Текст книги "Чужой клад"
Автор книги: Александра Девиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)
Глава восьмая
Закрытая коляска
Вера Томская отвела взгляд от раскрытого окна, вздохнула и взялась за перо. Мысль написать Елене Никитичне, матери Дениса, явилась ей на другой день после происшествия у слободской церкви. По городу с быстротой пущенной стрелы разлетелись слухи о том, как доблестный столичный кавалер спас от разбойников девушку, из-за которой у него и богатого чиновника Новохатько дело вроде бы чуть не дошло до дуэли. Кто-то видел, как Денис и Настя перемолвились словами, перебросились нежными взглядами. В подобных сплетнях было больше выдумки, чем правды, но Веру это не утешало, ибо внутренний голос нашептывал ей, что между ее предполагаемым женихом и Анастасией Криничной пробежала опасная искра.
Вера гордилась своей грамотностью, не столь уж частой даже среди фрейлин Елизаветы Петровны. Правда, писала она с ошибками, зато почерк у нее был отменный. Аккуратно обмакнув перо в чернильницу, вдова каллиграфическими буквами вывела:
Спешу Вам сообщить, дорогая и высокочтимая Елена Никитична, что Ваш сын, ожидая в Глухове приезда графа Разумовского, подвергает немалой опасности свою репутацию, а также свою будущность. Я, как самая нежная Ваша родственница, глубоко любящая Вас и Дениса Андреевича, не могу не тревожиться его судьбой. Здесь, в Глухове, он стал жертвой опасных чар некой девицы сомнительного происхождения и низкого воспитания. Эта самая девица подвизается на актерском поприще, где сильна не талантами, а бесстыдством в изображении разного рода вакханок и куртизанок. Один местный чиновник, долгое время бывший с ней в связи, рассказал мне о семье этой черкасской прелестницы. Оказывается, мать у нее – цыганка, а отец был из казаков-разбойников и погиб в какой-то стычке на большой дороге. Сия девица знается с мужичьем самого низкого звания, дружит с мещанками и поселянками, которые бегают в лес на свидания со своими дружками – ворами и колдунами. Две из них уже были зарезаны во время лесного шабаша. На днях Денис, рискуя жизнью, спас эту особу от разбойников, которые, видимо, не поделили ее между собой, а потому устроили драку. Вот какой опасности подвергается здесь Ваш сын. К этому добавлю, что сия девица черна, смугла, умеет ворожить, как все цыганки, отличается ужасными манерами и злым нравом. Такую ли пару Вы хотели для своего ученого, красивого и прекрасно воспитанного сына? Я, конечно, и сама могла бы открыть ему глаза на эту хищную чародейку, но разве он ко мне прислушается? Нет, Елена Никитична, только Ваш ум, Ваше влияние на сына поможет отвести его от гибельной пропасти, в которую он готов скатиться. Умоляю Вас, пока еще не поздно, отзовите Дениса к себе в деревню, скажитесь больной, либо испугайте его пожаром или иным бедствием. Напишите, что Дениса срочно вызывают по делам в Академию. Все, что угодно, лишь бы удалить его из Глухова, где с каждым днем его все сильней опутывают колдовскими чарами.
Остаюсь любящая Вас и почтительная Ваша подруга,Вера Томская
Присыпав чернильные буквы песком[14]14
В XVIII песок служил вместо промокательной бумаги, им присыпали написанное чернилами.
[Закрыть] и еще раз все перечитав, молодая вдова запечатала письмо и в тот же день отправила его с курьерской почтой в подмосковное поместье, где в это лето проживала Елена Никитична Томская, урожденная Крылова.
Затем Вера позвала своего управляющего Устина и потребовала у него отчета о делах в Напрудном. Вдове срочно требовались деньги, чтобы обновить свой выезд и улучшить обстановку в городском доме, дабы достойно выглядеть на торжестве в честь приезда гетмана. Кроме того, со дня на день в Глухов начнут прибывать окрестные помещики, многие из которых были знакомы Вере.
Устин, переминаясь и глядя себе под ноги, что-то гундосил о весенних заморозках, болезнях крестьян, жаловался на малые прибыли от имения. Молодая вдова подумала, что надо бы заменить управляющего: во-первых, Устин раздражал ее своим неказистым видом и вечным насморком, а во-вторых, в последнее время он стал явно приворовывать, поскольку, жалуясь на трудности, почему-то исхитрился купить себе недостроенный дом и участок земли на окраине города. Правда, свою покупку он объяснял наследством, якобы полученным от двоюродной бабки. Потребовав более подробного отчета и пригрозив судейскими чиновниками, Вера все-таки заставила управляющего выложить нужную ей сумму. Устин, кряхтя и охая, попросил отпустить его до конца дня, чтобы он смог осмотреть свой недостроенный дом и привезти туда мастеровых. Вера, получив деньги, не нуждалась более в услугах управляющего и не возражала против его отсутствия.
Зато отсутствие Дениса ее озаботило. Он с утра закрылся в кабинете, собираясь читать какой-то научный труд, но теперь кабинет вдруг оказался пуст, да и нигде в доме Дениса не обнаружилось. Горничная видела, как он ушел со двора. Вера только могла предположить, куда направил стопы ее несостоявшийся жених, но идти и проверять, там ли он на самом деле, казалось ей все-таки делом унизительным. Впрочем, она бы, возможно, и пошла, но в минуту ее тяжких колебаний к ней в гости вдруг нагрянула местная сплетница Феврония Журман, супруга бунчукового товарища. Пренебречь обществом и разговором этой влиятельной в Глухове особы Вера не могла, а потому, скрепя сердце, осталась дома обсуждать с Февронией Кузьминичной цены на рынке, новые моды и предстоящие торжества.
Вера не зря опасалась, что «племянник» пошел на репетиции в театр. Он и в самом деле был в эту минуту у Шалыгина и делился впечатлениями от перевода шекспировской пьесы, – ибо в кабинете Денис читал вовсе не научные труды, как думала Вера, а сцены из комедии.
– Скажу без лести: такому переводу и Сумароков позавидует, – заявил Денис, вызвав румянец гордости на бледных щеках Ивана Леонтьевича. – Я читал, дивясь остроумию реплик, и, признаюсь, запомнил их почти наизусть. Прямо хоть самому играй.
– О, это было бы прекрасно, если б ты согласился заменить собой Якова, – вздохнул Шалыгин. – Понимаю, что тебе недосуг, но жаль… Кстати, как твоя рана на руке? Заживает?
– Да какая там рана, царапина, – отмахнулся Денис. – Я о ней уже забыл.
– Ребяческая бравада, – усмехнулся Иван Леонтьевич, заметив у двери тихо вошедшую Настю. – Но, однако, он вел себя как рыцарь, не правда ли, Анастасия Михайловна?
Настя, недовольная скрытым лукавством Шалыгина, сдержанно кивнула. Ее черные глаза засверкали, скрестившись взглядом с синими глазами Дениса.
– Ты уж береги, Ваня, свою главную актрису, – сказал Томский, поклонившись Насте. – Без нее вся комедия развалится. А кого ты поставишь на роли второй пары – Бьянки и Люченцио?
– Боюсь, что придется обойтись без них, – вздохнул Шалыгин. – Думал Боровичей, но они не подходят по внешности, выглядят старше Анастасии и Якова.
– А если Мотрю и Тараса? – вдруг вмешалась Настя. – Правда, Мотря неграмотна, зато сообразительна и может запомнить роль на слух.
Настя предложила горничную в актрисы просто потому, что у нее из головы не шли фигуры Мотри и Тараса возле убитого разбойника. Ей все еще казалось, будто эти двое могли бы помочь в решении зловещей загадки.
– Мотря и Тарас? – скептически хмыкнул Шалыгин. – Нет, тогда уж лучше Боровичи.
– Да ведь у них и с оперой хлопот предостаточна, – возразила Настя. – Дай бог, чтобы справились со «Служанкой-госпожой». Я, конечно, не судья в этом деле, но мне кажется, что господин Валлоне просто в отчаянии.
– А ведь и правда, Иван, – поддержал Настю Томский. – Опера – дело непростое. Раз уж нет возможности сейчас же найти итальянских певцов, так, может, лучше заменить оперу народными песнями и танцами? Тем более что братья Разумовские по этой части большие ценители.
– Ох, не знаю, – вздохнул Иван Леонтьевич, сдвинув с потного лба парик. – Алексей Григорьевич – да, ценитель, сам прекрасный певец, а гетман… Если Кирилл Григорьевич будет недоволен, Теплое с меня голову снимет. Дай бог, чтобы Наталья Демьяновна приехала в Глухов раньше сына; она женщина простая, добрая, пожалеет меня.
– Наталья Демьяновна – это мать Разумовского? – уточнил Денис.
– Да, – кивнул Шалыгин. – Когда-то она была простая казачка, вдова Розумиха, а теперь… Да, так вот она уж точно за народные песни не обидится, даже спасибо скажет. А как прочие отнесутся – не знаю.
– А вы рискните, Иван Леонтьевич! – загорелась Настя. – Лучше складно исполнить свое, чем нескладно – чужое. И песни-то у нас какие красивые! Ведь правда? – Она быстро оглянулась на Дениса.
– Согласен, – сказал он с улыбкой. – Украинские песни на редкость мелодичны. А кто в вашей труппе лучше всех поет? Хотел бы я послушать.
– Лучше всех поет Тарас! – с готовностью сообщила Настя. – Он сейчас же споет вам и сыграет на бандуре, если только у него не болит рана.
Скоро нашли Тараса, который, хоть и был с перевязанным плечом, но охотно согласился спеть и сыграть. Подстроив бандуру, он вопросительно взглянул на Ивана Леонтьевича, ожидая указаний.
– А ну-ка, хлопче, спой нам «Їхав козак за Дунай», – предложил Шалыгин и, обернувшись к Томскому, пояснил: – Это песня харьковского казака Семена Климовского. Славная песня!
Голос у Тараса был сильным и приятным, а играл он на бандуре мастерски, даже больное плечо не мешало. Заслышав красивую песню, в залу стали подтягиваться новые слушатели; собралось человек двадцать, среди которых была и Мотря, принесшая платье для Гликерии. Настя заметила, как горничная, слушая пение Тараса, украдкой смахнула слезы с глаз.
Когда молодой казак закончил петь, раздались аплодисменты незваной публики, а Шалыгин тихо сказал Томскому:
– Вот так же когда-то Алексей Григорьевич тронул своим пением Елизавету Петровну.
Денис, оглянувшись вокруг и заметив в дверях Боровичей, воскликнул:
– Не правда ли, пять таких песен с успехом заменят чужеземную оперу?
Гликерия пожала плечами и небрежно заметила:
– Но эти песни простые, мужицкие.
Шалыгин тут же обратился к ней:
– А кстати, Гликерия Харитоновна, каковы ваши успехи в опере? Я спрашивал господина Валлоне, но из его слов ничего не смог понять. Теперь, хоть и не имею достаточных знаний, хочу сам послушать ваше пение. – Повернувшись к Томскому, он предложил: – Денис, ты лучше меня разбираешься в музыке, пойдем, послушаешь вместе со мной.
В зале возникло некоторое замешательство; Боровичи явно разволновались перед смотром своих талантов. Другие актеры, особенно Яков, растерянно смотрели вслед Шалыгину. Иван Леонтьевич, остановившись перед Настей, попросил ее:
– Анастасия Михайловна, повторите сцены с Яковом. А Мотре и Тарасу расскажите об их новых ролях.
– Значит, вы согласны, чтобы Мотря и Тарас играли Бьянку и Люченцио? – обрадовалась Настя.
– Пока не вижу иного выхода, – развел руками Шалыгин. – Объясните им, если сможете. Я скоро вернусь, тогда продолжим репетицию.
Оставшись в комнате с Мотрей, Тарасом и Яковом, Настя тяжело вздохнула. То, что будущие актеры не соответствовали возложенным на них ролям, ей было ясно, но она не теряла надежды на лучшее. Прежде всего Настя рассказала о пьесе Мотре и Тарасу. Содержание они слушали внимательно и даже порой улыбались. Но когда Настя объяснила, что им придется играть вторую пару возлюбленных, Мотря так смешалась, что чуть было не стала колупать стенку, как крестьянская невеста в присутствии сватов. Тарас, более привычный к театральным делам, не смутился, но высказал вполне резонные сомнения:
– А сможем ли мы заучить эти роли, да еще так быстро? Я вот едва умею читать, а Мотря, пожалуй, и вовсе не умеет.
– Это не страшно, – поспешила успокоить его Настя. – Ваши роли Иван Леонтьевич сократит до крайности, так что запоминать вам придется немного. А если вдруг совсем уж все забудете, так суфлер подскажет.
– Так тут надо играть жениха и невесту, да еще с такими чудными именами?.. – пробормотала Мотря. – И кто мне это разрешит? Разве ж ваши родичи меня отпустят?
– Об этом не волнуйся, Иван Леонтьевич им прикажет, – заверила Настя. – И родителей своих не бойся, он и с ними поговорит.
– Да отец-то у меня человек добрый, а вот мачеха… – вздохнула Мотря. – Это из-за нее я из дома пошла в наймы…
– Так ты тоже, выходит, сирота? – с сочувствием спросил ее Тарас.
Настя заметила, как встретились взглядами служанка и молодой казак, и слегка улыбнулась. Для начала она предложила «второй паре» посмотреть сцену знакомства главных героев. Тарас и Мотря следили за диалогом с большим интересом и посмеивались не столько над остроумными репликами, сколько над неловкостью краснеющего и потеющего Якова. После пощечины, которую героиня влепила герою, он (согласно указаниям Шалыгина) должен был схватить ее за руку и с гневом посмотреть в глаза. Но Яков этого сделать не смог и, уставившись себе под ноги, пробормотал:
– А что мне скажут ваши родные и пан судья, ежели я схвачу панну за руки?..
– Да ведь ты ж не меня схватишь, глупая твоя голова! – не сдержавшись, вспылила Настя. – Не меня, а Катарину! Это хоть ты понимаешь?
Яков совсем смешался и, проблеяв что-то невнятное, отошел в сторону. Тарас, хорошо понимавший его натуру, с усмешкой воскликнул:
– А вы поставьте на ваше место хоть Мотрю – и Яков чудным образом сыграет! А в паре с такой знатной панночкой, как вы, может сыграть разве что господин Томский. Но он-то не актер.
Настя, не желая заводить разговор так далеко, тут же его и прервала:
– Ладно, ты, Яков, успокойся и почитай текст Мотре и Тарасу. А я пока немного прогуляюсь, что-то голова болит.
Перед дверью она остановилась, секунду подумала и, жестом подозвав к себе Тараса, шепнула ему:
– Ты бы поговорил с Мотрей поласковей. Может, она тебе что-нибудь скажет про убитого разбойника. Сдается мне, она его видела раньше.
Стоял жаркий летний полдень, деревья в гетманском саду, казалось, притомились от зноя, и лишь легкий ветерок, пробегая по кронам, оживлял пышную листву. Настя остановилась посреди дорожки сада, раздумывая. Вначале ноги сами понесли ее к музыкальному павильону, где Шалыгин и Томский слушали Боровичей. Но потом девушка одернула себя, решив, что со стороны это будет выглядеть так, словно она лишний раз ищет встречи с Денисом. Настя остановилась, поправила платье – и невольно наткнулась рукой на крошечную сумочку у пояса, в которой все еще лежал подарок Томского. Настя вспомнила, что сегодня забыла надушиться, но не стала этого делать сейчас. Торопливо пройдя по парковой дорожке на улицу, она почувствовала, как горит ее лицо – не то от жары, не то от душевного смятения. Сейчас бы пригодился веер, но Настя забыла его дома. Топнув ногой от досады, девушка остановилась в тени раскидистого клена. Через дорогу, на другой стороне улицы, пристроился со своей кобзой старый полуслепой певец; рядом с ним топтался мальчик лет десяти. Улица в этот час была безлюдна, но Настя знала, что, если кобзарь заиграет и запоет, то скоро сойдутся люди и набросают бродячим артистам немного грошей на пропитание. Она решила сделать почин и, подойдя к певцу, протянула его маленькому поводырю пару серебряных монет. Мальчик наклонился к деду, что-то ему прошептал, и кобзарь, тронув дрожащими пальцами струны, тихо запел старинную думу:
Никли трави жалощами, гнулось древо з туги:
Дознавали наші предки тяжкої наруги.
Кого били-потопили в глибокій Росаві
А кого судом судили в далекій Варшаві..
Если бы кто сейчас глянул со стороны, то, вероятно, удивился бы такой картине: девушка, одетая по французской моде, в платье из переливчатого объяра[15]15
Объяр, объярина – шелковая ткань типа муаровой.
[Закрыть], с высокой пудреной прической, стоит, пригорюнившись, возле оборванных бродячих певцов и слушает уныло-певучую казацкую думу.
Но вокруг никого не было, чтобы удивиться странному сочетанию, возможному только в гетманской столице.
Впрочем, уже через минуту из-за угла показалась закрытая дорожная коляска, запряженная парой лошадей, которыми правил Устин – управляющий Веры Томской. Остановившись рядом с Настей, он проворно соскочил с козел и с поклоном обратился к девушке:
– Прошу, панна, пожаловать в гости к моей барыне, она вас приглашает для беседы.
– Как? Вера Гавриловна? – удивилась Настя. – И прислала тебя прямо сюда?
– А что ж такого? Она знала, что вас можно найти возле гетманского парка. Не извольте беспокоиться: она сказала, что это ненадолго, но весьма важно.
Настя несколько мгновений колебалась, а потом любопытство взяло в ней верх, и она, пожав плечами, заметила:
– Твоя барыня могла бы и сама прийти ко мне для разговора, а не присылать тебя. Но, раз уж ты приехал, так и быть… ненадолго я могу, пожалуй, отлучиться.
Настя обошла коляску и нырнула в услужливо распахнутую Устином дверь. Последнее, что она заметила на улице, были внимательные, исполненные любопытства глаза маленького поводыря.
Оказавшись внутри коляски, Настя и оглянуться не успела, как сзади ее сгребли чьи-то крепкие руки; одна ручища зажала ей рот, другая обхватила за шею. Тут же Устин, вскочив на козлы, пустил лошадей резвым шагом и через полминуты скрылся за поворотом, направляясь совсем не в ту сторону, где был дом Веры Томской.
А еще через пол минуты на улице стали появляться люди, привлеченные пением:
Нехай знають на всім світі, як ми погибали,
І гинучи, свою правду кров’ю записали!
Вышли из парка на улицу Томский, Шалыгин и Боровичи, удивленные отсутствием Насти. Тарас и Мотря сказали им, что панночка собиралась прогуляться, чтобы развеять головную боль. А возившийся возле клумбы садовник заметил, что она прошла к воротам.
– Неужели решила уйти с репетиции, не предупредив? – удивился Шалыгин. – На нее это не похоже.
– Очень даже похоже, – возразила Гликерия. – Наша Анастасия – девушка своенравная, причудливая.
– Она, скорее всего, пошла домой, – заметил Илья. – Если хотите, Иван Леонтьевич, можем послать за ней Мотрю.
– Не надо, – покачал головой Шалыгин. – Она, вероятно, и впрямь нездорова, если решила уйти. Пусть отдохнет. А мы вернемся к нашим занятиям.
– А я, пожалуй, тоже пойду домой, у меня еще много дел, – сказал Томский.
Когда Шалыгин и Боровичи скрылись в парке, Денис, поглядев по сторонам, подошел к людям, окружившим кобзаря.
Замерли грустные звуки кобзы, люди стали бросать монетки в протянутую мальчиком шапку. Денис дал певцам серебряный рубль. Слушатели, удивленные щедростью знатного барина в расшитом камзоле, стали с интересом на него поглядывать.
– А скажите, добрые люди, – обратился он к ним, – вы не видели тут пару минут назад молодую красивую барышню в желтом платье и с высокой прической?
– Знаю, о какой панночке спрашиваете, – откликнулась быстроглазая молодка. – О той, что у Боровичей живет. Она им вроде какая-то родня. И тоже в театре играет.
– Точно, – подтвердил Денис. – Она была здесь?
– Может, и была, да только я ее не видела.
Остальные слушатели тоже пожимали плечами. Когда они разошлись, растерянного Дениса вдруг тронул за рукав мальчик-поводырь.
– Пане, а я видел панночку в желтом платье, – сказал он тихо. – Она нам с дидом две монеты дала. А потом подъехал какой-то дядька в закрытой бричке и увез ее.
– Какой дядька? – насторожился Денис. – Как он выглядел? Знатный пан или казак?
– Та нет, и не пан, и не казак, – покачал головой мальчик. – Он вроде похож на панского управителя. А из себя такой… плохенький. И говорит гнусаво.
– Гнусаво? Так, понятно… – Денис на секунду задумался. – А ты не заметил, в какую сторону они поехали?
– А чего ж не заметить? Вон туда. – Мальчик показал рукой.
– Спасибо, казачонок. – Денис бросил поводырю еще одну монету и быстро зашагал в указанном направлении.
Глава девятая
Неудавшееся покушение
Настя, вырываясь из цепких рук неизвестного злодея, все-таки ухитрилась повернуться и заметить, что этим злодеем был не кто иной, как Юхим. «Значит, они разбойничают вдвоем с Устином, а я попалась к ним в ловушку!» – мелькнула у нее мысль.
Коляска ехала все быстрей, подскакивая на ухабах. Настя, обеими руками отодвинув ладонь Юхима, попыталась закричать, но тут же локтем ощутила холодную сталь ножа.
– Молчите, панна, а то мне велено вас зарезать, если будете кричать, – пояснил бывший служка, отводя взгляд от Настиного лица.
– Кто тебе велел меня зарезать? – спросила девушка в отчаянной надежде как-то воздействовать на слабоумного детину. – Ты же не злодей, Юхим! Отпусти меня, не бери греха. Разве отец Викентий учил тебя помогать душегубам? Вспомни Божью заповедь «не убий».
– Молчите, панночка, я вас не должен слушать, – глупо повторял Юхим, но по его бегающим глазам чувствовалось, что он растерян и начинает колебаться.
– Это тебя Устин научил меня схватить? – допытывалась Настя. – А ему зачем это надо? Может, его хозяйка хочет меня погубить или продать в рабство? Что ты об этом знаешь, Юхим? Скажи мне, Богом тебя прошу! Скажи, кому вы с Устином служите?
Но вопрос Насти остался без ответа, потому что коляска вдруг остановилась и в приоткрытую дверцу просунулась голова Устина.
– Тебе же приказано с ней не разговаривать! – прошипел управляющий, строго погрозив Юхиму. – Давай-ка помоги ее связать и заткнуть ей рот.
Настя не успела сказать слова, как вокруг ее головы обернулся платок, крепко зажавший ей рот. Она попыталась ослабить натяжение ткани, но тут Юхим сзади обхватил ее руки, а Устин связал их веревкой. После этого управляющий снова вернулся к роли кучера.
Остаток пути Настя провела в вынужденном молчании, со связанными за спиной руками. Напрасно она молила глазами сидевшего рядом Юхима, напрасно пыталась мычать сквозь плотную ткань. Бывший служка безмолвствовал и старался не смотреть на девушку.
Впрочем, путь оказался недолгим. Когда коляска остановилась, Юхим и Устин под руки вывели Настю наружу. Быстро осмотревшись, она увидела, что находится перед крыльцом одиноко стоящего недостроенного дома. Вокруг был пустырь, дом находился либо за городом, либо на самой окраине. Но разобраться, где именно, Настя не успела, потому что похитители силой затащили ее в дом и, проведя через длинный коридор, толкнули в маленькую комнатушку без окон. В этом пыльном чулане девушку привязали к тяжелой скамье и оставили сидеть в одиночестве и взаперти.
Впрочем, дверь была довольно тонкой, через нее хорошо прослушивался разговор похитителей. Настя похолодела от первых же слов Юхима:
– Все, пан, я свое дело сделал, а убивать не нанимался.
– А что, я, по-твоему, могу убить? – загнусавил Устин. – Ты черт здоровый, тебе только разок стукнуть ее по голове – и дело с концом. А у меня не получится.
– Нет, пан, увольте от этого дела. Мне и хозяева ничего такого не говорили. Дайте мне грошей на дорогу, и я пойду.
– Грошей? Да где ж я тебе возьму, пусть хозяева платят.
И того хватит, что тебя, дурака, от суда выгородят.
– Нет уж, пан, пока не дадите хоть немного на харчи, не уйду.
– Не уйдешь? Ну и сиди, пожалуй, тут, стереги ее, а я пойду навстречу хозяевам.
– Э, нет! – закричал поддавшийся на хитрость Юхим. – Я пойду навстречу, а ты тут сиди!
Когда смолкли громкие шаги Юхима, раздалось покашливание Устина, перешедшее в довольный смешок.
Настя лихорадочно обдумывала свое отчаянное положение. Кто эти таинственные «хозяева», велевшие ее похитить, чтобы затем убить? Устин служил в имении Томской и потому сам собой напрашивался вывод о том, что «хозяйкой» может быть Вера. Но у Юхима хозяином был отец Викентий, – так не он ли?..
Обе версии казались вполне правдоподобными. Вера могла покушаться из ревности, а поп – из своих инквизиторских убеждений.
Настя заерзала на скамье, пытаясь ослабить путы, но скамья была слишком тяжелой, а веревки – крепкими. Проклиная собственное любопытство и легковерие, толкнувшее ее сесть в коляску Устина, Настя с ужасом ждала появления зловещих «хозяев», которые, очевидно, и станут ее убийцами.
Через несколько томительных минут послышались шаги, а вслед за ними голос:
– Эй, Устин, это ты?
У Насти потемнело в глазах от болезненного предчувствия, ибо голос принадлежал Денису. «Боже мой, так это они с Верой – «хозяева»!..» – пронеслось у нее в голове. Кажется, ей уже не было страшно, потому что если все так – то мир, целый мир рушился для нее и собственная жизнь уже немного значила…
– Что ты здесь делаешь, Устин? Почему возле дома закрытая коляска? – продолжал спрашивать Денис. – Кого ты в ней привез?
– Да я ведь, барин… это же мой новый дом… Вера Гавриловна позволила мне сегодня по моим делам… – угодливо-растерянным тоном зачастил управляющий.
– А не в твою ли коляску возле гетманского парка села барышня Анастасия Криничная? – напрямик спросил Томский.
– Что?.. Какая барышня?.. Бог с вами, Денис Андреевич! Разве к таким, как я, шляхетные панны садятся? – И Устин натужно захихикал. – Да и не был я сегодня возле гетманского парка, мне это не по дороге. Я один сюда приехал, вот жду плотника и кровельщика, мне ведь надо дом свой доделывать.
– Значит, говоришь, ты сейчас один в этом доме?
– Один, как перст.
– И никого здесь не прячешь? Может, у тебя в подполе кто-нибудь сидит, а?
Чем больше вопросов задавал Денис, тем светлей становилось у Насти на душе. Мир снова открылся для нее и заблистал яркими красками. Да, она сидела беспомощная, связанная, на волосок от гибели, – но теперь ей хотелось бороться за свою жизнь, потому что она знала: Денис не в сговоре с похитителями. И он пришел сюда, чтобы ее выручить! Каким-то образом он узнал или догадался, что она села в злополучную коляску с гугнивым возницей, в котором нетрудно было распознать управляющего Веры.
– Никого здесь нет в подполе, можете проверить, Денис Андреевич, – тихо гнусавил Устин, удаляясь от двери, за которой сидела Настя.
Девушка поняла, что он хочет увести Томского подальше от чулана, боясь, что пленнице удастся замычать или топнуть ногой. Настя и рада была бы произвести хоть какой-нибудь звук, но прочно связанные ноги и руки, а также кляп во рту лишали ее этой возможности. Извиваясь на своей тяжелой, словно вбитой в пол скамье, Настя нащупала пальцами правой руки сумочку на поясе. В голове молнией сверкнула догадка: сейчас, скорей, пока Денис еще не удалился от этой двери!.. Ее запястья были туго стянуты веревками, но пальцы могли шевелиться, и этого оказалось достаточно, чтобы, выдернув пробку из флакона с духами, бросить его на пол. В чулане пол был завален сеном, и потому склянка упала бесшумно. Зато через мгновение аромат лаванды с розмарином волнами стал разливаться вокруг.
Устин с его вечным насморком этого не почувствовал, но Денис немедленно насторожился. Обойдя комнату, он тут же нашел место, из которого струился знакомый аромат. Неприметная дверка в чулан была наполовину скрыта старым шкафом, потому-то Денис ее не сразу обнаружил. Отодвинув шкаф и подергав запертую дверь, он обернулся к Устину и быстро спросил:
– Куда ведет эта дверь?
– Я, пан, не знаю… Я ж этот дом только на днях купил, еще сам не разобрался…
Но испуг в глазах управляющего свидетельствовал о явной лжи. Устин совсем растерялся, ибо не понимал, каким образом барин проведал о потаенном чулане.
– Что же, прежние хозяева не дали тебе ключи от всех дверей? – продолжал допытываться Денис, глядя в бегающие глазки Устина.
– Да какие там хозяева, – юлил управляющий, – ведь этот дом строил один проворовавшийся купчина, он потом все наскоро продал и бежал от долгов. Я и ключей-то у него не успел взять…
– Знаю, что дом ты купил за бесценок, но кому-то сунул взятку, – усмехнулся Денис. – Но я же не земский судья, чтоб с тобой разбираться. Давай ключи или тащи сюда ломик.
– Будете ломать дверь в моем доме? – насторожился Устин. – Так это же, барин, знаете… не по закону.
– А по закону держать в чулане похищенную девушку?
– Какую девушку, бог с вами!..
– Или неси лом, или я сейчас же веду тебя к приставу. – Денис выразительно положил руку на пистолет у пояса.
– Хорошо, хорошо, барин! – засуетился Устин. – Может, конечно, какие-нибудь злодеи кого-то спрятали в моем доме… но без моего ведома, видит Бог! – И он проворно выбежал из комнаты.
Денис, оставшись один, приложил ухо к дверце чулана, потом попытался заглянуть в щель. Ничего не увидев и: не услышав, он сказал, наклонившись к двери:
– Настя, я почти уверен, что вы здесь. Не бойтесь, я с вами. Я сейчас же попытаюсь вас освободить.
И вдруг из-за двери ему послышалось что-то вроде тихого мычания. Теперь Денис уже не сомневался а правильности своей догадки.
Однако управляющий не торопился. Потеряв терпение и к тому же убедившись, что дверь довольно хлипкая, Денис сперва приналег на нее плечом, а потом выбил несколькими ударами сапога. Дверь слетела с петель, и в приоткрывшейся темноте чулана Денис увидел связанную Настю. Из-под растрепавшихся волос сверкали ее испуганные, готовые подернуться влагой глаза. Томский быстро сорвал платок, закрывавший ей рот, разрезал веревки у нее на руках и ногах. Настя попыталась встать со скамьи, но тут же, потеряв равновесие, зашаталась и едва не упала на пол.
– Что такое? Неужели вы готовы лишиться чувств? – с шутливым испугом спросил Денис и, подхватив девушку на руки, вынес из чулана.
– Нет-нет, оставьте… Со мной все в порядке… – прошептала Настя, делая слабые попытки встать на ноги, но при этом невольно склоняясь головой к плечу Дениса.
Он коснулся подбородком ее волос, потом его губы приблизились к ее губам, еще миг – и поцелуй мог бы их соединить… Но тут со стороны двора раздался выстрел. Настя вздрогнула и отодвинулась от Дениса. Он поставил ее на пол и побежал на звук выстрела; она бросилась вслед за ним.
Остановившись на крыльце, Денис быстро и внимательно огляделся по сторонам. Двор был пустынным, если не считать коляски с лошадьми, на которой Устин и Юхим привезли Настю. Справа, за частоколом, высилась купа деревьев и кустов. Стрелявший мог убежать только через эту посадку, поскольку остальная местность хорошо просматривалась.
Денис и Настя осторожно обошли дом и возле недостроенного сарая, среди досок, обнаружили тело Устина. Незадачливый похититель был убит выстрелом в голову.
Настя, едва ворочая языком от испуга, прошептала:
– Эта пуля, наверное, предназначалась мне… «Хозяева» шли сюда меня убить. А Устина застрелили, чтобы молчал о них.
– Какие хозяева? – спросил Денис, вглядываясь в бледное, застывшее лицо девушки.
– Не знаю, кто они. Я, когда сидела в чулане, слышала, как Устин и Юхим о них говорили…
– Значит, и Юхим участвовал в похищении? – уточнил Денис. – Тогда не удивлюсь, если и его скоро найдут убитым. А нам с вами, сударыня, теперь уж без долгого разговора не обойтись.
– Я вам так благодарна, Денис Андреевич… – пробормотала Настя, отводя взгляд. – Вы уже в третий раз спасаете мне жизнь…
