Текст книги "На землях рассвета (СИ)"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Ефимов Алексей Иванович
На землях рассвета

Эта история - о том невообразимо далеком прошлом, когда Вселенная ещё только обретала свои черты. Это не происходило само по себе: множество сил сражалось в ней за свои виды Реальности, считая их лучшими. Перед вами - один из эпизодов этой забытой борьбы.

...Также считает, что существует множество солнц, множество миров, в которых с необходимостью имеются вещи, подобные в роде и виде тем, что имеются в этом мире, и даже люди. Отвечал в том же роде относительно множества миров и сказал, что существуют бесконечные миры в пустом бесконечном пространстве, и приводил доказательства...

Джордано Бруно – перед судом инквизиции.

Глава 1:

Побег из межвременья

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Первая Реальность.

1.

– Я не понимаю, – задумчиво сказал Лэйми, – почему о тех, кто страдал, говорят, что они "знают жизнь"? Если кого-то долго били сапогом в промежность, он что, стал от этого умнее? Стал лучше знать людей? Если кто-то сидел в тюрьме, то он, конечно, бывалый человек, а уж если его изнасиловали там подряд двадцать урок, то он – о! – постиг окончательный смысл бытия. Тьфу! Чему это может научить? На что открыть глаза? Почему про тех, кто пережил что-то очень хорошее, не говорят, что они "бывалые люди"? Я вот целый год добивался любви Лаики, и провожу с ней каждую ночь последних восьми месяцев. Неужели это ничего во мне не изменило? Ничего не дало моей душе? Про мерзости и гадости я достаточно знаю из книжек. Для этого совсем необязательно видеть их наяву. Я знаю, что не растеряюсь, и не струшу, если потребуется. Да, у меня не было случая доказать свою стойкость в страданиях, но это не значит, что я совсем уж ничего не стою! – он возмущенно откинул назад волосы и замолчал.

Лэйми был гибкий, сильный юноша, всего лет восемнадцати, худощавый, большеглазый и очень стройный. Сочетание бронзовой кожи, черных волос и глубоко синих глаз казалось совершенно естественным. Одежда его состояла из цельного куска густо затканной серебром темно-синей ткани, обернутой вокруг тела; ноги были босыми. Он сидел возле похожего на глаз широкого окна, скорее, ничем не загороженного проема в толстой стене башни, опершись локтями о его нижнюю кромку. Его взгляд был устремлен вдаль, на вечно неподвижное палевое марево Зеркала.

– Раз ты не доказал своей стойкости, то её у тебя нет, – рассудительно заметил Камайа, наместник Императора Охэйо; они сидели в его башне. – Услышали бы тебя те, кому ты так возражаешь, – лежать бы тебе сейчас внизу, на плитах двора, среди собственных нахальных мозгов!

– А что до ночей, то это просто чушь, – добавила Ксетрайа, его возлюбленная. – Я тоже провожу каждую ночь с мужем, но большую их часть мы просто крепко спим!

Лэйми насмешливо оглянулся на них, – пара полулежала на возвышении у плоской стены полукруглой комнаты, в настоящем гнезде из подушек. На них были пушистые, снежно-белые туники и тяжелые серебряные браслеты на запястьях и над ступнями босых ног. Ксетрайа свернулась от свободно проникавшего в комнату свежего ветра, прижавшись к Камайе. Тот смущенно поглядывал на Лэйми из-под лениво прикрытых ресниц – рослый, массивный парень со смуглым, широкоскулым лицом. Ксетрайа, напротив, была тонкой, хрупкой, с громадными, ярко-зелеными глазами и удивительно пышной массой длинных черных волос.

Лэйми, в сущности, нечего было здесь делать, но он всё же остался – не столько ради беседы, сколько из сохранившейся с детства привычки сумерничать с друзьями. Он смотрел на смутный простор бесконечный равнины, высоко над которой стояла башня. Далеко, у самого горизонта, на сливавшихся с небом холмах, мертвенно-синий огонь силовых генераторов отмечал незримую границу Зеркала Хониара, границу безвременья, границу бытия и небытия.

– Мне не приходилось сражаться и убивать, – продолжил он, отвернувшись от пары, – и мне совсем не хочется этого. Вот если кто-то причинит вред моей любимой... тогда... ну, для этого-то и существуют мальчики.

– Только для этого? – насмешливо спросила Ксетрайа, и Лэйми обиженно фыркнул.

– Если тебя послушать, Камайа, то получается бред: раз ты не прошел испытаний и не страдал, то у тебя нет ни стойкости, ни опыта, ни ума, – а без всего этого пройти мало-мальски серьёзное испытание всё равно нельзя.

– А мне плевать на твои рассуждения, – спокойно возразил Камайа. – Я вижу, ты просто хвалишься своей удачливостью, – вот я какой, все беды меня минули, а те, кого не минули – все скоты невезучие, и со мной, такой прелестью, им уж никак не сравниться!

– Разумеется! – белые зубы Лэйми блеснули в улыбке, лишь наполовину дружелюбной. – Но вообще-то я этого не говорил. Я хотел просто сказать, что счастливый человек видит в жизни больше, чем несчастный. Вот и всё.

– По мне так ровно наоборот, но от слов нет никакого толку. Вот что, Лэйми: раз уж ты считаешь, что смелость и стойкость лучше всего воспитывать сытой и бестревожной жизнью, то это надо доказать. Ты уверен, что обладаешь этими славными качествами?

– Ещё бы!

– Хорошо. В таком случае ты, конечно, согласишься покинуть наш славный Хониар и пожить в нищете и голоде, среди негодяев, там, за Зеркалом... какое-то время. И если потом ты не изменишь своего мнения, я клятвенно признаю, что не прав. Ну а если ТЫ не прав, и тебя там просто убьют – ну что ж, тебе не повезло. Ты согласен?

Лэйми повернулся к ним. Его глаза блеснули странным холодным огнем.

– Да.

– В самом деле? Ведь я не шучу! Согласишься ли ты уйти за Зеркало прямо сейчас, в чем есть, не предупредив даже любимой, – не говоря уже об остальных?

Юноша вздрогнул, но не отвел глаз.

– Да, согласен.

Камайа смутился. Он сделал предложение далеко не всерьёз. Теперь оставалось либо обратить его в шутку... либо исполнить. Первое означало признать поражение, а этого наместник не терпел. Второе... второе, по сути, было убийством. Изгнание считалось карой за тягчайшие, не искупаемые преступления. Обречь на него невинного – означало пойти на смерть... если об этом узнает Император, разумеется. И, как бы то ни было, но смерти Лэйми он не хотел. С другой стороны, здесь, рядом – Врата Хониара: если проделать всё быстро и в тайне, никто и не узнает ничего. Шумного суда, традиционно предшествующего изгнанию, не будет. А вывезти одного человека за Зеркало и через несколько дней подобрать, – невелик труд. Вот посидит Лэйми в кустах, страдая от голода и шарахаясь от каждой тени – мигом поймет, что к чему. И наместник решился.

– Если ты согласен, то пошли.

Они вдвоем вышли из комнаты и на гидравлическом лифте спустились к фундаменту башни; Ксетрайа осталась наверху. Она ничего не сказала об этой затее, и это пугало их обоих. Не то, чтобы Камайа боялся, что она донесет на него, – в конце концов, они действительно любили друг друга, – но, если всё откроется, отвечать придется и ей тоже, и, если Лэйми не сможет подтвердить добровольность своего изгнания, – отвечать жизнью. Эта затея была смертельно опасна для них всех, – и именно поэтому неодолимо привлекательна.

Наместник встряхнул волосами. Дворец был выстроен очень удобно: возле лифта галерея второго этажа выходила на уступ фундамента, на котором стоял авиус, летающий дом наместника. Широкие открытые двери вели в его просторный верхний салон, одновременно служивший и рубкой. В нем впереди, на возвышении, стоял ряд роскошных черных кресел из кожи. Камайа сел в среднее, перед маленьким пультом, Лэйми – возле громадного и толстого бокового окна. За ним сейчас была лишь облицованная гладким мрамором стена дворца.

Несколько движений наместника, – и от мягкого низкого гула, наполнившего воздух вокруг них, завибрировал пол. Ещё несколько – и Лэйми замер в восхитительный миг взлета. Земля как-то вдруг ушла вниз, и он даже забыл, что, возможно, летит к своей смерти.

2.

Зеркало Хониара заменяло небо в потаенном городе, а его генераторы были видны отовсюду. Далеко друг от друга стояли белоснежные узкие массивы, издали похожие на скалы. Лишь вблизи правильный рисунок их выступов выдавал громадные машины. На их широких боках сияли причудливые отрезки огненно-синих линий, похожих на колдовские иероглифы. Само Зеркало казалось просто палевым туманным маревом над широкой полосой безжизненной земли, а дальше, за ним – Ничто, Меж-Реальность. Ни один авиус не мог пройти сквозь него иначе, как через Врата. Поэтому Камайа, осторожно опустив машину на привратную площадь, направил её в туннель – громадную трубу из ишеда, непроницаемого даже для сил Зеркала. Громоздкая коробка могла пройти по ней лишь как снаряд по стволу орудия, а для её исполинских собратьев террейнов выход за пределы Хониара и вовсе был заказан.

Внутри туннеля было темно и на удивление гадко. Глядя на скользящую прямо перед глазами зеленовато-серую стену, Лэйми чувствовал яростное напряжение сил, бушующих одновременно вокруг неё и внутри его тела. Это было неприятное, но трудно выразимое ощущение.

Сами Врата Хониара были высотой в двухэтажный дом и сварены из громадных ишедовых плит толщиной едва ли не в полметра. Сразу за ними авиус нырнул в серое, бешено вихрящееся Ничто, и Лэйми не успел рассмотреть внешнюю сторону Зеркала; собственно, внешней стороны у него не было. Зеркало Хониара стало разрывом в самой ткани Реальности. Его Врата вели в любое место Джангра – не только в пространстве, но и во времени. Но этот переход был похож на смерть – провал в небытие, пугающий даже очень сильных людей, – а Лэйми испытал его впервые. Прежде, чем он успел опомниться, они уже начали спускаться, и вскоре мягкий толчок возвестил о посадке.

Камайа вывел его в нижний поперечный коридор и коснулся мягкого сенсорного квадрата. Толстые стальные панели откинулись сразу вверх и вниз, открыв незнакомые Лэйми просторы Реальности. Наместник вовсе не шутил, – земля здесь была совершенно непохожа на круглую равнину Хониара. Под тусклым закатным небом, насколько хватал глаз, тянулись высокие песчаные дюны.

– Постой, а как ты потом найдешь меня? – спросил Лэйми. – Я же не смогу всё время сидеть здесь!

– Найдешь? Ты что, действительно хочешь остаться здесь? – наместник смотрел на него как-то странно. Можно было подумать, что он не на шутку испуган.

– Значит, для тебя всё это было не всерьёз, – мгновенно догадался Лэйми. – Но для меня – всё равно да, – он спокойно сошел вниз, на холодный сероватый песок.

– Постой! – сказал Камайа. Он казался растерянным. – Ты же не можешь пойти просто вот так. Тебе ведь нужно выяснить, чего стоишь ты, а не твои знания, верно?

Юноша смутился, уже понимая, куда он клонит.

– Ну... разумеется!

– Хорошо. Наш Император не хочет, чтобы о нас знали тут, Снаружи. Если кого-то изгоняют из города, ему блокируют память и записывают поверх неё ложную. Процедура обратимая – мало ли что, даже имперский суд порой ошибается... В общем, если ты хочешь остаться здесь, тебе придется проститься со своей памятью, – но только с ней! Характер, личность – всё это будет неизменным. Ты согласен?

Лэйми безмолвно поёжился. В самом деле он не собирался заходить так далеко – и потерять всё, даже себя. Но вот повернуть назад он не мог, – и вовсе не из-за насмешек наместника. В самом деле, как он будет жить дальше, не зная цены даже самому себе?

– Ну... да, – наконец сказал он. – А... где я?

– В пространстве – почти на том же месте. Во времени... за двести лет до создания Зеркала, совсем незадолго до первого Вторжения Мроо. Так что приключений у тебя будет, – хоть отбавляй. Кстати, тут живет один из лучших наших разведчиков, – он найдет тебе квартиру на первое время и присмотрит, если вдруг что...

– Мне это не нужно.

– Зато МНЕ нужно. Если тебя тут убьют, мы вскоре встретимся в аду, а если всё это откроется даже потом, то наместником мне уже не бывать. А это хорошая должность.

Лэйми насмешливо поклонился ему.

– Знаешь, я очень хочу жить, и совсем не хочу умирать. Я просто хочу узнать, не льщу ли я себе.

– Ну и что ты этим докажешь? Кому это будет важно?

– Мне, Камайа. Я хочу узнать, кто я, и ты мне не помешаешь.

Наместник угрюмо взглянул на него.

– Тогда пошли. Я сам сделаю всё, что нужно.

Через час они вышли наружу. Процедура оказалась неприятной и долгой, но пока Лэйми чувствовал себя вполне нормально, – препараты должны были подействовать лишь через несколько минут. Прежде, чем проявится вживленная память, какое-то время он будет без сознания. Его подберут предупрежденные наместником агенты и отвезут в найденное ими жильё. Там Лэйми очнется, искренне считая себя природным жителем этого мира, – в то почти легендарное время перед появлением Зеркала, когда его мир, задавленный противостоянием двух диктатур, готовился к новой войне, уже с врагами Извне, которая, увы, оказалась последней. В школе ему говорили, что Император сверг тиранов и прекратил войны, но всё это было давно... История Хониара сохранила мало подробностей об этом удивительном времени.

– Ещё не поздно передумать, – предупредил наместник, остановившись в проеме. – Твои мозги придется, правда, чистить несколько дней, – но это всё же лучше, чем собирать их потом по кускам.

– Я не передумаю, Камайа, – ответил юноша. – И ты убедишься, что я не лжец. Пока же – прощай!

Наместник отвернулся, в сердцах стукнув по сенсору. С коротким лязгом броневые панели захлопнулись. Лэйми отошел подальше. Отсюда авиус был похож на громадный темный вагон или дом из металла с большущими окнами, казалось, стоявший здесь уже очень давно. Но он тут же с оглушительным ревом поднялся, окутанный тучей взметенного песка. Сквозь облако пыли сверкнули четыре огромных, в рост юноши, призрачно-синих солнца дюз, дохнуло огнем, – и машина исчезла за гребнем дюны. Через минуту замирающий гул стих, пыль осела.

Лэйми остался один.

Глава 2:

Под Зеркалом Мира

Хониар, 201-й год Зеркала Мира,

Вторая Реальность.

Тяжелый гром сотряс подземелье. Лэйми испуганно вскочил, поёжившись от холода, – одеяло свалилось с его плеч. Несколько секунд царила тишина, потом гром повторился. Постель мягко поплыла, словно на гигантских качелях – вверх, потом вниз. За первым толчком последовал ряд замирающих содроганий, озвученных как бы отдалявшимися раскатами. Лэйми с облегчением лег и откинулся на спину. Это не имело к его миру никакого отношения. Что-то случилось там, за Зеркалом; но не здесь.

К землетрясениям он давно уже привык, – они случались тут по несколько раз в день, хотя толчки такой силы всё же оставались редкостью. Источник их оставался загадкой, – как и всё, что творилось за Зеркалом Мира. Лэйми упорно представлялись огненные смерчи диаметром в милю, – они блуждали по морю клокочущей магмы, иногда налетая на Зеркало, – и он понял, что заснуть не удастся. Четкого ритма сна и бодрствования здесь, впрочем, не знали, – под Зеркалом не было ночи и дня, и даже сама потребность во сне не оставалась регулярной.

Лэйми с вздохом поднял упавшую рукопись "Приключений Изгнанника", – чтобы вернуть её на полку. Принц Охэйо, – младший сын того самого Императора, – говорил ему, что путешествия во времени невозможны, и Лэйми понимал, что он не лжет. Но эта, самая первая из всех созданных им историй, почему-то нравилась ему гораздо больше остальных. Может быть, потому, что она явилась ему в Круге Снов, в самом сердце их мира, и он не придумывал, а просто прожил её...

Вдруг ему вспомнились "Хроники расстрелянной луны", другая, столь же важная история, которой не было в доме, – и в памяти, как оказалось, тоже. Это очень встревожило его, – словно он потерял часть себя... и ему захотелось как можно быстрее отыскать её.

Лэйми отбросил одеяло, вскочил, и, вновь поёжившись, торопливо оделся. Он так увлекся чтением, что комната Муравейника показалась ему на миг странной, – покрытая темно-пёстрым мехом внутренность неправильного, приплюснутого пузыря, освещенного дюжиной матово-белых ламп-окошек величиной с тарелку. Они без очевидного порядка сияли на стенах, на потолке, и на полу тоже. Пол был неровный, на одном из его выступов лежала постель. Мебели здесь не водилось, и многочисленные вещи Лэйми хранились в мешкообразных углублениях стен. Сам он был рослый и стройный парень, хорошо сложенный и крепкий, с густыми рыжеватыми волосами, падавшими на шею. Его хмурое широковатое лицо казалось вырезанным из светло-золотистого камня – в те, довольно редкие мгновения, когда на нем не отражалось никаких эмоций.

Открыв тяжелый выпуклый люк, он через узкую горловину выполз в малый коридор – темную, покрытую изнутри мехом неправильную трубу, настолько тесную, что вверх пришлось ползти на четвереньках. Метров через десять она вывела в большой коридор Муравейника – точно такой же, только высотой метра в три и залитый таинственным зеленоватым светом врезанных в стены ламп-тарелок. Сонная истома, казалось, плавала здесь в воздухе.

Хотя по часам Хониара был уже полдень, никто не встретился ему – за исключением девушки в одних легкомысленных шортиках и платке, наброшенном на плечи и небрежно завязанном на груди; расходясь, они улыбнулись и кивнули друг другу.

Метров через двести коридор вышел в вестибюль. Пустой бетонный зал – остаток имперского убежища – являл собой разительный контраст с биологическим стилем Муравейника. В нем всегда ходили босиком, и тут, на скамейках, длинными рядами стояли сандалии и башмаки.

Лэйми обулся и, нажав кнопку, открыл восьмидюймовой толщины стальную дверь. Чтобы открыть её снаружи, был нужен сложный код. Пока эта дверь не пригодилась ни разу, но Муравейник не спешил отказаться от неё: если хотя бы один из ТЕХ проник внутрь, платить пришлось бы слишком дорого.

Длинная винтовая лестница в шахте старой вытяжной башни кончалась кольцевой галереей на высоте метров пяти. Едва выйдя на неё, Лэйми вновь поёжился: хотя Муравейник не отапливался, снаружи было заметно холоднее.

Хотя замкнутый мир Хониара был всего десяти миль в диаметре, синевато-чёрный свод Зеркала, усыпанный множеством звёзд, создавал ощущение беспредельного простора. Оно казалось ему настоящим небом раннего рассвета. Над тусклой коричневато-красной полосой застывшей на востоке низкой зари парили зеленовато-голубые перья серебристых облаков, а выше, на фоне тускнеющей сини, горело три особенно ярких звезды – ослепительно-белая, красновато-желтая и ещё одна, цвета рыжего золота. Звёзды никогда не двигались, заря не гасла и не становилась ярче, но и смотреть на неё можно было бесконечно.

Лэйми с наслаждением вдохнул холодный, влажный воздух и побрел по галерее, лениво осматриваясь. На юге, за кромкой обрыва, скрывалась невидимая отсюда река; на севере тянулись белые многоэтажные дома, таинственно-бледные в вечном рассветном сиянии. В их освещенных кое-где окнах мелькали иногда беззвучно скользящие фигурки, – это был один из самых густонаселенных районов.

На западе, между домами и рекой, высилась плоская, срезанная пирамида Генератора Зеркала, вся словно отлитая из темного металла. Даже на таком расстоянии Лэйми ощущал её безмерную огромность: коробки стоявших рядом с ней девятиэтажек казались игрушечными, едва ли не в восемь раз ниже.

Над плоской крышей пирамиды вздымалось восемь игловидных шпилей, плавно расширявшихся к основанию. Четыре из них, внешние, обрывались едва на трети высоты внутренних, поддерживая толстое кольцо Ускорителя. От шестнадцати его сегментов отходили острые изогнутые лопасти, и из-за них к Зеркалу Мира тянулись призрачно-бледные, плоские, как линейка, лучи. Один из них проходил высоко над головой Лэйми.

Четыре центральных шпиля вздымались на высоту в семьсот метров, словно бы накаляясь к остриям мертвенным лиловым светом. Между них повисло странное застывшее облако, словно состоявшее из сотен вложенных друг в друга сине-фиолетовых кристаллов. От него тоже тянулись тысячи тончайших, разноцветных лучей, едва заметных в чистом воздухе: именно они придавали Зеркалу Мира его восхитительный вид. Вот облако дрогнуло, на мгновение сжавшись, затем плавно качнулась земля, – и откуда-то из глубины до Лэйми вновь долетел тяжелый, неторопливо затихающий гул...

Он быстро скатился по лестнице и нырнул в темноту, царившую под сомкнутыми низкими кронами. Тропа была неровной, но Лэйми ступал бездумно и легко, – он помнил тут каждый корень и яму. Вскоре он выбрался на Имперский проспект – самую широкую и светлую во всем городе улицу (на ней даже не горели фонари) – пустынную в обе стороны, насколько хватал глаз. Здесь, на просторной площадке, в беспорядке стояли открытые скутера, такие маленькие, что сесть в удобное, мягкое гнездо можно было лишь на пятки, – и даже тогда низкие борта едва доставали до пояса. Впереди, под руками, помещался штурвал, сзади, сразу за спиной – кубический выступ двигателя.

Лэйми сел, предварительно разувшись и водворив сандалии в небольшой бардачок в носовой части машины, потом щелкнул выключателем. С тихим жужжанием скутер всплыл метра на три над землей и замер, тихо покачиваясь; подниматься выше он не мог. Едва Лэйми наклонил штурвал вперед, двигатель зажужжал громче, и скутер помчался с быстротой бегущего человека. Плавный поворот штурвала – и он, слегка наклонившись, вильнул в сторону...

Чтобы попасть в Библиотеку, надо было пролететь к западу до конца пустыря и свернуть на ведущую прямо к ней улицу. Но Лэйми сразу повернул к северу, вскоре нырнув в темную глубину двора. Это было одним из любимых его развлечений, – нырять в туннели в темных массивах домов, такие низкие, что приходилось пригибаться, чтобы не грохнуться лбом об их перекрытия, лавировать между деревьями и фонарными столбами, проскакивать прямо над крышами древних гаражей и сараев, сетчатыми заборами заброшенных детских садов, проламываться сквозь верхушки кустов, ветки которых рвали его одежду...

Короче, это было восхитительно. Не совсем полет, но и не бег, – нечто среднее, настолько приятное, что ему, собственно, и не хотелось большего. Правда, порой ему случалось разбить скутер. Но уже очень, очень давно он не чувствовал боли, не видел своей крови, выступавшей из ран, – и с трудом представлял, как такое вообще может быть. Раньше всё было иначе, но было ли?..

Из последней арки Лэйми вылетел, словно бы в лес – в чащу деревьев, столь высоких, что они казались ему колоннадой, подпиравшей невидимую в смутной темноте крышу. Их морщинистые стволы были больше его роста в диаметре. Столбы таинственно-синих фонарей, – свет Зеркала Мира не проникал под зеленый свод, – казались по сравнению с ними крошечными. Земля здесь была усыпана опавшими ветками и рыжей хвоей, из неё там и сям выступали разнокалиберные гранитные глыбы. Но были тут и дорожки, и небольшие площади у фонтанов, – на них в странном сумрачном свете собирались веселые группки...

Лэйми свернул на узкую боковую аллею и вскоре вылетел прямо к фасаду Библиотеки. С трех других сторон её исполинское прямоугольное здание окружал парк. Здесь начинался обширный пустырь, доходивший на востоке до самого Зеркала. Гладкая, облицованная мрамором стена Библиотеки в его свете казалась розоватой. Между прорезавших её массивных пилонов светились огромные окна. Стоянка здесь напоминала размерами небольшой аэродром, но Лэйми едва нашел на ней место для посадки.

У входа в залитую молочно-белым светом просторную утробу здания шумный живой поток обтекал пьедестал статуи – женщина в легкой одежде, с гордым, редкой красоты лицом, сжимая в одной руке копье, протягивала кому-то другую руку... В прощании? В приветствии? Трудно понять... А над ней в воздухе парили холодные и чистые звуки песни на забытом языке давно исчезнувшей Джаны, словно идущие из того, древнего, неведомого мира...

Библиотека была центром жизни города. Её широченная мраморная лестница вела к входному порталу, расположенному на уровне второго этажа. По ступеням в обе стороны густо шли жители Хониара, – девушки в длинных платьях и прелестных замшевых башмачках с малиновыми помпонами, юноши в кожаных куртках...

Все они казались ровесниками, едва достигшими совершеннолетия, хотя им всем, как и самому Лэйми, перевалило уже за два века. Их мир не знал ни рождений, ни смертей. Его население состояло из тех, кто оказался в нём в самом начале... и сумел выжить.

Библиотека была посвящена всем историям, созданным жителями Хониара за эти долгие двести лет. Лэйми не без гордости вспомнил, что в ней есть и несколько его собственных историй, оказавшихся не из числа худших. Впрочем, почти каждый из жителей мира что-нибудь да добавил к стоявшему на полках изобилию...

Отключив скутер, он взбежал по лестнице, одновременно приветствуя многочисленных знакомых. Собственно, в той или иной степени он знал в мире почти всех. Не так уж много людей в нем жило, – примерно восемьдесят тысяч. За двести лет, прошедших с Начала, он успел познакомиться со всеми, кто вызывал симпатию...

Миновав двери – раздвижные, из огромных листов толстого стекла, – Лэйми на ходу ловко избавился от сандалий, прицепив их за ремешки сзади к поясу. Прошлепав по мелкой ванне с теплой водой, он вступил внутрь, в ровный, словно бы дневной свет. Вестибюль прорезал сразу три этажа здания, и Лэйми поднялся по мраморной, запруженной народом лестнице на самый его верх, свернув в зал Вторичного Мира. Миновав коридорчик в толстенной несущей стене, он с удовольствием вдохнул сотни знакомых запахов. Здесь он пережил если и не все лучшие минуты своей жизни, то, во всяком случае, большую их часть.

Зал с потолком из панелей бронзово-темного дерева и того же цвета паркетным полом занимал половину этажа, то есть был метров ста в длину и тридцати в ширину. До сих пор Лэйми даже приблизительно не знал, сколько же в нем книг. Покрытая ковровой дорожкой "аллея" рассекала это громадное, втрое выше его, помещение вдоль, от южных окон до северных. Там, слева от входа, за столами, занимавшими почти треть зала, собралась основная масса читателей, и там было довольно-таки шумно. Лэйми предпочел свернуть в другую сторону, где лишь немногочисленные искатели, подобные ему, бродили по ущельям между стеллажами. Они были вдвое выше его роста, и, чтобы добраться до книг на верхних полках, приходилось пользоваться лесенками на колесах: именно там, наверху, попадались почему-то наиболее интересные экземпляры.

Самым прелестным и самым неприятным в Библиотеке было полное отсутствие каталогов: книги в её залах расставлялись в хаотическом беспорядке, и поиск нужных превращался в лотерею. Постоянных служителей так и не подобралось, и единственным способом найти здесь что-нибудь интересное, было медленно идти вдоль полок, просматривая все книги подряд.

Пройдя большую часть "аллеи", Лэйми свернул к сумрачным окнам в западной стене, старательно глазея на полки. Обложки книг были в большинстве заняты красочными, очень подробными и реалистично исполненными рисунками, но их содержание, как он знал по опыту, нечасто совпадало с тем, что находилось внутри.

Здесь, в основном, хранились книги о первобытной жизни, почему-то особенно любимые им. Согласно неписаной традиции, все сочиняемые в мире истории не должны были противоречить друг другу, и, по возможности, взаимно дополняться. Самая идея Вторичного Мира заключалась в том, чтобы совместными усилиями создать единую историю, столь многоподробную и разветвленную, чтобы чтение даже самых интересных её ветвей заняло бы всю жизнь жителей Хониара... уходившую здесь бесконечно в неведомое будущее.

Собственно, это было единственным выходом, – что ещё делать здесь, за Зеркалом Мира? А делать-то что-нибудь надо, так уж устроен человек...

Лэйми медленно шел между полок, словно ребенок по берегу моря. Многие книги он уже прочел, но содержание большинства было ему всё ещё совершенно незнакомо. Многообразие Вторичного Мира оказалось невозможно исчерпать, – новые истории появлялись тут гораздо быстрее, чем Лэйми успевал читать их. Бессознательно он отбирал больше всего отвечающие его собственным мечтам и внутреннему миру, но даже их оказалось тут больше, чем он мог объять, так как мышление всех, запертых за Зеркалом Мира, было в чем-то сходным...

Многоподробный мир, рождавшийся в их воображении, был почти бесконечным, без четких границ, сумрачным, с вечной зеленоватой зарей, похожей на туманность, – мир громадных черных деревьев и глубоких оврагов. Мир заброшенных развалин, мир, в котором герои его историй, – все, по странному стечению обстоятельств, молодые, симпатичные, и, почему-то, едва одетые, – брели по пустынным и неприветливым землям, то убегая от опасности, то в поисках того, что могло принести им счастье, – из одной истории в другую, меняя по дороге создателей. Самые лучшие истории в Библиотеке всегда сочинялись совместно, – ведь у кого-то лучше получаются страшные сцены, у кого-то – смешные. Вместе они отлично дополняли друг друга.

Лэйми знал, что в другом таком же зале, на верхнем, шестом этаже Библиотеки есть множество карт Вторичного Мира, тоже очень подробно и тщательно исполненных. Самые большие занимали по четыре квадратных метра, и по ним приходилось чуть ли не ползать, изучая придуманные земли. Лэйми, впрочем, казалось, что Вторичный Мир на самом деле где-то есть, и они не придумывают его, а просто как бы вспоминают. Эта мысль нравилась ему, – ведь тогда оставалась надежда когда-нибудь попасть туда, и пройти его пути вместе с теми, кто так ему нравился...

Он очень любил изучать эти карты, – бесконечные сочетания воды, гор и равнин, тысячи миль, умещавшихся под его ладонью, прослеживая по ним пути любимых им героев и представляя, куда ещё они могли бы забрести.

Ещё больше он любил попытки сложить из всех этих карт что-то единое, и даже не совсем безнадежные. Насколько он теперь понимал, Вторичный Мир был не планетой, а плоскостью, размер которой превосходил всякое воображение, – мир вечной осени, бессчетные культуры которого давно обратились в развалины. И по ней на восток, к свету, сиявшему откуда-то из бесконечности, шла группа любимейших его героев – настолько любимых, что он не решался сам дополнить их историю, собирая её части, как жемчужины. Они ушли на восток уже гораздо дальше всех остальных обитателей Вторичного Мира, и Лэйми следил за их путешествием с самого начала, от истока – на протяжении уже восьми с половиной тысяч страниц...

Эта история не была самой длинной. Другая, о приключениях девушки, идущей на юг, которая нравилась ему только чуть меньше, занимала тринадцать тысяч страниц, и ещё не была закончена. Ещё одна, более странная и сложная, чем все остальные, – история Одинокого Города, – занимала то ли тридцать, то ли сорок тысяч страниц. Несмотря на все усилия, он до сих пор был где-то на её середине, и её чтение занимало его сейчас больше всего...