Текст книги "Чужой клад"
Автор книги: Александра Девиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
Глава четырнадцатая
Благородные вдовы
Татьяна Степановна уже несколько минут наблюдала за дорожным перекрестком, на котором прочно осела карета, запряженная четверкой лошадей. Дорога, размытая ночным дождем, могла сама по себе застопорить продвижение, а тут еще у одного из колес кареты треснула ось и солидный экипаж сделался совсем беспомощным, притом как раз в месте, где две дороги на Глухов сходились в одну. Пока кучер с форейтором стягивали треснувшую ось ремнями, из кареты вышла дама примерно одних лет с Татьяной Степановной, одетая в строгое темное платье; вслед за хозяйкой показалась служанка, или, скорее, компаньонка дамы. Подойдя к кучеру, дама стала давать ему отрывистые и дельные указания; ее звучный голос долетал до Татьяны Степановны. Скоро стало понятно, что, пока налаживали колесо, карета успела основательно увязнуть в грязи, перекрыв при этом дорогу экипажу Криничной и двум крестьянским телегам. Дама стала осматриваться вокруг – с интересом, но и с беспокойством. Ее взгляд остановился на Татьяне Степановне, которая сидела в коляске с откинутым верхом и, в свою очередь, тоже посматривала на незнакомку. Обе женщины, повинуясь невольной и необъяснимой симпатии, внезапно улыбнулись и кивнули друг другу. Татьяна Степановна вдруг поняла, что незнакомая дама едет издалека, здешних мест не знает и объясниться с селянами и казаками, которые уже стали понемногу собираться вокруг, ей будет затруднительно. Экипаж Татьяны Степановны представлял собой легкую бричку, запряженную парой лошадей, а потому был не столь зависим от качества дорог. При желании кучер Пилип, сын старого Охрима, мог бы и объехать злополучную дорожную карету с четверкой лошадей, но Татьяна Степановна подумала, что с ее стороны будет невежливо не помочь приятной незнакомке.
– Добрый день, сударыня! – сказала она громко. – Я вижу, вы в затруднении.
– Добрый день! – с готовностью откликнулась незнакомка. – Простите, что мой экипаж перекрыл вам дорогу.
Татьяна Степановна сошла с коляски, а дама-путешественница сделала к ней несколько шагов, стараясь ступать по камням и предохраняя юбку от дорожной грязи.
– Позвольте предложить вам помощь, – сказала Татьяна Степановна. – Мой кучер – опытный малый, да и здешние люди могут помочь. – Она кивнула на казаков.
– Буду весьма благодарна, – улыбнулась незнакомка. – Позвольте представиться: Елена Никитична Томская, вдова, дворянка, имею поместье под Москвой.
– Татьяна Степановна Криничная, тоже вдова и тоже дворянка, только поместье мое недалеко, под Полтавой. А я по вашему выговору сразу догадалась, что вы из северных краев.
– Даже из более северных, чем те, где я нынче живу, – подтвердила Елена Никитична. – Я ведь дочь поморского купца, из Архангельска.
– Это оттуда, откуда ученый Ломоносов?
– Да.
Обе женщины посмотрели друг на друга с еще большим интересом, ибо каждая угадала в своей собеседнице человека, равного себе по уму и образованности. Они и внешне производили приятное впечатление, но при этом выглядели совершенно разными. Елена Никитична – рослая, белокурая, с голубыми глазами, была несколько шире в кости и крупнее чертами лица, нежели тонкая, смуглая, черноглазая Татьяна Степановна.
Как часто бывает, дорожное знакомство завязалось быстрей и без тех церемоний, которые обычно сопутствуют знакомству в гостиных. Уже через несколько минут Елена Никитична и Татьяна Степановна вместе отдавали распоряжения кучерам и тем казакам, что оказались вовлечены в дорожные события. Общими усилиями экипаж Елены Никитичны удалось сдвинуть с места, и скоро дорожный перекресток был освобожден для других путников. Кстати, во время разговора выяснилось, что незнакомый со здешними местами кучер Елены Никитичны немного сбился с пути и заехал на курскую дорогу, хотя мог бы свернуть к Глухову раньше. Впрочем, благодаря этой ошибке вдовы познакомились, чему были весьма рады. Томская предложила:
– Прошу вас, Татьяна Степановна, проделать остаток пути в моей карете, не то мой бестолковый кучер снова собьется. К тому же мы с вами сможем поговорить, чего я очень бы хотела. Если вы не возражаете против более близкого знакомства со мной, то прошу…
Татьяна Степановна охотно согласилась. Оказавшись в одной карете с вдовой Томской и ее компаньонкой Феклой Герасимовной, вдова Криничная почувствовала себя отнюдь не скованно, а вполне непринужденно.
– Вероятно, вы едете в Глухов навестить родственников? – спросила она.
– Нет, я еду туда как мать, обеспокоенная судьбой своего взрослого дитяти.
– Какое совпадение! – всплеснула руками Криничная. – Меня тоже позвало в дорогу беспокойство за судьбу дочери.
– У вас дочь? Вам повезло, – вздохнула Елена Никитична. – Мне всегда хотелось иметь дочь, девочки ближе к матери. Но я рано осталась вдовой и успела родить только сына.
А второй раз не вышла замуж, потому что не встретила человека столь же достойного, как мой первый муж.
– И у меня то же самое. Я тоже довольно рано осталась вдовой. А что касается дочери… она у меня, конечно, хорошая девушка, но хлопот с ней не меньше, чем с сыном. Мой муж воспитал ее, как мальчика, и она с детства привыкла к самостоятельности. Представьте, вместо того чтобы вязать и вышивать, она ездит верхом, учится стрелять из пистолета и запоем читает все, что попадется под руку.
– Я в молодости была такой же, – улыбнулась Томская. – Только у нас в поморье вместо лошадей были баркасы. Бывало, как поссорюсь с домашними, так доказываю свой характер, в одиночку уплывая на лодке. Но потом это прошло. И ваша дочка со временем станет примерной женой, матерью и хозяйкой.
– Дай-то Бог, – вздохнула Татьяна Степановна и вдруг прижала руки к вискам. – Ну вот, опять начинается… Что за хворь ко мне прилепилась?.. Прямо в жар бросает…
Елена Никитична, взглянув на внезапно покрасневшее лицо Татьяны Степановны, погладила ее по руке и с ободряющей улыбкой сказала:
– Очень похоже на мои недавние недомогания. Что ж делать, такова природа. – Она наклонилась к уху собеседницы и что-то ей прошептала.
– Да? – Татьяна Степановна взглянула на Томскую – Пожалуй, я и сама могла бы догадаться. Теперь прямо стыдно, что показывалась местному лекарю, а он, мошенник, такое мне наплел…
– Не беда, я дам вам отличное лекарство, оно мне очень помогло. В Петербурге сын возил меня к известному медику Фоме Тихорскому, и тот прописал мне это лекарство.
– Благодарю вас. Кстати, Тихорский – наш земляк. А сын у вас, должно быть, заботливый юноша, да и ученый, если знаком с Фомой Трофимовичем.
– Да, мой Денис ученый, – с гордостью подтвердила Елена Никитична. – Он и за границей обучался разным наукам. Многие советовали ему заняться горным или оружейным делом, – ведь тогда он мог бы основать завод и иметь неплохие доходы. Но Денис выбрал историю – это ему больше по душе.
– И моя Анастасия такая же – выбирает не то, что полезно, а то, что ей нравится, – вздохнула Татьяна Степановна. – Очень уж она своенравная…
– А может, не своенравная, а свободолюбивая? – заметила Томская.
– Ваша дочка, наверное, красивая девушка? – не утерпела и вмешалась в разговор Фекла Герасимовна. – Похожа на вас? А вы не греческого ли рода?
Елена Никитична сердито глянула на компаньонку, но Татьяна Степановна не обиделась на излишнее любопытство, а ответила вполне миролюбиво и с достоинством:
– Нет, мой отец был молдавским боярином, а мать – полтавской помещицей.
– А ваш муж, наверное, был казацким офицером? – спросила Томская.
– Да, значковым товарищем.
– Почему же удивляться свободолюбию дочери? – улыбнулась Елена Никитична. – Казацко-молдавская кровь сказывается. Мы, поморы, тоже нелюбим утеснений. В Москве я столкнулась совсем с другим. Досадно видеть темных мужиков, забитых баб… Крепостное рабство отупляет людей.
– Дай Бог, чтоб наши земли миновала эта напасть, – прошептала Татьяна Степановна и перекрестилась. – Хоть некоторые здешние помещики не прочь, чтобы селян за ними намертво закрепили.
– Они не понимают, что рабский труд на самом деле нехорош, – заметила Елена Никитична. – Из-под палки никто хорошо не трудится. Да и не по-божески это – владеть людьми, как скотиной. Оттого ведь и мужицкие бунты случаются, во время которых гибнет много невинных людей. Вот у Феклы, – она кивнула на компаньонку, – отец ее, поп из бедного прихода, был убит бунтовщиками оттого, что дал пристанище в церкви детям одного барина. Барин был жестоким, но ведь детки-то малые ни в чем не повинны.
– И у нас недавно гайдамаки бушевали под Корсунем, под Белой Церковью, так вместе с жестокими панами погибло много и простых людей, – сказала Татьяна Степановна. – Нельзя озлоблять крестьян рабской жизнью.
– Впрочем, я не думаю, что Елизавета Петровна будет расширять рабство на все свои земли, – заметила Елена Никитична. – Она женщина боголюбивая. А вот наследники ее… они-то могут всех закрепостить, если увидят в том выгоду[22]22
Закрепощение украинского крестьянства было узаконено в 1783 г., в правление Екатерины II.
[Закрыть]. Петр Федорович, хоть и из просвещенной Европы к нам привезен, но да ведь по натуре и воспитанию своему – чистый пруссак, ему русских людей не жалко. А супруга его… да кто ее разберет. Но, думаю, она себя еще покажет.
Татьяна Степановна с удивлением покосилась на собеседницу, удивляясь смелости ее речей. А Елена Никитична, словно угадав настроение собеседницы, рассмеялась:
– Не удивляйтесь, милая, моим крамольным словам. Я отвыкла бояться, ибо давно прошла через царские опалы. Муж мой погиб в жестокой ссылке во времена Анны Иоанновны. – Рассказав историю ареста Андрея и Льва Томских, Елена Никитична тяжело вздохнула и подперла щеку рукой.
– Вы сильная женщина, – невольно вырвалось у Татьяны Степановны.
– Да и вы не из слабых, – откликнулась Елена Никитична. – Одна, без мужа и родителей ведете хозяйство, присматриваете за взрослой дочерью. Наверное, уже нашли для своей Насти жениха?
– Какое там!.. – махнула рукой Криничная. – Об этом-то я и печалюсь более всего. Те женихи, что сватались раньше, все были не по ней, а потом и они ее стали побаиваться, избегать. Ну, думаю, видно, хочет моя Настя подольше в девушках оставаться, потому что свободой своей дорожит. Зная Настину строгость, я никогда не боялась за ее нравственность. Потому и позволила ей поехать к родичам в Глухов. Но прошло не более месяца, как я вдруг получила письмо от старого знакомого нашей семьи, который сейчас служит судейским чиновником в Глухове. Он пишет, что Настя увлеклась каким-то столичным вертопрахом, потеряла голову и теперь ее доброму имени и положению грозит непоправимый ущерб. Бог мой, я была просто сражена!.. Даже не верится, что Настя, которая всегда ценила людей серьезных, ученых, вдруг увлеклась каким-то пустым щеголем и повесой. Представьте, любезная Елена Никитична, с каким тяжелым сердцем я еду в Глухов, как я замираю от страха.
– Просто невероятное совпадение! – покачала головой Томская. – Меня тоже позвало в дорогу письмо. Вдова моего деверя пишет, что Денис увлекся некой сомнительной особой – не то куртизанкой, не то цыганской танцовщицей, не то колдуньей, которая бегает на лесные шабаши. И увлекся до того, что уже рисковал из-за этой особы своей жизнью. Представьте, милая Татьяна Степановна, каковы были мои чувства после чтения этого письма! Конечно, Денис не святой, у него случались в жизни увлечения, но при этом он никогда не терял голову из-за какой-нибудь пошлой девицы, никогда не забывал о своих делах. А тут, вместо того чтобы объезжать украинские коллегиумы[23]23
Коллегиумы были открыты в Чернигове (1700 г.), Харькове (1726 г.), Переяславле (1738 г.).
[Закрыть], как он собирался, Денис прочно засел в Глухове, где научных заведений нет, а есть только светские увеселения. И это мой Денис, который всегда так дорожил своей свободой! Я уж давно перестала присматривать ему невест, потому что он смеется даже над самыми выгодными партиями. Боюсь, что эта девица послана ему в наказание за тех, которыми он раньше пренебрегал. – Елена Никитична тяжело вздохнула.
– И я боюсь того же в отношении Насти, – эхом отозвалась Татьяна Степановна.
Карета въехала в предместья Глухова, медленно проплывая мимо казацкой слободы.
– Впрочем, я не до конца доверяю своей родственнице, – немного подумав, заявила Томская. – Вера совсем не любила деверя, вышла за него по расчету. А после его смерти я несколько раз замечала, как Вера посматривает на Дениса. Она явно имеет виды на него. Может, свое письмо она написала из чистой ревности? Кто знает… Я ведь и еду в Глухов, чтобы самолично все проверить.
– По правде говоря, и я не очень-то верю Остапу Борисовичу, который мне написал, – заметила Криничная. – Он, кстати, тоже вдовец и, вероятно, увлечен Настей, а она его, конечно же, отвергает. Ну, и этот господин в озлоблении вполне мог оклеветать мою дочь. Когда-то о нем поговаривали, что он написал подметное письмо, дабы завладеть участком земли. Так что и в этом деле мне надо разобраться самой. Может, все не так страшно, как о том написано.
– И я на это надеюсь, – кивнула Елена Никитична.
Карета затарахтела по глуховской мостовой, и Татьяна Степановна, выглянув в окно, сказала:
– Давненько я тут не была. А город-то, вижу, понемногу украшается. Посмотрите, вот новая церковь! А сейчас будем проезжать мимо гетманского парка. Ну, дальше, правда, опять пошли низенькие дома, но улицы чисто прибраны. Сразу видно, что все ждут приезда гетмана. А пуще Кирилла Григорьевича глуховские обыватели боятся господина Теплова.
– Слыхали мы про сего коварника, – заметила Елена Никитична и стала с любопытством осматриваться вокруг. – Однако же это все весьма недурно… Премилый городок… Только вот какое затруднение: мне надо найти дом, где живет моя родственница. В письме она назвала его «дом казака Чобота». Вы о таком не слыхали, Татьяна Степановна? Ну что ж, тогда придется мне ехать в городскую управу, там подскажут.
– Зачем в управу? Глухов – город маленький, здесь все друг друга знают. – Высунувшись из кареты, Татьяна Степановна обратилась к молодой мещанке, что несла на согнутой руке корзину с огородной зеленью: – Скажи, любезная, далеко ли отсюда дом казака Чобота?
– Тут рядом. – Молодица повела рукой в сторону перекрестной улицы. – За угол только свернуть, а там через три дома.
– А не знаешь ли, отчего в городе такая суета?
– Говорят, завтра сам гетман приезжает.
– Все ясно, – сказала Татьяна Степановна, повернувшись к Елене Никитичне. – Мы с вами прямо-таки попали на праздник. Кстати, дом вашей родственницы по ходу ближе, чем дом моего племянника, так что нам уж тут придется расстаться. Но милости прошу к нам в гости уже сегодня.
– И я вас приглашаю, – был ответ.
– Нет уж, сначала вы ко мне пожалуйте, я ведь все-таки почти здешняя, а вы приехали издалека, вам надо отдохнуть, осмотреться.
У ворот дома, где жила Вера Томская, стоял старый слуга, знавший и Елену Никитичну. Удивленно воззрившись на нее, он сказал вместо приветствия:
– Матушка Дениса Андреевича пожаловали… А Веры Гавриловны нет. Они недавно пошли к гетманскому дворцу, там будет какое-то представление.
– И Денис Андреевич пошел? – уточнила Елена Никитична.
– Денис Андреевич уехали в Чернигов.
– И надолго он уехал?
– Не могу знать, – пожал плечами слуга.
– Вот, значит, как… – Томская переглянулась с Криничной, которая, выйдя из кареты, еще не пересела в свою коляску. – Спешила мать к сыну, а сына-то в городе нет. Что ж, надо спрашивать о нем у Веры.
– Ничего; он, может быть, скоро вернется, – успокоила ее Татьяна Степановна. – Сейчас отдохните с дороги, а через часок, если не возражаете, я зайду за вами и мы вместе пойдем к гетманскому дворцу, там и встретитесь со своей родственницей. А по пути и город посмотрим.
– Сделайте милость, зайдите, буду очень рада.
Попутчицы расстались самым любезным образом, чуть не расцеловавшись. Каждая про себя подумала: «Вот бы мне иметь такую подругу. Жаль, что мы живем в разных краях и не связаны никаким родством».
Пересев в свою коляску, которая двигалась следом за каретой Елены Никитичны, Татьяна Степановна через несколько минут добралась до дома Боровичей. У нее было опасение, что они вместе с Настей тоже отправились во дворец. Но Илья с Гликерией оказались на месте и весьма любезно, хоть и с немалым удивлением встретили родственницу.
– Как, тетушка, вы решились на такое путешествие? – воскликнул Илья. – Ведь вы же больны.
– Ну, не столь уж я больна, – улыбнулась Криничная, по очереди обняв племянника и его жену. – Мошенник Гурий наговорил вам лишнего.
– Как же вы не больны, когда вызвали к себе Настю, да еще так спешно? – встревожилась Гликерия.
– Я? Вызвала Настю?.. – растерялась Татьяна Степановна. – Кто вам это сказал?
– Разве вы не прислали за ней слуг еще четыре дня назад? – спросил Илья почти с испугом. – Настя уехала в Кринички прямо с репетиции…
– Да никого я к ней не присылала!.. – теперь настал черед Татьяны Степановны испугаться. – Я не видела Настю с тех пор, как вы увезли ее в Глухов.
Боровичи переглянулись и стали дружно успокаивать тетушку, уверяя, что она просто разминулась с Настей в дороге и что девушка поехала в Кринички самовольно, беспокоясь о здоровье матери. Конечно, их уверения мало утешили Татьяну Степановну, и она, усевшись под навесом широкого крыльца, стала обмахиваться веером, чувствуя приступ легкой дурноты, вызванной волнениями, дорогой и послеполуденной жарой.
Гликерия засуетилась, побежала готовить тетушке лекарство, а Илья пошел распорядиться, чтобы конюх позаботился об экипаже Татьяны Степановны. Через несколько минут вышла Гликерия с пузырьком лечебных капель, но напоить Татьяну Степановну не успела, потому что к воротам вдруг подъехала дорожная карета, из которой торопливо выскочила взволнованная Настя. Увидев свою дочку целой и невредимой, Татьяна Степановна вскочила на ноги с такой радостной стремительностью, что нечаянно выбила из рук Гликерии пузырек.
Мать и дочь бросились друг к другу, обнялись, расцеловались, и Татьяна Степановна стала сыпать вопросами:
– Ну, кто это мог вызвать тебя в Кринички? Я ведь вовсе за тобой не посылала! И как ты не побоялась ехать одна? Или, может, тебя кто сопровождал?
– Потом, мамочка, все вопросы потом, – сказала Настя. – Я спешу, Иван Леонтьевич срочно требует меня на репетицию! Гетман приедет уже завтра – раньше, чем ожидали. А Теплов, говорят, уже сегодня здесь. Все волнуются, а я чуть не опоздала. Сейчас переоденусь – и бегом во дворец! Еремей, отвези карету к своему барину! – Она оглянулась на кучера, который Татьяне Степановне был совершенно незнаком.
Илья и Гликерия тоже кинулись навстречу Насте с расспросами, но девушка сдержанно отстранилась, сославшись на спешку, и только спросила:
– А вы разве не едете на репетицию?
– Едем, но позднее, – ответила Гликерия. – Оперу будут слушать в самом конце. Так что у нас еще есть время. А ты, если спешишь, можешь взять нашу пролетку. Мы пройдемся пешком. А то ведь эта карета, кажется, чужая?
Настя промычала что-то неопределенное и кинулась к крыльцу, чуть не наступив по дороге на кота, что вылизывал пролитое Гликерией лекарство. Татьяна Степановна пошла вслед за дочерью. Тем временем из кареты, кряхтя, выкатилась тучная Прися. Гликерия встретила ее весьма любезно, усадила на скамью и принялась расспрашивать:
– Значит, Настенька была в Криничках? И с кем же она приезжала? Наверное, с паном Томским? Это он нанял карету?
– Да, этот ученый пан приезжал к нам осматривать Кривую могилу, – ответила словоохотливая Прися. – Конечно, неудобно, что панночка принимала гостя без матери, но да ведь она же не знала, что Татьяна Степановна уедет.
– И что же, ученый пан сразу кинулся смотреть Кривую могилу?
– Нет, вначале они с панночкой поехали в Будищу. Охрим рассказывал, что возил их прямо к дому лихваря. Уж не знаю, что им там понадобилось. Может, пан хотел что-то заложить. А потом, как вернулись в поместье, так зачем-то пошли к хатке, где жил садовник Осип – тот самый, которого нашли с разбитой головой. Ну а уж после кто-то видел их возле Кривой могилы. Сидели под деревом и о чем-то говорили.
– А где сейчас пан Томский? Он что, остался в Криничках?
– Нет, он тоже вернулся в Глухов, только ехал отдельно от нас, на лошади. Они с панночкой вроде как поссорились. Да и я подумала, что не годится молодому мужчине ехать с девушкой в одной карете.
– Ну, ладно, Прися, ты посиди тут, отдохни, а я пока распоряжусь по хозяйству.
Гликерия подбежала к Илье и пошепталась с ним, после чего супруги, зайдя за угол дома, незаметно от слуг и приезжих скрылись за дверью пристройки.
Тем временем Настя, переодеваясь сама, без помощи служанки, быстро говорила матери:
– Горничная Мотря ушла на репетицию, она тоже играет в пьесе, а я вот чуть не опоздала, чуть не подвела Ивана Леонтьевича. Скорее, мама, помогите мне… и пойдемте со мною, если хотите.
– Я бы пошла с тобой, но сейчас не могу: обещала своей новой знакомой повести ее к гетманскому дворцу.
– Какая это знакомая?
– Очень милая дама, приехала сюда издалека. Мы с ней час назад познакомились в дороге, а мне кажется, что я ее знаю давно.
– Что ж, так бывает, – сказала Настя, торопливо поправляя прическу. – А вы, мама, почему вдруг решили приехать? Прися говорила, вам пришло какое-то письмо?
– Да, письмо от пана Новохатько. Остап Борисович пишет, что ты увлеклась неким столичным повесой и…
– Как вы можете верить таким глупостям, мама?! – воскликнула Настя, сразу вспыхнув румянцем и сердито засверкав глазами. – Будто бы не знаете этого синьора Казанову – сплетника, труса и лихоимца!
– Какого синьора Казанову?.. – растерялась мать.
– Да Новохатько же! И вы плохо знаете меня, если поверили, что я могу наделать глупостей… Ну, все, спешу! – Настя чмокнула мать в щеку и, подбежав к двери, оглянулась и добавила: – Только умоляю вас, будьте поосторожней в разговорах с Ильей и с Гликерией. Вечером я вам кое-что расскажу.
Настя выпорхнула за дверь, а Татьяна Степановна посмотрела ей вслед, покачала головой и, вздохнув, вышла из Настиной комнаты, собираясь разобрать привезенный из Криничек сундук с вещами.
Дом Боровичей с его многочисленными пристройками Татьяна Степановна знала плохо, а потому, несколько запутавшись, пошла не в том направлении. Она уже хотела повернуть обратно, как вдруг услышала слова, заставившие ее насторожиться.
– Почему у тебя так мало решительности, Илья? – звенящим от раздражения голосом говорила Гликерия. – Если бы в тот раз, возле озера, ты успел взмахнуть ножом – все было бы кончено.
– Но ведь там же этот… защитник ее оказался, – растерянно пробормотал Илья.
– Он бы не успел сделать выстрел! Тебе не хватило духу на одно мгновение! Эх, надо было мне взять нож в свои руки!.. А этот «защитник» – прямо наше наказание. Из-за него все теперь пропало.
– Подожди, Ликера, может, все еще обойдется… Может, они не догадаются, что это мы с тобой… Подождем, пересидим… А потом отмолим свои грехи в церкви. Бог наказал нас за то, что позарились на чужое…
– Говорю же тебе, простак, что золото не чужое, а твое! Ведь ты же сам рассказывал, что твой отец незадолго до своей гибели гостил в Криничках. Так?
– Ну, было…
– Так вот, окольными путями я узнала, что твой отец в то время выиграл огромную сумму и некие разбойники стали за ним охотиться. Он знал, что его рано или поздно убьют, а потому накупил на все деньги золота и зарыл его в поместье у Криничных. И наверняка тетка об этом знает, но молчит, чтобы присвоить твое золото. Так что ты не вор, ты просто пытаешься вернуть свое.
– Но теперь что нас ждет?..
– Погоди, я уже обдумала…
Гликерия перешла на шепот, и Татьяна Степановна, ничего более не расслышав, в полной растерянности попятилась от двери и стала на цыпочках пробираться к выходу. Она пока ничего не понимала, но зловещие слова о ноже и золоте, как и совет Насти быть осторожной, заставили вдову ощутить совсем рядом смертельную и загадочную опасность.
Выйдя на крыльцо, она почти наткнулась на Присю и тут же велела ей:
– Разбери-ка мой сундук с вещами, а я должна немедленно идти во дворец. Да еще по дороге мне надо заглянуть к своей новой знакомой.
– Хорошо, пани, – кивнула Прися и показала рукой в угол крыльца, где, присев на корточки, с чем-то возилась служанка Гликерии. – Смотрите, какой непонятный случай: кот вдруг ни с того ни с сего сдох. Только что был живой, резвый – и вдруг…
Татьяна Степановна вспомнила пузырек с лекарством, выпавший из рук Гликерии, и застыла от внезапного и дикого подозрения. С трудом оторвав от пола задеревеневшие ноги, она сошла с крыльца и торопливо устремилась к воротам.
