Текст книги "Чужой клад"
Автор книги: Александра Девиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)
Глава третья
Еще одна жертва
На другой день после похорон Раины Иван Леонтьевич возобновил репетиции. Горевать было некогда, поскольку день приезда высоких гостей неумолимо приближался.
Что же до поисков преступника, то они, как и предполагал Шалыгин, велись по самому легкому пути. Для начала был арестован Юхим. Однако этот слабоумный детина не страдал телесной слабостью и в первую же ночь после ареста выломал решетку и сбежал через окно. Правду сказать, арестантская комната в суде отнюдь не была крепостью, да и охранник любил прикладываться к чарке, а потому ночью безмятежно храпел и не заметил исчезновения арестанта.
Поиски сбежавшего Юхима начались вяло, нерадиво, и Савва с Тарасом, решив помочь правосудию, сами отправились в те места, где, по их мнению, мог скрываться полусумасшедший служка.
Что же до женской части театральной труппы, то все кроме Анастасии были уверены, что дело не обошлось без нечистой силы. Даже грамотная Гликерия заколебалась, когда ей стали в оба уха нашептывать об озерных страстях.
Иван Леонтьевич, вверив постановку оперы «Служанка-госпожа» синьору Валлоне, иногда хватался за голову, понимая, как смешно звучат итальянские арии в исполнении супругов Боровичей, но других певцов ему некогда было искать. Он надеялся на то, что гости гетмана не слишком разбираются в операх, а сам Кирилл Григорьевич и его супруга – люди достаточно добрые, посмеются да и простят огрехи, но похвалят за старания.
Сейчас Шалыгина куда больше волновала судьба французской пьесы-интермедии, где наперсницу героини репетировала бедная Раина. Роль эта была почти без слов, зато требовалось очень выразительно танцевать и поводить плечами, ударяя в бубен, – наперсница по ходу пьесы притворялась уличной плясуньей. Могла бы сыграть и Ольга, но ее героиня должна была появляться на сцене одновременно с наперсницей.
– Может быть, мне попробовать? – предложила Настя. – Конечно, так плясать, как Раина, я не умею, но…
– Нет, насчет вас, барышня, у меня другая задумка, – возразил Шалыгин. – Собираюсь поставить сцены из английской пиесы. Это потрудней будет, чем в интермедии сказать несколько реплик и попрыгать по сцене. Там характер надо изобразить. Вы девица грамотная, вот я на вас и надеюсь.
Настя уже знала о Шекспировой комедии из подслушанного ею разговора и теперь была польщена таким предложением.
Трудностям Шалыгина попыталась помочь Ольга:
– А плясунью сможет изобразить Килина – дочь Гордея-кузнеца. Ей, правда, неполных пятнадцать годков, но во всей округе никто лучше ее не танцует. Говорят, у нее мать была цыганка, вот дивчине и передался такой талант.
– Хорошо, приведи эту Килину, – одобрил Шалыгин. – А отец ее отпустит?
– Когда узнает, что она в гетманском дворце будет плясать, – конечно, – сказала Ольга. – Так я тогда пойду на кузнечный конец?
Шалыгин послал Ольгу за новой актрисой, супругов Боровичей отправил в музыкальный павильон к господину Валлоне, а сам остался с Настей и еще одним актером – молодым парнем по имени Яков Чиж. Парень был из простых реестровых казаков, но грамотный, поскольку родители поначалу готовили его к духовному поприщу. Яков, наверное, мог бы стать неплохим священником, но для актера он был слишком застенчив. В присутствии знатных дам и барышень, таких, как Настя или Гликерия, Яков краснел, потел и не знал, куда руки деть. Иван Леонтьевич боялся, что на сцене, прямо посреди действия, парень растеряется и забудет слова, но делать было нечего, другого кандидата на роль не предвиделось. Тарас хоть и был посмелей, но едва умел читать, а выучить большую роль на слух затруднительно; к тому же выговор у Тараса был неважный, слишком простонародный.
– Ты, конечно, Яков, не совсем то, что мне нужно, – покряхтев, сказал Иван Леонтьевич. – Но уж больно хочу я поставить Шекспирову пиесу, которую самолично перевел. Итак, садитесь, господа актеры, напротив меня и слушайте, какие сцены вам надлежит играть.
Иван Леонтьевич принялся читать собственное изложение английской комедии и, все больше увлекаясь, даже вскакивал с места, выразительно повышал голос и смеялся. Насте очень понравилось, а Яков, разобравшись, что ему в этой комедии предстоит не петь и играть на бандуре, а спорить со знатной панночкой, совсем сник.
– Нет, у меня не получится, – безнадежно махнул он рукой. – Уж лучше вы, Иван Леонтьевич, изобразите этого… Петруся.
– Петруччо, – поправил Шалыгин. – Я бы, может, и изобразил, да ростом и красотой не вышел. И потом, мое дело – не актерское. Ежели я буду по сцене бегать, так не сумею за всеми постановками уследить. Нет уж, буду вас, олухов, учить правильной игре. Простите, барышня, к вам звание олуха не относится. – Он учтиво кивнул в сторону Насти.
– Прощаю. И думаю, что можно прямо сейчас попробовать одну сцену, – сказала девушка. – Очень уж у вас остроумно описано знакомство Катарины и Петруччо.
– Мой перевод – только бледная тень великого Шекспира, – вздохнул Иван Леонтьевич. – Хоть строгие французские театралы и говорят, что Шекспир не соблюдал сценических правил, но, на мой взгляд, он лучше всех понимал человеческую натуру.
По указанию Шалыгина Яков и Анастасия стали читать диалог Петруччо и Катарины, начиная со слов: «День добрый, Кет! Вас так зовут, слыхал я?» Чиж сбивался, краснел, а Настя произносила свои реплики свободно, бойко, сопровождая их выразительными жестами. Когда она дошла до слов: «Передвигать вас можно, как этот стул», Яков совсем смешался и вместо реплики стал хрипеть и покашливать.
И вдруг от двери раздался громкий и веселый голос:
– Садись же на меня!
Настя вздрогнула и не успела увернуться, как Томский, подбежав к ней, опустился на одно колено и резко притянул девушку к себе. Она оттолкнула его и едва не влепила ему пощечину, но удержалась, ограничившись словами:
– Вы, сударь, редкостный нахал!
– Не то, не то, сударыня! – рассмеялся Томский, вставая. – По-моему, там говорится что-то про ослов, которым привычна тяжесть.
– Как приятно, друг любезный, что ты прочитал выбранную мною пиесу, – улыбнулся Шалыгин. – Ну а каковы мои актеры?
– Актриса, пожалуй, справится, а вот актер, боюсь, слабоват для этой роли, – заявил Томский, с сочувствием оглядев Якова Чижа, который смущенно уткнулся в листок с текстом.
– Ничего, лиха беда начало, – бодро сказал Шалыгин и похлопал Якова по плечу. – Ты представь, хлопче, что играешь не с панночкой, а с простой селянкой, – и все у тебя получится.
Но развить свою мысль дальше Иван Леонтьевич не успел, потому что в комнату разом ворвались Савва, Тарас и гетманский лесничий. У Тараса в глазах застыли слезы, от горя он не мог вымолвить ни слова. Савва сбивчиво поведал о несчастье:
– Там, возле озера, Оля… зарезанная, как и Раина. Мы с Тарасом и с паном лесничим искали убежище Юхима, а наткнулись на бедную дивчину…
Настя вскрикнула и судорожно вцепилась руками в спинку стула. При этом она успела перехватить тревожный взгляд Томского, устремленный сперва на нее, а потом – на Галыгина.
– Боже мой, средь бела дня!.. – горестно вздохнул Иван Леонтьевич. – Ведь до вечера еще далеко! Ольга шла на кузнечный конец, чтобы привести Килину, дочку Гордея. Что же ее заставило свернуть в лес?
– Я думаю, пан писарь, что она туда пошла не своим ходом, а ее привезли к озеру, – сказал лесничий, который всех членов гетманской канцелярии называл писарями, хотя к служителю муз это название совсем не подходило.
– А почему ты так думаешь? – спросил Шалыгин.
– А потому, что на дороге между лесом и городом стояла телега с лошадью, а в телеге никого не было. А чуть поодаль нашли мы одного мужика, лежал на дороге без памяти. Вот он-то на этой телеге и ехал, а к нему, видать, кто-то подсел, стукнул его по голове и сбросил на землю. А потом втащил на телегу бедную Ольгу и отвез на озеро, а там зарезал. Или, может, вначале зарезал, а потом отвез. Ну а после того вернулся обратно, телегу бросил среди дороги, а сам куда-то убежал.
– А этот крестьянин жив? – спросил Томский, который тоже внимательно прислушивался к разговору. – Он что-нибудь смог объяснить?
– Жив, да только ничего не помнит, – вздохнул лесничий. – Видно, память у него отшибло от удара. Может, еще, конечно, очухается, но пока ничего не может рассказать.
– Неужто Юхим оказался таким душегубом? – пробормотал Савва, почесывая затылок. – Или в наших краях завелись разбойники? Может, татары?
– Да откуда у нас взяться татарам? – махнул рукой Шалыгин. – Давно их отсюда повыгоняли. Здесь же тебе не Крым, не Валахия.
– Это девка озерная подружек себе собирает к Ивана Купала! – заголосила со двора какая-то баба.
– Не уберег я свою бедную Оленьку!.. – воскликнул Тарас со слезами в голосе и, закрыв лицо руками, выбежал за дверь.
– Как бы Тарасик чего-нибудь с собой не сделал, – вздохнул Савва и бросился вслед за племянником.
Настя тоже вышла; ее первым побуждением было посоветоваться с Боровичами. Но Илья и Гликерия уже сами спешили ей навстречу со стороны музыкального павильона, куда тоже долетели крики дворовых слуг. Настя отвела родственников в сторону и, рассказав им о несчастье, предложила:
– Давайте все вместе искать убийцу. А. то ведь на судейских надежды мало. Они будут от всего отмахиваться и болеть только о том, чтобы гетман ничего не узнал. Или же найдут какого– нибудь нищего бродягу и все на него свалят.
Боровичи испуганно переглянулись, и Гликерия дрожащим голосом пробормотала:
– Да что ты такое говоришь, дорогая? Наше ли дело искать убийцу? Зачем тебе это надо?
– Мне Ольгу жалко. Я с ней успела подружиться. Раину тоже жаль, но про нее я думала, что она по легкомыслию пострадала, оттого что на свидание к плохому человеку пошла. Но Ольга вовсе ни в чем не виновата. Значит, в этих краях завелся какой-то разбойник. А если следующей жертвой он изберет кого-то из нас?
– Бог с тобой, не накликай беды такими словами, – сказала Гликерия и перекрестилась. – И слышать об этом не хочу.
– Значит, вы собираетесь прятаться в кусты? – упрекнула Настя. – Не думала я, что у меня такие трусоватые родичи. Ладно, найду себе других помощников.
– Интересно кого? – пожала плечами Гликерия. – Здешние мещане уверены, что во всем виноваты озерные ведьмы.
– Не сомневаюсь, что сегодня вечером возле озера увидят уже не две, а три фигуры в белом, – в тон жене добавил Илья. – И будут говорить, что третья – это душа бедной Ольги.
– Фигуры в белом… – повторила про себя Настя и призадумалась. – Если и вправду крестьянин там кого-то видел, то… вдруг это были не призраки, а живые люди?
Гликерия опять испуганно перекрестилась и промокнула вспотевший лоб изящным платочком. Илья тяжело вздохнул и прислонился к стволу дерева, не забыв при этом поправить кружевные манжеты на рукавах. Настя перевела взгляд с узкого, чуть горбоносого, своеобразно красивого лица Гликерии на полноватое, румяно-белое лицо Ильи и вдруг поняла, что в своих родичах не найдет сочувствия к бедным жертвам. Илья и его супруга слишком любят себя, чтобы думать о тех, кого подмяли жернова злого рока.
– Ладно уж, идите заниматься к синьору Валлоне, а то еще плохо споете перед гетманом, – сказала она язвительно.
В этот момент со стороны музыкального павильона показалась девчонка и сообщила:
– Пан, пани, немец рее очухался и что-то лопочет! Может, вас зовет?
– Ох, темнота, для них все иностранцы – «немцы», «немота», – усмехнулся Илья. – А за господином Валлоне надо следить, чтобы не упивался вином.
Боровичи ушли, а Настя, вздохнув, уселась на скамью и стала мысленно рассуждать.
Тем временем лесничий отправился в городскую управу оповестить о новом происшествии, Яков и Савва пошли в церковь, а Шалыгин и Томский остались в комнате одни.
– Это конец!.. Это провал, катастрофа! – воскликнул Иван Леонтьевич, бегая из угла в угол и хватая себя за волосы. – Теперь Теплов сживет меня со света!..
– Господи, да при чем здесь ты? – недоумевал Денис. – Пусть спрашивает с пристава, с судьи, с полковника, наконец! Ты за преступников не в ответе.
– За преступников не в ответе, но за актеров!.. – Шалыгин упал в кресло и стал обмахиваться листами бумаги с текстом пьесы. – Ты не понимаешь, Денис, что мне грозит!.. Боже мой!.. Простые люди обвинят меня в том, что я сманил девушек в актерки и тем самым их погубил. Теперь никто не пойдет играть в наш театр!.. Одна смерть еще может быть объяснена случайностью, но две…
– Успокойся, Ваня, давай мыслить здраво. – Денис сел за стол напротив Ивана Леонтьевича. – Того, что случилось, уже не поправишь, но надо думать наперед и искать выход из положения.
Шалыгин с надеждой взглянул на собеседника. Томский, хоть и был младше служителя Мельпомены на десять лет, но своей уверенностью и здравым смыслом годился ему в наставники.
– А выход в том, чтобы найти преступника, – продолжал Денис. – Тогда и твоя репутация не пострадает, и убийства прекратятся. Есть у тебя какие-нибудь соображения? Только не говори мне о зловещем озере, мы с тобой люди грамотные и не должны отвлекаться на сказки.
– Ну, какие тут могут быть соображения? – вздохнул Шалыгин. – Больше всех подозревают Юхима, церковного служку. Он юродивый, и наш священник его приютил из милости. Этот Юхим проклинает театры и другие увеселения, ненавидит всех актрис. Ну а отец Викентий, сам будучи строгим аскетом, не в пример иным попам, сочувствует бедняге.
– А с чего у Юхима такая ненависть к актерам?
– Не к актерам, а именно к актрисам, к женщинам, – уточнил Шалыгин. – Давняя это история, но мне ее когда-то открыл отец Викентий. Шестнадцать лет назад Юхим жил под Стародубом, имел свою кузню, счастливо женился на красивой девушке. А в это время в Стародубе стоял постоем младший брат Бирона. И если фаворит Анны Иоанновны был, по крайней мере, хорош собой, то его братец отличался отменным безобразием. Но при этом, видно, хотел доказать всему миру, что он тоже мужчина, и завел себе целый гарем из подневольных девушек. А молодых матерей заставлял кормить молоком щенков в своей псарне.
– Слыхали мы об этих злодеяниях, – поморщился Денис. – Мой отец за то и пострадал, что участвовал в заговоре против Бирона. Ну а ваш юродивый тут при чем?
– Сейчас объясню. Так вот, Биронов братец еще любил развлекаться на грубый манер и задумал устроить в своей усадьбе что-то вроде балагана с шутами и шутихами, как было модно при тогдашнем дворе. У него жило несколько приезжих гулящих девок, которые называли себя актерками. Вот они-то по его приказанию искали в окрестностях певуний и плясуний и сманивали их в театр, обещая роскошную и веселую жизнь. Среди этих обманутых оказалась и жена Юхима. Он недоглядел, и она ушла с «актерками» в барскую усадьбу. Ну а что с ней после случилось, – о том разные слухи ходили, один темней другого. Юхим пытался поджечь дом Биронова братца, но был пойман его холопами и жестоко высечен. С тех пор он тронулся умом и пошел бродяжничать, пока не оказался в наших краях. И, как видно, в его больной голове крепко засела ненависть к «актеркам», которых он всех без разбора считает блудни нами. Но при этом я не думаю, что Юхим способен кого-то убить.
– Кто знает… Медики говорят, что жажда мести может превратиться в манию. А если и в самом деле убийца – Юхим? Двоих он уже зарезал, кто теперь на очереди?
– То есть?.. – Шалыгин слегка растерялся. – Теперь у нас вообще-то осталось только две актрисы – Гликерия Борович и Анастасия Криничная. Правда, есть еще несколько молодых селянок и казачек, которые хорошо поют и танцуют. Для них даже пошили наряды на случай, если гетман захочет народных песен и танцев. Но я думаю, что эти девушки не в счет, они ведь совсем не актрисы.
– Выходит, черноглазая дикарка тоже в опасности? – пробормотал Денис так тихо, что собеседник его не услышал, а потом добавил уже погромче: – Прежде всего надо отыскать Юхима.
– Уже пытались, не нашли, – угрюмо заметил Шалыгин. – И не верю я, что это он. И не мое дело его искать. И времени у меня нет, понимаешь?.. – Служитель Мельпомены снова схватился за голову, машинально стянул парик и вытер им свой вспотевший лоб. – Убиты две актрисы, занятые во французской комедии, а мне их некем заменить!.. Я не успею найти других, и Теплое мне голову снимет!.. И перед гетманом опозорюсь!..
– Вот оно – себялюбие людское, – скептически заметил Томский. – Вопрос стоит о жизни и смерти, а ты думаешь только об успехе своей постановки.
– Ох, не трави мне душу, Денис, – горестно отмахнулся Иван Леонтьевич. – Я, конечно, жалею бедных девушек, но и о своем деле не могу не думать. Первый раз в жизни я занимаюсь тем, что люблю. И мне доверили ставить спектакли не на каких-нибудь деревенских подмостках, а в гетманском театре! Мне, простолюдину!..
– Но гетман – сам простолюдин, – заметил Томский.
– Был когда-то, а теперь он виднейший человек в государстве. И все опять же благодаря искусству. Если бы его старший браг не обладал музыкальными талантами и не очаровал своим пением Елизавету Петровну, то так бы братья и остались простыми казаками Розумами, сыновьями вдовы Розумихи. Вот великая сила искусства! Она может поднять человека от земли до небес! Когда мы творим – мы покидаем этот унылый мир и создаем свой собственный, который Бог вложил в нашу душу!
– Браво, браво, – усмехнулся Денис. – Блестящая речь во славу обитателей Парнаса. Однако же, как говаривал мудрый царь, вернемся к нашим баранам. Итак, я вижу перед тобой две задачи: найти убийцу и спасти театральную постановку. Первую задачу ты сам не решишь, а вторая тебе по силам. Ты собирался поставить две или три сцены из «Укрощения строптивой», так? Ну а теперь, когда у тебя нет актрис на французскую комедию, поставь Шекспирову более широко, чтобы она заполнила все отведенное время. Я думаю, что зрители и сам гетман не будут на тебя в обиде. Тем более что эта ваша… Анастасия играет весьма недурно.
– Пожалуй, так и сделаю, – сказал Шалыгин после короткого раздумья. – Вот только с Яковом придется крепко поработать.
– Главное, помни: пока не найдут убийцу, ты не можешь быть спокоен за других актрис. Их надо хотя бы охранять.
– Да, но что я могу? – развел руками Иван Леонтьевич. – Пусть этим займется пан судья. К тому же сей господин Казанова влюблен в панну Криничную.
– И пользуется взаимностью? – небрежно поинтересовался Томский.
– Не больше, чем другие. Барышне с таким характером, по-моему, вообще грозит участь старой девы. А в довершение к дерзкому норову родители еще дали ей образование, словно какой-нибудь герцогине Мальборо. Зачем девушке из Криничек читать французские газеты, скажи на милость? Чтобы повергать здешних казаков и мещан в состояние легкого столбняка? Нет, друг мой, образование без возможностей заставляет страдать даже мужчину, – тут Шалыгин вздохнул, – а уж для девушки это – беда и больше ничего.
Томский слегка улыбнулся и после паузы спросил:
– А ты всерьез считаешь, что этот влюбленный судья сможет кого-то защитить от убийцы? По-моему, он для такого дела слишком глуп. У него на лице написано, что он соображает не лучше барана. Мне кажется, мы должны ему помочь, если хотим, чтобы в твоей труппе не появились новые трупы… прости за мрачный каламбур. Но надо как-то действовать.
– Спасибо, что принимаешь участие в моих бедах, Денис, – с чувством сказал Иван Леонтьевич. – Я знаю, у тебя всегда был талант решать всякие запутанные задачи. Может, ты уже и сейчас о чем-то догадался?
– Так быстро? – Денис покачал головой. – Нет, пока нет. Тем более что в подозреваемых – один лишь Юхим.
– А еще тот парень, к которому Раина шла на свидание, – раздался звонкий голос Насти.
Девушка стояла в проеме открытой двери, и лучи уже склонившегося к западу солнца подсвечивали радужным ореолом ее стройную фигурку, играли золотыми искрами на извивах темных волос, которые в этот раз не были обсыпаны пудрой. Настя услышала последние реплики Шалыгина и Томского и почти обрадовалась, что есть еще люди, кроме нее, готовые заняться поисками истины. Томский посмотрел на девушку с интересом, а Шалыгин – с легкой досадой, да при этом не удержался от замечания:
– Вам, барышня, лучше не вмешиваться в поиски злодея, это не по женской части. Ваше дело – молиться за души невинно убиенных девиц.
Настя покраснела от обиды и хотела уже что-нибудь ответить, но тут за нее неожиданно вступился Томский:
– Отчего же такое недоверие к женскому уму, Иван Леонтьевич? Мадемуазель сейчас высказала очень здравую мысль. Действительно, таинственный ухажер мог оказаться преступником. Кстати, его кто-нибудь видел, кроме Раины?
– Увы, никто, – вздохнула Настя, избегая встречаться глазами с Денисом, но при этом чувствуя на себе его взгляд. – Мы знаем о нем только из рассказа Раины.
– А она называла его имя или какие-нибудь приметы?
– Нет, не называла ни имени, ни прозвища, только говорила, что он молодой, стройный, чернявый и с маленькими усиками. А больше ничего.
– Ну, это уже кое-что. – Томский переглянулся с Шалыгиным. – Ты такого не знаешь? Это не мог быть переодетый Юхим?
– Что вы! – засмеялась Настя. – Юхим – здоровый детина с рябоватым лицом и длинными седыми усами. Да и лег ему не меньше сорока, уж никак себя за молодого парня он не выдаст.
– По тем приметам, что называла Раина, мы вряд ли кого-то найдем, – заметил Шалыгин. – Мало ли стройных, чернявых, с усами? Мы же не можем проверить весь город с окрестностями. А этот парень, скорее всего, был приезжим, потому что местных Раина почти всех знала и могла бы назвать по фамилии. Так что, барышня, мы везде заходим в тупик.
Но Настя не сдавалась:
– Есть еще одна зацепка! После того как погибла Раина, возле озера были замечены две женские фигуры в белом. А что, если такова хитрость убийцы – все свалить на озерную ведьму? Простые люди верят во всякие легенды, но ведь эти поверья надо подпитывать, вот убийца и изображает призрака. Тогда в ближайшие дни возле озера будет уже не две, а три фигуры в белом.
– Да стоит ли верить россказням какого-то пьяного мужика? – отмахнулся Шалыгин. – Мало ли что ему померещилось. Может, в лунном свете он принял дерево за призрак.
– И я вначале не верила, – сказала Настя. – То есть в призраков я и сейчас не верю. Но после второго убийства стала думать, что призраками могут притворяться живые люди.
– И мне это не кажется таким уж несерьезным, – заметил Томский. – Что, если убийца – ловкий мистификатор? Но тогда у него должны быть помощники… вернее, помощницы.
– И не одна, если теперь он собирается изображать троих, – усмехнулся Шалыгин.
– Вот на этой мистификации мы и можем его поймать, – понизив голос, заявила Настя. – Надо с вечера пробраться к озеру, затаиться где-нибудь в кустах и проследить… В общем, я уже все обдумала… даже костюм, в который оденусь…
– Остановитесь, сударыня! – замахал руками Денис. – Вот уж этого делать не следует, это глупость совершенная. Если злодей достаточно ловок, то он всякие ходы предусмотрел, и никто не сможет подобраться к озеру незамеченным.
– Если даже и заметит, так что? – Настя упрямо тряхнула головой. – Ему нужны свидетели. Он для того и переодевается в призрака, чтобы об этом кто-то рассказал всему городу.
– Возможно, – кивнул Денис. – Но одно дело – темный крестьянин, а совсем другое – благородная барышня вроде вас. Может, он только и ждет вашего появления в недозволенном месте? Ведь он охотится за девушками.
– Ну, хорошо, тогда ступайте к озеру вы, сударь, а также господин Шалыгин, Савва с Тарасом и приставы, – сказала Настя.
– И вы думаете, что, увидев такой отряд отважных мужчин, злодей покажется им на глаза? – усмехнулся Томский. – Пожалуй, он умней, чем вы считаете.
– Вам бы только смеяться, а сами ничего не можете предложить, – с обидой сказала Настя.
– Главное предложение состоит в том, чтобы вы, барышня, не вмешивались в это дело, – хмуро заметил Иван Леонтьевич.
– С этим и я согласен, – подтвердил Денис. – Лучше думайте о своей новой роли в театре, чтобы не провалить постановку. А поиски злодея предоставьте господам полицейским.
Настя уже набрала в грудь воздуха, чтобы возразить, но тут появление нового лица прервало весь ход беседы, и боевой порыв девушки пропал зря. На пороге появился дворецкий, распоряжавшийся всеми делами во дворце гетмана, и строгим тоном потребовал у Шалыгина отчета о прискорбном происшествии, причиной которого, по его словам, был плохой надзор за актрисами. Также он выговаривал Ивану Леонтьевичу за господина Валлоне, якобы воровавшего вина из гетманских подвалов, за перерасход свеч и бумаги, за нестрогое отношение к швеям, которые тратят слишком много материи на театральные костюмы.
Настя, чтобы лишний раз не смущать и без того униженного мелочным присмотром Ивана Леонтьевича, вышла из домика и направилась по дорожке к боковым воротам гетманского парка. Почему-то она надеялась, что Денис Томский ее догонит и продолжит разговор о поисках убийцы. Но вместо этого Настя уже через несколько шагов чуть не столкнулась с торопливо шагавшей навстречу Верой Томской. Молодая вдова подняла на девушку свои чуть водянистые серые глаза с подкрашенными ресницами и церемонно сказала, обмахиваясь веером:
– Добрый день, сударыня. Если не ошибаюсь, мы знакомы? Кажется, вы служите актрисой под началом господина Шалыгина? Не у него ли сейчас мой… родственник?
Хорошенькое лицо Веры в обрамлении круто завитых напудренных волос казалось фарфоровым, как у статуэтки, потому что его покрывал гладкий слой белил и румян. Мушки на щеках были прилеплены так, что на придворном языке это означало: «Мое сердце свободно для любви».
– Ваш родственник? – переспросила Настя. – Вы имеете в виду господина Дениса Томского? Да, он там.
Она кивнула головой в сторону актерского домика и, обменявшись с Верой реверансами, последовала дальше. Уже у самых ворот Настя не утерпела, оглянулась – и увидела, что Денис, остановившись, разговаривает с Верой, которая старается повернуть его таким образом, чтобы он не мог смотреть в сторону ворот. Усмехнувшись, девушка вышла на улицу и мысленно произнесла: «Не волнуйтесь, госпожа Томская, я не претендую на вашего жениха. Он мне нужен лишь затем, чтобы помочь найти убийцу». Однако встреча с Верой еще больше усугубила мрачное настроение Насти. Немного подумав, девушка направилась в церковь.
