!

Рука друга коснулась его бока, потом сжала плечо.

– Как ты?

– Пока жив. А ты?

– Как видишь.

Неожиданно для себя Лэйми улыбнулся. Как мало надо человеку для счастья! Только что он думал об одном, – начнут ли его обгладывать с ног или сначала смилосердствуются схватить за горло, – а теперь ему, вроде, совсем не страшно, хотя и надо бы, – вдруг трапезу начнут с товарища? Тут сам себе горло разорвешь...

Его мягко, но очень решительно подтолкнули вперед. Лэйми не хотелось отпускать друга, но пришлось – иначе не получалось избежать мерзких прикосновений.

Юноша осторожно пошел во тьму, бесшумно ступая босиком по ровному каменному полу. Он чувствовал, что находится в большом, но не громадном помещении – может быть, по едва уловимому движению воздуха. Здесь было чуть прохладнее, чем в остальных туннелях.

Вдруг его протянутая рука коснулась чего-то бесплотного, неосязаемого – оно прошло сквозь его ладонь, заставив трепетать пальцы. Рука юноши отдернулась... но тут неосязаемое нечто коснулось его лба.

4.

Зачем ты напал на нас?

Если его хотели сбить с толку, то это удалось. Лэйми открыл рот, но так ничего и не ответил, – не нашелся.

Он хотел отстраниться, но облако окружило его уже со всех сторон, он весь был в нем, и мускулы отказались ему подчиняться, бессмысленно затрепетали. Лэйми едва смог сесть на пятки, а не просто упасть.

Он попытался сделать вдох – и не сумел, не сумел даже забиться, – только беззвучно вопить от мучительного удушья. Наконец, ему позволили дышать, но тут же бесплотная рука легла на сердце, сжала так, что юноша понял: ещё немного, – и он умрет. Впервые он ощутил близость смерти, – совершенно реальной и верной – и это оказалось так страшно, что он закричал – бессмысленно, дико, словно умирающий зверь...

Потом эта мучительная хватка ослабла... но не исчезла совсем. Она была везде, во всем его теле, и только где-то за глазами – там, где рождались его мысли, – ещё оставалось свободное местечко. Там ещё жила память о наполнявшем его свете, какой-то последний – или исходный его отблеск, и юноша возблагодарил Найану за то, что она позволила ему увидеть этот свет, – иначе он бы уже стал рабом, немедленно и бесповоротно.

5.

Осознав это, Лэйми немного успокоился. Если он и умрет – то, по крайней мере, самим собой. И тут же заполнившее его нечто заговорило вновь:

Мы не хотим причинять тебе вреда, – беззвучный голос был удивительно четким и холодным, - такие, как ты, должны жить. Но ты сможешь достичь гораздо большего, если будешь идти по жизни не один.

– А что я должен делать взамен? – вслух спросил Лэйми. Неожиданно ему стало смешно. Что это? Его искушают? Но ведь не в сказке же он!

Ничего такого, что вызвало бы у тебя отвращение. Сейчас там, наверху, идет война. Она лишена смысла. Мы не добиваемся гибели вашего рода. Напротив, мы можем дать вам очень много. Сражение нужно прекратить. Мы не тронем никого - из тех, кто сложит оружие. Ты в числе других должен объяснить своим соплеменникам это.

– Только и всего?

Не только. Ты получишь власть над теми людьми, которые пойдут за тобой - не совсем полную, но большую. Ты будешь служить Общему Делу, но это не значит, что у тебя не может быть своего.

– А если я откажусь?

Ты убил одиннадцать наших частей. Ты или будешь с нами или умрешь... нет, не так легко, как ты боишься! Тебя отдадут зверю, который прожжет кислотой твою кожу и высосет из тебя жизнь вместе с кровью. Ты будешь умирать в его объятиях - медленно, страшно, мучительно - и уже никто не сможет помочь тебе.

– Но ведь я всё равно когда-нибудь умру. И окажусь там, куда вам не добраться, – сказал Лэйми, и его сердце замерло в ожидании ответа. Правда ли это?..

Бессмертия души не существует, – рука на его сердце сжалась, и юноша почувствовал дурноту, - вся твоя жизнь - это кровь. Остановись она, - тебя тоже не станет. Но к чему тут слова? Мы не требуем от тебя бесплатной службы. Мы в состоянии заплатить тебе - более щедро, чем ты представляешь.

– Чем? – спросил Лэйми... но он уже знал.

Он ощутил нечто странное в самом низу позвоночника – смесь тупого давления, щекочущего, электрического зуда и резкого, как от горячей воды, тепла. Ощущение было таким необычным и таким приятным, что он невольно изогнулся, словно хотел сломать себе спину. Удовольствие то отступало, то накатывало волнами. С каждым разом они вздымались всё выше. Его тело корчилось и трепетало, замирало в предчувствии сладкой муки. Ещё один прилив наслаждения... ещё... и ещё... всё острее...

6.

Юноша поднял голову. Вокруг было совершенно темно; он понятия не имел, сколько прошло времени. Все мускулы ныли, внизу живота залегла тупая боль.

Лэйми кое-как сел, с отвращением стер позорную слизь. Жаркий румянец стыда растекся по нему, казалось, до самых пяток. От обиды и бессилия хотелось заплакать... но постепенно в нем поднималась страшная, беспощадная злость, – прежде всего, на самого себя. Пускай с него дерут кожу, но жить так он не будет...

Тебе понравилось? – неосязаямая субстанция коснулась затылка. Лэйми бешено отмахнулся... попал... но его рука прошла насквозь, и лишь её мышцы бесполезно дернулись. Юноша сам не понял, как в один миг сумел вскочить на ноги.

– Ты, тварь!..

Облако окутало его со всех сторон... одеревеневшие мускулы держали его прочней веревок. Лэйми смог устоять на ногах... но и только.

Ты не хочешь нас слушать? Тогда, быть может, ты выслушаешь своего товарища?

Его отпустили, и Лэйми недоуменно замер. Товарища? Что же они сделали с Охэйо?..

Его обострившийся слух уловил легкие шаги босых ног. Потом крепкие руки друга безошибочно нашли во мраке его ладони.

– Послушай, – тихо начал Аннит, – они не требуют от нас, чтобы мы убивали или предавали. Напротив, они хотят, чтобы мы спасали людей...

Лэйми выдернул руку и коснулся его живота... мокрого от сладостой слизи. Коротко размахнувшись, он всадил кулак в эту упругую поверхность, стараясь попасть в поддых. Охэйо охнул и отскочил.

– Что ты делаешь, гад, больно же!

Лэйми ударил на звук ногой, но не достал. Он замер, прислушиваясь.

Охэйо пнул его по сухожилиям сзади. Лэйми грохнулся на колени. Холодная подошва ударила его в грудь с такой силой, что он опрокинулся на спину. Колено Аннита уперлось в живот, руки вцепились в плечи, не давая подняться. Лэйми рванулся... нет, бесполезно.

– Послушай, дурак, – прошептал Охэйо возле самого его уха, так тихо, что юноша едва смог понять его, – я не такая тварь, чтобы продаться за то, что мне дадут постонать, как девчонке. Сейчас мы должны учиться и ждать. Главное – выбраться отсюда, а потом...

– Они тебя слышат, – очень спокойно сказал Лэйми.

Охэйо вздрогнул.

– Я не хочу, чтобы ты умирал, – сказал он уже громко.

– Смерти нет, – ответил юноша. – По крайней мере, для тех, кто в это верит. Есть только боль, а её можно вытерпеть. Да она и не вечна.

Ладонь Охэйо безмолвно сжала его плечо. Потом он поднялся.

7.

Лэйми не дали встать. Вначале его окутало говорящее облако, парализовав все мышцы, потом обвили щупальца, оторвали от пола и понесли. Он не сопротивлялся. Он уже был на той стороне... и был уверен, что это ему не привиделось. Скоро, совсем скоро всё кончится... но если ему выпадет хотя бы малейшая возможность, он будет драться до конца...

На сей раз, путь оказался коротким. Вдруг перед глазами пленника замелькали призрачные багряные вспышки. В первые мгновения он решил, что ему кажется, потом узнал отблески огня. Его несли по сводчатому туннелю со стенами из громадных каменных глыб, в зал, в котором...

Лэйми охватил страх, он забился. Только не в огонь... пусть его кусают, душат, рвут на части, но это... в нос ударил отвратительный смрад горелого мяса, он уже слышал, как шипит, обугливаясь, его кожа. Можно ли как-нибудь самому, изнутри, оборвать свою жизнь? Наверное... А если у него не выйдет... нет, лучше не думать об этом!..