Текст книги "Инна, волшебница"

Автор книги: Александр Гейман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

– Ну, это понятно, – заметил Саша. – Наверно, он не отдал все сразу, чтобы ты пришла снова.

– Ты думаешь? Да, правильно... Но я все равно не принесла камень Антонину, – вздохнула Юма.

– Я думаю, тебе и все остальные придется отдать этой Птице.

Они оглянулись на Птицу. Та смотрела на них, будто все слышала и понимала.

– Ее, наверно, надо лечить, – тихо сказала Юма. – Наверно, камня недостаточно. Только я не знаю, как мне это сделать и смогу ли вообще сюда приходить. И я не знаю, как это рассказать Инессе, потому что я все-все нарушила. Ведь эта Птица, наверно, наш враг, а я её спасаю. Да ещё рубин. Да ещё Зверь. Да ещё этот предатель Мэйтир.

Саша пожал плечами.

– Можно и не говорить. Если спросят – ну, тогда и расскажешь. А так просто молчи.

Юма сделала забавный жест – похлопала себя по щекам обеими руками: на её родине это означало что-то вроде "не знаю, что сказать, и молчу".

– Саша, – заговорила она о другом, решив хоть что-нибудь сделать хорошее сегодня, – а я ведь к тебе дважды пробовала добраться и не сумела. Ты правда пишешь стихи?

– Ага, – отвечал Саша, и они немного поговорили об этом. Он был очень заинтересован, когда узнал, что в Тапатаке тоже есть поэты.

– Вот Кинн Гамм, он сочиняет снег.

– Сочиняет снег?

– Ага, и очень хорошо. Каждую снежинку отдельно!

– Надо же, – искусник Срединного мира покачал головой. – Нет, мне так слабо.

– А как ты делаешь?

– Ну... Вообще-то в наших стихах главное метафора. Понимаешь, у нас поэт – это такой сводник...

– Кто?

Саша засмеялся.

– Устроитель брака. Причем, сочетать можно что угодно с чем угодно. Скажем, можно сравнить поток с прыгающим по камням гривастым львом. И получится так, что горная река сможет превращаться во льва и бежать себе где-нибудь по сухой саванне, где ни гор, ни воды-то нет. А можно даже ещё интересней – связать сразу много вещей. И тогда небо будет узелком, который несут в руке, а еще, например, рыбой, а ещё океаном, где плавают всякие звездные суденышки. Понимаешь, как интересно – целый океан, а его самого ловят как рыбу или складывают в узелок и несут под мышкой. Хотя, конечно, на самом деле небо остается на своем месте, но как бы и немножечко в узелок превращается.

Юма развеселилась.

– Какое смешное волшебство! А ты знаешь, у нас ведь такое тоже бывает. Вот Зверь – он же тоже как бы сразу вся эта ужасная прорва, весь Нимрит.

– Ага, наверно, – согласился Саша. – Вот и наши стихи – это что-то похожее.

– Тогда у вас сильное волшебство, – сказала Юма, проникаясь уважением к своему необычному собеседнику. Ей вдруг в голову пришла одна ещё неясная мысль. – Саша, а ты мог бы, например, сочинить такие стихи, чтобы вот вся эта птица стала такой... такой – ну, маленькой, вот как Вайка или меньше?

– Запросто.

– Сделай! Сейчас! Пожалуйста, – попросила Юма.

– Зачем?

– Тогда я смогу унести её с собой и ухаживать за ней дома! Я же не могу её просто так бросить, а ходить сюда не смогу и рассказать тоже нельзя!

Саша уставился на нее.

– Но... это же так получается только в стихах. На самом деле никто ни в кого не превращается.

– Превращается! Есть же Зверь!

Саша забавным движением почесал нос.

– И ты думаешь, у меня так получится?

– Да! Ты же волшебник! – Юма вовремя вспомнила его же слова, сказанные в прошлый раз. – И ведь это же сон! Ты сам говорил, что во сне все можно!

Искусник из Срединного мира колебался самую малость.

– А ведь ты, малыш, совершенно права.

Он поднялся с места и походил взад-вперед, что-то бормоча.

– Что ты делаешь?

– Настраиваюсь! Не отвлекай. Лучше пожелай мне вдохновения, неожиданно сердито отвечал её странный друг, и Юма стала желать ему вдохновения – произносила совсем тихонечко:

– Вдохновение-вдохновение! Желаю тебя Саше, чтобы он сочинил, что нужно!

– Вот, слушай, – поэт из Алитайи остановился и прочел:

Когда сердце откликнулось,

то уже не громадина-птица

лежит на скале,

а пичуга

с подбитым крылом

на волшебной ладони

ребенка

– То, что надо, – одобрила Юма. – А почему моя ладонь волшебная?

– Ну, это поэтически, – отмахнулся Саша.

Они оба смотрели в желтые глаза Птицы, ожидая невесть чего.

– Нет, не превратилась, – вздохнул наконец Саша.

В этот миг Вайка сильно защелкал. На камне рядом с ним лежала птица, небольшая, с галчонка. Галчонок открыл клюв и пискнул.

– Вот так да! – ахнул Саша. – Значит, вот как оно!

– Ну да, – отвечала Юма. – Ты же сам сказал, что небо остается на месте, но немножко превращается. Вот и Птица.

– А ты уверена, что это та?

– Ну, конечно! Ты такой странный волшебник, сам делаешь и не веришь, засмеялась Юма. – Посмотри на глаза. И тело поранено. И...

– Ага, – согласился Саша. – Знаешь что, Юма, ты все-таки постарайся меня разыскать. А то я все это забуду, а не хотелось бы.

– Саша! – Юма хотела сказать "спасибо".

Но уже только клочья тумана таяли над землей. И Юма принялась спускаться с Рыжухи, осторожно держа в руках раненную птицу – впрочем, нет, не птицу, а – Птицу, с большой буквы, Юма знала, что это она и есть, и все, что будет с этим галчонком, передастся и Птице.

– Я назову тебя Чка, – сказала Юма. – Хотя, конечно, на самом деле ты не Чка, а большая Птица.

А потом она выбралась на дорогу, и прямо под горой на неё наткнулся дозор рыцарей.

– Юма! – окликнул её Ингорд. – Что ты здесь делаешь?

– Я была на Рыжухе, – отвечала она. – Разговаривала с Сашей. Вы меня не подвезете?

Рыцари переглянулись. Они не стали больше ни о чем её спрашивать.

– Юма, сейчас здесь уже опасно, – предупредил Кинн Гамм. – Мы только что сразили двух чудовищ. Пожалуй, лучше будет тебя сразу переправить к Инессе.

Он не стал её подсаживать в седло, а, наоборот, спустился на землю.

– Возьми-ка меня за руку. Ингорд, ты не подтолкнешь нас? Держись крепче, Юма.

И вот они уже оба стояли в саду Инессы. Фея поднялась со скамьи им навстречу:

– Ну, что на этот раз?

– Ничего особенного. Подвезли по пути с Рыжухи, – отвечал Кинн Гамм. Общалась со своим искусником. Ну, забегай! – напутствовал он её, и Юма отправилась в дом – ей надо было устроить жилище для Чки.

Попозже она разыскала милую Инессу, ожидая от неё вопросов или какого-нибудь выговора – ведь её не было в Тее довольно долго.

– А, это ты, Юма... – фея взглянула на неё как-то рассеянно. – Можешь не рассказывать, что там у вас было с твоим Сашей.

– Почему?

– Совет Теи решил не вмешиваться. Как вы будете теперь встречаться и что у вас будет происходить – это касается только вас двоих, Юма. И не расстраивайся, если будет получаться не то, чего ты ждешь и хочешь. Здесь надо довериться неизвестности.

– Неизвестности, – эхом повторила Юма.

– Юма, – вдруг сказала Инесса, – а что у тебя с рукой?

Вокруг правой ладошки Юмы лучилось неяркое мерцающее свечение – она обнаружила это лишь сейчас, после вопроса Инессы.

– А... Ну, это поэтически, – и Юма _волшебной ладонью ребенка_ воспроизвела

небрежный взмах Сашиной

руки.

Свечение

не свечение, но

какой-то белый ореол вокруг пальцев своих ладоней Саша Песков и впрямь различал вполне отчетливо – особенно, если смотреть на них на однотонном фоне, а то на фоне пестром и с узорами этот ореол терялся. Он подвигал ладонями, сводя пальцы одной в стык с пальцами другой и разводя их снова. Свечение между пальцами то сливалось в сплошные полосы, то сужалось и растягивалось, как будто это была какая-то упругая вата, так это ощущал Саша, а ещё он, присмотревшись, заметил какое-то посверкивание, слабое искрение, если пальцы развести медленно и не очень далеко. Кончики пальцев стали зудеть, будто прихваченные чем-то горячим, и Саша Песков прекратил свои опыты, а их он делал из любопытства – прочел накануне статью про то, как развивать виденье ауры и решил попробовать. Оказалось, все не шибко-то и сложно.

Потом он постоял у картины – той самой акварельки, о которой спрашивала эта малолетняя гостья, фантом из... Бог весть откуда. Саша Песков сдвигал глаза так и этак, пробуя, как с пальцами, разглядеть какую-нибудь ауру – и конечно, ни фига не разглядел. Даже хуже, начал испытывать какое-то непонятное томление и неудобство, как бывает, когда что-то мелькает на грани памяти и все же никак не может вспомниться.

– Ладно, – сказал он сам себе, – тоже мне, йог выискался. Не буду отбивать хлеб у Векслера.

Кстати, к Векслеру Саша Песков и собирался сходить, посоветоваться насчет своих воображаемых миров и ещё спросить про эту самую акварельку. Он ещё поколебался, не позвонить ли сначала, а потом решил нагрянуть экспромтом – ну, не окажется Бори, так не окажется, прогуляться полезно, снежок вон какой сказочный, а то он закис совсем, один маршрут работа-дом, даже девки и те что-то нынче от него отстали.

Саша Песков вышел на Кампрос и у булочной надумал зайти купить хлеба, а то, глядишь, засидится в гостях и будет закрыто на обратном пути. У прилавка он услышал какую-то непонятную перебранку:

– Мужчина, я вас в вытрезвитель сдам! – грозилась продавщица какому-то мужику в нелепых одеждах – фуфайке вроде толстовки на голое тело и коротких штанах, какие носят о пляжную пору. – Откуда я знаю, где эта ваша мадам!

– Может, ты её видела, – продолжал допытываться мужик, никак не откликаясь на угрозы. – Волосы чуть-чуть срыжа, глаза серо-голубые.

Товарка продавщицы засмеялась – такие приметы подходили для половины девушек Камска.

– Да я таких тысячи за день вижу, сколько можно повторять, раздраженно отвечала доведенная до каления женщина. – И незачем мне тыкать, мы с вами на ты не пили.

– Нет, ты бы её узнала, если видела, – возразил мужик. – Это рысь.

– Ох, мужчина, шли бы вы отсюда, а то я, и правда, милицию вызову, вздохнула продавщица. – Не видела я никакой рыси. Не мешайте, мне покупателей обслуживать надо! Что вам? – обратилась она к Саше Пескову.

– Черного буханку. Что это с ним? – спросил Саша, глядя в спину удаляющегося мужика.

– Да вот пристал, – объяснила напарница, – светленькую девушку он разыскивает, понимаешь ли. Ни имени, ни адреса.

– На пьяного не похож вроде.

– Да с приветом он, – с досадой отвечала продавщица. – Зима, а он в шортах. Откуда только взялся?

– Ага, я тут пять лет работаю, всех уже знаю, а этого не видела, согласилась другая.

– Может, его только что выпустили, – пошутил Саша Песков. – Из психушки.

Он вышел на улицу и у дверей снова наткнулся на того мужика. Саша глянул ему в лицо – и дальше произошло необъяснимое. С первого же взгляда он понял невероятное: что это бог. Или даже – Бог. При всем том соображение Саши Пескова нисколько не помрачилось, он понимал, что перед ним человек во вполне земной телесности, причем такой, которая не слишком-то совершенна у мужика было пузико, кривые ноги, бородавки на лице, а ещё он шмыгал носом на холоде, что было немудрено при таком незимнем наряде. Саша понимал также, что Бог ну никак не может вместиться даже и в совершенное тело – но странное дело, одно никак не противоречило другому, – столь же отчетливо Саша Песков сознавал, что перед ним даже не святой или там просветленный, а именно бог (если не САМ БОГ), и никакие бородавки тут ничего не могли изменить. Все это уживалось в Сашином восприятии абсолютно естественно и без всякого принуждения, не то что не образуя противоречия, а прямо-таки в теснейшем добрососедстве. Да и кто сказал, что Бог не может иметь пузико и кривые ноги? Это уж наше человеческое безделье полагать на Его счет всякие выдумки, а Его Божье дело – поплевывать на них со Своей высокой башни и располагать, как Ему удобней. И поэт Саша Песков принял Божье расположение насчет бородавок и всего прочего как должное. И столь же должным и правильным ощутилось внутри Саши стремление чем-нибудь помочь этому грустному Богу, шмыгающему носом на уральском морозе.

– Вы кого-нибудь ищете? – поинтересовался Саша Песков.

– Да женщина тут у вас есть, – невесело вздохнул Бог. – Найти хочу.

– А вы... – и дальше Саша подумал насчет божественного всеведения дескать, разве его нет или почему бы им не воспользоваться в этом случае.

– Да нельзя мне, – досадливо отвечал Бог, без слов угадав Сашин вопрос. – Сама она должна придти. Вот ты бы и привел, а? Как – приведешь?

Саша Песков только хмыкнул, находя излишним спорить. Но вот так бросить Бога в одной рубашке на холоду он тоже не мог и продолжал разговор:

– Вам бы одеться потеплее. На ноги что-нибудь, штаны, шубу. У нас так зимой не ходят.

– Хорошо, одевай, – согласился Бог. – Пойдем!

И как-то глубоко отстраненно поражаясь происходящему, Саша Песков повел Бога к себе домой, соображая на ходу, какие излишки теплого белья у него найдутся. Он вез Бога в троллейбусе и по пути подумал, что держать его у себя будет не слишком удобно – одна комната, одна кровать... ну и все прочее – причем, думалось Саше Пескову, это не ему, Саше, а Богу так будет неудобно. Но куда же его поселить? У кого же ещё есть свободная и годная к Божескому обитанию площадь? Да у Саши Сироткина! – тотчас пришел ответ. Но...

Они сошли на своей остановке, и Саша Песков поделился своими сомнениями:

– Вам, наверное, жить негде...

– Негде, – с готовностью подтвердил Бог.

– Тут есть одна квартира, она совсем свободна. Но, понимаете, её хозяин, Саша Сироткин, он сейчас далеко. Если бы у него спросить, то, я думаю, он разрешит, но...

Бог понимающее кивнул и беззаботно отвечал:

– Спросим.

"Как?" – хотел, но не успел спросить Саша Песков. Потому что в следующий миг они уже стояли перед Сашей Сироткиным. Не он к ним перенесся, – нет, он-то был у себя на теплом Юге, где-то в Предкавказьи – вокруг Саши Сироткина был сад со свежими саженцами слив, вдали виднелись горы, а снега не было совсем.

– Саша! – позвал поэт Саша Песков.

– А, это ты, старина, – Сироткин почему-то ничуть не удивился такому визиту.

– Понимаешь, тут... – Саша Песков чуть запнулся – ...человеку надо бы пожить у нас в Камске. А твоя хата свободна, так если бы...

– Ему? – Саша Сироткин кивнул в сторону Бога и пожал плечами. – Ну, так какой разговор, старина. Пусть живет.

– А...

Сироткин понял по-своему:

– Да ничего, я завтра брату буду звонить, предупрежу. А то он ко мне заходит присматривает, ну и, чтобы не удивлялся. Ты чего не пишешь-то?

И в один миг – пропал огород Саши Сироткина вместе с его хозяином, уже на улице зимнего Камска стояли поэт Саша Песков и Бог с ним бок-о-бок. И Бог благодушно сказал:

– Ну вот, разрешили.

Саша Песков не заходя домой отвел Бога на квартиру Сироткина – и только уже у самых дверей он вспомнил: ключ! Ключа-то у них не было! Да и вообще был ли ключ? Сироткин-то запирал на электрозамок, который, кажись, был настроен на его поле, а...

– Э-э... – протянул он, собираясь изложить Богу эту заковыку. Но Бог уже протянул ладонь к нужному месту – и – диво дивное, чудо неслыханное дверь отворилась.

– Ну, все, паренек, я тут уж сам, – милостиво произнес Бог. – Иди, а то у тебя разговоры важные.

И он вошел в квартиру Сироткина и захлопнул дверь перед носом Саши Пескова. А поэт Саша Песков ни о чем более не думая зашагал – нет, не к Векслеру, какой уж тут Векслер, хотя, как он подумал уже много позже, с ним-то бы и можно было все это обсудить. Но сейчас ни этих, ни других мыслей у Саши не было, и шел он домой. И уже дома, когда он вскипятил чаек и сел за стол, качнулся пол и чуть не слетел со стула поэт Саша Песков и стал наконец дивиться произошедшему – маятник его душевно-умственного состояния откачнулся назад. И естественно, первой мыслью Саши было то, что он сам отвел какого-то проходимца в квартиру, где, по крылатому выражению одного великого сталкера, деньги лежат, – правда, квартира была чужая да и ключа он не дал, да и денег там, наверно, нету, а вот вещей всяких редких до фига. Но подумавши покрепче, Саша все-таки этому не поверил. Допустим, ему померещилось насчет Бога и так далее – но такой морок ещё надо уметь напустить, – и стало быть, это гипнотизер экстра-класса, а зачем такому Камск и квартира Сироткина? Уж такой мог бы повкуснее обтяпать дельце! На Багамах жил бы где-нибудь да в Лас-Вегас наезживал снимать жирные куши с беззащитных мафиозных рулеток. И ведь замок-то, на чужое биополе настроенный, он не моргнув глазом отомкнул, а зачем бы ему тогда вообще Саша Песков – сам пошел бы да зашел. Стало быть... И Саша Песков успокоился. Бог или не Бог, а что сделано – то сделано. "Это во мне наследие тоталитарного прошлого заговорило – всюду вредителей и врагов народа подозревать", – сказал сам себе Саша Песков и сел есть черный хлеб с селедкой и чаем.

– Подумаешь, Бог, – вслух произнес он. – Ну, проводил мужика на пустую хату. У меня тут недавно похлеще творилось.

Он стал оглядывать кухню, вызывая из памяти произошедшее – девочку, что стояла на газовой плите и не обжигалась горящим пламенем. Вскоре ему стало как-то не по себе – начало казаться, что и сейчас вот-вот повторится что-нибудь такое же. Ему даже стал чудиться чей-то взгляд, будто давешняя девчушка и сейчас стоит на плите и рассматривает его. Это Саше Пескову не понравилось, и он пошел в комнату, бухнулся на кровать и твердо вознамерился крепко выспаться, оставив все действия и размышления завтрашнему дню. Свет на кухне он выключить забыл и уже не стал вставать, было лень и, главное, как-то спокойней, при свете-то.

Он не заметил, как долго он спал – Саше показалось, что он лишь закрыл глаза и сразу подскочил как ужаленный: перед закрытыми глазами стояло видение с акварели на стене, а в нем – та девочка. Саша поспешно раскрыл глаза – дивный город его сна исчез, но девочка – нет: она все так же стояла напротив. Дверь на кухню была закрыта, и свет в комнату почти не попадал, был полумрак, и однако же – девочка была освещена и видна, как если бы её освещало солнце. На ней было давешнее пурпурное платьице, и губы её беззвучно шевелились, она что-то говорила, но речь, как и в первый раз, оставалась не слышна уху Саши Пескова. Он закрыл глаза – и вокруг этой девочки тотчас восстановилось видение города, солнечным днем его она и была освещена, а вовсе не тусклым электричеством квартиры Саши Пескова. Более того, Саша почувствовал, что он и сам находится там, _внутри сна_, в этом городе рядом с девочкой, и поняв это, непроизвольно открыл глаза. Вокруг была квартира Векслера, но девочка – девочка оставалась на месте. А затем словно начал качаться какой-то маятник: с сердцем, замирающим, как от прыжков над высотой, Саша Песков стал ощущать себя то в квартире на постели, то в том городе напротив девчушки в пурпурном платье, перепрыгивая из одного места в другое во мгновение ока. У него сильно закружилась голова, и он сделал усилие, чтобы остановить эти качели, что-то треснуло и вдруг он услышал детский голос, звучащий в установившемся наконец равновесии – Саша Песков сидел у себя дома, на кровати, а девочка стояла напротив него, но теперь и город был виден вместе с ней, как будто квартиру разрезали пополам и приставили к этой оставшейся половине пейзаж другого мира.

– ...Ты дурак, ты глухой, глухой! – кричала на него девочка. – Ты злой, ты нарочно делаешь, чтобы не слышать, ты не хочешь мне помочь!

– Юма, зачем ты так орешь? – остановил её Саша Песков.

– А если ты... Ты услышал! – закричала малышка так, что задрожали стекла, а Саша Песков испугался, что прибегут соседи. – Услышал! повторила она торжествующе и уже спокойней. – Ну вот, получилось.

– Что получилось? – спросил Саша, смутно вспоминая что-то столь же смутное.

– Я попросила, чтобы ты приснил себе, что проснулся в своем Срединном мире, – объяснила кроха что-то несусветно заумное. – А то ты ничего не помнишь, а я до тебя два раза не добралась.

Саша Песков заморгал.

– Но я и сейчас ничего не помню, – отвечал он наконец.

– Ну да, а мое имя? – возразила девочка.

– Какое имя? А... – сообразил он. – Это у меня само так сказалось.

Они молча разглядывали друг друга, и Саша Песков наконец попросил:

– Может, лучше мне все объяснить? Я, наверно, действительно тупой. Кто ты? Что это за страна?

– Я Юма. А это Тапатака, я тебе уже два раза все объясняла, – сердито отвечала девчушка.

– Ну, объясни в третий. Может, до меня туго доходит. Как до жирафа. Что ты от меня хочешь?

Кроха сердито топнула ногой.

– Нарисовать Тею! И всю Тапатаку. Ты все знаешь, знаешь, ты сам волшебник, а притворяешься, противный! – снова закричала она.

– Я волшебник? – Саша Песков разинул рот. – Я?!.

Он засмеялся. Похоже, его удивление в чем-то убедило эту странную Юму из неведомой Тапатаки.

– Значит, ты и правда ничего не вспомнил, – вздохнула она.

– Знаешь что, – предложил Саша, – давай я все запишу. Тогда точно уж не забуду.

И Юма принялась пересказывать в третий, как она утверждала, раз все, что знала сама. Она перескакивала с одного на другое и время от времени останавливалась и ждала, когда Саша нацарапает у себя в дневнике свои закорючки, а ещё спрашивала:

– Ну, теперь-то вспомнил?

И странное дело, Саше Пескову почему-то стало казаться, что он и впрямь слушает что-то знакомое и даже что-то вспоминает – наверное, мне это действительно уже снилось, – думал он мельком.

– ...И милая Инессочка сказала, что они теперь не касаются наших встреч с тобой, а Кинн Гамм сказал, что все равно будет помогать мне со снегом, а ещё Туан, чтобы я не бегала на Рыжуху, а мне все равно туда надо, потому что Чка просит есть, и она хотя немножко ест зернышки, но я знаю, что ей надо ещё отдать рубины, и мне снова придется их просить у Зверя, а я боюсь, что меня поймает Северин.

– Стоп, стоп! – прервал Саша Песков. – Я не понял, зачем тебе бежать на Рыжуху? Если твоя Чка у тебя дома, скорми ей рубин, ты же говоришь, что она и Птица одно и то же.

– Да, – согласилась Юма, забавно наклонив голову. – Я не подумала. Только камень могут заметить.

– Ну, а я чем тебе могу помочь? Ах, да! – спохватился он. – Юма, но я же не художник. Рисую как курица лапой.

– А это? – девочка показала на ту картину.

– Это не я. Даже и не знаю кто. И Векслер не знает, я спрашивал уже, с досадой отвечал Саша. – Ему подарил кто-то.

Юма смотрела на него с расстроенным видом.

– И я так и не понял, зачем рисовать твою Тапатаку, – продолжал Саша. – Знаешь, я теперь даже стихи почти не пишу, как-то не пишется, а уж...

– Нет! – горячо возразила Юма. – Ты можешь, ты должен!..

Саша Песков только криво улыбнулся.

– Да! Должен! – девочка снова топнула ногой и взахлеб принялась доказывать: – Потому что тогда у нас будет щит, а иначе на нас нападают всякие чудища, и плотина может не выдержать, и нас заставят воевать, а этот Северин сам травит Зверя, чтобы мы скорее ему сдались, и милая Инессочка так переживает, а Мэйтир всех предал, а я никому не могу рассказать, потому что сама виновата из-за этих рубинов, а ещё ты такой вредный, говоришь, что ты не художник! – и Юма расплакалась, вытирая слезы кулачками и сердито глядя на Сашу Пескова.

Из такой речи понять ничего было нельзя, и все же Саша Песков каким-то образом понял: видимо, откуда-то пришло к нему знание, если будет картина или картины? – то образ этой её Тапатаки будет поддержан всем тем множеством глаз, что будут её видеть, а это как-то поможет этой стране сохраниться уж Бог весть там в каких мыслимых вселенных – она будет воображаться _так_, правильно, как она есть. "Есть", – усмехнулся Саша про себя. Все-таки у него, наверно, крыша поехала, куда уж дальше. Но девчушка-то плакала в шаге от него, по-настоящему, а даже если и нет, даже если это и был бред, то жалко её все равно было и помочь – хотелось. Вот только как?

– Знаешь, – девочка вытерла слезы и примирительно улыбнулась, – ты, наверное, упрямишься, потому что ничего не видел. Давай я покажу тебе Тею! Она тебе понравится.

– Ну, покажи, – развел Саша руками – дескать, хуже уже не будет.

Он ожидал чего-нибудь вроде кино, но каким-то образом Юма вдруг до него дотянулась, взяла за руку и повела за собой. Так он и ступил на теплую мозаику тротуара сказочной страны – небритый, босой и хорошо хоть в джинсах, потому что заснул не раздевшись. Они шли по Тее, Юма показывала на здания и набережные, Саша Песков слушал, но как-то в пол-уха, потому что происходящее было лучше, чем прекрасно – оно было _несбыточно_ прекрасно, и для него сейчас больше значили не имена улиц и обитателей, а все сильнее ликующая в нем радость, что все это возможно. Он ощущал её в себе все яснее, каким-то огромным молниеносно ветвящимся деревом, различая по отдельности каждый листочек и веточку в их прорастающей и ликующей прелести, а затем эта радость подхватила его вместе с его провожатой, и вот они уже летели над Теей, оба, смеясь и забыв про все на свете – про гибельную угрозу, про все "надо", про шмыгающего носом Бога и милую Инессочку, а потом обнаружилось, что розоватое солнце сказочного мира – это надувной шарик, и они с Юмой поиграли, дуя на него и перекидывая друг другу, хотя, конечно, солнце оставалось на месте, это они кувыркались вокруг него, дурачились, и Саша Песков подумал, что вообще-то Тапатака тут ни при чем, это и в его мире так можно, просто никто не знает, а ещё он подумал: "Сумасшедшая девчушка! Да неужели же я смогу это нарисовать? Ведь

никто же не

сможет..."

– Антонин,

по-моему, никто не

сумеет это нарисовать, – несколько виновато говорила Инна. – То есть я, конечно, ещё буду искать, но все-таки у нас на Земле таких волшебников нет, наше искусство – оно все же, как бы это сказать...

– Приземленное, – шутливо подсказал Антонин.

– Да нет, – возразила задетая Инна, – почему, у нас очень много было всяких возвышенных личностей, вот Блок, например, или Эдгар По, да и сейчас есть. Но, понимаешь, Тапатаку так, в картине, не передать. Здесь надо волшебство, а не искусство.

Антонин забавно сморщил нос и покивал.

– Ладно, прекрасная госпожа, давай отложим эти разговоры до другого раза. В двух шагах нас ждет несравненная Найра, и ни к чему это обсуждать при ней. К тому же, она обещала нечто незабвенное.

– А генерал Сильва будет? – спросила Инна.

– А что?

– Ну, чтобы её как-то сдерживать. А то я этой Найры как-то опасаюсь, призналась Инна.

– Не ты одна. Но генерала Сильвы не будет... – Антонин лукаво глянул на нее, – ...будет Ингорд. Смею уверить, это более чем равноценная замена, в смысле твоей безопасности.

– О! – Инна обрадовалась. – Как здорово!

Они сделали ещё шаг, а шли они в каком-то черном пространстве, и вдруг, как если бы они вывернули из-за угла, стали видны Найра, Ингорд и Инесса.

После приветствий – шумных у Найры и спокойных у Инессы и Ингорда Найра поинтересовалась:

– Как тебе последний подвиг твоего рыцаря, Инна? Ты уже вознаградила Ингорда?

– О, – отвечала Инна, кинув признательный взгляд на Ингорда, – я даже сказать не нашла что! Он так их быстро раскидал, этих четырех отморозков!.. Я и подумать не успела, кого мне позвать на помощь, как уже все кончилось.

Засмеялись все, а у Ингорда раздвинулись уголки рта.

– Инна говорит про неудачливых хулиганов в её мире, они хотели обидеть её подругу, к своему великому несчастью, – пояснил Антонин для Найры. Инна просто пока не видела наших рыцарей в деле. Я ей не сказал ещё про того треххвостого скорпиодракона, что сразил Ингорд. Хотел, чтобы он сам.

– Да? – Инна вперилась в лицо Ингорда. – Как все было? Он был большой? Ты... ты не ранен?

– Мы были в дозоре, – немногословно отвечал Ингорд. – В последнее время Тапатаку осаждают всякие твари. Как-то проходят сквозь щит. Мы бы выбрасывали их в Нимрит, но без ключа от бездны это не всегда удается. Приходится убивать.

– Не в сад же Нейи их помещать, – вставила Инесса, как бы желая оправдать действия теитянских рыцарей в глазах Инны. – Это не твой тигр, он-то у нас знай себе дрых.

– У Инны есть тигр? – заинтересовалась Найра. – А где он?

– Да дома, – отмахнулась Инна, – оставила стеречь квартиру. Но он сразу откликается, если позвать.

– Позови, позови! – оживилась Найра. – Ужас как хочется взглянуть на него!

Инна вспомнила, как Дора дарила ей Бенгу и повторила: подняла палец вверх, мысленно позвала тигра, а вслух произнесла:

– Пумс!

Тигр возник рядом с ней с обычным ленивым позевыванием, – однако, оно тут же сменилось недружелюбным рыком, когда Бенга заметил напротив Инны Найру.

– Да какие же мы сердитые, – смеясь, Найра стала изображать рычание и шутливо грозить кистью, сжатой под вид тигриной лапы. – Инна, ну пожалуйста! Позволь мне немного размяться с ним, я ручаюсь, что смогу завить ему усы!

– Ну ещё чего! – вскричала Инна. – Конечно, не позволю! Бенга, домой!..

– По-моему, Найра, ты обещала угостить нас каким-то редким зрелищем, сдержанно напомнил Антонин.

– Разумеется, – отвечала Найра с самой обольстительной улыбкой. Идемте. Это соседний мир. Странно, Антонин, что вы туда ни разу не заглянули.

Они тронулись следом, а Инна с Ингордом чуть отстали. Она поднялась на цыпочки и поцеловала Ингорда в щеку.

– Это чудище первое из моих подношений к ногам прекрасной дамы, и сразу такая награда, – произнес слегка смущенный Ингорд. – Вам надо быть взыскательней, Инна. Вы и так ни за что ни про что подарили мне розу.

– Да! Розу! – спохватилась Инна. – Вот!

Она была совершенно уверена, что и теперь в руке её окажется роза, и правильно – она оказалась, прекрасная желтая роза, и Инна вручила её своему безупречному рыцарю, Ингорду, лучшему воителю Тапатаки. И конечно, Ингорд принял её с величайшим почтением и благодарностью, и однако же, эта благодарность не могла скрыть его изумления и даже, показалось Инне, некоторого смятения. Впрочем, он тут же оправился и поклонился:

– Вам лучше знать, Инна, что вы делаете.

Они стали нагонять остальных, и Инна, чтобы сменить тему разговора, заметила:

– Впервые видела, чтобы мой Бенга на кого-нибудь так ощерился. И ведь сам, Найра его не дразнила.

Ингорд кивнул, и они обменялись понимающими взглядами.

– Не отставайте, мы уже почти пришли, – окликнула меж тем Найра.

Инна и Ингорд поравнялись с остальными, и от Инны не укрылось, как Антонин с Инессой переглянулись, заметив желтую розу на груди Ингорда.

– Инна, а ты уже знаешь значение этих роз? – тихо поинтересовалась Инесса. – Вероятно, нет?

– Кто же ей мог объяснить, – заступился Антонин. – Как-нибудь напомни Кинну Гамму, впрочем, могу рассказать и я – в Тапатаке есть одна легенда о _неподаренной розе_.

– Это не легенда, – заметила Инесса.

– Мы уже на месте, – объявила меж тем Найра. – Непобедимой тебе тени, Гункар.

Она обращалась к какому-то лысому крепышу с пронзительным взглядом выцветших серых глаз. Все они уже находились на утоптанной земляной площадке перед какой-то террасой, с нее-то и взирал на них Гункар.

– И тебе, неотразимая Найра, – отозвался Гункар. – Это и есть твои гости? Я опять не заметил, как ты выскользнула из тени.