Текст книги "Практика в академии (СИ)"

Автор книги: Александра Чиликина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Даже если вдруг поняла, что так удобнее, почему не закончила первый график? По смыслу они отличаются. Может, первый был не так важен?

– А вы встречали похожие записи прошлых лет? – Осторожно поинтересовалась у коллег, всерьез опасаясь, что меня проигнорируют. Пристаю тут, мешаю нормальным людям работать.

– Да, там, в нижнем ящике, – неопределенно махнул рукой один из следователей.

Ура! Почувствовала себя ребенком, которого допустили до новогодних подарков под елкой.

Ящик нашла быстро, документы оказалось найти сложнее, но тоже справилась. Вывод оказался ожидаемым, но не облегчающим цепочку рассуждений: первый незаконченный график присутствовал во всех предыдущих годах. Ерунда какая-то. И что это должно значить?

– Что-то нашла, Амели? – Вдруг обратился ко мне старший следователь.

– Да так… Ерунда. – С небольшой задержкой ответила, испугавшись, что мою находку сочтут слишком глупой. Еще и высмеивать начнут. В конце концов, действительно ерунда.

***

Во дворец возвращались уже за полночь. Усталые, ничего не нарывшие следователи и угрюмая я. Мысли о расследовании быстро испарялись из уставшей, снова переполненной впечатлениями головы, и возвращались к тому разговору в кабинете короля. На что он намекал? Не может же быть, чтобы… Или может? Наверное, если может, то Ди Вальт сейчас встретит меня во дворце, все объяснит, расскажет…

Переполненная тревогой, ожиданием и недушимой, глупой верой в чудо, я ждала. Ждала, когда карета проехала крепостную стену замка. Ждала, когда заспанный, встрепанный коллега помог выбраться из экипажа. Ждала, когда летела по коридорам дворца к своей комнате. И даже потом, еще несколько ночных часов ждала.

Вот только Ди Вальт не пришел.

Свернувшись калачиком под теплым одеялом, глотала противные, ненужные слезы. Не пришел и не пришел. Кому как не мне, магу, знать, что чудес на свете не бывает.

Да-да, у нас наконец-то утренняя продочка))

Глава 10

– Мила, не смей плакать из-за ерунды! – Воскликнула нянюшка, снова найдя зареванную меня в общей комнате под рваным, вонючим одеялом.

–Не еру-у-унда-а-а! – Проревела я, не позволяя старым, ослабшим рукам сдернуть с себя единственную защиту от всего мира.

– Ну как же не ерунда, маленькая, самое главное оно в жизни что? Что мы живы и здоровы. А в твоем случае еще и молоды не в меру!

Продолжаю горько рыдать.

– Вот ведь глупая ты девка, даром, что рыжая! – В сердцах проворчала нянюшка, якобы незаметно оттаскивая отброшенную к стене книжку в цветастой обложке.

– Не трогай! – Взвилась, высунувшись из-под одеяла.

– Ага! Вспомнишь солнце, вот и Лучик! – Разулыбалась беззубая бабка, прошепелявив любимую присказку.

– Я не Лучик, я тучка! – Насупилась, оттягивая на себя книгу.

– Ты посмотри в зеркальцо то на свои ясные глазки, рыжие кудряшки. Какая из тебя тучка! – Смеялась нянюшка, не отдавая.

– Ну отдай же! – Воскликнула, потянув сильнее, но не в полную силу, побоявшись повредить и без того разваливавшуюся обложку.

– Не отдам, – строго ответила старая женщина, – эти истории тебе только плохо делают.

– Неправда! Неправда!! – Кричала, снова заходясь слезами, испугавшись, что добрая нянюшка больше не принесет ни одной книжки.

– Правда-правда! Вот начитаешься про своих принцев и принцесс и плачешь потом ночами в подушку!

– И плачу! Хочу плакать и буду! Отдай книжку!

– Не отдам! Ты совсем забывать стала, как в реальности жить! Все о замках мечтаешь, магах своих, принцах всяких!

– И что в этом плохого?!

– А то! Что больно потом с небес спускаться кверху попой!

– А может я!..

– Не может! – Такой строгой и серьезной нянюшку я еще никогда не видела. – Ты сирота, Амели. Си-ро-та! Никому ты такая не нужна, ни принцам своим, ни герцогам! А уж маги и подавно не свяжутся! Прими свою судьбу, девочка, да не задирай нос! Нет в этом мире никакой значимости у твоей жизни!

– Неправда! Вот я вырасту и будет у меня принц, самый настоящий! На белом коне!

– Да какие ж принцы сейчас на конях ездят, у них порталы есть, – снова рассмеялась нянюшка, внезапно успокоившись.

– А мой будет на коне! – Шлепнула в гневе рукой по покрывалу, подняв тучу пыли.

– Может тебе сразу короля подавать, что ж ты так мелко, – посмеивалась старая женщина, притягивая меня к себе.

– Нет, короля не хочу, у них работы много, – подумав, серьезно ответила.

– Ох, бедовая ты моя бедовая, – пробормотала старушка, прижав меня к груди, привычно укачивая.

Той ночью мне приснился мой принц. Он приехал за мной прямо в приют, забрал меня, всех моих подруг, конечно же нянюшку, и еще Лиску и Даньку, потому что они хорошие, и отвез нас в самый настоящий замок, где жили мы долго и счастливо.

Впрочем, даже нянюшке я никогда бы не созналась, что вместо всяких там принцев, замков и коней, больше всего на свете, я бы хотела увидеть своих маму и папу. Кем бы они ни были.

Впрочем, и признаваться довольно скоро стало некому. Всего через пару месяцев после этого разговора старая нянюшка внезапно уволилась из родного приюта, бесследно исчезнув из моей жизни, забрав с собой добрые книжки и ласковые объятия. Тогда, обозлившись на весь мир, я совершила, пожалуй, самый безрассудный поступок в своей жизни. Окончательно поверив, что никому мы кроме своей настоящей семьи в этой жизни не нужны, в неполные двенадцать лет, я сбежала из приюта в свой родной город в наивной надежде отыскать следы своих родных. Лишь годы спустя я сначала догадалась, а после и разузнала, что никуда моя нянюшка на самом деле не уезжала и не увольнялась. Она просто умерла.

***

Проснулась от того, что кто-то ласково гладит меня по голове.

– Нянюшка, – сонно прошептала, все еще забывшаяся в своем сне-воспоминании.

– Нянюшкой меня еще точно не называли, – хмыкнул кто-то прямо над головой.

Резко распахнула глаза. В предрассветных сумерках мужчину, сидящего рядом, было почти не видно, но мне достаточно было услышать его голос. Он все-таки пришел. Ди Вальт все-таки пришел.

Молча смотрим друг на друга. Страшно произнести хоть слово, страшно услышать его сочувствие и снисхождение в ответ на мою глупую надежду. Не хочу, чтобы он начал меня успокаивать и говорить, что я ему «все равно почти как родная».

Ненавижу это почти.

Но Ди Вальт ни в чем не пытался меня убедить или пожалеть. Он только гладил меня по волосам, то проводя рукой от макушки до середины спины, то пальцем поддевая рыжие прядки, скользя по ним до самых кончиков.

Смотрел на меня так пристально, словно видел впервые.

Наверное, я уже все поняла, но предположение казалось таким невероятным, что даже про себя произнести его было невозможно, не говоря уже о том, чтобы предположить вслух.

Поэтому я лишь отвечала ему столь же пристальным взглядом, насупившись, замерев в ожидании привычной боли. Я слишком много надеялась, слишком долго ждала, давно похоронив, заперев на замок все тайные мечты о собственной семье, о родном по крови человеке рядом.

Мне было настолько страшно сейчас, я чувствовала себя настолько уязвимо, что в груди начал нарастать комок несдержанной злости, почти ярости. Хотелось укусить эту руку, оттолкнуть, сбежать, но не позволить, так привычно не позволить этому чужому человеку смотреть на меня так, словно я что-то значу, словно я не одна из тысяч других для него. Глупая иллюзия, с которой учишься так больно расставаться еще в детстве. Если кто-то добр к тебе, это не значит, что ты что-то значишь для него. Он может просто жалеть тебя. О, эта омерзительная жалость чужого человека, которого ты начинаешь считать своим! Мерзкий яд, черная кислота, разъедающая изнутри, когда открывается правда.

– Амели… – тихонько проговорил Ди Вальт, словно пробуя мое имя на вкус.

Это больше, чем я могла выдержать. Старые приютские инстинкты, долгие годы старательно подавляемые разумом и сознанием, снова вырвались на волю.

– Убери от меня свои руки, – прорычала, отбросив от себя мигом ставшие омерзительными пальцы, отпрыгнув на другой конец кровати, вжавшись в угол стены, обхватив себя руками в до боли знакомом жесте, рефлекторно ища защиты и поддержки.

Я запретила себе так делать. Запретила давно. Стена и собственные объятия не то, что может поддержать. Но сейчас сдержаться было невыносимо.

Глаза Ди Вальта расширились, он смотрел на меня с непониманием, тревогой, болью.

Ну что он так на меня смотрит?!! Никогда такой не видел? Так я тоже давно себя такой не видела.

Не так я это все представляла в детстве, совсем не так.

– Я понимаю, ты имеешь полное право злиться…

– На что? – Жестко оборвала. Скажи мне это. Скажи же.

В его глазах мелькнуло понимание.

– На то, что меня не было рядом. На то, что не догадался проверить. На то, что такой вот непутевый… твой отец.

Показалось, все вокруг замерло в оцепенении. Или это оцепенела я?

– Скажи что-нибудь, – скованно улыбнулся… мой отец.

Вряд ли можно находиться в более далеком состоянии от состояния «говорить», чем я сейчас. Максимум на что меня хватало – это сдерживаться от того, чтобы не задрожать всем телом и сохранить хоть какое-то подобие внешней адекватности.

Но Ди Вальт не был бы Ди Вальтом, если бы не сориентировался в мгновение ока. Оценив мое состояние, мужчина резко собрался, с его лица исчезли неуверенность и неверие, и вот передо мной уже сидит привычный декан и наставник.

По совместительству мой отец.

Боги, какой абсурд.

Осторожно, словно приручая дикое животное, Ди Вальт протянул ко мне руку. Медленно, показательно приближая ладонь, отслеживал каждый оттенок моей реакции.

– Можно мне к тебе прикоснуться? – Мягко спросил, замерев в паре сантиметров от моего лица.

Резко замотала головой из стороны в сторону.

Прийти в себя, мне нужно прийти в себя. Это не я, не я, не я сейчас себя так веду, а брошенный одинокий ребенок во мне. Лучше бы Ди Вальт ушел сейчас, но сказать об этом не хватало сил.

– И все-таки прикоснусь, – твердо, но без жестких ноток произнес мужчина, кончиками пальцев проведя по моей щеке, – я ведь имею на это право.

Он имеет на это право. Он имеет на меня определенные права. Кажется, эта мысль прострелила куда сильнее, чем его слова о том, что он мой отец.

Кто-то имеет на меня законное право. Я больше не сама по себе?

Не отстранилась, напряженно принимая ласку.

Кончики пальцев сменились ладонью, и вот уже Ди Вальт снова непозволительно близко, гладит меня по голове, по щеке, обводит по контуру подбородок. А вот уже чужие пальцы аккуратно разжимают хватку моих побелевших рук на предплечьях. Вместо этого мужчина сжимает мои ладони в своих, растирает, стараясь согреть и вызвать приток крови в онемевшие конечности, смотрит на них так сосредоточенно, словно сейчас это самое главное в его жизни.

– Я, наверное, никогда не смогу исправить все то, что с тобой случилось, – тихо заговорил, по-прежнему не глядя мне в глаза, – никогда не смогу объясниться даже перед самим собой, о том, как моя дочь, которой априори суждено было стать самым любимым и самым главным человечком в моей жизни, оказалась в настолько тяжелых условиях, насколько только могут выпасть ребенку. Такое я никогда не смог бы представить даже в самых страшных кошмарах, не мог даже теоретически допустить… – Его пальцы сжали мои настолько сильно, что стало больно. – Я не хочу просить у тебя прощения, потому что не считаю, что его заслуживаю. Я пойму и приму любое твое решение относительно общения со мной. Я лишь хочу сказать, что больше никогда не оставлю тебя одну. Ты уже взрослая, совсем взрослая, моя девочка, и мне бесконечно тошно думать, что я упустил все то время, когда должен был быть твоей главной опорой и поддержкой. Я не хочу рушить твою жизнь, усложнять ее или что-то от тебя требовать. Хочу лишь, чтобы ты поняла – я буду рядом. Всегда. Я больше никогда тебя не оставлю. Твои проблемы – и мои проблемы тоже, твои страхи, печали, мечты, радости я хочу делить с тобой, если ты того захочешь. Я не прошу у тебя возможности быть рядом. Я не спрашиваю. Я буду. Что бы ты ни решила, тебе придется с этим смириться. Можешь ненавидеть меня, презирать, проклинать, можешь даже пытаться покалечить. Я никуда не уйду. Я буду рядом. Я буду с тобой.

Совершенно не поддающийся контролю комок эмоций в груди вырос настолько, что стало трудно дышать. Откуда он знает, какие слова мечтает услышать каждый брошенный ребенок? Откуда знает, что даже «я тебя люблю» не столь важно по сравнению с «я тебя не оставлю»?

Внезапные, неудержимые слезы полились из глаз тонкими дорожками, мгновенно скатываясь по щекам, уступая место все новым и новым потокам.

Мы оба молчали, пока Ди Вальт не произнес:

– Безумно сильно хочу обнять тебя сейчас, Ами…

И я вдруг почувствовала, что снова могу говорить.

– Будешь спрашивать разрешения? – Срывающимся шепотом спросила.

– Не буду, – с облегчением ответил мужчина, заключая в поистине медвежьи объятия.

А я? Я не поверила ему, нет. Но решила дать шанс. Хочет быть рядом? Что же, пусть.

***

Вторым пунктом в моих мечтах после обретения родителей всегда шли расспросы. Когда-то я придумала себе с тысячу разнообразных причин, почему они потеряли меня в детстве и почему не могли найти. Разумеется, в классическом варианте моих представлений родители рассказывали свою душещипательную историю, после чего я обязательно прощала их и понимала, а затем наступало наконец «долго и счастливо». В реальности же на первом этапе «обретения» я мало того, что не обрадовалась, а практически устроила истерику, захлебнувшись чувством отторжения и паники.

Теперь, сидя на коленях Ди Вальта не возникало ни малейшего желания переходить и ко второму «запланированному» этапу тоже. Через силу, едва ворочая языком, я не могла не задать только один вопрос:

– Моя мама жива?

Руки Ди Вальта на моей талии сжались так, что на секунду даже стало трудно дышать.

– Нет. – Последовал односложный ответ, от которого в груди разлился мертвый холод и накрыла и без того подступающая апатия.

Больше в эту ночь я ни о чем не спрашивала. А он и не рассказывал. Наверное, я не была готова слушать. А он не готов говорить. Миллионы вопросов, сотни «Как?» и «Почему?» крутились в голове, пока не превратились в одну единственную жизненноважную потребность – обнять его как можно крепче.

На рассвете я все-таки уснула.

Не глубоко, беспокойно, а потому явственно ощутила, как сильные руки осторожно укладывают в постель, а затем почувствовала прикосновение теплых губ ко лбу. Еще пару секунд спустя едва слышно хлопнула дверь спальни.

Приглушенные голоса в гостиной отчетливо прозвучали в ночной тишине:

– Живой? Впрочем, можешь не отвечать, и так вижу, что нет.

– Где там твой бар, который ты предлагал три часа назад? Никогда в жизни, Арейн, я не испытывал такой серьезной потребности напиться.

***

Утро, вернее день, снова начался с теплого прикосновения, но на этот раз к плечу.

– Эй, малыш, ты в порядке? – Послышался голос Эрика.

Нет, милый. Я не в порядке.

Открыла глаза с острым желанием не видеть никого вообще.

– Принести тебе завтрак? Отец с Ди Вальтом где-то пропадают, на работе тебе дали два выходных, так что заниматься особо нечем. Можно понежиться в постели и насладиться, например, круассанами с чаем. Как тебе такая идея? Буду рад, если разрешишь присоединиться.

Натужно улыбнулась. Эрик невероятно мил, но… очень хотелось, чтобы он просто ушел.

Вместо этого произнесла:

– Да, конечно. Присоединяйся.

Я не могу потерять близкого человека из-за сиюминутных эмоций. Общий завтрак в постель? Да что угодно, если так ему будет со мной комфортно.

Во время завтрака принц всячески пытается меня развлечь, не расспрашивая ни о чем. Вымученно улыбаюсь, давлюсь круассанами, борясь с тошнотой, и раздумываю, насколько подозрительно будет, если я снова усну.

Так странно, мне всегда очень нравилось проводить время с Эриком, особенно когда я была в хорошем настроении, а сейчас, когда так плохо, я не испытывала рядом с ним вообще ничего. Много раз слышала, что близкий человек познается в горе, а не в радости, но всегда считала, что в горе познаются именно чувства близких к тебе, а не твои, ибо тебе поддержка в таких ситуациях нужна априори. Но сейчас казалось, будто все наоборот. Почувствовав себя настолько уязвимой, я не ощутила потребности в поддержке жениха, скорее наоборот, вся эта история с помолвкой и сами отношения будто отошли на второй, а то и на десятый план, растаяв в более важных вопросах и заботах. Словно это мои чувства не проходят проверку, а не его.

Отогнала глупые мысли, испугавшись закономерных выводов. Глупость, это все глупость. Проблемы уйдут, и мне с Эриком снова станет хорошо и спокойно. Никакой дискомфорт не сравнится с чувством потери самого близкого существа. А Эрик мой, уже мой. Так долго я об этом мечтала, и вот он мой принц, я ни за что его не потеряю.

А потому терплю. Теплю чувство на грани отвращения, когда он прижимает меня к своей груди, что-то рассказывает, смеется. Почти ненавижу его за эту необходимость постоянно растягивать рот в улыбке. Может ли быть что-то хуже, чем улыбаться в состоянии, когда хочется свернуться в комочек и пялиться в стену сутками, периодически срываясь в плач?

Закончив с завтраком, Эрик притащил пару магических игр, все еще стараясь меня растормошить и развеселить. Щеки уже болели от ненавистной улыбки, казалось, улыбаться не захочется больше никогда.

Но пытка закончилась раньше, чем я думала. Еще не наступил вечер, как в комнату снова заглянул Ди Вальт. Весьма и весьма помятый Ди Вальт. Кажется, я нашла человека, которому было еще хуже, чем мне.

– Извини, что оставил, Ами, – произнес без объяснения причин, – позволите присоединиться?

– Да, конечно, – ответила на рефлексах и только после этого увидела за спиной Ди Вальта не в пример более бодрого короля. Тот стоял, привычно прислонившись плечом к дверному косяку, и внимательно за мной наблюдал.

Его тоже видеть не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Посмотрела на столь же пристально наблюдающего за мной Ди Вальта. Наверное, нужно все-таки остаться с ним наедине, наконец задать самые важные вопросы, поговорить о будущем… Он ведь может подумать, что мне все равно или что я обижаюсь или даже презираю… Но я… не могу, не хочу ничего знать сейчас!

К горлу снова подкатила паника. Взгляд дернулся дальше по комнате и невольно зацепился за короля.

Король все так же неотрывно смотрел на меня.

– Возможно, вы удивитесь, – внезапно произнес, – но как насчет того, чтобы поработать?

Все в шоке посмотрели на него.

– Ну-ка пошли, – мужчина подошел ко мне, схватил за руку и с силой сдернул с кровати, – у меня там архивы сверхсекретные не разобраны, жалобы перед новым королевским судом надо просмотреть на адекватность… А ты, Ди Вальт, иди лучше проспись. Эрик, Пустошь не дремлет.

С этими словами король открыл арку портала и уже практически втащил туда обескураженную меня, как Ди Вальт воскликнул:

– Слушай, Величество, ты какого творишь?!..

– Похищаю твою дочь, – совершенно искренне ответил Величество, а потом шепнул тихонько на ушко мне: – хотя бы сделай вид, что ты не согласна.

– Я не согласна! – Опомнилась.

– Вот и умница, – довольно произнес и швырнул в портал.

Приземлилась уже в родном просторном кабинете. Тут же резко обернулась и чуть ли не бросилась на короля с кулаками:

– Зачем вы опять это делаете?! Вам серьезно больше поработать не с кем?!

– Как щечки порозовели, Ами, я определенно хорошо на тебя влияю, – вроде бы иронизировал король, но улыбка на лице была грустной, а взгляд серьезным.

Зло выдохнула. Ну вот как он все время умудряется буквально за пару секунд вывести меня на эмоции?

– Зачем? – Более спокойно повторила.

– Ну я же сказал, Лучик, архивов вон сколько перебрать надо. Секретарям такого не доверишь, а время доверенных лиц хотелось бы тратить более продуктивно.

Недоверчиво смотрю на него.

– Давай, Лучик, давай, через два часа чтоб все было готово!

Подорвалась. Какие два часа, это на вот эти вот три горки в углу два часа?! Зло запыхтела, тем не менее, уже приготовив несколько чистых листов, перо, и в данный момент магией подтягивая к столу первую кучку.

– Котенок ты мой продуктивный, – умиленно проговорил мужчина, немного понаблюдав, а затем сел за свой стол и притянул рабочие бумаги, как ни в чем не бывало.

Зло пыхтела я еще не менее получаса. Однако механическая, въедливая работа занимала достаточно, чтобы успокоиться и немного отвлечься. Это с одной стороны. А с другой, наоборот, помогала обдумать самое важное, как-то структурировать путаный комок мыслей и эмоций в голове.

Вот только такое обдумывание привело к неожиданному результату: слезы появились как-то сами по себе, а сдерживать тихие всхлипы уже попросту не получалось.

– И чего ревем? – Почти сразу раздалось нежное совсем рядом.

– Моя мама умерла, – прорыдала, а потом обвила руками шею мужчины и уткнулась лицом в крепкое плечо.

Дорогие мои, не судите сейчас Амели слишком строго, у нее идет активный период взросления и становления как личности. Будет немного сложно, но мы со всем справимся (без жести и глобальных трагедий). Тотальный хэппиэнд вообще для всех я обещала и слово сдержу))

Рыдаю.

Вот уже минут десять как безостановочно рыдаю.

Король не делает ни единой попытки меня успокоить, только поглаживает легонько по спине, делясь своим теплом.

– Я ведь даже никогда теперь не узнаю, какой она была, – первые, хоть и прерываемые всхлипами, слова за долгое время.

– Многие бы тебе в этом позавидовали, – внезапно иронично усмехнулся мужчина.

Икнула.

Не поняла?..

– Вы знали мою маму?!

– Знал, – продолжил в том же тоне король, – хотя большая часть людей предпочла бы ее не знать. – Я даже плакать перестала. Причем не столько от вскрывшейся информации, сколько от формы ее донесения. Король, тем временем, продолжил: – Хорошо, что ты все-таки больше в Ди Вальта пошла.

Еще раз икнула.

Плакать больше не хочется, хочется спросить:

– Моя мама была плохой?

– Ни в коем случае! Твоя мама была шилом в заднице окружающих.

В шоке смотрю на короля.

– Ик! – Все, что могу сказать по этому поводу.

Мужчина не выдержал и рассмеялся.

– Ты всегда икаешь, когда плачешь? – С теплой улыбкой спросил, вытирая большим пальцем левой руки слезинки с моих щек. Это было так приятно, что я предпочла не заметить, что слезинки быстро кончились, а вот рука на щеке осталась. И это я уж молчу про правую, крепко обвивающую мою талию, конечность.

– Нет, икаю я исключительно в вашем шокирующем присутствии, – не удержалась от ответа.

– Я настолько ошеломителен? – Одарил безупречной улыбкой.

– Сногсшибающе, я бы сказала, – хмуро буркнула.

– Не врите, Амели, я вас с ног не сшибал, – король улыбался так, что хотелось то ли треснуть, то ли… не будем думать про второй вариант.

– Откуда вы знали мою маму? – Требовательно вопросила.

Пусть не думает, что удастся увильнуть от объяснений!

– Ами, в этом нет ничего такого, логично предположить, что если я хорошо знаю твоего отца, то мог знать и маму.

Мгновенная догадка отдалась всепоглощающим холодом в груди.

– Только не говорите, что вы оба были в нее влюблены… – Я этого точно не выдержу.

– Боже упаси, – совершенно искренне воскликнул король.

Несколько мгновений смотрела на него, прищурившись. Интуиция менталиста молчала. Ну ладно, будем считать, что верю.

– Почему вы о ней такого мнения? – Еще более требовательно вопросила.

– Это трудно описать словами, Ами, – король, легко улыбаясь, заправил мне за ухо локон волос, выбившийся из безнадежно растрепанного хвоста на затылке, – скажем так, столь поразительной способности влипать в неприятности, я не видел ни разу за свою жизнь.

– Это мало что объясняет.

– Давай все объяснения оставим твоему отцу, хорошо? На всякий случай даю ему полный карт-бланш на рассказ и о моем участии в этой истории тоже.

Потупилась.

– Мне не хочется говорить об этом с профессором Ди Вальтом. Вообще с кем-либо говорить.

– Ами, давай, может, хотя бы без «профессора»? – Фыркнул король. – А что касается второй части, то ты определенно сейчас разговариваешь. Когда люди открывают рот и издают определенные звуки с целью донести некую осмысленную информацию – это называется «говорить», Ами.

Потупилась еще больше, проигнорировав очередную подколку.

– Я бы сейчас, конечно, мог рассказать, что он твой отец, и ты имеешь право и даже в некотором роде обязанность называть его иначе, но не буду.

– А что будете? – Сразу уточнила, слишком хорошо его зная.

– Буду давить на жалость. – Предельно честно ответил. – Ты только представь, одинокий как сыч человек внезапно узнает, что у него есть умничка-дочка от любимой, давно погибшей женщины, которую тот боготворил и тосковал по ней все эти годы. А тут, спустя столько лет, он обрел частичку своей любимой в лице их общего ребенка, да еще и какого ребенка! Девочки, которую он давно полюбил и принял как родную! Представила?

Шмыгнула носом.

– А теперь вообрази – после душещипательного объяснения и воссоединения семьи эта самая дочь внезапно обращается к нему не «папа» или, в крайнем случае, «отец», а «профессор». «Профессор», Ами! Не знаю как ты, а я бы страдал!

Не выдержала и хихикнула от нарочито пафосного тона мужчины.

– Прониклась? – Хитро вопросил.

– Нет, – исключительно назло весело ответила.

– Бесчувственное создание, – так же весело воскликнул король, выписывая длинными пальцами какие-то только ему ведомые узоры на моей щеке.

Внезапно почувствовала, что мне очень хорошо сейчас. И сердце вдруг забилось быстрее, словно знало что-то, что пока неведомо мне. А пальцы короля опускались все ниже и ниже, пока невесомо не коснулись невольно приоткрывшихся губ.

только не бомбите, пожалуйста))) Эрику изменять не будем, честно))

dtv19, Елена Зеленина, большое вам спасибо за награду и подарок! Неимоверно греет душу в этот холодный вечер) В честь вас завтра с утра будет несанкционированная продочка)

Судорожно вдохнула, словно желая вобрать в себя его прикосновение, а после, смутившись странного порыва, прикусила нижнюю губу, не в силах отстранится от его пальцев каким-то другим образом.

Пауза затягивалась.

Пальцы короля касались нежно и осторожно, не двигаясь, его взгляд не отрывался от моих губ, а я сама, обездвиженная яркостью ощущений, все никак не могла сообразить, как реагировать на то, название чему подбирать не хотелось.

Судорожный порыв и пальцы мужчины сменились жарким дыханием. Его губы замерли в миллиметре от моих, и все внутри перевернулось. Перевернулось на один единственный полюс – ближе к этому теплу, сильным рукам, нежным объятиям. Было тошно, невыносимо тошно от того, что он замер, что не посмел преодолеть то малое, что еще оставалось между нами, преодолев уже так много.

Или он давал выбор мне?

Но я не хочу ничего выбирать, не хочу думать и анализировать, я лишь хочу… его поцелуя. До сводящих от желания пальцев, до внутренней дрожи и ослабевших колен.

«Поцелуй же меня!» – Яркая, словно взрыв в ночной тишине, мысль вдарила по оголенным нервам, срывая вуаль дурмана с сознания. Рывок назад получился столь резким, что не будь я тренированным магом, опрокинулась бы навзничь вместе со стулом.

Капля использованной магии вернула способность осознанно двигаться, и я, восстановив равновесие, отъехала от стола и присевшего рядом мужчины как можно дальше. Руки и ноги дрожали, тело сковывал то жар, то холод, в голове царила звенящая пустота.

Я чуть не сотворила непоправимого. Я чуть САМА не поцеловала короля! Боги, как бы я смотрела после такого Эрику в глаза?! Отрезвляющую мысль затмило ожидание реакции короля. Он понял, как сильно мне хотелось его поцелуя? Что он понял? Понял ли вообще что-нибудь?

А можно мы как-то сличим версии?

Мужчина, какое-то время сидевший неподвижно, тем временем, встал, немного постоял, глядя в никуда, затем спокойно оправил сюртук и столь же спокойно, неспешным шагом, направился к своему столу.

– Продолжай работу, Амели, – произнес нейтральным тоном, не глядя на меня.

Из бесконечного, путанного клубка мыслей после этой фразы четко выделилась лишь одна.

Опять работать!

Афтор ушел в окоп, отстреливаться от фанатов Эрика))

Так получилось, что король стал первым, с кем я нашла в себе силы обсудить смерть мамы и мысль о том, что никогда ее не увижу. А потому его спокойная, ироничная позиция не могла довольно сильно на меня не повлиять. Его отношение к ее смерти, как к делу давно решенному, пережитому и не вызывающему сильной боли, отчасти невольно передалось и мне. В конце концов, мы же не страдаем по давно почившим историческим персонажам, смерти которых, не говоря уже о жизни, мы в силу молодости даже не застали. Воспринимать смерть мамы, наверное, стоит таким же образом. Просто такой человек был. И я постараюсь узнать о ней как можно больше, но увидеть никогда уже не смогу. И это нужно научиться принимать.

Такие размышления порождали пока еще едва уловимое, но все же желание обсудить все… с отцом. Король прав, пора учится называть его так хотя бы в мыслях. Лишней боли и потрясений мне не хотелось (а то, что они последуют никаких сомнений не вызывало), но оттягивать этот вопрос – только продлевать страдания, словно не позволять обработать кровоточащую рану.

Но прежде, чем я успела отпроситься у короля, в голову пришла еще одна, до того, в силу меньшей важности, оставленная на потом мысль.

А ведь я получается… аристократка. И потомственный маг, черт знает, в каком поколении. То есть образ простолюдинки, выбившейся наверх за счет исключительно своих природных талантов, мне больше не подходит.

Стало как-то… грустно, что ли. Словно все мои прошлые заслуги как-то обесценились, сказка про бедную сиротку, давно нарисовавшаяся в моей голове, закончилась. Я больше не буду примером для многих простых ребят, скорее, наоборот, стану разочарованием. Ведь для них все будет выглядеть так, словно их предали, а я оказалась лишь еще одной на самом деле весьма родовитой и богатенькой девочкой.

Да и я сама… получается, просто взяла то, что причитается мне по праву рождения.

Эта мысль не нравилась.

И категорически не нравилась и еще одна мысль: до того я невольно гордилась тем, что король признал во мне достойную невесту для наследника престола. А получается дело не во мне, а в том, что я, как и прочие здесь блистательные леди и джентльмены, всего лишь потрудилась родиться?

– Вы разрешили женитьбу из-за того, что я дочь герцога? Не потому, что королевский маг? – Все-таки не сдержала болезненный вопрос.

– Амели, у тебя когда-нибудь закончится список комплексов на базе неуверенности в себе? Ты королевский маг потому, что дочь герцога. Учись принимать себя собой. – Даже не подняв голову от бумаг, ответил мужчина.