Текст книги "Ростерия (СИ)"

Автор книги: Александра Шпатова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

– Снова обо мне говорили? На меня напала жуткая икота, – встал перед Волковой юноша.

– Как ты постоянно об этом узнаёшь? – поразилась Рита.

– Говорю же, нутром чую, – парень не стал выяснять, каково же мнение родителей о нём, и Марго промолчала, не желая рассказывать такие подробности. Молодые люди остановились у самого подъезда, и Ритке показалось, что Масленцов как-то выжидающе смотрел на неё. Чего он хочет? Знакомить его с родителями студентка не собирается, не сегодня. Девушка обняла его за плечи и по обыкновению поцеловала на прощание в гладкую щёку и, подумав, немного приблизила и повернула лицо.

– Мы же договорились? Больше никаких сигарет, – произнесла она, почувствовав запах табака, и чмокнула Андрея в губы.

– Такими методами я согласен бросать курение, – обрадованно заключил студент, напоследок прижал к себе девушку и подтолкнул её к входной двери и сам зашёл внутрь. Лишь убедившись, что за Марго закрылись створки подъёмника, Масленцов отправился домой.

***

Календарь отображает последние числа ноября, погода шепчет. Дует холодный злой ветер, раз в сутки выпадают дожди, лужи за ночь покрываются тонкой ледяной коркой, которая утром превращается в слякоть. Погода, впервые за несколько десятков лет, предсказуема (но не для синоптиков))) и точно соответствует древним приметам. Осень же – совершенно особенное время года, когда не знаешь, чего тебе точно хочется: выпить кофе или повеситься. Маргарита не помнила, от кого унаследовала эту фразу, но такие слова замечательно описывали меланхоличный настрой девушки. Ничего необычного, что могло бы её расстроить, сегодня не произошло, просто для Ритки, совсем как для печально нам всем известного Обломова, это было привычным состоянием, а сегодняшний день отличался от предыдущих лишь тем, что студентка, наконец, смогла обвинить непогоду в своём нерадостном настроении. МФМУ стал постоянным местом обитания девушки, например, сейчас она в коротком плаще, не греющем, зато красиво развевающемся, прижималась спиной к белой облупившейся батарее, что находилась под лестницей, сев на пол и немного согнув ноги в коленях. На голове у неё красовались массивные наушники, в руках, всего лишь для антуража, – учебник по углублённой астрономии. Был большой перерыв между занятиями, студенты вели себя подозрительно тихо и чинно, Андрей почему-то сегодня не пришёл, а волшебное устройство, обменивающее пятидесятирублёвую купюру на стаканчик чудесного какао, сломалось. Одним словом, тоска, и Марго впервые за долгое время так жаждала скорейшего начала урока, поэтому внезапные шум и топот были для девушки как глоток свежего воздуха, впрочем, ненадолго. Она повернулась на звук и сфокусировала замыленное зрение: прямо на неё по коридору с немыслимой скоростью неслись три школьника в дорогих костюмчиках по размеру, с галстучками и огромными заплечными сумками, почти перевешивающими ребят. У Маргариты и в мыслях не мелькнуло отползти с дороги маленьких нарушителей скуки и спокойствия или, хотя бы, выставить вперёд руки для малейшей защиты – в конце концов, за девочкой тупик, и ничего больше; вместо этого она размышляла: что в институте делают дети? Будем честны, студентка недолюбливала всех за редким исключением людей в возрасте до десяти лет, а если ребёнок ко всему прочему оказывался чересчур активным и громким, то Ритино лицо непременно само собой перекашивалось, руки скрещивались на груди, а взгляд приобретал неодобрение и предвзятость. Именно такие метаморфозы и происходили с Волковой по мере приближения шумной троицы. К счастью, мальчишки остановились около лестницы, не рискнув подходить ближе к недоброжелательно настроенной Маргарите, сбросили на керамическую холодную плитку рюкзаки (наблюдая за детьми, девушка догадалась подложить сумку под мягкое изрядно замёрзшее место) собрались в кружок, споря о чём-то и тряся кулачками (Рита не сразу поняла, что школьники устроили жеребьёвку), после чего проигравший с бойким видом нахохлившегося воробья выступил вперёд, поплевал на ладони, пошаркал ногами, подпрыгнул и уцепился за ступеньку возвышающегося лестничного пролёта. Двое приятелей же мгновенно достали из карманов гигантские телефоны, непонятно, как помещающиеся в их коротких пальчиках, и засекли время. Пока Марго бессовестно подсматривала за мальчишками, даже не прикрывая заинтересованный взгляд книгой, название которой ни о чём бы не сказало первоклассникам, лицо висящего от натуги приобрело бордовый цвет, губы сжались в воинственный бантик, пиджак сильно задёрнулся.

– М-м-м-м-м??? – издал вопросительный возглас проигравший, очевидно, спрашивая, сколько ещё он должен терпеть такое издевательство.

– Ты даже половины не выдержал! – сказал один из его друзей с недетским злорадством, из чего Маргарита заключила, что время давно вышло.

– Не может быть! – взвыл висящий.

– Он врёт, две минуты истекли! – не перетерпел мук совести второй товарищ. Тогда первый от обиды дал хороший подзатыльник своему честному приятелю. Мальчишка с облегчением разжал пальцы, тяжело приземлился на пол и нахально поставил руки в боки.

– Теперь ваша очередь, как и договаривались! – объявил он. Школьники, надо отметить, несколько толще своего спортивного одноклассника, с кислым видом подошли к лестнице (как будто на эшафот))) и тоже повисли на ней виноградными гроздьями. Но не продержались они и двадцати секунд, как за их спинами раздался вопль: «Ах, вы «…»! Я весь университет обыскала, с ног сбилась, уже ни в чём не повинных студентов подозревать начала, а вы здесь вытворяете такое!» Ребята (девочка вдруг увидела поразительное сходство между всеми тремя) отвлеклись от своего спора и с ужасом повернулись в сторону коридора – там стояла взмыленная взбешённая женщина-преподаватель. «Взгляд как у Медузы-Горгоны», – невольно содрогнулась Ритка.

– Бабушка?.. – испуганно пискнул самый спортивный мальчик. «Теперь ясно, что в институте делают дети», – сложила два и два наблюдающая.

– Не-е-е-ет, – злорадно протянула та. – Отныне я для вас, негодяев – Олимпиада Максимилиановна, потому что ни один родственник не сотворит с вами такого, что сейчас я… Куда вы? Стоять, ждать заслуженной кары! – и погналась за с визгом убегающими внуками. Ритка проводила семью смеющимися глазами. «Прав был Андрей, их учительница по литературе – сущая ведьма!» – подумал она с неким одобрением. Женщина вызвала у девушки скорее веселье, чем раздражение. Дребезжащая мелодия, созывающая на занятия, подняла Марго с пола, заставила её отряхнуть портфель и зайти в ближайший кабинет астрономии. На пороге студентка остановилась как вкопанная и напрягла слух: судя по жалобному далёкому вою, коротенькие ножки хулиганов не спасли их от разгневанной бабушки. Напоследок довольно улыбнувшись – поделом! – она ступила в залу, моргнула… И уже шла домой несколько часов спустя по широкой грязной улице, положив на плечо раскрытый, полностью прозрачный зонтик. Ужасная погода! Моросит, слякоть под ногами, темно – настоящий ноябрь! «А дома тепло», – про себя ворчала Маргарита: «Мама с папой уже давно освободились и ждут меня. Конечно, ведь нас задержали в университете ради сомнительного мероприятия, словно у нас собственных дел нет! (оказалось, все педагоги по приказанию директора привели своих маленьких детей, чтобы на открытом уроке «связь поколений» познакомить чад с «умными людьми» и перепоручить студентам опеку над малышами, в то время как сами они пили чай со сладостями). Сегодня последний день осени, и родители, наверное, испекли апельсиновые печенья с лимонными кексами. А мне до квартиры добираться ещё более получаса!» Рита сама не поняла, что же толкнуло её на тот поступок: или пронизывающий ветер, или сгущающийся мрак, или усталость, или мечты об уюте, но девушка, обычно от метрополитена идущая пешком, неожиданно захотела преодолеть остаток пути на общественном транспорте. Если бы она издалека заприметила огоньки приближающегося к остановке автобуса, то в сердцах бы ругнулась, без надежды махнула рукой и скоро бы забыла о досадной неприятности, но по воле рока горящие фары дразняще замигали совсем недалеко, рукой подать, как будто звали, упрашивали. Они многократно усилили Риткины грёзы о родной светлой комнате, вкусном ужине и заботливых родителях, и девушка больше не могла терпеть: уже на бегу она поправляла сумку на плечах, на бегу складывала зонт, на бегу искала кошель, и чем быстрее она неслась, тем явственнее представляла себя дома, в котором не была целую вечность. Остановка уже совсем близко, осталось чуть-чуть – лишь спуститься по лестнице, а внизу желанная награда в виде свободного сиденья у мутного окна. Студентка как обезумела: в её голове навязчивой идеей билась лишь одна мысль.

Всё испортила лужа. Маленькая, у края дороги, подмёрзшая за вечер. Которую Марго не заметила. Рита замесила в слякоть ногой тонкий лёд, ботинок поехал вправо, девушка поскользнулась, тело её опасно накренилось, она взмахнула руками… и зависла. Она бы удержала равновесие, точно бы удержала. Если бы не новый гладкий рюкзак, что благополучно по мокрой куртке сполз на голову хозяйки. Свист в ушах, несколько мерных, скатывающихся ударов о ступеньки, резкая боль в спине и спасительная темнота.

***

Маргарита злилась. Нет, она была в ярости, да в такой, что любая еда должна прокисать от её ядовитого взгляда. Впрочем, готовили здесь настолько отвратительно, что испортись несколько продуктов, на вкусовых качествах блюд, как будто пластмассовых, это никак не отразилось бы. Порой девушке казалось, что повара по наказу начальства просто пытаются отравить клиентов, чтобы побыстрее освободить места для всё пребывающих и пребывающих больных. Например, совсем недавно Рита, как знатная особа, хозяйничала в целой палате, теперь же ей и ещё четырём её соседкам приходилось ютиться в одном помещении. Но хуже всего то, что вся злость была направлена на себя, конечно, ведь других виновников происшествия нет – Марго целиком и полностью ответственна за своё нынешнее положение. Неужели она не могла подождать десять минут? Неужели таким ужасным ей представилось тогда простоять лишнее время под навесом остановки? Почему она, всегда такая осторожная, предусмотрительная, решила рискнуть – и ради чего? Чтобы немного пораньше вернуться в квартиру? «Молодец, теперь благодаря твоей нетерпеливости мы дом не скоро увидим», – похвалила себя девочка: «Анна Не-помню-какая-фамилия сказала, что ещё на две недели я пленник больницы № 123». У Риты с детства развилась неприязнь к подобного рода заведениям: болела она очень редко, поэтому вынуждена была узнавать о госпиталях из рассказов других, её сверстников, а дети всегда любят преувеличить, так что к восемнадцати годам студентка если не боялась, то опасалась лечебниц; во-вторых, девочка, словно пуповиной, связалась с маленькой родной спальней, и каждый день вне дома усиливал гнетущее чувство в Риткиной груди. Единственной отрадой оставалось то, что родители приезжали каждый день в одно и то же время, когда заканчивали работать, развлекали дочку, убеждали, что скоро она вылечится и уедет вместе с ними из этого жуткого санитарно-белого места, и Волкова с нетерпением ждала вечера. Ещё проницательные мама и папа постоянно привозили суточный рацион еды, чем несказанно радовали юную пациентку: смотреть на потуги местных поваров состряпать хотя бы что-нибудь съедобное было жалко.

Сегодня особенный день – так бы сказала Рита недельной давности, но нынешняя девушка уже привыкла к тому, что кто-то выздоравливает, кто-то заболевает и занимает койку прежнего товарища по палате, кто-то отправляется страдать домой и портить жизнь родственникам, в общем, люди меняются. Поэтому Маргарита никак не отреагировала, кроме короткого «Здравствуйте» (да, здоровье здесь никому не помешает) на появление ещё одной пациентки – весьма преклонного возраста дамы с радикулитом. «Спиноломы» или «Колясочники» – такие обидные устрашающие прозвища давали врачи обитателям Риткиной палаты. Девочка не успела воспринять эти слова близко к сердцу – почти сразу узнала, что то был лишь чёрный юмор персонала, не предназначенный для чужих ушей, однако новых посетителей пугал сильно. Волкова мгновенно успокаивала несчастных, но почему-то не могла пересилить себя и предупредить новых соседей раньше. Порывшись в себе (времени, видит Бог, хватало), она с ужасом осознала, что ей было необходимо посмотреть на «живую» реакцию пациентов на жуткую новость. Что с ней такое? Неужели она жестокий маньяк или, того хуже, извращенец? Но ведь удовольствия от наблюдения за чужим страхом она не получала, наоборот, чувствовала вину и стыд. В чём же тогда выгода? Она способна на такие издевательства ради материала для книги? Ах, бесчеловечно, эгоистично!

– Что же ты о себе в столь юном возрасте не заботишься, – подала голос из угла напротив сегодняшняя старушка. – Какой у тебя недуг, внученька?

Марго незаметно поморщилась – она не любила, когда её отвлекали от размышлений, даже неприятных. А ещё не выносила, когда её так называли, даже настоящие бабушки, пока ещё были живы.

– Грыжа, по-моему, – вежливым тоном ответила та.

– Бедняжка! А как такое лечить? – девушка собиралась навести порядок в мыслях, вычистить собственную одежду и в особенности обувь (терпеть не могу пыль!) и, возможно, попробовать продолжить писать книгу, но, видимо, не суждено – женщине отчаянно хотелось поговорить.

– Насколько я знаю, можно лишь убрать симптомы и стараться не провоцировать обострение, тогда всё будет замечательно, – закончила она на несвойственной ей оптимистичной ноте. Дама озабоченно поцокала языком, а девушке пришлось, соблюдая правила приличия, поддержать диалог:

– А чем вы болеете? – осведомилась она.

– Ох, внучка, – «Меня зовут Марго!» – про себя застонала та. – Спина моя совсем меня измучила. Врачи заставили множество проверок-анализов проходить, мол, не уверены, шарлатаны! что же именно вызывает такие боли в пояснице, но я-то уверена, что это радикулит мой родненький, я же знаю его, всю жизнь прожили вместе! – именно потому Рита и не хотела заводить разговор со старыми пациентами – большинству из них доставляет такую радость хвастаться своими недугами, что они готовы обсуждать их сутки напролёт. Вот и старушка пустилась в разъяснения, описывая подробно каждую растянутую за её долгий век связку, при этом обе их соседки, тоже преклонного возраста, мирно спали и не могли отвлечь внимание Аделаиды Петровны – как выяснилась позже – на себя. Родители также сильно удивились, услышав бодрое приветствие и став посвящёнными во многие подробности болезней Ады уже с порога.

– Солнышко, – едва слышно прошептала мама, – а кто она? – Маргарита со страдальческим и вместе с тем весёлым видом развела руками.

– Не бойся, осталась всего лишь неделя, – опасливо поглядывая на старуху, сказал Максим. – Кстати, чуть не забыл: мы приготовили тебе яблочный пирог…

– Ой, слышу запах свежей выпечки! Не поделишься со мной, внучка? – донеслось с дальней койки. У Светы с Максимом от такой наглости отвисла нижняя челюсть; прежде чем они успели что-то возразить, Марго пересилила себя и сказала:

– Конечно же, поделюсь! – на самом деле больше всего на свете её раздражали бесцеремонность и бестактность, когда человек не осознаёт границ дозволенного. По мнению девочки, даже мнимое родство не могло послужить достаточным поводом для покушения на её еду. Родители, всё ещё шокированные, пробормотали: «Скоро, скоро мы заберём тебя», а младшая Волкова извлекла из прикроватной тумбочки пластиковый нож и аккуратно, так, чтобы ни единой крошки, не дай Бог, ни упало на кровать или пол, отрезала сначала треть. Расщедрилась, и разделила пирог пополам – нельзя жадничать, Маргарита! К тому же, судя по всему, бабушке придётся долго здесь пробыть. Мама послушно взяла стерильную больничную тарелку и понесла даме один кусок выпечки, сопровождаемая сыплющимися благодарностями.

– Как её зовут? – спросил отец.

– Аделаида Петровна, – без запинки выпалила девочка.

– Она всегда так себя ведёт? Ей, конечно, простительно, в её возрасте, но…

– Понятия не имею, её привезли в мою палату только сегодня, – пожала плечами она.

– Зуб даю, она любительница потрепать языком, – ткнула пальцем в небо мать и попала.

– Да, как гласит пословица, об интроверте что-то может сказать его пристрастия к разным жанрам музыки, литературе, желание побыть одному в ночном сумраке… а об экстраверте всё говорит его никогда не закрывающийся рот!

– Папа, – засмеялась Марго, – что же вы ругаете бедную женщину на чём свет стоит! Вам жалко один кусочек торта?

– Кусочек – нет, – усердно спрятала улыбку Света. – А та-а-акой кусок! – и она развела руки, показывая исполинский размер. Все Волковы захихикали. К счастью, Аду, расправлявшуюся с яблочной выпечкой, внезапное веселье не смущало. Марго последовала её примеру и осторожно откусила от своей половины. И сразу же зажмурилась от удовольствия: тесто мягкое, пышное, горячее, с хрустящей корочкой, наверное, дрожжевое, потому что песочное девушка терпеть не могла – слишком сильно крошится – начинка из сладких сочных яблок обильная, с ароматом корицы, ванили и мускатного ореха. Невероятно вкусно!

– Понравилось? – не удержалась мама.

– Конечно! – воскликнула та. – Научите меня?

– Если поскорее выздоровеешь, – пообещал отец, прищурился и усмехнулся. – А твой чудесный молодой человек не приходил?

– Нет, сегодня у него важная контрольная работа по обществознанию, и он не смог отпроситься, – с набитым ртом прошамкала девочка.

– Да, он же такой ответственный, – подтвердила мама. – Хотя ты другого бы и не выбрала, я же тебя знаю… Очень хороший мальчишечка! – вдруг похвалила Масленцова мать.

– Конечно, потому что, как я и говорил, спутника по жизни нужно искать в институте, – с таким же одобрением сказал отец. Дочка же переводила недоумённый взгляд с одного родителя на другого. Разве они не должны быть злыми следователями? Знакомство явно пошло не по плану.

– Мы уже волноваться начали, думали, почему ты нам Андрея не показываешь? А тебе же всегда нужно время. К счастью, нам, старикам, – Светлана убедительно закряхтела, – бояться нечего! В надёжные руки тебя отдаём.

– Мама, папа, вы опять дразните меня! – прервала спектакль Рита.

– Всего лишь по-доброму шутим, и имеем на это полное право, – одновременно прыснули сговорившиеся родители.

– Давайте отложим неловкие разговоры хотя бы до моего выздоровления. Я ведь не собираюсь выходить за него замуж!

– Почему бы и нет? Он заботливый, – почти серьёзно заметил Максим, после чего крепко прижал скуксившуюся дочь к себе. – Не обижайся, солнышко, но, боюсь, здесь у тебя пропадает чудесное чувство самоиронии!

– Я уже успела испугаться, что вы так намекаете мне, мол, пора тебе уже расправить крылья и перепорхнуть в чужой дом – слезть с родительской шейки, – кисло буркнула та. Она была в замешательстве: материнский и отцовский восторг по поводу Андрея окончательно выбил девочку из колеи. Хотя парень действительно поступил очень достойно: едва узнав о Риткиной травме, сразу приехал в больницу лишь немного позднее Максима и Светы, и навещал Марго, конечно, не каждый день, но часто. Его поведение немного смущало студентку, так как такое внимание её персоне было ново, и она перешла на другую тему разговора. К сожалению, время посещения скоро закончилось, Рита печально попрощалась с родителями, и только сейчас заметила толстую книгу с рельефной красивой обложкой, которую Света с Максимом незаметно положили в шкафчик дочери. Ведь именно её долго рассматривала студентка в магазине, но так и не решилась купить! Невероятно, как они всё подмечают? Ноющее чувство внутри мгновенно заменилось теплом и горячей благодарностью. Новая сказочная история её любимого автора. «Я совсем не повзрослела за последние пять лет», – улыбнулась девочка и открыла форзац, внимательно изучая аннотацию. Но погрузиться в магический мир Александра Колькина ей было не суждено: дама, бодренько одолев свою порцию, захотела общения.

– Это твои родители? – она кивнула в сторону двери.

– Да, – не стала спорить девушка.

– Какие забавные, – умилилась Аделаида Петровна. – Лопотали что-то непонятное. И смешливые. А ты так на них не похожа, даже странно!

Маргарита бы не согласилась со старухой – все её знакомые, наоборот, утверждали, что девочка со Светой и Максимом – одно лицо; мама и папа тоже стройные, высокие, чернобровые, а ещё очень красивые и моложавые. Наверное, соседка по палате плохо видит. Тем временем бабушка рассказывала о язве желудка, обнаруженной у неё в 1956 году, и Марго уже подумывала о том, не отдать ли ей остатки родительского кулинарного шедевра, чтобы хоть ненадолго занять той рот, но неожиданно юный мозг выхватил из длинного монолога дату. Девочке стало невероятно интересно, сколько же на самом деле даме лет. Спрашивать возраст у женщины нехорошо, но студентка довольно быстро решила эту проблему.

– Простите, а в каком году вы родились? – прервала поток нескончаемых предложений она.

– Я? – Аделаида словно удивилась, что кто-то посмел перебить её. – В тридцатых годах прошлого века, кажется… Точнее не помню, – призналась та. «Надо же, не помнить дату собственного появления на свет! Впрочем, в такие лета такая информация и не понадобится». – Конечно! Мне ровно четыре годика исполнилось, когда началась Великая Отечественная Война…

Надо сказать, со стороны Марго это был очень умный ход: заставить Аду повествовать о чём-то, где не требуется периодической реакции собеседника вроде «Ах!» или «Бедняжка!», а хуже всего «Как же вы измучались!». Нет, женщина на протяжении нескольких часов медленно с выражением, погрузившись в воспоминания раннего детства, описывала свою жизнь в те страшные времена, потом трудности восстановления, как государства, так и каждой семьи, а Рита молча слушала, и на удивление, её это ни капли не раздражало, однажды она и вовсе поймала себя на том, что ей не терпится узнать продолжение. Конечно, ведь своих бабушек она не хотела мучить расспросами о страданиях, пусть и послевоенных, к тому же не успела. Поздним вечером, когда история старушки превратилась в тихое невнятное бормотание, Маргарита испытала странное чувство: не опустошённость, как это обычно происходит после долгого эмоционально тяжёлого и грустного рассказа, не сочувствие по отношению к даме, а насыщение. Она словно стала губкой, которая иссушила ведро воды, обернулась комаром, готовым лопнуть от тяжести в налившемся алом брюшке. Всю усталость и раздражение как рукой сняло, ей больше не хотелось спать. «Обязательно упомяну подробности жизни Ады в произведении», – загорелась творческим порывом девочка. А женщине, напротив, нельзя позавидовать: сказывался возраст, и из-за столь длительной истории и вновь перенесённых старых переживаний она не на шутку притомилась.

– Вредно мне так поздно ложиться, – пробормотала она, остановившись на середине рассказа. – Закончим завтра, внученька. Устала я… – и рухнула на постель, умиротворяюще засопев.

С тех пор, начиная с раннего утра и заканчивая тёмным вечером, Рита брала у женщины «интервью», сначала робея, но с каждым разом всё смелее и увереннее, едва соглашаясь оставлять старушке перерывы на завтрак, обед, ужин и прочие необходимые дела. Всю неделю, до мозолей на языке, Аделаида Петровна рассказывала о приключениях, историях, анекдотических ситуациях, коих в её долгой жизни оказалось немерено. Регулярно наполняемый и осушаемый стакан воды навечно поселился на тумбочке почтенной дамы, а ручка и тетрадь стали продолжением рук девушки – она не могла допустить ни малейшей утечки драгоценной информации – в Ритиной голове уже сложилось, кому из героев её книги она припишет эти слова и связь их со всей сказкой. Одним словом, надоедливая бабушка была неоценённым сокровищем и мечтой любого писателя; конечно, такой материал. Когда женщину уводили на процедуры и проверки, Волкова до боли в пальцах редактировала и исправляла текст, а после возвращения соседки вновь примеряла на себя профессию репортёра, изнуряя бедную Аду до беспамятства. При этом, как ни странно, творчество шло девочке на пользу, уже которые сутки она чувствовала неожиданный прилив сил и выздоравливала семимильными шагами, так что даже рассчитывала на досрочную выписку. Так и случилось; спустя шесть дней родители приехали в лечебницу с небольшим пластиковым чемоданчиком, дабы сложить в него немногочисленные вещи дочери. Когда пухлая часовая стрелка остановилась на не менее плотной двойке и за окном лениво светило солнце, даже не стараясь пробиться сквозь толщу облаков, Маргарита, полностью одетая, занималась тем, что упаковывала одни сумки в другие ввиду их ненадобности – родители явно переоценили срок заключения Риты в больнице. Девушка была в приподнятом настроении: наконец-то, милый дом! От радости она даже захотела первая начать общение с Аделаидой Петровной, чего раньше никогда бы не сделала, помимо тех расспросов о её увлекательной жизни, конечно же. Студентка подошла к даме и недоверчиво хмыкнула: минуту назад убеждающая в чём-то врача, она так и заснула, сидя. «Не молодеем», – ощутила неприятный холодок во всём теле девочка и осторожно окликнула подругу по несчастью.

– Бабушка, – с трудом произнесла она. Та дернулась, раскрыла глаза, прошелестев «Не сплю» и с вымученной улыбкой повернулась к Рите.

– Это ты, внученька. Какая нарядная, – неужели любая одежда, отличающаяся от белого халата, кажется ей нарядной? – Домой, али как?

– Да… Вы… Выглядите, прошу прощения, словно выжатый лимон.

– Знаю, девочка, но мы ещё повоюем, с этими немцами, – и шутливо погрозила кулачком кому-то из персонала госпиталя.

– Я… – Марго заикалась от неловкости разговора и некоторой боязни, присущей всем молодым людям, видящим, как бы романтично ни звучало, печать смерти на собеседнике, – Хотела поблагодарить Вас за те истории. Вы мне очень помогли.

– Это я собиралась сказать тебе «спасибо». Мало кто так интересовался моей биографией, и мне очень приятно, – она терпеливо растянула губы в улыбке, словно гадая, когда же девушка уйдёт. Последняя не заставила себя долго ждать и с облегчением вернулась к родителям. Интересно, все люди во время прощания становятся похожи: благодарят друг друга за ерунду, извиняются за любую чушь? Или только… Девочку опять передёрнуло, и она поспешила скрыться за тёмными стёклами маминой машины. Перед отъездом Максим и Света о чём-то недолго говорили с главным врачом, и студентка, прислонившись к окну, пыталась расслышать хоть что-то, кроме прерывистого мычания. Волковы старшие сели в автомобиль, и спустя несколько секунд больница № 123 осталась позади.

– Мы с матерью еле-еле вытерпели две недели без тебя, – сказал отец, поглядывая на дочь в зеркало дальнего вида. – А что мы испытали, узнав о твоей госпитализации… Да, ты же выздоровела, значит, можно начинать с тобой серьёзную беседу, – папа хмуро переплёл пальцы на коленях, немо поддерживаемый мамой. – Скажи, сколько раз мы предупреждали тебя, чтобы ты не торопилась, пытаясь поспеть за транспортом? – Маргарита виновато втянула голову в плечи. – Наверное, не достаточно часто, потому что уповали на то, что ты умная и сама знаешь такие простые вещи. Так что повторяю специально для тебя: НЕЛЬЗЯ БЕЖАТЬ ПО ЛЬДУ ЗА АВТОБУСАМИ!

– Простите, – пискнула с заднего сиденья Ритка. Она-то надеялась, что за такой срок родительское негодование если не остынет, то поумерится, но нет, донесли в полном объёме.

– Мы думали, что сами окажемся в лечебнице с нервным срывом или передозировкой успокоительными лекарствами, – подала голос Светлана. – Девушке восемнадцать лет, совершеннолетняя, поступила в МФМУ, а до сих пор надеется на авось. И не думай, что нам смешно.

Какое-то время было слышно лишь шуршание множества шин по асфальту. Девушка резко выпрямилась, мгновенно поморщившись, и попыталась отвлечь маму с папой.

– А что вам рассказала Анна Кракина, главный врач? – спросила она извиняющимся тоном. – Со мной что-то не в порядке? – На удивление, сработало, но как-то необычно: теперь уже оба родителя потупили глаза. На их лицах не осталось и следа гневливости.

– Милая, мы кое-что увидели и потом это кое-что уточнили… – издалека начала мать, но, получив толчок от супруга, осеклась.

– Если коротко, то твою Аделаиду Петровну срочно переводят в отделение реанимации. Не знаю, что произошло… – без предисловий констатировал факт отец. И вновь молчание, гораздо более долгое. У девушки, как ни боялись Волковы старшие, не было дыры в груди (от чего? Недельного знакомства?), Рита не грустила, не тосковала, не боялась. Только недоумевала.

«Странно, – отстранённо думала она: а я думала, мы хорошо провели время».

Ростерия. Польза обучения в школе

Кто-нибудь из вас обращал внимание, как же забавно наблюдать за эволюцией гардероба школьников с течением времени? Особенно заметно развитие осенью: сперва лёгкая кофточка и штаны, захваченные с собой из летнего сезона. Спустя несколько дней, обратно пропорционально похолоданию уменьшается количество одежды на теле подростков – это своеобразные бунт, смелый митинг; некоторые и вовсе оголяют отдельные конечности, показывая, что не готовы сдаваться, и надеясь таким сомнительным образом вернуть тёплые месяцы. Далее, испугавшись больше родительских угроз, чем заморозков, ученики оборачиваются дополнительным слоем накидок, курточек, кардиганов, но яро выступают против шерстяных носков и шапок. Бабье лето, как небольшой, но неминуемый регресс: особо шустрые вновь успевают облачиться в безрукавки и босоножки, а остальные уберут зимнюю одежду в шкаф, лишь когда потепление кончится. С середины октября никаких восстаний – по-настоящему холодно. Далее же всё идёт плавно и равномерно: молнии постепенно застёгиваются, брюки обрастают шерстью, голенища сапог растут на глазах. Даже отъявленные хулиганы в начале ноября смиряются если не с шапкой, то с капюшоном, но чтобы обязательно закрывал ушки. К концу осени самые бестолковые дети обзаводятся зонтом и сменной обувью, а особо умные ребята догадываются, что можно надеть целых две пары штанов! Во второй школе в каждой зале работали мехкамины, но ребятам, особенно худеньким девочкам, оказалось этого недостаточно. На уроке истории трёх «Р» (как любила сокращать Соня) Заболоцкая и Кунжутова сидели очень близко друг к другу, деля один клетчатый плед на двоих.

– Не понимаю, что есть такого сложного в том, чтобы взять своё «укрывало»? – осведомилась блондинка, чьё одеяло спасало от холодной смерти обеих.