Текст книги "Ключ от этой тайны (СИ)"

Автор книги: Александр Гребёнкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

  Дмитренко покачивался с пятки на носок.

  Его рука взяла боевой листок. Прочитав несколько строк он спрятал листок за спину.

  – Почему вы днём не оформляете подобную стенную агитацию?

  Феликс замялся:

  – Не успеваем, товарищ капитан. Только вечером со стрельб приехали...

  – Нужно успевать. Ночью солдат должен спать. Мы вот как поступим. Отправляйтесь в спальное помещение и ложитесь спать... Это приказ, курсант, извольте выполнять! А вашу писанину я забираю...

  Широкими шагами Дмитренко покинул бытовую комнату.

  Спустя неделю после этого случая замкомвзвода сержант Гориков и командир второго отделения сержант Ткаченко на плацу принимали зачёт. Необходимо было показать подход к командиру, доклад и возвращение в строй. Внезапно подошедший лейтенант Делецкий что-то сказал Горикову.

  И тут же скомандовал:

  – Курсант Степанский!

  – Я!

  – Ко мне!

  – Есть!

  Взволнованный Феликс строевым шагом подошёл к лейтенанту.

  Он открыл рот, чтобы доложить, но Делецкий перебил его:

  – Слушайте, курсант. Сегодня вы поступаете в распоряжение замполита роты капитана Дмитренко. Это понятно?

  – Так точно.

  – В расположение роты бегом марш!

  ***

  – Разрешите, товарищ капитан!

  – Входите!

  Феликс шагнул в комнату и доложил:

  – Курсант Степанский по вашему приказанию прибыл!

  За спиной у Дмитренко, сидящим за столом, наполнялась светом и воздухом оранжевая штора. Китель капитана висел на спинке стула. Резким движением он отодвинул книгу, которую читал и вопросительно приподнял бровь.

  Какое-то время Дмитренко рассматривал Феликса чёрными глазами, как бы оценивая его.

  – Значит хотите быть сержантом? – зашлёпал он губами.

  – Не знаю... Направили... – ответил Феликс.

  Дмитренко встал и подошёл поближе.

  – А почему так неуверенно? Что значит... направили? Значит, можно было и рядовым остаться?

  – Никак нет, – быстро нашёлся Феликс. – Сержантом оно как-то интереснее.

  Последнюю фразу Феликс произнёс с иронией и даже усмехнулся.

  Видимо капитану это понравилось. Он улыбнулся уголками губ. И тут же задал вопрос:

  – Ваш отец служил в армии?

  – Так точно.

  – Где и кем?

  – Служил... на территории Германии. Радиолокационные войска.

  – Хм... В Германии? – поднял брови капитан. – Просто фамилия ваша знакома... А какая столица Германии?

  – Какой Германии? ГДР?

  Дмитренко хитро прищурился:

  – Ну, допустим... ФРГ.

  Феликс на секунду замешкался:

  – Ну... Бонн...

  – Верно.

  – А что это за картина?

  Капитан показал на стену.

  Только сейчас Феликс заметил небольшой этюд с изображением вишнёво – красных и жёлтых цветов в белой вазе.

  – Не могу знать, товарищ капитан. Впервые вижу... Похоже на Ван Гога, что-то в стиле импрессионизма?

  Казалось капитан был удовлетворён ответом. Какое-то время он смотрел на Феликса, но думал о чём-то своём.

  – Скорее, постимпрессионизм... Это «Анемоны и мимозы». А художника вы не можете знать. Рисовала моя дочь.

  Феликс кивнул.

  Капитан воспринял это, как одобрение, повернулся и взял со стола книгу.

  Он держал её так, чтобы не было видно автора на обложке.

  – Кто написал?

  Феликс вгляделся. На обложке гордо поднял голову смешной человечек в военной форме.

  – А, это ... Швейк, – тихо произнёс Феликс. – О нём Гашек написал.

  – Верно, Гашек! – отметил капитан. – Книгу читали?

  – Да, в школе ещё. Но, правда, неполностью, – признался Феликс.

  Капитан аккуратно заложил книгу закладкой.

  – Вот что, курсант. Ваша эрудиция мне импонирует... Имеете хорошие отметки. Чувствую – ошибок не допустите. И почерк у вас... Каллиграфический, старательный почерк. Предлагаю поработать со мной. Сразу предупреждаю – работы много... Так получилось, накопилось...Вы чужие почерка разбираете?

  – В общем, да... Как-то постараюсь, – замялся Феликс.

  – Так точно нужно отвечать...

  – Так точно!

  – Сейчас я вам дам папку.

  Дмитренко отворил шкаф, нашёл необходимое, полистал и протянул Феликсу.

  – С этим будете работать.

  Он долго объяснял суть дела, приказал идти в ленинскую комнату. Здесь пахло лаком – недавно был ремонт.

  Феликс пытался разобрать почерка. Это были отчёты, протоколы каких-то партийных и комсомольских заседаний. Всё было написано наспех, зачастую криво и коряво. Были и другие документы.

  За синим окном продолжалась строевая подготовка. Но Феликса это уже не волновало.

  В открытую форточку врывался шум тополей. Из репродуктора в комнате доносились песни ансамбля «Весёлые ребята». Звуки вылетали в окно и терялись в шуме листвы.

  Не было печали, просто уходило лето.

  Не было разлуки месяц по календарю.

  Мы с тобой не знали сами,

  Что же было между нами.

  Просто я сказала:

  «Я тебя люблю».

  Капитан Дмитренко заходил и давал различные указания и советы. Один из документов необходимо было срочно переписать набело, поэтому капитан попросил повременить с обедом, обещая что пайку оставят.

  С заданием замполита Феликсу удалось справиться часам к четырём. Он даже успел написать письмо Лиле и бросить его в ящик. А также посетил чайную. Здесь продавали болгарский томатный сок, бутерброды с колбасой. Но Феликсу неистово хотелось сладкого. Он купил сладкие мокрые сырки за семь копеек. И лимонад, и конфеты...

  Пена лимонада колола нос. Шоколадные конфеты приятно таяли во рту.

  Следующим днём капитан Дмитренко снова забрал Феликса трудиться к себе. И так продолжалось несколько дней. Переписывались не только различные документы. Оформляли стенды, так называемую, наглядную агитацию. Здесь ему помогал художник части. Сюда входили и боевые листки. Как-то Феликс заметил капитану, что статьи о военных буднях ихней части написаны из рук вон плохо.

  – Вот как! – воскликнул Дмитренко. – Ну что же, если вы такой критик, товарищ курсант, напишите лучше!

  Феликс написал статью «Стрельбы, как умение разить врага». А потом стихотворение, посвящённое дню присяги.

  – Молодец! – похвалил капитан, прочитав. – Так держать.

  В один из жарких дней Феликс бежал кросс. В пыли и в поту он прибежал одним из первых, пока стоял, тяжело дыша, из солнечного марева выплыла фуражка, а потом знакомое лицо капитана Дмитренко.

  Он иронично смотрел на курсанта:

  – Степанский, ко мне.

  Феликс, обнажённый по пояс, глухо загремел пыльными сапожищами к капитану.

  – Почему сегодня не прибыли на службу?

  Едва отдышавшись, Феликс промолвил:

  – Но... товарищ капитан, приказа не было. А у нас сегодня кросс...

  – А отмена предыдущего приказа, о том, что вы поступаете в моё полное распоряжение была?

  – Никак нет..., – сообразил Феликс.

  – Так в чём же дело?! В расположение роты бегом... марш!

  В этот день, помимо приказа работать над очередными документами, Дмитренко обратился к Феликсу с неожиданной просьбой:

  – Вы могли бы написать... одно письмо... Личное письмо.

  – Конечно, товарищ капитан, – с готовностью ответил Феликс.

  Но тут же слегка растерялся.

  – Но... какое письмо? Кому? О чём?

  Капитан смутился.

  – Ну, как вам объяснить... У меня есть женщина, к которой у меня очень тёплые чувства. Надо ей написать хорошее письмо. Доброе, вежливое такое, чтобы она ощутила мои чувства. Сможете? Как мне показалось, вы юноша начитанный, не лишённый таланта.

  Феликс кивнул:

  – Я попробую. Хотя одно дело написать боевой листок или стихи. А другое – письмо человеку, которого я не знаю.

  – А вы попробуйте. Подумайте, сделайте наброски... Я вас очень прошу. Считайте, что это личная просьба.

  Феликс решился:

  – Товарищ капитан, долго думать не могу. Сегодня вечером заступаю в наряд по роте.

  Он был уверен, что узнав о наряде, капитан передумает.

  Но Дмитренко это не смутило:

  – Ничего страшного. Ваш наряд пока отменим. Пойдёте в другой день. Я распоряжусь.

  Вернувшись в спальное помещение роты, где взвод приходил в себя от физической подготовки, Феликс какое-то время раздумывал над просьбой капитана.

  Действительно, этим вечером он ничем не был загружен. Быстро постирав подворотничок, Феликс отправился в полковую библиотеку.

  Он решил попросить письма Чехова. Это единственные письма, которые он помнил.

  Худая библиотекарша, пристально глядя сквозь очки, сказала:

  – Но у нас нет издания писем Чехова.

  – Вообще, письма каких-то поэтов и писателей есть?

  – А зачем вам? – удивилась библиотекарь. – Лучше почитайте мемуары фронтовиков. Или вот серия «Военные приключения».

  – Нет, мне очень нужны именно письма.

  Женщина долго ходила между полок.

  – Ну, вот есть письма Паустовского. Подойдут?

  Феликс очень мало читал Паустовского, но стиль писателя ему нравился.

  – Хорошо, давайте.

  Он пошёл в ленинскую комнату. Листал томик и сразу наткнулся на письма Хатидже (Е. С. Загорской), которой писал молодой Паустовский.

  «Сейчас туманная лунная ночь. Город словно преобразился. Весь голубеет. Я так глубоко и взволнованно рад – я ведь знаю, что скоро, очень скоро увижу тебя...»

  «Каждый день меня мучительно тянет писать тебе, каждый день я пишу, у меня уже накопилось несколько писем к тебе... Каждый день у меня мёртвый, потому, что я не вижу тебя...»

  «Я ищу одиночества, не нахожу места от тоски и временами плачу над строчками, как маленький ребёнок... Нервы мои дрожат, как струны».

  Это было уже что-то, от чего можно оттолкнуться. И построить свой вариант письма. Написать в подобной манере.

  Феликс промучился вечер и полночи. Подражать стилю Паустовского оказалось непросто. В конце концов, на следующий день, Феликс зачеркнул написанное и стал писать в более сжатой и простой манере, менее пышно. Получилось письмо мужчины, полное заботы и затаённой любви к женщине. Переписав набело, Феликс, сразу после занятия по уставам, отнёс письмо капитану Дмитренко.

  Тот читал его с каким-то осевшим лицом. Но в конце концов оно просветлело.

  – Ну что же, Степанский, неплохо, неплохо. Я забираю это, немного переделаю...

  Он подошёл и пожал Феликсу руку.

  – Моя личная благодарность.

  ***

  Во второй половине июля их отправили в леса на тушение горящих торфяников под городом Электросила.

  Палаточный лагерь расположился вдалеке от пожаров – у кромки зелёного леса. Издалека тянуло мягкой гарью.

  Поставили подстанцию – вечером привозили фильмы. Курсанты смотрели их просто сидя на степной траве. Приезжала самодеятельная группа от какого-то Дворца культуры Электросилы. В просторных балахонах с серебристыми звёздами длинноволосые музыканты скрашивали быт военных современными хитами.

  Впрочем, тушением пожара курсанты не занимались. Ежедневно они пробирались в уже погашенные очаги пожара. Между обгоревшими деревьями вился серо-сизый дым, щипавший глаза. С треском падали стволы. Под руководством лейтенанта Делецкого и сержантов необходимо было выкорчёвывать, распиливать обгорелые деревья. Потом пни, стволы и ветки отправлялись в кузова грузовиков. После такой адской работы курсанты возвращались покрытые пеплом и сажей, словно черти. Затем долго стирали свои гимнастёрки в местной речушке.

  После отбоя падали без задних ног и тут же засыпали. Но иногда в палатках шелестели разговоры о страшном призраке этих мест – «пепельном человеке».

  Дело в том, что пропал курсант Таиров. Вероятно, он просто бежал от непосильной службы и заплутал в местных лесах, но кое-кто из ребят верил, что его утащил этот страшный «пепельный человек».

  Вскоре прибывший замполит Дмитренко пытался развеять эти «мистические бредни», как он говорил. Никакой мистики не существует, нужно нанести удар по суевериям.

  Двое, бывшие в ночном карауле, рассказывали, как разыскная партия военных с собакой, вывела из леса несчастного Таирова. Беглец был гол, весь в волдырях, синяках и ссадинах – на нём не было живого места. Он мычал и кричал, Он был худ, как глиста. Возможно «пепельный человек», завлекший Таирова, был по совместительству ещё и упырём! Таирова упрятали в «газик» и увезли неизвестно куда. Ходили слухи – на лечение, а потом в дисбат.

  По поводу военного долга солдата и борьбы с религиозными предрассудками Феликсу довелось, (по заданию лейтенанта Делецкого), выпустить стенгазету и очередной боевой листок. Быстро справившись с заданиями, Феликс, не пошедший в этот день на работу в лес, слонялся по лагерю, нарубил дров для кухни, выпросил у капитана Дмитренко почитать свежие «Науку и жизнь» и «Новый мир».

  В «Новом мире» обнаружилась сказочная повесть Вениамина Каверина «Верлиока», также полная мистических тайн.

  «Случалось ли тебе, читатель, видеть когда-нибудь трагическую маску античного театра: скорбно изогнутый рот полуоткрыт, голый лоб упрямо упирается в брови, каменные складки щек тяжело свисают по сторонам острого носа? Лицо старика напомнило Иве эту маску», – читал Феликс в «Верлиоке».

  Но вскоре Феликс на некоторых жизненных реалиях убедился, что нечто потустороннее всё-таки в этом подлунном мире.

  ***

  В пятом часу состоялся развод суточного наряда. В роте назначали три смены дневальных. Феликсу предстояло дежурить ночью.

  Сон был беспокойным. Снился лес, переход через вязкое болото. И когда Феликса стала затягивать чёрно-зелёная жижа, Серёжа Журов протянул крепкую ветку с тёмными листьями. Феликс ухватился за неё, но, оказалось, что он держит не ветку, а пальцы чёрного пепельного человека.

  – Ну чего ухватился? – послышался сдержанный голос. – Вставай, Феликс. Тебе заступать.

  – А! Что?! – подхватился Феликс.

  – Тише ты, – прошептал Журов. – Разбудишь всех. Давай, к грибку.

  – Да... Сейчас буду, – хрипло сказал Феликс, узнав Серёжу и вспомнив всю обстановку.

  Он оделся, а потом, сидя на матрасе, зашарил под собой, в поисках пилотки.

  Машинально прицепил к ремню штык нож, флягу и вышел наружу.

  Ночь раскинулась широко, озвученная криками неведомых птиц в темнеющем лесу, вкрадчивыми шорохами, шёпотом листвы.

  В плотной темноте двигался лучик и слышались шаги. Из чёрно-зелёной мглы вынырнул дежурный сержант Ткаченко с фонариком в руке.

  – Товарищ сержант..., – начал докладывать Феликс, но сержант его остановил.

  – Отставить. Степанский, отправляйтесь на пост. Грибок на первой линии.

  – Есть.

  Феликс пошёл по дорожке, вдоль сереющих палаток, затем повернул налево, в степь. Она спала, тяжело вздыхая, свободно раскинувшись травами. Ночное небо кое-где сияло жемчужными звёздами. Серп месяца был бледен, то и дело прячась в синевато-серые облака.

  Феликс шагал вдаль от платочного городка в длинное пространство степи, вдыхая её запах. Он дошёл до постового грибка и вслушался в дыхание ночи. Он сливался с этой ночью, со степным пространством и лесом, становясь с ними одним целым. Внезапно его ноги утратили земную опору, тело легко вспорхнуло ввысь, к алмазным звёздам, брызжущему золотом месяцу. И он летел и видел всю землю, а также, в каком-то неясном ворохе картин, всю свою жизнь, от начала и до конца.

  «Что будет со мной... Что будет со мной... Какова моя судьба»? – вопрошала его душа, шептали его губы, а перед глазами приходили, будто в калейдоскопе, встречи, расставания, радости и горести. Ему трудно было справиться с таким наплывом впечатлений, но тут к нему склонились добрые лица родных, и он попросил помощи и совета.

  «Это твоя жизнь. Крепись», – сказал кто-то свыше, а мать и отец лишь на мгновение подняли глаза, а потом склонили лики перед судьбой.

  «Я держусь», – заверил Феликс и тоже глянул вверх.

  Тучи закрывали небо, поглотили месяц, и звёзды виновато помаргивали сквозь прорехи туч.

  Феликс оглянулся. Пошатнувшись, он ухватился за столб грибка. Он был один, казалось на целом свете, слёзы застыли на глазах. Он освоился с ночной мглой и спящим миром. Неясная чёрная точка отделилась от чёрной стены леса и стала быстро приближаться.

  Неистово запахло гарью. Феликс задрожал, его рука вытерла слёзы.

  Неужели пепельный человек?

  Страшная фигура застыла, повиснув над землёй.

  Его рука нащупал нечто холодное, длинное и внутри всё сжалось. Это был не штык нож!

  «Нойвшек? Но как он здесь оказался? Этого не может быть!»

  Всё вокруг покачнулось, побелело в глазах и резкое осознание жизни как судьбы, неотвратимого рока, пронзило сознание.

  «Кто ты и что тебе нужно?» – спросил Феликс, не раскрывая рта. – «Тебе нужно погубить меня?»

  – «Нет. Освободить. Всего лишь освободить от страхов и горестей жизни».

  Феликс замотал головой и вдруг резко метнул кинжал в пепельного человека.

  Фигура пропала. Лишь возле леса мелькнула и исчезла тень.

   Но вот зашуршал дождик...

  Феликс вздохнул. Он присел на доску под грибком. Дождь стал накрапывать сильнее, постукивая по шляпке грибка.

  Он долго сидел, растворяюсь в плотной атмосфере ночи, степи и дождя.

  Шорох сапог вновь заставил его обернуться. Вспыхнул фонарь.

  Из-под капюшона смотрело лицо лейтенанта Делецкого.

  – Товарищ лейтенант! За время моего дежурства происшествий не случилось!

  – Молодец! Отчеканил, как «отче наш»! – похвалил Делецкий. – Ты смотри тут не усни под дождь, – засмеялся он, – а то пепельного человека проворонишь!

  И лейтенант рассмеялся.

  – Да штык нож – то убери, – сказал он, кивнув на левую руку Феликса, сжимавшую нож.

  И удалился, шелестя сапогами по траве.

  Феликс с удивлением смотрел на свою руку... Она держала пустые ножны.

  Так он сидел долго, пока дождик, устав, не ушёл. И вот отступил сумрак ночи, будто голодный и страшный волк ушёл в лес, а алая заря поднялась над миром... Феликс зашуршал травой, внимательно всматриваясь, в надежде отыскать кинжал...

  ...А потом за завтраком, Саша Журов сказал Феликсу:

  – Слушай, а штык нож-то я забыл тебе передать. Так и заснул с ним в палатке.

  Феликс махнул рукой.

  – Ничего, отстоял как-то.

  ***

  Вернувшись с торфяников курсанты стали догонять упущенное. На занятиях увеличилась нагрузка, во время самоподготовки приходилось многое конспектировать и учить.

  Прошли экзамены по строевой и физической подготовке. Если по строевой Феликс получил твёрдое «отлично», то по физической приходилось довольствоваться оценкой «хорошо», ибо на полосе препятствий уложиться в отведённое время не получалось. Но и достигнутый результат был неплох! Феликсу пришлось утешать Серёжу Журова, которому влепили «удовлетворительно».

  Во время сдачи экзамена по тактической подготовке стали ходить слухи о том, что их взвод могут послать на «картошку» в соседний колхоз.

  И действительно, об этом пятого сентября объявил лейтенант Делецкий.

  – Товарищи курсанты! Наш взвод снимается с экзаменов и отправляется на работу в колхоз. Наша задача – помочь колхозникам убрать урожай, чтобы и грамма его не пропало!

  Железные кровати были разобраны и погружены, вместе с другими вещами, в кузов «КрАЗа». Личный состав выдвигался на электричке до посёлка Канюково, расположенного у небольшого города Майска.

  Канюково весьма поразило Феликса. Имеется колхоз, но целых дорог практически нет. Грязь и лужи кругом. Люди, будто призраки, расхаживают в сером и чёрном нетвёрдой походкой. Ежедневно, часа в четыре, у сельского магазина выстраиваются большие очереди в ожидании привоза хлеба. Да и сам магазин поражал скудостью товара. В городе, где родился и жил Феликс никаких проблем с продуктами никогда не наблюдалось, тот же хлеб (за 20 копеек) можно было приобрести в любой момент.

  Курсантов поселили в актовом и спортивном залах старой школы, командиров – в классе биологии. Почему в начале сентября занятий не проводилось было загадкой.

  В этом году осень рано стала хозяйничать – дули холодные мокрые ветры. Они трепали ветки и срывали листву. С осинника опадала медь.

  Феликс представлял себе уборку картошки так, как это было у бабушки – с помощью лопаты.

  Но в колхозе оказалось всё по-другому. Для рытья земли в поле использовался картофелеуборочный комбайн. Собранный машиной урожай попадал в кузов грузовика. Но такой метод был не совершенен – много картофеля оставалось в земле. Его и нужно было собирать курсантам. Приходилось тщательно работать пальцами, чтобы достать кругляши из грунта.

  После трёх дней такой работы стало ломить спину, поэтому Феликс обрадовался наряду по кухне. Он с удовольствием поработал топором – хорошо, быстро и качественно рубить дрова его научил отец. Теперь это пригодилось.

  Потом он присел, любуясь ветреным жёлтым днём. От кухни приятно пахло. Транзисторный приёмник «Океан» выдавал итальянскую эстраду.

  Наряд отобедал до прихода взвода с поля. Потом все курсанты сидели за большим столом здесь же, под открытым осенним небом, и дружно стучали алюминиевыми ложками, смакуя перловую кашу с мясом. Феликс посидел за компанию с Серёжей Журовым. Ему ещё предстояло мытьё посуды.

  Когда он ополаскивал в большой деревянной бочке очередную миску, его окликнул повар:

  – Степанский!

  Феликс оглянулся:

  – Я!

  – Давай бегом к замполиту! Приказ! Он в «Москвиче» – там, на обочине.

  ***

  Капитан Дмитренко сидел склонившись на руль. Вся его фигура выражала усталость, но глаза блестели. Он будто искрился какой-то идеей.

  На доклад Феликса сказал «отставить» и предложил сесть рядом.

  – Слушай, парень, у меня к тебе большая просьба. Только заранее прошу – не отказывайся.

  Феликс развёл руками.

  – Всё что в моих силах, товарищ капитан.

  – Ситуация такая. Завтра утром в Майск приезжает моя дочь. Нужно встретить её, прогуляться с ней, поводить по городу. Сможешь?

  Феликс пожал плечами.

  – Как-то неожиданно.

  – Насчёт работ здесь – не беспокойся. Официально завтра у тебя увольнение. Обо всём уже договорено. Главное – твоё согласие.

  – Но, товарищ капитан, почему я? – удивился Феликс. – Я не знаю вашей дочери, да и ей будет, наверное, неудобно.

  – Всё будет нормально, – заверил Дмитренко. – Она в курсе. Знаешь, никого другого не попросил бы. А тебя я знаю... Ты парень хороший, правильный. Лишнего себе не позволишь. Умом и находчивостью не обделён. Справишься.

  Феликс покраснел.

  – Погодите, товарищ капитан, но ... я же не знаю города!

  – Ничего страшного. Я расскажу и покажу.

  – Что, вот так в бушлате и поеду?

  – Нет, конечно, – уверил капитан. – Завтра я привезу твою парадку из части. И шинель, а то сейчас похолодало... Согласен? Феликс, очень прошу.

  – Хм... Попробую, – согласился Феликс.

  – Тогда так. Завтра приеду рано. Чтобы в шесть утра был готов. Сразу после подъёма.

  – Так точно.

  ***

  – Здравствуйте. Вы Виктория?

  – Она самая, – ответила девушка. – Тебя прислал папа? Называй меня просто Викой.

  Пока Вика ставила чемоданчик в камеру хранения, Феликс сидел на скамейке, нервно притопывая.

  Несмотря на промелькнувший тихий ночной дождь, день выдался ласковым, нежно солнечным, пахнущий мокрыми сентябрьскими садами. В душе у Феликса были солнце и мрак. Солнце от внезапно случившегося выходного, а мрак напоминал о скучной тягостной обязанности сопровождать и развлекать эту девицу.

  Но она была дочерью начальника, к тому же, как считал, Феликс человека хорошего. Поэтому необходимо было держаться.

  А вот Виктория была дылдой, ростом практически с Феликса. Высокая и крупнотелая, она, по всему, была унылой и мрачной, говорила мало, иногда фразами – шпильками. О чём с ней можно беседовать? Как себя с ней вести?

  Феликс решил не обращать ни на что внимания, принять вид абсолютно равнодушного человека.

  Они долго шли по городу. Временами Феликс задавал вопросы:

  – Ты учишься?

  – Ага.

  – Где?

  – В художественном вузе.

  – А кем будешь?

  – Художником, естественно (последнее слово она ядовито выделила).

  – Понятно! И много картин нарисовала?

  Виктория вздохнула, будто спросили что-то трудное:

  – Кое-что есть.

  – Кстати, я видел одну твою картину. У твоего отца в кабинете. Там цветы... Красиво.

  – Ну, это так... Пустяк...

  И вновь воцарилось молчание.

  – А живёшь... с мамой?

  – Слушай, тебе что так уж необходим этот душевный стриптиз? – нервно сказала Виктория. – Лучше скажи куда идём?

  Феликс промолчал.

  – Нет, если это тайна..., – сказал он погодя. – А идём мы просто по центральной улице. Мы же гуляем.

  Заблудиться в Майске было трудно. Дело в том, в городе была одна главная улица. На ней можно было найти всё, что необходимо. Вообще, Майск сильно отличался от Дахова, в котором родился Феликс. На его родине, казалось, никакого плана строительства не было, дома появлялись вокруг крепости, а дальше город возникал век за веком стихийно, хаотично.

  В Майске особых красот не было. Здесь была железнодорожная станция, предприятия по изготовлению спортивной формы, сумок и чулок, однозальный кинотеатр, кафе и ресторан. Был городской парк, различные сады и скверы. Листья уже начали желтеть и опадать под ветром, но, до того дня, как деревья начнут уже плакать листвой, было далеко.

  – Может зайдём в кафе? Я как-то проголодалась. Представь себе, – сказала девушка.

  – Конечно, обязательно. Мы к нему и идём, – заверил Феликс.

  Хорошо, что капитан Дмитренко снабдил его деньгами. Да и вообще, необходимость посетить кафе и кинотеатр даже радовали Феликса – можно было говорить поменьше.

  В кафе принято было снимать верхнюю одежду. Феликс сдал шинель и фуражку, остался в парадной форме. Постоял у зеркала, пока к нему не подошла Виктория уже без своей болоньевой куртки. Одета она была модно: в тёмно – синем джемпере и тёмных джинсах, тесно охвативших пышные бёдра.

  – А у тебя ничего прикид, – сказал Феликс, ожидая в ответ очередной колкости.

  Но Виктория решила мрачно и кратко порекламировать собственное одеяние:

  – Кроссовки румынские. «Ромек». Джинсы «Монтана». 250 рублей отдала.

  Феликс кивнул, мол, здорово.

  Они заказали кофе, булочки с джемом, шоколад.

  Теперь Виктория сидела напротив Феликса, и он был вынужден, поглядывать на её остроносое лицо с круглыми очками. Нельзя же смотреть всегда куда-то в сторону. Зато можно было молчать и спокойно пережёвывать пищу.

  Но тут задала вопрос Виктория:

  – Ты кто в армии? Просто рядовой?

  – Курсант, – пояснил Феликс И добавил: – Без пяти минут сержант. Надеюсь, присвоят.

  – Тааа! – презрительно протянула собеседница. – И что?

  – Ну... Поеду в войска. Буду командиром отделения, – ответил Феликс, и щёки его порозовели.

  – Угу. Маленьким, но командиром, – заключила Виктория. – Все командовать хотят!

  Она отломила хрупкими пальчиками кусочек шоколада.

  Феликс промолчал. Пусть хотя бы даст ему поесть. «Пока я ем – я глух и нем».

  Виктория тоже молчала, глядя по сторонам. За окном желтел клён.

  Волосы Виктории были очень чёрными, цвета галочьего крыла. И такие же глаза.

  «Есть схожесть с отцом», – подумал Феликс. – «Только характер другой, слишком трудный».

  Они сидели и спокойно ели.

  Феликс обратил внимание на кулон на шее девушки.

  – Нефертити? – спросил он, узнав тонкие черты и лебединую шею древней египетской царевны.

  – О, узнал, – сказала Виктория, – уже хорошо. Значит чего-то ещё помнишь со школы.

  «Конечно, она уже студентка, а я так, неуч, работяга. Поэтому она так презрительна», – подумал Феликс.

  – А я всегда интересовался историей, – заявил он.

  – Это древняя история, – заметила Вика.

  – Древней историей тем более. И про эту египтянку точно читал.

  – Ха! Это неизвестно, была ли она египтянкой. Некоторые пишут, что она является дочерью митаннийского царя.

  – Какого?

  – Митаннийского. Государство такое в Месопотамии было – Митанни. А кто-то ещё пишет – она из Ахайи.

  – Ахайю, я знаю, – припомнил Феликс. – Другое название Ахея, это в Греции. Только вряд ли она оттуда...

  – Ну что ты знаешь об Ахайе? – скептично произнесла Вика.

  – Спорим, знаю! Хотя бы из Гомера! Ахейцы овладели Троей...

  – Ну, овладели...

  Феликс задумался чем – бы ещё поразить девушку.

  – Знаю ещё хороший стих про Ахайю, там она упоминается.

  Виктория подняла брови:

  – Вот как?

  Она допивала кофе не спуская с него глаз.

  Феликс наморщил лоб.

  – Сейчас вспомню!

  Он щёлкнул пальцами, повращал глазами.

  – Вроде вспомнил. Читать?

  – Ну давай!

  "Почему захотелось мне снова,

  Как в далёкие детские годы,

  Ради шутки не тратить ни слова,

  Сочинять величавые оды,

  Штурмовать олимпийские кручи,

  Нимф искать по лазурным пещерам

  И гекзаметр без всяких созвучий

  Предпочесть новомодным размерам?

  Географию древнего мира

  На четвёрку я помню, как в детстве,

  И могла бы Алкеева лира

  У меня оказаться в наследстве.

  Надо мной не смеялись матросы.

  Я читал им: «О, матерь Ахайя!»

  Мне дарили они папиросы,

  По какой-то Ахайе вздыхая...

  Значит, шёл я по верной дороге,

  По кремнистой дороге поэта,

  И неправда, что Пан козлоногий

  До меня еще сгинул со света...

  Ямб затасканный, рифма плохая -

  Только бредни, постылые бредни,

  И достойней: "О, матерь Ахайя,

  Пробудись, я твой лучник последний..."

  Феликс выдохнул.

  – Вот! Пусть не всё вспомнил, но основное...

  Он заметил, что девушка не сводит с него заинтересованных глаз.

  – Неплохо! – произнесла она. – Кто автор?

  – Арсений Тарковский.

  – Это вероятно родственник режиссёра Андрея Тарковского?

  – Это его отец.

  Виктория надула губы.

  – Не люблю его фильмы. Мура. Обычно, не досмотрев, ухожу.

  – А я по телику «Солярис» смотрел. Очень понравилось!

  – Ну, это твоё мнение... Не считаешь, что засиделись здесь?

  – Ну, мы поели. Можно и пойти.

  – Пойдём. На свежий воздух!

  И вновь, после некоторого размягчения ситуации, началась пытка.

  Они шагали по городу и молчали, хотя нужно было о чём-то говорить.

  – Смотри, городской парк. Хочешь, заглянем, – предложил Феликс.

  – А что у нас ещё в программе? – спросила хмурая Виктория.

  – Кинотеатр «Плазма».

  – Ха! Там, наверное, очередной Тарковский... Или кино «про трубы». Потом... Давай лучше парк.

  Осень ласково украсила деревья и кусты парка. Они будто звенели разноцветными, робкими осенними колокольчиками. Ветер разносил острые запахи. Было необыкновенно хорошо, и, казалось, даже Виктория смягчилась и растаяла.

  Она предложила прокатиться на колесе обозрения.

  – Я кое-что хочу зарисовать.

  Они поднялись на необыкновенную высоту. Красивым разноцветным ковром раскинулся внизу город, с прямоугольниками и пирамидами крыш, остриями антенн, луковкой церкви, деревянными коробочками частных домов, бушующим красно-жёлто-зелёным океаном деревьев, серыми стрелками дорог...

  Виктория переполнилась восторгом. Она вынула из сумочки блокнот и карандаш, что зарисовывала, а когда они были на самой горе – протянула руки Феликсу.

  – Ой, держи меня, солдат!

  И с робкой улыбкой смотрела вокруг.

  Её руки были холодными, но быстро нагрелись и вспотели.

  Она выдернула руки, когда спустились на безопасную высоту, зашелестела блокнотом. Карандаш, поскрипывая, бегал по бумаге. Показать рисунки она отказалась.