Текст книги "Меч, палач и Дракон"

Автор книги: Александр Рау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

Луис де Кордова же не на миг не оставлял зеленоглазую Челади, покидая ее общество только по нужде. Поэт забывался в ее объятьях, отвергая действительность. Он тяжело переносил неизвестность, маг не стал говорить ему о предложении султана. Друг не мог ни чем помочь, зачем тревожить его этой бедой?

Матери кормили гостей, заставляя стол яствами; развлекали танцами, что будили желание; разыгрывали костюмированные сценки; беседовали, интересуясь их жизнью.

Тем, связанных с султаном, Драконом и ими самими ночные владычицы избегали, просто игнорировали вопросы, делая вид, что не понимают их. Гийом время от времени чувствовал на себе особое внимание. Его пытались зачаровать, пробовали ослабить волю, испытывая терпение и силы колдуна-шаха. Он небрежно рвал сплетения чужих усилий, так что Матери оставляли их, жалуясь на усталость.

Ведьмочек никогда не было меньше трех, всего же их в дворце-жилище он насчитал не меньше десятка – все молодые. Старые – возраста Ханум – не показывались им на глаза. Гийом чувствовал, что его и Луиса постоянно изучают, внимательно следя за каждым движением, словом, шагом.

Чародей не терял зря времени – занялся мизинцем, откушенным зубастым орехоном. Сложная волшба удалась. На месте рубца кожа стала розоветь, появилась маленькая шишечка – палец начал расти.

Второй день, отведенный на раздумья, прошел так же, как и первый. Утром третьего и последнего к шахам пожаловали гости, точней гостья.

Хатум – главная из Ночных Матерей – приближенная к султану, обладающая значительной силой воздействия на разум. Старая опытная и смертельно опасная ведьма. Она вошла в залу в окружении всех Ночных Матерей, видимых ранее магом и поэтом. Не присела в ответ на предложение Гийома. Не ответила на приветствие, осталась стоять у порога.

Луис, дремлющий в обнимку с Челади, сонно поднял глаза. Гийом, игравший с одной из танцовщиц в Смерть Короля, тут же оставил партию. Ведьмочка выигрывала у него уже в третий раз подряд, раньше такие сильные противники Гийому не встречались.

Хатум резко заговорила, и чародей с удивлением осознал, что понимает ее, хотя сам не плел заклятия. Слова старой ведьмы непонятным образом попадали ему прямо в мозг.

– Мы – Ночные Матери. Мы – ждем дитя огня – Дракона, – голос ее был хриплым и каркающим, – Я чувствовала на тебе дыхание Вечного Пламени, но сомневалась. Нужно было время, чтобы понять.

– И к какому выводу ты пришла? – невозмутимо осведомился Гийом.

– Ты не Дракон, колдун.

– Прекрасно, – маг поклонился Хатум, – Луис, ты слышал, я не змея с крыльями!

– Я рад, – буркнул поэт, – надеюсь, нас отпустят домой.

– Ты не покинешь, Алькасар, шах, искусный в сложении касыд и газелей. Султан Ибрагим, выслушал меня и отверг. Он – святотатец – хочет объявить колдуна Драконом, – Хатум говорила не громко, но в дрожащей тишине ей слова звучали, словно молот гонга.

– Ты не Дракон, колдун, но Дракон дышал с тобой одним воздухом. Ходил рядом, потому-то ты и пропах огнем. Но ты не займешь его место, – маленькая сухонькая женщина излучала силу и непоколебимую уверенность в своей правоте.

– Я и не хочу, – ответил маг, но его уже не слышали.

– И что дальше? – медленно спросил де Кордова, облизнув пересохшие губы.

– Смерть святотатцам! – эти слова больно резанули уши, от них потемнело в глазах.

Гийом, быстро оправившийся от мысленного удара, успел заметить бритву, блеснувшую в руке партнерши по игре. Тело, закаленное в сотне схваток, наученное собственной болью, отреагировало быстрее, чем разум. Правая рука перехватила кисть с бритвой, а левая ударила в живот владычицы всеми четырьмя полусогнутыми пальцами. Чародей не зря называл себя леопардом, покойный Томас Чосер убедился бы в его правоте. Пальцы-когти пробили нежную кожу, крепкие мышцы тренированного тела, разорвали внутренности. Рука человека, на миг ставшего животным, дернулась назад, выпуская кишки наружу.

– Луис бей!

Де Кордова, чья несчастная голова вдруг стала похожа на звенящий колокол, повиновался, не задумываясь, доверие к магу вошло ему в кровь. Он, не глядя, не осознавая происходящее, откинул от себя Челади.

– Гийом?! – зрение вернулось к поэту.

– Бей! – маг разбил об пол наполненный кувшин и резко поднял руку вверх, собирая за ней расплескавшееся вино.

Темный словно кровь, сладкий на вкус бич хлестнул бросившихся на него Матерей. Продолжения Луис не разглядел. Милая добрая нежная Челеди бросилась на него словно дикая кошка. Узкий кинжальчик уколол поэта в бок, скользнул по ребрам. Ошеломленный Луис ударил ее по голове, так что девушка упала. Упала, чтобы чрез мгновение ударить в сокровенное для мужчины место, заставив согнуться пополам от боли, раздиравшей все естество.

Обожгло плечо, она метила в шею, но он дернулся. Поэт вновь размахнулся кулаком, все так же бесцельно. Челади – богиня, ставшая демоном – отскочила. Ее платье разорвалось, обнажая маленькие острые груди и округлый животик, но Луиса больше не интересовали ее прелести. Он – злой, раненный и напуганный – схватил и швырнул в нее столик. Попал, сбил с ног. Снова поднял стол и ударил сверху вниз по голове.

Встававшая Челади упала, из под ее черных волос стала растекаться темная матовая лужа.

– Луис! – привел его в чувство голос мага.

Из носа Гийома текла кровь, из уголков глаз тоже, хотя ран на лице не было. На полу в лужах крови бились в агонии три девушки в разорванных, изрезанных платьях. Уцелевшие ведьмы – в большинстве своем раненные – сбились в кучи у порога. Старшую – Хатум держали на руках.

– Уходите! Хватит! – прохрипел маг.

– Ты умрешь, ты и султан-святотатец! – закашлялась Хатум.

Она постарела на тридцать лет. Вместо немолодой, но симпатичной женщины на Луиса смотрела безобразная старуха, отвислая кожа превратила лицо в маску.

Матери-ведьмы скрылись. Луис де Кордова упал на диван, запачканный его кровью. Перед ним с разбитой головой лежала ОНА. Челади – райский цветок Алькасара; богиня, даровавшая смертному свою ласку. Смутившая и заставившая забыть о любимой, но далекой жене. В зеленых глаза застыла предсмертная ярость. За что? – немой вопрос без ответа. Ее голос больше не прощебечет нежность, прежде чем игриво укусить за ухо. Роскошные волосы теперь казались змеями, окружившими тело.

– Иди сюда. Помогу, эта ведьма тебя порезала, – поэт повиновался.

Маг разорвал рубашку, прижал свои пальцы к ранам, стягивая их. Легкое жжение, после адский холод.

– Хорошо, – чувствовалось, Гийом устал, – Затянулось, но все-таки надо перевязать, – Полей мне, – чародей указал на тазик для омовения рук.

Вода смыла кровь с лица и рук. Ран на его теле не было. Луис вернулся к Челеди, закрыл ей глаза. Тихо прошептал: О, награда взгляда, Эра гаснет, гаснет, на твоих ресницах, черных и ненасытных.

– Пойдем, – позвал его маг, – нужно спешить. Накинь халат.

Они молча прошли мимо девушек, изуродованных смертью. Вышли во двор. Маг остановил первого попавшегося слугу и, указав на тамгу, сказал:

– Султан.

Перевода не потребовалось.

Когда они уже подходили к личным покоям Ибрагима, Гийом сказал внезапно:

– Ненавижу убивать женщин. Тебе раньше доводилось?

Луис молча покачал головой.

– Мерзкое это дело. К нему никогда не привыкнешь.

Султан Ибрагим, прозванный Великолепным, вел совет в окружении разнаряженных беев в малом тронном зале. Беи скромно стояли, внимая владыке Алькасара. Ибрагим предупредил охрану и визиря о северных шахах. Гийома и Луиса пропустили в залу через вход для слуг и стражи.

Изумленные беи – могучие воины и хитрые расчетливые правители – разинули рты, когда султан встал с трона при виде чужеземцев.

– Дракхон? – спросил он кратко.

– Нет, – так же лаконично ответил ему маг. Он и поэт встали в самом углу залы.

Гийом закрывал собой Луиса, прятавшего в рукаве кинжальчик Челеди – единственное найденное им оружие. Чародей распахнул халат так, чтобы тамга Вечного Пламени была видна всем.

Ибрагим застыл, беи не решались дышать. В тяжелой тишине звенел залетевший через окно комар. Луис стоял и думал, когда же проклятое насекомое заткнется? Писк раскалывал тяжелую голову.

Ибрагим открыл рот, но произнести судьбоносную для северян речь не успел. Запертые двери с треском распахнулись, пропуская вовнутрь орду, сверкающую саблями, в халатах, расшитых квадратами. Цель нападения сомнений не вызывала.

– Луис, не двигайся с места!

Навстречу это орде устремился встречный вал янычар. Беи тоже разделились, одни вступили в бой на разных сторонах, другие же забились в углы, и за портьеры.

– Хамди! Хамди! – кричали воины с квадратами на одежде.

– Ибрагим! – отвечали им янычары.

Ятаганы султанской охраны рубили мятежников ловчее, чем их сабли янычар, но поток, вливавшийся в двери, не иссякал, к защитникам же помощь не подходила.

– Дракхон! – прокричал Ибрагим с трона.

Гийом видел надежду и призыв в его глазах.

– Стой, колдун! – вопил Хамди, так же не принимавший личного участия в схватке.

– Дракхон! – янычар теснили к трону.

Только огонь и колдовство могли спасти Ибрагима. Султан-хромец и не думал бежать, бросая трон.

– Я не дракон, – маг остался неподвижен.

Последний янычар пал у подножия трона. Мятежники откатились назад. Вперед вышел Хамди, он что-то прокричал Ибрагиму. Толпа позади него обидно захохотала.

Султан Ибрагим обнажил парадный клинок и встал с трона. Хамди сверкнул ятаганом и шагнул к нему навстречу. Исход боя был сразу. Султан был калекой, брат его молод и полон сил. Обмен парой ударов, клинок Ибрагима зазвенел по мрамору пола. Ятаган Хамди взмыл вверх над головой и обрушился вниз, распоров султана от груди до паха.

– Дракхон, – прошептал Ибрагим и умер.

Зала огласилась ликующими криками. Хамди отрубил голову брата, показал соратникам. После бросил ее в толпу и уселся на трон.

– Теперь он султан, – объяснил Луису Гийом, – все по обычаю. Это не мятеж против власти, а законная схватка между родными братьями за наследный лен.

– Что будем делать?

– Ждать. Бежать некуда, да и невозможно. Хамди вспомнит о нас, тогда все и решится. Делай все как я. Он захватил власть, но не посмеет нарушить порядки ее держащие.

Предсказание мага сбылось. Вскоре новый султан Алькасара призвал их к себе.

– Падай ниц, колдун! – приказал он.

Гийом опустился на одно колено, Луис последовал его примеру, в последний раз он опускался на колени, когда его посвящали в рыцари.

– Приветствую, султана! – произнес чародей на плохом алькасарском.

Хамди и его свита довольно расхохотались.

– Вот как ты запел, колдун. Целуй сапог, может, тогда и пощажу, – толстые щеки тряслись от радости.

Чародей отцепил от пояса тамгу и встал.

– Вот тамга Вечного Неугасимого Пламени, – он поднял золотую пластину над головой, – Я не дракхон, но убью тебя, Хамди, разорву любую охрану, – сказал Гийом тихо, так чтобы слышал только султан.

– Тамга. Мой брать был глуп, но воля султана священна. Я отпускаю тебя и твоего друга, чтобы вы передали падишаху Камоэнса мое веление: «Стань слугой, или умри», – новый властитель Алькасара умел сохранять лицо.

– Повинуюсь, о Великий! – Гийом поклонился.

Мага и поэта заперли на верхнем этаже высокой башни. Они видели, как новый султан утверждал свою власть.

Янычары, выстроенные на площади, присягнули Хамди, поцеловав его ятаган.

– Они служат не человеку, а титулу, идее, – объяснил маг, – Теперь начнется резня всех, кто был связан с Ибрагимом. Новый султан – новый порядок. Здесь меняются не отдельные люди, а целые кланы до последнего сипахия. Беи, изначально поддерживающие Хамди, на законных условиях перебьют сторонников Ибрагима.

В подтверждение его слов на всей территории Занзия происходили убийства. Янычары приканчивали и тех, кого еще утром охраняли: прежних сановников и евнухов-советников. Отряды сторонников Хамди искали и уничтожали знать, обласканную Ибрагимом. Все ворота были под надежной охраной. Занзий стал большой клеткой. На площадях его рубили головы сотням избитых пленников. За отдельными беглецами охотились, словно за дикими зверями. На глазах мага и поэта несчастные, спасаясь от погони, бросались с высоких стен, разбиваясь о камни.

– Самое ужасное еще впереди, – предупреждал Гийом, – Смотри, началось.

Хамди в окружении беев и янычар подошел к султанскому гарему, что-то прокричал, и все эта огромная и пестрая толпа накинулась на жилище беззащитных женщин. Немногочисленных евнухов, пробовавших защищаться, растерзали сразу. Маленьких детей выбрасывали из окон; взяв за ноги, били головой об углы. Тех, что постарше закалывали. Красивых женщин били, насиловали, а после, натешившись вдоль, душили поясами от их же одежд. Пощады не было никому.

– Гийом! – от злобы и бессилия де Кордова едва не плакал, сжимая кулаки.

– Мы бессильны, друг, – закусив губу, отвечал чародей, – Новый султан, силой захвативший трон, первым делом избавляется от гарема предшественника. Кровь врага и его семя не должны уцелеть, как и все к кому он прикасался. Я уважаю алькасаров за верность слову, но ненавижу всей душой за их жестокость! Они не знают милосердия.

– Им нужен Дракон, – горько сказал Луис.

– Да. Жестокий и беспощадный убийца, что завоюет мир. Я ненавижу и презираю эту страну, лишенную доброты, любви и жалости!

Жаркое алькасарское солнце припекало. Солнцу было все равно, кто кого убивает там внизу.

* * *

В то время, когда в Алькасаре менялся султан, в Камоэнсе произошло не менее подлое событие.

На улицах пограничного с Остией городка вечерело. Карета, украшенная гербом с баронской короной, неспешно катилась по брусчатке в окружении конвоя из десятка всадников.

Человек в красно-черном плаще с капюшоном, вставший на пути кортежа, знал, откуда возвращается карета. С вечерней молитвы в церкви. Со встречи заговорщиков, прикрывавшихся благовидным предлогом. Не всем дворянам Махрии – спорной провинции между Камоэнсом и Остией – нравился их сюзерен Хорхе Третий. Некоторым, как этому барону, казалось, что король Стивен будет лучшим правителем.

Герцог Гальба предпочитал давить измену в зародыше, не дожидаясь открытого бунта или предательства. Отсутствие четких доказательств его никогда не смущало. Вот только действовать приходилось осторожно. Хорхе терпеть не мог самоуправства.

Начальник охраны первым обратил внимание на странную фигуру на дороге.

– С дороги, бродяга! – крикнул он, направляя на него лошадь.

Бродяга вскинул руку, лошадь взвилась как бешенная и сбросила седока. Охранники бросились на помощь предводителю. Чародей в красно-черном, называющий себя Гюрзой, сбросил плащ. В левой руке он сжимал пучок стрел без оперения.

– Начнем, пожалуй, – он метнул стрелу правой рукой.

Против всех законов природы стрела, брошенная слабой человеческой рукой, долетела до цели – пробила двойную кольчугу и вбила воина из седла. Третьего стражника вместе с конем повалила на землю мощная воздушная оплеуха.

Гюрза шагал к карете, и каждый шаг его оборачивался чей-то смертью. Стрелы, бросаемые как дротики, разили людей и коней. Нервы охраны не выдержали, четверо уцелевших стражей, бежали, пришпоривая лошадей, бросая оружие.

Колдун в красно-черном остановился у дверцы оставленной кучером кареты. Вынул из ножен на поясе широкий короткий клинок – орудие весьма подходящее для предстоящего убийства. Герцог Гальба поставил ему одно условие: никаких следов магии. Показания бежавшей охраны, воспримут как сказку, как оправдание трусов.

– Выходи! – обратился он к барону.

Дверца распахнулась, из нее выпрыгнул седой старик, вооруженный кинжалом. Гюрза оглушил его заклятием и добил одним рассчитанным ударом. Он хорошо знал анатомию. Выполнив грязную работу, колдун зашагал к брошенному плащу. Замер, услышав крик за спиной. Женский крик.

Обернулся. Молоденькая девчушка лет пятнадцати. Угловатая, хрупкая, с большими синими глазами. Гюрза открыл рот от изумления, глядя на ее прелестное личико, искаженное страхом и ужасом. Девчушка напомнила ему распускающийся бутон. Бутон обещающий стать красивейшим цветком. Цветком, который он не раз видел в своих снах.

– Беги! – крикнул Гюрза и голос его сорвался, – беги, дура! Ну же!

Она не слышала его, обнимая мертвого отца. Гюрза выругался, Гальба, державший его на тугом поводке, отдал четкий приказ убить всех, кто будет в карете.

Колдун прыжками бросился к девушке, и неглядя несколько раз ударил ее своим тесаком. После чего бросил оружие и, шатаясь, побежал прочь, схватившись за голову, бросив свой красно-черный плащ.

* * *

Гийома и Луиса отпустили только через два дня. Хамди лично принял их. Даровал охранную грамоту, вручил письмо для Хорхе и денег на дорогу.

– У меня для тебя подарок, колдун! – сказал султан напоследок.

Янычар сунул Гийому небольшой тяжелый мешок.

– Развяжи, – приказал Хамди.

Маг повиновался. Из мешка на него смотрели холодные пустые глаза Хатум. Вот почему мешковина пахла смертью.

– Она была плохой Матерью, – рассмеялся султан, – Говорила неправду. Теперь у меня есть другая, что не лжет. Дракона не будет!

– Не будет, – тихо согласился Гийом.

Маг и поэт не остались на ночь в Токате – городе, где спокойно убивают женщин и детей. Конвой, приданный им султаном был недоволен решением ночевать в поле, но спорить с послами Хамди, получившего прозвище Хитрый, не решился.

Северяне сидели около горящего костра, передавая друг другу толстую фляжку с вином. Было прохладно.

– Жаль, здесь нет «Лесной Слезы» паасинов, глотнешь – и жар ее до самых костей доходит. Мы бы после глотка согрелись, – вздыхал маг, подбрасывая хворост в костер.

Де Кордова молчал. Он пытался сочинить обличительный стих об алькасарах[11]11
  Все камоэнсцы пьяницы; все далацийцы торгаши и скупердяи, за грош мать продадут; все тронтцы сквернословы; все остияки снобы, без чувства юмора; все ларгцы дикари и тд.


[Закрыть], но строчки не шли. Болело сердце, часть которого умерла вмести с Челади; и страдала душа, тяжело переживавшая увиденные убийства.

– Скоро мы будем дома, – произнес он, наконец.

– А что там, дома? – спросил маг, – Ждут нас или нет? Ведь мы почти десять месяцев не были в Мендоре. Может, уже и нет причин возвращаться…

– Есть, – твердо сказал Луис, вспомнив Изабеллу, – Есть. Она ждет тебя, Гийом. Ангела ждет, она любит тебя.

– Потому-то я и возвращаюсь, – улыбнулся маг, – Теплится надежда увидеть ее. Если конечно, Хорхе не выдал ее замуж за время нашего отсутствия.

– Ангела ждет тебя. Ее воля крепка. Верь, и мечты сбудутся. Она в Мендоре.

– Верю. Мы свободны, Луис. Мы почти свободны. И перенести волю зачастую сложней, чем неволю. Она дает больше вопросов. Восемь дней и пересечем границу, там еще пятнадцать и мы в Мендоре. Я вспомнил хороший стих. Автор его давно умер, но мысль живет.

 
Свобода – нечто такое,
что в тебя впивается молнией,
безмолвие твое беспокоя.
 

– Емко и четко, – похвалил поэт, – Смотрите, вспышка! Молния? Нет, не молния! – закричал внезапно.

Ночное небо осветилось огнем падающего небесного камня, что горел ярче солнца. День на миг сменил ночь. Потом свет исчез так же внезапно, как появился.

Алькасары, сидящие невдалеке за своим костром упали на колени и принялись молиться огню.

Гийом смог добиться от них лишь одной фразы: «Яйцо треснуло!».

– Яйцо треснуло. Красное яйцо треснуло, – повторил он.

– О чем ты? Кто вылупился – дракон? – улыбнулся поэт де Кордова.

– Может и дракон, а может, что и похуже. На моей родине такие вспышки считали предвестниками несчастья. Нам нужно домой. Луис. Нам срочно нужно домой.

Глава 16

– Ваше Величество, – дверь в кабинет чуть приоткрылась, в щель осторожно заглянул гвардеец.

– Что? – недовольно спросил, не поднимая взгляд от бумаг, король Камоэнса Хорхе Третий, прозванный Справедливым и Жестоким.

– Магик к вам, Ваше Величество, – в голосе офицера было что-то странное.

– Впусти, – магов в государстве осталось всего двое, им следовало уделять внимание.

Гость ступил на мягкий ковер.

– Ну, здравствуй. Гонсало, – не отрываясь от чтения, буркнул король.

– Гонсало? – удивился знакомый голос, – Рано ты меня похоронил, Хорхе!

Король, вскочил, не веря своим ушам. Известие о гибели Гийома, павшего в бою с алькасарскими корсарами, сильно печалило его. Он искренне обрадовался, увидев худую фигуру в неизменной кожанке поверх свободной рубашки.

– Ты?

– Нет, призрак мой, пришел за пославшим на верную смерть. Я. Вернулся, – чародей плюхнулся в привычное ему кресло, оглядел кабинет, – Все как прежде, скукота. Крикни, пусть кофе принесут. Устал.

Хорхе дернул за колокольчик. Гийом, дерзил ему, как и прежде, но это была игра. Маг говорил правду. Он, несмотря на чистую одежду, выбритое лицо и аккуратно расчесанные волосы, выглядел так, будто не спал целый год, будто один нес на себе все грехи и тяготы этого мира. Глаза выдавали.

– Тебя убили алькасары, – заявил король, начиная злиться, нет, не на чародея, а на тех, кто решился ему солгать.

– С каких пор ты веришь людям на слово? Хоть что-то бы от меня да осталось. Могли бы привезти халат, амулет или – на худой конец – исподнее белье в качестве доказательства. Пока нет моих окровавленных подштанников – я жив! – гордо заявил Гийом.

– Я еще раз спрошу Пабло де Гальба и Марка де Мена, как все было на самом деле, – голосом, не предвещавшим этим двоим ничего хорошего, пообещал король.

– У меня есть свидетель – Луис де Кордова, прошедший со мной Алькасар. Вручи мне орден, мой король, – я вернул домой живым и невредимым надежду камоэнской литературы.

– Что ты делал в Алькасаре? Почему я узнал о твоем спасении только сейчас?

– Как много вопросов. В Алькасаре я пил, ел и ласкал танцовщиц, – честно ответил Гийом, – У меня к тебе письмо от нового султана по имени Хамди – большой сволочи, – он протянул королю залитый сургучом пакет.

Хорхе поморщился, ему не понравился уклончивый ответ. За одиннадцать месяцев он успел отвыкнуть от своеволия Гийома, сменивший его Гонсало спорить осмеливался крайне редко.

– А, чуть не забыл, еще я там убивал. Вот и все. Да, так меня пытались переманить в Султанат, но я гордо отказался. В Камоэнсе вино вкусней и женщины красивей, хотя покладистость алькасарок таит в себе много плюсов…

– Не надоело корчить из себя остряка?

– А что еще остается? – чародей взял кофе с подноса, принесенного слугой, – благодарю. Так о чем это я? Вспомнил. Отпусти домой, Хорхе, я тебе показался, отметился – хочу отдохнуть. Все вопросы – завтра.

– Иди, – король нашел в себе силы проявить благородство.

– Спасибо. Вовек не забуду.

– Подожди, – Хорхе сомневался, правильно ли он поступает, но ссориться с племянницей ему не хотелось, – Зайди к Ангеле. Она будет рада тебя видеть. Бедняжке последнее время не везет. То ногу сломает, то грудную хворь подхватит, все время помолвки переносить приходиться, перед Марком Далацийским стыдно.

– Обязательно, – Гийом благодарно кивнул и вышел.

– Я хочу прибыть в Мендору тайно, – сказал маг Луису де Кордова, когда они встретили пограничный патруль Камоэнса.

Командир патруля – бородатый рыцарь в голубом плаще с нашивкой в виде красных песочных часов – отослал послов султана к губернатору провинции – верховному магистру ордена Сент-Фербе. Орден хранителей Юга вот уже двести лет нес пограничную стражу, борясь с набегами огнепоклонников, первым встречая любой набег.

Магистр искренне обрадовался увидев столь знаменитых соотечественников, выдал охранные грамоты, предоставил лошадей.

– Гийом – я помню, как вы помогли нам отбить алькасаров пять лет назад. Луис – ваш отец не верит в вашу смерть. Он через купцов ведет переговоры с султанатом, ища похожего пленника.

– И как нашел? – радостно улыбнулся поэт.

– Представьте, да. Ему обещали вернуть вас, но потребовали выкуп вперед.

Магистр распрощался с ними, а через ору и вовсе забыл о важных гостях. Гийом не хотел, чтобы весть о нем раньше него дошла до Мендоры.

Два всадника, спешащих по королевскому делу, загоняли лошадей в бешенной скачке, меняя их на постоялых дворах. Всадникам никто не осмеливался перечить, выданные магистром грамоты открывали любые двери и отбивали желание задавать лишние вопросы.

Они мчались, оставляя за спиной плодородные поля, засаженные пшеницей, наливающейся спелостью, льном и хлопком; виноградники и сады; пруды с карпами и форелями. Проносились мимо уютных деревень с черепичными и дощатыми крышами, небольших сельских замков и огромных поместий, тихих городков и шумных провинциальных центров с ярмарками и гуляньями.

При их виде всем становилось не по себе. Работающие крестьяне вздрагивали и целовали нательные знаки часов; гордые кабальеро хмурились, крутили усы и проверяли оружие. Служители церкви обращались к небу с молитвой.

Слишком уж ярко запечатлелись горести и лишения в глазах всадников. Выделялись они посреди общего спокойствия, словно вестники дурных дней.

В столицу они прибыли этим утром. Гийом поспешил к себе в особняк. Зашел через черный вход.

– Приветствую вас, каасил. Я рад видеть вас, – невозмутимый Майал, как и прочие паасины, ждал его все это время, хотя оплаты за последние полгода не получал, – Ваше имущество в целостности и сохранности. Люди министра финансов – Мачадо – пытались конфисковать его. Но мы их отогнали.

– Стрелами? – маг, едва державшийся на ногах, нашел в себе силы улыбнуться.

– Нет. Хватило плетей. Какие будут указания, каасил?

– Ванну, – выдохнул Гийом.

Личные покои членов королевской семьи находились в одном крыле дворца. Апартаменты Ангелы находились этажом выше. Гвардейцы личной охраны, стоявшие у каждой двери, внешне сохраняли невозмутимость, но провожали взглядами чародея, вернувшегося из небытия.

Гийом толкнул знакомую дверь.

– Кто вы? Принцесса не хочет никого видеть! – Кармен Феррейра преградила ему дорогу.

– Это всего лишь я, – улыбнулся маг, крепко обнял ее и поднял на руки, – Как же я по вам всем соскучился.

– Гийом! – возмутилась шепотом фрейлина, когда он опустил ее на пол, – Мерзавец, девочка места себе не находит, а вы шляетесь черт знает где!

Он виновато пожал плечами. Кармен рассмеялась и чмокнула его в щеку.

– Такое счастье видеть вас. Признаюсь, мы с Бласом уже и не надеялись. Все, ступайте к принцессе! – скомандовала она.

Парадную от спальни отделяли две комнаты, переступив через порог второй Гийом прислушался. Оба голоса и женский, и мужской были ему прекрасно знакомы.

– Как вы, Ангела? – Гонсало де Агиляр искренне переживал за любимую принцессу.

– Так же, как и вчера. Вы каждый день навещаете меня и спрашиваете, о моем самочувствии, – тихо отвечала Ангела.

Маг с болью уловил в ее голосе признаки нездоровья. За окном было начало лета, а принцесса лежала в постели.

– Я беспокоюсь за вас, – отвечал молодой чародей.

– Мне приятна ваша забота, но не назойливость. Не стоит ходить ко мне столь часто.

– Не могу. Я люблю вас. Ангела, поэтому даже царапина на вашем нежном пальчике для меня трагедия. Как же мне относиться к грудной хвори? – горячо отвечал Гонсало.

– Любите? – Гийом расслышал легкий, не обидный смех, – Меня нельзя любить. Я обещана далцийскому наследнику, едва выздоровею – меня увезут в Далат.

– Сердце мое разрывается при мысли об этом!

– Слова, они лишь сотрясают воздух. Вы бессильны что-либо изменить, Гонсало, как и я. Но даже если бы помолвка расстроилась, мы все равно не пара.

– Мой род не менее древний, чем ваш, принцесса!

– Вы не поняли меня, – Ангела опять рассмеялась, – Я говорю о том, что не люблю вас, Гонсало де Агиляр. Вы мне друг, не больше.

– Вы убиваете меня…

– Убивает обреченность или нож врага. Я говорю правду. Оставайтесь другом моим, или уйдите прочь навсегда.

– Я друг ваш, Ангела, – вздохнул молодой чародей, нелегко дались ему эти слова.

Гийом решил, что дальше ждать бессмысленно. Они уже объяснились. Он с силой распахнул дверь.

– Добрый день, принцесса!

– Ги! – Ангела, лежавшая под легким покрывалом, вскочила и села. На ней было простое белое платье без всяких изысков длиною до щиколоток.

– Это я, принцесса. Я вернулся, – маг подошел к ложу, отодвинув остолбеневшего Гонсало.

– Я верила. Верила, что ты жив, – от радости Ангела забыла об условностях и осторожности.

– Знаю, – Гийом присел на стульчик около кровати, взял ее руку и поцеловал.

Он едва успел, принцесса чуть не кинулась ему на шею, Гонсало от такого лишился бы сознания.

– Как ты? – Ангела заметила все: и усталость в глазах, и новые морщинки на лбу, и культю растущего мизинца.

– Отлично, – честно ответил маг, – Полон сил и крепок душой.

В комнату заглянула Кармен.

– Гонсало, вы не поможете мне? – я уронила комод, чуть не убилась.

Молодой чародей заскрипел зубами, но отправился вслед за ней. Он понимал, что предлог выдуман, и сходил с ума от зависти и ревности. Гонсало – человек в сущности добрый – был совсем не рад возвращению бывшего наставника.

Кармен закрыла за ним дверь и подмигнула влюбленным. Гийом сгреб Ангелу в объятия и впился в ее сочные нежные губки.

– Ги, – простонала она, – что ты со мной делаешь…

– Как же по тебе соскучился! Сколько я тебя не видел… – прошептал он.

– Ты вернулся Ги. Я знала, что ты вернешься.

– Я же обещал, – он нашел в себе силы отпустить Ангелу.

– Меня выдают замуж. Отправляют в проклятую Далацию. Я не хочу покидать дом. Король не умолим. Спаси меня, Ги!

– Я не дам тебя в обиду, – маг взял ее за плечи и взглянул прямо в глаза, – Обещаю. Слово. Клянусь. Веришь?

Он не мог оторвать жадный взор от ее милого лица, что снилось все эти месяцы. Ангела – истинный смысл его жизни. Та, ради которой, стоит возвращаться, та с которой счастье рядом, вне зависимости от места. Ангела – символ дома. Подлинного дома – тепла, что тянет.

– Верю. Не оставляй меня больше одну. Хорошо? – Ангела в своем простом удобном платье казалась такой беззащитной и ранимой, ее хриплое неровное дыхание ранило сильней орехонских копий и алькасарских сабель.

– Хорошо. Я так скучал. Луис на моем месте сочинил бы стих, но я не поэт, а память подводит. Обойдемся прозой – я тебя люблю.

– Луис жив?! Замечательно. Мы с Изабеллой плакали вместе.

В спальню бесцеремонно ворвалась Кармен. В ее глазах были добрые лукавые смешинки.

– Хватит ворковать, голубки. Успеете еще. Сейчас к Ангеле врач придет – лейб-медик Строцци. Он сильно удивиться вашим объятиям. Гонсало я насилу выгнала – несчастный шел словно зомби.

– Строцци? – переспросил маг, – Гоните его отсюда. Я ее сам лечить буду, через неделю выздоровеет.

– Нет, Ги, – мягко, но безоговорочно сказала Ангела, – лечить меня будет Строцци. Я должна болеть, я хочу болеть и буду болеть. Болезнь – единственное, что меня спасает. Доктор на моей стороне.

– Мы его уговорили, – весело добавила Кармен Феррейра, – Все, Гийом, чмокайте ее на прощание и уходите.

Дворец Хорхе велик, но гвардейцы впускают и выпускают гостей и придворных только через главный вход. Гийом, направлявшийся домой, не мог не стать объектом всеобщего внимания. Его появление вызывало шок и даже панику. Знать не любила королевского мага, немало грандов – бунтовавших против Хорхе в первые годы его правления – пало от руки. Да и характер у Гийома был непростой: лести и притворства он не выносил, поэтому и нажил множество врагов и недоброжелателей.