Текст книги "На землях рассвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Так что же нам делать?

Аннит страшновато улыбнулся.

– А разве обязательно что-нибудь делать?

– Ну... мне так кажется. Ведь нельзя, чтобы они... по-прежнему...

Лицо Охэйо вдруг стало серьёзным.

– Лэйми, я рад, что не ошибся в тебе. Но скоро нас ждет нашествие обитателей тьмы. Они прорвутся в эту Реальность повсюду, и никакая сила не сможет помешать этому. Я хочу помочь тебе выжить. Но я не могу рассказать тебе всего – даже сейчас. Я просто прошу, чтобы ты мне поверил. У меня не так много времени, к сожалению.

– Я верю тебе, – тихо сказал юноша. – И, признаюсь, мне страшно. – С внезапной решимостью он рассказал о своем ночном столкновении.

– Я бы тоже испугался, – тихо сказал Аннит через минуту. – Это был один из НИХ. Если бы... но ты один из тех, кто ИМ не подходит, наверное, – будь иначе, они овладели бы тобой без препятствий. Возможно даже... – его глаза вдруг блеснули, но Аннит тут же опустил их.

– Что?

– В тебе есть изначальная кровь, – наконец сказал он. – Твои предки не были простыми людьми. В тебе возродилась их сила... возможно.

– А? – Лэйми непонимающе посмотрел на него.

Охэйо задумчиво прикусил губу, глядя вниз.

– За Зеркалом такое невозможно, но здесь бывает... иногда. Вот что: если ты хочешь знать наверняка, ты должен пойти в храм Золотоликих. Он на улице Драконов Счастья, 27. Жреца зовут Панет. Он скажет тебе, что делать дальше. А у меня и так полно дел. Пока!

Аннит вышел из зала. Когда Лэйми догадался пойти за ним, он уже затерялся в толпе.

5.

Позже, в тот же день, Лэйми быстро и упруго шел по широкой, совершенно пустой улице. Ресницы его были наполовину опущены, на плечах тяжелым плащом лежал солнечный полуденный жар. Он словно плыл в струящемся густом мареве, пропитанном ароматами травяных соков. Вокруг были старые одно и двухэтажные дома, обшитые потемневшими досками, над головой – затянутое белесой мглой небо. Всё было тихо и мертво.

Многие из домов вокруг были заброшены, и тишина казалась тревожной, – словно он оказался один в каком-то странном чужом мире. Шел уже третий час дня – самое жаркое время, – но Лэйми не стал дожидаться вечера. Узнав, кто живет в темноте, он начал бояться её, и не хотел ждать целую ночь. Так что выбора у него не было...

Юноша немного оживился, заметив в глубине начавшегося справа сквера трехэтажное здание лицея. Двери его были распахнуты, и он мог бы войти, – но тут же вспомнил, как в самом начале каникул забредал по утрам в родную школу, где царила та же необычная, пугающая тишина. К тому же, перед сквером тянулся облицованный темным камнем неширокий, но глубокий канал. По его дну бежал ленивый, беззвучный поток не очень-то чистой воды, и поднимавшийся оттуда аромат отбил все ностальгические мысли.

Морщась от вони, он перешел на другую сторону улицы, – и вздрогнул, замерев у самых ворот на удивление добротного одноэтажного дома, обшитого пыльными светло-коричневыми досками. Его занимала городская инспекция по делам несовершеннолетних, – а Лэйми, как и многие его ровесники, не слишком удивился бы, если бы ему вдруг дали "на перевоспитание" месяцев так шесть тюрьмы, или вовсе выслали на север, откуда возвращались далеко не все. Он, правда, не совершал преступлений, – но иногда балансировал на самом краю, и торопливо прошел мимо, словно скептик-натуралист, узревший вдруг наяву логово дракона. Сейчас дракон, – как и всё прочее, – был охвачен послеполуденным сном.

На инспекции улица кончалась, впадая в другую, куда более оживленную. За ней начинался хониарский парк. Храм Золотоликих, или, проще, Великих Предков, стоял на его южной окраине, и Лэйми отыскал его без труда: раньше ему часто доводилось бывать в этой части города.

Белое здание храма, маленькое и плоское, таилось под сплетенными кронами гигантских деревьев. Было видно, что когда-то его окружал сад, но ограду давно разрушили, и сад стал довольно-таки вытоптанной частью парка. Массивная дверь из темного резного дерева оказалась заперта. Лэйми решил, что внутри никого нет, но всё же постучал. Донеслись шаги, потом довольно долго царила тишина. В двери имел место глазок, и юноша понял, что его рассматривают. Внезапно дверь приоткрылась. На пороге стоял сухой, стройный старик в белой тоге священника и с седыми волосами до плеч, такими же густыми, как и в дни юности.

– Чего вам угодно, молодой человек? – спросил он без видимой любезности.

Лэйми на миг растерялся.

– Вы Панет, да? – наконец спросил он.

– К вашим услугам. Итак?..

– Аннит Охэйо просил меня прийти, и я...

– Аннит? Не имею чести знать. Кто это?

Лэйми подумал, что его разыграли. Собственно, на этом всё и кончилось бы, но жрец неожиданно спросил:

– Сколько вам лет, юноша? Вы не представились.

– Я Лэйми. Мне восемнадцать лет... через три месяца.

– Хм... вы хотите пройти посвящение?

– Ну, не знаю...

– Документы, пожалуйста.

Удивленный такой официальностью, юноша протянул карточку. Панет долго и придирчиво изучал её.

– Вы Лэйми Анхиз анта Джахан?

– Да, но только рода Джахан больше нет. Я последний.

– Проходите.

Просторное помещение храма было погружено в таинственный полумрак. Против ожидания, никаких идолов или устрашающих картин не наблюдалось. Ряды жестких скамеек, против входа – нечто вроде кафедры. Стены из блоков полированного гранита, потолок украшен симпатичным узором. Тихо. Просторно. Уютно.

Панет бесстрастно стоял рядом, словно ожидая чего-то. Поняв, что объяснений не последует, Лэйми спросил:

– Э... в чем состоит ритуал посвящения?

Панет неожиданно хихикнул.

– Сами увидите, юноша. Если Найана примет вас.

Лэйми заметил в проеме внутренней двери рослую, крепкого сложения девушку в короткой тунике из вышитой золотом тяжелой темно-синей ткани. Её золотистая кожа говорила о южно-ламайском происхождении. Красивое лицо не показалось Лэйми привлекательным: на нем застыло слишком суровое выражение. Она критически рассматривала юношу, и он полагал, что жрица укажет ему на дверь. Но она неожиданно кивнула.

– Ну что ж... – сказал Панет. – Приходи завтра на рассвете. До этого ты должен воздерживаться от мяса, вина, и м-м-м... отношений. Теперь – иди.

6.

Когда небо начало светлеть, Лэйми, отчаянно зевая, брел по тротуару широкой, пустой улицы. Справа разгоралась хмурая облачная заря, слева, за старинной чугунной оградой, под сенью древних, могучих деревьев темнел городской парк. Воздух был свежий и сухой, на удивление холодный после вчерашней жары, и юноша откровенно ёжился, обхватив руками бока.

Проклиная разыгравшееся воображение, он промаялся в постели до утра. После бессонной ночи в голове звенело, и всё вокруг казалось неестественно четким. Глядя на тянувшиеся справа, под сизо-багровыми клиньями облаков, низкие, обшитые зелеными досками домики, он пытался думать, каково было бы в одном из них жить. Может быть, и неплохо, – но возня с огородом и пожизненные удобства во дворе не казались ему чем-то привлекательным.

От усталости его глаза смотрели в разные стороны, и он едва не прошел мимо цели, уже в последний миг опомнившись и свернув в бывший двор храма. Здесь повсюду торчали скамейки и причудливые лазалки из труб, выкрашенных в блекло-желтый и бледно-голубой цвет. Низкие фонари не горели, и во всем парке не было видно ни души.

Найана ожидала его на пороге. Лэйми даже испуганно вздрогнул, заметив её. Она была в той же самой синей тунике – очень короткой, как он теперь понял.

– Э... а где Панет? – смущенно спросил юноша.

– Панет? А зачем он тебе? Это наше с тобой дело. Больше ничье. Проходи.

Она закрыла за ним тяжелую дверь и тщательно заперла её. Войдя, Лэйми словно увяз в ароматном полумраке. Он уже наполовину спал, и в голове метались какие-то обрывочные, мгновенные видения.

– Пошли, – Найана взяла его за руку.

Они вступили в темный коридор, ведущий в заднюю часть храма. Юноша задремал на ходу, и очнулся лишь налетев на порог маленькой, почти темной комнаты. Бледный отблеск рассвета едва проникал в неё сквозь узкие прорези окон и толщу листвы. Здесь ничего не было – кроме небольшого, но глубокого бассейна, обложенного мрамором. Он был восьмигранный – и из каждой грани выступал торец монолитного блока, словно отлитого из черного, блестящего стекла. Воздух здесь был словно пронизан электричеством, – кожу покалывало, и Лэйми невольно передернул плечами. Заметив это, Найана довольно кивнула.

– Ты чувствуешь?

– Да. А что это?

– В каждом из нас, Лэйми, скрыто больше, чем просто содержимое тела. Сейчас ты чувствуешь, как твоя внутренняя сущность ожила и ждет только пробуждения. Ты знаешь, что такое Врата Реальности?

– Э... нет.

– Они остались от Древних. Некоторые из них вели в другие миры, а некоторые – в глубь человеческой сути. Чтобы открыть их, нужны были ключи, и единые с их сутью хранители, – и всё равно, Врата соглашались работать лишь в короткие сочетания времени суток, года и солнечной активности. Эти вот ворота оживают лишь на пару минут на рассвете, причем, только летом, и иногда – раз в десять или одиннадцать лет. Они разбудят в твоем теле то, что спит. Если ты войдешь в них, я проведу тебя дальше...

В глазах юноши отразилось чистейшее изумление. Он чувствовал, что именно хотела сказать ему жрица... но почему-то никак не мог вспомнить.

Найана с минуту выжидательно смотрела на него. Потом она велела ему снять всю одежду.

Лэйми мгновенно бросило в жар, руки отнялись, – он с ужасом понял, что почти их и не чувствует. Найана подошла так близко, что он ощутил запах её волос, – слабый запах утренней свежести и чистоты.

– Тебе помочь? – насмешливо спросила она.

Лэйми отвернулся и ловко выскользнул из несложного одеяния. Не обращая внимания на жаркое смущение юноши, Найана разделась сама. Её большие глаза живо блестели. Грудь девушки была высокой, живот – мускулистым и впалым. Тугие изгибы узкой поясницы и короткие ровные ступни говорили о хорошей породе.

– Спускайся за мной, – попросила Найана. – Не спеши. И пока не ныряй.

Лэйми молча последовал за ней. Его сердце сладко замирало... но он тут же дико вскрикнул, погрузившись в ледяную воду до плеч. Под босыми ногами был только узкий бортик, а дальше колодец неведомой глубины.

– Видишь ли, – сказала Найана, – разбудить внутренние силы человека можно многими способами, но этот – наиболее быстрый и эффективный. Больно не будет.

Протянув руку, она взяла с бортика бассейна предмет, который Лэйми вначале принял за простой камень. Лишь сейчас он понял, что это овальный кусок фиолетово-темного металла, ограненный, словно бриллиант. Он не понял, что сделала Найана, но ключ – он уже знал, что это ключ, – в её руках вдруг... раскрылся. Он стал больше и между раздвинувшихся граней хлынул жидкий бело-зеленый свет. Ослепительно яркий, он пронизывал всё вокруг насквозь, – Найана словно стала прозрачной. В голове зашумело, тело стало вдруг очень легким, – Лэйми словно уносило куда-то...

– Бери меня за руки, – крикнула Найана, – и ныряем!

Лэйми бездумно подчинился. Их ладони сплелись вокруг ключа, и жидкое пламя потекло по коже, – обжигающее, как лед, и холодное. Какая-то сила притянула его к девушке, пол ушел из-под ног, – и Лэйми с головой погрузился во вдруг вспыхнувшую жидким огнем воду. Ему показалось, что внутри его тела – от пальцев рук до пальцев ног – пляшет молния.

Но боли действительно не было.

7.

Окруженный со всех сторон сиянием, Лэйми превратился в какой-то сгусток темной пустоты, – и внезапно его залил жидкий свет, нестерпимо яркий и радостный. Он хлынул со всех сторон, подобно ревущему водовороту. Лэйми нисколько не был к этому готов, но всё же, почему-то не растерялся, хотя свет становился всё ярче, а рев усиливался. Его и Найану крутило всё сильнее, – а затем они выскользнули из своих тел, окунувшись в океан света, вспыхнувший за глазами. Лэйми казалось, что он расширяется, купаясь в его волнах. Его тело осталось где-то далеко, он почти перестал его ощущать, перестал быть тем, кем был до этого – маленькой точкой света, заточенной в плоти. Теперь он стал огромным кругом сознания, а его тело превратилось в маленькую точку, омываемую волнами света. Они пронизывали и изменяли её. Он словно взорвался и умирал, распадаясь на части, – и повис вдруг в бесконечно просторной пустоте, пронизанной чистейшим белым сиянием. В ней плавало бесчисленное множество черных глыб – то крохотных, как камни, то громадных, как континенты и луны. Он сам стал такой неподвижной скалой, облаком света/темноты, превратился в чистое сознание и ощущал одновременно каждую точку этого безмерно огромного пространства. Это было совершенно непохоже на всё, что ему доводилось испытывать раньше, но длилось недолго, – он снова провалился вниз, во тьму, лишенную даже проблеска света...

8.

Придя в себя, Лэйми понял, что побывал за порогом смерти. Нельзя было пережить такое – и уцелеть. И то, что он уцелел, – было ещё одно чудо.

Он не сразу понял, что лежит на постели, в какой-то темной комнатке. Ему лень было шевелиться, лень было даже думать, так было тепло и уютно. Он стал, конечно, самим собой после того, как окунулся в этот океан света в том удивительном месте, где все сознания – одно, но какая-то часть этого огня всё ещё жила в нем...

Когда он вышел в храмовый зал, в нем никого не было. Лэйми прошелся по комнатам, вновь заглянул в бассейн, полный воды. Ему хотелось снова окунуться в него, но он чувствовал себя удивительно легким, словно ненастоящим, и боялся, что холод воды вернет его к реальности. Ему нравилось чувствовать свет внутри себя, и он бессознательно боялся, что тот погаснет.

Юноша быстро оделся, но замер перед запертой дверью, не решаясь распахнуть её. Там, снаружи, был уже день, и яркий солнечный свет заливал улицу, на которую выходил фасад храма. Обыденная суета людей и машин показалась ему вдруг подобной гнилому болоту, – словно стоит ему ступить за порог, и она поглотит его, сделает всё случившееся простым сном...

Панет осторожно коснулся вздрогнувшего плеча юноши.

– Ступай домой, – тихо сказал он. – Ты отдал больше сил, чем тебе кажется.

Слова жреца словно открыли дорогу усталости. Лэйми ощутил вдруг, что его мышцы налились свинцом. Всё, что ему сейчас нужно, – это добраться до своей постели – и спать, спать, спать...

А как же то, что с ним случилось? Сон? Нет. Лэйми чувствовал огонь в груди, – зажженное Найаной пламя не погасло, оно просто ушло вглубь, и, если он выспится, уже никогда не погаснет...

Он очень плохо запомнил, как простился со старым жрецом. Найана, наверняка, уже ушла. Выйдя на улицу, он двигался словно во сне, – только отчасти понимая, что делает. Дорога домой была длинной, он помнил, что сидел у окна автобуса, спал и грезил о чем-то с открытыми глазами. Потом настал тот, вожделеннейший миг, – Лэйми разбросал по комнате свою несложную одежду, нагишом плюхнулся в постель, и почти мгновенно уплыл в то восхитительное "никуда", где обитают забвение и отдых.

Глава 5:

Ловушки Гитограда

В пути, 0-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

1.

Растрепавшись, волосы упали Найко на глаза. Он мотнул головой, отбросив их назад, а потом остановился, чтобы успокоиться и перевести дух. Миа беспокойно задвигалась, потом тоже замерла. Она лежала поперек стола, очень удобно подложив под зад подушку, обвив ногами шею юноши. Сам он стоял на коленях, на скамье. Его босые ноги упирались в дощатую стенку купе, руки были заняты тугой грудью девушки. Поверх них лежали её узкие ладошки.

Стараясь отдышаться, Найко рассматривал кукольное личико Миа. Она была типичной гиткой – то есть, отличалась от него только темными, без рыжины, волосами и карим цветом глаз. Ну, и ещё тем, что положено девушке. Она была небольшой, но изящно и плотно сложенной, и вполне симпатичной. Найко не хотел бы жениться на ней, – подходящей девушки ему пока просто не попалось, – так что сейчас его вели исключительно желание и любопытство.

Он вновь осторожно задвигался, придерживая бедра девушки, и её тело тоже задвигалось в ответ. Прошло всего полдня с начала путешествия, – а Найко уже понял, что оно обещает быть... интересным. Он был знаком с Миа всего несколько часов. Не сомневаясь, что их знакомство закончится сразу же по прибытии, он решил использовать это время на все сто.

Миа, похоже, старалась оправдать все слухи о распутности гитов, – Найко даже начал подумывать, что она всё время катается на поездах в поисках богатых любителей развлечений, но даже если и так – что с того? С него она не требовала ничего – ну, разве что кормежки за его счет, а такие траты его бюджет вполне мог вынести. Быть может, ей понравилось, что пассажир, способный позволить себе отдельное купе, оказался молодым и красивым, – а также крепким и выносливым. Все остальные, насколько Найко их видел, были почтенного возраста господами и неприступно-делового вида дамами.

Мысли его начали разбегаться, и он остановился вновь. Раньше ему не приходилось заниматься любовью на ходу. Окно купе было открыто, в него врывался косой солнечный свет и жаркий для начала осени ветер. Найко было неловко оттого, что всё происходило на виду, – но вид, определенно, стоил этого. Поезд мчался по самому краю глубокого каньона. Если бы он высунулся из окна, то увидел бы, что шпалы обрываются прямо в пустоту.

Даже сейчас, просто повернув голову, он видел живописные, почти отвесные скалы, поросшие корявыми, уже украшенными золотом деревьями. Между рухнувших глыб на дне ущелья бежала неширокая река. За широкими проломами в скалистом гребне его дальнего склона открывался другой, более высокий. Вид, что ни говори, был чудесный, -да и пахнущий осенью ветер, обдувающий их нагие тела, приходился сейчас как нельзя кстати.

Он вновь задвигался – уже без остановок, пока удовольствие не заставило его застонать, откинув голову. Да, путешествие обещало быть очень, очень интересным.

2.

Неделей позже Найко – полностью одетый, собранный и спокойный – смотрел на проплывающий за окном Гитоград. Одет он был сейчас весьма непритязательно – в джинсы и серую футболку. Такой же простой была и его обувь – сандалии на босу ногу. Наряд не вполне благонамеренный по стандартам Ультра, но здесь это вовсе не бросалось в глаза.

Сейчас поезд вновь шел по краю высокого и довольно крутого откоса, – одной из достопримечательностей города, – и перед Найко до самого горизонта тянулся металлургический завод в белых султанах пара – наглядное опровержение мифов ойрат о том, что Гитоград был только и единственно городом разврата. Но отрицать их целиком юноша не взялся бы: нельзя было сказать, что они с Миа занимались любовью всю дорогу, но пару часов в день они этому занятию уделяли. Стеснительность Найко только увлекала её. Она находила забавным учить его, и за это время он узнал о любви немало нового. Сейчас она уже ушла, – возможно, на поиски новых друзей.

Найко помотал головой, прогоняя мысли о ней. Эта поездка превзошла все его ожидания, и он понимал, что главные удовольствия ещё впереди... по крайней мере, так ему теперь представлялось.

Погода, правда, мало подходила к его радужному настроению – под серым и пасмурным небом, как в теплице, застоялась душная, тяжелая жара. К тому же, было уже поздно – часов девять, солнце зашло, и начали сгущаться сумерки.

Поезд свернул на массивную, плавно сбегавшую вниз эстакаду. Вдоль нее тянулась широченная, кишащая старомодными машинами и людьми улица, – а за ней, утопая в кронах громадных деревьев, высились жилые двенадцатиэтажные башни из странного, зеленовато-коричневого, с серебристым отливом кирпича. Несмотря на современную архитектуру, они казались уже очень старыми, – их окна зияли чернотой, кирпич на стенах кое-где выкрошился. На самом деле от пуль, а не от времени: эти руины оставили как назидание после событий в Прозрачной Чересполосице, когда войска Ультра подавили "националистический бунт". Презрение ойрат к гитам было столь велико, что они не стали делать это сами: карательные части набрали из народов южного Арка, пребывавших в многовековой кровной вражде с гитами. Всех подробностей Найко не знал, но известные ему были ужасны. Даже "императорский дождь" – поливка городов гитов горящим фосфором с бомбардировщиков – ещё не был самым худшим. Как и бомбы с зарином. После подавления мятежа множество молодых гитов было выслано "на перевоспитание" в Хин Маэт – родную страну ойрат, на Север, за Становые Горы. Формально, они не считались заключенными: им даже платили зарплату. Они не могли только уехать оттуда.

Но в Гитограде никогда не бывало зимы. День работы на открытом воздухе и при сорокаградусном морозе у любого ойрат, да и у самого Найко вызвал бы только здоровый румянец на щеках. У гитов он вызывал смертельное воспаление легких. Никто из них не вернулся домой.

3.

Найко помотал головой. Развалины уже ушли назад. Эстакада стала ниже, теперь за окном, по другую сторону улицы, тянулась сплошная стена древних, трех-четырехэтажных зданий, ярко и пёстро окрашенных. Этот вид был уже знаком ему, и его сердце вдруг часто забилось. Улица Цветов не изменилась с его детства, – если различия и были, он не мог их заметить. Это, – как и всё прочее – показалось ему счастливым предзнаменованием.

Но, стоя на перроне, под темно-серой, давящей громадой вокзала – самого большого из тех, что он до сих пор видел, – Найко вдруг понял, что оказался совсем в другой стране. Сам вокзал был, разумеется, построен Ультра – в типичном для них массивном и тяжеловесном стиле. Но вот внутри него были почти одни только гиты – неосвещенный, несмотря на позднее время, громадный, похожий на сумрачную пещеру зал вмещал, наверное, десятки тысяч их. Казалось, что всё население города решило вдруг срочно куда-то уехать.

Найко замер, разинув рот, глядя на одного из гитов – рослого и красивого парня – одетого, мягко говоря, странно. Его штаны состояли из двух половинок – передней и задней – соединенных шнуровкой, а между ними было дюйма два чистой загорелой кожи. Такой же была и рубаха юноши – к тому же, чуть ниже ребер она переходила в бахрому из шнурков, едва прикрывавших стройную поясницу и мускулистый живот. Обувь гита составляли легкие сандалии на босу ногу, а густые темные волосы были длинными, словно у девушки. Если бы он появился в таком виде на улице Усть-Манне, – не говоря уже о Хин Ахэ, столице ойрат, – первый же встречный патруль отвез бы его в психушку, где он, скорее всего, остался бы до конца дней своих.

Ультра не любили сажать людей в тюрьму, предпочитая наказывать пытками или казнить. Но если речь шла о преступлениях против нравственности, ни о каком суде, конечно, не могло быть и речи. Адвокаты требовали психиатрической экспертизы, – и их требования неизменно удовлетворялись. Конечно же, экспертиза показывала, что "пациенты" нуждаются в самом интенсивном лечении.

В итоге, никто не мог сказать, что Ультра держат в дурдоме здоровых людей, – все их пациенты занимали свои места заслуженно. Тайны в этом не было, – даже Найко знал, что полкубика простого карбофоса внутривенно могут превратить любого в самого, что ни на есть натурального слюнявого идиота. Впрочем, в особенно тяжелых случаях, – если "пациент" не желал заполнять пробелы в своем деле... то есть, в истории болезни, приходилось прибегать к электрошоку: пара месяцев регулярных сеансов приводила к тому же результату. Впрочем, Найко старался не думать об этом. Он просто знал, что есть вещи, которые не стоит делать, и слова, которые нельзя произносить.

4.

Ошарашенный, лишь сейчас осознав, что попал в стан цивилизации, отличной от его собственной, Найко допустил непростительную оплошность, – поставил чемодан со всем своим барахлом на пол. Он опомнился лишь, когда какой-то парень с большими ушами и неприметным костлявым лицом подхватил его и бодро отправился дальше, даже не оглянувшись на хозяина. Возмущенно завопив, Найко бросился в погоню. Он без труда настиг вора и попытался вырвать чемодан, но в тот же миг вор закричал, что ЕГО грабят. Несколько мужчин мгновенно подскочили к нему, и, пока Найко вырывался из их крепких рук, вора уже и след простыл. К счастью, он не был столь глуп, чтобы держать в чемодане кошелек, но всё равно, было очень обидно.

Схватившие его мужчины не расступались, и Найко вдруг стало неуютно. Он осмотрелся в поисках милиции, но искать её не пришлось, – к ним неторопливо подошла пара дородных сержантов. Оба, конечно, тоже были гитами. Не слушая объяснений Найко, они предложили ему "пройти". Безо всякой охоты он подчинился, – только чтобы отделаться от угрюмо глазевшей на него компании. Он уже не сомневался, что все эти люди состоят в сговоре с вором.

Его завели в неприметную дверь в торцевой стене зала – в унылую, грязную и ободранную комнату, где за конторкой скучала ещё пара сержантов, потом – в неожиданно длинный коридор, кончавшийся решеткой. До этого Найко даже не подозревал, что при каждом вокзале Империи есть свое отделение милиции, – с небольшой тюрьмой в придачу.

Конвой свернул в кабинет утомленного пожилого майора – тоже гита, разумеется, оставив их наедине. Майор вполне равнодушно выслушал бессвязные объяснения Найко, даже не спросив у него примет злоумышленников.

– Дерьмовое дело, – сказал он, когда Найко выдохся. Он так и не предложил ему сесть, и юноша стоял посреди комнаты. – Тебя кто-то встречал?

– Нет.

– Плохо. Позвони своей родне и попроси, чтобы они забрали тебя, – он даже придвинул к Найко свой телефон. Красный, словно рак, юноша признался, что ему некому звонить. Майор внезапно оживился.

– Некому? – его взгляд стал почему-то алчным. – Документы!

Найко покорно полез в карман... и с ужасом обнаружил, что там ничего нет. Его паспорт, три тысячи кун – все его деньги – всё исчезло! Несомненно, дружки вора вытащили их, когда он рвался из их рук.

Найко словно обдало ледяной водой. Сначала он не понял, почему, но потом он увидел свой паспорт, – на столе у майора. Не приходилось сомневаться, как тот сюда попал, – именно милиция руководила здесь бандитами. В паспорте же, согласно законам Империи, указывались все родственники, – которые от Найко отказались. Только что он доказал, что у него нет тут и друзей.

По телу разлилась противная слабость, и он с трудом удержался от того, чтобы сесть прямо на пол, – ноги его не держали. Майор смотрел на него с глумливой ухмылкой. Потом спокойно придвинул телефон к себе и набрал номер. Всего через пару секунд ему ответили.

– Привет, Джак, – не отрывая глаз от Найко, сказал майор. – Я нашел тебе ещё одного. Нет, не гит. Манне. Из высокородных, представляешь? Родня его изгнала. Крепкий, двадцать четыре полных года. Когда сможешь забрать? Хорошо, я посажу его в камеру. Да, в десятую. Пусть мальчики позабавятся, и заодно обломают ему рога. Сколько дашь? Черт, я хочу триста! Он вполне симпатичный, даже для тебя. Нет. Нет, не хочу. Ладно, двести пятьдесят. Черт с тобой, я согласен на двести! Ты же знаешь, что ребятам тоже надо платить. Но я хочу все двести сейчас. И ещё двести через неделю, если окажется, что парень стоит этих денег. Ты же знаешь, как я стараюсь. Да, заеду при случае. Пока!

У Найко закружилась голова. Его только что продали, и он не знал, что возмутило его больше – сам факт продажи, или несуразно малая цена, которую за него дали, – всего его месячная зарплата. Одно это говорило об огромном размахе бизнеса. Конечно же, он знал, что здесь, "в наглядной витрине порока", рабство существовало едва ли не легально. Официально, конечно, об этом не говорилось, но по слухам здесь повсеместно процветали огороженные колючкой плантации с тысячами рабов. Чтобы они не бежали, и просто дешевизны ради, их держали нагими, а охрана состояла из конченых скотов, садистов и извращенцев. Сейчас Найко понял, что всё это – вовсе не слухи. В голове у него зазвенело. Он просто не мог поверить, что весь этот кошмар творится на самом деле. Только не с ним. Только не...

Майор потянулся к селектору. Найко вдруг понял, что его жизнь закончилась, – его прямо вот сейчас отведут в камеру, где несколько давно потерявших человеческий облик выродков зверски изобьют его, потом сорвут одежду и дружно изнасилуют. А потом... ему станет просто нельзя жить, и он будет искать только возможности...

Найко сам не знал, что с ним происходит. Его сознание тонуло в бездне паники, и он с удивлением услышал собственный голос:

– У меня всё же есть здесь друг. И он ждет моего приезда.

Майор хмыкнул, но убрал руку.

– Кто?

Найко уже успокоился, и вторая его фраза прозвучала не без злорадства:

– Охэйо. Хеннат Охэйо анта Хилайа, третий принц Дома Хилайа.

– А он об этом знает?

– Позвони ему. Просто позвони и спроси.

Майор злобно сплюнул, – как показалось Найко, от разочарования.

– Черт с тобой. Убирайся, – он все же протянул руку к селектору, и юноша замер. Блеф его выглядел очень даже глупо, и он сам хорошо это знал. Но майор сказал:

– Петре, зайди ко мне. Убери отсюда этого сопляка. Нет, не в камеру! Выкинь его к черту с моего вокзала! Почему? А потому! – он хлопнул рукой по столу, и со злостью уставился на Найко.

Легкость одержанной победы вскружила парню голову. Он подошел к столу, и, нагло глядя на майора, забрал свой паспорт.

– Мне нужны мои деньги, – сказал он.

Майор со злостью швырнул на стол бумажку в пятьдесят кун.

– Этого тебе за глаза хватит, чтобы доехать. Убирайся!

У Найко хватило ума не настаивать. Он понимал, что в противном случае жадность майора превзойдет его трусость, и тогда тот может и задуматься, что, раз Охэйо ничего не знает о его приезде...

К счастью, именно в этот миг дверь распахнулась. Мрачный здоровенный сержант молча схватил Найко под руку и поволок из кабинета. Уже в коридоре тот попробовал вырваться, но сержант сделал с его плечом что-то такое, что Найко взвыл от боли. К его счастью, конвоир вовсе не горел служебным рвением: едва доведя юношу до выхода в зал, он отпустил его, и скрылся, так ничего и не сказав.

Найко пулей вылетел наружу – и замер, увидев мрачную привокзальную площадь. Фонари и тут почему-то не горели, и суета огромного множества народа под рельефными свинцовыми тучами казалась ему теперь неестественной и странно тревожной. Здесь явно шел какой-то праздник: сразу в нескольких местах он заметил возвышавшиеся над толпой сцены, где выступали артисты, как ему показалось, пьяные. Во всяком случае, выглядело всё это страшновато и совершенно непонятно для него.

С большим трудом он протолкался к остановкам автобусов, где замер, изучая громадное расписание. Как ни странно, он запомнил, на каком именно автобусе они ехали к Малау, западной резиденции Дома Хилайа. Было, конечно, довольно глупо считать, что номера и маршруты с тех пор остались прежними – и что Охэйо сейчас именно там, – но выбора, увы, не оставалось.