Текст книги "Ростерия (СИ)"

Автор книги: Александра Шпатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

– Нам всем уже пора спать, чтобы отдохнуть перед школой. Может, исполнишь мне напоследок колыбельную? – с лёгкой иронией сказала старшая сестра, и Александра с невозмутимым видом воссоздала на панфлейте всем с детства знакомый простой мотив.

– Я, конечно, не думала, что ты действительно исполнишь мою просьбу, но… – блондинка с уважением подняла брови, – молодец. Ты настолько увлеклась этим?

– Да, наверное, мне очень нравится, – Саня выглядела польщённой.

– Родителям ещё не хвасталась? – предположила девушка с улыбкой и сразу же получила подтверждение своей догадки. – Тогда иди скорее. У тебя хорошо получается.

Обрадованная Саша выпорхнула из комнаты, оставив Лизу в одиночестве раздумывать над увиденным сегодня.

***

Сегодня ночь была тёмная, хмурая, тяжёлые кучевые облака заволокли небо, скрыли лунный и звёздный свет – она словно бы скрывала юных бунтарей, которым именно сейчас, накануне первого учебного дня, не сиделось дома. Юра, хороший знакомый Виктора, вздрогнул от неприятных щелчков по чувствительной тыльной стороне ладони раскручивающейся пружинки – будильник на заводе, ещё два часа назад настроенный мальчиком на полночь, разбудил владельца. Парень с трудом встал, игнорируя повизгивающий скрип кровати – родители спят точно таким же беспробудным сном, что и их сын, поэтому бояться нечего. Мальчишка посидел на мягкой перине, отвернулся от зазывающей подушки, потянулся и заразительно зевнул. Он медленно протёр глаза, пытаясь разлепить веки, подошёл к окну (благо, его комната находилась на первом этаже) и распахнул створки. Повеяло неожиданной свежестью, и Юрий мгновенно закрыл ставни с глухим хлопком, совсем не опасаясь пробуждения домочадцев или просто забыв о всякой секретности. Как же холодно! Что странно, лето же на дворе. Мальчишка оглядел себя и обнаружил, что стоит в тоненькой пижаме. Он удивлённо зажмурился и посмотрел снова, не веря глазам: он же не собирался спать и знал, что ночью пойдёт на собрание, а будильник настроил лишь из предосторожности. Зачем же тогда переодеваться, по старой привычке? Но это дело поправимое, поэтому юноша не стал долго выискивать причины в своём странном поведении и, не таясь, прошёл по коридору к гардеробу, вытащил первые попавшиеся вещи (сначала ими оказались три пары брюк), кое-как оделся, причём выглядел весьма комично: тонкие обтягивающие штаны, тёплая кофта почти до колен, ботинки скрипуче затрещали на шерстяных носках. «Я ведь иду не на свидание», – оправдался мальчик: «а у романтических революционных личностей всегда должен быть необычный вид, показывающий протест». Удовлетворённый таким аргументом, он, не таящийся и никем не замеченный, вернулся обратно в свою спальню, застелил постель особым образом, чтобы в темноте казалось, будто под одеялом кто-то есть, снова открыл створки, едва не забыл захватить заранее заготовленный именно на случай такой безлунной ночи фонарь с огарком свечи внутри, закинул на подоконник сначала одну полную ногу, потом вторую, и тяжелой тушей перевалился через него на улицу. Поднялся, отряхнулся, забыл прикрыть ставни и сонно поплёлся к лесу, вдоль по другой Большой дороге. На самом деле его деревенский домик располагался с этой стороны чащи, и обыкновенно мальчик старался выйти на главную улицу, чтобы запутать возможных следопытов, но сейчас парень даже не успел полностью проснуться, и как сомнамбула шёл к месту встречи. Он споткнулся о поваленное бревно и упал, исцарапав руки и испачкав штаны, но не обратил на это внимания, только осмотрел одно из стёкол фонаря с разошедшимися от середины трещинами, мысленно пребывая в собственной тёплой уютной постели. Хм, такой ели с облезлой корой он не припоминает, неужели заблудился? Нет, оказывается, это та самая огромная ёлка, которая приносит множество шишек осенью, Юркина любимица, просто мальчишка никогда раньше не рассматривал дерево с другой стороны. Значит, совсем рядом должна быть круглая полянка! Юноша покрутил головой и с трудом обнаружил хорошо скрытый просвет в плотной стене необъятных стволов. Ломая ветки, он напрямик продирался между соснами и скоро, ещё более потрёпанный, оказался посередине знакомой лужайки. Ни разу не оглянувшись, он опустился на колени, вялыми пальцами с пятой попытки зажёг промасленный фитиль свечи и присмотрелся мутными глазами к сочной траве. После чего обе руки запустил глубоко в землю, почти по локти, поднатужился и… буквально снял толстенный верхний слой почвы, ровно обрезанный под небольшой квадрат площадью метр на метр. Точнее не снял, а откинул, так как к деревянному пласту, великолепно имитирующему живой грунт, был намертво прикреплён железный люк, ныне открытый и гостеприимно приглашающий проследовать прямиком в преисподнюю. Юноша прыгнул вниз (высота вертикального туннеля была совсем небольшой – Юра легко мог высунуть руки по локти наружу), чуть не забыв поместить качественную подделку на место и тем самым скрыть следы преступления, и отправился вдоль по странному, кое-где освещённому коридору. Дарий и Артём, занятые какой-то карточной игрой, не заметили плетущегося к зале Сборов юношу. Даже когда тот с ними вежливо поздоровался, не нашли в себе сил оторваться от очередной партии. Парень пожал плечами, в течение нескольких минут пытался открыть ворота (кстати, к этому моменту стражники уже обратили на него своё внимание и с интересом ждали развязки событий), в конце концов, ему это удалось, и он вошёл внутрь помещения. Юноша, как всегда, успел к самому началу: Евгения стояла на сцене, оправляя одежду и готовясь к выступлению, ребята собрались за разного вида столиками, с нетерпением посматривая на одного из главных докладчиков. Только вошедший мальчишка лениво поводил физиономией по сторонам, пропуская мимо ушей насмешки, обращённые в его сторону «Мне кажется, или сегодня этот чудак ещё чудеснее обычного?», «Не представляю, как его могли включить в наш клуб», «Мне стыдно за него, во что он одет!» «Совершенно несерьёзное отношение к такому важному делу» и «Ему, наверное, даже чувствовать лень, истинный Обломов!». Ему неинтересны сплетни – его мало что занимало, он лишь выискивал глазами ПаПе, и довольно быстро его мутные, но острые глаза нашли куратора – тот стоял в тени, скрестив руки на груди и внимательно наблюдая за подопечными. Юра без сомнений подошёл к нему и остановился, прислонившись к стене рядом.

– Добрая ночь, – поздоровался мальчишка.

– Добрая, – задумчиво ответил мужчина, повернулся к подростку и спросил. – Ты не слышал, когда проходил через залу, ребята очень недовольны тем, что я назначил собрание в столь позднее время, да ещё и перед таким важным днём? Вам явно не суждено выспаться сегодня, – и с сочувствием и виной в глазах осмотрел необычайно бодрую для подобного времени суток толпу.

– Не слышал, – подавил зевок и зажмурился парень, – но я уверен, никто из них не обвиняет Вас. А если кому-то что-то не нравится, то вслух он точно ничего не скажет, поэтому Вам не о чем беспокоиться.

– Ты умеешь обнадёживать, – улыбнулся Павел Петрович, – зато всегда говоришь, что думаешь, не стесняясь, за это я тебя и ценю.

– А ребята не могут понять, чем я Вам так угодил, что удостоился чести стать посвящённым, – без тени шутки произнёс юноша, при этом вовсе не жалуясь, а просто рассказывая, – я много успел про себя услышать и понять. Может, Вы объясните им?

Куратор рассмеялся, и его толстый живот и щёки затряслись. Совершенно не верилось, что такой человек способен на твёрдое проявление характера и имеет собственные идеи и стремления.

– А я ведь не шутил, – немного занудливо и замедленно оповестил его Юра, – на самом деле у меня полностью отсутствует чувство юмора. Меня ничего не может рассмешить, кроме щекотки, естественно.

– А твой друг, Виктор, совсем на тебя не похож, – невпопад вставил ПаПе, очевидно, устав от долгих излияний и монотонного неизменчивого голоса, – Кстати, он ещё не пришёл. Ты знаешь, что с ним произошло?

– Он придёт, – пообещал парень, – он всегда опаздывает. Меня это немного злит.

– Мы все не без недостатков, – заметил мужчина, тонко намекая на излишнюю размеренность и неторопливость собеседника. Надо отметить, что в помещении была превосходная акустика: то, что предназначалось для всех ушей, то есть, звуки, исходящие из центра, прекрасно и равномерно распространялись по всей зале, а личные разговоры, а именно те, которые имели место в тёмных закоулках, оставались в тайне. Вот и сейчас по подземной пещере пронёсся уверенный кашель, привлекающий к себе внимание, подростки встрепенулись, Павел Петрович с гордостью обратил взгляд к своей подопечной, а Юрий, набросивший на голову капюшон и откинувшийся назад, только искусно делал вид, что спал и не интересовался происходящим, на самом же деле он внимательно слушал.

– Полагаю, все, кто хотел, уже собрались здесь, так что я могу начать, – громко и чётко произнесла невозмутимая девушка, одетая в безупречную строгую юбку и рубашку, словно на официальной докладе, – я привыкла первыми сообщать плохие новости, так что вынуждена вас огорчить: я…

– Ой, простите! Простите-извините! – по толпе пробежала недовольная рябь. Кто-то активно работал локтями, стараясь пробраться к желаемому столику в самом углу. Началась толчея, раздражённые выкрики, обзывательства и оскорбления, в которых фигурировало одно имя – Виктор.

– Твоя правда, пришёл, – удивлённо отметил ПаПе. Юрий промолчал, посчитав лишним что-либо отвечать или комментировать.

– Ты что, издеваешься, толстяк? – воскликнул кто-то, особенно вспыльчивый.

– Разговоры! – прикрикнул Павел Петрович, ценитель высокого слога и светских вежливых бесед. Витька торопливо пристроился к барной стойке, с восторженно-взволнованным выражением и уставился на Женьку. Девушка также проводила мальчишку взглядом и продолжила с нажимом.

– Так что вынуждена вас огорчить: я завтра утром уезжаю в Целинск, на весь учебный год, в специальную школу, поэтому придётся вам, тем, кто останется, искать другого осведомителя.

Зала наполнилась многочисленными горестными стонами и вздохами разочарования. Евгения подняла руку, призывая к молчанию.

– Однако у меня есть и радостные вести, – все примолкли. – Во-первых, я буду возвращаться в Юрган в свободные дни и, однозначно, приеду сюда перед самым восстанием, кроме того, я знаю, здесь присутствует хорошая мне замена, – и устремила взор на смутившегося коренастого парня с длинными, собранными в хвост волосами. – Я сомневаюсь, что в ближайшем времени ситуация хоть как-то изменится или появятся жизненно важные новости. По крайней мере, в последние несколько недель всё протекает гладко и спокойно. Большая часть народа покинет этот город, и вам станет легче незаметно проводить собрания, я же во время учёбы попытаюсь найти нам новых сторонников и единомышленников.

– В этом нет никакой необходимости, моя дорогая, – возразил, выйдя в свет, Павел Петрович. – Я, конечно, уважаю твоё рвение, но не боишься ли ты выдать наш замысел незаинтересованным личностям? Я нисколько не ограничиваю тебя в действиях и решениях, но предупреждаю: в Целинске с тобой рядом не будет Питера, и никто не сможет исправить твою ошибку. Если кто-то узнает о наших намерениях, то его уже нельзя заставить забыть.

– Я обещаю быть очень осторожной, Вы же знаете меня. Сначала прощупаю почву, выведаю о его отношении к нынешним порядкам и власти и лишь тогда, – она хлопнула в ладоши, утвердительно обводя аудиторию взглядом.

– Я тебе доверяю, – кротко кивнул мужчина и вернулся на своё прежнее место наблюдателя.

– И всё же, есть какие-нибудь новости? – выкрикнул кто-то.

– Да, разумеется, они всегда есть, – девушка откашлялась, – совсем недавно, например, два дня назад, мы с уважаемым Павлом Петровичем и несколькими взрослыми ребятами провели очень хорошую попытку, к сожалению, неудачную, вербовки Алексея Романова…

Тем временем Виктор стоял рядом со своими приятелями и то тихо что-то нашёптывал им, то отвлекался на Женькину речь. Людмила и Дмитрий казались не очень обрадованными такому соседству и еле-еле сдерживались, чтобы не прекратить какой-нибудь резкой репликой этот нескончаемый поток бессвязных слов.

– А я ведь горжусь, что дружу с такой девушкой. Настоящий оратор, вы только послушайте! – восклицал он, не осознавая, что сам мешал приятелям в полной мере оценить талант Евгении. – А опоздал я не потому, что не смотрел на время или проспал, вы же знаете, как важно для меня каждое собрание, опоздал я потому, что по дороге сюда за мной погналась страшная огромная собака! – и он, описывая размеры пса, максимально развёл руки в стороны. – И это всего лишь туловище, без учёта головы и хвоста, вы представляете? Сущее чудовище из ада! И собак я до смерти боюсь, так что пришлось мне убегать от неё целых полчаса, через лес, между особняков, по дороге, а этот монстр такой быстрый, конечно же, на длиннющих лапах! Как вы поняли, если бы не эта жуть, я бы даже пришёл заранее, раньше вас.

– Конечно, – закатил глаза Дима, а Люся не выдержала.

– Зачем же ты убегал, глупый? Ведь на уроках ССБ с самого начала учат, что при встрече с такими животными категорически нельзя делать резких движений, а только замереть и медленно, не глядя в глаза, опуститься на землю! Мы с тобой рядом в тот день сидели, как ты слушал?

– Да? – удивился парень, – запамятовал… – и вдруг покосился в сторону ПаПе. Оказалось, его вечно сонный друг на минуту ожил, активно помахал рукой Витьке, кажется, вслух поприветствовал и снова задремал. Виктор стремительно отвернулся, на лбу его было написано, что мальчишке стыдно за своего приятеля. – И как только бедный Павел Петрович Юрку терпит, – пробормотал он и неловко хихикнул, ища поддержки в глазах рядом стоящих товарищей. Некоторые ребята согласно кивнули, другие осуждающе покачали головой. Вокруг раздались аплодисменты, и под нестройный хор похвал Женя спустилась со сцены, окончив выступление. Сразу же её место занял куратор.

– Я хочу сказать всего пару слов, – он добродушно распахнул руки, словно желая всех обнять, – как давно мы уже знакомы? Относительно истории – совсем малость, но на самом деле время измеряется отнюдь не годами и месяцами, хотя глупцы, назвавшие себя первооткрывателями, упрямо пытаются так делать. Им постоянно не хватает этого самого времени, они стараются вычислить, куда же оно уходит, вписывают в свои уравнения всё новые факты и данные, но что-то у них не сходится. Конечно, ведь они забывают маленькую, но важнейшую деталь – результат потраченных часов и оставшиеся навсегда воспоминания. Всем же известно, что иногда минута может казаться бесконечной, и всё можно успеть лишь за один оборот стрелки, а иногда целый день пролетает за мгновение, если был прожит безо всякой пользы, бездарно, в бездельничестве. Чем больше в нашей памяти отложится мгновений, тем дольше мы жили, а нам, определённо, есть, что вспомнить, верно? – его поддержал гул голосов. – Вижу, вы согласны, что знаем мы друг друга уже невероятно долго. Многие из вас сдружились, сплотились, что похвально, некоторые предпочитают держаться обособившимися, что я не могу осуждать, а некоторые всеми силами стараются вам показать, как нуждаются в дружбе и общении, а вы бессердечно их игнорируете. Нехорошо, нехорошо, – на этих словах Дмитрий с Людмилой стыдливо вжали головы в плечи. – Однако вернёмся к времени: к счастью ли, к сожалению, в последние недели наступило затишье во всей стране, так что мы впервые смогли составить примерный план действий. Шестнадцатое марта – кому-то покажется, что ждать придётся нескончаемо долго, однако вынужден вас ошеломить: эти несколько месяцев пробегут абсолютно незаметно из-за отсутствия полезной деятельности, ведь очень многие покидают нас, – он грустно ссутулился, – ребята, милые, не первый раз вам это уже говорю, но мне будет не хватать вас! Мы научились очень хорошо понимать друг друга, привязались к новым друзьям, и последнее, что хочу сказать, помните: уже совсем скоро роковой момент, роковой для всех нас. Вы уже взрослые, сами сделали выбор, и знаете, что без жертв не возможна революция, однако даже те, кто… Возможно… Не доживёт до создания новых законов и принятия нового правительства, всё равно прожил гораздо дольше, чем старики, просидевшие всю жизнь у окон и готовые на любую подлость ради возможности не покидать любимое старое кресло! – мужчина закончил с дрожью в голосе и, смаргивая с ресниц подозрительную влагу, спустился к толпящимся, страстно желающим объятий или хотя бы прикосновений детям, что мгновенно обступили его, едва не плача от обожания и осознания священности происходящего. Жар человеческих тел, крики, толчея – всё это очень напоминало типичную встречу известного посредственного музыканта с многочисленными обезумевшими фанатами, стоявший в стороне Юрка даже удивился, отчего товарищи не разорвали ПаПе на сувениры. Однако мужчина ни капли не пользовался своим положениям и не преувеличивал своих чувств, едва сдерживая слёзы и протягивая руки всем подопечным.

– Не горюйте, слышите? Не смейте горевать. Ещё многое успеет измениться: чьи-то пути разойдутся навсегда, кто-то, ныне враждующие, станут лучшими друзьями. К нам могут примкнуть новые люди, понимающие плачевное положение нашей молодой и неопытной Родины, но и старые знакомцы способны навек поменять своё мировоззрение или струсить или попасть под влияние проправительственной пропаганды и покинуть нас… – многочисленные разочарованные восклицания и обещания вечной верности эхом отразились от стен, а один юноша, до того момента стоявший отдельно от товарищей с печальным и виноватым, но решительным видом, вдруг вспыхнул, его глаза загорелись зелёным пламенем; он по освободившейся дорожке, провожаемый взглядами сверстников, прошёл к куратору. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, и парень резко обнял мужчину, крепко прижавшись к нему. Павел Петрович с грустью и любовью положил ладонь на затылок мальчишке. Зала погрузилась в полную тишину – ребята понимали, что происходит что-то очень важное, неизвестное им, и ждали объяснений. У каждого в груди сжалось сердце, готовясь к печальному известию и тоске, Юрий оттолкнулся от стены и встал рядом со всеми остальными, также внимательно наблюдая.

– Ты всё точно решил? – тихо спросил Павел Петрович. – Это совсем как расстриг из монахов – шанса вернуться не будет, – и шутливо поднял уголки губ. Юноша с твёрдостью посмотрел на куратора и прикрыл веки, показывая согласие. – В таком случае мы с тобой позже поговорим, после общего собрания, чтобы обсудить кое-что, – пообещал мужчина.

– Больше двух – говорят вслух! – обиженно топнул ногой какой-то маленький невежа – младший участник движения справедливости, за что сразу же был схвачен цепкими пальцами соседа за круглое ухо. Но эффект домино уже не остановить: ребята, начиная малышами и заканчивая старшими, начали роптать, мол, действительно, если произошло что-то важное, касающееся их клуба, то каждый имеет право знать. ПаПе поцокал языком и поднял обе руки: воцарилось молчание.

– Надеюсь, каждый из вас понимает, что существуют проблемы коллектива, и личные, так что вам вовсе необязательно знать обо всех семейных, например, распрях вашего товарища – он сам решит, хочет ли вам рассказывать.

Подростки утихли, но Питер, парень, так неожиданно заключивший в объятия своего куратора, поднял голову и напряжённо произнёс:

– Вы правы, – он на секунду повернулся к Павлу Петровичу и повторил, – они правы. Вы должны знать, что случилось, поэтому я прошу, – снова взгляд, брошенный на ПаПе, – чтобы Вы разрешили мне обсудить это «кое-что» с Вами прямо сейчас, при всех моих товарищах.

– Я, разумеется, не могу тебе запретить, – похоже, мужчина был поражён. – Но пойми, что в противном случае неловко и неудобно станет именно тебе.

– Я не собираюсь искать поддержки у друзей или обвинять в чём-либо Вас, Павел Петрович, – он упрямо выпрямился, – мне не нужна защита. Я принял решение, и должен сказать о нём всем, должен знать, что насчёт него подумают.

– Хорошо, – сдался куратор. Ребята стояли, как громом поражённые – им стало ясно, что одной плохой новостью собрание не ограничится. Мальчишка встал рядом со сценой, повернулся ко всем лицом, набрал побольше воздуха.

– Я собираюсь покинуть клуб, – коротко и сразу отрубил Питер Лутчанов. – Подождите, сначала дайте мне договорить, – остановил он нарастающий шум. – Многие из вас, особенно мои приятели, замечали, что в последнее время я перестал радоваться новым заданиям, реже посещал встречи, а если и не замечали, то я вас уже… оповестил. Я не люблю долгие предисловия, – он оглядел собравшихся ястребиным взглядом, – я просто больше не разделяю ваши идеи и интересы. Хотя нет, убеждения у меня прежние, но способы их осуществления я считаю крайне неправильными и безнравственными, поэтому отказываюсь участвовать в терроре. У меня всё, – он отошёл в тень.

– Петька, что с тобой произошло? – раздался чей-то растерянный голос. – Неужели ты не шутишь?

– Клоун из здесь присутствующих только один, и он рядом со мной, – хмуро сказала Женька, показывая на Митю, – а Питер говорит абсолютно серьёзно. Только его это нисколько не оправдывает.

– Как же так, друзья? Мы ведь такими сплочёнными были, а только на пути первое препятствие хилое показалось, и наш коллектив уже рассыпается. Что же дальше будет?

– А ничего не будет, такими темпами нас останется полтора человека к шестнадцатому марта, и не оскорбляйтесь, каждый из вас способен уйти, это нормальное явление, Павел Петрович недавно говорил – любой может струсить.

– М-да, а как многообещающе всё начиналось… – зала заполнилась осуждающими выкриками. Куратору вновь пришлось призвать к спокойствию. Пётр высоко поднял голову и продолжал смотреть прямо без чувства вины – представить сложно, как ему это удавалось.

– Разговоры! – повторил Павел Петрович. – Давайте договоримся, никто не нарушает порядок, если хотите высказаться, то только по делу, без субъективной точки зрения – друзьям пожалуетесь, – без разного рода оскорблений и предварительно подняв руку. Я провожу собрание, а не митинг, протесты поберегите до весны. Обсуждению, выяснению причин и прочей дипломатии здесь не место, поэтому будьте так любезны, – он сомкнул вместе большой и остальные пальцы в форме клюва, очевидно, прося помолчать. – Отлично, – довольно улыбнулся мужчина, – итак, Пётр, мы выслушали твоё мнение, однако я бы хотел кое-что уточнить: отчего ты так смачно назвал наш протест терактом и чем ты конкретно недоволен? Когда конкретно ты переменил своё решение?

– Видите ли, в мае этого года, мы в школе более подробно знакомились с темой, да-да, не смейтесь! С таким историческим событием, как восстание декабристов в Зауралье, и нашёл невероятное количество сходств с тем, что мы делаем сейчас. Мысли и идеи у революционеров были благородные, гуманные, но методы абсолютно неправильные и нечестные, даже неудивительно, что бунт подавили: восставшие требовали всеобщего равенства, знакомо, правда? но действовали отдельно от народа, которому и сулили независимость, потому что боялись непонимания. Они почти не пытались найти общий язык с простыми людьми! И результат получили соответствующий…

Некоторые подростки неуверенно посмотрели друг на друга, другие же оставались столь же предубеждёнными.

– Поэтому я сначала тоже хотел поговорить с несколькими бедными ребятами и включить их в наше собрание, но вы не разрешили! – перекрикивал он толпу.

– Спасибо, Петя, за разъяснение причин, мы поняли, что заставляет тебя покинуть нас. Однако остался ещё ряд вопросов, более общих.

Мальчишка приготовился к новой словесной атаке и отражению её. При всеобщем обсуждении Павел Петрович надел маску, скрывающую все личные чувства, обратился в строгого судью.

– Пётр, как ты сам понимаешь, эта ситуация касается не только тебя, но и всех нас. На данный момент, мальчик мой, ты уникален, и нашему клубу придётся очень нелегко без твоих талантов, – сотня злых взглядов нацелилась на юношу. – Вполне возможно, без твоей помощи наш план обречён на провал, – удивительно, как бедный мальчишка не окаменел, так накалилась обстановка. – Ты единственный человек, который в случае ошибки может дать нам ещё один шанс. Почему же, осознавая подобную ответственность, ты решаешься покинуть нас?

– Потому что считаю, что без прежнего рвения я лишь замедлю или помешаю вам, – ответил парень, с трудом поворачивая задеревеневшую шею к, возможно, бывшим товарищам.

– Не спорю, ты тоже прав, – смилостивился мужчина. – Но ты не задумывался, отчего вдруг так охладел к нашим замыслам?

– Я ведь уже объяснял, я…

– Не оттого ли, что ты получил дар, за который мы все боремся, и решил, что не хочешь отвоёвывать такие же права для остальных людей, в том числе и своих товарищей, которые ничуть не хуже тебя? Ты необязательно осознавал это, возможно такие рассуждения, вполне логичные для любого человека с инстинктом самосохранения, возникли в твоём подсознании.

Питер, открывший рот, чтобы возмутиться, медленно закрыл его и замер. На лице его отобразился настоящий шок и неверие, сомнение, так что несложно было догадаться, что такое мальчишке и в голову не приходило, поэтому он не приготовил заранее защитную реплику на этот случай. Ребята ждали. ПаПе ждал. А юноше нечего сказать. Из последних сил он выдавил:

– Не знаю. Как вы говорили, возможно всё, но я не считаю, что дело в этом. Я по-прежнему прошу разрешения покинуть ваше движение.

Момент наивысшего напряжения остался позади, и куратор, казалось, удовлетворённо потёр руки.

– Мы всё выяснили, я надеюсь, ни у кого нет больше вопросов, недопонимание не возникло? – молчание – знак согласия. – Думаю, после такой пытки мы разрешим Пете проститься с нами. И всё же… Не до конца.

– Почему? – эмоционально иссушенный парень вновь напрягся.

– Теперь ты меня послушай: последние несколько месяцев я замечал происходящие в тебе волнения и перемены и потому всё реже и реже отправлял на задания, кроме того, все они были очень просты и невинны. С сегодняшнего дня я вовсе перестану поручать тебе дела, в особенности вербовку, отныне ты не мой подопечный и подконтрольный, но ты всё равно останешься участником нашего клуба. Чтобы за тобой проще удавалось следить. Ты не ослышался, но теперь, когда ты не разделяешь наши убеждения, то во избежание утечки секретной информации, я вынужден приставить к тебе одного из моих ребят, кого – не скажу.

– Я не буду болтать! – оскорбился мальчишка.

– Я в этом почти уверен, но то же самое ты говорил про сохранение верности нашим идеям. Это лишь мера предосторожности, не принимай близко к сердцу. Ты согласен на такие условия?

Питер медленно кивнул.

– Отлично! В таком случае объявляю собрание законченным, расходитесь по домам скорее, вы ещё выспаться должны перед завтрашним днём. Первое сентября, всё-таки, – и дёрнул за старый ржавый рычаг. Все огни постепенно погасли.

***

Сегодняшнее утро однозначно не входило в десяток самых лучших в списке Лизы. Во-первых, потому что началось оно неоправданно рано – в пять тридцать, и во-вторых, потому что сейчас девушка с хмурым невыспавшимся видом осматривала в зеркале свой школьный наряд. Голубая блузка с длинными рукавами и светло-коричневый комбинезон с расклешёнными штанинами. На ногах поблёскивают тёмные лаковые туфли, у горла повязан галстук цвета манго. Конечно, это всё замечательно, но даже новая шёлковая лента в косах не поднимает настроения. Лизавета вовсе не была отпетой лентяйкой, хотя и любила бездельничать, в школе никто не смел её обижать, помня о крайне боевом настрое и беспроигрышной тактике боя, вставать с лучами солнца девушка давно привыкла, но сегодня с самого утра в сердце копошилось что-то непонятное, отвратительное, не дающее покоя – какое-то мерзкое чувство, часто возникающее у людей, забывших о чём-либо неприятном, но важном. Так же и Лиза тщетно углубилась в воспоминания, желая найти мучившую её причину своего плохого настроения. Девушка напоследок придирчиво оглядела своё отражение и вышла из комнаты, медленно сходя вниз по винтовой лестнице. При этом блондинка не забывала себя корить себя за то, что в детстве решила жить на самом верху башни, потому что теперь спуск занимал приличное количество времени, а подъём… Кстати! Елизавета остановилась на половине пути, закусила губу, чтобы не выругаться вслух, и направилась обратно в спальню, за сумкой с тетрадями и перьями. На первом этаже ученица появилась десять минут спустя, с крайне недовольным видом, горчичного цвета рюкзаком на плече и большим ломтем белого хлеба с шоколадной пастой в правой руке, который она немедля куснула, и пошла к выходу, хмуро пережёвывая булку. Но стоило ей распахнуть ворота и сделать первый шаг навстречу новому учебному годы, как её остановил окрик матери:

– Стоп. Что ты ешь? – Олеся в деловом удобном тёмно-синем костюме неожиданно преградила дочери дорогу. Девушка продемонстрировала скромный завтрак. – А знаешь ли ты, что мы уже давно ждём тебя в столовой? И Саша, и Коля, и я, в конце концов. Сидим за столом и размышляем: скоро ли ты соблаговолишь к нам спуститься или суждено нам всем ждать до обеда? Кажется, Лиза уже проснулась, говорю я, наверное, в школу собирается, не буду подгонять…

– Я действительно собиралась, – блондинка встряхнула сумкой в доказательство.

– Как долго? Пять минут?

– Вам ничто не мешало поесть без меня, – огрызнулась девушка, – вы же помните, с утра у меня нет аппетита.

– Конечно, на геркулесовую кашу нет. Зато на хлеб с шоколадом – всегда!

– Мама, кажется, ты учила меня, как нужно правильно питаться, когда мне было семь лет.

– Не многое же ты усвоила за прошедшие восемь, – скептически фыркнула Олеся. – Как я понимаю, завтракать ты не собираешься? Могла бы тогда хотя бы посидеть с нами, подождать. Или ты считаешь, семьянинам так поступать необязательно?

Лизавета с мрачным торжеством осознала, что нашла повод для своего плохого настроения.

– Ты забыла? Я всегда ухожу в школу раньше, у меня нет времени, – она попыталась протиснуться в щель между матерью и косяком.

– Разумеется, его у тебя нет. И не будет, если продолжишь тратить его не-пойми-на-что, – женщина устало потёрла глаза и сдалась. – Меня всегда интересовало, почему выходишь ты сильно заранее, а на уроки частенько опаздываешь.

– Понятия не имею, – буркнула девушка, после чего встала на цыпочки и быстро поцеловала маму в щёку. Та рассерженно одёрнула рукав на запястье и пропустила блондинку. Средняя Заболоцкая воспользовалась случаем и, громко попрощавшись со всеми остальными домашними, размеренным шагом отправилась в школу.