Текст книги "Инна, волшебница"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Инна молча это обдумала и признала, что Антонин прав.

– Ага, прониклась, – отозвался Тошка. – Знаешь что, милая Инночка – я думаю, тебе надо все переварить. Может, нам сделать перерыв в наших изысканных рандеву? Этак денька на два.

Он угадал её мысль.

– Но если что, я позвоню, – оговорила Инна. – Вдруг...

– Ага, вдруг станет страшно одной в пустой квартире, – договорил за неё Антонин. – А тут подружка за стеночкой... Конечно, звони!

Он и напоследок её поддел, но Инна уже не обиделась. Обиделись на неё – это была тетя Федосья, она позвонила ей в тот же вечер.

– Как ты могла... – с пьяной убежденностью задышала она в телефонную трубку. – Как ты могла подумать такое про родную тетку... Я напишу твоей маме, как ты меня обидела!..

– Тетя Федосья, я сказала, что мне надо готовиться к экзамену, и больше ни одного слова, – твердо возразила Инна. – Больше я ни-че-го не говорила вообще.

– О, я так расстроилась, – продолжала не слушая тетя Федя. – Такое подумать про родную тетку! У меня будет сердечный приступ... Людмила Тарасовна уже вызвала врача!

– Меньше надо пить, – отрезала Инна.

– Как ты меня обидела!..

– Федосья Марковна, если вы не оставите меня в покое, – пообещала Инна, – я сама напишу маме обо всем. И перестану пускать вас в квартиру. Так что лучше больше сюда не приходите.

В ответ послышалось негодующее "О!" и всхлипыванье, но Инна уже положила трубку. В квартире было как будто тихо, и все же Инне почудилось где-то далекое-далекое и тихое-претихое "Ну вот, молодцом, давно бы так" но Антонин ведь ушел, а значит, это всего лишь почудилось.

Ночью Инне и правда стало как-то одиноко. Она ворочалась на кровати, а потом подошла к окну, разглядывая небо и втайне ожидая увидеть дорожку снежных ступенек. Их не было. Вздохнув, Инна повернулась от окна и пошла включать телевизор – ей не спалось, и она решила скоротать время смотря какой-нибудь ночной канал. Отоспаться можно было и днем, следующий экзамен был ещё нескоро. Инна сделала шаг и в темноте налетела на кресло, невесть когда очутившееся посреди комнаты. Ругнувшись шепотом, она поднялась с пола и нашарила на стене выключатель.

Зажегся свет. Посреди комнаты не было кресла – на ковре лежал тигр. Он дернул хвостом, моргнул от яркого света и лениво зевнул, добродушно глядя на Инну голубым глазом. Тигр был перевязан широким розовым бантом с надписью "От Доры. Чтобы ночью было не страшно".

– Бог ты мой, – произнесла потрясенная и ужасно растроганная Инна. – А куда же я тебя дену-то, а?

Полосатый, ты колбасу

ешь?

"Какая

колбаса, – вздыхал Саша

Песков, обозревая утром пустой холодильник, – хоть бы килька в пряном рассоле нашлась, что ли!" С деньгами было плохо, Саша Песков втридорога купил на днях книгу любимого поэта, а до получки было... раз, два, три... да, четыре дня. Это если вовремя дадут. Снова вздохнув, Саша закрыл глаза, и воображению поэта живо представились витрины мясного отдела их универсама.

– Где живет колбаса, – вслух проговорил он и решил, что эта строчка отличный моностих.

Оставалось пить кипяток, натощак это очень полезно, и заменять пищу телесную пищей духовной. Саша Песков поставил кассету ветхозаветнейшего "Юрай Хипа" и стал смаковать. "Лайк э хунгри поуит ху дазнт ноу..." выводил солист группы Дэвид Байрон, что было как нельзя близко к теме, правда, насчет "вплотную к совершенству", как пелось про голодного поэта, вот в этом уж Саша Песков не был уверен, но какая разница. "Мунлайт найт афтэ мунлайт найт..." – неслось из динамика, и Саша Песков закрыл глаза на любимом месте.

Красивые, божественно красивые здания, нет, не белые, хотя и такие тоже, а разных цветов, и что интересно – таких, какие, кажется, вовсе не существуют, и дорожки необычных закругленных ступенек, уходящие в реку, а главное – золотистое небо... Сашу Пескова будто тряхнуло – от ослепительного видения, вдруг всплывшего перед глазами, он едва не полетел со стула на пол, чуть-чуть бы и отключился – а может, на секунду и впрямь отключился, но в следующий миг он спешно открыл глаза и дернул рукой, хватаясь за край стола. И хорошо, что схватился – от того, что он увидел, впору было и вправду слететь со стула.

В полутора метрах от него, прямо на газовой плите, стояла какая-то девочка в пурпурном платьице и, радостно глядя на Сашу, что-то говорила, беззвучно шевеля губами. Крошке было лет восемь, и самое дикое во всем, это то, что прямо под ней, под правой подошвой нежданной гостьи, горела синим пламенем горелка, не выключенная Сашей Песковым, – однако, прелестное создание не обращало на пламя ни малейшего внимания.

– Итс ауэ ритэн ту фэнтэси, – выпевал певец Байрон, а Саша Песков, сам не соображая, что делает, медленно поднялся, шагнул к плите и выключил газ. Затем он осторожно протянул ладонь, сам не зная, чего ожидать – то ли того, что рука пройдет его видение насквозь, то ли...

Произошло ни то, ни это – не дойдя до туфельки его незваной гостьи пальцы Саши Пескова наткнулись на какую-то невидимую преграду, а сама девчушка неуловимым движением спрыгнула на пол и пошла из кухни в комнату. В полном обалдении Саша последовал за ней. "Это с голодухи. И с недосыпа. Глюк", – где-то стороной мелькнула у него мысль, но размышлять обо всем у Саши в это время просто не было сил. А девочка меж тем оглядела пристанище Саши Пескова и, повернувшись к нему, снова что-то произнесла – Саше показалось, что это был вопрос. Его о чем-то настойчиво спрашивали, кажется о картинах – на стенах комнаты их было несколько, остались от Векслера, и на одну из них девочка в розовом платьице показывала рукой. На миг Саше Пескову показалось, что он понял вопрос.

– Нет, – отрицательно замотал он головой, – это не моя. Я не художник. Это кто-то из приятелей Бори Векслера нарисовал.

Краем глаза он кинул взгляд на картину и вдруг сообразил нарисованное там походило – ну да, на тот самый город, что... Саша Песков как-то непроизвольно закрыл глаза, и опять – город под золотистым небом предстал так ясно, будто он рассматривал его наяву, или даже ещё ясней. Голова у поэта Саши закружилась, он присел на постель, а открыв глаза и поморгав, обнаружил напротив себя все ту же девчушку. Она внимательно разглядывала его и вновь и вновь что-то говорила – объясняла, а может, снова спрашивала, и Саше Пескову уже начало казаться, что ещё немного – и он станет её понимать. А ещё он как-то со стороны подумал, что его положение невероятно до комичности – куда бы он не открыл глаза, все равно попадает в сон. "Осталось только сознание потерять, может, тогда и очнусь", – услышал он откуда-то со стороны свой голос, понял, что говорит вслух сам с собой и расхохотался – конечно, смехом нервным и самым глупым. Девчушка придвинулась ближе, она протянула к нему руку, не то желая ободрить, не то проявляя участие к его состоянию – "Что с тобой? Тебе плохо?", но Саша Песков не мог ей уже ответить ни голосом, ни движением – он истерически смеялся, и тогда наконец его видение стало отступать, отдаляться, то есть сама девочка стояла как прежде, но что-то отодвигало её – и вот она уже скрылась, пропала, стала невидима за каменной, вещественной, материальной непрозрачной стеной. Мигом позже Саша Песков справился с приступом смеха и вскочив с дивана бросился к стене – но, конечно, не было никаких трещин и вмятин и вообще никаких следов. А город? Саша закрыл глаза – нет, и тут одна серая пелена и светлые линии – контуры предметов его жилья.

– Вот это глюк! – выпалил он вслух, громко – и наконец смог задуматься, умом относительно трезвым – а что же такое произошло?

– Сач э бьютифул дрим, – твердили из динамиков "Хипы", и до Саши вдруг дошло: уже кончалась четвертая песня альбома! Выходит, две предыдущие уже прозвучали. Когда? У него что, ещё и провалы в памяти, ко всему? Все заняло, так ему показалось, минуты от силы три – но, похоже, ещё минут десять куда-то потерялись. Он сидел, силясь хоть что-то вспомнить – и вдруг, словно что-то щелкнуло в голове – всплыла, из ниоткуда, отчетливая картинка: он стоит вместе в девочкой в этом самом городе и что-то ей объясняет – но тотчас картинку сдуло, он ничего не вспомнил толком, осталось лишь чувство абсолютной уверенности, что это тоже б_ы_л_о, вместе с остальным произошедшем сегодня. Затем, столь же мгновенно и чуть отчетливей, к сознанию пробилась другая картинка, и теперь он даже услышал – девочка его благодарила:

– Спасибо за Вайку!

– Какого Вайку? – спрашивал он – и – все, только какие-то недосягаемые тени в памяти – и, кажется, мордочка какого-то зверька...

Саша Песков размышлял обо всем целый день. Нет, он не искал правдоподобных посюсторонних объяснений. Крыша поехала – это было бы слишком просто, да и не поехала она, с чего бы вдруг? Он даже не пил, в последний раз с полгода назад, что ли. И кроме того, Саше Пескову с самого начала стало ясно, что объяснение всему есть, только не из близлежащих искать надо было где-то... Где-то в невероятном, незнаемом – короче, за пределами известного. Все-таки Саша Песков был поэт и не так уж держался общепринятого и всем дозволенного, а иначе какие тогда стихи. У него был свой способ понимать – в таких случаях он как раз не размышлял умом, а отступался от всяких рассуждений. Иногда ложился спать, иногда это была только полудрема с полуобразами и полумыслями, но в любом случае полчаса-час спустя он вдруг приходил в себя с невесть откуда взявшимся ответом. Эти догадки ниоткуда несли в себе печать какой-то неоспоримой истинности, и Саша Песков привык на них полагаться, хотя и не мог бы четко обосновать подобных выводов, а кроме того, иногда эти догадки его-таки подводили – реальность с ними не вполне сходилась. Впрочем, это касалось случаев особого рода, когда он был в чем-то лично заинтересован – видимо, эта вот личная задетость и портила дело. Сейчас было не так – конечно, все произошедшее относилось к нему, но лежало за гранью всего, что задевало лично его, и Саша Песков попробовал свой старый способ заглянуть, как её называют иногда, в сумеречную зону.

Из своей полудремы он-таки кое-что вынес – четкое ощущение, что ответ есть и он его каким-то образом знает. Оставалось только его вытащить наружу, из этого самого сумеречного знания. Взгляд Саши упал на картинку, с тем – а может, и не с тем – городом: акварелька была небольшой, клочок бумаги, а линии не особенно отчетливы, и при желании узнать в ней можно было любое место на свете. Но Саше Пескову казалось все же, что город т_о_т.

– Ну, предположим, – бормотал он сам с собой, – предположим, что я нагляделся на эту картинку и незаметно для себя у меня сочинилась целая... целая страна. Этакая воображаемая реальность. Или даже так – она не у меня сочинилась, а у того, кто рисовал. А я её с картинки каким-то образом внутрь себя срисовал. Теперь, допустим, эта страна начала внутри меня жить своей жизнью. Но она же все-таки внутри м_е_н_я, может же она как-то нечаянно мне показаться? Наверное, может... Или, – приходила новая догадка, – может даже это и неслучайно. Мало ли, может, _и_м_ от меня что-то нужно и тогда, очень может быть, эта страна взяла создала вот такую девочку – и наверх, со мной побеседовать.

– Да, – продолжал он, – но тогда что же произошло? Как бы не глюк, но все равно воображение. Получается, все в моей голове происходило. Саша, вдруг спросил он сам себя, – а если не в твой голове? Если все эти воображаемые миры совсем не такие воображаемые и где-то существуют?

Он посоображал на этот счет ещё и решил пообщаться с Аликом – это был его знакомый, ученый до мозга костей, но взглядов самых широких и не ортодоксальных. Ума у него было побольше, чем у иных профессоров, и его мнению Саша Песков доверял. По крайней мере, Алик мог подсказать что-нибудь важное. Как-никак, одна голова

хорошо, а две

лучше.

"А

жаль все-таки, что

не с кем все обсудить. Все-таки ум хорошо, а два..." – жалела Инна, гуляя по заснеженным улицам Камска. Конечно, ни Антонин и никто из теитян не предостерегал её на этот счет, правда, Инна и не спрашивала. Но пусть это и не тайна, кому она может все рассказать? Не этой же сплетнице Людке! Понятно, что о ней станут думать после рассказов о путешествиях в иные миры и невидимых тиграх. А поделиться с кем-нибудь ужасно хотелось. В том была не одна девчоночья повадка секретничать с подружками, нет, и это тоже, конечно, – Инну, она сознавала это, иногда просто распирало от желания похвастать перед кем-нибудь красивой и диковинной находкой, – а Тапатака и её принц Инне такими и казались. Но ей и посоветоваться было необходимо с кем-нибудь очень умным и знающим. За эти два дня, что она не слышала Антонина и не была в Тапатаке, Инне иногда все казалось только видением, её воображением, да попросту глюком. Ах, ну да, конечно, колокольчик – он по-прежнему посверкивал справа золотыми искорками, а Бенга, – вообще-то, по пушистости судя, он походил скорее на амурского тигра, а не бенгальского, но Бенга было звучней, чем Амур или Уссур, так вот, Бенга в это самое время трусил рядом с Инной, прямо как собака, только очень-очень большая, полосатая и видимая лишь глазу своей хозяйки. Но может, и он ей только кажется? Инна оглянулась – тигр присел на землю и чесался, задняя лапа так и дрыгалась по шее, и Инне стало смешно – неужели у её волшебного Бенги блохи? Да, поди, ещё тоже волшебные!

Она повернулась обратно, и вовремя – прямо на неё пер какой-то мордастый мужик со здоровенным псом на поводке. Мужик был опознаваемо новорусский и крутой, а пес был новомодной породы, может, и не злобный, но огромадный и без намордника. Ей оставалось секунда, чтобы посторониться – и вдруг, крутого собаковладельца сильно мотнуло в сторону.

– Ты что это у меня?!. – возмущенно-обиженно-испуганно вскричал хозяин. – Герцог, ну ты чего? – перехватив поводок, мужик осаживал пса, который метался из стороны в сторону и вдруг лег на землю и жалобно заскулил, беспомощно ворочая по сторонам поджатой в плечи башкой.

Тигр, в два прыжка догнавший Инну, остановился и равнодушно смотрел на сцену, лениво зевая. "Бенга, пойдем", – про себя позвала Инна и задумалась – неужели собака как-то почуяла? Интересно, что именно? Если тигра, то...

Она шла по одной из тихих улочек недалеко от оперного театра, которые были хоть и в центре города, но в стороне от шумных запруженных машинами магистралей, как-то на отшибе. Дома здесь были старые, даже из древних двух-трехэтажные домики начала века. Инна успела полюбить эту часть Камска – не тапатакским, простеньким, а все же веяло от этих купеческих двориков каким-то волшебством, была здесь своя аура и свои потаенности – по крайней мере, так это Инне представлялось. Впрочем, и эти места уже стали обживать разные офисы и воротилы новейших времен – на старых стенах возле парадных то и дело попадались новоприделанные вывески, изъявляя городу и миру дерзание всяких "Проминвестов" и "Оптмарков".

У одной из таких парадных Бенга остановился и стал что-то нюхать. Инна поневоле задержала взгляд и среди нескольких богато отделанных плит на стене наткнулась на довольно скромную вывеску. Она гласила: "А.П.Темкин. Психолог." Рядом же была вывеска побольше "Фактор Эс. Психологический центр". Инна вспомнила – реклама Темкина ей регулярно попадалась в бесплатных газетках, что еженедельно кидали в почтовый ящик тети Ирины. Правда, Инне припомнилось, что в тех объявлениях Темкин А.П. подавался не только как психолог, но и как парапсихолог, экстрасенс и ясновидящий вероятно, для привлечения более широкого круга клиентов. Здесь же очевидно, для солидности, отражалась лишь академическая часть дарований психолога Темкина, мага и экстрасенса. Инне стало смешно – и вдруг её что-то толкнуло: а ну-ка, почему бы нет? Может, как раз Темкин ей что-то подскажет. Как экстрасенс ведьме! По-родственному. И, забавляясь собственным авантюризмом, она поднялась на крыльцо и вошла в здание.

Как ни странно, к провидцу судеб и потусторонних слоев не толпились. Инна заполнила у секретарши какой-то бланк и сразу же прошла на прием. Темкин оказался бритым дядькой за сорок, довольно моложавым и очень похожим на Вовочку из рекламы майонеза "Кальве", разве что поварского колпака не доставало. На мага он ну никак не походил да и в кабинете не было никакой такой мистической символики, всех этих крестов и свастик и плакатов с рисунками чакр.

– А что, вы порчу прямо здесь снимаете? – поинтересовалась Инна, оглядывая обстановку.

– Нет, для этого у нас особая комната, – отвечал Темкин и, зорко глянув на Инну, встал и распахнул дверь в соседнюю комнату, затененную шторами и с канделябрами на стенах. – А вы, стало быть, ко мне насчет порчи?

– Ой, да нет! Понимаете, я про вас столько слышала, а тут шла мимо... – и Инна заболтала разные пустяки. Она вспомнила про то, как о ней отзывалась Людка Китова, и кстати приплела это сюда. – Понимаете, Аркадий Петрович, я вот и хочу проверить – может, я на самом деле такая закомплексованная?

– А... – понимающе закивал Темкин. – В порядке самопознания. Разумно, правильно...

Мало-помалу они разговорились. Темкин оказался мужчиной общительным и не заносчивым. Он откровенно признался, что все эти рекламные фразы насчет ясновидящего и экстрасенса лишь для психологического воздействия на пациентов с соответственными наклонностями, а так он держится научного подхода.

– Понимаете, Инна, – излагал Темкин, – для лечебного воздействия в иных случаях это оптимально. Скажешь ему, что я помогу организовать самовнушение насчет бросить курить – не подействует. А вот если его заколдовали – ну, тогда...

Увлекшись, Темкин стал приводить разные случаи из практики, и Инне уже начало казаться, что это не она, а он у неё на приеме – психотерапевт то и дело взывал к её пониманию и сочувствию. Улучив момент, она спросила:

– Значит, все эти материи – ну там, экстрасенсы и магия, это все только самовнушение, а на самом деле ничего такого нет?

– Ну, это слишком упрощенный взгляд на вещи, понимаете, психика сложная вещь... – начал витийствовать Темкин. – Что значит нет-есть? Я вот заколдовал пациента от азартных игр, так как же – есть колдовство? Для него, получается, есть! Это все условно, по большому счету. А если вспомнить, сколько всего загадочного в нашем мире, необъяснимого с точки зрения современной науки...

– Но вот у меня есть подруга, – вставила Инна. – Она рассказывает, что...

И она вкратце пересказала про Тошку.

– Понимаете, она мне все это рассказывает, а я не знаю, что и посоветовать. То ли это воображение у нее, а может, ей лечиться надо, так её как-то бы убедить, чтобы врачу показалась... как вы считаете?

Темкин покивал головой и изрек:

– Анимус.

– Что?

– Анимус. Это мужское начало в женщине, – объяснил психолог Темкин. Есть такой знаменитый столп в нашей науке, Юнг, это его термин. Внутренний голос вашей... э... подруги, он ведь с ней как мужчина разговаривает, так?

– То есть это её воображаемый герой?

– Не совсем так, – авторитетно поправил Темкин. – Скорее, это её субличность. Мужское начало, анимус – это не воображение, это в ней – как и в вас, Инна, – изначально присутствует. Часть души, образно говоря. У каждого свой способ сообщаться с собственной душой, а у вашей подруги это облекается вот в такие диалоги. Между прочим, достаточно редкий случай.

Инна хмыкнула – эта теория была ей незнакома.

– Но ведь она не только разговаривает, она – ну, так она мне рассказывает, – поправилась Инна, – она ведь якобы и в какую-то страну путешествует...

Темкин начал теоретизировать и на этот счет. Он привел примеры из разных корифеев психиатрии и психологии, вставляя великие имена и загадочные термины, и вывернул к тому, что это все-таки воображение, но не в смысле галлюцинации, а некое особенное и направленное. К концу его речи откуда-то сверху свалился здоровенный фолиант какого-то научного гиганта и огрел психолога Темкина по голове.

– Бенга, сядь спокойно, – мысленно велела Инна, потому что тигр как раз в это время ни с того ни с чего встал на задние лапы и завозил мордой по верху книжного шкафа.

– Черт, никак не приберу свой шкаф, – отвлекся от заумных построений Темкин и стал потирать макушку. В этот миг слабо зазвенел колокольчик, и сразу же дверца шкафа раскрылась и оттуда посыпались ученые труды.

– Антонин! – возмутилась Инна. – Мы же договорились!

– А я не к тебе, я к Бенге в гости, – весело отозвался принц Тапатаки, анимус, то бишь мужская часть женской души филолога Инны.

– Да что это сегодня? – поднялся с места обеспокоенный психолог.

– Может, у вас полтергейст? – поспешно предположила Инна.

– Так уж сразу полтергейст, – брюзгливо пробормотал Темкин, наклонившись и собирая с пола упавшие книги – и тут ему под ноги шлепнулся со стола телефон. Темкин выпрямился и подозрительно поглядел на свою клиентку – но Инна сидела через стол и явно не могла дотянуться и уронить вещь, и психологу оставалось предположить, что он сам его столкнул неловким движением.

Инна заторопилась прочь.

– Аркадий Петрович, я, пожалуй, пойду, я к вам в другой раз зайду, а то вам не до меня, у вас тут падает все... Но мне очень было интересно!

Она сгребла со стола пачку тестов, что всучил ей до этого Темкин, наказав дома заполнить и занести к другому разу сюда. На ходу пихая бумаги в сумочку, Инна прошла к двери и там не удержалась и спросила:

– Аркадий Петрович, а можно глупый вопрос? Это не по психологии... Вы не помните, какая столица у Голландии?

– Амстердам, – буркнул Темкин, снова наклоняясь за книгами.

– А Копенгаген – это столица Дании, да? А то я все путаю...

– Дании, Дании, – рассеянно подтвердил психолог, расставляя книги по полкам.

– Аркадий Петрович, а они могут поменяться?

– Что-о? – озадаченный Темкин повернулся к Инне.

– Да так, ничего, это я буду географию сдавать, вот себя и проверяю, защебетала Инна и поспешила затворить дверь – и сделав это, услышала, как из-за двери послышался грохот и чертыхания раздраженного Темкина, на которого, похоже, обрушилась новая порция ученых писаний – обрушенных понятно кем. "Чего это меня за язык дернуло?" – отругала себя Инна и позвала:

– Тошка! прекрати!..

– Это не я! – жизнерадостно соврал голос невидимой части женской души. – Это Бенга задел хвостом!

– Антонин, – холодно заявила Инна, – я ещё не готова к новой встрече. Тем более такой.

Ответом был самый сокрушенный вздох, прощальный звон колокольчика и откуда-то издалека угасающий голос: "Не забудь, скоро бал..."

– Вот и посоветовалась, – вслух произнесла Инна на улице. Ей было как-то странно. Чего ещё она могла ожидать? Вот Темкин – мужик не из самых глупых, не зашоренный – а что он ей подсказал? А Темкин – это ведь, наверное, ещё лучшее из того, что могла она встретить. Иной бы ещё сказал порошки пить от нервов... Нет, видимо, ей не с кем это обсуждать. Разве что с этими, настоящими экстрасенсами? Да где их взять – наверное, все такие же маги как этот Темкин. Или ещё хуже!

В таких размышлениях Инна шла по улицам вечереющего Камска. Как ни странно, разговор с Темкиным её нисколько не обескуражил. Наоборот, она ощущала какую-то приподнятость – возможно, от легкого морозца и порхающих сверху снежинок, одной из самых чистых и ясных погод европейской средней полосы. Инна вспомнила Кинна Гамма и подумала, что, видимо, он сегодня не в ударе, а может, это у него только разминка, может, он только готовится к сочинению снегопада. Она посмотрела в небо – погодника не увидела, но на всякий случай мысленно с ним поздоровалась. Так она добралась почти что до дома, и тут у неё в голове словно включили телевизор – вспыхнула картинка.

Инне отчетливо представился Темкин, а перед ним сидел в кресле – кто бы мог подумать! – профессор Ковров. Эти двое беседовали, в кабинете Темкина, и Инна видела все и слышала так ясно, как если бы сама находилась тут же. Но нет, она шла по улице, вернее, уже остановилась, удивленная даже не этим нежданным видением, а содержанием разговора двух ученых мужей.

– Доктор, – жаловался профессор Ковров неожиданно детским тоном, понимаете, стал замечать за собой провалы в памяти, да-с...

– Ну, коли замечаете, то дело поправимое, – успокоил Темкин. – Вот если б не замечали... А что именно забываете?

– Да знаете ли... Представляете, дожил до старости и на днях обнаружил, что не знаю столицы Дании. Мне всегда казалось, что это Копенгаген.

Темкин хмыкнул:

– Вам правильно всегда казалось.

– Да? – слабо проговорил Ковров. – Вы в этом уверены? А где же тогда находится Амстердам?

Темкин пожал плечами:

– В Голландии, насколько я помню.

– В Голландии? – снова переспросил Ковров с видом человека, которому возвратили надежду к жизни. – А... доктор, а у вас нет случайно атласа?

Темкин полез в шкаф, опасливо поглядел вверх и извлек искомое пособие.

– Атласа у меня нет, не по профилю, но вот энциклопедический словарь, – протянул он книгу.

Ковров нашел, что требовалось и заплакал.

– Доктор, наконец-то все на месте. Амстердам в Голландии! Он столица. А Гаага – нет, не столица! А в Дании Копенгаген!

– Ну, ну, успокойтесь, – Темкин налил Коврову воды. – Конечно, все у нас на месте, все в порядке... Что же все-таки у вас там стряслось?

– Да, знаете ли, батенька... – и повеселевший Ковров рассказал всю историю Инниного географического зачета.

Темкин все выслушал внимательно и с настоящим, как это читала в нем Инна, интересом. Затруднение Коврова он разрешил с гениальной простотой.

– Профессор, я сразу могу вас успокоить – нет никакого дьявольского помрачения или розыгрыша. Просто у вас действительно рассеянность, разъяснил Темкин. – Само собой, это вы все перепутали.

– То есть?

– Конечно же, это вы сами по рассеянности назвали не тот город, убежденно объяснил Темкин. – Ну, а потом, когда в атласе вы увидели все на своем месте – Копенгаген...

– В Дании! – поспешно вскричал профессор Ковров.

– ... да, в Дании и так далее с прочими столицами, вам задним числом стало казаться, будто это не вы ошиблись, а ваши студенты.

Профессор Ковров снова стал приобретать вид кролика, замороченного взглядом питона.

– То есть, – забормотал он, – сначала я спорол про Амстердам, со мной заспорили, я по рассеянности думал, что прав, хотя ошибался, потом принесли карту, где все было правильно, а мне потом стало казаться, что там все было неправильно... по рассеянности... Да, да, понимаю...

– Это называется – проекция, – подтвердил Темкин. – Защита психики. С одной стороны, мы сознаем свои ошибки, с другой стороны – не хотим в них себе признаться и тогда приписываем другим. Ничего смертельного, при квалифицированной терапии и вашем собственном сознательном отношении. Кстати, как звали ту студентку?

– Э... Белугина... Нет, Кулагина.

Темкин посмотрел куда-то вбок, будто он заметил незримо присутствующую при разговоре Инну, и Инна явственно ощутила, что психолог Темкин подумал о ней.

– Так что не волнуйтесь, мы с вами поработаем, я вам порошочки хорошие выпишу, – говорил Темкин благодарно кивающему Коврову, и тут эта картинка стала бледнеть, гаснуть и вся пропала из внутреннего зрения Инны.

– Бедный Ковров, – вздохнула она и лишь тогда удивилась сама себе оказывается, она вот так, издали может видеть происходящее? Что-то новенькое. Или это Тошка? Да вроде нет...

А на следующий день, когда она вышла из дому за хлебом, её остановила какая-то старуха.

– Да уж, друг-то у тебя непрост, – проговорила она, положив ладонь на локоть Инны и глядя на нее, как показалось Инне, по-доброму, но с какой-то сумасшедшинкой.

– Что? – переспросила Инна – и вдруг, невесть как, она отчетливо стала знать внутри себя, что эта женщина – ведьма, хотя какие были резоны к такому выводу, этого Инна сказать не могла.

Старуха слегка улыбнулась:

– А, почувствовала. Зайди-ка ко мне сегодня, я тебе погадаю. Адрес-то знаешь? От тебя через дом, – она назвала Инне номер квартиры и ушла из булочной.

Тут Инна вспомнила – эту старуху она видала у себя во дворе. Про неё Инне говорила ещё тетя Ира как про местную знаменитость, ворожею, а заодно уж, как водится, и колдунью.

– Зайдите, зайдите, девушка, – подтвердила и продавщица, слышавшая весь разговор. – Я её знаю, баба Варя по-настоящему гадает. Она денег не берет.

Заинтригованная Инна зашла к ней сразу из булочной. На всякий случай она позвала с собой Бенгу, хотя не испытывала никакой опаски.

Баба Варя впустила к себе Инну и засмеялась:

– Ты что, старухи, что ли, боишься? экую зверюгу притащила! – и уж после этого Инна уверилась, что старуха действительно в_и_д_и_т.

– Баба Варя, а как вас по отчеству? – с порога осведомилась Инна.

– Зиновьевна я, да можно и баба Варя, – отмахнулась гадалка. – Ты печенье-то купила, с кокосом? Как раз к чаю.

Инна, по подсказке продавщицы, и правда принесла с собой печенье "Рафаэлло", но эта догадка проницательной старухи Инну уже не удивила если уж она её тигра увидела, то... Они попили чаю, и баба Варя взялась за карты.

– Варвара Зиновьевна, а вы на что ворожите, на будущее или прошлое? полюбопытствовала Инна.

– Мне твое прошлое и так известно, без карт, – ворчливо отвечала баба Варя. – Старухи во дворе уж давно всю твою родню обмусолили, сама, небось, знаешь. А про твое-то прошлое что знать – выросла да школу окончила.

– Значит, на будущее?

– Что карты покажут, – уклончиво произнесла ворожея.

Она разложила колоду и начала рассказывать:

– Та-ак... Хорошо тебе падает, друзья у тебя будут. Девка внизу, Нюркой звать, с дружбой. Скоро уже.

Инна сама знала, как раскидывают колоду для гадания и какие сочетания что означают. Кое-что из слов бабы Вари было ей понятно, так выходило по картам, но откуда она взяла имя? Инна не удержалась:

– Баба Варя, а откуда вы имя знаете? Ведь по картам это никак не видно!

– А ты сама-то как видишь? – остро глянула на неё старуха. – Как ты, так и я... Ты слушай!

– Сверху, стало быть, новый друг... – ворожея подумала и добавила: Рыцарь. Уж истинно рыцарь! Тоже скоро.

Инна подумала было про Антонина, но это не подходило – раз скоро будет, а пока нет, то кто-то новый. Кто, интересно?

– Как его, – бормотала меж тем старуха, – не разберу, Игорь, что ли? Так, а здесь что у тебя?

Неожиданно она нахмурилась и смешала карты.

– Не буду больше гадать, – решительно заявила баба Варя. – Давай-ка лучше чайку ещё попьем и потолкуем.

Инна растерялась.

– Варвара Зиновьевна! Ну, Варвара Зиновьевна!.. – принялась упрашивать она. – Ну, скажите! Что, очень плохое, да? Лучше я уж знать буду!

– Да... – сердито протянула баба Варя. – Глупостей много наделать можешь. И то сказать, совсем зеленая.