Текст книги "Беломорье"
Автор книги: Александр Линевский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)
– Я провожу Надю, – нерешительно проговорил Васька, – а то сорокские ребята озорничают…
– Будто я маленькая? – запротестовала девушка.
– Маленькая, не маленькая, а вреда от этого не будет, – и Никандрыч опять лукаво покосился на парня.
Девушка не зря возражала. Она опасалась, что по дороге произойдет решительное объяснение. А она этого боялась, чувствуя, что и сама крепко полюбила парня.
Чтобы оттянуть страшившее ее объяснение, Надя решила перехитрить Ваську. Улучив минуту, она шепнула, что первой выйдет с завода и будет ждать его в селе. Чутьем влюбленного Вася понял ее лукавство. Поэтому, как только она перешла плавучий мост, соединявший завод с материком, из-за прибрежных камней поднялся ухмыляющийся Васька.
– Надежда Ивановна, почтенье!
Девушка от досады даже губы прикусила. «Перехитрил меня, – подумала она. – Поплатишься за это, мудрец». Она пожала плечами и, не отвечая ни слова, пошла по мосткам вдоль главной улицы села.
Удрученный ее молчанием, Васька пробовал заговорить, но кроме односложных «да» и «нет» ничего не добился. Обиженный, он замолчал, и так, не говоря ни слова, они вышли на древний поморский тракт, соединявший много столетий Онегу с Колой. Вначале молчание даже нравилось девушке, но затем стало раздражать ее. «Чего это он в молчанку играет, – возмущалась она. – Идет словно онемелый?»
– Не пора ли тебе вернуться? – не скрывая раздражения, проговорила Надя.
– Не отстану, пока не объяснюсь, – решительно ответил парень.
– Это еще что за объяснение! – стараясь показаться возмущенной, воскликнула Надя. «Вот оно началось, – со страхом подумала она. – Ой, пропала я!»
– А такое, что не могу больше страдать, – выкрикнул Васька. – Говори напрямик – да или пет? А уж я буду знать, что мне делать…
– Скажу «нет», так к кому побежишь? – деланно небрежно усмехнулась она.
– Стыдно вам, Надежда Ивановна, такое говорить, – вырвалось у парня. – Разве я не честный перед вами?
– А я перед всеми честная, – возмутилась девушка, – какое у тебя право объясняться со мной?
– А такое, что я весь в щепку иссох… Вот какое!
Надя ничего не ответила, и они в молчании продолжали свой путь.
– Да отвяжись ты! – плачущим голосом выкрикнула наконец она. – Иди домой. Ровно тень в солнечный день – рядом бредет и в молчанку играет…
– Не уйду, пока ответа не получу, – упрямо шептал Васька.
Девушка остановилась.
– Хочешь, чтоб я сказала «нет»? – ее глаза угрожающе сощурились.
– А что скажешь, то скажешь, – загорелое лицо парня побледнело. – Я уж буду знать, что мне делать.
Надя почувствовала, что Васька дошел до полного отчаяния.
– На другой женишься? Вон Фроська по тебе чахнет…
– Нет, Надежда, если не женюсь на тебе, так не быть мне в живых! Не могу больше терпеть.
Девушка почувствовала, что Васька и на самом деле может сдержать свое слово.
– Васенька, – охваченная отчаянием, прошептала она. – Я ведь согласная…
– Согласная! – крикнул он и так стиснул девушку, что у нее потемнело в глазах.
Васька уселся на обочину дороги и посадил Надю к себе на колени. Только некоторое время спустя девушка поняла, что сидит на коленях у парня, а он, обняв ее, шепчет про свою любовь, рассказывает о перенесенных им за это время муках.
– Отпусти, Василий.
Надя вскочила, но колени почему-то подогнулись, и она опустилась на землю рядом с парнем.
– Чуть не задавил меня, окаянный. Посмей еще с обнимками лезть… Недолго мне и обратное сказать!
Так они просидели минут десять, потом девушка протянула Ваське руку.
– Ну, парень, своего ты добился, бреди назад. «Неужели уйдет? – думала она. – Нет, если любит, так не уйдет».
– Нет, Надюшка, – впервые назвал он ее ласкательно. – Не уйду.
– А как смену отработаешь, дурень? – испугалась она, в то же время очень довольная его отказом.
– Сейчас, Надежда Ивановна, у меня сил хватит… Да разве мыслимо в такой час нам расстаться?
…Когда Васька подошел к воротам завода, нарушая тишину, взвыл заводской гудок. Домой идти было бессмысленно. Через полчаса на заводе соберется вся смена. Васька отправился в инструменталку. Одеревенелые от усталости ноги плохо повиновались ему. «Только бы не заснуть», – думал он. На его счастье Никандрыч вошел раньше других. Он испытующе взглянул на парня.
– Иван Никандрыч, Надюшка согласна, – парень стыдливо опустил голову и, еле шевеля губами, прошептал: – За вами дело, Иван Никандрыч.
Бесконечно долгой показалась ему минута молчания.
– За мной дело не станет, – вздохнул старик. – Подходящий ты для дочки, не спорю.
Увидев, что Васька хочет обнять его, старик торопливо зашел за верстак.
– Костей моих не ломай. Иди-кось лучше ко мне домой и ложись спать…
– Иван Никандрыч…
– Не ори, как очумелый. Зять тестя слушать должен. Иди и ложись. Остальное – мое дело будет.
Говорят, что люди из-за чрезмерной радости не могут уснуть. Это неправда – Васька, счастливый и утомленный, заснул мгновенно и надолго.
Двинской неодобрительно покачал головой, когда Надя заявила, что ящик можно унести на шесте.
– Ведь два селения пройти надо. Мало ли кто встретится на дороге? Каждый задумается, что это так рано политик на шесте несет. Лошадь нужна.
Так как летом поморы обычно передвигаются по воде, а лошади в это время пасутся в лесу, просить у кого-нибудь коня – значит, рассказать, для какой цели он понадобился. Двинской решил «экспроприировать экспроприаторов», о чем и сообщил Наде. Вскоре молодому Дурову удалось разыскать в лесу лошадь лавочника.
Вечером Александр Александрович сказал жене, что уйдет на сутки-другие рыбачить, и рано утром, захватив полковриги и туесок с творогом, вышел из дому. В лесу у стога уже стояла, позвякивая боталом, лошадь с перекинутым поперек крупа мешком сена, куда был запрятан ящик Тулякова. Надя сидела на земле, отмахиваясь веткой от назойливых комаров.
– Перевяжи-ка одну ступню тряпицей, – сказал ей Двинской. – Спросит кто по дороге: «откуда, куда?» – говори: из Нюхчи, племянница Шубникова, наколола ногу, едешь в больницу. У нюхчанки мешок с сеном не покажется в диковинку. Нюхчане ведь с сорокскими не роднятся.
Вскоре путники выбрались на дорогу, огибавшую почти все Поморье. Когда впереди показывались постройки селения, Двинской, лихо перескакивая через изгороди, обходил их по задворкам, а затем вновь выходил на тракт.
Так добрались они до речки Кетьмуксы. Вдруг из-под настила раздалось радостное «ку-ку», и Двинской заметил, как просветлело озабоченное лицо девушки.
– С прибытием, Надежда Ивановна, – высунулась из-за настила голова Васьки, – толь-толь как лодку пригнал. Не знал, что барыней прикатите на лихом коне, или Лекеандр Лександрыч лошадку эк… эк… проприировал? – произнес мудреное слово парень.
– Никак, Васька, «Коммунистический манифест» читал?
– Почитываю. – И, подмигнув девушке, гордо произнес: – Тестюшко меня просвещает…
– Васька! – возмутилась девушка.
– Иван Никандрыч вчерась так и сказал, отправляя меня спать: «Зять тестя должон слушать…»
– Ты уже признался? – с ужасом проговорила она.
– Признался, – счастливо улыбнулся он. – Твой отец сразу согласие дал.
– Значит, поздравить можно? – улыбнулся Двинской.
– Первым нас поздравляете, Лекеандр Лександрыч, – торопливо протянул руку Васька и, по-хозяйски взяв руку девушки, также подал ее Двинскому.
– А может, я передумала? – задорно проговорила Надя,
– Разве таким можно шутить? – укоризненно взглянул на нее Васька. – Это же на всю нашу жизню.
Девушка смутилась.
– Куда коня денем? – спросил Двинской. – Здесь ему и заблудиться легко.
– За полверсты на пожню сведем, – решил Васька, беря лошадь за узду, – а Надюша пока багром до этой поженки допихается.
Двинской сел в лодку. Был разгар северного-лета, и к полудню солнце так накаляло стволы хвойных деревьев, что из коры текла жидкая золотистая, как мед, смола. Словно пули, носились между деревьями оводы. Надоедливо звенели комары, а на каждой опушке, радуясь теплу, толклись чуть заметные стайки мошкары.
Всюду жизнь в эту пору на земле! Бесконечным потоком ползут по своим дорожкам муравьи, копошится множество букашек, невидимых в другое время года.
Не слышно только пения птиц, они замучены поисками пищи и кормлением быстро растущих, пока еще беспомощных птенцов. Воздух наполнен пряным духом багульника. Этот резкий приторный запах пьянит и вызывает головную боль. Тяжело в эту пору в лесу! Человек словно в бане. Капли пота катятся одна за другой, а мокрая одежда, как резина, плотно облипает кожу и томит разгоряченное тело.
– Ну и пытка! – плачущим голосом сказала Надя. – Лучше уж пешком, Лександр Лександрыч.
– Доберемся до пожни, а там понесем ящик на плечах, – согласился Двинской.
Вскоре добрались до пожни, где высился прошлогодний стог сена.
– Ну и жаркий день, – проговорил Васька. – Конь сразу в воду забрался, от овода спасается.
Привязав лодку к дереву, Двинской со своими спутниками пошел вдоль речки. Дорога к избушке шла по другому берегу. Поэтому, как только натолкнулись на поваленную поперек речки сосну, тотчас перешли се и вскоре зашагали по едва заметной тропе.
– Вот он, клуб сорокских революционеров, – облегченно вздохнул Двинской, увидя избушку, сооруженную на гранитной гряде. – Только бы комаров в ней не было.
Избушку заводские рабочие недавно привели в порядок, застеклили оконце и хорошо пригнали дверь. Чтобы не впустить в избу комаров, пришедшие развели перед входом небольшой костер, набросали туда свежих листьев и, побыв в едкой пелене белесовато-желтого дыма, вошли в прохладное помещение. Мужчины тотчас сняли с себя пропотелые рубахи и улеглись на скамьях.
– Будто улежите искусанные да потные, – сказала Надя. – Бегите к речке. Вы направо, а я налево отойду, рубахи заполощу.
Когда Двинской и Васька вернулись к избушке, они увидели, что на сучьях уже сохнут их выстиранные рубахи. Теперь было в самый раз забраться в прохладный полумрак избушки. За дверью раздался кашель девушки. Она змейкой проскользнула в дверь, внося с собой едкий запах дыма.
– Комарья прямо туча, – объявила она всем известное бедствие. – Есть не хотите ль?
В такую жару есть никому не хотелось, и Надя легла на третью скамью у оконца. Вскоре послышалось ее ровное, спокойное дыхание.
Двинской тоже закрыл глаза. Уже засыпая, он видел, как Васька на цыпочках подошел к девушке, наклонился и осторожно поцеловал кончик свисавшей косы, затем, шлепая босыми ступнями, вернулся на свою лавку. Через минуту парень уже спал. Эта трогательная сценка робкой любви прогнала сон Двинского. Он долго разглядывал своих спутников, их миловидные и чем-то похожие друг на друга лица. Вспомнилась пора, когда он и Софья чуть не целый год уламывали ее мать, хотевшую пристроить дочь за «стоящего» человека, а не за политика… Надя и Двинской очнулись одновременно. Возле избушки кто-то разговаривал.
– Здеся… Вишь, у дверей костерок развели, прокуривались от комарья… Спят, поди?
– Здесь, Иван Филатыч, здесь! – звонко крикнула девушка.
Васька спросонья вскочил и так ударился головой о низкий прокопченный потолок, что, ошалев от удара, вновь уселся на скамью.
– Еще потолок головой разворотишь! – засмеялась девушка.
В избушку один за другим вошли трое мужчин, среди них были Никандрыч и Власов.
– Благополучно доставили? – спросил он Двинского.
– Как будто. Надя на лошади ящик везла, в мешке с сеном.
– А кто лошадь дал? – нахмурился Власов.
– Экспроприация экспроприаторов, – рассмеялся Александр Александрович. – Лошадь лавочника. К утру незаметно для всего мира доставлю на прежнюю лужайку.
– Мы тоже вроде благополучно прошли, – заговорил пилостав. – Теперь от шпиков не продохнуть стало. Словно клопы, всюду ползают. Еще в мае собирались на островках, а сейчас уже в лесу спасаться приходится.
Вскоре появились еще пять рабочих. Один из них, мотнув головой в знак приветствия, заявил:
– Собаку привязал у ручья. Людей она вовремя учует, попусту брехать не будет.
Так как кругом на много верст не было жилья, можно было безбоязненно развести костры. Васька принес из избушки ящик, и все уселись в круг. Двинской сам открыл крышку и высыпал содержимое на землю. Все подались к бумагам, торопливо расхватывая и вполголоса читая названия газет, брошюр и перевязанных в трубку рукописей.
– Вот оно, туляковское наследство, – радостно глядя на присутствующих, заговорил Никандрыч. – Туляков его в разные стороны людям из своей глуши рассылал, а уж нам и подавно было бы стыдно его в земле гноить. Ведь не зря Григорий Михалыч свое хозяйство нам передал. Доверие надо оправдать…
– Пока распределим литературу между собою, – предложил Власов, – тут все для нас интересно. А потом обдумаем, где лучше хранить ее.
– Так и решили: полученное наследство пускаем по рукам присутствующих. Как и где хранить будем, после сообща обмозгуем, а пока переходим к текущему, – объявил Никандрыч. – Требуется обсудить письмо ковдского завода, а потом Александр Александрович расскажет нам про товарища Федина. Какое дополнение будет?
Никто не предложил каких-либо изменений, и пилостав объявил, что повестка принята единогласно.
– После забастовки, – начал он свое сообщение, – писали мы на ковдский завод известному нам человеку, что добились у себя кой-какого успеха, и давали совет ковдским не отставать от нас. Недавно от них ответ пришел неутешительного содержания. Этот человек пишет: «Наши заводские не как ваши, из года в год производством живущие. У нас что проходная казарма, а еще правильнее – пересыльная тюрьма. Одну зиму поработают и айда, кто куда». Одним словом сказать, пишет человек, что не может ничего наладить. Не мешало бы нам на этот завод своих людей послать!
Никандрыч умолк.
– Я согласен туда перебраться, – после некоторого раздумья проговорил Власов. – В Архангельске рассказывали, что учитель на ковдском заводе спился, будут брать другого. Могу хоть завтра заявление направить.
– Для нас твой отъезд – потеря, зато для Ковды – прибыль, – сказал Никандрыч. – А что думает товарищ Речной? Скоро срок кончается!
– Свое слово не оставлять Поморье помню, – ответил Двинской. – А куда определюсь, до сих пор сам не знаю, боюсь, как бы мировой не подгадил. Очень уж он меня не любит.
– Ну, пока порешим, Власов подаст заявление о своем согласии переехать на ковдский лесозавод, – подытожил Никандрыч, – а удастся, так и Александр Александрович туда же пойти не откажется.
– Не откажусь, – подтвердил тот.
– Перейдем ко второму вопросу. Послушаем о Федиие.
Хотя Двинской старательно приготовился к выступлению,
план намеченной речи вдруг забылся, спутался…
– Я вам прочитаю письмо Федина ко мне, – тихо сказал он и в настороженной тишине надтреснутым голосом прочел предсмертные строки товарища. Двинской закончил чтение почти шепотом, так сильно дрожали его губы. Наступило молчание. Опустив голову, одни глядели себе под ноги, другие куда-то вдаль.
Вдруг совсем невдалеке тревожно затявкала собака и, злобно взвыв, замолкла.
– Чужие, – проговорил тот, кто привел собаку. – Выследили нас… Собаку убили… Значит, за нами!
– Литературу в брюки под ремень, – торопливо проговорил Никандрыч.
Его взгляд остановился на Двинском.
– Всем на тот берег и в лес. Затем выбираться к взморью, – скомандовал Александр Александрович. – Сейчас они здесь будут. Ну, быстрей! Я задержу погоню.
Он подтолкнул Никандрыча, и тот метнулся в воду. Другие бросились за ним. «Успеют, не успеют… Успеют, не успеют…» – волновался Двинской, следя, как, обдавая друг друга брызгами, перебирались на ту сторону люди. Немного времени нужно было, чтобы перейти мелкую речушку и скрыться в прибрежных кустах. «Успели, – облегченно вздохнул Двинской, – теперь уйдут».
Пытаясь сдержать дрожь в пальцах, он стал набивать трубку. «Если там мох, – думал он, – уйдут неслышно». На тропинке показались бегущие к нему люди. Впереди всех, комично растопырив руки, бежал хорошо знакомый Двинскому урядник, а за ним исправник фон-Бреверн и позади них, как понял Двинской, шпики с завода.
– Добро пожаловать, гости дорогие, – шагнул им навстречу Двинской. – От кого это так бежите? От медведей?
«Лишь бы речку, сволочи, не перешли, – мелькнула мысль. Сунув в карман руку, Двинской нащупал брошюры и вздрогнул: – Как же я… ну, теперь попался!»
– Обыскать этого, – переводя дыхание, скомандовал исправник.
– Зачем обыскивать? Я и сам могу предъявить интереснейшую для вас литературу, – Двинской вынул брошюры. – Сказать по правде, жандармы до этих книжечек большие охотники, – и он с комическим поклоном вручил их фон-Бреверну.
– Это называется уликами, – торжественно проговорил исправник, просматривая заголовки. – На каждой лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Значит, вы эсдек.
– Юристы это называют вещественными доказательствами. Кстати, за находку вот этой книжицы, господин исправник, дают Станислава. Вас можно поздравить с удачей.
Пока фон-Б ревел торопливо перелистывал брошюру, Двинской прислушивался. За речкой еле слышно треснул сучок, и стало совсем тихо. Исправник наморщил лоб, видимо, что-то обдумывая.
– До конца моего срока осталось только три месяца, – торопливо заговорил Двинской. – Мне хотелось бы, чтобы этот инцидент не отразился на моем положении.
– Это зависит от вас.
– В таком случае… полезно бывает быть психологом. Это помогает понять поведение атакуемых. Враг наступает оттуда, – Двинской показал направление, откуда выбежала погоня. – Куда надо отступать? (Двинской неторопливо набил трубку, раскурил ее и затем повернул голову в противоположную сторону). За озерком можно неплохо отсидеться и переждать снятие осады.
На лице исправника одно выражение сменялось другим. Слова Двинского были неоспоримы по логике, но можно ли ему верить? Принять его намек? Отказаться? Пойти в противоположном направлении, то есть туда, откуда сам выбежал? Но кто же, спасая себя, бежит на тех, кто гонится за ним?
– В случае обмана вы знаете, чем рискуете?
Теперь вы рискуете больше меня. – Двинской холодно посмотрел на него. – За непринятие мер ответственность несете вы… и не маленькую.
Исправник оторопело взглянул на Двинского.
– Ведь теперь, – Двинской сделал ударение на этом слове, – теперь вы попадете в положение соучастника. Вам дали сведения, а вы не воспользовались ими. Выходит, вы способствовали бегству политических преступников.
Шпики переминались с ноги на ногу.
– Ваше скородие, время уходит, – наконец проговорил один из них, – бегуны, поди, на месте не стоят.
– Ну, господин Двинской, – угрожающе взглянул на него исправник. – Вы затеяли крупную игру! За мной, а с этим остаешься ты и ты.
«Спас, – подумал Двинской, торопливо закрывая глаза, чтобы враг не прочитал в них его радости. Он придвинул к огню никому сейчас не нужный ящик и сел на него, рассеянно подкидывая в тлеющий костер хворост. – Промурыжат теперь в предварилке. В Питер не свезут, а будут разбираться в Архангельске, – размышлял он, – накинут годок-другой срока. Куда-нибудь закинут поглуше. Жену пока теща прокормит, а устроюсь, выпишу. Зато заводские сейчас в безопасности!» От этой мысли стало радостно. Он весело взглянул на приставленных к нему двух шпиков.
– А что, почтенные, – насмешливо улыбнулся он, – чем комаров кормить, разведите-ка у входа костер, окурите себя дымком и пойдем в избушку. Ваши-то вернутся не скоро, а в избушке хоть от мучителей спасемся!
Когда Двинской улегся на скамью, ему почему-то вспомнилась подсмотренная часа два назад трогательная сценка – влюбленный подкрался к девушке и поцеловал кончик ее косы. Теперь удалось уберечь от беды и эту трогательную любовь. Двинской улыбнулся, радуясь совершенному поступку. Тревожило лишь одно, как доберутся товарищи до своих домов. Не захватят ли их на обратном пути?
Двинской упорно не открывал глаза, чтобы не видеть лежащих на скамейках холуев. Ему вспомнились слова Федина: «Слейте свою жизнь с коллективом, и от этого выиграет общее дело, ради которого только и стоит жить сознательному человеку».
1951–1954 гг.
* * *
Александр Михайлович Линевский
БЕЛОМОРЬЕ
Редактор Е. И. Акопова.
Оформление художника Н. А. Савенко
Художественный редактор И. И. Брюханов.
Технический редактор К. М. Подъельская
Корректоры О. И. Дегутис и Г. А. Проводина
Сдано в набор 2/VI 1962 г. Подписано к печати 22/VIII 1962 г. Бумага 84x108-1/32 11 печ. л. 18 усл. печ. л. 20,79 уч.-изд. л. Изд. № 109. Тираж 100 000 (50 001–100 000).
Заказ № 671. Цена 78 коп.
Карельское книжное издательство. Петрозаводск, пл. им. В. И. Ленина, 1
Сортавальская книжная типография Министерства культуры Карельской АССР
Сортавала, Карельская, 42
