Текст книги "Инна, волшебница"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Инна ещё поуговаривала, но старая гадалка наотрез отказалась обсуждать, что там она высмотрела в Иннином будущем.

– Хватит об этом, – решительно заявила старуха. – Дойдет до дела, тогда, может, и поговорим. Ты лучше сама рассказывай – я ведь вижу, тебе поделиться не с кем.

Инна не стала долго раздумывать и рассказала бабе Варе все начиная с появления Антонина.

– Вон оно стало быть как, – покивала Варвара Зиновьевна. – Да, непростая у тебя планида.

– Баба Варя, а что вы об этом думаете?

– А что тут думать? Ты вот их сама спроси, какая у них нужда к тебе. Они, – баба Варя, очевидно, подразумевала теитянских друзей Инны, – народ деликатный, одно слово, рыцари, сами просить не будут, а ты уж не догадаешься, конечно, только "ах" да "ох", одно свое знаешь.

– А вы думаете...

– Да разве ж не ясно? Вон они как с тобой дружат, тигров дарят. Значит, неспроста!

Инна была немного разочарована – выходит, не так уж бескорыстно с ней дружат, но она и задумалась – а может, она и впрямь что-то может сделать для Тапатаки? Все-таки она пожаловалась:

– Я-то думала, что мне просто повезло, а значит, тут какой-то расчет...

– Да тьфу ты, – выругалась баба Варя, – какой ещё расчет? Скажи ещё корысть. Не расчет тут, а – неспроста.

– С какого не с проста?

– А уж это ты сама узнавай, – ворчливо ответила гадалка. – И вот ещё тебе скажу – ты не одна такая, не думай о себе много.

– Да я и не думаю... А что, – сообразила Инна, – у нас тут ещё к кому-то заглядывают из Тапатаки?

– Может, заглядывают, а может, и вовсе не уходят... с Тапатаки ли твоей или ещё откуда, – загадочно отвечала старуха. – Ты другое пойми – не всякое посещение-то доброе. Ну, ты-то девушка чистенькая, а то ведь есть совсем люди дрянные. Хоть она сто раз ведьма или кто там еще, а за душой мусор один. К таким и липнут, сама понимаешь кто! Остерегайся, девонька. Среди нашего брата тоже всякие.

Инна насторожилась:

– Баба Варя, вы про кого-то ведь знакомого говорите, так? Это кто – у нас в Камске кто-нибудь?

– Уж кроме Камска и городов нет, – возразила старая ведунья и поднялась из-за стола. – Ладно, проведывай старуху. А то и я тебя навещу, почаевничаем. Или сводишь меня в свою Тапатаку, поскачем вдвоем по серебряным ступенькам! – засмеялась старуха. – Шучу, шучу я, куда мне на балах танцевать. Ну, до свиданья, дочка!

Инна пришла домой, разделась, подошла к окну, глянула на заснеженный Камск – и вдруг ей все представилось по-новому. Ее мир менялся уже давно, но теперь, будто подоспела некая недостающая добавка, произошел какой-то окончательный сдвиг. Она смотрела на реку, на окна дома напротив, на бредущих туда-сюда прохожих, на загорающиеся фонари – и ей казалось, что у неё на глазах все расслаивается надвое. Там, где жила она, все было неведомо и необычно. В этом мире снег сочинял погодник, с которым можно было поболтать и даже погулять вместе по творящему небу, а ещё здесь были волшебные звери, всемогущие и загадочные друзья, снежные ступеньки, ведущие к серебряным воротам прекрасных стран – и оказывается, в этом мире она была не так-то и одинока, вход туда знали и другие – маги, ведьмы, кудесники, как их ни называй. Ну да, там были и опасность, и сумерки, и Нимрит, а все равно, и с этим всем малый кусочек нового мира Инны был сиятельней и богаче всего её старого мира – а ведь сколько всего ещё оставалось неизвестно и не изведано.

А самое главное, вовсе не нужно было уходить куда-то затридевять земель, порывать с одним, старым, ради этого нового – нет, волшебный мир Инны открывался ей, так сказать, по её месту проживания, прямо в её старом или всего в шажочке от старого мира. Еще она мало умела, но уже поняла, знала, что совсем не нужно бегать по снежным ступенькам обязательно ночью, что в Тапатаку, как в любой иной мир, можно попасть прямо отсюда и из сейчас, а чтобы подшутить над чересчур ученым профессором не обязательна помощь невидимок, а можно обойтись своими – волшебными – силами, потому что, оказывается, чудесное на то и чудесное, что оно сразу и по ту, и по эту сторону вещей и миров.

– Так вот значит как оно, – задумчиво повторяла Инна, не думая всего этого словами, но понимая как-то все сразу вместе. – Вот значит как...

Но "так" это обстояло для нее. А вот остальные, многие-многие, не подозревали ни о чем чудесном, в лучшем случае полагая, что это находится где-то в запредельных измерениях, "не здесь". Или же они и вовсе не думали ни о чем таком, но о чем бы они ни думали и что бы ни полагали, жили они все равно в том, старом Иннином мире, где никогда не открывается небо, а снег, да и все прочее, происходит по скучным научным законам, неразумные звери живут своей неразумной никчемной жизнью, а впрочем, и жизнь разумных людей столь же никчемна, ведь всех когда-нибудь ждет могила и унылое забвение. И в общем-то, как удивляться после этого всему, чем они научились портить жизнь друг другу – ну, тошно же, в конце-то концов!

– Но тогда мы, – говорила себе Инна, сама толком не зная, кого она называет этим вот "мы", – тогда мы, наверное, должны им открыть... – и на этом её понимание замирало, она не знала, как это додумать, а вернее, увидеть до конца, все ж таки Инна, хоть и ведьма, была покамест молоденькая неопытная девушка, мало что посмотревшая и в своем-то старом мире. Но там, в бархатной черноте вечернего города, куда Инна глядела, дышало что-то огромное и великое, глазастей и внимательней миллиона глаз и улыбчивей миллиона улыбок, – и вообще-то, дышало это не "там", а внутри самой Инны, просто ей привычней было смотреть в окно и считать, что это "там".

Ночью её разбудил грохот на кухне и чьи-то вопли.

– Бенга! – вскричала Инна залетая на кухню.

Зажженный мигом ранее свет нарисовал ей картину, от которой у Инны отвисла челюсть. Из раскрытой форточки торчало наполовину уже забравшееся внутрь туловище Володи Усихина – руками он уже опирался на подоконник, а ноги торчали наружу. Лицо же незадачливого верхолаза была поднято вверх, отображая удивление подстать Инниному и натуральный ужас – нос к носу с ним стоял тигр, недовольно ворча и дергая хвостом.

– Усихин! Ты откуда? это ещё что такое!.. – Инна была столь же возмущена, сколь Вова Усихин напуган.

– Я... я... – заикался трясущийся Усихин не в силах вылезти прочь и не решаясь вползти в дом. – Я... это... я с крыши!.. Я думал, у тебя собака, а... а...

Инна не выдержала и засмеялась – положение форточника-бедолаги было невозможно беспомощным и комичным. Она спровадила Бенгу прочь, иначе даже на огромной тети Ириной кухне не оставалось места, и помогла Усихину слезть.

– Это ещё что за визит? – отчитывала она его. – Ты таблеток что ли наглотался?!.

– Да я, – пробовал объяснить свою выходку идиот Усихин, – да я... А что мне было делать – я днем пришел поговорить, а ты ни за что не открываешь!

Этой логики Инна понять не могла:

– Не открываю, значит, дома никого нет, что неясного-то?

– Ну да! – возразил Усихин. – Как это нет, если ты сказала, что меня не пустишь и чтобы я шел домой. Мы ещё поговорили, ты меня дебилом назвала. Скажешь, я с видеозаписью разговаривал?

Инна посмотрела ему в глаза уличающим взглядом и внезапно вспомнила: она действительно говорила с Усихиным через дверь! И было это... да, это было в то самое время, когда ей гадала баба Варя! А как же тогда... Оборвав эти размышления, она строго спросила:

– Володя, о чем ты хотел поговорить? Коротко!

– Да вот, про Коврова, я всем рассказываю, а они смеются, – сбивчиво начал излагать Усихин. Замолчав, он посмотрел на Инну взглядом человека, теряющего рассудок, и спросил почему-то шепотом: – А этот тигр – он настоящий? Это из зоопарка, да?

– Пойдем, – повела его Инна к входной двери, – я тебе все объясню. Это все просто сон. И про зачет был сон, тебе пригрезилось...

– А Ковров? – хрипло спросил Усихин.

– И Коврову пригрезилось. А сейчас тебе снится, будто ты залез ко мне в дом. И будто на тебя там напал тигр. И этот сон ты никому рассказывать не будешь, ведь правда? Ты придешь домой и выспишься и больше никогда не станешь лазить в чужие форточки, да?

– Понял, – отвечал Усихин и боком вышел из квартиры, опасливо оглядываясь назад.

А Инна легла досматривать седьмые сны. Сначала она ещё размышляла, правильно ли она вспомнила про дневной разговор с Усихиным. Инна припомнила, что, когда он приперся, она заваривала чай. А когда она уходила за хлебом, то как раз подумала, что надо будет это сделать. А потом пришла, и чай был заварен, она ещё немного удивилась, что забыла, когда это успела. Значит, все так и было, она находилась сразу в двух местах. "Выходит, я и это умею", сквозь сон подумала Инна. А потом ей тоже что-то пригрезилось как будто бы мелькнуло лицо Антонина, большой фонтан в дворцовом саду, Инесса... Но был ли то обычный сон или она добралась до Теи – Инна уже ни в

чем не была

уверена.

Инесса

ни в чем

не была уверена, когда впервые встретилась с Инной в Тапатаке. Конечно, та не была её двойником, их сходство было слабым, разве что как у сестер в отдаленном родстве. Но, стало быть, это отдаленное родство все-таки имелось. Какое же? Это было загадкой. Возможно, разгадка ничего не значила, ни для Инны, ни для Инессы, ни для Антонина, ни для Тапатаки мало ли какой отголосок невесть каких событий давно завершенного прошлого. Но Инессе почудилось нечто иное, большее, а феям так просто ничего не чудится. А уж в душе Инны она все читала с легкостью – глупенькая девушка, не давая себе в том отчета, успела влюбиться в Антонина. Хуже того, Инна считала, – опять же, не сознавая того, – что и Антонин к ней неравнодушен зачем, мол, иначе он бы к ней заявился и пригласил к себе в Тапатаку и все такое прочее. Будь Инна теитянкой, то все это оставалось бы личным делом Инны и Антонина, но все было сложнее.

Фея Инесса и сама не знала, может ли Инна стать избранницей Антонина, вряд ли, – похоже, брак вообще не судьба принца Антонина, на то были самые твердые знаки, а уж тем более – т_а_к_о_й брак. А Инна Инессе нравилась, чувствовала, чувствовала она в ней что-то близкое, и ей хотелось как-то смягчить то разочарование, что – как того избежать – ждало Инну, узнай она больше о пути Антонина. Инна ведь совсем не знала его. "Ты понимаешь, делился Антонин с Инессой, – она обо мне совсем не то думает. Каждый раз, как я к ней заглядываю, она подстраивает так, что я делаю всякие шалости. В прошлый раз перекраивал чертеж их мира и поменял местами пару столиц положим, всего на десяток минут, но все равно, тамошнего географа чуть не хватил удар. Ну, конечно, я не против, почему не пошутить, но это уж совсем такое мальчишеское озорство. Видишь ли, её мужчина – это скорее ребенок, этакий мальчишка-шалун лет десяти". "Наверное, это потому, что мама растила её слишком строго, и она не наигралась в детстве", – предположила Инесса. "Да, да, – согласился Антонин. – Ее немного задавили серьезностью и послушанием. Мальчики это не слишком любят" – они говорили про то, что психолог Темкин назвал мужским началом в Инне, и если бы она слышала этот разговор её теитянских друзей, то поняла бы, что Темкин не так уж попадал пальцем в небо с этим своим "анимусом", ведь Антонин в мире Инны представал во многом таким, каким умела его видеть Инна – можно сказать, проказничал не так он, как она сама.

Но все же Инна как-то была связана с Тапатакой, важней того, она успела понравиться тапатакцам, и важней того, Инесса испытывала некое загадочное личное участие к делам молоденькой несмышленой земной ведьмы. К тому же, что-то странное происходило в том нескладном мире, какие-то загадки возникали на каждом шагу. Вот и Юма, главная надежда Инессы, озадачила её да и всю Тею. Ей удалось, уже при втором посещении, и разыскать своего ведомого, и даже открыться ему. Правда, в отличии от Инны, он видел, но не слышал Юмы, но это было поправимо, Юме удалось вытащить его в Тапатаку, хоть и ненадолго. Но этот земной художник утверждал, что он не рисует и вообще это не умеет, хотя на стенах его жилища были картины и среди них – рисунок Теи. Возможно, Юма что-то не поняла? Или произошла какая-нибудь ошибка?

Из-за всего этого у Инессы созрело решение самой выбраться в этот трудный мир и попробовать помочь – Юме, Инне, Антонину и Тапатаке. Неожиданности подстерегали её и тут. Она только-только начала совмещение сияний, перешла с красно-пурпурного на желто-зеленое, а потом на сине-зеленое, как к ней заявился маленький народец. "Инесса, – заявил предводитель, – мы знаем, что вы ищете. Мы можем помочь тебе. Но услуга за услугу". "А что вы хотите?" – спросила Инесса.

(Из Новой хроники Тапатаки)

6. ИСКРЫ: ИЗ ШЕРСТИ ЧЕРТА И В ГЛАЗАХ ЗВЕРЯ.

ЮМА. САША ПЕСКОВ. ЮМА.

– Ю-юма! Да проснись ты! Юма! – Туан звал её, заглядывая в круглое окошко с ветки сребролистого клена.

Юма осторожно поднялась в своем гамаке и отвечала шепотом:

– Тише, Туан! Девочки спят. Зачем ты меня будишь в такую рань?

Туан тоже понизил голос:

– Просто я, наверно, до вечера пробуду с принцем Антонином, вот и решил узнать, придешь ты сегодня на урок к Кинну или нет. А может, Антонин возьмет меня на пару дней с собой в крепость.

– Тогда подожди! – сонливость Юмы сразу пропала. – Я сейчас вылезу. Погуляем до завтрака, хорошо?

Она просунулась в окошко и перебралась на ветку, где сидел Туан.

– Не ругайся, – тихонько извинилась она перед кленом.

– Я? Почему? – вытаращил глаза Туан.

– Да нет, не ты! – тихонько засмеялась Юма. – Это дерево ругается, что мы по нему лазаем. Ночью оно обязательно приснится и будет ворчать. Ну, не сердись, мы же легкие, мы осторожно! – Юма погладила серебряные листья и обратилась к Туану: – Ты хотел мне что-то сказать?

– Я просто хотел узнать, ну, про твое путешествие, а то меня тогда не было. Кинн сказал, что ты подружилась со снегом. У тебя все получилось, да?

Юма понимала, что Туан, скорее всего, уже знает про её вылазку в Срединный мир от Кинна, но тем приятней ей было внимание мальчика.

– Давай сходим к Тейке, – предложила она.

Под утреннее щебетание птиц они шагали по дорожке, на каждой плитке которой была выложена какими-то блестящими камешками огромная бабочка. Дорожка была не простой – если угадать, с какой скоростью идти, то все бабочки сливались в одну, и эта бабочка начинала махать своими радужными громадными крыльями, а потом начинало казаться, что ты вместе с ней отрываешься от земли и взлетаешь в небо. Юма пробовала, и несколько раз она действительно поднималась и улетала, только не на так долго, как в тот раз с Инессой. Но Ай, юма восьми старших девочек, говорила Юме, что она скоро научится. Утром, вот под таким розово-голубым свечением Юме особенно нравилось это пробовать. Но сейчас она была слишком занята разговором с Туаном и едва замечала шевеление радужных крыльев на плитах тротуара.

– Знаешь, у меня не так уж все и получилось, – призналась Юма. – Он меня то слышал, то нет. Этот волшебник из Алитайи. И он, по-моему, совсем не похож на волшебника.

– Почему?

– Ну, он такой... такой неумелый и... – Юма пожала плечами. По-моему, он ничего не знает. И ещё он сказал, что он не художник. И... он сказал, что не дарил мне Вайку. По-моему, он его даже не видит.

– Но я его тоже не вижу! – возразил Туан.

– Видишь! – Юма топнула ногой. – Девочки тоже не все видели сначала, а теперь видят. Пока мы шли, Вайка несколько раз шмыгнул у тебя под ногами, и ты задерживал шаг, чтобы не споткнуться. Значит, видишь.

Теперь Туан пожал плечами.

– А тебе понравилось сочинять снег? – спросил он, уходя прочь от опасной темы – из-за Юминого зверька они уже один раз поссорились.

– Знаешь, Туан, я его совсем не сочиняла. Все сделал Кинн, рассказала Юма. – По-моему, это не моя, – Юма вспомнила взрослое слово и с ученым видом вставила его, – не моя расположенность. Но снег мне нравится.

– Если хочешь, то я могу сложить снегопад в следующий раз к твоему путешествию, – предложил Туан. – Кинн мне это уже иногда доверяет.

– Да, хочу! – это предложение Юме было очень приятно. – Знаешь, Туан, я тогда Кинну Гамму почти ничего не рассказала, я устала, и он не стал спрашивать. Может, мне его спросить о том странном волшебнике? Мне кажется, они с Кинном чем-то похожи!

– Тогда пойдем сейчас! – Туан взял её за руку и потащил за собой. Кинн давно уже не спит. Он ранняя пташка.

Погодник, а точнее, снежный маг, оказался у своего прудка во дворе дома.

– В этот час, – объяснил он Юме и Туану, – вон с той тучки сюда приводняется одна красивая строчка. Я все хочу её прочитать, но вода слизывает её раньше.

– Он так шутит, – на ухо Юме произнес Туан.

– А может, и не шучу, – возразил Кинн. Он почесал нос и спросил несколько рассеянно: – Да! Юма, мы же тогда не обсудили твое путешествие. Кажется, все было удачно?

– Кинн, – отвечала Юма, – я как раз хотела посоветоваться. По-моему, что-то неправильно.

Она рассказала все в подробностях, и Кинн Гамм задумался.

– Знаешь, Юма, – проговорил он наконец, – мне об этом не так-то легко судить. Но кажется, ты просто немного переусердствовала.

– Почему?

– Ну, видишь ли, открываться, по-моему, надо его сонной половине. Не обязательно, чтобы он тебя мог видеть, как вот мы друг друга. Достаточно, если он вдруг начнет днем вспоминать Тею. Ты ему должна это просто напоминать и немного подталкивать, чтобы он это видел ярко и точно. И хотел нарисовать. Впрочем, – добавил Кинн Гамм, – он и так захочет, если художник. Ведь наша Тея такая красотулька, правда?

– О, да! Я теперь просто умру, если стану жить где-нибудь не в Тее! призналась Юма. – Но... Понимаешь, Кинн, этот срединный художник какой-то не такой. Я вовсе и не хотела, чтобы он меня видел, я ведь позвала в Тапатаку одну его тайную память, а... И он не похож на волшебника.

– Ну, так он же не из Тапатаки, – отмахнулся Кинн. – Кстати, погодник таинственно понизил голос и произнес, будто делился великой тайной. – Ты – тоже не такая.

Юма не знала, обидеться ей или удивиться, а Кинн придвинулся к её уху и произнес ещё более таинственным шепотом:

– Я тоже не такой, – и с озорными огоньками в глазах Кинн Гамм приложил палец к губам.

Юма поняла наконец, что он шутит, и засмеялась. Они весело смеялись все вместе, и опасения Юмы насчет её путешествий в Алитайю отступили. И тут она спохватилась:

– Ой! У нас ведь уже завтрак! Меня же потеряют!

Юма кинула взгляд на пруд – у неё мелькнула мысль воспользоваться водным волшебством и вынырнуть в фонтане на площади перед домом Инессы. Кинн угадал её намерение и предостерег:

– Ты будешь вся мокрая. Сверху же брызжет!

И тогда Юма вдруг очень-очень захотела оказаться прямо в столовой, в своем кресле за общим столом. Кинн одобрительно кивнул:

– Я подтолкну. Ну, давай! – он легонько хлопнул её по спине – и вдруг – вдруг она очутилась там, где загадала – в столовой Инессы, где как раз собирались завтракать и в воздухе ещё звучал вопрос Инессы:

– А где у нас Юма?

Вот только Юма немножечко не рассчитала – плюхнулась на сиденье прямо своими босыми ногами, ведь туфельки остались в спальне, на полу под гамаком. Она поскорее спустилась, уселась на место и поздоровалась как можно небрежней:

– Доброе утро, Инесса. Я уже здесь.

Конечно, все на неё уставились, ведь Юма так и возникла из воздуха, но Ай с другого конца столовой дружески подмигнула ей. Инесса же кивнула и произнесла с оттенком легкой укоризны в голосе:

– Спешка никогда не идет на пользу, даже если в один миг можешь пролететь сквозь всю Тею. Попробовала ты угодить в наш салат своими босыми подошвами!

Но Юма видела, что та ей очень довольна – а вот Аглая, конечно же, снова вся насупилась.

– Я задержалась у Кинна Гамма, мы обсуждали насчет моего путешествия, – объяснила Юма, и Инесса снова кивнула.

– Ты была с Туаном? – тихонько поинтересовалась Тиа, и Юма отвечала так же негромко:

– Да. Его пару дней не будет в Тее. Принц Антонин встречается с какими-то важными гостями.

– Ты что-то знаешь? – Агния сразу прониклась любопытством.

– Нет. Даже Туан ничего ещё не знает. Но он сказал, что, наверное, они будут на балу.

– Может, Соня что-нибудь скажет? Соня! – Агния подергала её за рукав. – Проснись!

Но Соня сидела с совершенно отсутствующим видом.

– Что с тобой? – спросила Юма.

– Не знаю, – отвечала та ленивым голосом. – Я пытаюсь вспомнить.

– Она уже несколько дней такая, – прошептала Тиа Юме. – Поговори с ней.

Юма за последние дни мало занималась со своим четырехугольником, а ведь она за них отвечала, даже за эту язву Аглаю. А Инесса после завтрака ещё сказала Юме, что ей пора подумать и о близняшках – это были ещё четыре девочки, Альга, Ита, Инга и Сона – они тоже, как узнала Юма, были из её группы. Девочки в шутку называли их своими молочными сестрами, хотя почему молочными – этого никто не понимал, так просто говорилось, а правильное название было – втора или правая половина, хотя почему правая, Юма тоже не знала, эти девочки ничем не отличались от остальных, ничего в них не было такого правого, а Ита даже была левша. Юме иногда хотелось поближе познакомиться со всеми, но там верховодила Аглая, с тех пор как ушла из прежней комнаты, и из-за неё Юма старалась поменьше общаться с этой их молочной половиной.

После занятий она хотела расспросить Соню и пошла в дальний конец сада, что выходил на Тейку. Там было любимое место Сони, у двух ив. Сони там не оказалось, и Юма уже повернула назад. Но Вайка защелкал, и она оглянулась. Сначала Юме показалось, что у дерева стоит Кинн Гамм, а потом потом она так удивилась и обрадовалась, что даже вскрикнула. Она подбежала и встала перед ним:

– Как ты меня разыскал? Вот молодец! – а потом уже, вспомнив, что не поздоровалась, она наконец поприветствовала своего гостя из Срединного мира: – Ой, я забыла, здравствуй!

Волшебник из Алитайи смотрел на нее, как бы что-то припоминая, и наконец кивнул:

– А, да, да! Ты – Юма?

– Ну да! Ты не узнал меня?

– М-м-м... – отвечал он. – Видишь ли, я сейчас сплю.

– А! – Юма сообразила. – А как тебя зовут?

– Саша. Там, – отвечал он, имея в виду свой мир. – А здесь – не знаю. По-моему, никак.

Юма засмеялась.

– А ты действительно странный.

Гость Юмы меж тем огляделся по сторонам и спросил:

– Стало быть, это и есть твоя Тапатака.

– Это Тея, столица. Мы в саду Инессы. – Юма оживилась: – Хочешь, я покажу тебе Тею?

– Я лучше полежу тут в саду. Очень красиво и лето, а то у нас там зима, – отвечал Саша и лег под дерево. Он смотрел на манго и спросил: – Это съедобные плоды? Можно попробовать?

– Конечно, можно! – Юма снова засмеялась – её друг из Алитайи был действительно очень странным.

А Саша вдруг поднял руку и плод с дерева спрыгнул ему прямо в ладонь. И тотчас на ветке появился новый, на старом месте и точно такой же.

– Да-а-а... – протянула Юма. – А ты действительно волшебник. Я так не умею.

– Но это же сон, – удивился её гость. – Во сне можно хоть что.

– Нет, не хоть что! – живо возразила Юма. Потом она чуть подумала и добавила: – Может, у тебя сон, а у меня нет.

– Юма, а зачем ты ко мне приходила? – вдруг спросил её Саша.

– Я... – Юма чуть запнулась. – Я хочу подарить тебе Тапатаку.

– Спасибо, – отвечал обитатель Срединного мира. – А зачем?

– Я хочу, чтобы ты её нарисовал.

– Зачем?

– Затем... – Юма снова запнулась – она сама не знала точно, почему её просили об этом Инесса и Кинн Гамм. – Так хочет Инесса! Ну, смотри, как у нас красиво. Разве тебе не хочется, чтобы в твоем мире все это увидели и полюбили? Ведь ты же художник!

– Юма, я же не рисую, – отвечал Саша. – В детстве что-то немножко пробовал, а сейчас – совсем нет. Это не мое.

– Это твое! – закричала Юма. Она горячо убеждала его, они спорили, и наконец её гость сказал:

– Наверное, я что-то не понимаю, может, я потом догадаюсь. Но кажется, вы тут в Тее сделали ошибку. Понимаешь, Юма, я бы много чего отдал, чтобы дружить с такой волшебной девочкой, как ты. И бывать в Тапатаке. Но я всего этого даже не вспомню, когда проснусь. У тебя не получится приходить ко мне в сон, Юма. То есть придти можешь, но это все равно что решетом носить воду – все выльется. Правда, правда!

– А если не в сон? – возразила Юма.

Саша пожал плечами.

– А что толку? Я не художник. Вот стихи пишу. Ты, наверное, просто что-то перепутала.

Юма огорченно смотрела на него, не зная, что на это сказать. А сочинитель стихов Саша зевнул и потянулся:

– Кажется, я тоже сейчас засну...

Он стал таять, превращаться в клочья тумана – и вот, в один миг его не стало. А расстроенная Юма побежала к Инессе – обо всем рассказать и спросить, что все это значит и

что ей теперь

делать.

"Так

все и рассказать

или как-нибудь сбоку подъехать?" – Саша Песков жал на кнопку звонка и размышлял, как будет лучше сделать.

– Да что ты трезвонишь, – открыв дверь, заругалась старуха, соседка Алика – он жил в коммуналке. – Они не слышат, у них, вишь ты, разговоры научные. А я открывай!

До Саши Пескова, и верно, уже доносилась с кухни жаркая дискуссия.

– Да нет же, – горячо доказывал Алик кому-то, – я и не собираюсь защищать эти крайности. Ну, конечно, наука на западный лад нагородила много чепухи, особенно в девятнадцатом веке. Но это ведь, в конце концов, не более чем юношеский максимализм. Уже в ту пору серьезные ученые сознавали и признавали принципиальную недостаточность позитивного знания, а уж теперь-то! Ты бы знал, что сейчас, к примеру, в теоретической физике насочиняли – куда твоим мистикам. Я другое отстаиваю.

"С кем это он?" – заинтересовался Саша Песков и тотчас получил ответ:

– Бритву Оккама, никак? – послышалась слегка ироничная подсказка Бори Векслера.

– Не только! – принял вызов Алик.

– О чем это вы? – Саша Песков зашел к спорщикам и уже пожимал руки своим приятелям. – Боря, я за квартиру через неделю заплачу, с получки, сообщил он. Саша Песков имел в виду плату не Векслеру, а домоуправлению он жил у Векслера бесплатно, но с условием платить за коммунальные услуги. Сам же Векслер обитал у бывшей жены, с которой снова сошелся.

Векслер отмахнулся. Саша Песков меж тем с удивлением заметил стоящие на столе пивные бутылки. Он покрутил одну:

– Хорошее начало дня для убежденного трезвенника-ученого и йога-вегетарианца! Кто кого спаивает?

На это Алик достал из холодильника ещё одну бутылку и вручил Саше Пескову:

– Присоединяйся, богема! Понимаешь, – Алик уже снова переключился на незавершенный спор, – у нас с ним разное понимание чудесного. Для него вот мистика в том, что якобы существуют всякие там зеленые человечки или там черти зеленые.

– Там чудеса, там леший бродит, – понимающе вставил Саша Песков, отхлебнув пива.

– Да, да. А для меня, – увлеченно излагал Алик, – это все достаточно заурядно. Появись сейчас тот же черт, о рогах и копытах и с искрами из шерсти, я бы и удивляться не стал. Я бы другим поинтересовался – а по законам ли электростатики сыплются искры из шерсти черта. И если да – то вот это-то и чудо.

Векслер оценил. Он покивал головой – дескать, хорошо сказано, но все же заметил:

– Алик, это прекрасно, но ты все-таки упускаешь: от того, что искры из шерсти черта сыплются по законам электростатики, черт не перестает быть чертом.

– О! – Алик поднял тонкий интеллигентный палец, оценив в свою очередь замечание Векслера. – Борис, но ведь и обратное верно: и законы электростатики не перестают быть таковыми, при том, что искры летят из шерсти черта.

– Да ну вас с вашей шерстью, – не выдержал Саша Песков. – Вы лучше мою загадку разгадайте, раз вы такие умные.

Про себя он радовался, что так удачно застал обоих вместе – интересно будет послушать обоих и сравнить, что они скажут о его глюках. Но Векслер поднялся:

– Это пусть наука разгадывает, мне пора. Жене в больницу надо к одиннадцати, мне с Катькой сидеть.

Алик проводил его, а Саша Песков подумал, что, наверно, даже лучше будет потолковать с Аликом один на один – Векслер-то понятно, что скажет, какую-нибудь штуковину про астрал и тэ дэ. И лишь потом он сообразил, что не вспомнил спросить про ту акварельку с городом – но делать нечего, уже хлопнула дверь внизу – ловить Векслера надо было снова.

– Ну, какая у тебя там загадка? – полюбопытствовал Алик, вернувшись на кухню. – Только учти, у меня голова не шибко свежая.

– Надо думать, – Саша Песков кивнул на пиво, на что Алик скривил губы с выражением неловкого извинения. – Слушай, представь такую ситуацию. Вот я, к примеру, сочинил или нет, не сочинил, а нарисовал какую-нибудь страну.

– Ты что, ещё и рисовать принялся?

– Да нет, это к примеру. Ну, пришла фантазия, нарисовал и забыл. Прошел, допустим, год. Как ты считаешь, может за это время у меня в подсознании эта страна зажить своей жизнью? То есть, скажем, я стал о ней снова думать и бац! – вижу, что там что-то изменилось, допустим, король бороду отпустил, у графа двойня родилась, ну и так далее.

Алик пожал плечами.

– Пока что не вижу загадки. Вообще-то, насколько я знаю, художники редко так ярко все представляют, но, в общем-то, ничего невозможного.

– То есть такая вот фантазия может существовать как бы самостоятельно, незаметно для меня самого, и как бы даже жить независимо от воли автора?

– Хм... – Алик посмотрел на Сашу Пескова, начиная понемногу проникаться интересом. – Ты знаешь, это вообще-то материи очень интересные и малоизученные. Если кратко, то, по-моему, в основном это должно упираться в энергию. Должна же эта твоя фантазия чем-то себя поддерживать. А раз она у тебя в мозгу...

– А если не в мозгу? То есть, – поправился Саша Песков, – если не в моем?

– А в чьем?

– Ну, например, это чужая какая-нибудь картина.

Алик пристально посмотрел на Сашу Пескова.

– Что, сон какой-нибудь приснился?

– Да вроде того, – признался Саша. – Представь, состоялась беседа с обитателем нарисованного города.

– Ну и?

– Ну и вопрос – а насколько этот обитатель реален?

Алик посмеялся, а потом спросил:

– А на картине-то он есть?

– В том-то и дело, что нет. Но как бы именно оттуда.

– А! Ну, вот теперь уяснил, – Алик закрутил длинным пальцем. – Это вопрос о том, насколько объективно субъективное. Между прочим, я слыхал о таких опытах. Правда, неофициальных. Есть такая штука – управляемые сны. Знакомые рассказывали, они группой во сне отправлялись в нарисованное здание. Сам понимаешь, по картине им был известен только вид снаружи, а что там внутри, никто не видел.

– Ну, ну?

– В общем, сходилось. Описывали примерно одинаково.

– То есть, – оживился Саша Песков, – получается, что все это на самом деле где-то существует?

Алик неопределенно пожал плечами.

– Как сказать. Может, это они все так созвучно были настроены. Опыт-то не весьма корректный.