Текст книги "Санта-Барбара 4"
Автор книги: Александра Полстон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)
Не опуская пистолета, он подошел ближе.
– Око за око, зуб за зуб, – так сказано в Библии, – сквозь плотно сжатые губы процедил Мейсон.
Марк помимо своей воли рухнул на колени перед Мейсоном, вытянув вперед руки.
– Нет, нет! – закричал он. – Мейсон, ты должен выслушать меня. Я… Я не убивал Мэри! Тебе прекрасно это известно.
Разумеется, в такой ситуации он был готов сказать все, что угодно, лишь бы не увидеть, как Мейсон нажимает на курок.
– Ты лжешь, мерзавец! – воскликнул Мейсон. Он вытянул руку с пистолетом, очевидно, уже намереваясь выстрелить.
– Нет, нет! Не стреляй! – завопил Марк. – Не надо горячиться, я сделаю все, что ты захочешь… Оставлю медицинскую практику, уеду из Санта-Барбары… Только не убивай меня! Неужели ты не видишь, я готов сделать все! Только не убивай меня…
Мейсон покачал головой.
– Теперь ты понимаешь, что чувствовала Мэри, когда ты изнасиловал ее? Она умоляла тебя точно так же, как ты сейчас умоляешь меня. Она была готова дать любую клятву, чтобы ты прекратил. Сейчас ты понимаешь, каково это?
– Нет, нет – выкрикнул Марк. – Я не насиловал ее!
Мейсон решительно приставил ствол пистолета к виску Маккормика.
– Ты солгал в последний раз, – словно вынося смертный приговор, произнес он.
Насмерть перепуганный Марк заверещал:
– Хорошо, хорошо…
Он представлял собой сейчас такое жалкое зрелище, что Мейсон отвел пистолет в сторону.
– Да, я изнасиловал ее… – выдавил из себя Маккормик. – Я выместил свою злобу! Ты, что – не понимаешь, что в тот момент я не мог контролировать себя. Ясно, Мейсон?
Мейсон мстительно улыбнулся.
– Это не оправдание.
В его глазах сверкала такая ярость, что Марк понял – еще мгновение, и Мейсон нажмет на курок. Тогда уж точно ничто не поможет ему. Нужно было любыми средствами тянуть время.
– О, Боже… – простонал Марк. – Мейсон, послушай меня. Мэри довела меня до бешенства, она призналась, что любит тебя. Для меня это было невыносимо, и я сорвался.
Мейсон медлил.
– Она ничего не скрывала? – спросил он. – Она сказала тебе, какие между нами отношения?
– Да! – выкрикнул Марк. – Я хотел наказать вас обоих. И тебя, и ее… В ту ночь я вас возненавидел.
– Вот как? И поэтому ты изнасиловал ее?
– Да, да, – кричал Марк, размахивая руками. Мейсон почувствовал, как его охватывает непреодолимое желание нажать на курок, однако он сдержался. С ненавистью глядя на Маккормика, он произнес:
– Марк, ты сможешь остаться в живых. Но только при одном условии…
От страшного нервного возбуждения оба тяжело дышали. Марк хватал губами воздух, словно выброшенная из воды рыба. Хотя Мейсон еще не привел в исполнение свою угрозу, призрак близкой смерти все еще не покидал Маккормика. Он жадно ловил каждое слово Мейсона, готовый согласиться на все его условия, только бы остаться в живых.
– Ты напишешь признание, – сказал Мейсон, – или ты не согласен?
– Да, да! Я согласен, – поспешно воскликнул Марк. – Я напишу все, что ты захочешь.
Не опуская пистолет, Мейсон свободной рукой полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда смятый листок бумаги и ручку.
– Тогда пиши, – холодно сказал он, бросая бумагу и ручку в лицо Маккормику.
Марк понял, что наступила временная передышка. Трясущимися руками он подобрал листок и перо.
– Только прошу тебя, – пробормотал он, – опусти пистолет. Я не могу писать, когда мне угрожают оружием.
Мейсон мрачно усмехнулся.
– Сможешь…
Перл возился у накрытого скатертью стола, когда из кухни повалили клубы дыма.
– Там что-то случилось! – воскликнул он. – Келли, беги за мной!
Девушка бросила свои дела и метнулась за ним. Спустя несколько секунд они вывели из задымленного помещения Элис, которая, наглотавшись дыма, глухо кашляла в кулак. Из глаз ее катились слезы.
Немного отдышавшись, она прошептала:
– Извините меня, извините.
Перл улыбался, стараясь подбодрить девушку.
– Ничего страшного, Элис. Все в порядке. Не надо извиняться, не обращай внимания… Мы потушили вовремя. Такой случай обязательно бывает хоть раз в жизни у каждого повара. Пролитое масло, к сожалению, иногда загорается. Успокойся, уже все позади.
По щекам у Элис катились крупные слезы.
– Простите, простите… – шептала она. Келли обняла девушку за плечи и сказала:
– Все позади, Элис Не нужно плакать.
– Да! – весело воскликнул Перл. – Давайте вернемся к десерту, приготовленному нашим очаровательным шеф-поваром.
Элис перестала плакать. Вытирая слезы, она с надеждой посмотрела на Келли.
– Все в порядке, – сказала та. – Не нужно плакать.
– Ну, что, Элис, успокоилась? – с улыбкой спросил Перл. – Улыбнись.
Келли ободряюще погладила Элис по руке.
– Я хорошо понимаю тебя. Окружающие части осуждали меня за совершенные поступки. Они выносят поспешные суждения, не разобравшись в ситуации тех мотивах, которыми я руководствовалась. Успокойся.
Элис понимающе кивнула. Перл с удивлением посмотрел на Келли.
– Келли, ты молодец. Ты совершенно объективно оценила суть своего конфликта с окружающим тебя миром. Постарайся теперь вспомнить, что произошло с тобой в отеле. Возможно, вспоминая прошлое, ты восстановишь защитное поле сознания и станешь менее ранимой.
В этот момент дверь кухни широко распахнулась, и в дверном проеме показался Оуэн Мур. Размахивая над головой полотенцем, он пытался разогнать дым. Однако, вместо этого удушливые густые клубы повалили в помещение кафе, поднимаясь к потолку.
– Оуэн, что ты делаешь? – завопил Перл. – Зачем ты закрыл дверь? Нет, нет! О, Боже!
– Я хочу, чтобы здесь был чистый воздух, – растерянно пробормотал Оуэн.
– Нет, не надо! – крикнул Перл.
Но было уже поздно. Установленный под потолком датчик пожарной сигнализации сработал. Заморгала красная лампочка, послышался звуковой сигнал.
– Зачем ты включил сигнализацию? – воскликнул Перл.
Оуэн стал метаться по комнате, бессмысленно размахивая полотенцем.
Ситуация становилась угрожающей: если в службе пожарной охраны засекли сигнал, то это неминуемо означало, что сбежавших из клиники пациентов в скором времени обнаружат. Нужно было срочно что-нибудь предпринять…
Иден осторожно приложила ухо к дверце микроавтобуса. Она услышала, как из подъехавшего к гаражу автомобиля вышел человек и торопливо направился в гараж. Потом она услышала, как открывается дверь в отгороженную комнатку и сидевший там человек сказал:
– А, это ты? Заходи.
Дверь закрылась, и Иден, как ни старалась, больше ничего не смогла расслышать. Она пыталась понять, что происходит, но ей не удавалось это сделать. Она была сейчас слишком далеко.
Иден ужасно хотелось увидеть, кто приехал в гараж, и потому она осторожно потянула на себя ручку машины. Однако, микроавтобус не открывался.
Безуспешно подергав за ручку несколько раз. Иден поняла, что оказалась в ловушке…
Тиммонс вошел в комнату за стеклянной перегородкой и закрыл за собой дверь.
– Добро пожаловать, окружной прокурор! – сказал его собеседник.
Это был высокий седоволосый мужчина с неестественно белыми зрачками глаз.
– Я надеялся встретить тебя дома. Но не застал.
Не поздоровавшись, Тиммонс хмуро буркнул:
– У тебя возникло какое-то неотложное дело? Ты слишком много позволяешь себе – заходишь в гости без приглашения, оставляешь записи на моем столе… Это было безрассудно…
Его собеседник сидел в той же позе – закинув ноги на стол. Внимательно выслушав слова Тиммонса, он рассмеялся.
– А я люблю совершать безрассудные поступки, амиго. Это позволяет поддерживать необходимую форму и не обрастать жиром.
Тиммонс немного успокоился.
– Надеюсь, никто из моих назойливых соседей тебя не видел? – уже более миролюбивым тоном сказал он.
Тот улыбнулся.
– Конечно, нет. Амиго, сердиться все-таки должен не ты, а я. Пойми, в каком серьезном положении я оказался. Но я же не обижаюсь.
Тиммонс полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда две толстые пачки стодолларовых банкнот. Размахивая деньгами перед носом собеседника, окружной прокурор усмехнулся.
– Держу пари, что ты будешь вести себя смирно, пока у меня есть это.
Он протянул деньги своему собеседнику, глаза которого загорелись при виде круглой суммы.
Тот потянулся за купюрами, но Тиммонс, дразня и помахивая деньгами, отдал ему лишь одну пачку банкнот с изображением Бенджамина Франклина.
– Одну – сейчас, – с издевательской усмешкой сказал окружной прокурор, – а еще одну – по возвращении из Мексики.
Его белоглазый визави услужливо вскочил из-за стола и жадно схватил деньги.
– Амиго, разве я когда-нибудь подводил тебя раньше?
Белоглазый направился к выходу из гаража. Спустя минуту Иден услышала, как он крикнул:
– Собирайтесь. Нам пора ехать.
Какой-то человек, очевидно, ожидавший его, вышел из-за утла я направился к микроавтобусу.
Иден с замиранием сердца слышала все нарастающий шум шагов. Спустя несколько мгновений она поняла, что человек направляется к микроавтобусу, в котором она пряталась.
В поисках спасения Иден начала шарить вокруг себя. Ей повезло. На полу лежало какое-то старое одеяло. Иден забилась в угол и прикрылась одеялом. Затаив дыхание, она ждала…
Сантана сидела за стойкой бара в «Ориент Экспресс», когда в дверях появился Круз.
– А, вот ты где…
Увидев мужа, она стала нервно теребить краешек платья.
– С тобой все в порядке? – участливо спросил он, останавливаясь рядом с Сантаной.
Стараясь не поднимать глаза, она ответила:
– Да, конечно.
Круз с сомнением заглянул ей в лицо.
– А почему ты сидишь здесь одна?
– Я ждала тебя, – торопливо ответила Сантана. Мне нужно было вернуть ключ Гринвальду, поэтому я отлучилась на некоторое время. А когда вернулась, все было уже закрыто. И тебя здесь тоже не было.
– Да? – по-прежнему сомневающимся тоном произнес он. – А почему ты не поехала домой?
Глаза Сантаны так предательски бегали, что одному только Богу известно, как мог Круз удержаться от подозрений.
– Но ведь мы договорились с тобой встретиться здесь, в «Ориент Экспрессе»…
Круз пожал плечами я огляделся вокруг.
– Это так, но… Ведь я не знал, что сегодня вечером ресторан будет закрыт. Они никого но предупреждали об этом. Может быть, поедем куда-нибудь в другое место поужинать?
Как и любая женщина в ее положения, Сантана постаралась отвлечь внимание мужа надежным, проверенным способом.
– Круз, – проникновенно прошептала она. – Я так люблю тебя…
Он недоуменно посмотрел на Сантану.
– Что это на тебя вдруг нашло?
Она встала из-за стойки и обняла его за шею.
– Я люблю тебя, – повторила Сантана, прижимаясь К Крузу. – Я хочу, чтобы ты поверил мне.
Он недоуменно смотрел на жену.
– Я верю тебе.
Она сплела руки за его шеей, притянула к себе голову мужа и прошептала:
– Я хочу тебя…
Впившись поцелуем ему в губы, она, как только могла, старалась продемонстрировать охватившую ее страсть.
Круз не сопротивлялся, но когда она начала стаскивать с него пиджак и расстегивать рубашку, он с трудом оторвался от нее и пробормотал:
– Может быть, не нужно этого делать здесь я сейчас, дорогая?
Сантана страстно ласкала его руками и, не открывая глаз, прошептала:
– А почему нет? Давай сделаем это прямо здесь и сейчас. Я так хочу… Ты не представляешь, Круз, как я соскучилась по тебе!.. Ты не представляешь, как мне плохо без тебя… Целыми днями и вечерами ты пропадаешь на работе, ты совершенно забыл обо мне. А сейчас, когда Брэндон отправился в летний лагерь, ты, наверное, навсегда готов позабыть о своем доме. Подумай обо мне, ведь я всегда жду тебя, всегда жажду тебя, мне всегда хочется близости с тобой. Давай сделаем это здесь, в первый раз в жизни… Пожалуйста.
Круз уже готов был поддаться на страстный зов жены, однако в этот момент в двери появилась Джулия … Уэйнрайт. Круз поспешно натянул на себя пиджак.
– Джулия… – с недовольством произнес он. Та застыла в дверях, не в силах оторвать взгляд от столь волнующей сцены. Очевидно, таких страстей в полуметре от себя она еще не встречала.
Когда Круз обратился к ней, она еще некоторое время широко раскрытыми глазами смотрела на Сантану, а затем, словно с запозданием опомнившись, отвела взгляд.
– О, извините, – сказала она. – Я не хотела вам мешать.
Обняв мужа, Сантана положила голову ему на грудь и не поворачивалась к Джулии.
– Ты кого-то ищешь? – поинтересовался Круз.
– Да, я хотела узнать, не видели ли вы где-нибудь окружного прокурора, Кейта Тиммонса?
– А что, он должен быть здесь? – спросил Круз.
– Да, он говорил, что договорился поужинать здесь сегодня с Иден Кэпвелл.
Сантана едва не выдала себя. Услышав, как Джулия произносит имя Тиммонса, она оторвалась от мужа и резко повернула голову к Джулии.
Но Круз не обратил на это внимание. Он был занят восстановлением порядка в своей верхней одежде. Иными словами, застегивал пуговицы на рубашке.
Сантана уже не в первый раз слышала, да и видела, как Тиммонс выказывает свое расположение и уделяет знаки внимания Иден.
Это уже не просто настораживало, это глубоко тревожило и волновало ее. Временами она даже чувствовала приступы бешенства.
Иден делает это все словно ей, Сантане, назло. Сначала она постаралась сделать все, чтобы отнять у Сантаны мужа. Теперь, когда ей этого показалось мало, она стала проявлять плохо скрываемый интерес к ее любовнику.
Это уже переходит всякие границы. Сантана мысленно поклялась себе отплатить за все этой выскочке из аристократической семьи. Может быть, сейчас ей не удастся это сделать, однако, со временем она воплотит свой план в жизнь. Сантана не может оставить все это просто так, словно ничего не происходит.
Происходит. Эта белокурая бестия, Иден, думает, что ей все на свете позволено только потому, что она родилась в богатой семье и ей с детства позволяли делать все что угодно.
Сантана не может похвастаться происхождением, голубой кровью. Но уж чего-чего, а гордости ей не занимать. Чувства бурлили и кипели в ней, но, слава Богу, Круз этого не заметил.
– Я видел Кейта несколько часов назад, когда он разыскивал Мейсона.
– А, – улыбнулась Джулия. – Понятно. В таком случае, я заеду к нему домой. Еще раз извините меня.
Она уже повернулась, чтобы покинуть зал, но в этот момент в дверях появилась еще одна фигура. Это была Джина Кэпвелл.
– Джулия, вот ты где! – воскликнула она с порога. – А я повсюду тебя ищу…
У Круза не было никакого желания встречаться с бывшей женой СиСи Кэпвелла, поэтому аккуратно взяв Сантану под локоть, он вместе с ней вышел из ресторана.
– А что, Джина, у тебя есть какое-нибудь важное дело ко мне? – прохладным тоном сказала Джулия. – По-моему, мы не находимся в столь дружеских отношениях, чтобы у нас могли быть какие-то общие дела.
Джина притворно улыбнулась.
– У меня есть кое-что для тебя. – Покопавшись в сумочке, она достала оттуда продолговатый белый конверт. – Это попросили передать тебе.
Джулия с любопытством взяла протянутый ей конверт, который, судя по надписи на нем, был адресован ей, и повертела его в руках.
– От кого же это?
Не снимая с лица медовой улыбки. Джина промолвила:
– Спроси у слизняка Маккормика. Еще одно такое же письмо было адресовано ему. Наверное, он знает, в чем тут дело.
Не дожидаясь от Джулии ответа, она развернулась и, гордо подняв голову, покинула ресторан.
Джулия открыла конверт и достала сложенный вдвое листок бумаги: «
Встретимся в зале судя в девять вечера. Это очень важно. Мейсон.
»
Она задумчиво провела пальцем по щеке и медленно зашагала к выходу.
Часы над дверью ресторана показывали половину девятого.
В этот самый момент Мейсон и Марк Маккормик стояли на крыше отеля Кэпвелл – почти на том же самом месте, где погибла Мэри.
Приложим к стене листок бумаги, Марк писал признания.
Пока Маккормик был занят своим делом, Мейсон отошел немного в сторону и глянул с верхушки небоскреба на раскинувшийся внизу, подернутый вечерней дымкой город.
У него слегка закружилась голова. На фоне сияющего невероятной голубизной неба, по которому ветер гнал светлые редкие облачка, серебрившийся в прозрачном воздухе небоскреб казался стройным и величавым. В этот час на город нисходит такое очарование, что не разглядеть его мог только слепой.
С огромной высоты взору Мейсона представали дрожащие в закатном мареве улицы и громады зданий, а там, где их белая россыпь обрывалась синел океан, сверху казалось, будто он поднимается в гору.
С востока почти мгновенно надвинулись сумерки, а навстречу им вставали огни Санта-Барбары. Весь этот манящий простор переливался странным мерцающим светом.
Там, внизу, были властные мужчины и еще более властные женщины, меховые манто и скрипки, сверкающие автомобили и вывески ресторанов, подъезды спящих дворцов, фонтаны, бриллианты, старые погруженные в тишину сады, празднества, желания, любовь и на до всем этим господствовали жгучие вечерние чары, навевающие мечту о величии и славе.
Глядя туда, Мейсон невольно подался вперед. Он почувствовал себя самоубийцей, пытающимся покончить счеты с жизнью таким простым способом. Он едва удержался от все сильнее охватывающего его желания прыгнуть вниз.
Он еще раз бросил взгляд на залитые светом улицы и шикарные поместья в богатых пригородах Санта-Барбары. Вечером на верандах там собирается роскошная публика. Они наливают коктейли, ведут светские разговоры, однако все это уже не для Мейсона, и – он надеялся – не для Марка Маккормика… На увитых цветами террасах, где сновали одетые в белое официанты, звучали экзотические мелодии – люди развлекались. Там и тут проходили маленькие дружеские вечеринки.
Тем временем солнце уже упало в океан и расплылось по воде как огромный колышущийся красноватый гриб. Его живительные лучи уже почта не освещали окраины города.
Мейсон переборол в себе желание прыгнуть вниз и отошел от края небоскреба.
Его визави тем временем, мучительно раздумывая над каждым словом, царапал слова признания. Наконец, спустя несколько минут он протянул исписанный несколькими рядами пляшущих букв листок и дрожащим голосом сказал:
– Возьми, я написал признания, которые ты требовал. Ты получил все, что хотел. Теперь можно уйти?
Мейсон взял бумажку и небрежно сунул ее в карман. В ответ на вопрос Марка он мрачно усмехнулся:
– Нет.
– Что? – воскликнул Марк. – Ты же обещал меня отпустить, если я напишу эту бумагу.
– Этот документ, – Мейсон похлопал себя по карману, – оправдает меня в глазах людей.
– А что ты собираешься делать? – закричал Марк,
Его лицо побелело так, что это было заметно в вечерней темноте.
– Ты знаешь, Марк, – решительно сказал Мейсон, – последнее время меня все чаще посещают мрачные мысли.
Трепещущими от ужаса губами Марк едва слышно вымолвил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ты думал когда-нибудь о смерти?
Марк отступил на шаг назад.
– Зачем об этом думать? – трясясь от страха, пробормотал он. – Ведь мы с тобой, Мейсон, еще так молоды. У нас еще все впереди. Я думаю, мы даже можем примириться друг с другом.
Марк был готов разговаривать сейчас о чем угодно о примирении, о дружбе и даже о любви. Лишь бы оттянуть время развязки.
Мейсон, который тоже пока еще не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы вершить правосудие, очевидно поэтому решил немного пофилософствовать.
– Марк, ты еще не знаешь, какую бескрайний каменистую, полную опасностей пустыню приходится преодолевать путешественнику по жизни, прежде чем можно примириться с самим собой. Ты же знаешь, что это ужасная иллюзия, будто юность всегда счастлива иллюзия тех, кто давно расстался с юностью. Это относится к нам с тобой. Молодые всегда испытывают много горя. Ведь они полны ложных идеалов, внушенных им с детства, а, придя в столкновение с реальностью, они чувствуют, как она бьет их и ранят. Потом мы становимся взрослее я нам начинает казаться, что мы стали жертвами какого-то заговора; все, внушенное нам взрослыми, которые так идеализируют себя и видят собственное прошлое сквозь розовую дымку забвения. Все это готовило нас к жизни, совершенно не похожей на действительную. Нам приходилось открывать самим, что все, о чем мы читали и о чем нам твердили, – ложь, ложь и ложь. Каждое такое открытие, это гвоздь, забитый нам в руки…
– О чем ты? – непонимающе спросил Марк.
– Что, я туманно выражаюсь? – усмехнулся Мейсон. – Должен же я хоть когда-нибудь, хоть кому-нибудь высказать то, что думаю. Может быть, я слишком много думал в последнее время, но в этом виноват больше всех ты, Марк. Удивительно – тот, кто сам пережил горькое разочарование, в свою очередь поддерживает лживые иллюзии других. Ведь ты, Марк, – голос Мейсона принял обличительный тон, – никогда не видел жизнь собственными глазами, ты постигал ее только через свою науку и был вдвойне опасен тем, что убедил себя в своей искренности. Ты же непритворно принимал свою жалкую похоть за возвышенное чувство, жалость к самому себе – за дар утонченной натуры. Ты всегда лгал, даже не зная, что лжешь. И когда другие тебя в этом упрекали, ты пытался продемонстрировать, что ложь прекрасна. Разве это не так?
Маккормик подавленно молчал. Ни одной мысли в его голове не было. Присутствовал лишь животный страх и желание любым способом сохранять себе жизнь.
– Ну, так скажи мне, – хладнокровно спросил его Мейсон. – Ты когда-нибудь раньше думал о смерти?
Облизывая пересохшие губы, Марк произнес.
– А разве можно об этом думать?
Мейсон снова усмехнулся.
– А о чем еще можно думать? Марк, ты ведь всегда заверял, что любишь Мэри, но, когда кого-нибудь любишь, обязательно думаешь: «Кто-то из нас умрет раньше другого и кто-то останется один». Если человек так не думает, он не любит по-настоящему. Тебя посещали подобные мысли?
Марк угрюмо покачал головой.
– Нет.
Мейсон продолжал вещать с холодным спокойствием философа-киника:
– В этих мыслях находит свое выражение великий первобытный страх, правда, в несколько измененном виде. Благодаря любви примитивный страх перед собственной смертью превращается в тревогу за другого. И как раз это выражение страха, эта его сублимация делает любовь еще большей мукой, чем смерть, потому что страх полностью переходит на того, кто пережил своего возлюбленного. Я не думаю, что ты сейчас испытываешь те же чувства, что испытываю я, несмотря на твои громогласные заявления везде и повсюду о том, что ты любил Мэри. Ты был абсолютно равнодушен к ней, иначе ты был бы абсолютно равнодушен и к собственной смерти. Но я вижу в глазах твоих страх, не просто страх, а Страх с большой буквы…
– Ну, ладно, – злобно огрызнулся Марк. – А какие же чувства ты испытывал по отношению к Мэри? Неужели все было так просто: любовь – смерть?..
Мейсон задумчиво покачал головой.
– Прежде, до знакомства с Мэри, я просто взирал на собственные чувства немного со стороны. Я их воспринимал, если можно так выразиться, не в анфас, а в профиль. Они не заполняли меня целиком, а скользили мимо. Сам не знаю почему. Может быть, я боялся, а, может быть, не мог избавиться от проклятых комплексов. С Мэри все было по-иному. С ней я ни о чем не размышлял, все мои чувства были нараспашку. Ее было хорошо любить и так же хорошо быть с ней после… Со многими женщинами это исключено, да и сам не захочешь. А с ней было неизвестно что лучше: когда я любящ ее, казалось, что это вершина всего, а потом, после всего, казалось, что люблю еще сильнее.
– Ты говоришь о постели! – ядовито осведомился Маккормик.
– Да, – уверенно сказал Мейсон. – Именно об этом я и говорю. Мне было приятно ощущать ее близость и думать, что человек бессмертен. В какое-то мгновение, я сам вдруг начинал верить, что это и впрямь возможно. И тогда мы бормотали какие-то бессвязные слова, чтобы стать еще ближе, чтобы чувствовать еще острее, чтобы преодолеть то крохотное расстояние, которое еще разделяло нас…
Марк мрачно усмехнулся.
– Оказывается, ты романтик, Мейсон. Я и не знал.
– Вот как? Ты считаешь, что это романтика – похоронить любимого человека и мечтать о смерти? Я думаю, что скорее это – философия.
Мейсон умолк.
Марк, тяжело дыша, застыл в ожидании того, как решится его участь.
Наконец, Мейсон поднял вверх руку с пистолетом и передернул затвор.
– А теперь, Марк, молись… – со спокойствием профессионального палача сказал он.
Маккормик стал медленно отступать назад под дулом направленного на него пистолета.
ГЛАВА 6
Мейсон решается на отчаянный шаг. Перл приводит беглецов в свой дом. Встреча Келли и Кортни. Мейсон намерен привести в действие свой приговор в отношении Джулии. Тиммонс нервничает. Провал полицейской операции.
Мейсон по-прежнему стоял, вытянув руку с пистолетом в направлении Марка.
Тот медленно отступал назад.
– Нет, нет… Ты этого не сделаешь, – дрожащим голосом повторял Маккормик. – У тебя не хватит смелости, чтобы совершить такое. Мейсон, подумай, ведь ты не убийца. Чего ты добьешься, лишив меня жизни? Нет, нет. Не надо.
– Почему же?
– Подумай, Мейсон, – выкрикнул Марк. – Мэри погибла. Убив меня, ты не вернешь ее… Мейсон снова заколебался.
– Сейчас ты мне будешь говорить все что угодно, – мрачно сказал он, – лишь бы я не убил тебя.
– Но это же rpex! – воскликнул Марк. – Неужели ты не понимаешь, какой страшный грек ты берешь на свою душу? Как ты будешь с этим жить?
Мейсон усмехнулся.
– Я не собираюсь лезть напролом и сейчас выяснять, в чем разница между грехом и добром. Здесь не место и не время для этого.
Марк цеплялся за малейшую возможность выжить, поэтому ему представлялось весьма важным заставить Мейсона подольше разговаривать на отвлеченные темы.
– Но ведь эта разница есть, она не так мала и незаметна, как можно подумать, – сказал он. – Ведь твоя совесть не позволит тебе соблазниться даже мелким грехом. Мейсон, ведь я тебя знаю… Ты не сможешь жить с этим.
Кэпвелл улыбнулся одними кончиками губ.
– Одни люди раскаиваются на миллион, согрешив на две ломаные полушки… – задумчиво сказал он. – Другие посвистывают, отравив мышьяком мужа, или придушив бабушку при помощи подушки.
– Как ты можешь так спокойно рассуждать о добре и зле, когда у тебя в руке пистолет? – вскричал Марк. – Побойся Бога!
– Ах! Наконец-то ты вспомнил о Боге! Но ведь он не был помехой в твоих черных делах? Значит, и мне не помешает. Думаю, что убив тебя, я смогу сохранить душевный покой.
– Как? Почему?
– Марк, ты никогда не задумывался над тем, что совершать зло можно при одном условии?
– Каком? Если ты грешен изначально?
– Нет. При условии, что тебе никогда не приходит в голову, что ты совершаешь зло… При этой можно спать совершенно спокойно и смотреть миру прямо в глаза. В таком случае считай, что тебе повезло. А потерять душевный покой проще простого – если ты начинаешь думать, что делать зло, пожалуй, не стоило и ты вообще – такой-сякой… Нужно думать только о себе. Если ты допускаешь, что на любую проблему можно посмотреть с двух сторон, со своей и с чужой, то никогда не узнает твоей фамилии и тем более имени!
Марк злобно процедил сквозь зубы:
– Наверное, ты хочешь добиться славы Герострата?
Мейсон усмехнулся.
– Нет, я не претендую на чужие лавры. Все, что меня интересует это – правосудие. Пусть это будет правосудие только с моей точки зрения. Однако, видя, что происходит вокруг, я не могу оставить все как есть. Кстати говоря, раз уж речь зашла о грехах, то я бы предпочел, чтобы на мне висел грех совершения.
– А что это такое?
– Очень просто. Ты совершаешь то, чего совершать не положено…
– А, вот видишь – мстительно произнес Марк. – Ты все-таки понимаешь, что совершаешь грех. Как бы ты не старался прикрыться миссией правосудия и мщения…
– Ты упускаешь одну важную вещь, Марк. Грех совершения, как бы он ни был греховен, по совершения, как бы он ни был греховен, по крайней мере доставляет удовольствие – иначе кто бы стал совершать его?
– Неужели тебе доставляет удовольствие расправляться с людьми по своему усмотрению?
Но Мейсон словно не слышал Марка.
– И вообще, гораздо больше беспокойства причиняют не совершенные нами хорошие поступки, чем совершенные нами не хорошие. Так что лучше совершить то, на что я решился, чем потом полжизни мучаться от того, что не смог собраться с силами и сделать то, что должен был сделать. Так что не надейся, Марк. Тебя не ждет прощение, я тебя приговорил. Ты можешь грозить мне сейчас всем чем угодно: судом небесным, карой божьей, адскими муками – однако, я твердо знаю, что обрету покой только тогда, когда увижу, что ты заплатил за свое преступление.
С этими словами он внезапно замахнулся и ударил Марка рукояткой пистолета по лицу. Тот не успел прикрыться и, вскрикнув от боли, упал на крышу отеля.
– Ты сумасшедший, Марк, – презрительно сказал Мейсон. – У сумасшедших нет вообще никаких прав, их надо вычеркивать как недоразумение в церковных записях о рождения и смерти. Для тебя, Маккормик, настал Судный День. И я выношу тебе смертный приговор.
– Нет! – завопил Марк. – Ты не имеешь права, ты не сделаешь это. Я не хочу умирать!
Мейсон удрученно покачал головой.
– Спи, Марк. Приятных снов.
С этими словами Мейсон нажал на курок. Выстрел, прозвучавший на крыше отеля «Кэпвелл», растаял в вечернем сумраке как легкое облачко.
Круз привез Сантану домой. Когда они вышли из машины, она увидела, как у стоявшего неподалеку от их дома телефона-автомата переминается с ноги на ноту помощник Круза – полицейский Пол Уитни. Тот рассеянно листал газету, очевидно, в ожидании прибытия Круза.
– Одну минуту, – сказал жене Кастильо и направился к помощнику.
Перебросившись с ним несколькими фразами, Круз вернулся к Сантане.
– Прости, дорогая, уже поздно… Я думаю, тебе пора отдыхать, – с некоторым смущением произнес он.
Сантана мельком глянула на Уитни, который тут же опустил глаза, и понимающе кивнула головой.
– Ясно. Можешь дальше не продолжать, – грустно сказала она. – Похоже, тебе сегодня придется поздно вернуться домой…
Круз погладил ее по руке, будто робко пытался извиниться.
– Тебе нужно отдохнуть, Сантана. В последнее время ты выглядишь усталой. Я думаю, что сейчас для этого наступило самое удобное время – Брэндон в летнем лагере, никто не мешает. Ступай домой.
Она попыталась улыбнуться, хотя это не слишком хорошо получилось у нее.
– Ладно.
В разговоре наступила неловкая пауза. Круз не осмеливался поднять глаза на жену, чувствуя себя виноватым перед ней. Вновь наступил такой момент, когда служебные дела Кастильо вмешиваются в его личные дела. Сантана также пребывала в растерянности, потому что ее продиктованный не совсем чистой совестью сексуальный пыл снова разбивается о стену обстоятельств.
– Ну, что ж… Поезжай, – грустно сказала она я смело поцеловала мужа в губы.
Он сдержанно ответил ей. Чтобы не демонстрировать своего крайнего разочарования и снова не сорваться, поспешила распрощаться с Крузом и направилась к дому.
Проходя мимо Пола Уитни, она, не поднимая тихо сказала:
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мисс Кастильо, – ответил он складывая газету.
