Текст книги "Ростерия (СИ)"

Автор книги: Александра Шпатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

– Прошу вас, располагайтесь с наружной стороны, – послышался голос Ольги Лихоборовой.

Семья Заболоцких расположилась ближе к краю, чтобы как можно быстрее и незаметнее покинуть бал, и только сейчас Лиза заметила, что пир не кончился, и всю скатерть полностью закрыли собой блюда с разнообразными десертами и сладостями. Совсем рядом, рукой подать, нашёлся графин с какой-то подозрительно весело пахнущей жидкостью, но отец в один миг отодвинул напиток на другой край стола. Пожалуйста, не больно-то и хотелось!

– Лучше ещё поешь, – шёпотом посоветовала мама, и Елизавета, на удивление, решила беспрекословно её послушаться. Все гости окончательно раскрепостились, расслабленные чудесной настойкой, едой и уютом, а девочка, уже немного пришедшая в себя (какая же необычная штука!), задумчиво отрезала ребром вилки ещё кусок шоколадного пирога с клюквой и насадила его на зубцы, подняла столовой прибор и стала медленно его покручивать. Есть или не есть… Об этом вопроса и не стоит, блондинка лишь сомневалась, хочет ли съесть его сейчас. Она положила вилку обратно на тарелку. Позже. Вдруг девушка почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Осмотрелась. Илья Лихоборов. Парень, ничуть не смутившись, продолжал рассматривать среднюю Заболоцкую с несвойственной ему беззлобностью, любопытством, возможно, чем-то похожим на дружелюбие. Надо же… В данном случае любая бы застеснялась, и Лиза замерла на секунду, но потом весело показала юноше язык и очень скоро забыла о нём и принялась за пирог. Нужно отметить, что мальчишка был весьма симпатичным и знал это: есть в нём что-то такое-этакое, может, извечная печаль и тайна в тёмных глазах, может, отстранённое самостоятельное поведение, может, намеренно пониженный голос, но благодаря некоторым своим качествам Илья пользовался популярностью, и поэтому почти все его знакомые сверстницы считали себя обязанными публично вздыхать по нему. Но не Елизавета. Потому что водиться с бывшим – себя не уважать. Схема «Останемся друзьями» изначально обречена на провал, ибо дружбы между девушкой и парнем, причем, если оба привлекательны, быть не может; и ребята только недавно заключили холодное перемирие, включающее в себя хмурые переглядывания и попытки встречаться лишь изредка. Неожиданно что-то в восприятии мира Лизой изменилось; она с ужасом поняла, что перестала видеть собственную еду. «Неужели всё настолько плохо? Я так захмелела, что у меня темнеет в глазах, и я вот-вот с громким храпом упаду за стол?» но дело оказалось отнюдь не в девочке – это слуги незаметно прокрались за спинами приглашённых и потушили оставшиеся свечи, почти все. С разных сторон послышались не на шутку перепуганные ахи и охи, даже словно бы болезненные стоны, и средняя Заболоцкая уже готова была поддаться общей панике, но сильно вздрогнула от внезапного тёплого прикосновения к своей руке чужих пальцев сзади.

– Не бойся, – очень тихо прошептал знакомый голос, и Елизавета, без труда узнав его, успокоилась, – это только часть представления.

– Хозяин у тебя, конечно, юморист, – неодобрительно прошипела девушка, но ей уже никто не ответил.

– А? Что? – боязливо зашевелился едва различимый силуэт матери. – С тобой всё хорошо? Ты с кем-то говорила?

– Нет… – Лизавета увлеклась тщетным разглядыванием высоких гибких тонких теней, что абсолютно незамеченными недавно прошли мимо девочки и бесшумно крались вдоль параллельно стоявших столов, скоро остановившись.

– Папа, – блондинка дёрнула за рукав отца, также пребывающего в крайнем замешательстве. При этом почти никто из гостей не решился встать из-за своего места, что очень нелогично, существуй реальная опасность, – папа, кто это? – и она указала пальцем в сторону застывших, словно изваяния, фигур.

– Где? – Николай начал выискивать их глазами.

Пых! И снова несколько огней озарили помещение. Приглашённые защурились, привыкая к слабому свету. Четверо длинных подтянутых людей в рыжих с ромбиками трико и с разрисованными лицами стояли посередине пустого пространства между столешницами, собравшись в круг и спрятав руки за спину. «Артисты», – как будто послышался Елизавете Санькин голос. В следующий момент один ряженый шагнул вперёд, жестом фокусника извлек скрипку и смычок, положил инструмент себе на плечо и, прижав для надёжности подбородком, заиграл. Полилась тягучая ленивая музыка, ассоциирующаяся с заклинателями змей и востоком. Следующий человек, вышедший из круга, достал железный обруч и начал подтанцовывать – гимнаст. Третий, обходя товарищей по кругу, стал аккомпанировать первому, легонько постукивая по небольшому барабану, подвешенному на уровне живота. Всё это убаюкивало, успокаивало так стремительно, что гости, минуту назад в высшей степени напряжённые, затихли, откинулись на жёсткие спинки, что оказалось их большой ошибкой. Последний выступающий, о котором все позабыли, подпрыгнул на полтора метра вверх, одной рукой схватил гигантский факел, другой плеснул что-то на самый его просмоленный верх, дунул со всей мочи…

– АХ!!!!!! – пронеслось по всему залу вместе с гигантским перекатывающимся огненным шаром, словно привязанным тонкой ниточкой к свече в руках артиста. Когда пламя беснующимся на цепи зверем наскакивало на кого-то из гостей, лишь обдавая его жаром, этот дворянин с широко распахнутыми завороженными глазами вскрикивал, откидывался назад, падал со стула, под общее одобрение поднимался и долго оставался под впечатлением. У Елизаветы, одной из первых испытавших такое, всё действие алкоголя мгновенно сошло на нет. Она пару раз моргнула и громко захлопала в ладоши. А спустя несколько минут, только бедные гости начали немного привыкать к представлению, как Олежик решил окончательно доконать их. Он с возмущённым видом вышел на импровизированную арену и стал отчитывать актёров и акробатов за то, что те работают совершенно непрофессионально и спустя рукава. Люди вокруг начали защищать выступающих, несправедливо оскорблённых.

– Старик, наверное, просто с настойкой переборщил, с кем не бывает, – услышала Лиза краем уха.

– И это называется повелитель огня! – продолжал дебоширить хозяин особняка. При этом ни жены его, ни сына, нигде поблизости видно не было. «Могли бы, между прочим, выйти, успокоить, отвести в спальню, неужели им тоже нравится смотреть, как он позорится?» – осуждающе нахмурилась девушка.

– Дай сюда эту штуку! Смотри, как надо! – не успел несчастный артист и дёрнуться, а Олег Ярославович уже выхватил у того погасший факел и какую-то жидкость.

– Что это у нас? – пробормотал мужчина, рассматривая горючее через стекло. – Явно ничего интересного! – он отбросил бутыль в сторону. – Дайте-ка мне… – Лихоборов старший пробежался взглядом по столу, быстро взял графин с настойкой и сделал большой глоток. Сразу после этого дунул на огромную свечу в своих руках – разумеется, ничего не произошло. Нет, произошло: Олежа выкатил глаза и захрипел, задыхаясь – наверное, подавился. Уже который раз за этот вечер все впали в лёгкую панику. Елизавета взволнованно приподнялась с альтруистичным намерением помочь человеку, но всё те же пальцы остановили её.

– Говорю же, не бойся, – насмешливо произнёс голос. – Это всё часть спектакля.

– Вот это твой хозяин юморист! – повторила девушка.

– Ты помнишь? Встретимся через десять минут…

Блондинка нетерпеливо кивнула и снова повернулась к представлению. Похоже, этот великий актёр так вжился в роль, умирая на сцене мнимой смертью, кашляя и синея, что чуть не довёл до настоящего инфаркта некоторых особо впечатлительных женщин. Наконец-то он решил окончить спектакль; выгнувшись назад, отбросил ненужный факел, и вдруг пламя изверглось из его открытого рта. На этот раз никаких фокусов, никаких иллюзий, никаких обманов. Огня было в несколько раз больше, чем обычный артист до этого смог произвести с помощью своей спички. Пфффф, действительно, теперь понятно, почему хозяин поместья начал возмущаться. Все замерли в благоговейном восхищении и страхе – вот она, Жизнь, точнее, всего лишь маленькая её часть, а сила… Даже в человеке этой силе мало места, она выплёскивается, требует выхода. Средняя Заболоцкая засмотрелась на раскалившиеся с красными венами щёки Олега, на его порыжевшие, словно залитые раскалённым золотом глаза. Тепло. Ему всегда тепло и никогда не холодно. Он всегда ощущает себя наполненным и никогда опустошённым. А Лизавета мёрзнет, даже сейчас. Неожиданно для себя в голове мелькнула мысль, что она до безумия желает получить хоть сотую долю этой горячей согревающей чудо-энергии. На секунду колдун прервался, запрокинул голову и выплюнул вверх сноп рыжих искр. Когда комната вновь погрузилась в сумрак, Лиза с максимальной бесшумностью, на которую сейчас была способна, встала из-за стола, но тот час же замерла, схваченная Николаем за запястье.

– Ты куда?

– Эммм… Носик припудрить, – и в довершение ко всему тихонько икнула.

Отец грустно вздохнул и нехотя выпустил руку дочери. Та быстро юркнула в коридор. Пройдя несколько метров прямо, она заметила неприметную дверь слева от себя, осторожно дёрнула ручку – разумеется, открыта – и вошла в комнату. Внутри тоже оказалось довольно темно, но всё же девочка легко смогла различить человека, стоящего к ней спиной у противоположной стены. Елизавета на цыпочках подкралась к нему, благодаря мягким коврам абсолютно неслышно, и зловещим шёпотом завыла:

– Вот, оказывается, как ты отрабатываешь своё жалование, девчонка!

Рыжая юная официантка подскочила на месте и с гримасой раскаяния и жалобности обернулась. Её брови от возмущения взлетели вверх.

– Ах, ты!..

Лизавета громко засмеялась, и девочка с силой зажала ей рот.

– Тихо! – она боязливо выглянула, подбежала к дверям и закрыла их. – Иначе мне по-настоящему влетит… И всё же дура ты редкостная!

Лиза в ответ снова хохотнула.

– Подожди, – официантка подозрительно подошла к подруге и осмотрела её, – у тебя глаза словно залитые. М-да, мой старший товарищ так нахваливал эту Лихоборовскую настойку, говорил, чудо, как хороша, но мне никак не удавалось её попробовать. И как, действительно, амброзия?

– Чудесная, – мечтательно зажмурилась Лизавета. – Ой, Соня, ты обязательно должна выпить хотя бы глоток, иначе не поймёшь! Это нельзя описать, ни на что не похоже… Лучшее!

– Боюсь, суждено мне маяться в неведении, – вздохнула Софья. – Когда мы работаем на кухне, нас, как в древние времена, петь заставляют.

– Зачем? – не поняла девушка.

– Ты совсем не интересуешься историей, да? – и проигнорировав Лизино «Я вообще школьной программой не особо интересуюсь…», продолжила, – Несколько столетий назад в России, при крепостном праве, девушек, собирающих плоды на господском огороде, заставляли петь, не прекращая, чтобы те не могли съесть ни единой ягодки.

– Надо же, – удивилась средняя Заболоцкая, – никогда бы не подумала, что Олежик – жестокий рабовладелец!

– Работаем, как мама Джан, зато оплата хорошая, – пожала плечами рыжая.

Блондинка оглянулась и только сейчас заметила, что стены этой залы тоже полностью завешаны различными редкими картинами.

– А Лихоборовы, кажется, любят искусство… Или щегольство.

– В этой комнате собраны произведения только местных художников, – сообщила Соня, – смотри-ка! Это Иван Алексеев, наш почти современник, мне особенно нравится, – и указала на большое полотно, около которого недавно стояла. Лиза прищурилась, разглядывая. На холсте в ярких, преимущественно фиолетово-сине-зелёных красках были изображены несколько кошек (причём очень забавно изображены: кто в пенсне, кто с галстуком, кто в средневековых припудренных париках), что сидели ночью вокруг костра и смотрели на звёздное небо. Снизу на слишком рельефной тяжёлой раме выгравировано: «Кошки и звёзды. И. Алексеев, 231 г).

– Как тебе? – с нетерпением спросила рыжая девочка.

– Название жуткое.

– Как будто ты смогла бы придумать лучше, – обиделась Соня. – Он художник, а не писатель!

– Мне больше нравится эта… – Елизавета ткнула пальцем в соседнее произведение, как вдруг относительную тишину нарушили чьи-то голоса; постепенно к ним прибавился звук шарканья подошв. Кто-то, скорее всего двое, стремительно приближался к зале.

– Олег Ярославович, – побледнев, узнала Софья поступь нанимателя. У Лизаветы волосы зашевелились. – Идёт сюда!

И правда, шаги снаружи стихли аккурат перед дверью.

– Не сносить мне головы! – отчаянно зашептала рыжая девочка. – Премии лишит, а если не повезёт, то и оштрафует! Или ещё хуже…

– Ты уже пятый год так говоришь, – неуверенно попыталась подбодрить подругу Заболоцкая.

– Да, но в этот раз всё намного, намного серьёзнее! Раньше он не замечал меня за прогулами или общением с тобой, – обречённо почти всхлипнула та.

Лиза на удивление быстро и здраво принялась соображать и вдруг, о чудо, наткнулась взглядом на небольшой, низкий, вряд ли больше метра в высоту, комод в углу. Она схватила подругу за руку, протащила через комнату, открыла тумбу и сначала затолкала внутрь спутницу, а потом, сама не зная, зачем, с трудом втиснулась следом и сдвинула створки вместе за секунду до того, как скрипнула ручка и хозяева вошли в картинную залу. Шкаф был очень маленьким, и девушки смогли поместиться в него только из-за миниатюрности обеих. «Да, если бы на месте Соньки оказалась Сашка или Женя, мне пришлось бы остаться снаружи», – размышляла Лиза, всё ещё не понимая, почему спряталась вместе с приятельницей. Тем временем вошедшие остановились где-то недалеко.

– … И всё же я недоволен…

– Меня не волнует! Это моё дело, как проводить свободное время! – второй голос, мальчишеский, только казался грубым, на самом деле в нём сквозило отчаяние и неуверенность.

– Ты грубишь, – вздохнул, наверное, Олег. – Это наше общее дело. Ведь если отбросить мораль, то чисто материально я за тебя отвечаю, и буду отвечать в случае хоть малейшего твоего проступка, а за нами сейчас ведётся особая слежка вследствие нашего особого положения.

– Вот именно, положения! Мне и даром этот дар, прости за каламбур, не нужен! Мы отлично жили…

– А сейчас живём плохо?

– Нет, но… Чего тебе стоило тогда уступить? Пусть Заболоцкие бы слюнями от счастья изошли, а мы бы налог не платили.

– Тебе жалко денег? Первый раз от тебя слышу. Хотя, возможно, ты, наконец, становишься хозяйственным.

– Смешно, пап. А гости в восторге от твоего представления, лучшая актёрская игра, а умение салютом плеваться – однозначно одно из самых полезных и нужных в последующей жизни.

– Я не понимаю, чего ты хочешь добиться. Спровоцировать на конфликт? Вынужден тебя огорчить, я флегматик, и у тебя ничего не выйдет. Отвлечь меня от основного вопроса и выставить виноватым? Не получится, так что вернёмся к нему: скажу прямо, мне не нравятся твои друзья. Они кажутся не самой лучшей компанией…

– Они все из богатых благополучных семей!!!

– Я не настолько консервативен, чтобы судить детей по таким меркам, и был бы не против, если бы ты общался, хоть чуть-чуть, с обычными ребятами. Брал бы пример с нашей гостьи, Лизы, – девочки в безмолвном ужасе переглянулись, не веря, что раскрыты. – Например, некоторые мои юные поварята очень честные, добрые, трудолюбивые…

– Ты советуешь мне, с кем дружить, а с кем нет?

– Согласен, перегнул палку, но твои приятели, точнее их увлечения, очень меня беспокоят. Вы каждую неделю собираетесь вместе, пропадаете на день.

– Скажи, я как-то подводил тебя раньше?

– Нет, но ты не дослушал. ХОдите толпой, да ещё с такими таинственными лицами, словно знаете что-то такое, чего не знает никто другой… Скажи честно! – спокойный ровный голос вдруг сильно повысился, выдавая невероятное волнение. – Вы что-то замышляете?

Такой прямой вопрос, очевидно, обескуражил мальчишку.

– Н-нет… – неуверенно ответил он.

Молчание. Долгое.

– Хорошо. Я давить на тебя не буду, захочешь – сам сознаешься, – собеседник фыркнул, – но помни, что провинись ты в чём, нам всем – и мне, и матери – за тебя отвечать.

– Отец, я же…

– Я знаю! И всё же Дима Моряков, – Лизавета зажала себе рот ладонью, – очень меня беспокоит. Он и его свита, та смуглянка и веснушчатый. Но Дмитрий в особенности. Какой-то он ненастоящий, кукольный. Не знаю, как объяснить.

– Зато я знаю, – грубо перебил его Илья. – Ты хочешь держать меня под колпаком, потому что я твой единственный сын, и когда у меня появились секреты, тебе это не понравилось. Но пап! Я человек, в конце концов, неужели нельзя относиться ко мне более лояльно?

«По-моему, лояльнее некуда», – про себя возмутилась Заболоцкая, поражаясь подобной терпимости Олега Ярославовича. Эх, будь она на его месте, за такое неуважение и хамство соответствующую трёпку задала бы младшему Лихоборову. Впрочем, он в чём-то прав, единственный ребёнок в семье почти всегда очень избалован, если только сам не устанавливает для себя нравственные нормы и не старается держать себя в них, так что Олежа отчасти сам виноват в том, что сейчас выслушивает такое.

– После бала ещё поговорим, – пообещал (да-да, не пригрозил, пообещал!) хозяин поместья. – Посоветуемся с матерью, кто прав, кто нет, – и оба в спешке вышли из комнаты. Нет. Только он вышел. Его сын остался. Похоже, парень уселся на маленькую банкетку около выхода. Лизавета мысленно выругалась. Она поняла, что если сейчас же не найдёт уборную, то… Да вы сами знаете, что, необязательно это знакомое всем чувство детально расписывать! Софья жалобно заскулила.

– Я срочно ДОЛЖНА попасть на кухню, чего бы мне это не стоило! Потому что со мной Олег так, как с Ильёй, любезничать не станет, – она обречённо всхлипнула. – Он ещё и знает про нас с тобой! Как ни крути, всё равно мне не сладко придётся.

– Почему не сладко-то, – не выдержала Лиза. – Всего лишь часть зарплаты за этот месяц вычтут.

– Нет! – шёпотом захрипела та. – У меня в последнее время было очень много казусов и ошибок, и Ярославович сказал, мол, ещё один промах, и всё…

– Что, всё?

– Всё. Уволит. Говорит, и так слишком долго терпел.

Поверить её словам оказалось нетрудно. Софья была умелой и профессиональной, но не очень трудолюбивой работницей, так что не раз хозяину особняка приходилось извиняться перед гостями за её нерасторопность. Елизавета понятия не имела, есть ли финансовые проблемы в Сониной семье, скорее всего, нет, но таким, как она, лишние деньги никогда не повредят: просто у таких, как она, никакие деньги лишними не бывают. Средняя Заболоцкая снова принялась думать: итак, проблемы две, по штуке на девочку, а решение одно. Не самое приятное, особенно для Лизы, но она всё равно не сможет упасть в глазах юноши ещё больше, так что вперёд! Она напоследок обернулась к подруге и приложила палец к губам, а потом резким пинком открыла створку со своей стороны и вылезла на свет Божий. Быстро закрыла за собой дверцу, чтобы мальчишка не заметил Софью, опустилась на пол и уставилась на Илью.

***

Тем временем Евгения Опрасник сидела на скамеечке около небольшого, но аккуратного, обвитого виноградной лозой дома с кукольными белыми окошками и смотрела вдаль размытым взглядом. Её сознание явно пребывало где-то далеко, отдельно от тела, смуглянка думала о чём-то важном, решалась на что-то и не видела чудесного светлого заката, бледного солнца на фоне тёмной тайги, собственный ухоженный участок с цветочными клумбами. Женька вернулась из столицы всего несколько часов назад, и это стоило ей немалых волнений и стресса: её родители были купцами, одними из немногих кого, помимо Охотников за произведениями искусства Зауралья, выпускали из страны, однако сразу же после подобных разъездов они должны являться в Королевский двор с подробным докладом. Императора интересовало всё: успехи в торговле, предпочтения местных жителей, наиболее скупаемые товары, достаток определённых районов. Мать с отцом вернулись в Ростерию вчера утром и в тот же час приготовили коляску, взяли упирающуюся дочь с собой и отправились в Кирилльск. Там чета Опрасников обосновалась в местной квартире, и только собралась раскладывать вещи, как девушка упёрла руки в боки и, приводя неоспоримые аргументы пользы пребывания растущего организма на свежем воздухе, отвоевала своё право уехать обратно. Разумеется, она рассорилась с родителями, но сейчас её мысли были заняты не этим: Женя раз за разом воспроизводила в своей голове то, что смогла услышать и узнать за время своего короткого визита в столицу. На самом деле, пока что всё протекало спокойно, никто ничего не подозревал, только в августе намечался большой наплыв туристов в Юрган. Евгения понятия не имела, может ли это как-то помешать их планам, но решила рассказать ПаПе в первую очередь. Девушка так погрузилась в свои мысли, что не услышала шороха приминаемой травы, а лишь почувствовала, как чьи-то потные ладони закрыли её глаза.

– Не страшно. У тебя совсем нет фантазии? – не дрогнув, спросила она.

– Но как ты поняла? – поднял рыжие брови мальчишка, обойдя подругу.

– Только ты в нашей кампании любитель глупых шуток.

– Говоришь точь-в-точь как Елизавета Заболоцкая, – фыркнул парень, надеясь таким образом пристыдить Женю.

– Да? Тогда мне становится понятно, почему она не хочет с тобой дружить. Придумай что-то новое, – посоветовала она, поднимаясь. – Темнеет. Самое время идти на собрание.

– Именно это я и хотел тебе сказать, – Дима Моряков схватил Евгению за рукав, – собрания не будет.

– Что? Почему? Это же глупо – дёрнулась девушка, сверкнув глазами.

– Это решение ПаПе, – заметил мальчишка, и Женька замолчала, – и если тебя это так расстраивает, то никто тебе не запрещает встретиться с ребятами неофициально.

– Но всё же… Почему? – уже не так запальчиво повторила девушка.

– Видишь ли, есть несколько причин: во-первых, в последнее время нет почти никакой новой информации, всё, к счастью, тихо и спокойно, даже тебе, хотя ты наш главный оповещатель, вряд ли есть, что рассказать.

– В конце лета сюда нахлынет огромная толпа туристов, что может помешать нам проводить периодические сборы, – упрямо произнесла заученную фразу девушка.

– И именно поэтому мы отныне договорились встречаться реже и менее организованно, чтобы никто не мог нас ни в чём заподозрить. Это всего лишь меры предосторожности, реальной опасности пока не существует, но бережённого Бог бережёт. К тому же из-за того, что всё идёт гладко и без изменений, нам даже ничего обсуждать и согласовывать не нужно, так что куратор решил проредить наши всеобщие сборы. А я ведь только сейчас понял: несколько десятков подростков, в один день, в одно и то же время покидают свои дома под разными предлогами, идут в одно и то же место и возвращаются почти в одни и те же часы. Бр-р-р-р, жутко. Кто-то умный свяжет всё увиденное воедино – и наступит крах наших планов, идей и подготовки. Что скажешь?

– Ничего не скажу. Остаюсь при своём мнении, – буркнула Евгения.

– Женька, что с тобой? – юноша удивлённо заглянул в лицо подруги. – Ты сама не своя. Ты всегда была самой объективной и незаинтересованной из всех, а сейчас… как это назвать… пристрастная! – он внимательнее посмотрел на девушку. – Ты разругалась с родителями из-за поездки?

– Какая разница? Просто думала, ссора будет стоить сегодняшнего собрания, а оказалось, – она развела руки, – что я могла остаться. Кстати, а почему вы меня не предупредили? – она сурово нахмурилась.

– Потому что мы договорились совсем недавно, накануне, а накануне ты… – Димка цокнул языком. – Сама знаешь. Женя, давай прогуляемся, потому что если я сейчас не встану с твоей, наверное, железной лавочки, то не встану уже никогда! – ловко сменил тему парень и с очень натуральным старушечьим скрипом разогнулся.

– Не хочу, – безразлично ответила Евгения, при этом поднимаясь со скамьи и направляясь в сторону ограды. Какое-то время ребята молча шли молча по Большой дороге, но девушка неожиданно остановилась и вперила сверлящий взгляд в один из особняков. Митя, заинтригованный, последовал её примеру: перед ним выросло поместье Заболоцких. Дмитрий понимающе улыбнулся.

– Тебе их тоже жаль, да?

– Нет, наверное, – задумчиво протянула девушка. – За что их жалеть? Они сами сделали выбор. Просто я их не понимаю, – смуглянка пошла дальше, демонстративно засунув руки в карманы просторных штанов. Мальчик поспешил догнать приятельницу. Налетевший порыв ветра пробрался под одежду, ощупал тело ледяными пальцами и унёсся прочь.

– Шестнадцатого марта будет самая лучшая погода, – непонятно, зачем, с нервной дрожью в голосе и преданным блеском в глазах сказала Женька. Дима повторил в голове слова подруги и на всякий случай запомнил – герои ведь всегда говорят что-то величественное – эта фраза вполне подойдёт.

Рассекречивание или попытка объясниться

– …А потом, видела бы ты его лицо! Я сомневаюсь, что в нашем богатом русском языке найдутся подходящие выражения для того, чтобы хоть приблизительно это описать, потому что это не понять, не увидев! – хихикая, рассказывала Лиза хохочущей сестре о своих приключениях на следующее утро.

– Бедный мальчик! – смеялась Санька.

– Кстати, никогда бы не подумала, что Митьку, Митьку! посчитают дурной кампанией. Мне казалось, все взрослые наоборот должны видеть в нём образцового ребёнка.

– Мне тоже, – пробормотала Саша. А вопросов-то всё больше и больше.

– Хотя, нет, чего же здесь есть такого удивительного? Он не спит по ночам, скрывает что-то, проникает в чужие особняки… Удивительное здесь есть только то, что я почему-то всегда про себя называла его тихоней, как ты считаешь?

– Ага… А он наверняка не ожидал такого, да? – сменила тему Александра, вновь вернувшись ко вчерашнему случаю в комоде, – Послушай, неужели тебе не стыдно? В конце концов, оказалась невольным свидетелем той ссоры с его отцом и прочее.

– Когда я только подумала о том, чтобы это сделать, было, – призналась средняя Заболоцкая, – но сразу после, как ни странно, нет. Если честно, мне вдруг стало так весело, что больше ни о чём не хотелось думать.

– Тебя почти никогда не удавалось смутить, – понемногу успокаивалась Саша. – Может быть, они спорили из-за спектакля, что устроил Олег? Ты что-то подобное говорила.

– Может быть, – эхом отозвалась блондинка и неожиданно вскипела. – Я совсем перестала понимать этих людей после вчерашнего представления: зачем столько месяцев скрывать собственную магию, а потом бестолково и бессмысленно показывать её большинству аристократичных семей? Ради сюрприза?

– Ты же сама постоянно повторяешь, что Лихоборовы – великие хвастуны. Наверное, сначала решили держать интригу, но не удержались, хе-хе… А что произошло потом?

– М-м-м-м-м… Как я уже говорила, Илья посмотрел на меня так, словно этот шкаф меня, по меньшей мере, только что выносил и родил, – искренний смех Саньки подбодрил и раскрепостил рассказчицу. – А я, ты знаешь, не тот человек, которого одним взглядом стеснить можно, поэтому сразу и прямо перешла к самому главному…

Тишина, нарушаемая хлопаньем ресниц, затянулась – юноша понятия не имел, что в данной ситуации положено говорить, а девушка, явно знавшая, как разрядить обстановку, решила предоставить это право мальчишке, хозяин – барин, всё-таки. «Он мог бы поступить любезно и не обратить внимания на это происшествие» – наблюдала за младшим Лихоборовым Лиза, всё ещё сидя на полу с любопытным и совсем не виноватым выражением лица.

– Что ты там делала? – подал с того конца комнаты голос Илья, сверля гостью злющими глазами. «Мог бы, но не стал этого делать» – прокомментировала про себя Лизавета.

– Искала уборную, – спокойно и уверенно ответила она.

– Ты ведь понимаешь, и мне не обязательно объяснять, что ты несёшь несусветную чушь? – изо всех сил сжимая на коленях кулаки, спросил парень.

– Нет, сначала я правда пошла искать уборную. До этого…

– До чего, этого?! До того, как подслушивать наш с отцом разговор?! – он совершенно рассвирепел, причём до такой степени, что Елизавета в голове прикидывала, каковы шансы, что Илья сейчас её ударит. Однако и она не из робкого десятка.

– Ты отведёшь девушку в туалет, в конце-то концов, или нет? – рассердилась она.

Юноша заскрежетал зубами, и, мотнув головой в сторону выхода, быстро направился к двери. Девочка неуклюже поднялась и побежала следом. Когда ребята уже шли по коридору в противоположную от столовой сторону, Лиза услышала позади тихий звук скорых мелких шагов и удовлетворённо кивнула: похоже, Соня будет на кухне вовремя. Илья резко свернул в тёмный холл, что сразу же натолкнуло спутницу на нехорошие мысли. Впрочем, поход закончился достаточно благополучно: мальчишка остановился около небольшой невзрачной двери и с кривой ухмылкой и шутовским поклоном указал на неё. Девочка мгновенно скрылась внутри, а выйдя через некоторое время с довольной улыбкой, уже не обнаружила Лихоборова младшего. Впрочем, это и к лучшему.

– Лизавета? Лизавета, вот ты где! – мать, покрывшаяся красными пятнами от волнения, подбежала к блондинке. – Мы так долго тебя искали, а ты совсем не откликаешься!

– Я не слышала.

– Благо, нам по пути попался этот милый мальчик, он помог, а что бы мы без него делали!

– Какой милый мальчик? – не поняла Лиза.

– Сын Олега, Илья, – объяснил Николай, стоявший рядом. – Хороший парень, надеюсь, отец его не испортит.

Девушка подняла брови. Иногда ей казалось, что только она видит целую картину мира, а остальные то ли слепы, то ли притворяются.

– Зачем вы меня искали? Мы уже едем домой?

– Понимаешь, – виновато сказала Олеся, – тебя так долго не было, и мы боялись, что ты…

– Натворю что-нибудь, – закончила средняя Заболоцкая.

– Да, – кивнул папа, – и потому мы вдвойне рады, что всё обошлось. Лизанька?

Девочка молчала. В её голове пронеслись обрывки воспоминаний и недавних образов, после чего она не выдержала, нервно прыснула и расхохоталась в голос.

– В чём дело, Елизавета? – испуганно вскричала мать. – Что ты наделала в этот раз?

Но блондинка никак не могла уже остановиться.

– Даааа, – протянула Сашка уважительно, откинувшись на Лизину кровать и почти утонув, когда перина на миг сомкнулась над русой головой. – Как я и думала, вам на приёме было очень весело. Рада, рада.

Средняя Заболоцкая мгновенно догадалась, отчего радостный настрой младшей сестры так неожиданно и быстро изменился, и, придав своему голосу больше ласки, сказала:

– Как я и думала, нам на приёме было не очень весело, во-первых, потому что кроме еды и небольшого представления там ничего не предусматривалось (в общем, скука самая настоящая), а во-вторых, потому что из-за тебя мне пришлось сидеть там весь вечер… С родителями… Совсем одной! Как ты могла так поступить, для меня эти несколько часов обернулись сущим кошмаром! – разумеется, она преувеличила, но Саню это вмиг успокоило. А Лизавета вошла во вкус. – Несколько часов подряд, только и развлечение, что набивать свой живот всё новыми и новыми нескончаемыми блюдами, сверстников нет, танцевать не приглашают, и, ко всему прочему, могильная тишина, так как у одной половины гостей язык уже стёрся в кровь, а другая половина, как я, например, так распробовали фирменную Лихоборовскую настойку, что уже не в состоянии были и рта открыть, не то что что-нибудь сказать.